Над рюкзаком сидели долго. Молчание делало момент тяжёлым как похмелье. Аглая знала – обратного пути не будет.
– Дедуль, давай сначала историю семьи, а потом уж ударимся во все тяжкие.
– Аглая… – дед покачал головой. – Ты и на кладбище шутить будешь? Ладно, слушай.
История, рассказанная дедом, нигде не начиналась. Никаких тебе жили-были, просто голос за кадром. Аглая закрыла глаза. И увидела, что стена закашлялась песком, пошла трещинами, зазвучала сухо, как щелчок затвора. Воздух загустел в фигуру, сочившуюся из разломов.
– Руку, дай мне руку, – шелестела тень. – Я покажу тебе правду, Аглая. Не бойся, ты одна из нас…
Девушка вскинулась, открыла глаза, но виде́ние никуда не пропало. Исчезли комната, песок, дед. Застыло время. Аглая робко протянула руку.
– Что же я наделал! – дед плакал сухими слезами. – Что же я наделал, доченька… Не уберёг… Тень, Тень, отдай… Верни. Я же должен был рассказать ей…
Дед тихонечко тряс сутулой спиной, раскачиваясь, как сумасшедший шаман. И рассказывал в пустоту историю Тени.
Вначале было Слово. И Свет. Свет родилась беленькой и нарекли её Светлана. Кто нарёк точно неизвестно, ведь во всей вселенской темноте Светлана была одна. И Слово. Но Слово со Светой не разговаривало, только слушало. У новорождённой была особенность – она была очень старой.
Старая Светлана всё время плакала от одиночества. Слёзы текли так долго, что стали разрезать темноту. В разрывах скапливалась влага и превращалась в людей. Они росли, совершенствовались, научились нести Слово, и Слово в благодарность одарило их душами. Только Светлана уже не могла насладиться общением – слёзы иссушили её белизну и превратили в Тень. Тень разучилась плакать. Молодая старушка летала и собирала души, когда они переставали помещаться в телах.
– Дед, ну зачем ты спишь на столе? И почему свет не горит?
– Аглая, ты… Ты вернулась?
– Конечно, оставлю я тебя наедине с рюкзаком! Ну что, открывать будем?