Вторая жена. (не) твои

Глава 11

Если спустить всё на тормозах — дальше будет только хуже. Безнаказанность и ощущение власти лишали Набиля границ дозволенного, но я узнала его достаточно хорошо, чтобы понять, что разговоры бесполезны. Лучше ему улыбаться, быть с ним вежливой, послушной, а делать то, что считаю нужным. За его спиной. А разве не так жил в прошлом году он, прикидываясь верным и влюблённым?

Я не стала больше поднимать тему моего телефона, на следующий день включив небывалую покорность, улыбчивость и приветливость. Набиль как будто бы удивился этому, ожидав, наверное, продолжения скандала, обвинений, просьб. Но ничего этого не получив, стал постепенно расслабляться. Ему вскоре нужно было уезжать, и мне требовалось лишь дотерпеть до его отъезда.

На следующий вечер, после ужина, когда я убаюкивала на руках сына — тот никак не мог заснуть, Набиль подошёл ко мне совсем близко, и я собрала всю волю в кулак, чтобы не отпрянуть. Он заметил это, и воспринял так, как мне и нужно было — как будто бы я плавно перестаю считать его чужим, а отношения между нами перестают казаться мне неприемлимыми. На самом деле близость с ним для меня по-прежнему была невозможной, но, если бы того потребовала свобода и освобождение из паутины, в которую я попала, наверное, я бы смогла себя пересилить.

— Ты так и не подумала над тем, чтобы оставить съёмную квартиру и... обзавестись собственным жильём? — спросил Набиль. Если бы я тотчас закивала, это было бы совсем подозрительно. Я ответила не прямо, но довольно ясно:

— Из России я никуда не уеду.

— Мне будет сложно разрываться на такие большие расстояния, у меня и так дела делятся между Марокко и Францией.

Дела? Или женщины в нескольких городах мира? Я оставила свой сарказм в голове.

— Я же не смогу перебраться в Россию, — добавил Набиль.

— Ничего страшного, встречи раз в полгода будет достаточно, — всё-таки съязвила я.

— Элен... - его рука легла мне на талию. Внутри меня всё вытянулось и вздрогнуло, а снаружи я будто окаменела, превратилась в соляной столб. Если не отомру, то на моём лице отобразится моё истинное отношение. — Ребёнку нужно присутствие отца.

Сан Саныч задремал, наконец, и его биологический отец, осторожно переняв сына из моих рук в свои, опустил его в кроватку, прощебетав что-то уже привычно на арабском. Посмотрев на это, я подумала, что, может, Набиль действительно не плохой родитель, вполне заботливый, только не сможет он в силу своей натуры, своего характера, дать сыну столько внимания, сколько нужно мальчику для воспитания, для полноценного детского счастья.

Освобождённая от своей драгоценной ноши, я стала лёгкой добычей для рук Набиля. Он опять попытался обнять меня. Отстраняясь медленно, я заставила себя остановиться. Его попытка удалась.

— Элен, я завтра улетаю...

— Я знаю, ты говорил.

— Может быть, мы целый месяц не увидимся.

— К чему ты клонишь?

В первую очередь он клонил своё лицо ко мне, и от этого брала оторопь. Закрыть глаза и думать о Саше? Нет, как можно думать о нём, предавая таким образом особенно? Принимать касания другого, а в мыслях держать его? Это ужасно. Но как ещё справиться с собой? Набиль наклонился к моему плечу, вдохнув его аромат. Его губы уже почти трогали кожу.

— Я очень соскучился по тебе, Элен, не говори, что ты — нет.

Я всё-таки закрыла глаза и, для самообладания, погрузилась в прошлогодние воспоминания, когда была без памяти влюблена в Набиля. Как я его обожала! Как хотела его! Быть с ним, заниматься с ним любовью целыми днями и ночами, не отпускать от себя. Хорошо, что ребёнок стал плодом именно той беззаветной и счастливой любви. Жаль, что он уже не сможет наблюдать таких отношений между родителями.

Губы Набиля коснулись моих, наяву, а не в воспоминаниях. Удерживая слёзы, я приняла поцелуй и на какое-то мгновение ощутила странное спокойствие. Расслабленность. Как было бы просто не иметь гордости, обид, ничего не испытывать, не брезговать предателями и изменщиками, забыть о произошедшем, положиться на Набиля, позволить ему вновь всё решать: обеспечивать нас с сыном, баловать по праздникам, навещать. Сейчас, без страсти, я бы и не захотела его постоянного присутствия, может, я бы смогла теперь стать второй женой? Что испытывают и о чём думают восточные женщины, деля своего мужа с другой? А то и двумя другими. Если Набиль будет нас содержать, то может хоть раз в год к нам показываться!

И всё же — нет, я знала, что не смогу так. Без любви, без уважения, без единственности. Есть ли такое слово? Должно быть.

Губы жарко, умело и долго целовали, совсем как раньше. И это даже было немного приятно. Приятно мужским присутствием, ощущением — может и напрасным — надёжности и опоры. Наверное, становясь матерями. мы, женщины, особенно уязвимы, потому что мне в некоторые тяжёлые минуты усталости и недосыпа делалось безразлично, кто снимет с меня часть груза и забот — лишь бы снял. Как уличная кошка, готова была за еду и ласку отдаться в добрые руки и помалкивать.

Но нет, мы всё-таки не животные, у нас есть мышление. Память. Самолюбие. Желания. Они не дадут плыть по течению, не оглядываясь по сторонам. И я убрала с себя руки Набиля:

— Не в этот раз, ладно? Я ещё не готова...

— Ты меня с ума сводишь, как и раньше, — глубоко вдохнув, он провёл ладонью по моей щеке. Я видела по глазам, что он действительно меня хочет. — Когда я вернусь...

— Да, когда ты вернёшься, — поспешила заверить я его, — тогда... возможно.

— Нет, тогда — точно.

Я выжала из себя улыбку:

— Ты как всегда самоуверен.

— Разве не за это ты меня полюбила? — улыбнулся мне и он.

Нет, не за это. Да, я запала на эту гиперуверенность, она произвела эффект в тандеме с настойчивостью. Но за что я на самом деле любила Набиля? За красоту, пылкость и талант любовника? Я пошла за него замуж, толком не зная. Всё, что я знала — это что он невероятно красив и сексуален, но разве из-за этого можно полюбить по-настоящему?

— Пора ложиться, — вывернулась я из-под его руки, — я утомилась сегодня.

— Я бы мог просто лежать с тобой в одной кровати... - покосился на неё он. Я покачала головой:

— В другой раз. Правда, — и вынужденно сама поцеловала его в щёку, утягивая за руку прочь из комнаты, — спокойной ночи, Набиль!

— Добрых снов, хабибти!

На следующий день он уехал, оставив мне мой мобильный со всеми, кроме одного — его собственного — стёртыми номерами, да ещё и с новой сим-картой. Проводив его и убедившись через окно, что Набиль сел в вызванное до аэропорта такси, я тотчас сняла со шкафа чемодан и стала спешно складывать вещи. Свои и ребёнка. Всё, что понадобится в любой момент: соска, подгузники, влажные салфетки, документы, немного денег, которые мне удалось скопить уловками с тех средств, что давал на продукты или детские вещи Набиль — в отдельную сумку с удобно расположенными отделениями на молнии и липучках. Всё будет под рукой.

Ничего лишнего, чтобы не пришлось тащить тяжести. В одной руке и так будет коляска, через плечо — сумка. Не жадничай, Лена, не надо. Лучше в очередной раз начать всё с ноля, с чистого листа. Заработается, наживётся, только бы приобрести независимость и отделаться теперь как-то от Набиля. Не позволю растить сына арабом, мусульманином, многожёнцем — нет! Он будет другим. Смелым, отважным, честным, самоотверженным, держащим слово, уважающим женщин.

Застегнув чемодан, я подтянула всё к двери. Огляделась. Ничего не забыла? Квартира оплачена на два месяца вперёд. Оставить ли где-то ключи, написать ли хозяйке? Потом. Всё потом. Сначала надо убедиться, что у меня получится устроиться.

Взгляд упал на стационарный телефон, и я, зацепившаяся за него мыслью, достала мобильный. Набиль мог его полностью отформатировать и всё из него удалить, но номер Саши я знала наизусть, что меня уже спасло однажды. Я подошла к городскому аппарату — кто знает, вдруг мой сотовый теперь прослушивается или отслеживается? — и набрала на нём Сашу. На что я надеялась? Что он жив. Что он объявился, вернулся, ищет меня. Но вместо гудков прозвучало неизменное: "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети". Сомкнув на нессколько секунд веки, я вытерла пальцами намокшие уголки глаз и, взяв весь свой багаж в руки, потащилась прочь из квартиры.

Во время походов за продуктами я видела полицейский участок неподалёку. Туда я и отправилась. Не знаю, хорошая ли мне пришла в голову идея, но другой пока не появилось.

Дежурному я стала объяснять, что мне нужен номер организации, помогающей женщинам, столкнувшимся с домашним насилием. Полицейский, видя со мной младенца, обеспокоился и стал принимать горячее участие. Даже слишком горячее: предложил накатать заявление на обидчика, сходить вместе со мной к нему, урезонить, задержать на пятнадцать суток. Кого было задерживать? Марокканского миллионера, отбывшего на частном самолёте? Посмотрела бы я на них. И в то же время правды я никак не могла сказать. Мне почему-то было жутко неудобно, что мой сын не от гражданина России. Статусом семьи Сафриви сразу бахвалиться не начнёшь, а информация, что родила от марокканца прозвучит также, как "родила от гастробайтера из Средней Азии".

К нам вышел второй полицейский, и они вместе, после моих убедительных доводов и просьб, стали искать контакты центров помощи оказавшимся в сложных ситуациях, вроде моей. Всё это заняло чуть больше часа, за который меня угостили чаем, пропустили в комнату отдыха, чтобы я покормила грудью ребёнка. Было что-то забавное и умиротворяющее в том, что с нами — мной и Сан Санычем, — так трепетно возились люди в форме.

Наконец, они созвонились с одной из таких благотворительных организаций, те сказали, что найдут комнату и подготовят её для меня с ребёнком, так что мы можем подъезжать. Дежурный кивнул второму:

— Подкинешь их?

— А то! Идёмте, — галантно беря чемодан, пропустил меня вперёд мужчина. Выходя из участка, я незаметно выбросила отключенный мобильный в урну. Набиль может теперь пытаться дозвониться до меня сколько угодно.

Мы сели в белую с синей полосой машину, на заднее сиденье. Мне показалось, что Сан Саныч улыбается, заинтригованный приключением. Я выдохнула. Понимая, что всё это всего лишь на время, я однако почувствовала, что могу сделать передышку и набраться сил перед тем, как устраивать свою жизнь более основательно. Только бы нас снова не нашёл Набиль...