Встреча с границей

Николай Зайцев ПРЕСЛЕДУЕТ ВАСИЛИЙ ШАХРАЙ

— А этот парень чем-то напоминает Гришку Мелехова...

И тут же точная характеристика внешности:

Эти слова я случайно услышал на трибуне киевского стадиона «Динамо» и относились они к сержанту Василию Шахраю, интересно, с увлечением показывающему на зеленом поле приемы работы с розыскной овчаркой.

Когда Шахрай закончил выступление, раздались дружные аплодисменты, награждающие его за мастерство. Непривычный к такой «массовой похвале», Василий от смущения ничего лучшего не мог придумать, как поправить на своей ищейке идеально подогнанный ошейник. А он был поистине золотой. С трибуны тотчас посыпались комментарии:

— Ого, медалей-то сколько! Хороша собачка!

— А сержант чем плох? Мундир от знаков светится.

Вышел Шахрай со стадиона и сразу же «утонул» в толпе ребятишек.

— Барс не кусается?

— Нет, можно погладить, — добродушно разрешил Шахрай. И десятки рук потянулись к собаке.

— А за что вы получили этот знак?

Шахрай покосился на свою грудь. Что сказать ребятам? За подвиг? Вроде бы будет громко сказано.

— В общем, за пограничный труд, ребята.

Пограничный труд... Если бы они знали, что в него входит... Это и уменье чисто вымыть пол, и постирать гимнастерку, и пробыть всю ночь в дозоре, а днем на стрельбище без промаха бить по мишеням. Вот они, пограничные будни.

Пограничный труд... Гнетущая тишина, ни звездочки. Ночь глухая, черная. Все кругом придавлено тучами. В такую ночь даже по хорошо знакомой дороге и то идешь осторожно на ощупь, будто слепой. А каково тому, кто шагает по ней впервые?

В дверь дружинника Тоцейко кто-то осторожно постучал. Затем стук повторился. Тоцейко приоткрыл дверь:

— Кто там?

— Заблудились... Выведите на дорогу.

Перед дверью стояли два парня. Они нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

Тоцейко смерил взглядом незнакомцев.

— Подождите, оденусь...

Парни облегченно вздохнули. Скрипнули под их ногами ссохшиеся половицы крыльца.

Тоцейко, накинув пиджак и придерживаясь рукой за стену, неторопливо пробирался в темноте к выходу, а мозг сверлила мысль:

— Что за люди пришли к его дому в такую глухую пору? Куда вести? Ошибки не будет, если приведу их на заставу... Там разберутся...

Хлопнув дверью, Тоцейко вышел на крыльцо.

— Давайте закурим — и в путь. Да, на какую дорогу вас вывести?

Один из парней, что стоял поближе, назвал пункт.

— Через полчаса будете там. Я вас провожу до развилки.

Тоцейко полез в карман за папироской, и разом, словно сговорившись, парни сунули руки в карманы. Дружинник смекнул: не простые пожаловали к нему. Он вытащил папиросу и чиркнул спичку. Закуривать не торопился. Пока спичка разгорелась, дружинник в свете пляшущего огонька успел взглянуть на пришельцев. Один был плечист, остроскул, длиннорук. Под пиджаком у него что-то бугрилось. Другой был худощав, но жилист.

— Не слепи, — зло буркнул один из них, отворачиваясь от света.

Тоцейко, обжигая пальцы, поспешил раскурить папиросу.

— Пойдемте.

Все трое шагнули в темноту. Впереди Тоцейко. Его папироска словно звездочка плыла в ночи. Парни шли немного сзади, не отставая ни на шаг.

Вскоре Тоцейко в темноте различил смутный контур столба. Отсюда вела дорога на заставу. На нее и свернул дружинник. Один парень толкнул в бок другого, видимо, почуял неладное.

— Куда ведешь?

— Туда, куда вам надо...

Парни в нерешительности остановились и о чем-то стали совещаться.

— Теперь мы одни дойдем. — И дюжий парень нырнул в темноту. За ним — второй.

Тоцейко бросился вдогонку. Настиг второго парня и цепко схватил его за рукав. Завязалась борьба. Вот уже дружинник начал скручивать ему руки. И тут тупой удар сзади свалил Тоцейко с ног. Это первый парень ударил чем-то железным, тяжелым. Потекла кровь по лицу. Дружинник потерял сознание. Но вскоре пришел в себя. На дороге мелькал желтый круг света. Перед Тоцейко остановился мотоциклист. Он и доставил дружинника на заставу.

...Первым по тревоге выбежал сержант Шахрай со своим Барсом. У места схватки он поставил овчарку на след. А теперь — вперед! Шахрай изо всех сил бежал за возбужденным Барсом. Его догоняли петушиные переклики, доносившиеся из села. А поводок все натягивался и натягивался. Стало жарко. Инструктору приходится без всякой разминки сразу же бежать в полную силу. Какую же надо иметь натренированность, чтобы сразу после сна в таком бешеном темпе вести бег?

Неудержимо летел Шахрай вслед за собакой, жадно облизывал зачерствевшие губы. Казалось, возьми сейчас в рот глоток воды — и она закипит. Позади уже не менее пяти километров. А Барс все тянет — и тянет. Надо бежать. А тут — звон в ушах и ломота в пальцах, сжимающих оружие. «Нет, не сбавлю», — про себя решает Шахрай.. Сбавишь темп, а потом ох, как трудно заставить себя бежать. Это он хорошо знает по тренировочным занятиям. «Бежать, бежать, пока не откроется второе дыхание. Будет легче». И новые километры остаются позади.

Овчарка начинает рычать, рвать поводок, дескать, отпусти, нарушители рядом. И как-то легче стало Шахраю. Кто преследовал хоть раз врага, тот знает по себе: прибавляются силы, когда чувствуешь, что он где-то рядом.

Но как отпустить овчарку ночью? Она тут же исчезнет, и ты останешься словно без рук. Куда бежать? «Нет, спускать Барса с поводка нужно лишь в самом крайнем случае», — решает Шахрай. А овчарка тем временем ощетинилась и стала прыгать из стороны в сторону, словно хотела вырваться из рук хозяина. Впереди мелькнула какая-то тень. Теперь пора. Шахрай спустил овчарку с поводка. Она тут же исчезла с глаз. А вскоре в темноте раздалось ее яростное рычание. Шахрай побежал на звуки возни и увидел такую картину: нарушитель одной рукой держал разорванные в клочья штаны, а другой отбивался от собаки. Второй нарушитель метнулся в кусты. Но Шахрай отрезвляюще громко крикнул: — Стой! Угрожающе щелкнул затвор. Нарушитель остановился и бросил на землю оружие.

Двенадцать километров пробежал комсомолец Василий Шахрай, преследуя нарушителей.

Когда Василий рассказывал нам о задержании, мы спросили, откуда у него такой запас выносливости?

— Должность инструктора и долг обязывают постоянно тренировать себя. Через день я бегаю с собакой от пятнадцати до семнадцати километров. Это моя норма.

— Тебя, конечно, заставляет бегать твой командир?

— Да, на первых порах капитан Воронков «не слезал» с меня, требовал бегать. Потом моя воля стала требовать. Что такое воля, как не мысль, переходящая в дело. Если волю, как и наши мускулы, не упражнять, будешь иметь слабую волю.

Мы распрощались с Василием Шахраем, этим мужественным парнем, по характеру и облику напоминающим чем-то Григория Мелехова. Я открыл блокнот, чтобы записать последние его слова, сказанные по-солдатски мудро, а сам вспомнил слова Толстого: «Думай хорошо — и мысли созреют в добрые поступки» — и тут же их перефразировал: «Думай верно — и мысли созреют в верные поступки».