Вспомнить всё

Как же быть с Рэглендом Парком?

Отдыхая в стенах собственного поместья близ Джон Дэй, тихого городка лесорубов посреди штата Орегон, Себастьян Ада задумчиво жевал виноград и смотрел на экран телевизора. Виноград доставляли в Орегон нелегальным реактивным лайнером прямо из Калифорнии, с одной из его собственных ферм в долине Сонома. Сплевывая косточки в жерло камина напротив кресла, Ада рассеянно, вполуха слушал рассказ ведущего с его собственного телеканала, «КУЛЬТУРы», – пространную лекцию о работах скульпторов-портретистов двадцатого века.

«Эх, вот бы Джима Брискина в ведущие заполучить», – невесело размышлял Ада. Ясное дело, известнейший, невероятно популярный телеклоун в огненно-рыжем парике, в сердечной, свойской манере балагурящий обо всем на свете, пришелся бы «КУЛЬТУРе» очень кстати, однако…

Однако в данный момент страной, обществом управлял этот идиот – но, надо отдать ему должное, идиот на удивление хваткий, – президент Максимилиан Фишер, сцепившийся рогами с Джим-Джемом Брискином и не постеснявшийся упечь знаменитого телеклоуна за решетку. В результате Джим-Джем потерян и для коммерческой телесети, связующей воедино тройку обитаемых планет системы, и для «КУЛЬТУРы», а между тем правлению Макса Фишера не видно конца…

«Если мне удастся вытащить Джим-Джема из тюрьмы, – думал Ада, – возможно, он, проникшись благодарностью, согласится перейти ко мне, оставив прежних рекламодателей, пиво „Рейнлэндер“ с „Калбест электроникс“: в конце концов, им его вызволить, несмотря на все их юридические ухищрения, не удалось. Может, влияния не хватило, может, смекалки… но у меня-то есть и то и другое!»

Вошедшая в роскошную гостиную Тельма, одна из жен Ады, остановилась за его спиной и тоже устремила взгляд на экран телевизора.

– Будь добра, не стой сзади: на нервы действует, – проворчал Ада, развернув кресло к ней. – Мне нужно видеть лицо вошедшего.

– Представляешь, тот лис снова вернулся, – с радостным смехом сообщила Тельма. – Обнаружил, что я его вижу, – как зыркнет!.. а сам с виду дикий, независимый – на тебя, Себ, чем-то похож. Жаль, я на пленку заснять его не успела.

– Джим-Джема нужно вытаскивать, – приняв решение, объявил Ада.

Придвинув к себе телефон, он набрал номер начальника съемочной группы «КУЛЬТУРы», Ната Камински, дежурившего на «Кулоне», искусственном ретрансляционном спутнике Земли.

– Спустя ровно час, – велел Ада подчиненному, – все наши каналы должны дружно поднять шум, требуя освобождения из тюрьмы Джим-Джема Брискина. Что бы там ни утверждал президент Фишер, Брискин вовсе не изменник. Наоборот, незаконно лишен основных политических прав, в первую очередь свободы слова. Улавливаешь? Крути ролики с Брискином, расхваливай его до небес… ну, тебя учить незачем.

Повесив трубку, Ада принялся набирать номер своего поверенного, Арта Хэвисайда.

– Пойду на двор, зверей покормлю, – предупредила его Тельма.

– Давай, – рассеянно откликнулся Ада, закуривая английскую, турецкого табака сигарету марки «Абдулла», которую предпочитал всем прочим. – Арт? – заговорил он в микрофон. – Бросай все, займись делом Джима Брискина. Отыщи способ освободить его.

– Но, Себ, – возразил поверенный, – как только мы ввяжемся в эту историю, на нас вмиг ополчится сам президент Фишер, не говоря о ФБР. Риск чересчур велик.

– Без Брискина мне никак, – отрезал Ада. – «КУЛЬТУРа» на глазах превращается в какую-то снобистскую чушь – вон, погляди на экран. Просвещение, искусство – да, но нам не хватает личности, сто́ящего телеклоуна. Джим-Джема.

Действительно, последние сводки «Телскана» демонстрировали угрожающее сокращение зрительской аудитории, но об этом он распространяться не стал: конфиденциальные сведения Арту Хэвисайду ни к чему.

– Хорошо, Себ, займусь, – со вздохом ответил поверенный, – но Брискин осужден по статье «Антиправительственная агитация в военное время».

– В военное? С кем это у нас война?

– Естественно, с тем самым флотом пришельцев, вторгшихся в Солнечную систему под конец минувшего февраля. Проклятие, Себ, ты же знаешь: в стране военное положение. Это юридический факт, а с фактами даже тебе при всем твоем влиянии не…

– По-моему, пришельцы нам не враги, – отрезал Ада и, не на шутку рассердившись, хлопнул трубкой о рычаги.

«Макс Фишер просто колотит в барабан страха перед войной, цепляясь за высшую власть, – подумал он. – Какой, спрашивается, ущерб причинили нам эти пришельцы в последнее время? Да и Солнечная система, если уж на то пошло, вовсе не наша собственность, сколько бы мы ни тешились иллюзиями обратного!»

Как бы там ни было, «КУЛЬТУРа» – образовательно-просветительское телевидение – чахло не по дням, а по часам, и Себастьян Ада, владелец телесети, не мог смотреть на это сложа руки.

«Может, я сам начал сдавать, хватку и бодрость утрачивать, а?»

С этой мыслью он снова взялся за телефон и набрал номер личного психоаналитика, доктора Ито Ясуми, жившего в точно таком же поместье невдалеке от окраины Токио.

«Мне нужна помощь, – думал он. – Мне, создателю, финансовому покровителю „КУЛЬТУРы“, нужна помощь… и доктор Ясуми способен меня поддержать».

– Ада, – заговорил доктор Ясуми, усевшись за стол лицом к пациенту и кивнув в сторону кушетки, – возможно, корень проблемы в том, что у вас восемь жен… я бы сказал, единиц на пять больше, чем нужно? Ну-ну, спокойствие, Ада, спокойствие! Знали бы вы, как прискорбно видеть одного из крупнейших телемагнатов наподобие господина С. Ады разваливающимся на части под нажимом самого тривиального стресса! Неужели вы боитесь, как бы президент Фишер не натравил на вас ФБР и не упек в одну камеру с Джимом Брискином? – с лукавой улыбкой спросил он.

– Нет, – ответил Ада, – разумеется, страх мне неведом.

Улегшись навзничь, он заложил руки за голову и устремил взгляд в сторону репродукции одной из работ Пауля Клее на стене кабинета… а может, даже не репродукции – оригинала? Хорошие психоаналитики дерут с пациентов семь шкур: ему беседы с Ясуми обходятся в тысячу долларов за полчаса!

– Возможно, – глубокомысленно изрек Ясуми, – вам, Ада, следовало бы взять власть силой, свергнув и арестовав Макса Фишера? Сыграйте грубо, добейтесь победы, станьте президентом – и сможете без помех выпустить господина Джим-Джема на волю.

– За Фишером армия. Вооруженные силы, – мрачно напомнил Ада, уже обдумывавший и такой вариант. – Во-первых, он – Верховный главнокомандующий, а во-вторых, генерал Томпкинс души в нем не чает, в связи с чем военные ему абсолютно верны. Возможно, мне следовало бы бежать… перебраться в поместье на Каллисто? – задумчиво пробормотал он. – Особняк там прекрасный, территория принадлежит не США, а голландцам, так что Фишеру туда ходу нет… Одним словом, не хочется мне затевать драку. Я же не хулиган, не задира с улицы, а культурный, цивилизованный человек!

– Прежде всего вы – биофизический организм со всеми присущими оному реакциями на раздражители. Живое существо… а что есть жизнь? Борьба за выживание. Если потребуется, вы, Ада, вступите в бой, можете не сомневаться.

– Ладно. Пора мне, Ито, – подытожил Ада, взглянув на часы. – В три у меня назначена встреча в Гаване, разговор с новой звездой, с певцом-куплетистом по имени Рэгленд Парк, исполняющим под банджо народные баллады и одним махом покорившим Латинскую Америку. Может, хоть он сумеет вдохнуть новую жизнь в…

– Да, знаю такого, – подтвердил Ито Ясуми. – Видел на каком-то коммерческом телеканале. Что ж, исполнитель действительно неплохой. Наполовину выходец с американского юга, наполовину датчанин, весьма молод, длиннющие черные усы, голубые глаза… словом, есть в этом Рэгсе, как его называют поклонники, нечто магнетическое.

– Вот только можно ли причислять его куплеты к культуре? – пробормотал Ада.

– Скажу по секрету, – заметил доктор Ясуми, – странный он, этот Рэгс Парк, крайне, даже по телевизору заметно. Совсем не такой, как другие.

– Видимо, поэтому и произвел фурор?

– Нет, я не об этом. С точки зрения диагноста… – Задумавшись, Ясуми поднял взгляд к потолку. – Вам ведь известно, что психические заболевания тесно связаны с псионическими способностями? Вспомните об эффекте полтергейста[7], порождаемом угнетенной психикой. Многие шизофреники параноидного типа – в действительности телепаты, улавливающие подспудную ненависть, злобу, таящуюся в подсознании окружающих.

– Знаю, знаю, – вздохнул Ада, вспомнив, что сии пространные экскурсы в теоретическую психиатрию стоят ему сотни долларов.

– Одним словом, вот вам добрый совет: осторожнее с этим Рэгсом Парком. Вы – тип легковозбудимый, слишком уж шустро перескакиваете с одного на другое. Вначале план вызволения из тюрьмы Джим-Джема Брискина с риском навлечь на себя гнев ФБР, теперь Рэгс Парк! Вылитый… э-э… шляпных дел мастер, или блоха в человеческом облике! Лучший вариант, как я уже говорил, – открытый бой с президентом Фишером, а не изощренное двуличие, к которому вы, предвижу, и склонитесь в итоге.

– Двуличие?! – удивился Ада. – Где я, и где двуличие?!

– Да мне в жизни второго настолько двуличного пациента не попадалось! – отрезал доктор Ясуми. – Во всем вашем теле, Ада, ни одной прямой, честной косточки не найти. Остерегитесь, не то ваши хитрые махинации погубят вас самого, – мрачно изрек он, подкрепив предостережение предельно серьезным кивком.

– Разумеется, разумеется, осторожность превыше всего, – отмахнулся тот, пропустив слова доктора мимо ушей: мысли его целиком занимал Рэгленд Парк.

– И… окажите любезность, позвольте мне осмотреть господина Парка, когда это можно будет устроить, о'кей? – попросил доктор Ясуми. – Я буду искренне рад. Ради вашего же, Ада, блага, не говоря уж о профессиональном интересе. Как знать: возможно, перед нами совершенно новая разновидность псионического дара.

– О'кей, – согласился Ада, – я вам позвоню.

«Однако оплачивать твое научное любопытство не собираюсь, – подумал он. – Изучать феномен Рэгса Парка изволь за собственный счет».

До встречи с певцом-куплетистом Рэгсом Парком у него оставалось время заглянуть в Нью-Йорк, в федеральную тюрьму, где содержался Джим-Джем Брискин, взятый под стражу за антиправительственную агитацию в военное время.

Прежде Ада ни разу с ним лично не сталкивался и здорово удивился, впервые увидев его воочию. На экранах знаменитый телеклоун выглядел гораздо моложе: очевидно, немилость президента Фишера и арест подкосили Брискина не на шутку.

«Ну да, а кого бы подобное не подкосило?» – подумал Ада и вошел в камеру, как только охранник отпер и распахнул перед ним дверь.

– Как вас угораздило сцепиться с президентом Фишером? – без лишних слов спросил он.

Прославленный телеклоун пожал плечами, закурил, устремил оловянный взгляд за спину гостя.

– Вам ход событий знаком не хуже, чем мне.

Больше он не сказал ничего, однако Ада догадывался: речь о неожиданной гибели огромной вычислительной машины, системы решения задач «Уницефалон 40-Д», исполнявшей роль президента Соединенных Штатов и главнокомандующего вооруженных сил, пока ракета, пущенная с корабля пришельцев из дальнего космоса, не вывела ее из строя. После этого власть перешла к резерв-президенту, Максу Фишеру – пешке, назначенной профсоюзом, неотесанному примитиву, не имевшему за душой ничего, кроме гипертрофированного крестьянского хитроумия. Вскоре отремонтированный и возобновивший работу «Уницефалон 40-Д» приказал Фишеру оставить президентский пост, а Брискину – устраниться от политической деятельности. Однако ни тот ни другой не послушались: Брискин продолжил нападки на Макса Фишера, а Фишер, ухитрившись каким-то до сих пор неизвестным манером опять вывести из строя «Уницефалон», снова автоматически стал президентом Соединенных Штатов.

И, разумеется, первым делом упек Джим-Джема в тюрьму.

– Мой поверенный, Арт Хэвисайд, с вами уже виделся? – спросил Ада.

– Нет, – односложно ответил Брискин.

– Послушайте, друг мой, – заговорил Ада, – без моей помощи вы останетесь за решеткой навеки или как минимум до кончины Макса Фишера. На сей раз он не повторит однажды совершенной ошибки и не позволит починить «Уницефалон 40-Д». Из строя система выведена бесповоротно.

– А вы, – констатировал Брискин, торопливо, часто затягиваясь сигаретой, – хлопочете о моем освобождении, чтоб я согласился работать на вашу сеть.

– Именно. Без вас, Джим-Джем, нам никуда, – сознался Ада. – Выставить президента Фишера тем, кто он есть, алчным до власти паяцем… тут требовалось немалое мужество. Теперь ужасная, смертельная опасность в лице Макса Фишера нависла над нами обоими. Если мы не объединим силы немедленно, промешкаем, опоздаем, нам с вами конец. Вы ведь не хуже меня понимаете – сами же так и заявили в эфире, что Фишер в погоне за желаемым не остановится даже перед физическим устранением оппонентов.

– Смогу ли я говорить на вашем канале все, что захочу? – уточнил Брискин.

– Заранее предоставляю вам полную свободу. Критикуйте, громите кого угодно, не исключая меня самого.

– Хорошо, Ада, – выдержав паузу, ответил Брискин. – Предложение принято… только вытащить меня отсюда, пожалуй, не под силу даже Арту Хэвисайду. Судебное преследование моей персоны осуществляет лично Леон Лайт, цепной генеральный прокурор Фишера.

– Не спешите сдаваться, – ободрил его Ада. – Вашего выхода из этой камеры с нетерпением ждут миллиарды зрителей. В эту минуту все мои каналы наперебой требуют свободы Джим-Джему Брискину. Общее возмущение растет на глазах. К воле народа придется прислушаться даже Максу Фишеру.

– Чего я всерьез опасаюсь, – признался Брискин, – так это «несчастного случая». «Несчастного случая» вроде того, что постиг «Уницефалон 40-Д» через неделю после возобновления работы. Если уж «Уницефалону» не удалось уберечься, каким образом…

– Боитесь? Вы – и боитесь? – искренне удивился Ада. – Джим-Джем Брискин, популярнейший телеклоун… просто ушам не верю!

Оба умолкли.

– Знаете, почему моим рекламодателям, пиву «Рейнлэндер» и «Калбест электроникс», не удалось меня вызволить? – нарушил паузу Брискин. – Из-за давления со стороны президента Фишера. Их поверенные только что прямым текстом об этом не сообщили. Узнав, что вы стараетесь мне помочь, Фишер и на вас лично навалится всем весом, – предупредил он, смерив Аду пристальным взглядом. – Интересно, выносливости вам хватит? Хребет не надломится?

– Конечно, хватит, – заверил его Ада. – Как я только сегодня говорил доктору Ясуми…

– Вдобавок он надавит и на ваших жен, – заметил Брискин.

– Разведусь со всеми восемью! – пылко воскликнул Ада.

В ответ Брискин протянул ему руку, и оба обменялись рукопожатием.

– Что ж, по рукам, – подытожил Джим-Джем, устало, однако с надеждой улыбнувшись телемагнату. – Как только выйду отсюда, начну выступать на «КУЛЬТУРе».

– А доводилось ли вам, – воодушевившись, добавил Ада, – слышать о Рэгсе Парке, куплетисте и исполнителе народных баллад? Сегодня в три я подпишу контракт и с ним.

– Да, телевизор здесь есть, и несколько выступлений Парка я видел. Неплохо, неплохо, – признал Брискин, – вот только подойдет ли для вашей «КУЛЬТУРы»? По-моему, образовательными его песенки не назовешь.

– «КУЛЬТУРа» меняет лицо. Отныне начнем подавать все дидактизмы под шоколадной глазурью, иначе окончательно растеряем аудиторию, а мне не хотелось бы видеть, как сеть вещания зачахнет на корню. Сама ее суть…

За названием «КУЛЬТУРа» скрывался ни много ни мало «Комитет Устроения и „Логистики“ Тотальной Урбанистической Рекультивации», причем во всепланетном масштабе. Львиную долю принадлежащей Аде недвижимости составлял город Портленд, штат Орегон, приобретенный им как есть, нетронутым, еще десять лет тому назад. Обошлась покупка недорого, а стоила, возможно, еще меньше. Типичное скопище наполовину опустевших, не только отталкивающих, но и изрядно обветшавших трущоб, Портленд обладал для него ценностью чисто сентиментального толка – как-никак там он в свое время родился и рос.

Однако еще Аде давно не давала покоя одна дельная мысль. Если людям по какой-то причине придется бросить колонии на других планетах и лунах, если поселенцы лавинами хлынут обратно на Землю, в городах снова закипит жизнь. С учетом флота пришельцев, кружащего на подступах к дальним планетам, такой поворот отнюдь не казался чересчур неправдоподобным – скорее наоборот. Недавнее возвращение полудюжины семейств на Землю подтверждало это как нельзя лучше.

Посему за ширмой «КУЛЬТУРы» и пряталась вовсе не та некоммерческая организация, существующая на общественных началах, какой она могла показаться со стороны. Образовательные программы любого канала Ады исподволь вдалбливали в головы зрителей соблазнительный образ крупного города, показывая, как интересна, разнообразна жизнь горожан и как скуден быт колоний. «Оставьте трудное, примитивное житье на фронтире! – круглые сутки вещала „КУЛЬТУРа“. – Возвращайтесь на родную планету возрождать пришедшие в упадок города! Ваш истинный дом, ваша родина здесь!»

Знал ли об этом Брискин? Понимал ли прославленный телеклоун, в чем суть предприятия Ады? Пока что об этом оставалось только гадать.

Удастся, вызволив Брискина из-за решетки, вывести под объективы камер и вручить ему микрофон – тогда все и выяснится.

К трем часам дня Себастьян Ада прибыл в гаванское представительство «КУЛЬТУРы» для встречи с молодым, но уже популярным певцом-куплетистом по имени Рэгленд Парк.

– Счастлив познакомиться, – робко приветствовал его Рэгс Парк.

Долговязый, костлявый, с огромными черными усами, почти целиком закрывавшими губы, он застенчиво переминался с ноги на ногу посреди кабинета. В его синих глазах сияли искорки мягкого, неподдельного дружелюбия, да и от самого певца словно бы веяло необычайной, на грани святости, добротой. Все это произвело впечатление даже на повидавшего виды телемагната.

– Итак, вы играете и на гитаре, и на пятиструнном банджо… ну, разумеется, не одновременно? – для затравки полюбопытствовал Ада.

– Да, сэр, не одновременно, – запинаясь, забормотал Рэгс Парк, – то на том, то на этом… Хотите, сыграю вам что-нибудь прямо сейчас?

– Скажите, где вы родились? – вклинился в разговор Нат Камински.

Начальника съемочной группы Ада взял с собой, так как весьма ценил мнение Камински насчет подобных вопросов.

– В Арканзасе, – отвечал Рэгс, нервно взяв пару аккордов на прихваченном с собой банджо. – Мои родные разводят свиней… Знаете, помню я одну песню, жутко жалостливую – просто сердце на части рвет. Называется «Несчастный старый мерин». Хотите, спою?

– Ваше пение мы уже слышали и знаем: исполнитель вы стоящий, – заверил его Ада, стараясь вообразить себе этого неловкого, стеснительного юнца, разбавляющего бренчанием на банджо обычные для «КУЛЬТУРы» лекции о скульпторах-портретистах двадцатого века.

Представлялось такое с трудом.

– Однако кое-что обо мне вам, мистер Ада, наверняка неизвестно, – сообщил Рэгс. – Я ведь пою не только народное, я и собственных баллад сочинил уйму!

– Творческая жилка, – с непроницаемым лицом заметил Камински, склонившись к уху Ады. – Неплохо, неплохо.

– Вот, например, – продолжал Рэгс, – сложил я однажды куплеты, историю о человеке по имени Том Макфэйл, пробежавшем десять миль с ведерком воды, чтоб погасить затлевшую от искры колыбельку малютки-дочери.

– И как он, успел огонь погасить? – полюбопытствовал Ада.

– Ясное дело, успел. Как раз вовремя. Тащил ведерко с водой и бежал – все быстрее, быстрее! Да вот…

Ударив по струнам, Рэгс затянул нараспев:

– Твинг, тванг, твинг-инг-инг тванг! – скорбно, тревожно вторило ему банджо.

Камински навострил уши.

– Ваших концертов я в последнее время видел немало, но этой песни ни разу не слышал.

– А-а, – досадливо махнул рукой Рэгс, – не повезло мне с ней, мистер Камински. Оказывается, на свете действительно есть такой человек, Том Макфэйл. Живет в Покателло, Айдахо. Спел я о старине Томе Макфэйле на выступлении по телевизору, четырнадцатого января, а настоящий Макфэйл – он тоже концерт мой видел и слышал – вмиг разобиделся и адвоката на меня напустил.

– С чего бы? Подумаешь, имя с фамилией случайно совпали, – удивился Ада.

– Н-ну, – смущенно пожав плечами, промычал Рэгс, – вроде как у него дома, в Покателло, вправду случился пожар, а Макфэйл, перепугавшись, помчался с ведерком к ручью, за десять миль, точно как у меня в песне сказано.

– И воды успел вовремя принести?

– Вот именно. Невероятно, но факт, – подтвердил Рэгс.

– Пожалуй, в выступлениях на «КУЛЬТУРе» ему лучше ограничиться подлинными староанглийскими балладами, наподобие «Зеленых рукавов», – снова склонившись к уху Ады, заметил Камински. – Они нам куда ближе по духу.

Ненадолго задумавшись, Ада вновь обратился к Рэгсу:

– Да, невезение исключительное. Наугад выбрать имя для песни и выяснить, что такой человек существует в действительности… подумать только! Надеюсь, новых неудач подобного сорта с вами с тех пор не случалось?

– Случалось, и еще как! – со вздохом признался Рэгс. – Только на прошлой неделе сложилась у меня в голове баллада об одной дамочке, мисс Марше Доббс… да вот, послушайте.

– Это первый куплет, – пояснил Рэгс, – а всего их семнадцать. Дальше рассказывается, как Марша устраивается к Джеку Коксу на должность секретарши, идет с ним обедать, а после, под вечер, они встречаются в…

– А мораль в конце есть? – осведомился Камински.

– А как же. Ясное дело, есть, – подтвердил Рэгс. – Не уводи чужих мужей от семейного очага, а то силы небесные вмиг за опозоренную жену отомстят. В нашем случае…

– Прекрасно, Рэгс, прекрасно! – перекрывая пение и гнусавый звон струн, заверил его Ада. – Достаточно!

С этим он многозначительно подмигнул Камински.

– Готов держать пари, – заметил Камински, – вскоре вам сообщили, что на свете действительно существует некая Марша Доббс, затеявшая интрижку с собственным боссом, Джеком Коксом.

– Точно, – подтвердил Рэгс. – Только на этот раз никакие адвокаты мне не звонили. Об этих двоих я в гомеогазете, в «Нью-Йорк таймс», после прочел. Марша впрямь умерла от разрыва сердца, причем… – Тут он, смутившись, замялся и покраснел. – Ну, понимаете, прямо в номере орбитального мотеля, во время любовных игр с Джеком Коксом.

– И вы исключили этот номер из репертуара? – рискнул предположить Камински.

– Н-ну, – протянул Рэгс, – честно говоря, пока не знаю. Еще не определился. Судиться со мной вроде никто не намерен, баллада мне лично нравится… пожалуй, все же оставлю.

«О чем там толковал доктор Ясуми? – подумал Ада. – Утверждал, будто чует в Рэгленде Парке псионический дар некоего неизвестного типа… Если так, парапсихологическая невезучесть, выражающаяся в сочинении баллад о действительно существующих людях, – талант, прямо скажем, вовсе не из завидных».

С другой стороны, он вполне может оказаться разновидностью телепатического дара… а в таком случае при некоторой доработке принесет немалую пользу!

– Как долго вы в среднем работаете над балладой? – спросил Ада вслух.

– Минутное дело, – заверил его Рэгс. – Давайте тему, и я вам прямо сейчас, не выходя из кабинета, что-нибудь сочиню.

Ада задумался.

– Моя жена, Тельма, недавно привадила ко двору серого лиса, – вспомнил он. – И, по-моему, этот самый лис – больше некому – задушил и сожрал нашу лучшую утку руанской породы.

Недолгая пауза, и Рэгс Парк, ударив по струнам, запел:

– Но утки ведь не кудахчут, а крякают, – скептически хмыкнув, поправил его Камински.

– Э-э… да. Факт, крякают, – признал Рэгс и, пару секунд поразмыслив, пропел:

– О'кей, Рэгс, сдаюсь, – заулыбался Камински. – Вы победили. Ада, рекомендую взять его к нам.

Ада, задумчиво сдвинув брови.

– А вот позвольте спросить, Рэгс. Вы тоже считаете, что мою руанку сожрал этот подлый лис?

– Бог ты мой, – удивился Рэгс Парк, – да откуда ж мне знать?

– Но ведь в балладе у вас сказано, что виноват он, – напомнил Ада.

– Так-так… дайте-ка поразмыслить, – пробормотал Рэгс.

Помолчав, он снова ударил по струнам.

– Откуда вы знаете, что я имел в виду талант пси? – насторожился Ада. – Невысказанные мысли читаете? Значит, Ясуми был прав?

– Скажете тоже, мистер, – урезонил его Рэгс. – Я просто пою и бренчу на банджо. Развлекаю зрителей на тот же манер, что и Джим-Джем Брискин, телеклоун, засаженный президентом Фишером за решетку.

– А вы тюрьмы не боитесь? – без околичностей спросил Ада.

– Так на меня президент Фишер зуба не точит, – напомнил ему Рэгс. – Я политических баллад не пишу.

– Работая на меня, возможно, начнете, – пояснил Ада. – Я стараюсь вытащить Джим-Джема из-за решетки: сегодня все мои каналы, все студии начали требовать его освобождения.

– И правильно, в тюрьме ему делать нечего, – кивнув, согласился Рэгс. – Зря президент Фишер ФБР на него натравил – не по совести это… пришельцы вроде бы не настолько нам угрожают.

Каминский задумчиво почесал подбородок.

– Вот вы и напишите обо всем этом, – предложил он. – О Джим-Джеме Брискине, о Максе Фишере, о пришельцах. Обрисуйте политическую ситуацию в целом.

– В целом? Не многовато ли для одной-то песенки? – с кривой усмешкой возразил Рэгс.

– А вы попробуйте, – откликнулся Камински. – Посмотрим, как у вас со способностью резюмировать.

– «Резюмировать»… во как, – покачав головой, заметил Рэгс Парк. – Сразу видно: в «КУЛЬТУРу» пришел, не куда-нибудь… О'кей, мистер Камински. Как вам, к примеру, такое?

Снова ударив по струнам, он без раздумий запел:

– Вы приняты, – одобрительно кивнув, объявил Ада и полез в карман за бланком контракта.

– А добьемся ли мы победы, мистер Парк? – не без опаски полюбопытствовал Камински. – Расскажите, чем дело кончится?

– Э-э… вот об этом я лучше промолчу. По крайней мере, до времени. Вы что ж, полагаете, будто я и будущее предсказывать могу? Будто я не только телепат, но и провидец? Да у меня, если верить вам, прорва талантов! Польщен, польщен, благодарствую!

Добродушно рассмеявшись, Рэгс отвесил обоим карикатурный, шутовской поклон.

– Полагаю, мы с вами сработаемся, – подытожил Ада. – Кстати, ваша готовность выступать в передачах «КУЛЬТУРы»… не означает ли она, что, по-вашему, мы президенту Фишеру окажемся не по зубам?

– О, ну почему же, – пробормотал Рэгс. – Как знать? Нас тоже вполне могут за решетку упрятать, по соседству с Джим-Джемом.

Не выпуская из рук банджо, он подсел к столу и приготовился подписать контракт.

К этому времени Макс Фишер, сидя в президентской спальне Белого дома, вот уже битый час не сводил глаз с телевизора. «КУЛЬТУРа» как заведенная снова и снова долдонила об одном и том же.

– Свободу Джиму Брискину! – требовал звучный, прекрасно поставленный баритон профессионального диктора, однако за дикторским голосом – это Макс знал точно – таился, прятался голос Себастьяна Ады.

– Так, господин генеральный прокурор, – бросил Макс кузену, Леону Лайту, – тащи-ка сюда досье на всех жен Ады, сколько их там ни есть, семь или восемь. Похоже, пора перейти к решительным мерам.

Ближе к вечеру перед ним выложили на стол восемь папок, и Макс принялся вдумчиво, жуя сигару «Эль Продукто альто», морща лоб, шевеля губами, с трудом вникая в длиннющие, изобилующие подробностями фразы, читать страницу за страницей.

«Надо же, – подивился он, – что у этих дамочек в головах-то творится, а! Их бы на психиатрическую химиотерапию, метаболизм мозга поправить, да поскорей!»

Однако это открытие его вовсе не расстроило. Он знал, чувствовал: человек вроде Себастьяна Ады наверняка притягивает психически неустойчивых дамочек точно магнит.

Особенный интерес вызывала четвертая из жен Ады. Зоя Мартин Ада, тридцать один год, проживает на Ио с десятилетним сыном…

Да, вот у этой Зои Ады с психикой точно серьезные нелады!

– Эй, генеральный прокурор, – окликнул он кузена, – видишь? Дамочка существует на пенсию от Министерства охраны психического здоровья Соединенных Штатов. Ада ей в помощь не выделяет ни дайма. Тащи ее к нам, в Белый дом, понимаешь? У меня есть для нее работенка.

На следующее же утро Зою Мартин Аду доставили к нему в кабинет.

В сравнении с двумя агентами ФБР по бокам она казалась хрупкой, тощей, как щепка, однако довольно привлекательной с виду… все впечатление портили только искорки дикой, неукротимой злобы в глазах.

– Хелло, миссис Зоя Ада, – заговорил Макс. – Послушайте-ка, а я о вас кой-чего знаю. Вы – единственная настоящая миссис Ада, а остальные – сплошь самозванки, так ведь? А Себастьян обошелся с вами – подлее некуда!

Зоя Мартин Ада заметно изменилась в лице.

– Да, – подтвердила она. – Шесть лет таскалась я по судам, доказывая именно это. Просто не верится… неужели вы действительно собираетесь мне помочь?

– Конечно, – заверил ее Макс. – Однако действовать придется по-моему. Ну, то есть ждать, пока этот мерзавец Ада раскается – только время зря тратить, понимаете? Вам одно остается… поквитаться с ним, – подчеркнув последние слова паузой, закончил он.

Стоило Зое сообразить, о чем речь, ненадолго угасшее пламя злобы в ее глазах вспыхнуло с новой силой.

– Что ж, Ада, осмотр, в общем и целом, закончен, – сдвинув брови, объявил доктор Ито Ясуми и принялся собирать со стола россыпи тестовых карт. – Ваш Рэгс Парк не телепат и не провидец. Прочесть мои мысли он не сумел, предсказать будущее – тоже. Откровенно говоря, Ада, я по-прежнему чувствую в нем дар пси, однако понятия не имею, какого толка.

Себастьян Ада выслушал доктора, не проронив ни слова. Тем временем в кабинет из соседней комнаты – на сей раз не с банджо, с гитарой за плечом – вышел сам Рэгс Парк. Казалось, недоумение доктора Ясуми изрядно его забавляет. Широко улыбнувшись обоим, певец опустился в кресло.

– Выходит, я – сплошная загадка, – подмигнув Аде, сообщил он. – Может, наняв меня на работу, вы здорово просчитались, а может, наоборот, многое выгадали… но это ни вам самому, ни доктору Ясуми, ни даже мне не известно.

– Начинайте выступления сейчас же, – в нетерпении велел ему Ада. – Сочиняйте и пойте народные баллады, описывающие несправедливый арест Джим-Джема Брискина и травлю, устроенную ему ФБР по приказу Леона Лайта. Изображайте Лайта зверем, чудовищем, а Фишера – злопамятным склочным болваном. Понятно?

– Конечно, чего же тут не понять, – кивнув, подтвердил Рэгс Парк. – Нам нужно возмущение общества. Я ведь, подписывая контракт, знал, что буду петь не просто потехи ради.

– Послушайте, Рэгс, – заговорил доктор Ясуми, – сделайте мне личное одолжение. Напишите балладу в народном стиле о том, как Джим-Джем Брискин вышел из тюрьмы.

Ада и Рэгс смерили его недоуменными взглядами.

– Ну, не о том, как есть на самом деле, а о том, чего хотелось бы нам, – пояснил Ясуми.

– О'кей, – пожав плечами, согласился Парк.

Тут дверь в кабинет с грохотом распахнулась, и внутрь заглянул не на шутку взволнованный Дитер Сакстон, начальник телохранителей Ады.

– Мистер Ада, мы только что пристрелили женщину, пытавшуюся проникнуть к вам с самодельным взрывным устройством. Найдется у вас минутка на опознание? Мы полагаем, это… одна из ваших жен.

– Силы небесные! – ахнул Ада и вместе с Сакстоном поспешил за дверь, в коридор.

Женщину, распростертую на полу у парадного входа в особняк, он узнал с первого взгляда.

«Зоя», – подумал он, опустившись на корточки и коснувшись ее щеки.

– Прошу прощения, мистер Ада, – промямлил Сакстон. – Мы были вынуждены…

– Все в порядке, – откликнулся Ада, – вашему слову я верю.

Действительно, кому-кому, а Сакстону он доверял безоговорочно.

– Думаю, с этой минуты при вас постоянно должен дежурить один из наших, – посоветовал Сакстон, – и не за дверьми кабинета, а рядом. Буквально в пределах досягаемости.

– Интересно… не Макс ли Фишер ее подослал? – задумчиво проговорил Ада.

– С него сталось бы, – подтвердил Сакстон. – Готов пари держать, так и есть.

– И только из-за того, что я добиваюсь освобождения Джим-Джема Брискина… уму непостижимо!

Потрясенный до глубины души, Ада нетвердо поднялся на ноги.

– Давайте я с Фишером разберусь по-свойски, – понизив голос, предложил Сакстон. – Так оно выйдет надежнее. Все знают: Фишер не имеет права занимать президентский пост. Единственный законный президент – «Уницефалон 40-Д», а Фишер намеренно вывел его из строя.

– Нет, – пробормотал Ада. – Убийства мне не по душе.

– Какое же это убийство? – возразил Сакстон. – Тут речь о защите вас самого, ваших жен и детей!

– Может, и так, – признал Ада, – однако пойти на это я не могу… по крайней мере, пока.

Оставив Сакстона в коридоре, он не без труда побрел назад, к себе в кабинет, где ждали его Рэгс Парк и доктор Ясуми.

– Мы все слышали, – заговорил Ясуми, как только Ада переступил порог. – Выше голову, Ада. Эта женщина страдала параноидной шизофренией, отягощенной бредом преследования – то есть без надлежащей психотерапии была обречена на насильственную смерть. Ни вы, ни мистер Сакстон не виноваты ни в чем.

– А ведь я, было время, любил ее, – заметил Ада.

Рэгс Парк, меланхолически перебирая струны гитары, мурлыкал себе под нос нечто нечленораздельное – вероятно, репетировал балладу об освобождении Джима Брискина из тюрьмы.

– Примите совет мистера Сакстона, – сказал доктор Ясуми, деликатно коснувшись плеча Ады. – Не оставайтесь без охраны ни на минуту.

– Мистер Ада, – подал голос Рэгс, – кажется, баллада готова. Та самая, про…

– После, – резко оборвал его Ада. – Сейчас я не в настроении слушать баллады.

Больше всего ему хотелось, чтоб оба ушли, оставили его одного.

«Может, действительно ударить в ответ? – подумал он. – Так и доктор Ясуми советует, и даже Дитер Сакстон… Интересно, а что посоветовал бы Джим-Джем? Рассудок у него – любому на зависть. Пожалуй, Джим-Джем сказал бы: „Не опускайся до убийства“. Да, так и ответил бы, насколько я его знаю. И если он так считает, значит, его и послушаю».

– Теперь сложите, пожалуйста, балладу о той вазе с гладиолусами на книжном шкафу, – велел доктор Ясуми Рэгсу Парку. – Спойте, как она поднялась в воздух и повисла под потолком, хорошо?

– Да что ж это за баллада? – возразил Рэгс. – И вообще, мне куда серьезней работа поручена: сами слышали, что мистер Ада сказал.

– Мистер Ада для вас – всего-навсего работодатель, а я, можно сказать, диагноз вам ставлю, – проворчал доктор Ясуми.

– Не вышло, – с досадой буркнул Макс Фишер кузену, генеральному прокурору. – Не вышло у нас с ним покончить.

– Не вышло, Макс, – подтвердил Леон Лайт. – Сам видишь, людей он себе подобрал – хоть куда. Это тебе не одиночка вроде Брискина, за ним целая корпорация.

– Читал я однажды в какой-то книжке, – мрачно, задумчиво заговорил Макс, – что, ежели трое тягаются между собой, со временем двое обязательно стакнутся, сговорятся прищучить третьего сообща – это, мол, неизбежно. В точности так оно и вышло: теперь Ада с Брискином – друзья-приятели, а я один. Расколоть их надо, Леон, перетянуть одного на свою сторону, в помощь против другого. К примеру, Брискина: ведь лично-то он, было дело, мне симпатизировал… только методы мои не одобрил.

– Вот погоди, услышит Брискин, как Зоя Ада бывшего мужа пыталась взорвать, все его личные симпатии к тебе тоже как рукой снимет, – заметил Леон.

– Думаешь, его на нашу сторону уже не переманить?

– Уверен, Макс. Не видать тебе Брискина на своей стороне. Сейчас ты в его глазах выглядишь – хуже некуда.

– Однако кое-какая идея у меня есть, – возразил Макс. – Точно пока не решил, но суть в том, чтобы взять да отпустить Джим-Джема с миром. В расчете на его благодарность.

– Да ты в своем уме? – удивился Леон. – Как тебе только в голову такое пришло? Чтоб ты – и…

– Не знаю! – застонал Макс. – Пришло вот, и все тут!

– Э-э… мистер Ада, – заговорил Рэгс Парк, – кажется, сочинилась баллада-то. Помните, доктор Ясуми советовал? Рассказ, как Джим-Джем Брискин освобождается из тюрьмы. Хотите, спою?

– Валяйте, – безучастно кивнул Ада.

Действительно, отчего б не послушать? Не зря же он, в конце концов, платит этому куплетисту…

И Рэгс под гнусавый звон струн запел:

– Это рефрен такой: «Кто виноват? Макс Фишер!», – объяснил Рэгс. – Пойдет?

– Пойдет, – кивнув, подтвердил Ада.

– Ну а дальше – о том, чем, собственно, дело кончится, – объяснил Рэгс Аде и, звучно откашлявшись, продолжил:

– Вот и все, мистер Ада, – сообщил Рэгс. – Такая вот песня, вроде народного холлера[9], негритянского спиричуэлса под общий притоп. Как, нравится?

Ада с трудом заставил себя кивнуть.

– О да. Все замечательно. Прекрасная песня.

– Стало быть, я скажу мистеру Камински, что вы распорядились пустить ее в эфир?

– Запускайте, – отмахнулся Ада.

На самом деле ему было вовсе не до песен, не до эфира. Все мысли Ады занимала гибель Зои, сердце щемило от угрызений совести: в конце концов, она застрелена его охраной, а ее сумасшествие, попытка покушения – все это дело десятое. Жизнь человека есть жизнь человека, а значит, убийство, как ни крути, на его совести…

– Послушайте, – осененный внезапной идеей, обратился он к Рэгсу, – сложите-ка мне еще песню. Прямо сейчас.

– Кажется, понимаю, мистер Ада, – с сочувствием взглянув на него, откликнулся Рэгс. – Балладу о вашей бывшей жене, Зое. Я насчет этого уже думал, и песня, в общем, готова. Слушайте:

– Не старайтесь обелять меня, Рэгс, – оборвал его Ада. – Я виноват не меньше. Не стоит валить все на Макса, будто на мальчика для битья.

– К тому же, – подал голос доктор Ясуми, до сих пор тихонько сидевший в уголке кабинета и слушавший их разговор, – в ваших балладах, Рэгс, президенту Фишеру приписывается чересчур уж много заслуг. Вот, например, в балладе об освобождении Джим-Джема из тюрьмы вы целиком относите благополучный финал на счет раскаяния, морального преображения Макса Фишера. Так не пойдет. Освобождение Джим-Джема должно целиком и полностью стать заслугой мистера Ады. По данному поводу я даже сложил стихи сам. Слушайте, Рэгс, вникайте.

Откашлявшись, Ясуми продекламировал нараспев:

– Пожалуйста. Ровно тридцать три слога, – скромно потупившись, пояснил доктор Ясуми. – Древнеяпонский поэтический стиль, хокку, в отличие от английских и североамериканских баллад не требует рифмы, однако стихи должны бить прямо в точку, что в данном случае и есть главное. А вы, Рэгс, сделайте из моего хокку балладу, о'кей? В своей типичной манере – куплеты, размер, рифма, эт сетера, эт сетера… и так далее, и тому подобное.

– Во-первых, у вас там не тридцать три, а тридцать четыре слога, – заметил Рэгс. – А во-вторых, я, личность творческая, к указаниям, что и как сочинять, не привык. Мистер Ада, у кого я работаю – у вас или у него? Помнится, с ним я никаких договоров не подписывал!

– Сделайте, как он советует: голова у доктора светлая, – распорядился Ада.

– О'кей, – проворчал Рэгс, – однако, соглашаясь работать у вас, я на подобное не рассчитывал.

Изрядно насупившись, он ретировался в дальний угол кабинета – думать, размышлять, творить.

– Что вы такое затеяли, доктор? – спросил Ада. – Чего ожидаете добиться?

– А вот посмотрим, – с загадочным видом ответил доктор Ясуми. – Есть у меня гипотеза насчет псионического дара нашего куплетиста. Возможно, подтвердится, но может, и нет.

– Похоже, вы полагаете, будто точность формулировок в балладах Рэгса очень многое значит, – заметил Ада.

– Вот именно, – подтвердил доктор Ясуми, ободряюще улыбнувшись Аде. – Не меньше, чем в юридических документах. Потерпите, Ада, и, если я прав, со временем сами поймете, в чем дело, а если ошибся, мы в любом случае ничего не теряем.

Тишину президентского кабинета нарушил телефонный звонок.

– Макс! Макс! – взволнованно закричал его кузен, генеральный прокурор, на том конце линии. – Слушай, Макс, доехал я до федеральной кутузки, где держат Джим-Джема, чтобы аннулировать все обвинения против него, как ты распорядился, и знаешь что? Он… э-э… исчез он куда-то, Макс, – с запинкой признался Леон. – Нет его здесь, понимаешь!

Судя по голосу, разнервничался генеральный прокурор не на шутку.

– Но как он оттуда выбрался? – скорее озадаченный, чем рассерженный, пробормотал Макс.

– Арт Хэвисайд, поверенный Ады, что-то придумал. Что, пока точно не знаю. Дейла Уинтропа, окружного судью, нужно спрашивать: это он около часа назад подписал ордер на освобождение. Встречу с Уинтропом я уже назначил… как только увижу его, сразу перезвоню.

– Будь я проклят, – протянул Макс. – Выходит, снова мы опоздали…

Машинально опустив трубку на рычаги, он поднялся и крепко задумался.

«Что еще Ада мне приготовил? – гадал он. – Наверняка новый подвох, но какой?»

И тут его осенило: а ведь Джим Брискин непременно вскоре объявится на телевидении, в программе канала «КУЛЬТУРа»! Интересно, с чем?

Однако, включив телевизор, он с облегчением обнаружил на экране вовсе не Джима Брискина, а какого-то куплетиста, бренчащего на банджо… и в следующую же секунду понял, что куплетист поет не о ком ином, как о нем.

– Господи, – вслушиваясь в его пение, выдохнул Макс Фишер, – да ведь так оно в точности и случилось! Именно так я и сделал!

«Жуть какая-то, – подумал он, чувствуя, как в животе холодеет от страха. – Что бы все это значило? Каким образом куплетист с „КУЛЬТУРы“ пронюхал о моих делах… о делах совершенно секретных?!»

Должно быть, телепатически. Иначе никак.

Тем временем куплетист завел новую песню – на сей раз про Себастьяна Аду, чуть ли не самолично вызволившего Джим-Джема Брискина из заключения.

«Тоже чистая правда, – сообразил Макс. – Приехав в федеральную тюрьму, Леон Лайт обнаружил, что Брискина благодаря стараниям Арта Хэвисайда там уже нет, а значит… а значит, этого куплетиста надо послушать со всем вниманием. Похоже, ему откуда-то известно куда больше, чем мне».

Однако певец, завершив песню, умолк.

– Для вас, дорогие телезрители, – заговорил явившийся ему на смену диктор, – пел злободневные политические баллады всемирно известный певец-куплетист Рэгленд Парк! Думаю, все вы рады будете слышать: отныне мистер Парк будет выступать на нашем канале по пять минут в конце каждого часа, исполняя новые и новые куплеты, баллады, сложенные прямо здесь, в студии телекомпании «КУЛЬТУРа»! Неустанно изучая сводки новостей с телетайпов, мистер Парк…

На этом Макс выключил телевизор.

«Вроде калипсо[10], – заметно приуныв, подумал он. – Новости в виде баллад… а что, если этот Рэгленд Парк, упаси Господи, запоет о возвращении к жизни „Уницефалона 40-Д“?»

Чем дальше, тем крепче Макс проникался уверенностью: баллады Рэгленда Парка имеют свойство сбываться. Таков его псионический дар… и оппозиция, ясное дело, пользуется этим даром вовсю.

«С другой стороны, у меня ведь тоже вполне могут найтись какие-никакие пси-способности, – внезапно подумалось Максу. – Разве без них я смог бы вскарабкаться так высоко?»

Усевшись в кресло, он снова включил телевизор, прикусил нижнюю губу и принялся в ожидании размышлять, что делать дальше. Увы, время шло, а ничего дельного в голову не приходило.

«Ничего, – мысленно успокоил себя Макс, – рано или поздно придет. Главное, чтобы они не додумались насчет „Уницефалона 40-Д“ первыми…»

– Ада, я понял, в чем состоит псионический дар Рэгленда Парка, – объявил доктор Ясуми. – Возможно, это интересно и вам?

– Мне сейчас куда интереснее вышедший на свободу Джим-Джем, – повесив телефонную трубку, откликнулся Ада, слегка оглушенный полученными известиями. – Брискин вот-вот будет здесь, – пояснил он доктору Ясуми. – Мчит монорельсом прямиком к нам, а отсюда мы тут же переправим его на Каллисто. Там у Макса никакой власти нет, и повторный арест Брискину не грозит.

На этом Ада ненадолго умолк, приводя в порядок бешеный водоворот новых мыслей и планов.

– Пускай Джим-Джем, – торопливо, часто потирая руки, заговорил он, – вещает через наш ретранслятор на Каллисто, а живет у меня, в моем каллистянском поместье. Припасов там куча – любых, кроме птичьего молока… уверен, он согласится.

– На свободу, – сухо заметил доктор Ясуми, – он вышел благодаря псионическому дару Рэгса, а потому рекомендую послушать, что я имею сказать. Природа этого дара пока непонятна даже самому Рэгсу, и, положа руку на сердце, его талант может в любую минуту обернуться против вас.

– О'кей, слушаю вас внимательно, – нехотя согласился Ада.

– Сочиняемые Рэгсом баллады связаны с действительностью, как причина со следствием. Описанное Рэгсом претворяется в жизнь. Его баллады опережают события, причем ненамного, понимаете? Если Рэгс, разобравшись, в чем дело, воспользуется данным фактом в собственных интересах… как знать, чем это может грозить нам?

– Если это правда, – осененный вполне очевидной идеей, заговорил Ада, – нужно немедленно поручить ему сложить балладу о возвращении в строй «Уницефалона 40-Д».

В самом деле, очевиднее некуда! Макс Фишер тут же вернется в изначальное положение, к должности резерв-президента, лишится какой-либо власти, и всем проблемам конец!

– Именно, – согласился доктор Ясуми, – но есть тут один нюанс. Слагая по вашему поручению политические баллады, Рэгс Парк тоже неизбежно поймет, что к чему. Ведь если он сочинит песню об «Уницефалоне», а затем «Уницефалон» действительно…

– Да, вы совершенно правы, – признал Ада. – Такое «совпадение» даже Парк из виду не упустит.

Умолкнув, он с головой погрузился в раздумья. Выходит, потенциально Рэгленд Парк куда опаснее Макса Фишера? Конечно, малый он славный, порядочный, подозревать его в склонности к злоупотреблению властью, как Фишера, резонов нет, однако…

Однако подобная власть в руках одного человека – это уже чересчур. В любом случае чересчур, будь он хоть сущим ангелом.

– Поэтому впредь сочиняемым Рэглендом песням следует уделять самое пристальное внимание, – резюмировал доктор Ясуми. – И редактировать содержание заблаговременно… возможно, вам лично.

– Мне бы хотелось как можно меньше…

Осекшись, Ада щелкнул тумблером зажужжавшего на столе интеркома.

– Прибыл мистер Джеймс Брискин, – доложила секретарша.

– Давайте его прямо ко мне, – в восторге распорядился Ада. – Ито, он уже здесь!

Действительно, распахнув дверь кабинета, он обнаружил перед собой Джим-Джема – предельно серьезного, с глубокими морщинами возле уголков рта.

– Как видите, господин Ада вас вызволил, – сообщил Джим-Джему доктор Ясуми.

– Знаю. Весьма вам признателен, Ада.

Как только Брискин переступил порог кабинета, Ада тут же захлопнул и запер дверь.

– Послушайте, Джим-Джем, – без предисловий заговорил он, – у нас беда. Беда, каких еще не бывало. Угроза со стороны Макса Фишера в сравнении с нею – ничто. Сейчас нам предстоит иметь дело с безграничной – абсолютно, не относительно безграничной властью. Зачем я только связался с этим Рэгсом Парком? Кому вообще пришло в голову пригласить его выступать на «КУЛЬТУРе»?

– Вам, Ада, – напомнил доктор Ясуми. – Вам и пришло, и я, если помните, незамедлительно предостерег вас о…

– Распоряжусь-ка я, чтобы Рэгс больше не сочинял новых песен, – решил Ада. – Это первое. Позвоню в студию прямо сейчас. Что, если он, упаси Господи, сложит балладу, как все мы отправились на дно Атлантики или, скажем, в открытый космос, за двадцать астрономических единиц от Солнца?

– Без паники, – негромко, но твердо оборвал его доктор Ясуми. – Вы, Ада, снова слишком легко поддаетесь эмоциям. Как всегда, нестабильны. Прежде всего успокойтесь и оцените ситуацию трезво.

– Как же тут успокоиться, когда этой деревенщине под силу вертеть любым из нас, будто куклой?! – взорвался Ада. – Когда в его руках вся вселенная?!

– Вовсе не обязательно вся, – возразил доктор Ясуми. – Возможно, его власть имеет свои пределы. Видите ли, природа псионического дара не слишком-то хорошо изучена до сих пор. Предмет слишком труден для лабораторных исследований, слишком неудобен для продолжительного скрупулезного наблюдения…

Умолкнув, доктор задумчиво поднял взгляд к потолку.

– Хм-м, – промычал Брискин. – Насколько я вас понимаю…

– Да, вас вызволила из-за решетки баллада, сочиненная по моему распоряжению, – объяснил ему Ада. – Сработала безотказно, но теперь возникает вопрос: как быть с ее сочинителем?

Сунув руки в карманы, владелец «КУЛЬТУРы» беспокойно зашагал от стены к стене.

«Как же быть с Рэглендом Парком?» – в отчаянии думал он.

Тем временем Рэгленд Парк, сидя в главной студии «КУЛЬТУРы» на Кулоне, искусственном спутнике Земли, с гитарой и банджо под рукой, изучал депеши, поступающие телетайпом из информационных агентств, готовил баллады для следующего выступления.

В одной из сводок сообщалось об освобождении Джим-Джема Брискина из тюрьмы по распоряжению федерального судьи.

«Может, об этом балладу и спеть?» – обрадовавшись доброй вести, подумал Рэгленд, но тут же вспомнил, что про Джима Брискина уже пел, причем не раз и не два. Теперь ему требовалось нечто совершенно новое: тема Брискина исчерпала себя до дна.

– Мистер Парк, вы готовы к очередному выходу? – загремел из динамиков голос Ната Камински, дежурившего в аппаратной.

– Конечно, конечно, – кивнув, подтвердил Рэгленд.

На этот раз он слегка покривил душой, но ничего: еще минутка-другая, и все будет готово.

К примеру, как насчет истории о человеке по имени Пит Робинсон из Чикаго, штат Иллинойс, хозяине уэльского спрингера, на которого как-то раз – в людном городе, посреди бела дня – вдруг взял да напал разъяренный орел?

Нет, не пойдет: к политике не относится.

Может, о конце света историю сочинить? Как в Землю угодила комета, или, скажем, налетели тучи пришельцев, захватчиков из дальнего космоса… что-нибудь леденящее кровь, пробирающее до печенок, о людях, сгорающих в пламени взрывов, рассекаемых надвое очередями из лучеметов?

Нет, тоже не то: такой примитив и бульварщина, пожалуй, не для «КУЛЬТУРы».

«Ладно, – решил Рэгленд, – спою тогда про ФБР. О них я еще не сочинял. Люди Леона Лайта в строгих серых костюмах, с жирными свекольно-красными загривками… с колледжем за плечами, с портфелями в руках…»

Ударив по струнам гитары, он замурлыкал себе под нос:

Довольно хмыкнув, Рэгленд задумался: а что же дальше? Баллада о самом себе… интересная мысль! Отчего только раньше в голову не пришла?

Целиком поглощенный сочинением новой баллады, он даже не заметил троих в строгих серых костюмах, с жирными свекольно-красными загривками, вошедших в студию и прямым ходом направившихся к нему. Уверенность, с которой каждый нес при себе портфель, не оставляла сомнений: носить портфели они привыкли еще в колледжах и учебу завершили с отличием.

«А что, прекрасная выходит баллада! Пожалуй, лучшая за всю мою карьеру», – подумал Рэгленд и, взяв еще пару аккордов, продолжил:

Продолжить балладу далее Рэгленду не позволили. Опустив дымящийся пистолет, старший из оперативников ФБР кивнул спутникам и заговорил в рацию на запястье:

– Сообщите мистеру Лайту: задание выполнено успешно.

– Прекрасно, – откликнулся жестяной, дребезжащий голос из рации. – Немедленно возвращайтесь в штаб-квартиру. Сам так приказывает.

Под «самим», конечно же, имелся в виду Максимилиан Фишер: кто-кто, а агенты ФБР понимали, кем посланы на задание.

Услышав о гибели Рэгленда Парка, Максимилиан Фишер, ожидавший известий в президентском кабинете Белого дома, испустил долгий, прочувствованный вздох облегчения.

«Уф-ф… пронесло, – подумал он. – Ведь этот субчик в любую минуту мог прикончить и меня, и вообще всех до единого!»

Удивительно, что до него удалось добраться… интересно, почему? Везение, не иначе.

«А может, один из моих пси-талантов каким-то образом помогает изничтожать певцов-куплетистов?»

При этой мысли Макс расплылся в самодовольной елейной улыбке.

«А что? Если это – псионическая способность склонять куплетистов к сочинению баллад о собственной безвременной кончине…»

Однако теперь перед Максом вставала проблема куда серьезнее. Теперь ему предстояло вернуть Джима Брискина на место, в тюремную камеру. Дело обещало оказаться нелегким: Ада умен и наверняка сразу же позаботился переправить Брискина на какую-нибудь из отдаленных лун – туда, где у него, Макса, нет власти. Похоже, борьба с этой парочкой затянется надолго, и еще неизвестно, за кем останется победа.

«Целая куча забот, уйма каторжного труда, – подумал он, – а куда денешься? Взялся, как говорится, за гуж…»

Тяжко вздохнув, президент Максимилиан Фишер придвинул к себе телефон и снова набрал номер Леона Лайта.