Книга четвертая По ту сторону добра и зла

«Я сделал это», — говорит, моя память. «Не может быть, чтобы я это сделал», — говорит моя гордость, оставаясь непреклонной. И память в конце концов уступает гордости.

Фридрих Ницше

Токио

Николас обнаружил Тандзана Нанги в одной из дальних комнат городского дома Кисоко, которая находилась на самом верху. Этой комнатой долго не пользовались, и оттого в ней пахло затхлостью и запустением. Окна были затянуты густой паутиной, что делало их похожими на зарешеченные окна тюрьмы. Где-то шли настенные часы с огромным маятником, их тиканье было громким и почти торжественным. Тень, отбрасываемая маятником на пыльный деревянный пол, была похожа на указующий или предостерегающий перст.

Тело Нанги безжизненно свисало с широкой антикварной кровати черного дерева. Подойдя ближе, Николас увидел, что белые простыни, в которые было завернуто тело, сплошь покрыты пятнами крови, черной, как ночь, как черное дерево кровати.

Линнер тихо окликнул Нанги по имени, и ему показалось, что стены комнаты поглотили звук его голоса. Часы продолжали громко тикать. Или это билось сердце Тандзана? Николас наклонился, взвалил тело раненого на плечо и повернулся, чтобы вынести его из комнаты.

Тиканье часов внезапно приобрело странный оттенок. В полутьме Николас увидел другую тень, лежавшую поперек раскачивавшейся тени маятника. Он медленно двинулся назад через всю комнату, собираясь выйти из нее. Время тянулось бесконечно, и с каждым шагом тело Нанги становилось все тяжелее.

— Кто здесь? — крикнул он.

И снова стены приглушили его голос и поглотили звуки.

Николас почувствовал слабое движение, тень маятника стала размытой. Казалось, кто-то — он не мог разобрать кто именно — сидел на полу, скрестив ноги, и загораживал собой единственный выход из комнаты.

Линнер прибегнул к своей способности видеть глазами тандзяна, пытаясь мысленно определить, кто загородил ему дорогу. Однако у него ничего не вышло.

Внезапно и совершенно необъяснимо Кшира исчезла. Он коротко вскрикнул, как если бы протянул руку вперед, в загадочную тьму, и где бы ее охватили по самое плечо. Внезапно, против его воли, глаз тандзяна закрылся, и по телу Николаса пробежала дрожь. Сидевшая фигура вдруг воспарила над полом и медленно поплыла по воздуху. До Линнера доносился тихий смех, отражаемый теми самыми стенами, которые прежде гасили его голос. Затем фигура устремилась к нему с таким злобным видом, что Николас инстинктивно выставил перед собой руку... и проснулся, сидя в постели.

— С тобой все в порядке?

Он взглянул в встревоженное лицо Хоннико:

— Где это я?

— В моей квартире в Солнечном городе, — ответила она. — С тобой случился, как бы это сказать, приступ, такой, как и раньше. Мы с Мэри Роуз сумели перетащить тебя на кровать прежде, чем ты полностью отключился.

Она присела на постель и вытерла ему лоб.

— Ты весь в поту. Может, ты болен?

Николас покачал головой:

— Нет, это просто кошмарный сон.

«Впрочем, слишком реальный», — подумал он. Обхватив голову руками, он погрузился в прана-яму, чтобы восстановить и очистить свою дыхательную систему. Такого он не помнил — схватки с Кширой становились все более ожесточенными. Теперь ему стало совершенно ясно, что намеренное обращение к Кшире делало внезапные приступы все более и более тяжелыми.

— А где мать-настоятельница?

— Она ушла, — сказала Хоннико. — И я не знаю куда.

По тону голоса женщины Николас понял, что ее не следовало спрашивать об этом, и заговорил о другом:

— Эта история, которую ты мне рассказала о своей матери Эйко, моем отце и Джонни Леонфорте...

— Это не история, — сказала она, — это правда.

— Но почему ты рассказала мне об этом именно сейчас? Должно быть, тебе было известно, кто я такой, уже во время нашей первой встречи. Так почему же ты все это не рассказала мне раньше?

— Я хотела, но... — Хоннико внезапно умолкла и отвернулась. — У меня слишком много секретов, — прошептала она.

— Таких, как имя Лонды.

Женщина кивнула:

— Я не хотела, чтобы ты знал или даже подозревал об этом. — Она порывисто вздохнула. — Не хотела, чтобы ты меня неправильно понял... и возненавидел.

— Скажи, зачем ты занимаешься этим гнусным делом? — спросил он. — Ведь никто не заставляет тебя принимать участие в сексуальных играх.

— Заставляет? — Хоннико чуть не рассмеялась. — Я сама этого хочу. — Но улыбка на ее лице тут же погасла. — Тебя шокирует то, что я говорю?

Он ничего не ответил. Женщина не отрывала испытующих глаз от его лица.

— Впрочем, может, и не хочу. Я похожа на свою мать — она пошла в торуко потому, что хотела этого. К тому же этого требовал от нее Орден. Она исполнила веление Бога, и я тоже...

— Не понимаю, — сказал Николас. — Бог велит тебе совершать половые акты с мужчинами?

— Бог велит мне собирать секретную информацию. Бог велит мне помочь Ордену накапливать силу и власть. Известно, чем предписано заниматься женщине в этом мире, и мало что изменилось в этом отношении на протяжении многих веков...

— Ну, тогда твоя жизнь не такая уж тяжелая.

Хоннико рассмеялась:

— Знаешь, ты мне сразу понравился. В тебе что-то есть такое... — Она порывисто наклонилась и страстно поцеловала его в губы.

Николас взял женщину за плечи и посмотрел ей в глаза.

— Ты мне тоже понравилась. Еще тогда, когда я впервые увидел тебя в ресторане.

Она снова поцеловала его с нескрываемой страстью, тронувшей его сердце. Он высвободился из ее объятий:

— Но сейчас это не совсем к месту.

— Я не шлюха, — сказала Хоннико, дерзко взглянув на него.

— Даже если бы ты и была ею, для меня это ничего бы не значило. — Николас посмотрел на маленькую статуэтку Мадонны, стоявшую высоко на полке. — Ты не потеряла веру.

— Во всяком случае, веру в Бога, — сказала она, проследив глазами за его взглядом. — Но мужчины бывают такими сволочами. — Женщина коснулась его рукой, и Николас подумал, что снова увидит в ее глазах ничем не прикрытую страсть. Но он ее недооценивал: нет, не секса хотела от него Хоннико, в ее глазах секс был товаром второго сорта, почти обесценившимся.

Он улыбнулся, взял ее руку и поцеловал в ладонь.

— Уже седьмой час. — Он поднялся с кровати. — Мне пора идти.

— Ты бы умылся сперва, — сказала она. — Ты выглядишь так, как будто только что вернулся из боя.

Николас внимательно посмотрел на женщину. Она только что призналась ему, что у нее слишком много секретов. Поэтому он спросил:

— Кстати, ты случайно не знаешь, почему Джи Чи, твой напарник в «Пул Марин», хотел убить меня?

— Что ты имеешь в виду?

— Несколько часов назад мы с ним играли в очень опасную игру. У него был полицейский мотоцикл и, судя по тому, как умело он меня преследовал, совершенно определенные намерения.

— Нет, я... — Хоннико была искренне удивлена. — Да что случилось?

— Я выскочил на мотоцикле в окно, и ему не удалось меня догнать.

— Я рада, что ты остался цел и невредим. — Женщина была потрясена. — Просто не знаю, что от тебя хотел Джи Чи.

Однако Николас был убежден, что Хоннико, Джи Чи, «Пул Марин» — все это были звенья одной цепи, которая тянулась к Мику Леонфорте. Возможно, он даже был владельцем этого ресторана. Но понял Николас и то, что женщина действительно не знала, с какой целью его преследовал Чи. Возможно, ему не следует доверять ей полностью, но ясно, что Хоннико ему не враг, хотя и находится в стане его врагов.

— Наши партнеры из фирмы «Денва» требуют немедленной встречи, — сказал Канда Т'Рин, когда Николас вошел в свой кабинет в «Сато Интернэшнл». — Я пытался связаться с вами через ваш компьютер «Ками».

— Притормози их, — сказал Линнер, быстро проглядывая электронные сообщения, автоматически переданные на его «Ками». Новые проблемы в сайгонских делах, продолжающаяся дестабилизация в Южной Америке, три сообщения — одно из них срочное — от Терренса Мак-Нотона, человека их компании в Министерстве торговли. Николас увидел, что Мак-Нотон сократил до трех число кандидатов на пост президента компании «Сато-Томкин», которую он, Линнер, присоединил к «Сато Интернэшнл» Нанги.

— Я не могу их притормозить, — говорил тем временем Т'Рин. — В контракте, который мы подписали, есть условие, в соответствии с которым мы обязуемся проводить с ними личную встречу раз в тридцать дней. И так уже прошло пять дней сверх обусловленного срока.

— Ну притормози их еще на пару дней. Нам пока что нечего им сообщить по поводу Киберсети. Она эксплуатируется в Японии в режиме он-лайн всего-то четыре дня.

— Линнер-сан, они настойчиво требуют этой встречи потому, что у них имеются серьезные сомнения насчет долговременной конкурентоспособности «Сато Интернэшнл» в качестве кайрецу. Киберсеть, а также проект по волоконной оптике в Южной Америке истощили наши ресурсы.

Николас поднял глаза, впервые полностью сконцентрировав свое внимание на словах Т'Рина.

— Они преувеличивают. Все, что нам сейчас требуется, — это небольшое вливание краткосрочного капитала, чтобы продержаться ближайшие шесть месяцев, — сказал он.

Т'Рин остановился в нерешительности, в его взгляде сквозило огорчение.

— Ну давай, — сказал Николас, — выкладывай.

— Прошу прощения, Линнер-сан, но в их глазах вы — гайдзин, а потому недостаточно надежны, чтобы доверять вам капитал. Они уже вложили в «Сато Интернэшнл» сто пятьдесят миллиардов иен. — Это составляло приблизительно один миллиард долларов. — Они грозятся прибегнуть к защите закона, если мы не пригласим их на встречу в ближайшее время. — Взгляд Канды был мрачным. — Они подадут в суд иск о предоставлении им контроля над Киберсетью.

— Да это просто уничтожит «Сато», — сказал Николас. — Боже, и как нас только угораздило так влипнуть?

Впрочем, Т'Рин прекрасно знал. Нерешительность Нанги предоставила этому человеку отличную возможность воспользоваться случаем. Николас хорошо помнил, что именно честолюбивый Т'Рин готовил сделку с фирмой «Денва» относительно Киберсети. Поразмыслив, Линнер сказал:

— Ну хорошо, назначим встречу на завтра, на десять утра.

Он снова вернулся к своим записям и дважды перечел их, прежде чем понял, что не помнит ни одного слова из прочитанного. Т'Рин с невозмутимым видом терпеливо ждал его дальнейших указаний. Пусть подождет, решил про себя Николас и, когда Канда вышел, попробовал связаться с Мак-Нотоном, но неудачно — на том конце включился автоответчик. Выслушав оставленное ему сообщение, Линнер включил свой «Ками» и, введя код доступа, перегрузил в память, файлы с данными о кандидатах в сотрудники компании. Загружая информацию, он поискал, нет ли сообщения от Оками. Нет, от него ничего не было. Что же с ним случилось? Зазвонил телефон. Менеджер филиала в Осаке сообщил о возникших у него затруднениях с контрактами по волоконной оптике. Уладив его проблемы, Николас сложил свои «Ками» и, придав лицу выжидательное выражение, взглянул на вернувшегося Т'Рина.

— Последствия этой сделки с фирмой «Денва» могут оказаться катастрофическими для «Сато». Как же ты позволил Нанги-сан подписать этот контракт со столь тяжелыми для нас условиями?

— Я ничего не сделал, — сказал Т'Рин, как типичный японец. — Наши партнеры из «Денвы» не оставили нам времени на обсуждение. Они знали, что нам срочно нужно ввести Киберсеть в эксплуатацию в режиме он-лайн и что нам не к кому больше обратиться.

— Если бы я был здесь в то время, я бы нашел партнеров-американцев, которые не горели бы таким желанием выбить почву у нас из-под ног.

— Я очень сожалею, что вас не было с нами, — сказал Канда. — Мы бы могли воспользоваться вашим опытом и мудростью. Признаюсь, энтузиазм Нанги-сан оказал на меня немалое влияние в этом деле. — Он почтительно опустил голову. — Однако такой настрой Нанги-сан был в значительной степени обусловлен видеобайтовой технологией, предоставленной нам нашим американским научно-исследовательским отделом. Упадок фирмы — это долгая и болезненная история. На фоне нынешней политической нестабильности люди его возраста, как мне кажется, начинают чувствовать однажды пережитый ими страх того, что страна снова окажется на грани распада.

— Однако под старой змеиной кожей постепенно растет новая, вторая кожа, — сказал Николас, — и нам не следует этого бояться. — Произнеся эти слова, он понял, что они с таким же успехом относятся и к его личной ситуации.

Пусть тьма сгустится...

Кшира.

Он принял решение, и его глаза блеснули.

— Нанги-сан ясно дал мне понять, что я могу доверять тебе. Поэтому я сейчас расскажу, что собираюсь сделать завтра во время встречи с нашими партнерами из «Денвы». Насколько я понял, они хотят попытаться перехватить у нас контроль над Киберсетью. Мы не должны им этого позволить. Мне понадобится твоя помощь, чтобы одолеть их.

Т'Рин кивнул:

— Ваше доверие, Линнер-сан, для меня большая честь, и будьте уверены, я сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать его.

* * *

После работы Канда Т'Рин не пошел домой. Он сел в машину и при помощи своего «Ками» быстро связался с зашифрованным абонентом. Потом повел машину по скользким от дождя улицам без всякой видимой цели, многократно оглядываясь и проверяя при помощи бокового зеркала, нет ли хвоста. За ним никто не следил.

Наконец Канда подъехал к железобетонному зданию в Тошима-ку, утыканному антеннами и тарелками спутниковой связи. Сбоку выступало совершенно не сочетавшееся с обликом здания огромное зеркало, повернутое под таким углом, чтобы ловить и отражать солнечные лучи в сторону зеленого сада, который находился в холле у самого входа. Если бы не это зеркало, вечная тень погубила бы растения. В дальнем конце холла нервно подмигивала неоновая вывеска бара.

Взглянув на циферблат автомобильных часов, Т'Рин понял, что приехал слишком рано, включил радио и стал слушать последние новости. Большие деньги реакционера Мицуи вывели его на первое место в борьбе за кресло премьер-министра. Похоже, Хитомото, министру финансов, никак не удавалось набрать нужное количество голосов в свою поддержку. И пока политические партии дрались между собой, экономикой страны никто не занимался. «Мышиная возня», — подумал Т'Рин.

Мимо, шелестя шинами, проносились машины, выбрасывая из-под колес фонтаны дождевой воды, которая вспыхивала радужными огоньками в ярком освещении городской ночи. Тяжело прогудел огромный фургон, разрезая дождевую завесу резким светом передних фар. Наступила тишина.

Канда взглянул на подсвеченный циферблат часов и вышел из машины, проследовал вдоль фасада здания и вошел в бар. Заняв последний стул у стойки, он заказал себе порцию шотландского виски с водой. Бармен поставил перед ним на потемневшую деревянную стойку бокал заказанного напитка, подложив под него сложенную бумажную салфетку. Кто-то, пьяный в дым, ужасным голосом пел песню Фрэнка Синатры. Т'Рин посмотрел на пьяного с определенной долей зависти. Это был типичный японский служащий, имевший постоянную, хоть и надоевшую работу, хорошее жалованье. Наверняка дома его ждали жена и дети. Что он мог знать об интригах, в которых на карту ставится жизнь, о промышленном шпионаже, о таких страшных людях, как Николас Линнер, подозрительно следящий за каждым движением своего подчиненного. Жизнь у этого служащего была проста, и в конце рабочего дня он мог позволить себе напиться до чертиков и горланить песни.

Канда отпил крохотный глоток из своего бокала и снова поставил его на стойку, ощущая нестерпимую жалость к собственной персоне. «Ну-ну, спокойно, — сказал он себе. — Большие цели требуют большого риска. Ведь ты сам этого хотел, не так ли?» Он сделал еще глоток и, возвращая бокал на место, незаметным движением взял со стойки сложенную салфетку, развернул ее на коленях и прочел инструкции. Недопитый бокал виски остался на стойке бара. Пьяный японец горланил теперь другую песню, «Путники в ночи», и слушать его фальшивые вопли было невыносимо. Т'Рин заплатил за виски и вышел из бара.

Заведение под вывеской «Ноги Джинья» было освещено ярким светом, как театральные подмостки. Впрочем, подумал Канда, весь район Роппонжи во многих отношениях был похож на театральную сцену. Днем здесь можно было увидеть наимоднейшую одежду, самые дорогие ювелирные изделия, самое экстравагантное искусство. Ночью же здесь гремел джаз, хип-хоп, слышался гортанный рев лоснящихся под дождем мотоциклов. Это было похоже на ожившую скульптуру, некий ультрасовременный торс, на который, в зависимости от времени суток и господствовавшего духа времени, можно было ставить разные головы.

Он без особого труда нашел убежище Акинаги. С помощью лифта, сделанного из нержавеющей стали и граненого стекла, он поднялся на последний этаж, вышел в вестибюль и увидел, что дверь в квартиру приоткрыта, и насторожился. Внутри квартиры темнота казалась живой; она как будто ждала его прихода. Было жарко и душно как в гробу. Т'Рин дышал ртом, не делая глубоких вдохов. В воздухе стоял запах увядающих цветов, запах близкой смерти. Все это заставило Канду содрогнуться. Внезапно загорелся свет и почти ослепил его.

— Добрый вечер, Т'Рин-сан, — сказал Мик Леонфорте, входя в квартиру.

Кто-то закрыл и запер за ним дверь и исчез в соседней комнате. Это был Джи Чи. Он уже оправился от бешеной погони на мотоцикле за Николасом. Мик послал его следить за Николасом, чтобы тот не смог встретиться с Микио Оками в музее Ситамаши. Леонфорте в качестве партнера из фирмы «Денва» имел доступ к коммуникатору «Ками» и Трансокеанической киберсети, поэтому ему удалось перехватить послание Оками Николасу, в котором оговаривалось место и время встречи. Джи Чи, гоняясь за Линнером, дал Леонфорте возможность схватить Оками.

— Прошу прощения, — сказал Т'Рин Мику, — разве мы знакомы?

Тот отвесил издевательский поклон, что было оскорбительной пародией на японскую традицию, и сказал:

— Представляю, как вы удивлены и смущены, Т'Рин. Ведь вы ждали, что у двери вас встретит Акинага-сан. — Улыбка Мика была неприятной. — Великий оябун занят другими делами, однако он был настолько любезен, что сообщил мне о вашем визите и просил меня принять вас от его имени. — Мик провел Канду в гостиную. — Он приносит вам свои извинения. Мы с ним пришли к определенному соглашению.

— Что-что? — Т'Рин застыл в изумлении.

Перед ним вниз головой висел на цепи обнаженный старик. Его кожа была мелочно-белого цвета, но шея и лицо побагровели от прилива крови. Почти все тело покрывала татуировка ирезуми, отчего оно походило на расписной гобелен. Тут были мифические существа, сирены с женскими телами, воины, размахивавшие боевым оружием, лед, пламя и косой дождь — все это красноречиво иллюстрировало японскую идею насилия, направленного на себя, некий экзотический вариант мазохизма. Сбоку от подвешенного стояла установка для капельницы из нержавеющей стали. На ней был укреплен мягкий пластиковый мешочек, наполненный жидкостью светлого янтарного оттенка. Капля за каплей жидкость вводилась в вену на левой руке старика, скрюченной как лапа животного.

— Что это? — хриплым шепотом переспросил Т'Рин, не в силах отвести взгляд от ужасного зрелища.

— Это, — сказал Мик, принимая позу шпрехшталмейстера в цирке, — Микио Оками, оябун оябунов, кайсё.

— ...кайсё... — Т'Рин тщетно пытался отвести взгляд от несчастного. — Я думал, что это все выдумки...

— Когда-то люди точно так же не верили, что земля круглая, — хмыкнул Мик.

Наконец Т'Рин отвел глаза от кайсё и посмотрел на Леонфорте. Тот явно наслаждался собой.

— Что-то я ничего не понимаю...

Улыбка Мика была почти безумной.

— Всему свое время. — Он снова издевательски поклонился. — В данный момент я занимаюсь принудительным выкупом у Акинаги его доли в деле.

Канда вытаращил глаза:

— Но Акинага-сан — это якудза. Даже если бы я поверил, что он по своей воле оставляет свое положение лидера клана Сикей, чего просто не может быть, он никогда бы не назначил вас своим преемником оябуном.

— К черту, — буркнул Мик, — Настали новые времена и новые порядки. Проснись, дружок! Игра стала глобальной, все взаимосвязано между собой и все возможно! И если у тебя есть хоть капля разума, ты сам это должен понимать.

Он подошел к Т'Рину и положил руку ему на плечо. От ужасающего нарушения этикета тот буквально съежился в комок, Мик наслаждался его реакцией.

— Ты должен быть готовым к компромиссам и вступлению в союз с другими людьми. Теперь тебе понадобятся стратегические партнеры. — Он до боли сжал плечо Т'Рина. — И поверь мне, я на тебя не обижаюсь. Когда ты узнаешь меня поближе, ты поймешь, что для меня нет ничего невозможного.

Канда высвободился из мерзких объятии Мика и кивнул в сторону кайсё.

— Зачем вы это сделали?

— Это часть генерального плана, Т'Рин-сан, и тебе не стоит волноваться об этом. Лучше подумай о своей роли.

Канда обернулся.

— Моей роли?

— Конечно. — Мик вскинул голову. — Ведь ты пришел сюда за этим, не так ли?

— Я пришел поговорить в Акинагой-сан.

— Конечно, сэр, вы работаете на великого оябуна. — Мик широко развел руки. — А значит, теперь и на меня.

— А где Акинага-сан? — спросил Т'Рин, оглядываясь. — Я хочу...

Он остановился, почувствовав у виска дуло автомата тридцать восьмого калибра, и его сердце сильно забилось.

— Давай-ка договоримся об основных правилах игры, — сказал Мик. — Ты будешь делать только то, что я тебе прикажу. Понятно?

Т'Рин утвердительно кивнул.

— Ты возродился как феникс из пепла с помощью денег Акинаги и его благосклонности к тебе, — продолжал Леонфорте спокойным тоном. В затуманенном мозгу Т'Рина пронеслась мысль о том, что голос Мика имел волшебное свойство мгновенно менять тембр и интонацию, подобно коже хамелеона, вызывая у собеседника совершенно разные чувства. — Это он вытащил тебя из уличных компаний новых нигилистов, нихонинов, чьи отцы слишком много работали и имели слишком много денег, чтобы их отпрыски могли успешно соперничать с ними. И вместо того, чтобы безуспешно тягаться с папочкой, ты стал одним из этих бездумных юнцов: днем спал, а ночью гонял на машине, баловался наркотиками и занимался сексом, ни во что не верил и губил себя на корню.

Последовала пауза, во время которой Канда безуспешно пытался не смотреть на татуированное тело Микио Оками.

— Именно таким ты и был, когда Акинага-сан взял тебя с улицы, или нет? — сказал Мик.

Охваченный ужасом, Т'Рин ничего не ответил.

— Он дал тебе кров, образование и цель в жизни. — Леонфорте пожал плечами. — Чего еще тебе оставалось желать? — И он хрипло рассмеялся. — Я скажу тебе чего: Этот чертов оябун — скряга. Думаешь, его волнует твоя судьба? Черта с два. Акинага тебя просто попользует, и ему наплевать, жив ты или мертв. А со мной у тебя появятся неограниченные возможности, понимаешь? Ты сумеешь сколотить целое состояние, я не шучу. Сможешь даже стать хозяином положения, если будешь правильно себя вести. — Он резким движением сунул руку между ног Т'Рина. — И если у тебя в штанах что-то есть. Ну как, нравится мое предложение?

Канда снова кивнул.

Мик убрал оружие.

— Ну тогда ладно, — сказал он с притворной мягкостью. — Вот что я тебе хочу предложить. Ты работаешь в «Сато Интернэшнл», а значит, представляешь для меня большой интерес. Я контролирую партнеров из фирмы «Денва». — Мик засмеялся. — Видел бы ты сейчас свою рожу, Т'Рин-сан. Не надо так удивляться. Я уже держу в руках все нити событий. Я уничтожил Родни Куртца, но прежде я протрахал его жену во все места и во всех позах, какие только мог придумать. Она презирала своего мужа и была так довольна мной, что выложила все его секреты. Я перехватил контроль над фирмой «Денва»...

— Вы убили Исе Икудзо.

— Ага. — Мик облизнул губы. — И у меня это здорово получилось. — Он засмеялся. — Кто, по-твоему, потребовал устроить завтра встречу между Линнером и партнерами из «Денвы»? Ваш покорный слуга. Скоро я получу контроль над всем — фирмой «Денва», «Сато Интернэшнл», Киберсетью.

— Я не верю вам, — прошептал Т'Рин.

Мик подошел к шкафчику. Проходя мимо Оками, он ударил его в живот. Старик тихо застонал. Мик подошел к хирургическому столику, на котором выстроились пузырьки и пробирки, наполнил две маленькие чайные чашечки какой-то жидкостью и поднес их Т'Рину.

— Ну хорошо, в одной из них подкрашенная вода, в другой — то, чем напоили человека по имени Каппа Ватанабе, а также вот этого великого кайсё. — Он снисходительно улыбнулся. — Это называется Банх Том. Хочешь попробовать?

Т'Рин отпрянул от протянутой чашки:

— Что это?

— Я же сказал, подкрашенная вода.

— Нет, в другой чашке.

Леонфорте пожал плечами.

— Ты сказал, что не веришь мне, когда я сообщил тебе, что собираюсь завтра захватить контроль над «Сато».

— Но я не могу поверить в это.

— То есть ты не хочешь поверить в это. — Мик нахмурился, и его лицо стало задумчиво-печальным. — И почему это люди не хотят верить своим глазам? Что заставляет разум создавать свой собственный маленький и совершенно безопасный мирок, когда реальный мир изобилует опасностями? — Он снова протянул Канде две чашки. — Оками-сан сейчас капля за каплей впитывает этот страшный яд, который я обнаружил во Вьетнаме. Ты мне не веришь, а для меня очень важно, чтобы ты верил. Пей!

— Я верю, — сказал Т'Рин, не двигаясь с места. Глаза его были широко раскрыты, сердце учащенно билось.

— Нет, не веришь, — сказал Мик. — Я вижу это по твоим глазам, я знаю, что это так.

Он быстрым движением поднес ко рту чашку и опрокинул в себя ее содержимое. Потом швырнул чашку на пол, облизал губы и сильным движением схватил руку Т'Рина. Медленно и неумолимо Мик притягивал его к себе.

— Пей! — Он сунул вторую чашку в лицо Канды. — Пей! — приказал он. Фарфоровый край чашки стукнулся о передние зубы Т'Рина.

— Или ты будешь заодно со мной, или я тебя раздавлю! — оскалился Мик. — Сейчас или никогда. Я — твое будущее. Ну, что скажешь?

Пытаясь протестовать, Канда открыл рот, и Мик одним ловким движением вылил в него жидкость из второй чашки. Т'Рин закашлялся, чуть было не задохнулся, хотел выплюнуть все обратно, но Мик железной рукой сжал ему челюсти.

— Болван, ты не умрешь от этого, — прошипел он в самое ухо Т'Рина. — Зато сразу поверишь мне.

Внезапно он выпустил его из железных объятий. Канда стоял, слегка покачиваясь и пытаясь сфокусировать зрение на Мике. Его веки с трудом опускались и поднимались, ноги налились свинцовой тяжестью, он не мог сдвинуться с места. С огромным трудом ему удалось поднять руку, и он с ужасом увидел, что она тряслась как полупарализованная. Молодой человек чувствовал себя так, будто сразу постарел лет на пятьдесят. Это ощущение привело его в полный ужас. У него хватало сил только на то, чтобы стоять, не двигаясь, и дышать, слыша, как его сердце с великим трудом проталкивало кровь по венам и артериям, с каждым ударом замедляя ритм, как часы, которые забыли завести...

И вдруг, совершенно неожиданно для Т'Рина, внутри у него что-то щелкнуло, и он снова вернулся в прежнее нормальное состояние. Сердце забилось, кровь побежала по жилам, возвратилась способность двигаться. С немым удивлением он посмотрел на Мика. Тот подмигнул ему и кивнул головой.

— Оп-ля! — улыбнулся Леонфорте. — Выпей еще немного этой дряни, и ты уже не вернешься никогда, понял?

Т'Рин, окаменев от страха, уставился на Мика так, как будто у того выросла вторая голова.

— Теперь до тебя дошло, что обратной дороги для тебя нет? — продолжал Мик. — Нанги и Линнер никогда больше не будут сопредседательствовать в «Сато Интернэшнл», заруби это у себя на носу.

С трудом сглотнув слюну, Т'Рин кивнул головой.

— У Линнера есть свой план относительно завтрашней встречи с партнерами из фирмы «Денва». Он считает, что мы потеряем контроль над Киберсетью и даже над кайрецу.

— Вот тут Николас прав, — сказал Мик. — Но он уже потерял контроль над ситуацией и теперь ничего не может сделать, чтобы предотвратить неотвратимое. — Он притянул Т'Рина к себе вплотную. — Завтра утром исполнится то, что я задумал. Я связал фирму «Денва» по рукам и ногам, и они сделают все, что я захочу, но мне нужен человек, который поддержал бы меня изнутри «Сато». Тандзан доверяет тебе, это всем известно. Его заместители фактически не имеют никакой власти. Что ж, мне это только на руку, значит, они не станут сопротивляться. И когда ты согласишься назначить меня временным председателем...

— Вы не забыли о Николасе Линнере? — спросил Т'Рин.

— Нет, — сказал Мик, по-волчьи ухмыляясь, — я не забыл о нем.

Он обвел широко раскинутыми руками всю сюрреалистическую картину вокруг себя. Тело Микио Оками, висевшее вниз головой, походило на чудовищный кусок говядины.

— Это все для него, для Николаса Линнера.

* * *

Николас и Танака Джин шли по улице в районе Ситамаши, где находилось множество магазинов. Здесь можно было найти любую книгу — от самого узкоспециального научного труда до произведений великих писателей и откровенной порнографии. Моросил мелкий дождь. Водяная пыль висела, покачиваясь, в воздухе, и уличные фонари от этого казались призрачными, нереальными, как на картинах Рене Магрит.

— Это ловушка. Мик Леонфорте убил Исе Икудзо, — сказал Николас, — значит, он убил и Родни Куртца и его жену.

Он рассказал о своем визите к оружейному мастеру по имени Каичи Тойода.

— Этого достаточно, чтобы арестовать его?

— Вам лучше знать, — сказал Николас. — Мы имеем следующее: Тойода опознал Мика по той фотографии, которую вам удалось откопать. Он сделал кинжал с выбрасывающимся лезвием по рисунку Мика. Мастер подтвердил, что этот кинжал был сделан таким образом, чтобы иметь возможность наносить им как колющие, так и режущие удары. Я показал ему след от лезвия, и он сказал, что это кинжал его работы. Кстати. Каичи еще добавил, что этим кинжалом можно свалить наповал дикого разъяренного кабана.

Танака Джин тихо присвистнул:

— Как раз то, что нужно для ритуального убийства.

Николас кивнул.

— Тогда он у нас в руках.

— Может быть. Если мы сумеем его найти.

— Найдем. — Глаза прокурора загорелись. — Мы найдем его, потому что он сам того хочет. Убив жену Куртца, он оставил первую серьезную улику. Ведь он мог убить ее в любом месте Токио, но сделал это именно перед клубом, который любит посещать. К тому же зачем ему было использовать особый кинжал для ритуальных убийств своих жертв? — Танака Джин остановился. — Он знает вас, Линнер-сан, и был уверен, что вы тщательнейшим образом осмотрите раны, нанесенные Икудзе, и все поймете. Мне кажется, Леонфорте заказал этот кинжал Тойоде-сан именно потому, что вам знаком этот мастер.

Николас кивнул:

— Продолжайте.

— Он ведет нехорошую игру, кружась вокруг вас и медленно приближаясь к своей цели, как мотылек к пламени.

— И когда он окажется совсем близко...

Танака Джин пожал плечами:

— Кто знает?

Николас некоторое время размышлял над последними словами прокурора и наконец произнес:

— Тут есть еще одно обстоятельство. Как раз перед нашей встречей я проследил за Кандой Т'Рином, молодым членом правления «Сато», до бара в Тошима-ку, а потом в Роппонжи, к зданию напротив «Джинья». Туда-то он и вошел. — Линнер подробно описал местоположение и внешний вид здания.

— Я знаю, к кому он пошел, — сказал прокурор. — К Тецуо Акинаге.

— Вы уверены?

Танака Джин кивнул:

— Я изучил биографию Акинаги и состояние его дел. Он владеет многими заведениями, и по большей части под прикрытием подставных лиц и компаний. Года три назад одна из таких подставных компаний попала в поле нашего зрения. Казалось, в ней не было ничего особенного, но я копнул чуть глубже и выяснил, что Акинага с ее помощью скупал квартиры по всему городу. Время от времени он пользовался этими квартирами, и та, куда пошел этот молодой человек, одна из них.

— Так значит, я был прав, когда не доверял ему, — сказал Николас. — Он работает на Акинагу.

— Похоже, что так, — ответил Танака Джин.

Линнер покачал головой:

— И как только ему удалось одурачить Нанги-сан? Ведь он такой знаток человеческих душ.

— Ну не так-то уж это и плохо. По крайней мере, вы знаете теперь врага в лицо, — сказал прокурор.

— Вы имеете в виду лица. — Николас посмотрел на Танаку Джина. — Сдается мне, мой друг, у нас не один, а много врагов.

Следуя информации, полученной от Микио Оками, Линнер и прокурор свернули на одну из боковых улочек. Окна домов были ярко освещены. Люди занимались домашними делами, светились экраны телевизоров, вокруг которых сидели, ужиная, люди и слушали последние известия, а может быть, смотрели одну из тех глупых шоу-игр, где каждый игрок был готов бесконечно унижаться перед десятимиллионной зрительской аудиторией.

Это была самая обычная во всех отношениях улица, похожая на тысячи других в городе, и Танака Джин почувствовал мимолетный, но ощутимый укол боли. Ведь такой могла быть и его жизнь — небольшая квартирка на тихой боковой улочке, жена и двое детей, ежедневные домашние обеды, поездки на природу по выходным, два отпуска в год — катание на лыжах на Хоккайдо, солнечные пляжи на Гавайях, сбережения, предназначенные для образования детей. Все просто, аккуратно, удобно. Неожиданно его прошиб холодный пот. Он подумал, что, наверное, животные, сидя в своих клетках в зоопарке, испытывают такое же чувство, как эти люди.

Они добрались до нужного им дома и нажали на кнопку звонка, ниже которой было написано аккуратными буквами: Дж. Канагава. Хозяин оказался приятным на вид джентльменом лет за шестьдесят с серебристо-седыми волосами и усами, круглым лицом и приземистой крепкой фигурой. Обменявшись приветствиями с гостями, он представил их жене и двенадцатилетнему внуку, гостившему у деда, а затем провел Линнера и прокурора в свои кабинет.

Квартира оказалась больше, чем предполагал Танака Джин, — три спальни, обставленные дорогой мебелью, плюс еще одна комната, которую Канагава превратил в своего рода святилище. Жена хозяина дома подала им зеленый чай с соевыми конфетами и удалилась так же неслышно, как и вошла. За стенами кабинета, окрашенными в приятный серо-зеленый цвет, слышался приглушенный голос диктора телевидения.

Кабинет Канагавы был заставлен книгами, а стены увешаны дипломами и наградными грамотами Токийского университета, самого престижного учебного заведения во всей стране. Тут же висели фотографии самого Канагавы и прочих сановников и важных персон. Танака Джин узнал некоторых из них — бывших премьер-министров, нового императора.

Они уселись и выпили чаю. После традиционного обмена любезностями Канагава обратился к гостям:

— По телефону вы сказали, что хотите со мной срочно поговорить по важному вопросу. Могу я спросить, какое дело ко мне может иметь Банк Японии?

Это был предлог, использованный прокурором в разговоре с хозяином дома. Он не хотел преждевременно называть свое подлинное имя и положение, чтобы не спугнуть Канагаву. Николас, сложив на груди руки, наблюдал за Танакой Джином, который, открыв свой блокнот, сказал:

— Вы главный казначей Токийского университета, не так ли, Канагава-сан?

— Да, это так.

— И как долго вы занимаете этот пост?

— Пятнадцать лет.

— А кем вы были до того?

— Помощником казначея. — Канагава прищурился. — Послушайте, все это не является тайной, и вы могли бы прочитать об этом в любом справочном издании университета. Уверен, вам все это уже прекрасно известно.

— Да, вы правы. — Прокурор демонстративно огляделся. — А сколько вы платите за квартиру?

— Извините?

Тень тревоги легла на лицо хозяина дома. В иных обстоятельствах Танака Джин посочувствовал бы ему. Несомненно, жизнь Канагавы до сегодняшнего вечера протекала совершенно гладко и безмятежно. Да, попал он в историю...

— Вся эта мебель, — безжалостно продолжал Танака Джин, — очень дорогая, насколько мне известно. Скажите, сколько вы получаете в качестве главного казначея? — Он захлопнул свой блокнот и жестким взглядом уставился на Канагаву, на покрасневшем лице которого было написано изумление. — Не трудитесь с ответом, я и сам это знаю.

Прокурор показал свое удостоверение, и пока хозяин дома в полном замешательстве рассматривал его, сказал:

— Боюсь, вы попали в очень и очень неприятную историю, Канагава-сан.

Тот испуганно взглянул на Танаку Джина, и в глазах казначея, казалось, можно было увидеть все те грехи, которые лежали на его совести, и мучительный страх расплаты, преследовавший его.

— Насколько неприятную? — выдавил из себя Канагава. Его взгляд, полностью выдававший его мысли, перебежал на дверь кабинета, за которой мирно сидели его жена и внук, ничего не подозревая о страшной угрозе, нависшей над их благополучной семьей.

— Это как сказать, — резко ответил Николас. — Все зависит от того, захотите ли вы помочь нам.

— А если я сошлюсь на незнание закона?

Прокурор наклонился вперед и сказал:

— Хорошо, я сам вам все объясню, Канагава-сан. Вы систематически брали деньги в Тецуо Акинаги за то, что в течение многих лет принимали в университет тех молодых людей, которых оябун вам посылал. Кроме того, вы все делали для того, чтобы эти люди окончили университет, фальсифицируя, в случае необходимости, результаты успеваемости. И это не просто предположение, у меня есть документы, подтверждающие факты. Я получил доступ к вашим банковским счетам — их у вас оказалось шесть. Помимо крупных штрафов за уклонение от уплаты налогов, вам может быть предъявлено, и я постараюсь сделать так, чтобы оно было действительно предъявлено, обвинение в серьезном уголовном преступлении, состоящем в содействии и оказании помощи известному оябуну якудзы.

Танака Джин еще раз внимательным взглядом обвел комнату:

— Все это, Канагава-сан, и комфорт, и безопасность, и положение в академических кругах — все это будет утеряно вами безвозвратно.

Главный казначей вздрогнул всем телом. Казалось, он был готов расплакаться. Танака Джин очень хорошо понимал его состояние. Для такого человека, каким был Канагава, комфорт, обеспеченность и в особенности репутация значили все.

— Вы совершили серьезную ошибку, — сказал Николас, и в голосе его прозвучали суровые и повелительные нотки, — так не усугубляйте же свое положение еще одной ошибкой.

— Что вы хотите знать?

— В моем аппарате кто-то, подобно вам, работает на Тецуо Акинагу и получает от него деньги за это, — сказал прокурор. — Я хочу знать имя этого человека.

— И что тогда?

— Не надо торговаться с нами, — взорвался Николас, — иначе дело для вас примет дурной оборот.

Хозяин дома отвел взгляд от Николаса и облизал губы.

— Поймите, прокурор, ведь эта... эта информация — это единственная ценность, которая есть у меня. Так дайте же мне за нее хоть что-нибудь, прошу вас.

— Назовите имя.

— Хатта, — выпалил судорожно Канагава, — имя этого человека Такуо Хатта.

Какое-то время Танака Джин сидел совершенно неподвижно, затем одним стремительным движением, подобно развернувшейся стальной пружине, встал. Николас поднялся вслед за ним.

— Что же, очень хорошо, Канагава-сан. С этой самой минуты вы порвете всякие отношения с Тецуо Акинагой и никогда больше не возобновите их. В противном случае я все равно узнаю об этом, и тогда вам не миновать судебного преследования, в результате которого вы потерпите окончательный крах.

— Но... — Канагава со страхом переводил взгляд с Николаса на Танаку Джина, — если я прямо сейчас порву с ним, он узнает, что я натворил.

— Для него уже будет слишком поздно, — жестко произнес прокурор. — Таковы мои условия, вы вправе принять их или отказаться.

— Верните мне жизнь, — прошептал Канагава.

— Вы вольны распорядиться ею сами, — сказал Николас, направляясь к двери, — и подумайте о том, как вы ее чуть было не потеряли.

На лестнице пахло дождем и бетонной пылью, на ней были видны следы не одной пары мокрых ног.

— Ну, и что вы думаете обо всем этом? — спросил Танака Джин. — Достаточно ли он был напуган, чтобы раз и навсегда отказаться от прошлого?

— Я думаю, теперь он скорее даст руку на отсечение, чем снова свяжется с Акинагой, — ответил Николас.

Они вышли из здания, на улице лил дождь. У обочины стоял большой черный седан «тойота». Как только Линнер и Танака Джин вышли, все четыре дверцы машины одновременно распахнулись, и из них выскочили четыре человека — двое полицейских в форме, детектив в штатском и Джинджир Масида, главный прокурор, босс Танаки Джина.

— Масида-сан!

Приветствие Танаки Джина было похоже на отдание чести по-военному. Николас, стоявший сзади и чуть справа от своего друга, догадался, что тот понял все с одного взгляда.

— Джин-сан! — Масида небрежно поклонился в ответ. По обе стороны от него встали полицейские, а детектив в штатском позади. На его лице было написано нетерпеливое любопытство секунданта на дуэли.

Масида развел руками в притворном смущении, как бы извиняясь:

— Я ждал сколько мог.

Мимо прошелестела шинами машина, но между ними царило глубокое, как пропасть, молчание.

— Тецуо Акинага выпущен из-под ареста. Его адвокаты камня на камне не оставили от вашего обвинения.

У Танаки Джина упало сердце, когда он услышал «ваше обвинение», а не «наше обвинение».

— Джин-сан, прошу вас следовать со мной.

— Куда вы меня повезете?

— В полицейское управление, — ответил детектив в штатском, и двое полицейских в форме тут же сделали шаг вперед.

— Конечно, я поеду, но зачем?

Детектив уже раскрыл рот, чтобы ответить Танаке Джину, но Масида одним движением руки заставил его замолчать.

— Имеются подозрения, Джин-сан, и более того, заявления, что кто-то из моих людей в управлении работает на Акинагу.

Еще две машины проехали мимо, и звук их шин напоминал шелест женских юбок. Пропасть между людьми все увеличивалась.

Наконец Танака Джин тихо сказал:

— Так вы считаете, что это я?

— Именно ошибки в вашем обвинении позволили Акинаге ускользнуть от ответственности. — Масида повел плечами. — Что я должен думать?

— Но ведь это именно я его арестовал. — Еще не окончив фразы, Танака Джин понял, насколько глупо она прозвучала. В глазах детектива он увидел презрение, а глаза Масиды были устремлены куда-то мимо него. На Николаса никто не обращал внимания.

— Против вас будет возбуждено уголовное дело, — сказал Масида и направился к черной «тойоте», как бы отстраняясь от происходившего.

— Прошу садиться в машину, Джин-сан, — произнес невозмутимым тоном детектив. Прокурор посмотрел на своего босса. Но тот был непроницаем.

Линнер, чувствуя, что Танака Джин сейчас пойдет к машине, запустил два пальца в его правый задний карман и ловким движением вынул из него бумажник. Вряд ли он понадобится прокурору в ближайшее время, а Николас мог воспользоваться его удостоверением.

— Держитесь, — шепнул Линнер на ухо другу, но тот ничего не ответил.

По крыше «тойоты» забарабанил дождь, и Танака Джин быстро нырнул в машину, где уже сидели двое полицейских и детектив.

Взглянув на Николаса, детектив сказал:

— А я вас знаю.

Однако его голос ничего не выражал. Совсем ничего.

Вест-Палм-Бич — Токио

Услышав выстрел, Маргарита вскрикнула и выпрыгнула из кресла. Она была все еще в той самой комнате, где Пол Чьярамонте привязал ее к кровати. После первого допроса Чезаре она проспала несколько часов беспокойным сном, то пробуждаясь, то вновь погружаясь в забытье. Леонфорте развязал ее и позволил сколько угодно пользоваться ванной и туалетом, даже разрешил принять душ. Боже, как ужасно от нее пахло! Этот запах страха казался ей унизительным, тошнотворным, и Маргарита яростно намыливала свое тело, подобно Офелии, старавшейся смыть со своих рук несуществующую кровь. Но затем допрос был продолжен. На этот раз, слава Богу, обошлось без кровати и веревок, врезавшихся в руки и ноги женщины. Как она ни умоляла Чезаре, он не разрешил ей взглянуть на Фрэнси даже одним глазком. Сердце Маргариты переполняла боль: что с ее девочкой? Женщина знала, что, если дело дойдет до выбора между ее дочерью и секретами сети нишики, она не выдержит. Конечно, можно протянуть еще какое-то время, но потом терпение Чезаре лопнет, он приведет в комнату Фрэнси и приставит к ее виску дуло пистолета. Вот тогда-то она не выдержит и все ему расскажет.

Маргарита заплакала. Наверное, Доминик поступил бы в этой ситуации иначе. Наверняка он бы нашел выход из этого тупика, но она была матерью, и ее главной и единственной целью было спасти жизнь дочери.

Ночью она куталась в одежду, которую Чезаре принес ей после душа. Это была не новая одежда, она принадлежала какой-то женщине. Уж не его ли любовнице? Вот было бы забавно! Но что-то в этой одежде показалось ей знакомым — нет, не сама одежда, которая больше подошла бы блондинке, чем брюнетке, но что-то другое.

Ее ноздри затрепетали и расширились. Запах. Запах духов. Но чьих? Она, должно быть, знала эту женщину, близко знала. Кто же это? Маргарита долго ломала голову, но ничего не могла вспомнить. Ее мозг занят одним — страхом за жизнь дочери. Утром сам Леонфорте принес завтрак и кофе, и она, остро ощущая свое унижение, съела все, как голодное животное, в которое ее постепенно превращали. Женщина чувствовала, что он смотрит на нее, как укротитель в зоопарке.

Бэд Клэмс не стал ее связывать и, усадив в кресло, снова начал допрашивать. Очень скоро его терпение лопнуло, и он вскочил, запустив кофейником в дальний угол комнаты, и выбежал из нее, ругаясь.

И тут она услышала одиночный выстрел.

Подскочив на месте, женщина с безумной яростью, как неистовая горилла, затрясла запертую дверь. Она сразу же решила, что этим выстрелом была убита ее дочь. С диким криком: «Нет! Нет! Нет!» — она стала бить в дверь плечом, содрогаясь при каждом ударе, но не обращая внимания на эту боль. И тут услышала, как в замке двери повернулся ключ. Маргарита тут же отступила назад и снова села на прежнее место, в кресло, где он ее оставил. Плечо и ребра болели, но все тело свернулось в тугую пружину.

Когда в двери появился Чезаре с пистолетом в руке, она рванулась из кресла с такой силой и яростью, что он не смог ее удержать. Безоружная, она на полной скорости врезалась в него, и они вместе ввалились в гостиную. Женщина вцепилась в него и начала бить. Наконец ее колено попало между его ног, и она ударила изо всех сил. У Чезаре перехватило дыхание от боли. Она вскочила и с криком: «Фрэнси! Фрэнси!» — побежала искать свою дочь, распахивая двери в каждую комнату и не находя ее там. Наконец, вся в поту, едва дыша, Маргарита снова очутилась в гостиной. Чезаре, весь растрепанный и растерзанный, одной рукой держался за спинку кресла, а другую прижимал к паху.

«Ублюдок!» — хотела она закричать, но у нее уже не было сил. Адреналин, выброшенный в кровь страхом за жизнь дочери, прекратил свое действие, и Маргарита почувствовала невероятную слабость и дрожь во всем теле. Обхватив руками голову, она рухнула на софу.

— Боже, Боже ты мой, — шептала она.

— Ты ведешь не ту игру, — сказал Чезаре. — Ну и дура же ты, если думаешь, что после того, что я сделал с Тони, сумеешь сохранить свою власть. Тебе стоило выкинуть белый флаг.

— И когда мне лучше было это сделать? — спросила она, не глядя в его сторону. — До того, как твои парни убили моего шофера на моих глазах, или после этого?

— Что ты плетешь? Это ты вызвала полицию! К тому же Пол сказал мне, что ты собственноручно пришила одного из моих парней.

Маргарита вскинула голову, и Чезаре на секунду испугался злобной решимости, пылавшей в ее глазах.

— Хватит пудрить мне мозги! Ты давно задумал войну против меня, украл у меня компанию!

— Это бизнес, — пожал он плечами. — Я увидел хорошую возможность и воспользовался ею в своих интересах.

— Чушь собачья! — Маргарита убрала с лица прядь волос. — Ведь ты прекрасно знал, как много значила для меня эта компания. Я создавала ее с нуля!

Он развел руками:

— Побойся Бога, ведь это всего лишь компания, и ничего больше.

— Она была моей опорой, идиот несчастный! — Руки женщины сжались в кулаки. — Это она сделала меня такой, какая я есть сейчас. Моя дочь и эта компания — единственное, чем я могу гордиться в этой жизни! — Маргарита махнула рукой. — И зачем я все это тебе говорю? Тебе этого никогда не понять.

Однако Чезаре прекрасно ее понимал. И он уважал ее гораздо больше, чем Тони. Эта женщина до конца стояла за мужа горой, несмотря на все его фокусы. Ее хотели убить, но она не струсила, а выстрелила в нападавших, вызвала полицию и, если бы не Пол Чьярамонте, непременно удрала бы от них. А потом сумела стоически вынести и моральные мучения.

Но теперь, глядя на сжавшуюся в комочек фигуру на софе, он знал, что одержал верх. Стоило ему только притащить в комнату девчонку и пригрозить расправиться с ней, Маргарита сломается. Пора было приказать, чтобы Пол притащил Фрэнси из гостевого домика сюда, в комнату. Кривясь от боли, Чезаре подошел, к устройству внутренней связи.

Прозвучали три сигнала, но Пол почему-то не ответил на вызов, тогда он позвал двух стражей и приказал им выяснить, в чем там дело.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем запищало устройство внутренней связи. Нажав на кнопку рукояткой пистолета, Леонфорте рявкнул:

— Да!

— Они сбежали, — раздался металлический голос.

— Что за черт, что ты мелешь?

— Мы искали их везде, — снова раздался скрипучий, лишенный эмоций голос. — В доме, на территории, везде. Чьярамонте с девчонкой как в воду канули.

— Как же так, прах тебя побери?

— Не знаю, босс, они...

Чезаре направил свой пистолет на устройство внутренней связи и с яростным ревом выстрелил в него.

* * *

— Он убьет мою мамочку!

Пол Чьярамонте посмотрел в умные, проницательные глаза девочки и сказал, придав своему голосу как можно больше искренности:

— Нет, не убьет.

— Неправда! — крикнула Фрэнси. Она сидела у окна, наблюдая за людьми, которые прохаживались по бульвару.

— Почему неправда? — спросил Пол. — Ты была средством достижения цели, и твоя мамочка сделает все для твоего блага — даже предаст своих друзей. Бэд Клэмс очень хорошо это понимает. — Он хлопнул в ладоши. — И давай слезай с подоконника! Нечего демонстрировать всем свои прелести. — Он встряхнул волосами. — Говорил же я, если бы не ты...

— Без меня она ему не нужна. — Фрэнси отошла в глубь гостиничного номера. — Не надо было нам уходить без нее.

— Нам выпала такая возможность, и мы ею воспользовались, — сказал Пол. — Такова жизнь!

Девочка покачала головой:

— Нельзя бросать в беде людей, которых ты любишь, ни по какой причине!

— Сказала бы ты это моему папочке, — мрачно отозвался Пол. — Он бросил нас с матерью, бросил... вот так-то.

— Поэтому ты делаешь то же самое по отношению к членам семьи Абриола, которые относились к тебе как к сыну?

Он сжал руки в кулаки, но ничего не сказал.

Фрэнси вскинула голову.

— Неужели ты не понимаешь? — тихо спросила она. — Без меня мама ничего не скажет Чезаре, и он накинется на нее. Он запросто убьет ее!

Проклиная ее на все лады и посылая ко всем чертям, Пол озадаченно посмотрел на девочку.

— Да ты свою мамочку ни в грош не ставишь! Ты же ее недооцениваешь!

— Может, и так. А если ты ошибаешься? — Фрэнси не сводила с него глаз. — Мне кажется, Чезаре не принадлежит к числу ее поклонников.

Пол продолжал раздумывать, права она или нет, когда девочка сказала:

— Мы должны вернуться.

— Чего? — Он затряс головой. — Воском мне что ли залепило уши, не понимаю! Кажется, ты сказала, что нам надо вернуться?

— Да, — кивнула Фрэнси. — Мы должны вернуться за моей мамой.

Пол гоготнул:

— Да нас там тут же пристрелят! И твою мамочку тоже.

Девочка покачала головой:

— Нет, не пристрелят. Я нужна Чезаре.

— Ну конечно, кто же в этом сомневается! — Пол закатил глаза и тихо, отчетливо произнес: — Но мы же не хотим, чтобы ты попалась ему в лапы, а если мы вернемся, знаешь, что будет? — Он беспомощно развел руками, как бы говоря: «Ох уж мне эти детки-конфетки!»

— Не обязательно!

— Чего? — Пол так быстро повернул голову, что хрустнули шейные позвонки.

— Послушай, — сказала Фрэнси, подходя к нему ближе, — у меня есть идея.

— Ни о чем не хочу слышать. Ты же собиралась сразу ехать в аэропорт. Тогда Бэд Клэмс наверняка не сможет нас выследить.

— Ну да, это я сгоряча так решила, но потом хорошенько обдумала, как нам вернуться.

— Да ты просто свихнулась! Там же полно вооруженных бандитов! Как мы прорвемся в дом?

— Не проблема. Они сами нас пропустят. — Фрэнси заулыбалась. — Приставишь мне к виску пистолет и скажешь, что я сбежала, а ты меня поймал и теперь ведешь назад.

Пол уперся руками в бока.

— Ну-ну, умница, а дальше что?

— Дальше мы найдем мою мамочку и сбежим с ней вместе.

Пол вздохнул:

— Ну конечно, а Бэд Клэмс будет спокойненько сидеть и смотреть, как мы улепетываем...

— Конечно же, нет. Но если он попытается нам помешать, ты пристрелишь его.

Пол рассмеялся:

— Детка, ты слишком хорошо обо мне думаешь.

Фрэнси вскинула подбородок:

— Что, кишка тонка, да?

Чьярамонте так и подпрыгнул на месте:

— Ради Бога, перестань говорить так со мной...

— Как так? — В голосе девочки прозвучали металлические нотки.

Он замахал руками.

— Ну вот, заговорила как мужик, черт бы тебя побрал! Веди себя естественно!

— А Джеки тоже так делала?

Пол поджал губы и со свистом втянул воздух.

— Делала что?

— Она вела себя как девушка?

— Конечно, как девушка!

Это было ложью, и они оба это знали. Пол провел руками по волосам и сел на кровать.

— Черт побери! — Он взглянул на Фрэнси. — Вся моя жизнь пошла наперекосяк с того момента, когда я тебя увидел.

— Она уже давно шла наперекосяк. — Девочка подошла к мини-бару и открыла его. — Хочешь что-нибудь выпить?

— Не-а... ты цены-то видишь? Шесть баксов за банку кока-колы? Да пошли они...

— А тебе-то что? — Она бросила своему спутнику банку обычной кока-колы, а себе взяла диетической. — Ты же не собираешься платить за все это.

Пол засмеялся и отпил глоток. Напиток был почти так же приятен, как и пиво. Он не хотел пить при ней. Может, это было глупо, но он ничего не мог с собой поделать. Чьярамонте относился к Фрэнси, как если бы она была его собственной дочерью.

— И откуда ты взялась такая умная?

— Не такая уж я и умная. Просто очень быстро повзрослела, впрочем, я стала такой мудрой не без посторонней помощи, — брала пример с мамы, дяди Лью, сестры Мэри Роуз, то есть Джеки. — Она положила ногу на ногу и стала тихонько покачивать кончиком туфли. — Когда-то я просто ненавидела ее, называла маленьким фюрером. Правила, дисциплина, закон Божий. Однажды я сказала ей: «Тебе надо было быть часовым мастером или репетитором». Знаешь, что она мне ответила? «Наконец-то я слышу от тебя комплимент». — Фрэнси в задумчивости покачала головой. — Кажется, я тогда что-то швырнула на пол — гипсовую статую Девы Марии или что-то в этом роде. Она разлетелась на тысячу осколков.

— Ну и ну, не очень-то это здорово, — укоризненно произнес Пол.

Фрэнси отпила еще несколько глотков из своей банки.

— Ну да. Но сестра Мэри Роуз никогда не сердилась на меня, что бы я ни выкинула. Теперь-то я понимаю, как это было умно с ее стороны. Помнится, я все пыталась вывести ее из себя, а когда поняла, что это мне не удастся, потеряла всякий интерес к выходкам и перестала безобразничать. — Она сделала еще глоток кока-колы. — А знаешь, что было потом? Повзрослев, я узнала, что Джеки никогда на меня не жаловалась. Однажды мама сказала мне: «Сестра Мэри Роуз говорит, что ты просто ангел. Хотела бы я знать, как она этого добивается». — Фрэнси допила банку и отставила ее в сторону. — Вот тогда-то я и поняла, что сестра Мэри Роуз всегда на моей стороне, несмотря ни на что. Первый раз я увидела ее, когда мне было восемь лет, и с тех пор мы стали регулярно встречаться. Потом, когда появилась эта булимия и всякое такое... ты понимаешь меня?.. Мне нужен был человек, который не стал бы меня судить.

— Ага, а как же тогда все те правила, которым она заставляла тебя подчиняться?

— Но это были не ее правила, Божьи! — Фрэнси молитвенно сложила руки перед грудью. — Потом я нашла в ней родственную душу и полюбила ее. — Девочка засмеялась, но смех прозвучал несколько смущенно. — Представляешь, пока не появился дядя Лью, она, монашка, была единственным человеком, с которым я могла говорить обо всем на свете.

— Дядя Лью? Должно быть, ты говоришь о Лью Кроукере, бывшем полицейском, — сказал Пол.

— Ты знаешь его?

Чьярамонте отрицательно покачал головой:

— Я знаю о нем только то, что слышал от Бэда Клэмса. — Он помолчал немного, — Ты считаешь, он хороший парень?

— Да! — Глаза Фрэнси загорелись.

Пол поставил свою недопитую банку на мини-бар, потом вытер руки о собственные штаны. Вынув пистолет, проверил патроны. Потом убрал пистолет на прежнее место и повернулся к Фрэнси.

— Должно быть, я и сам с тобой совсем сошел с ума, но... — Он криво улыбнулся и покачал головой. — Ладно, давай вернемся и вытащим твою мамочку из этого бандитского гнезда.

* * *

— Ты так прекрасен.

Николас улыбнулся хрупкому мужчине европейского типа с короткой стрижкой и чувственными губами.

— Хочешь пойти со мной? Тут как раз неподалеку за углом есть отель любви...

— Извини, — сказал Линнер, — но у меня уже назначена встреча.

— Что ж, может, когда-нибудь в другой раз. — И европеец направился навстречу другому кандидату в спутники до отеля любви.

Николас прошел в бар для гомосексуалистов под названием «Двадцать одна роза» и заказал виски с содовой. Немало глаз было направлено в его сторону, но он не чувствовал себя в опасности. Нансёку, идея любовной страсти между мужчинами, имела в Японии весьма давнюю историю. Среди самураев проявление хоть малейшего интереса и любовной привязанности к женщинам считалось признаком слабости. Иметь в качестве любовника молодого мужчину или даже совсем юного мальчика — эта идея уходила корнями в культуру Древней Греции, где обожествлялись мужские формы и достоинства. В Японии гомосексуализм приписывался влиянию буддистских монахов, выходцев из Китая.

Николас заплатил за виски, повернулся лицом к залу и стал искать Такуо Хатту. О нем шла дурная слава, говорили, что пару раз в неделю он бывает то в одном, то в другом баре для гомосексуалистов, расположенном в этом районе. Жена Хатты сказала Николасу, что мужа нет дома, и он отправился его разыскивать, побывал в нескольких барах и наконец заглянул в «Двадцать одну розу». Мужские пары медленно танцевали на маленькой и тесной площадке. Многие прильнули друг к другу в сладострастном порыве. В помещении было темно и накурено.

Еще дважды Николас получал недвусмысленное предложение, кто-то даже попытался приобнять его, и он уже начинал потихоньку злиться, когда из мужского туалета вышел человек, чем-то похожий на Хатту. Не без труда Николас стал протискиваться сквозь потную толпу переминавшихся с ноги на ногу людей. В это время кто-то успел щипнуть его за ягодицы, а один молодой японец, по виду простой служащий, с обручальным кольцом на пальце, крепко поцеловал в губы.

Вытерпев все это, Линнер пробрался на другой край толпы и увидел, что это был действительно Такуо Хатта. К несчастью, Хатта тоже заметил его. Скрытые стеклами очков глаза его расширились. Расталкивая обнимавшиеся парочки, он пустился наутек; как скользкий угорь, успел пробраться к входной двери и с силой распахнул створки. Николасу казалось, что он действует словно во сне, медленно протискивается сквозь толпу, так медленно, будто ноги его погрузились в зыбучий песок. Отчаянно работая локтями, он все-таки добрался до двери, выскочил на улицу и увидел, как Хатта открыл заднюю дверцу большого черного «мерседеса», стоявшего у обочины. Закричав, Линнер со скоростью спринтера бросился к машине. Хатта быстро оглянулся, его глаза стали огромными от страха, нырнул на заднее сиденье «мерседеса», и водитель рванул машину с места. Раздался пронзительный визг шин, «мерседес» съехал с обочины и тут же врезался в переднее крыло проходившего мимо такси. От удара машина чуть не перевернулась, ее сильно отбросило в сторону.

Воспользовавшись мгновенной задержкой, Николас бросился вперед как раз в то мгновение, когда водитель уже нажимал на газ, прыгнул на машину и вцепился в опущенное стекло дверцы. «Мерседес» помчался по скользкой от дождя улице.

За рулем сидел один из крепких и жилистых кобунов якудзы. Он резко повернул руль, и машина чуть не врезалась на полной скорости во встречный огромный грузовик. Николас больно ударился всем телом о крыло автомобиля, но продолжал висеть на дверце. «Мерседес» как ракета мчался вперед, провожаемый нестройной какофонией автомобильных гудков возмущенных водителей. Кобун уверенной рукой вел машину, с бешеной скоростью мчавшуюся по улицам, заставлял ее резко вилять то в одну, то в другую сторону, пытаясь сбросить Николаса. Каждый раз, когда машина резко кренилась вправо, ботинки Николаса чиркали по гудронированному шоссе. Когда же машина кренилась влево, Николаса резко бросало на противоположную дверцу.

Линнеру удалось просунуть руку в окно машины и покрепче уцепиться за дверцу изнутри, и тут он боковым зрением увидел неясные очертания чего-то темного, быстро надвигавшегося на автомобиль. Повернув голову, он увидел, что это был узкий проход между домами. Именно туда мчался теперь «мерседес», водитель хотел размазать висевшее на дверце тело Николаса о стены домов. Проход был настолько узок, что любая машина могла проехать по нему только впритирку к стенам.

Внезапно передняя фара машины, воткнувшись в покрытую сажей и копотью стену, с грохотом разбилась на множество осколков. Не теряя времени, Линнер опустил ноги, больно ударившись о покрытие дороги, и, оттолкнувшись изо всех сил, перебросил тело на крышу автомобиля. «Мерседес» на огромной скорости мчался по узкому проходу. Его металлический кузов время от времени задевал за стены, и тогда тьма освещалась снопами голубоватых искр и оглашалась скрежетом металла о камень. Лежа на животе на крыше машины, Николас скрюченными до боли пальцами изо всех сил цеплялся за какое-то декоративное ограждение над лобовым стеклом.

Совсем рядом с ним прогремел выстрел, и Линнер чуть было не разжал руки. Затем прогремел еще один, и Николас увидел дыру в крыше. «Ублюдок, он стреляет в меня!» — пронеслось в его голове. Он успел перекатиться на другую сторону крыши, прежде чем грохнул третий выстрел.

Водитель положил пистолет на сиденье рядом с собой и с радостью увидел, что Николас слетел с крыши и упал на дорогу прямо перед машиной. Кобун протянул руку к пистолету, но Николас уже бежал к «мерседесу». Водитель нажал на газ. Проход был так узок, что Линнеру просто некуда было деться, и кобун был уверен, что раздавит врага. Он уже слышал лязг металла и хруст человеческих костей... Однако Николас послал тело вперед и ударил ногами в лобовое стекло. Оно было сделано из безопасного материала и поэтому только растрескалось и провалилось внутрь машины вместе с Николасом. Кобун услышал крик Хатты на заднем сиденье, и тут Линнер ударил по стеклу еще раз. От второго удара защитная пленка нарушилась, и стекло рассыпалось на мелкие осколки, обдав ими людей в машине. Схватив пистолет, кобун выстрелил прямо в надвигающуюся на него фигуру.

Николас слегка оглох от грохота выстрела и даже ощутил горячее пороховое дыхание смерти, услышал треск разрываемой ткани, как будто зацепился за куст рукавом, и почувствовал жгучую боль в плече. Кобун нажал на тормоза, и Николас всем телом сильно ударился о приборный щиток, врезался затылком в проигрыватель лазерных дисков, а ноги его уперлись в коробку передач.

Грудная клетка взорвалась болью, Линнер застонал. Во рту он почувствовал металлический привкус крови, ослепленный болью, услышал второй выстрел и постарался от него уклониться. Глаза кобуна горели лихорадочным огнем. Он был молод, чуть больше двадцати лет, на его обритой наголо голове отчетливо проступали вздувшиеся вены. Глядя в его расширенные зрачки, Николас понял, что водитель был в состоянии наркотического опьянения, что придавало ему нечеловеческие силы.

Кобун ударил Николаса по позвоночнику, намереваясь сломать его. Вместо того чтобы попытаться уклониться от удара, Линнер устремился вперед и перехватил руку кобуна. В пылу драки рукав куртки кобуна задрался вверх, оголив предплечье, покрытое сложной татуировкой ирезуми, которую так любили почти все члены якудзы. Если бы Николас мог увидеть ее всю, он бы определил, к какому клану принадлежал кобун. Однако сейчас ему было не до того. Кобун с силой прижал Николаса спиной к переднему сиденью. Он давил все сильнее в полной уверенности, что теперь-то расправится с непрошеным гостем. Каково же было его удивление, когда Линнеру удалось нанести ему удар ногой прямо в ребра. Раздался громкий хруст. Удивление на лице кобуна сменилось недоверием, а потом разочарованием, граничившим с изумлением, когда он понял, что ему сломали ребра.

Наркотик приглушал чувство боли, и ярость вспыхнула в кобуне с новой силой. Выхватив из-за пояса нож с выбрасывающимся лезвием, он полоснул Николаса по плечу, но тут же получил удар локтем в кадык. Задыхаясь от боли, кобун отчаянно размахивал ножом во все стороны, пока лезвие со звоном не выпало у него из рук на блестящую кожаную поверхность заднего сиденья. Линнер снова ударил кобуна и тут же понял, что совершил ошибку. Нога парня соскользнула с тормозов и судорожным движением вдавила в пол педаль газа. «Мерседес» рванулся вперед, оставляя за собой снопы бело-голубых искр, поочередно чиркая боками о каменные стены. Наконец машина на чудовищной скорости вырвалась из узкого прохода.

На заднем сиденье не переставая кричал Хатта. Николас изо всех сил пытался взять руль в свои руки. Тем временем кобун, изловчившись, достал с дальнего сиденья нож и снова попытался ударить Николаса. Но в тот момент почти неуправляемый «мерседес» врезался в кузов «ниссана», затем, виляя из стороны в сторону, выскочил на тротуар и, подпрыгивая, помчался по нему вперед. Прохожие с криком разбежались врассыпную.

Нож был так близко от шеи Николаса, что он уже почувствовал дыхание смерти, но сумел неожиданным рывком сломать кобуну руку. Тот взвыл от боли, и тут же Линкер нанес ему сильный удар локтем в нос. Заливаясь кровью, кобун откинулся на сиденье и начал постепенно сползать вниз.

Николас оттолкнул парня назад, пытаясь сбросить его ногу с педали газа, сумел вырулить с тротуара на проезжую часть, и «мерседес» оказался на встречной полосе, что было очень опасно.

Лицо Николаса заливал холодный пот, голова кружилась, в ушах шумело. «Нет, — кричал он беззвучно. — Нет, только не теперь!» Он боролся с надвигавшимся приступом Кширы, и ему показалось, что на какое-то мгновение он потерял сознание. Очнувшись, увидел прямо перед собой стремительно надвигавшийся на них огромный трейлер и, отчаявшись добраться до педалей, заглушил двигатель машины.

Сила инерции была столь велика, что и с остановившимся двигателем машина продолжала нестись навстречу грузовику с огромной скоростью. В голове у Николаса гудело, но он старался удерживать руль в правильном положении. Хатта на заднем сиденье продолжал издавать нечеловеческие вопли. Все вокруг слилось в одно яркое пятно, и весь мир стал каким-то новым и странным образом возбуждающим — мимо проносились разноцветные пятна, образы удлинялись и сливались в один стремительно исчезающий росчерк. Это ощущение длилось десятую долю секунды, но принесло удивительное чувство освобождения от всего. Николас слышал, что сердце его бешено билось в груди, но чувства опасности или страха смерти он не испытывал.

В следующее мгновение им чудом удалось избежать столкновения лоб в лоб — грузовик лишь слегка задел «мерседес». Их машину развернуло задом наперед, и, хотя удар был несильным, этого оказалось достаточно, чтобы у Николаса клацнули зубы, а Хатта сильно ударился о спинку переднего сиденья. Теперь, после удара и с заглушенным двигателем, машина двигалась вперед не так быстро, и Линнеру удалось наконец остановить «мерседес» у обочины, когда инерция движения сошла на нет.

В салоне машины воняло кислятиной. До них донесся вой сирен и топот множества ног. Сделав над собой усилие, Николас обернулся и увидел скрюченного на заднем сиденье и тяжело дышащего Хатту. Все заднее сиденье было заблевано.

Вой сирен приближался. Линнер вынул нож и разрезал им куртку и рубашку кобуна, чтобы разглядеть его фантастическую татуировку. Определив его клановую принадлежность, Николас выбрался из машины и открыл заднюю дверцу. Когда к «мерседесу» подъехали полицейские, он предъявил им удостоверение Танаки Джина и вытащил с заднего сиденья трясущегося Хатту.

Невесомый, как поцелуй ангела, дождь падал на лицо Николаса; освежая голову. Огни полицейских машин вспыхивали карнавально-веселым светом, и вокруг них начала собираться толпа зевак. Несколько полицейских принялись разгонять толпу и восстанавливать уличное движение. Остальные молча ждали, что скажет Николас. Подъехала машина скорой медицинской помощи, но никому в голову не пришло предложить помощь Линнеру. Бригада спасателей пыталась извлечь бесчувственное тело кобуна из машины.

На гудронированном покрытии шоссе Николас заметил следы отчаянного торможения, похожие на шрамы, и до него постепенно дошло, что эти следы принадлежат «мерседесу». Он понемногу стал приходить в себя, его мозг заработал с полной ясностью. Николас вдохнул свежий ночной воздух, потом наклонился к Хатте и прошептал:

— Теперь ты в моих руках, предатель. И если не хочешь, чтобы я сию же минуту передал тебя в руки правосудия, будешь делать и говорить сейчас только то, что я тебе прикажу. Понятно?

Хатта кивнул. Его лицо было смертельно бледным и совершенно опустошенным. Николас обернулся к терпеливо ждавшим полицейским и сказал:

— Я готов сделать заявление.

Вест-Палм-Бич — Токио

Двое здоровяков с револьверами 38-го калибра ворвались в номер гостиницы «Аквамарин». Один бросился осматривать ванную, другой — туалет. Затем первый заглянул под кровать, а второй вышел в коридор и подал условный сигнал.

В комнату вошел Чезаре Леонфорте, за ним следовала Веспер.

— Ну, и где этот маленький хорек?

Никто из присутствующих, включая Веспер, не знал, кого он имел в виду — девочку или Пола Чьярамонте.

— Как же они проскользнули мимо вас, черт подери? — спросил Чезаре у одного из здоровяков, у которого были маслянистые вьющиеся волосы и слишком близко посаженные глаза.

— Пол сказал, что малышке хочется кока-колы, и они пошли на кухню в гостевой домик, — сказал тот.

Здоровяк все еще тяжело дышал от быстрого бега на четвертый этаж, в то время как его босс с подружкой поднимались на лифте. Он весь взмок и совершенно обалдел от того, что им не удалось никого обнаружить в комнате. Здоровяк размахивал своим оружием во все стороны, как будто выискивая, кого бы ему пришить.

— Убери свою чертову пушку, — буркнул Чезаре. — В кого ты собрался стрелять, в тараканов, что ли?

— Тогда мы пошли на кухню, — продолжил свой рассказ здоровяк, пряча револьвер в кобуру под мышкой. — Но там никого не нашли. Выбежали на улицу. Ни парни, ни собаки, никто их не видел. Так что мы должны были делать? — Он недоуменно развел руками в стороны.

Чезаре ничего не ответил, он молча рассматривал пустые банки на мини-баре.

— Кока-кола обычная и диетическая, — наконец тихо пробормотал он. — Они здесь были, это точно.

— Но никто не видел, чтобы они выходили отсюда, — сказала Веспер.

— Да, — подтвердил Бэд Клэмс, нахмурившись. — Куда же их понесло?

— Надо искать, — сказал один из здоровяков. Ему не терпелось опробовать свои револьвер в деле.

— Наши люди в аэропортах, на автобусных и железнодорожных вокзалах уже предупреждены, — сказал Чезаре как бы самому себе. — Все фирмы по прокату автомобилей знают, кому позвонить, если среди их клиентов появится человек, чья внешность соответствует описанию Пола Чьярамонте. Угон чужой тачки или же приобретение подержанной исключены. Пол не такой идиот, чтобы рискнуть привлечь к себе внимание полицейских, а на приобретение машины у него не хватит бабок.

— Но ведь ты даже не знаешь, увез ли он девчонку или же она сбежала, а он пытается найти ее, — заметила Веспер.

Чезаре показал на пустые банки и мрачно произнес:

— Они заодно. Уж не знаю, что Пол из себя корчит, но будьте уверены, я заставлю его горько пожалеть об этом. Итак, надо немедленно прочесать все близлежащие улицы, проверить бары, рестораны и гостиницы. Они не могли уйти далеко.

* * *

— Акинага не отвечает на телефонные звонки, его нельзя беспокоить, — сказал Хатта и повесил трубку телефона-автомата. Сунув руки в карманы и ссутулившись, он ковырял носком ботинка тротуар. — Значит, он отправился в клуб «Два горящих конца».

— Мне нужен Акинага, — сказал Николас. — Нужен сегодня же вечером. И можешь поверить, я не отстану от тебя, пока ты не сведешь меня с ним.

Стоя на перекрестке трех центральных улиц, Линнер наблюдал, как дождевые потоки искажали неоновые вывески на широких улицах. Дрожащие очертания делали их похожими на детские воздушные змеи.

— Что это за клуб? Для голубых, что ли?

Хатта метнул в него злой взгляд:

— Это особый, элитный клуб. Его членами является вся верхушка властных и промышленно-финансовых кругов.

Николас тщательно огляделся в поисках какой-нибудь большой сияющей машины, за рулем которой сидел бы кобун якудзы. Такуо Хатту, несомненно, охраняли. Теперь, когда первый пост защиты был уничтожен, Николас не был уверен, что не существует второго или даже третьего защитника, готового в любую минуту вернуть все на свои места. Он вспомнил название клуба — именно перед ним был зарезан в качестве наглядного устрашения Исе Икудзо. Возможно, это сделал Майкл Леонфорте. Интересное совпадение, что и говорить.

— Так ты говоришь, верхушка общества? — переспросил Линнер.

Хатта засмеялся. Он был растрепан, от него дурно пахло. Николас намеренно не дал ему возможности привести себя в порядок, считая, что унижение иногда помогает очистить душу, как никакое иное средство.

Такуо опустил голову.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Политики, высшие чиновники, бизнесмены. Руководители низшего и среднего звена туда не допускаются. В этом клубе числятся все сливки общества, поэтому каждый мало-мальски влиятельный человек мечтает стать его членом. Акинага там завсегдатай, это его второй дом.

Николас размышлял. Что-то не давало ему покоя с того момента, когда Хатта признался в истинной природе отношений с Тецуо Акинагой. Тецуо был оябуном клана Сикей, однако кобун, охранявший Хатту, принадлежал, судя по татуировке, к клану Ямаути. После того как последний оябун клана Тати Сидаре был убит, клан управлялся триумвиратом его помощников, потому что ни один из них не сумел добиться достаточной для единоличного правления поддержки внутри самого клана. Возможно, Акинага закидывал удочку, желая узнать: сможет ли он перехватить власть над кланом Ямаути? Ходили слухи, что он пытался взять управление кланом Сидаре в свои руки. К тому же Тецуо по меньшей мере один раз пытался убить Линнера чужими руками.

Наконец Николас сказал:

— Если Акинага часто посещает этот клуб, то другие оябуны якудзы, наверное, тоже не отстают от него?

Хатта утвердительно кивнул:

— Конечно. Почти все остальные оябуны и их помощники тоже бывают там.

— А ты тоже член этого клуба?

Хатта снова замялся, потом утвердительно кивнул. Николас помолчал, глядя на падающие серебряные капли дождя.

— Ты достаточно важная персона, чтобы иметь прямой доступ к Акинаге, — сказал он. — Тебе известно, куда он любит наведываться. Так давай посмотрим, насколько хорошо тебя знают в этом клубе.

Действительно, Хатта оказался членом этого клуба. Ему не нужно было даже показывать свою членскую карточку, его знали в лицо. Николас был зарегистрирован как гость Такуо. Он назвался именем Майкла Леонфорте. Им обоим дали по пластиковой картонке с эмблемой, выполненной лазерной печатью.

— Зачем я тебе здесь нужен? — скулил Хатта, пока они спускались вниз по вытертым ступеням каменной лестницы. — Это все плохо кончится.

— А я и не сомневаюсь. — Линнер подтолкнул Такуо вперед. — Но все началось из-за тебя. Ты хотел убрать Танаку Джина, и теперь, когда дело идет к завершению, логично, если ты будешь присутствовать при этом.

Лестница была освещена мерцающими лампами дневного света, утопленными в ниши, словно в тюрьме, они были закрыты решетками. В неприятном свете этих ламп кожа казалась покрытой восковой бледностью, как у трупа двухнедельной Давности. Грохот рок-музыки пробирал до костей. Они подошли к длинному и узкому коридору, конец которого скрывался где-то в темноте. Каменный пол был слегка приподнят по центру, по бокам журчала темная вода, стекавшая, казалось, со стен, закруглявшихся наверху в подобие готического свода. Николасу показалось, что они попали в глубокое подземелье.

У металлической решетки ворот, напоминавших ворота в крепость, сидел невероятных размеров борец сумо. При приближении гостей он встал, взял протянутые ему пластиковые карточки и проверил их с помощью специального прибора. Затем ворота медленно и совершенно бесшумно повернулись на скрытых шарнирах. Борец отдал им карточки.

Здесь музыка звучала еще громче — первобытная, неистовая. Проход был плотно забит людьми. Протиснувшись сквозь толпу, они оказались в вытянутом в длину помещении. Тепло и влага, которую выделяли сотни человеческих тел, превратили воздух в плотный тропический туман. Разноцветные огни мигали и вспыхивали с определенной периодичностью. Тела танцующих раскачивались как бамбук под порывами ветра.

Пока они медленно пробирались сквозь толпу, Николас заметил в ней министра финансов, министра торговли и промышленности, министра внешней торговли и многих других важных должностных лиц. Тут были и члены либерально-демократической партии, социалистической партии, а также партии новых земель. Список важных лиц был поистине нескончаем. Здесь же находились и многочисленные члены якудзы, ее оябуны, к которым и направился Линнер, надеясь найти среди них Акинагу. Он увидел незнакомого ему моложавого оябуна, который вел беседу с шефом бюро потребительских товаров. Интересно, какую сделку они обсуждали в тот момент? Хатта все время пытался оторваться от Николаса, но тот был начеку и не позволял ему слишком далеко отходить.

— Где же Акинага? — прошипел он.

— Понятия не имею, — стараясь перекричать шум, ответил Хатта.

Они прошли мимо бара с круглой стойкой, за которой сидели руководители промышленных предприятий, государственных заведений, теневой экономики и преступного мира. Было забавно наблюдать, как они заказывали спиртное, крича и жестикулируя, словно задрипанные коммивояжеры.

— И так здесь каждый вечер? — спросил Линнер.

Хатта кивнул.

«Интересно, сколько всяческих сделок обсуждалось и заключалось здесь каждую ночь?» — спросил себя Николас. В этом клубе, а не в парламенте, решалось будущее Японии. Именно здесь ею правили деньги и люди, пытавшиеся удержать страну в плену старых традиций... Забудьте все эти разговоры о реформах, всю эту болтовню о том, что надо избавляться от предрассудков и искать новые пути развития бизнеса. В этом клубе, в душной полутьме, втайне от остального общества власть запросто передавали из рук в руки, здесь все было возможно и не существовало ничего запретного.

Внезапно Николас почувствовал, что Хатта слегка напрягся. Не поворачивая головы, он повел глазами в ту сторону, куда смотрел Такуо, но ничего не мог разглядеть за густой завесой табачного дыма. Тогда он прибегнул к помощи своей психической силы и, открыв глаз тандзяна, почувствовал, как что-то юркое, как головастик, пытается от него ускользнуть. Линнер попробовал сосредоточиться на головастике, но вокруг было слишком много психической информации, исходившей от окружавших его людей, и у него ничего не получилось. И в этот момент произошло что-то странное. Закрыв свой глаз тандзяна, Николас очутился не в полутьме клуба, а почувствовал вокруг себя вихревое движение. В ушах жужжали десятки тысяч пчел, и он с ужасом понял, что надвигается очередной приступ Кширы. В его памяти промелькнули слова Кисоко: «Пусть будет тьма...»

Тьма начала сгущаться, и невидимая завеса скрыла Николаса от внешней психической информации. Потом где-то на периферии сознания пробежала рябь, будто серебряная рыбка плеснула хвостом, и на этом месте появился фосфоресцирующий узкий след. Линнер начал по нему перемещаться вперед, скользя между людьми, занятыми серьезными и пустыми беседами, сплетенными в любовных объятиях, заключавшими подлые сделки и опасные союзы. За собой Николас тащил Хатту, труса и предателя, упиравшегося как блеявшая овца, которую вели на рынок. Наконец сквозь темную завесу Кширы Линнер разглядел Акинагу. Черный глаз Кширы отметил Тецуо, как если бы Николас выстрелил в оябуна стрелой. Он двинулся к Акинаге под таким углом, чтобы тот не смог убежать, и, приблизившись к нему настолько, что мог отчетливо видеть Тецуо среди окружавших его людей, сказал Хатте:

— Ну вот и все.

Он стоял так близко от оябуна, что мог бы при желании протянуть руку и коснуться его. Чтобы Хатта не вздумал вдруг сбежать, Николас притянул его поближе к себе. Акинага был всецело поглощен разговором с высокопоставленным членом партии новых земель и кандидатом оябунов на пост премьер-министра Кансаем Мицуи. Он явно не замечал маневров Николаса, пытавшегося подойти поближе и не дать ему уйти.

Внимание Линнера было полностью сконцентрировано на Тецуо, как вдруг он услышал, что кто-то окликнул его по имени, почувствовал движение слева от себя и, посмотрев в ту сторону, увидел Хоннико.

— Николас, — крикнула она. — Николас!

В этот момент Хатта страшно закричал и навалился на Линнера. Брызнул фонтан горячей крови. Кто-то пронзил Такуо кинжалом чуть ли не насквозь. Николас заметил, что это был Джи Чи, и почувствовал, что Акинага пытается ускользнуть от неприятностей, направляясь к одной из задних дверей. Он бросился вслед за ним, увлекая за собой Хатту. Длинное лезвие ножа выскользнуло из его раны; и кровь, как из зарезанной свиньи, хлынула потоком. Окружающие старательно делали вид, что ничего не произошло. Они продолжали все так же танцевать, пить, курить, беседовать и заключать сделки.

— Хоннико! — закричал Николас, хватая ее за руки. — Джи Чи зарезал Хатту-сан!

Ее глаза округлились.

— Кажется, он метил в меня. — Линнер обернулся и увидел невысокую худенькую женщину, склонившуюся над Хаттой. Она вся была забрызгана кровью. Как будто почувствовав его взгляд, женщина подняла голову. Николас увидел ее широко расставленные зеленые глаза и подумал: «Интересно, что здесь делает мать-настоятельница?»

— Позаботься о Такуо, — попросил Николас Хоннико. — Вызови врача или машину «скорой помощи», а лучше и то и другое.

Хоннико вместе с Мэри Роуз склонилась над Хаттой, истекавшим кровью.

— А ты куда?

Но Линнера уже и след простыл.

* * *

Лью Кроукер, выглядевший лет на десять моложе и одетый в форму продавца цветов, въехал во двор дома Чезаре Леонфорте в желто-зеленом фургончике, который ежедневно доставлял сюда свежие цветы. Рико Лаймон был прав: даже собственная мать не узнала бы сейчас Лью. Протезы из латекса — накладки на нос, щеки, лоб и углы рта — были само совершенство.

— Эти штуковины выдерживают яркий свет и высокую температуру, но время от времени их нужно подправлять, — предупредил Рико Кроукера, — так что советую тебе без нужды не появляться на полуденном солнце. И что бы ты ни делал, старайся не касаться левой стороны носа.

Как всегда, фургончик остановился в воротах, чтобы охрана могла проверить его груз, а собаки — хорошенько обнюхать всех и все. Когда одна из собак подошла к Лью, он испугался, что она сможет учуять запах латекса и он ей не понравится. Впрочем, оказалось, что им заинтересовалась не столько собака, сколько охранник с волосатыми руками. Кроукер был новичком среди примелькавшихся торговцев.

— Морти в отпуске, — сказал водитель фургончика.

— Да ну? — буркнул волосатый, разглядывая без всякого стеснения лицо и фигуру новичка. — И куда он поехал? Небось, на Аляску, спасаться от этой чертовой жары? — Он заржал.

— Он повез своих детей в Диснейленд.

— Ты чего несешь? — Брови волосатого взметнулись вверх. — Мне всегда казалось, что у Морти было туговато с деньжатами.

— Не-а, — ответил водитель, который, судя по всему, уже привык к таким допросам, — ты спутал его со мной.

Они оба радостно расхохотались. Лью рискнул улыбнуться волосатому и был вознагражден ответным оскалом. Второй охранник оттащил собаку, и волосатый захлопнул дверцу.

— Проезжай! Босс не любит запах увядающих цветов.

С чувством глубокого облегчения Кроукер вытащил свою биомеханическую руку из кармана, где он держал ее во время проверки.

— Давай, давай же, — заторопил он водителя.

Уже перевалило за два часа пополудни, и Лью немного волновался. По плану он должен был проникнуть на территорию Бэда Клэмса в восемь утра на машине из пекарни, которая ежедневно доставляла в дом свежие рогалики, булочки и батоны хлеба. Однако по чистой случайности он перехватил экспедитора, который попытался дозвониться до Чезаре и предупредить его. Федеральная команда поддержки допросила экспедитора, и выяснилось, что он работает на Бэда Клэмса. Кроукеру стало несколько не по себе, когда он узнал об этом. Казалось, все вокруг — люди Чезаре.

Сорок минут они потратили на то, чтобы заменить заказанные вчера цветы на свой груз. Кроукер сидел в гостиной и колдовал над вазой с тропическими цветами, когда вошел волосатый охранник.

— А где твоя собака? — спросил Лью, поправляя цветы в вазе.

— Очень смешно, — хмуро буркнул волосатый. Он стоял так близко, что Кроукер чувствовал исходивший от него запах пищи. Охранник ткнул в букет пальцем, похожим на сардельку, поросшую курчавыми черными волосами, и спросил: — Это что?

Кроукер взглянул на него недоуменно.

— Вот это. — Волосатый еще раз ткнул пальцем в белый цветок. — Как он называется?

Лью понятия не имел, как называется цветок, но ответил не моргнув глазом:

— Дельфиниум. А, кстати, где тут туалет? Мне бы надо отлить.

Волосатый бросил на него сердитый взгляд:

— Внизу, в холле. Я провожу тебя.

Кроукер послушно пошел в холл, чувствуя за спиной тяжелое дыхание охранника. Открыв дверь в туалет, он нанес мгновенный удар левым локтем в солнечное сплетение волосатого.

Тот согнулся пополам, но прежде, чем Лью успел схватить его за горло своей биомеханической рукой, нанес Кроукеру сокрушительный удар в подбородок. Лью отлетел назад, больно ударившись бедром о холодный кафель пола. В одно мгновение волосатый оказался на нем, нанося удар за ударом. Кроукер замычал от боли.

Ухмыляясь, волосатый склонился над ним, и детектив, сжав свою биомеханическую руку в кулак, резко ударил его в челюсть и ключицу, которая тут же хрустнула. Пальцы Кроукера, сделанные из нержавеющей стали и поликарбоната, раскрылись, как лепестки ядовитого растения, и с силой надавили на сонную артерию на шее охранника. Тот рухнул на колени, беспорядочно размахивая руками и пытаясь все же достать Кроукера. Тогда Лью другой рукой нанес рубящий удар по переносице. Заливаясь кровью, волосатый сполз на пол.

Кроукер попробовал встать, поскользнулся на кафельном полу, выпрямился, схватившись за раковину, и посмотрел на себя в зеркало. То, что он там увидел, ему не понравилось. Он тяжело дышал, бок сильно болел. Лью хотел ополоснуть лицо холодной водой, но вовремя вспомнил о своих латексных накладках и гриме. Нос немного съехал набок, Кроукер поправил его как мог, снова повернулся к волосатому, быстро раздел его и засунул в ванну. Вытащив эластичную веревку, он связал охранника по рукам и ногам, затем вывалил содержимое своих карманов на пол, снял с себя желто-зеленый комбинезон, бросил его в ванну и тщательно задернул душевую занавеску, на которой была изображена сценка в духе Тулуз-Лотрека. Затем Лью влез в одежду волосатого, пахнувшую луком и перцем, и тщательно оглядел себя в зеркале. Брюки были великоваты, и ему пришлось потуже затянуть ремень на поясе, чтобы это не так бросалось в глаза.

Рассовав все свои принадлежности по карманам новой одежды, он взял короткоствольный револьвер охранника тридцать восьмого калибра, сунул его в кобуру под мышкой, в последний раз оглядел помещение и, расставив все по своим местам, вышел в холл и захлопнул за собой дверь туалета.

По лестнице, поднимались люди. Обернувшись, Кроукер столкнулся лицом к лицу с Чезаре Леонфорте.

— Ну и жара, как в печке, — сказал Чезаре, шагая по коридору.

Проходя мимо одного из своих молодцов, он оглянулся и позвал Веспер, которая шла следом. Леонфорте показалось, что лицо парня было ему незнакомо, впрочем, он видел его лишь мельком. Но что-то все же не давало ему покоя.

Войдя в свой кабинет, он сразу же поставил переключатель кондиционера на самый холод и раздраженно произнес:

— Чертов Пол. Я даю ему все, что только может пожелать человек, — деньги, перспективу, возможность показать себя с наилучшей стороны — а он? Положил мне на стол свое говно.

Как всегда, когда Чезаре приходил в сильное возбуждение, маска утонченного интеллекта, за которой он прятался, тут же слетала с него, и речь становилась безграмотной и вульгарной.

— Я не хочу, чтобы подобное случилось с Мило, — сказал он Веспер через плечо, не оборачиваясь. — Я должен их схватить в течение часа, не дольше, и тогда мы с ним поквитаемся. — Он ударил огромными кулаками о стол и выглянул в окно. — Люблю доводить дело до конца. — Затем вынул телефон сотовой связи и набрал номер. Ответа не было.

— Вот дерьмо! — заорал он в ярости. — Еще не нашли!

Помолчав секунду, Веспер спросила:

— Ты обещал рассказать, зачем твоему другу Полу понадобилось украсть дочку своей подружки.

— Прошу тебя, не суй нос не в свое дело. — Чезаре уставился в окно невидящим взглядом, как будто пытался вернуть беглецов силой своей воли. — История, которую я собирался тебе рассказать, показалась бы сейчас бессмысленной. — Он вздохнул. — Эта баба не по зубам Полу, просто она — мой конкурент в бизнесе. Самоуверенная стерва! Она переступила границу дозволенного, и я послал Пола за ней и девчонкой.

— Но зачем тебе ребенок?

— Дочь для этой бабы значит больше, чем все остальное на свете.

— Но это подло! — возмутилась Веспер. — У сицилийской мафии подобное запрещено.

— К черту запреты и правила! — заорал Чезаре. — Это все для ревматических стариков в черных костюмах! — Он стукнул себя в грудь кулаком: — Здесь я создаю правила, и мне плевать на тех, кому они не по душе.

Внезапно девушка увидела, что Леонфорте напрягся и, как охотничья собака, встал в стойку.

— Черт подери, — пробормотал он. — Взгляни-ка сюда!

Веспер подошла к окну, и ее сердце ушло в пятки. Она увидела Пола Чьярамонте, тащившего Фрэнси по двору к дому. За ними шли два головореза. Одна из собак, до предела натянув поводок, обнюхивала девочку, которую Пол крепко держал за шиворот.

— Ну и как все это понимать? — буркнул Чезаре, вытаскивая из ящика стола револьвер тридцать восьмого калибра и проверяя обойму.

— Похоже, он привел ее обратно, — заметила Веспер. — Возможно, ты ошибался на его счет.

— Да? — Чезаре вставил обойму на свое место. — Сейчас посмотрим.

Зазвонил телефон сотовой связи. Сначала Леонфорте решил не отвечать, но потом схватил трубку и закричал:

— Ну что там?

— Это Белый Волк.

Чезаре закатил глаза. Шеф полиции, находившийся у него на содержании, слишком увлекся шпионскими романами. Он настоял на том, чтобы они пользовались шифрованными именами или же паролем, чтобы их голоса оставались анонимными во время телефонного разговора.

— Зеленый Дельфин слушает, — ответил Чезаре, все еще думая о Поле и его странном поступке.

— Я по поводу убийства этого бывшего полицейского, Льюиса Кроукера.

— Ну что там стряслось? — лениво проговорил Чезаре. — Я же велел тебе сделать так, чтобы расследования этого убийства не было.

— Никто и не собирается этого делать, — сказал шеф полиции. — Самое интересное то, что Кроукер не появился ни в одной больнице в округе.

— Ясное дело, ведь я же его укокошил, — рассмеялся Чезаре.

— Я бы не стал этого утверждать, — услышал он на другом конце провода. — Я только что говорил со следователем по особо важным делам, и он заявил, что труп Кроукера не обнаружен, У него вообще нет сведений об этом убийстве. Я сам просмотрел все полицейские отчеты, обзвонил больницы, поговорил еще кое с кем — надеюсь, тебе понятно с кем именно — и пришел к выводу, что машина «скорой помощи», приехавшая по вызову, была подставной.

Все мысли о Поле Чьярамонте и Фрэнси Гольдони тут же испарились из головы Чезаре. Он медленно повернулся и взглянул в лицо Веспер. Тут возможны были два варианта развития событий, и оба ему не очень-то нравились. Либо Кроукер был мертв, и его подобрали федеральные агенты, что сулило тщательное тайное расследование убийства, на которое, возможно, даже он, Чезаре Леонфорте, не сумеет оказать влияние; либо смерть детектива была хорошо разыгранным спектаклем. Если Кроукер остался в живых, значит, Веспер, стрелявшая в него, была не тем, за кого себя выдавала.

— Так кто же его подобрал?

— Не знаю. Поверь, я сделал все, что мог.

Чезаре глубоко вздохнул:

— Ты уверен в том, что сейчас мне рассказал?

— Уверен настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным в этом шатком мире, — ответил шеф полиции.

Леонфорте медленно опустил голову.

— Спасибо, ты мне очень помог.

— И еще вот что, — продолжил шеф полиции, — я потерял контроль над происходящим, так что предлагаю прервать наши отношения на то время, пока все не уляжется. — Он засмеялся, но было в его голосе что-то странное. — Не забудь меня в своем завещании.

Чезаре положил трубку, и в его памяти всплыло лицо человека, на которого он наткнулся в холле: в нем не было ничего примечательного, кроме одного — Чезаре был уверен, что никогда прежде его не видел.

Со стоном отвращения и ярости он распахнул дверь и хлопнул ею так, что, ударившись о резиновый ограничитель, она зазвенела как тетива лука.

— Тот парень! — Чезаре выскочил в холл, Веспер тоже выбежала вслед за ним. — Где тот чертов парень?

Охранник посмотрел на своего босса и спросил:

— Какой парень?

— Тот, на которого я чуть не наткнулся минуту назад!

— Мики? Джоуи? Фредо? Кто?

— Да ни один из них, идиот ты эдакий! — кричал Чезаре, сбегая вниз по лестнице. Он хотел описать внешность парня, но вдруг понял, что не может, этого сделать. Охранник был крупным, мускулистым, но без особых примет. — Но ведь кто-то из вас, болванов, должен был его видеть! Какого хрена я плачу вам деньги? Чтобы вы стояли, почесывая яйца, и ни хрена не видели, что делается возле вашего носа?

Когда Леонфорте спустился на первый этаж, входная дверь распахнулась. С грацией балетного танцовщика Чезаре развернулся и, выхватив револьвер, приготовился встретить Пола и Фрэнси, но вместо них в дверь вломился Джоуи. Лицо его было красным и необычно встревоженным.

— Босс, сюда летит вертолет! — заорал он.

Чезаре взмахнул руками:

— Ну и что? Сюда все время прилетают вертолеты!

— Я смотрел на него через очки. — Джоуи имел в виду бинокль. — Это вертолет федералов!

— Федералов? — Леонфорте в это не мог поверить, но Джоуи энергично закивал головой, как игрушечная гуттаперчевая собачка в заднем стекле машины. В большом вестибюле воцарилась мертвая тишина, словно в воздухе пролетел ангел смерти.

— Ага, — продолжал Джоуи, переводя дыхание, — такие вертолеты были во Вьетнаме, там полно оружия, снайперских винтовок, пулеметов, автоматов и пушек. Он летит очень низко, почти задевая верхушки деревьев.

— Бежим! — Чезаре схватил Веспер за руку и помчался через быстро заполнявшийся людьми вестибюль к дальнему коридору, который вел на кухню. В висках стучало, голова раскалывалась на части от мыслей.

— Сюда! — прошипел он, толкая девушку через кухню в кладовую. Там было прохладно и темно. В своем доме Чезаре знал каждый дюйм, потому что лично следил за его строительством. Беглецы ощупью добрались до правого дальнего угла помещения. В нижней части стеллажа Чезаре отодвинул две банки с вареньем и нажал на кнопку. До них донеслось дыхание сырого подземелья, запахло сероводородом.

— Быстро вниз, — прошептал Чезаре, пропуская вперед девушку. Он нажал на еще одну кнопку, и панель над их головами бесшумно отошла в сторону, закрыв отверстие, через которое они спустились в подземелье.

Дом не имел цокольного помещения, что было типично для Флориды, где вода подходила совсем близко к поверхности земли. Но по настоянию Леонфорте при строительстве дома предусмотрели этот неглубокий подземный ход, сказав строителям, что он предназначен для волоконно-оптического кабеля и вспомогательных электролиний.

Он вел Веспер сквозь темноту вперед, держа руку на ее шее и то и дело заставляя девушку нагибать голову, чтобы она не ударилась о выступ стены. Веспер осталась единственным существом в его жизни, над которым он сохранил власть, и для него это было важно в любом случае — являлась ли она тем, кем себя называла, или оказалась предательницей, пытавшейся вместе с Кроукером и федеральными агентами уничтожить его. В конечном счете было не так уж и важно, кто на самом деле эта Веспер. Главное — она с ним словно волшебный талисман, охраняющий его в этом шатком мире. Как любовница или заложница, какая разница? А Кроукер и федералы пусть ищут их до посинения.

Чувствуя себя скованным и неловким из-за латексных накладок на лице, Кроукер поспешил выйти из дома и, оказавшись под палящим солнцем Флориды, тут же начал покрываться потом. Вспомнив предостережение Рико Лаймона относительно разрушительного воздействия жары на латекс, он стал потеть еще сильнее.

Приблизившись к группе людей во дворе. Лью увидел, что два охранника сопровождают смуглого человека, который держит пистолет у виска Фрэнси. Он всегда считал, что лучшая защита — это нападение, поэтому тут же обрушился на охранников.

— Что тут, черт побери, происходит?

— Я на минуту отвлекся и выпустил это отродье из виду, — сказал смуглый, — можешь сказать Бэду Клэмсу, что я девчонку нашел. Конечно, сам виноват, но хорошо то, что хорошо кончается.

— А ты-то кто такой? — спросил один из головорезов с собакой на поводке.

— Джоуи Хэнд, — ответил Кроукер, показывая свою биомеханическую руку.[2] Он упорно не замечал изумленных глаз Фрэнси.

— Не знаю никакого Хэнда, — буркнул наемник.

Собака поскуливала у его ноги. Казалось, она так и ждала команды хозяина вонзить зубы в бедро Кроукера.

— Я из Нью-Йорка, — сказал Лью скороговоркой и продолжил: — Босс привез меня сюда, чтобы я помог ему управиться с бабой и ее отродьем.

— У нас уже есть здесь один из Нью-Йорка, — сказал другой охранник. — Пол Чьярамонте. Он привез эту бабу с дочкой. — Головорез взглянул сначала на Лью, потом на Пола. — Разве вы не знакомы?

Кроукер увидел, как Чьярамонте открыл было рот, чтобы ответить, но Фрэнси незаметно наступила ему на ногу. Пол широко улыбнулся, хотя в глазах его появились слезы.

— Ну конечно! Кто же не знает Джоуи Хэнда в Нью-Йорке! — Чьярамонте протянул Кроукеру руку, которую тот схватил и крепко пожал. Их глаза встретились. — Мы познакомились... черт, когда же это было? А, должно быть, в Бенсонхерсте, на свадьбе Донелли.

— Правильно, — улыбнулся Лью, чувствуя, как по спине стекает струнка пота. — На свадьбе у Донелли. Вот это была гулянка, черт ее побери!

Интересно, как это актерам в парике и гриме удается сохранять естественность и непринужденность?

— Клянусь Богом, — сказал Пол, подхватив предложенную игру. — Пирушка была что надо! Помнишь Роуз? — И он выпятил грудь.

— И Софи, которая вопила песни как ненормальная?

— Ладно, — сказал охранник с собакой, — хватит воспоминаний! — Он повернулся к Кроукеру: — Босс не совсем уверен в Чьярамонте. Он сказал тебе, что мы должны сделать с этой парочкой? Вести их в дом?

— Хочу к маме! — закричала Фрэнси и потащила Пола в сторону домика для гостей.

Кроукер мысленно благословил смекалку девочки и сказал:

— Босс велел держать эту бабу и ее отродье вместе, чтобы удобнее было за ними следить.

Второй бандит кивнул:

— Правильно. Если они опять сбегут, живьем зажарит нас на вертеле.

Они пересекли изумрудно-зеленую лужайку и двинулись вдоль живой ограды из самшита вперемежку с цветочными клумбами. Башмаки охранников издавали громкий хруст, когда они шли по выложенной кирпичом дорожке мимо бассейна. В листве над их головами щебетали птички, не знавшие жестокости человеческих отношений.

Увидев домик для гостей, сияющий на солнце белой краской стен. Лью представил, как в нем, в одной из комнат, мечется Маргарита. Все ли с ней в порядке? Ему нестерпимо захотелось побежать к дому, в крови уже вовсю бушевал адреналин.

Они уже были у порога домика, когда услышали шум вертолета, летевшего на небольшой высоте, и, взглянув вверх, увидели нечто очень похожее на военную тяжеловооруженную машину, которая быстро приближалась к ним.

— Черт, что это? — закричал первый охранник, его собака залаяла и начала прыгать как одержимая.

Кроукер с силой ударил бандита своей биомеханической рукой в бок, и тот перевернулся от удара. Его собака взвилась в воздух, ее глаза горели злобой, страшные челюсти готовы были сомкнуться на плече детектива. Выхватив резиновую дубинку из кармана, Кроукер ударил собаку по морде и, мгновенно вынув крошечный шприце транквилизатором, ввел иглу ей в шею.

— Ай! — закричал второй охранник, и Кроукер, обернувшись, увидел, как тот упал. Пол Чьярамонте ударил его в висок рукояткой пистолета.

Взглянув на Кроукера, Пол спросил, перекрывая шум винтов вертолета:

— Ну, а теперь скажи, кто ты такой?

— Дядя Лью! — закричала Фрэнси, с разбегу кидаясь в объятия Кроукера. — Я знала, что ты нас найдешь!

Пол посмотрел на них, как показалось Лью, с некоторой грустью. Вероятно, в этот момент он почувствовал себя одиноким, как арктический айсберг.

Они поспешили в дом. Кроукер на ходу сказал Полу:

— Я все о тебе знаю, дружище.

— Нет, дядя Лью, не все, — вмешалась Фрэнси.

Пол взъерошил волосы на ее головке.

— Я обещал Фрэнси вытащить их отсюда и хочу сдержать свое слово.

Зашумели листья деревьев от порывов ветра, вызванного снижавшимся вертолетом. Кроукер перевел взгляд с Пола на воздушную машину.

— У нас осталось мало времени. Сколько здесь охранников?

— Двое, — ответил Пол. — Их было двое, когда мы с малышкой удирали отсюда. Может быть, сейчас их больше.

— Хорошо, — сказал Кроукер, держа наготове пистолет, который он отнял у волосатого охранника еще в доме. — Пошли!

Прежде чем постучать в дверь, Пол повернулся к Фрэнси и просил ее отойти на безопасное расстояние.

— Постой-ка здесь, договорились?

Девочка посмотрела на него, потом на вертолет, из которого выпрыгивали на землю люди в камуфляжной форме.

— Что происходит, дядя Лью?

— Побудь тут, крошка, — сказал он, и в этот момент дверь гостиничного домика приоткрылась, и Пол с силон рванул ее на себя.

Кроукер вломился в коридор, увидел охранника, выходившего из дальней спальни, и метнулся в сторону. Бандит выстрелил и попал в шкаф. Кроукер трижды выстрелил, и бандит рухнул в дверной проем. Больше он уже не поднялся.

Детектив обернулся, увидел, что Пол дерется с охранником, открывшим дверь, схватил стул и запустил им в бандита. Тот упал и тут же получил тяжелейший удар кулаком Чьярамонте. Не удержавшись на ногах, он рухнул на колени, и Пол с силой ударил его ребром ладони по шее.

Кроукер осматривал комнату за комнатой, но все они были пусты. Знаком приказав Полу спрятаться, он осторожно вошел в последнюю спальню, дверь которой была приоткрыта, и увидел королевской ширины кровать. Слева стоял туалетный столик и зеркало. Прямо перед ним была дверь в ванную.

Лью увидел Маргариту, с ногами забравшуюся на кровать. Ее широко распахнутые глаза были безумны, рот открыт в беззвучном крике. Почти в ту же секунду он заметил боковым зрением какое-то темное пятно, отраженное в зеркале, — кто-то прятался за открытой дверью. Сделав шаг к Маргарите, Кроукер выстрелил в дверь через левое плечо. Пули прошли ее насквозь, и он услышал звук падения грузного тела. Отодвинув дверь в сторону, детектив увидел третьего охранника. Значит, их все-таки было трое. Носком ботинка он выбил пистолет из рук бандита и наклонился, чтобы пощупать пульс. Его сердце не билось.

— К-кто?.. — простонала женщина.

Кроукер вышел из-за двери, стягивая на ходу латексные накладки.

— Это я, Маргарита!

— О Боже! — Женщина соскочила с кровати и упала в его объятия. — Лью! Господи!

Она прижалась к нему, и он поцеловал ее в шею. Прошло очень много времени с тех пор, как он последний раз обнимал ее, и теперь наслаждался мгновением.

— Все позади, — сказал он. — Ты и Фрэнси в безопасности.

* * *

Тецуо Акинага исчез, его нигде не было видно, но Николас заметил, что Джи Чи ускользнул через запасной выход, в темный и душный коридор, в конце которого виднелась еще одна дверь, слегка приоткрытая. Линнер осторожно двигался в темноте, пока не добрался до этой двери. Она оказалась обитой железом — пожарный выход. Он толкнул ее и выглянул в проулок. Там никого не было. «Интересно, почему Джи и Акинага побежали именно сюда?» — подумал он.

Вернувшись в коридор, Николас открыл свой глаз тандзяна — и пелена тьмы спала с его глаз. Он заметил в потолке квадратный люк и канат. Потянув за него, он увидел, как из люка выдвинулась маленькая лестница со стальными ступенями. Поднявшись по ней, Николас очутился в задней комнате салона видеоигр. Пробираясь мимо всякого хлама, он наткнулся на дверь. Она открылась прямо в освещенный яркими лампами салон, где рядами стояли игровые автоматы, экраны которых светились ультрафиолетовым светом. Над ними склонились, как загипнотизированные, подростки в черной кожаной форме — многие из них принадлежали к касте нихонинов. Их головы были покрыты татуировкой, обриты или выстрижены так, что оставалось лишь подобие гривы, в глазах застыла тяжелая злоба — результат избытка праздного досуга.

Николас оглядел помещение, которое оказалось довольно большим. По стенам бежали полосы неоновых огней, периодически образуя названия фирм — производителей видеоигр. В этой скорлупке текла своя жизнь — маленькие человечки на маленьких экранах играли жизнью и смертью, подчиняясь воле подростка, выпавшего из жизни своих родителей и страстно полюбившего эту вымышленную реальность, где можно не чувствовать ответственности и раскаяния за свои действия. Здесь смерть была ненастоящая, и подростки тоже чувствовали себя бессмертными, вне времени и пространства. Один вечер был похож на другой как две капли воды. Здесь не существовало ни прошлого, ни будущего.

Обойдя весь салон в поисках Джи Чи, Николас прошел мимо кассирши, восседавшей в пластиковой башне с неоновыми огнями, поднялся вверх по крутой лестнице и попал в другое помещение. Здесь было гораздо спокойнее, почти совсем тихо и прохладно. Стены украшали огромные черно-белые фотографии знаменитых киноактеров и рок-певцов, на которых они были изображены в роли героев фильмов-боевиков.

Несколько крошечных столиков расположилось вокруг небольшой возвышенной площадки, которую с трудом можно было назвать сценой. На ней стоял молодой человек, одетый в узкие, в обтяжку, брюки, рубашку свободного покроя и кожаный жилет. Наполовину выкуренная сигарета свисала у него изо рта. Он читал нечто, по ошибке принимаемое многими здесь за стихи. Перед каждым посетителем стояли чашечки кофе. В воздухе висел густой табачный дым.

Николас вошел в узкую кухню, блестевшую нержавеющей сталью, и, не обращая внимания на недоуменные вопросы поваров, тщательно осмотрел помещение. Никакого другого выхода не обнаружил — это был тупик. Вернувшись в кофейню, он еще раз внимательно огляделся. Ни Акинаги, ни Джи Чи здесь не было, зато на глаза ему попался знакомый нихонин. Николас подошел к столику, придвинул свободный стул и уселся рядом с парнем и его друзьями.

Кава бросил на него ленивый взгляд.

— Привет, — сказал он и крепко, подражая американским рокерам, пожал протянутую Линнером руку. Его белые как снег волосы выглядели жутковато в приглушенном свете.

Кивнув в сторону крошечной сцены, Николас спросил:

— И тебе нравится эта бодяга?

— А что, годится, — отозвался Кава, и его друзья за столом захихикали. Он пожал плечами. — В данный момент это то, что мне нужно.

Придвинувшись к Каве поближе, Николас ощутил запах винного перегара и подумал: «Интересно, принимает ли он наркотики?»

— Ты случайно не видел здесь двух убегавших мужчин? — Он вкратце описал Акинагу и Джи Чи.

В глазах парня промелькнул интерес.

— Охотишься? — спросил он в своей странной манере сокращать фразы до стенографического минимума.

Получив утвердительный ответ от Николаса, он стал перешептываться со своими дружками. Наконец сказал:

— Ребята ничего не видели, спроси у Майи. Но вряд ли она что-нибудь соображает...

Николас повернулся к японке с выкрашенными под блондинку волосами и лихорадочным блеском в глазах. Пожалуй, Кава был прав — если она что-то и заметила, то это прошло мимо ее застывшего в наркотическом сне сознания.

— Не переживай, — подмигнул Кава Николасу. — Если эти двое, которых ты ищешь, действительно были здесь, то я, кажется, знаю, куда они могли подеваться.

— Покажи!

Линнер пошел вслед за Кавой на кухню, где остро пахло свежесваренным кофе, лимонами и горячим молоком. Кофеварочный аппарат шипел, как змеиное гнездо. Позади вонючего туалета было место, использовавшееся для складирования пластиковых пакетов с мусором и отходами. Дальше была глухая стена.

Однако Николас увидел, что ни один из пакетов не был прислонен к этой стене. Кава подошел к ней и нажал на скрытую кнопку. Бесшумно отодвинувшаяся панель открыла взору маленький лифт.

Какое-то время Николас молча смотрел на эту картину, как если бы увидел кобру с раздутым капюшоном.

— На нем можно спуститься на улицу?

— Нет, этот лифт поднимается вверх, в ресторан.

— Ты знаешь, как он называется? — спросил Николас, предугадывая ответ.

— Конечно, — кивнул Кава. — «Пул Марин».

Это был ресторан, в который вели все нити. В нем работали Хоннико и Джи Чи, выполняя задание Майкла Леонфорте.

— Как ты думаешь, управляющий этого заведения здесь?

— Я видел его какое-то время назад, — ответил парень, — кажется, он собирался уходить. Впрочем, обожди, я посмотрю.

Кава скрылся в облаке пара, выпущенном кофеварочной машиной, и через минуту вернулся, ведя за собой лысеющего человечка небольшого роста с остренькой мордочкой и хитрыми глазками.

— Это Сута-сан, — сказал нихонин, и человечек поклонился.

Николас, отвесив ответный поклон, достал удостоверение Танаки Джина, опередив Каву, который уже собирался представить его управляющему, и заметил, как при виде этого документа в глазах нихонина мелькнуло неподдельное удивление. Однако он ничем его не выдал.

— Чем могу помочь? — поинтересовался Сута-сан.

— Прокуратура расследует в настоящее время дело о серийном убийстве, — сказал Линнер, и в его словах была доля истины. — Следствие привело к этому зданию. Не могли бы вы сказать, кто является его владельцем?

Сута потер ладони, явно довольный тем, что каким-то образом принимает участие в проведении расследования.

— Во-первых, это комплекс зданий — три отдельных сооружения, соединенных между собой сетью очень старых подземных ходов, во всяком случае, мне так рассказывали.

Его маленькие ручки двигались так, как будто он их все время мыл. Николас ждал, что управляющий сейчас назовет в качестве владельца зданий какую-нибудь корпорацию, за названием которой стоит Тецуо Акинага.

— Этим комплексом зданий, — продолжал Сута, — около десяти лет владела корпорация «Стернголд». А недавно комплекс купила компания под названием «Тенки».

У Николаса голова пошла кругом. Хозяином корпорации «Стернголд» был Родни Куртц, германский промышленник, которого Мик сделал жертвой своего ритуального убийства. А «Тенки» была собственной компанией Майкла.

— Так что же «Стернголд» скупила все три здания? — спросил Линнер.

— Когда хозяином стала корпорация «Стернголд», эти три здания уже продавались как одно целое.

— Могу я спросить, как вам все это стало известно?

Сута кивнул лысеющей головой:

— Мой отец основал небольшую риэлтерскую фирму, которой я сейчас владею. — Он сделал красноречивый жест: — А этот клуб — просто мое хобби. Несколько лет назад у меня умерла жена, а я привык, чтобы моя жизнь была наполненной.

— Значит, куплей-продажей занималась ваша фирма?

— Да, — ответил Сута, кланяясь.

Мозг Николаса лихорадочно работал.

— Так у кого же «Стернголд» перекупила эти здания?

Сута неловко переминался с ноги на ногу.

— Я бы не хотел об этом говорить.

Это было интересно, и Николас спросил:

— Почему? От прокуратуры у вас не должно быть секретов.

— А у меня их и нет. Однако я не хотел бы задевать личные интересы частных лиц...

— Так весь комплекс принадлежал частному лицу?

Сута кивнул:

— Да, давно, еще до войны, этот комплекс принадлежал Оками-сан.

Николасу показалось, что его ударили в солнечное сплетение. Переведя дух, он уточнил:

— Микио Оками, оябуну якудзы?

— Нет, — ответил Сута, — его сестре, Кисоко. Час от часу не легче!

— Так вы хотите сказать, что комплекс был продан семьей?

— Нет, — снова возразил Сута, — сделка заключалась от имени Кисоко Оками.

Николас был не на шутку озадачен. Что могло быть общего между Родни Куртцем и Миком Леонфорте и Кисоко Оками? На этот вопрос он никак не мог найти ответа. Внезапно все его стройные гипотезы разлетелись в пух и прах. Еще пять минут назад реальность казалась совершенно иной. Линнер почувствовал, что Сута выжидательно смотрит на него, и поклонился.

— Вы оказали нам большую помощь, Сута-сан, — сказал он официальным тоном. — Я обязательно отмечу это в своем отчете.

На лице Суты появилось выражение облегчения. После бесконечных поклонов он наконец вышел из кухни, оставив Николаса и Каву у закрытой двери к лифту.

— Охота становится все интереснее, — ухмыльнулся парень, и Николас заметил в его глазах искру любопытства.

— Похоже, что так.

Кава наклонил голову.

— Ты поедешь наверх? — Он имел в виду ресторан «Пул Марин».

— У меня нет выбора. — Николас протянул руку и нажал на кнопку вызова. Тут же послышался глухой звук механизма, плавно опускавшего кабину лифта.

Линнер вошел в темную кабину. Пахло женскими горьковато-сладкими духами и дорогим мужским одеколоном. Освещение кабины не работало. Лифт стал подниматься вверх, хотя Николас не успел еще нажать ни на одну из кнопок. «Интересно, произошло ли это автоматически?» — подумал он и вдруг почувствовал легкое дуновение воздуха у своей щеки. Что это, вентиляция? Вряд ли она имелась в столь узкой шахте совсем небольшого лифта. Линнер почувствовал, что теряет равновесие.

Неужели опять Кшира? Вряд ли. Пчелы в мозгу молчали. Николас все же почувствовал странную слабость во всем теле. Последнее, что промелькнуло в его голове, прежде чем он потерял сознание, было слово «газ». Линнер провалился в бездонную тьму.

Вест-Палм-Бич — Токио

Чезаре отпихнул груду мусора, ила, песка и гниющих листьев от выхода из подземелья, который находился у причала частных судов на озере, выбрался наружу, отряхнул с себя пыль и грязь, затем помог Веспер сделать то же самое.

Пока Бэд Клэмс возился с сигарообразной моторной лодкой, девушка пыталась рассмотреть, что происходит на вилле, территория которой походила на полигон военных учений. Как только вертолет приземлился, включили прожекторы. Пока из вертолета выпрыгивали федеральные агенты, голос, усиленный мегафоном, приказал всем находившимся на вилле сложить оружие и, подняв руки вверх, не двигаться с места.

Волнуясь за своих друзей, Веспер спросила:

— Неужели тебе нисколько не интересно, что там сейчас происходит?

Чезаре, проверяя уровень топлива в баках и готовясь отдать швартовы, ответил:

— Если моя жизнь меня хоть чему-нибудь научила, так это никогда не смотреть назад.

— Но это же твои люди! Ради тебя они рисковали своей жизнью, — пожала плечами девушка, — разве ты не чувствуешь себя обязанным им хоть чуточку?

Бэд Клэмс бросил на нее хмурый взгляд:

— Да они все до одного жадины, глупцы и, по сути, лентяи.

— Но они верны тебе.

Чезаре махнул рукой:

— Для этого я мог бы просто завести собаку. Ну давай забирайся в лодку, поехали!

Он быстро завел мотор, лодка отошла от причала и описала правильную дугу, оставляя за собой фосфоресцирующий след. Проходя мимо небольшого островка, на котором размещалась база береговой охраны, Чезаре прибавил скорость. Лодка тут же поднялась на подводных крыльях, двигатель загудел, звук от него разносился по всему озеру. Вскоре причал совсем скрылся из виду.

Вед Форрест, одетый в камуфляжную форму, выпрыгнул из вертолета, сердце его сильно билось. В правой руке у него был автомат. Он поднял вертолет в воздух сразу же после того, как получил электронный сигнал с домашнего аппарата Кроукера.

Его люди уже окружали итальянских головорезов, которые были потрясены военной мощью правительства США. Форрест, пытаясь перекричать шум винтов вертолета, властно отдавал команды в микрофон, встроенный в шлем. По правде говоря, он чувствовал себя слишком большим и неуклюжим в пуленепробиваемой одежде, однако правила есть правила, и он не мог делать исключений. Вчера он позвонил своей дочери, чтобы поздравить ее с днем рождения, в трубке слышались звуки музыки, шумели гости. Отец и дочь поговорили минут пять, но Вед, после того как положил трубку, тут же осознал, что не помнит ни одного слова из того, что она ему сказала. Во время разговора он был слишком занят мыслями о том, что ему бы очень хотелось оказаться там, на вечеринке, вместе с дочерью, хоть раз в жизни присутствовать при столь важном для нее событии. Но Вед не мог себе этого позволить из-за своей службы. Действуя почти импульсивно, он тут же перезвонил дочери, но она уже куда-то вышла. Один из гостей пообещал найти ее и позвать к телефону. Прождав у аппарата минут пять, вслушиваясь в звуки музыки и взрывы смеха, он наконец повесил трубку. Что ж, у него и так было полным-полно работы.

Теперь Форрест был занят расстановкой своих людей. Отдавая распоряжения, он расхаживал по территории виллы в сопровождении вооруженного адъютанта. Из дома выводили под конвоем люден. Других наемников вытаскивали из зарослей у забора, где они пытались либо спрятаться, либо бежать от агентов. Не было сделано ни одного выстрела.

Впрочем, Чезаре Леонфорте нигде не было видно, и Форрест приказал немедленно и самым тщательным образом обыскать весь дом. В гостевом домике он нашел Кроукера, который спорил с тремя вооруженными агентами, взявшими под стражу миловидную, но совершенно растрепанную женщину с темными волосами и светлыми глазами. Форрест сразу же узнал Маргариту. Рядом с ней стояла девочка лет семнадцати, не больше, «Это ее дочь», — догадался Вед и взглянул на незнакомого ему смуглого человека.

— Маргарита Гольдони де Камилло, — сказал Форрест официальным тоном, которому он научился на курсах повышения квалификации в академии штата Виргиния, — вы обвиняетесь в убийстве некоего Франко Бондини по кличке «Рыба». — Он вынул наручники. — Три свидетеля независимо друг от друга опознали в вас ту самую женщину, которая застрелила мистера Бондини на Парк-авеню и...

— Что? — Маргарита искренне удивилась. — Но я же защищалась!

— Может, и так, а может, иначе. — Форрест защелкнул на ее запястьях наручники и зачитал права, которыми обладала арестованная.

— Но я ни в чем не виновата! — закричала Маргарита. Она переводила взгляд с Кроукера на Форреста и наконец взмолилась: — Лью!

Кроукер, сдирая с себя остатки латексных накладок, сказал:

— Вед, что ты делаешь? Они убили ее водителя...

— Телохранителя, — возразил Форрест. — Чем, ты думаешь, занимается эта дамочка?

Детектив шагнул к Веду:

— Они застрелили сидевшего рядом с ней человека и собирались то же самое сделать и с ней. Ни один суд присяжных не вынесет Маргарите обвинительный приговор. И ни один окружной прокурор не станет предъявлять ей обвинение в убийстве. По закону она имеет право защищаться, если ее жизнь находится в опасности. Это называется «самооборона».

— Если ты уже закончил, позволь мне тоже высказаться. Убирайся с моих глаз долой! — заорал Форрест.

— Как же, жди!

— Послушай, Лью, у меня имеется официальное предписание возбуждать дела против оставшихся семей, а она — одна из Гольдони!

— Тут нет никакого дела, это фарс! — ответил Кроукер. — Правительство ведет двойную игру, а тебя используют в качестве козла отпущения.

На могучей шее Форреста вздулись жилы.

— Я сказал, убирайся к черту и не стой у меня на пути!

Кроукер сделал еще один шаг к Форресту и, понизив голос, произнес:

— Ради Бога, Вед, сними с нее наручники. Ей тут такое пришлось пережить! Бэд Клэмс похитил ее вместе с дочерью.

Глаза Форреста сверкнули недобрым огнем.

— Убирайся, или, клянусь Богом, я арестую тебя вместе с этой дамочкой.

Протянув руку, он дернул за цепочку наручников так, что Маргарита была вынуждена сделать шаг вперед.

— Мам!

— Спокойно, детка, — попытался удержать ее Пол, но Фрэнси вырвалась и, подбежав к Форресту, горячо заговорила, размахивая руками.

— Да уберите же ее от меня! — взревел Вед.

Опередив федеральных агентов, Кроукер подхватил девочку и прошептал ей на ухо:

— Перестань, ни к чему хорошему это не приведет.

Фрэнси плакала на груди Лью, уткнувшись лицом в его плечо. Он понимал, что сердце Маргариты разрывается на части. «Интересно, приходилось ли ей когда-нибудь оказываться в роли арестованной? В любом случае, — думал Кроукер, ей ни за что на свете не хотелось бы, чтобы это произошло на глазах у ее дочери». Шатаясь, Маргарита послушно вышла вслед за Форрестом.

* * *

Николас услышал далекий шум. Он нарастал, постепенно превращаясь в странную мелодию, которая показалась ему знакомой. Где-то он уже слышал ее. Это была пьеса Рихарда Вагнера «Песнь Земли».

Подобно ныряльщику, поднимающемуся из глубины, он ощутил непреодолимое желание глубоко вздохнуть, попытался сделать это, но ничего не вышло — легкие отказывались работать. Тогда, сконцентрировав психические силы, он хотел открыть глаз тандзяна, но что-то мешало, сковывало, как паутина, ему никак не удавалось найти кокоро, центр всего сущего. Разум Николаса застыл, как муха в янтаре. С великим трудом ему удалось выстроить логическую цепочку мыслей и открыть глаза. Вокруг себя он увидел пустую комнату и испугался. До его сознания дошло, что он висит вниз головой. Наискосок, у противоположной стены, на цепи висел Микио Оками. Рядом с ним стояла капельница, подсоединенная к его левой руке: Повернув голову, Николас увидел, что такая же капельница стоит рядом с ним, в его вену медленно вводится та же самая жидкость, что и Оками. Повернувшись в другую сторону, он увидел третью цепь и капельницу, но человека там не было.

— Оками-сан, — прошептал он. Сердце его тяжело билось.

Никакого ответа.

— Оками-сан! — позвал Николас громче.

Кайсё открыл затуманенные глаза, несколько раз поморгал, как сова, очутившаяся на дневном свету.

— Линнер-сан, — тяжело вздохнул старик, еле ворочая языком. — И ты попался в эту ловушку.

— Не отчаивайтесь и не теряйте надежды, — сказал Линнер. — Мы выберемся отсюда.

Оками посмотрел на него таким взглядом, что по спине Николаса пробежала дрожь.

— Всех нас ждет смерть, — медленно проговорил кайсё. — Наш единственный долг — сделать так, чтобы она не была бессмысленной.

— Мы не умрем, мы спасемся, — убежденно произнес Николас.

Микио Оками попытался улыбнуться.

— Пусть смерть не будет бессмысленной, — тяжело прохрипел кайсё, и глаза его закрылись в новом приступе оцепенения, вызванном наркотиком.

— Оками-сан!

Ответа не последовало. Николас с трудом попытался осмыслить происшедшее. Он был в клубе, потом преследовал Джи Чи. Коридоры, звуки, яркие огни, тени, крепкий запах горячего кофе — все это хороводом мелькало в голове Николаса. И вдруг вспышка света в кромешной тьме — он вспомнил, как, поднимаясь в лифте, похожем на гроб, почувствовал дуновение воздуха у щеки. Это был газ, он попал в ловушку. Интересно, какое отношение к этому могли иметь Хоннико, Кава, Сута? Перед ним возникло ухмыляющееся лицо Кавы, он вспомнил, что тот, подняв кверху большие пальцы рук, сказал на прощание: «Сегодня прольется кровь».

Снова зазвучала мелодия «Песни Земли», и Николас осознал, что в комнате кто-то есть. Этот человек двигался, что-то делая руками, и не переставал напевать себе под нос. Потом обернулся, посмотрел прямо в лицо Линнера и поднял его голову за волосы.

— Как чувствуем себя? — Он поправил капельницу. — Нравится в нашей берлоге?

Бледный свет, сочившийся откуда-то сверху, осветил лицо говорившего, и Николас узнал в нем Мика Леонфорте.

— Это и есть «Тенки», где твой отец плел свои паучьи сети вскоре после войны, — ухмыльнулся Мик. — Да, тебе пришлось совершить целую одиссею, чтобы очутиться здесь. — Он поджал губы в притворном сочувствии и покачал головой. — Жаль только, что в отличие от Одиссея у тебя не было доброй богини-советчицы. — Он широко развел руками. — Ты останешься здесь, пока я буду совершать бескровный захват власти в твоей обширной империи. — Он погладил Николаса по щеке. — О эта сладкая месть!..

Внезапно голос Леонфорте изменился, стал несколько напыщенным, он заговорил как оратор:

— Должен признать, ты отлично поработал. Ты соединил деньги и власть, вовремя проглотил компанию «Томкин индастриз», рискнул перейти от производства компьютерных чипов к аппаратному обеспечению, волоконной оптике, продвигая свои изделия на всех доступных тебе рынках сбыта. И, наконец, венцом твоих достижений стал проект Трансокеанической киберсети. — Он кивнул. — О да! Ты действительно отлично поработал. Почти так же хорошо, как это мог бы сделать я, не будь и вынужден прятаться в тени, чтобы не попасть в лапы закона. — Мик захохотал. — Какого закона? О чем это я? Ведь закон — это я сам! — Он отпустил волосы Николаса. — Однако ты переборщил. — Он кивнул в сторону Оками: — Ты подпал под влияние этого дедушки и его страхов. Защищая его от возможного нападения, ты почти на два года выпал из деловой активности «Сато». Это слишком много в наше-то время. Черт возьми, ведь в твоем деле даже двухмесячное отсутствие — непозволительная роскошь. Ты утратил деловое чутье, выпал из деловой орбиты, потерял способность прогнозировать события. — Он снова усмехнулся, возясь с капельницей. — Ники-малыш, ты сам выставил свое слабое место напоказ, и я не преминул вонзить в него зубы, как и подобает хищному животному, каковым я являюсь. И все шло хорошо, но... — Мик нахмурился. — Должен тебе сказать, что-то мне все время мешало. Знаешь, между нами существует что-то общее, некая связь. Почему? Наши отцы тоже были связаны между собой, играя жизнью друг друга и принося друг другу ужасные несчастья. Совсем как мы с тобой. Я много раз спал с твоей бабой, и ей это нравилось, что бы она ни говорила тебе. — Он прищелкнул пальцами. — И это не просто слова! — Мик повернулся, чтобы взять портативный магнитофон. Вставив кассету, нажал на клавишу воспроизведения и поднес аппарат к уху Николаса. — Вот, послушай-ка сам...

Николас старался отключить свое сознание, не воспринимать звуков, доносившихся из магнитофонных динамиков, но его организм, уже отравленный наркотиком, не подчинялся. Ему пришлось выслушать все стоны, вздохи, нежные слова, сказанные шепотом, медленно нарастающую агонию страсти и вскрик наслаждения. Был ли это голос Коуи? Нельзя было ответить на этот вопрос утвердительно из-за искажений на пленке. К тому же его разум был затуманен действием наркотика. И все же такая возможность существовала, а этого было уже вполне достаточно для Мика.

— По твоему лицу вижу, что попал в цель, — сказал Леонфорте, выключил магнитофон и опустился на колени перед лицом Николаса. — Я хочу, чтобы ты знал, для меня это очень важно. То, что я делаю с тобой, с теми, кого ты любишь, со всем тем, на что ты потратил столько лет упорного труда, — все это я делаю не из-за того, что когда-то произошло между нашими отцами. — Он говорил так, как будто его слушала невидимая толпа людей. — Пусть их души, которые наверняка сейчас в аду, продолжают враждовать. Я не хочу быть связанным чьим-то прошлым. В конце концов я — деконструкционист по убеждениям. Я отвергаю прошлое и не признаю его. Я использую историю в своих собственных целях и правильно истолковываю произошедшее. К черту так называемые факты! Историки — это банда преступников, препятствующих развитию человечества.

Мик высоко поднял голову, и в бледном свете черты его лица приобрели сходство с опасным морским чудовищем, внезапно всплывшим на поверхность.

— Все мы только провозвестники будущего, рискующие участвовать в великой игре случайностей, затеянной, Зевсом, Иовом, Одином — как там еще люди называют божественного ребенка Гераклита? И мы тоже дети великого философа Гераклита, потому что нам известно, что он сотворил — ведь эта постоянная борьба и смена власти и есть естественный порядок развития всей Вселенной.

Растянутые в улыбке губы Леонфорте обнажили ряд сияющих зубов.

— Я не могу, да и не буду, мстить за то, что полковник Линнер сделал с моим отцом, потому что для этого требуется иметь совесть, а я как раз этим качеством не обладаю. Теория общественного договора, Ники-малыш, столь глубоко почитаемая цивилизацией, есть не что иное, как самое страшное насилие, совершенное над человеческими существами. Я охотно отдал бы себя на растерзание и пытки в так называемых концентрационных лагерях, о которых рассказывают сказки, если только такие лагеря вообще когда-нибудь существовали, чем отдавать свой ум и силы обществу. Требовать от человека, чтобы он был мирным общественным существом, — это все равно, что просить рыбу научиться жить на суше. Общество стремится уничтожить саму суть человека, первородный ихор[3], подаренный нам богами. И я согласен с Ницше, который говорит, что когда-то мы вели счастливую жизнь, почти как боги — мы свободно бродили в первобытной дикости, воевали друг с другом и не боялись вступать в конфликт и пускаться на поиски приключении.

Мик уставился в затуманенные наркотиком глаза Николаса.

— Понимаешь, все это было у нас в крови, на уровне инстинкта. И что с нами сделал общественный договор? Нам сказали: «Забудьте ко всем чертям все инстинкты, они несут зло, они постыдны и ненормальны». Общественный договор не только кастрировал человека, но и запихнул его в смирительную рубашку. Однако обществу не удалось до конца уничтожить наши инстинкты, оно сумело лишь придавить их на время.

Он поднялся во весь рост и вытер руки о штаны.

— Вот так и началась тонкая игра в скрытое удовлетворение инстинктов, извращенное и нездоровое, хотя изначально мы привыкли к простому и открытому удовлетворению этих инстинктов, как и подобает человеку. Но дело зашло еще дальше. Изолированность и недостаток притока внешних врагов привели к тому, что человек стал преследовать, наказывать и терроризировать самого себя. Я уверен, что ты, прожив в Японии так много лет, знаком с этим особым видом насилия, которое постепенно копится и жестоко подавляется в людях. И когда наконец оно находит выход, это приводит к ужасающим последствиям. Вот так все и случилось — лишенный возможности вести себя как прирожденный охотник и убежденный в том, что его естественные инстинкты хищника преступны, человек потихоньку сошел с ума. Оглянись вокруг себя, посмотри на этот мир, и ты сразу поймешь, что я говорю сущую правду. Куда посмотреть? Босния, Руанда, Камбоджа, Россия, Украина, Ирак, Гаити, Колумбия, Италия, Германия, Соединенные Штаты... Продолжать? — Он отвернулся. — Не имеет смысла. Ненависть полыхает как отравленная кровь в жилах всего мира. Нами руководит безумие, всеобщее, тотальное безумие!

Мик выхватил свой кинжал. Дамасская сталь блеснула темным отливом. Он повернул клинок так, что высветился тончайший узор бороздок на лезвии.

— Итак, здесь нас с тобой двое, мы — зеркальное отображение друг друга, свет и тьма, солнечный луч и тень. — Он притворно прислушался. — Что? Ты говоришь, добро и зло? — Он покачал головой словно мудрец. — Нет, Ники-малыш, такое сравнение не имеет смысла. Мы оба переступили эту грань и оказались по ту сторону добра и зла. Иначе мы бы ненавидели друг друга, а ведь это не так. — Он пожал плечами. — По крайней мере, я не испытываю к тебе никакой ненависти. Одному Богу известно, что ты думаешь обо мне. — Он залился грубым хохотом, и стены комнаты отразили от себя этот жуткий смех. — Мы с тобой — противоположности, но не равны по величине. И знаешь почему, Ники-малыш?

Одной рукой Мик снова схватил Николаса за волосы и стал с яростью дергать его голову то в одну, то в другую сторону.

— Потому что ты еврей. Твой отец всю жизнь страдал от этого фатального изъяна, и ему частенько приходилось скрывать сей прискорбный факт. Хоть ты и прожил на Востоке так долго, что даже кожа у тебя пожелтела, но тебе не удастся скрыть то, что ты получил в наследство от отца — еврейскую кровь. И я просто не могу ненавидеть тебя, потому что ты представитель низшей касты, ты настолько ниже меня, что я не могу испытывать по отношению к тебе такое сильное чувство, как ненависть.

Не говоря больше ни слова, Мик повернулся на каблуках и подошел к кайсё. Леонфорте был странно спокоен и неподвижен, разглядывая беспомощное тело старика, и что-то внутри Николаса вздрогнуло и беззвучно закричало: «Нет, только не это!» Он отчетливо понял, что это было началом шаманского ритуала. Леонфорте взывал к силам, которые должны были помочь ему совершить акт первобытной магии.

Николас тщетно пытался сопротивляться действию наркотика. Он с уверенностью ясновидящего мог предсказать сейчас, что произойдет в следующие мгновения. Разум отчаянно взывал к телу, но действие наркотика было неодолимо.

Губы Мика тронула слабая улыбка.

— Вот оно, — сказал он. — Ты тоже знаешь, что настал твой час.

Николас хорошо понимал, что сейчас произойдет. Когда-то он уже сталкивался с ритуальными убийствами. Кроме того, совсем недавно видел ужасные останки жертв Мика.

Он тщетно пытался собраться с мыслями. Действие наркотика в такой огромной дозе было нервно-паралитическим, хотя и очень замедленным. Поскольку этот наркотик вводил сам Леонфорте, можно было предположить, что это яд Банх Том, тот самый, действие которого испытал на себе Каппа Ватанабе. Теперь Николас знал, как ускорить вывод яда из организма, потому что он уже делал это с инженером, спасая тому жизнь. Правда, ситуация была совершенно иная. Медленное и непрекращающееся поступление яда в кровь через капельницу не давало Линнеру возможности сконцентрировать усилия на расщеплении яда. И все же он заставил себя сделать это, скрипя зубами и до крови кусая губы. Наконец ему удалось начать процесс расщепления, но он шел так медленно, что почти не оказывал никакого влияния на состояние пленника.

Тем временем атмосфера в комнате сгущалась.

— Оно пришло! — В крике Мика слышался триумф, похожий на победный рык волка, вонзающего зубы в беззащитное мягкое брюхо оленя. Леонфорте взмахнул рукой с зажатым в ней клинком, и дамасская сталь по самую рукоятку вонзилась в грудь Микио Оками. В комнате запахло скотобойней, и темная кровь потоком хлынула из раны кайсё.

Побережье Флориды — Токио

Выйдя в открытое море, Чезаре Леонфорте преобразился. Он стал похож на акулу, вернувшуюся в родную стихию. Наблюдая за тем, как он управляет лодкой, уверенно читает карты и стоит у руля, Веспер думала о том, что все его заботы остались далеко-далеко, и, кажется, его ничто уже не тревожит. Да, это выглядело бы именно так, будь Чезаре другим человеком. Но он оставался самим собой. За те дни и ночи, которые девушка провела вместе с ним, она стала понимать его лучше, чем сама того хотела. У Леонфорте не было никаких привязанностей. Он не знал, что такое верность и преданность, ему было ровным счетом наплевать на всех и все, кроме себя самого. Если когда-то он и обладал человеческой способностью любить, то теперь это чувство начисто отсутствовало в его испорченной, извращенной натуре. Чезаре с презрением относился к своему отцу и в то же время горел желанием перещеголять его. Он не скрывал презрения к своей сестре Джеки, но всегда мысленно искал ее одобрения своим действиям и поступкам. Он являл собой сплошной узел противоречий, находившихся в состоянии постоянной войны друг с другом. Это была адская и совершенно непредсказуемая смесь пороков и иных качеств, отдаленно напоминавших достоинства.

— Черт бы побрал этих федералов, — сказал Бэд Клэмс, предвидя неизбежную встречу с катером береговой охраны CGM-1176. — Вечно сидят у меня на хвосте. А я-то думал, мне удалось их приручить, что они у меня в кармане. Однако у этих федералов больше голов, чем у гидры. — Он говорил об этом почти спокойно, с какой-то холодной яростью, как бы разговаривая сам с собой. «Интересно, — подумала Веспер, стоя чуть позади него, — помнит ли он о моем присутствии?»

— Придется перестроиться, — продолжал Чезаре, — наладить новые связи и заставить их снова плясать под мою дудку.

Веспер прикрыла глаза. Вдалеке уже был виден катер береговой охраны. Казалось, он нежился на океанской глади с заглушенными моторами. Чезаре тоже увидел его и тут же изменил курс. Лодка замедлила ход, прошла еще сотню ярдов, и Леонфорте заглушил мотор. Он приказал Веспер бросить якорь, и она привела в действие его электронный механизм. С тихим всплеском якорь ушел на дно.

Катер береговой охраны был уже так близко, что девушка могла разобрать его номер. Капитаном на этом катере был Мило. Она услышала глухой рокот дизелей, и катер, выпустив маленькое облачко синеватого дыма, двинулся им навстречу.

Они взошли на борт судна без всяких происшествий, и капитан отдал приказ развернуть катер. Казалось, Чезаре не замечал присутствия Мило на судне. Обращаясь к нему, он ограничился всего лишь несколькими фразами:

— Дома дела плохи. Мы не вернемся на нашу лодку. Лейтенант согласно кивнул. Его белоснежная форма и аккуратно подстриженная бородка придавали ему сходство с гончей, готовой к собачьим бегам. На какое-то мгновение его глаза остановились на Веспер, как бы ожидая дальнейших объяснений. Она улыбнулась ему и, пока Чезаре занимался проверкой оружия на борту катера, предназначенного для обмена на кокаин, проскользнула в рубку.

— Что это с ним? — спросил Мило, едва заметно шевеля губами.

Стоя вплотную к лейтенанту, она увидела тонкую сеточку морщин в уголках его глаз и рта. Как обычно, глаза молодого человека скрывались за зеркальными стеклами солнечных очков.

— На виллу налетели федералы, — тихо ответила девушка. — В военном вертолете. Мы были на волосок от гибели и спаслись только чудом...

Тонкие губы Мило, казалось, стали еще тоньше, превратившись в ниточки, что означало серьезную озабоченность.

— Пожалуй, мне стоит поговорить с ним. Наши торговые каналы могут оказаться в опасности. — Он осекся, почувствовав на своей руке прикосновение Веспер.

— Я бы на твоем месте не стала сейчас лезть к Чезаре с разговорами, — сказала она. — Он просто снесет тебе башку.

— Похоже, что так, — отозвался Мило.

Дав необходимые указания рулевому, стоявшему у штурвала, он сделал знак Веспер, и она отошла вслед за ним в уединенную часть рубки.

— Послушай, — зашипел лейтенант, совсем близко наклонившись к девушке, — вся моя карьера может полететь к черту, понимаешь? Вся моя жизнь зависит от этой операции.

— Каналы в УНИМО? Ты это имеешь в виду? — Она говорила о сверхсекретном правительственном проекте по новейшим видам оружия, часть которого Бэд Клэмс хотел продать самым крупным зарубежным покупателям.

— Ну конечно, — ухмыльнулся он. — Неужели ты думаешь, что я стал бы связываться с заурядной контрабандой кокаина? Да зачем? Слишком много латиноамериканцев замешаны в этот бизнес, и они ни за что не пустят туда ни одного чужака. Нет, я ввязался во все это только ради оружия. Своего рода хобби, понимаешь?

Веспер поддакнула, стремясь поддержать разговор.

— Как бы там ни было, — сказал лейтенант, облизнув губы, — я слишком много поставил на карту в этой игре, понимаешь, о чем я? Босс попал туда только благодаря моим связям, соответственно, я хочу получить за это свою долю прибыли. Я игрок, а не рядовая пешка-исполнитель, и теперь, когда появилась реальная угроза срыва, я не хочу быть замазанным ни в чем.

— Другими словами, ты не хочешь, чтобы тебя призвали к ответу.

Она видела, как морщинки вокруг глаз Мило обозначились еще резче.

— Я хочу выйти из этого дерьма чистым.

Девушка чувствовала, что он был крайне испуган. Лейтенант любил свое дело и балансировал на грани беззакония. Вероятно, ему это надоело, и он решил предпринять нечто более прибыльное, хотя и опасное, и, когда такая возможность представилась, он, не думая о последствиях, тут же ухватился за нее. Мило хотел быть игроком, а не пешкой, но к провалу не был готов.

— Не совершай преступлений, если не уверен в своих силах.

Мило подпрыгнул на месте, как будто его ударило электрическим током.

— Какого черта! Я всегда в себе уверен!

— Ладно, я могу все уладить, — сказала Веспер.

— Ну да? Да кто ты такая? Царица Савская, что ли?

— Я тот человек, который может избавить тебя от привлечения к ответственности. — Она посмотрела на лейтенанта. — Ведь ты же хочешь спасти свою задницу. Мило?

Она слышала его шумное дыхание и, даже не видя его лица, знала, что он смотрит на Чезаре. Леонфорте никогда не был предан своим людям, так почему же они должны хранить верность своему хозяину?

— Если бы он только узнал... — Мило говорил о Чезаре, и Веспер отлично его понимала.

— Он ничего не узнает, предоставь это мне. — Девушка немного помолчала. — Ну, согласен?

Лейтенант снова повернул голову, и зеркальные стекла его очков сверкнули в солнечном свете.

— Это наверняка?

— Гарантирую, — ответила она.

Молодой человек облизнул губы и кивнул в знак согласия.

Веспер решила тут же, без всякого промедления, вытащить из Мило все подробности относительно того, как им удалось пробраться через все многочисленные системы, но тут Чезаре позвал ее на корму катера. Она, даже не взглянув на Мило, пошла на зов с покорностью собаки.

Чезаре в ярости размахивал руками.

— Ты только посмотри сюда! — прокричал он, перекрывая рев моторов. Он показал ей на один из ящиков, верхняя крышка которого, обклеенная правительственными пломбами и печатями, была чуть приоткрыта.

Веспер наклонилась вниз, чтобы посмотреть туда, куда показывал Чезаре, и он вдруг так сильно сдавил ее шею сзади, что у нее искры посыпались из глаз. Прежде чем девушка смогла перевести дыхание, он зажал ее голову между крышкой и краем ящика с оружием. Мило, наблюдавший за ними из затененной части рубки, отвернулся. Чезаре одним движением приставил к ее уху дуло пистолета.

— Ну, сучка чертова, — задыхаясь выдавил он. Его лицо было искажено яростью. — Ты думала, тебе все сойдет с рук?

Полузадушенная, ощущая сильную боль в шее, она с трудом пролепетала:

— Что сойдет с рук?

Чезаре ударил ее по затылку.

— Это ты продала меня федералам!

* * *

Перед глазами Николаса висел странный предмет треугольной формы темного цвета. Почувствовав исходивший от него запах, Николас с трудом удержался от рвоты. Процесс расщепления яда в его организме шел очень медленно.

— Вот она! Власть, сила!

Леонфорте держал в своей руке сердце Микио Оками и, пока Николас в ужасе рассматривал его, вонзил в него свои зубы. Он был весь с ног до головы покрыт кровью, как мясник на бойне. Николас не мог смотреть на раскачивающийся труп того, кто совсем недавно являлся кайсё якудзы, а теперь превратился в обыкновенный кусок мяса.

Мик жевал сердце Оками медленно, вдумчиво, с чувством, не говоря ни слова. Николас понял: время речей миновало, настало время действовать. Он знал очень много о шаманизме. Например, ему было известно, что энергия человеческих внутренних органов вселяла громадную силу и сверхвыносливость в того, кто их поедал. И чем более знаменитым был воин, внутренности которого поглощались, тем больше сил и выносливости они придавали тому, кто их пожирал. При этом достигалась еще одна цель — вырезая жизненно важные органы врага и съедая их, можно было лишить его возможности родиться вновь.

Наконец Леонфорте покончил с сердцем и, подойдя к трупу, ловким и с виду небрежным движением отхватил еще один кусок. Затем вернулся к Николасу, неся в руках нечто багровое и скользкое — это была печень Оками. Мик прижал ее к груди Николаса и начал что-то бормотать на странном вьетнамском диалекте.

— Ты болен, — сказал он. — Неизлечимо болен своим еврейством. Оно подобно раку крови. Впрочем, если мне того захочется, я мог бы спасти тебя от этой болезни. — Мик рассмеялся гортанным смехом, губы и подбородок его были запачканы запекшейся кровью.

Прикрыв глаза и слегка покачиваясь всем телом в трансе, он снова принялся бормотать какие-то заклинания, потом поднес ко рту печень и с животным рычанием принялся поедать ее кусок за куском. Странно, но он не глотал эти куски, а просто держал их во рту.

Приблизив свою воняющую морду к лицу Николаса, он сказал с полунабитым ртом:

— Ешь! Ешь!

Он совал куски печени в рот Николасу, но тот крепко-накрепко сжал губы. Хищно улыбнувшись, Мик со всей силой ударил Линнера в солнечное сплетение. Задыхаясь от боли, тот раскрыл рот, и Мик в страшном поцелуе прижался своим ртом к губам Николаса и вытолкнул ему в глотку куски печени. Потом с силой сдавив ему челюсти, прошипел в ухо:

— Глотай, Ники-малыш, иначе Оками задушит тебя до смерти.

Конвульсивным движением Николас проглотил то, что застряло у него в горле.

— Так-то лучше, — кивнул одобрительно Мик, — гораздо лучше.

Он продолжал пожирать печень, разрывая ее зубами и сверкая глазами. Закончив жуткую трапезу, он произнес:

— С тобой я еще не закончил. Нам осталось сыграть еще один акт.

Он нежно, почти любяще прикоснулся к Николасу.

— Отдохни, — абсолютно спокойным голосом сказал он. — Очень скоро тебе понадобятся все твои силы.

* * *

— Договоримся? О чем договоримся?

Вед даже не взглянул на Кроукера. Они стояли посередине двора, где Форрест выслушивал донесения своих офицеров. Сообщения были нерадостными: Чезаре Леонфорте нигде не было, и никто не имел ни малейшего понятия, как ему удалось исчезнуть, Форрест дал волю своей необузданной ярости, и в течение пяти минут все вокруг него испытали на себе его грубый нрав. Казалось, даже видавшие виды полевые офицеры и те готовы были сквозь землю провалиться.

Усилием воли Кроукер сдержался и не сказал ни слова, когда узнал, что Веспер тоже куда-то пропала. Он-то знал, где она была. К тому же ему было известно, где находился и Бэд Клэмс. Или, точнее, где он будет примерно через час — на борту катера береговой охраны CGM-1176. Это был его последний козырь, с помощью которого он мог вызволить Маргариту. И где-то в глубине души Лью сейчас молился, как делал это ребенком каждый вечер перед сном, чтобы Бог помог ему спасти любимую.

Вокруг него царил хаос, который мог быть вызван только правительством США, когда оно объявило чрезвычайное положение или же начало военных действий. Вооруженные до зубов люди в камуфляжной форме и с разрисованными лицами бегали туда-сюда, выкрикивая команды или выслушивая последние сообщения подчиненных. Головорезов Леонфорте с поднятыми за голову руками уводили под конвоем. Был слышен треск полевой рации на вертолете. И в центре всего этого находился Форрест. Он стоял, выпрямив спину и дирижируя действиями солдат, похожий на настоящего, одетого в смокинг дирижера. Кроукер чувствовал, как от всего существа Веда волнами исходило удовлетворение: ура! снова война!

Однако у этой войны, как и у любой другой, была своя обратная сторона — несмотря на все усилия, главный враг ускользнул от элитных войск.

— Давай договоримся, Форрест, — повторил сквозь зубы Кроукер.

— Я не хочу ни с кем договариваться, — кратко ответил Вед.

— Конечно, хочешь, — сказал Кроукер, — просто ты об этом еще не знаешь.

Форрест отпустил одного из своих офицеров и повернулся к детективу. Тот, имея некоторый опыт проведения психологического воздействия в качестве помощника окружного прокурора, прижал к себе рыдающую Фрэнси. Лью всем телом чувствовал, как девочка дрожит, не сводя глаз с закованной в наручники матери.

Форрест мрачно проворчал:

— Ты что, бредишь, парень?

— Может быть, но мне так не кажется. — Кроукер подошел поближе и, понизив голос, продолжил: — Послушай, Вед, мы действительно можем с тобой отлично поладить. У тебя есть то, что нужно мне, — Маргарита де Камилло.

— Да, она в моих руках, и останется со мной. — Однако за холодным скептицизмом Форреста угадывался огонек заинтересованности. — А что есть у тебя, что могло бы меня заинтересовать?

— Чезаре Леонфорте.

Типично американское лицо Веда помрачнело.

— Хочу сразу предупредить тебя, дружище, если ты располагаешь какой-нибудь информацией о Леонфорте, лучше скажи мне все сейчас же, иначе тебе будет предъявлено обвинение в отказе от содействия закону.

— Не надо угрожать, друг, — мягко сказал Кроукер.

— Я не отдам тебе госпожу де Камилло, забудь об этом, — взбрыкнул Форрест, возмутившись тем, что Кроукер обращается с ним слишком фамильярно.

Однако Кроукер видел, что он старался не смотреть в заплаканные глаза Фрэнси.

— Но тогда ты упустишь Леонфорте, — сказал он.

— Что ж поделаешь, — Форрест почувствовал прилив желчи.

— А вместе с ним и кокаиновую ниточку.

— К черту! Найдется другая!

— И его каналы в УНИМО.

При упоминании УНИМО Форрест чуть не подавился. Он уже открыл рот, чтобы сказать что-то, как явился с сообщением один из его идиотов. Вед чуть было не свернул ему башку, и офицер ретировался, побледнев как полотно. Форрест принялся жевать губами, как обезумевшее животное в клетке. Наконец его бегавшие глаза остановились на Фрэнси. Не говоря ни слова, Вед долго смотрел на нее и наконец выпалил:

— Черт бы вас всех побрал!

* * *

— Похоже, ты окончательно потерял мозги, — сказала Майя. — А что тебе известно о нем?

— Он клево ездит на мотоцикле, — ответил Кава.

Он стоял у шахты крошечного лифта, который несколько минут назад поднял Николаса наверх, в «Пул Марин». Парень вернулся в кофейню и стал слушать стихи, фактически не понимая и не воспринимая их. Он продолжал думать о Николасе и о том, куда тот направился. Кто-то сидевший рядом засмеялся и что-то его спросил, но Кава на обратил на соседа никакого внимания. Он не замечал, как Майя смотрела на него, сидя на противоположном краю стола. Когда он внезапно встал и пошел на кухню, девушка последовала за ним.

Кава нажал на кнопку, и тут же послышалось гудение спускавшегося к ним лифта.

— Ну и что из того, что он клево ездит на мотоцикле? — продолжала Майя. — Тебе-то зачем туда лезть?

— Затем. Каприз. — Он ухмыльнулся.

Двери лифта бесшумно раскрылись, и Кава осторожно просунул голову в кабину.

— Черт! — воскликнула Майя. — Чем это тут пахнет? — Она повернулась к нему. — Так ты решил ехать?

Кава посмотрел на девушку, и она, покачав головой, вложила что-то ему в руку. Он посмотрел на свою ладонь и сжал ее в кулак.

— Ого, — тихо сказал он.

Сделав глубокий вдох и задержав дыхание, парень вошел в кабину лифта. Он обернулся и, прежде чем двери лифта закрылись, успел еще раз посмотреть Майе в глаза.

Когда двери лифта снова раскрылись, но уже наверху, Джи Чи одним могучим ударом чуть было не снес Каве голову, но он успел вовремя наклониться, и кулак метрдотеля скользнул по виску, содрав с него кожу. Наклонившись вперед, парень достал свой нож с автоматически выбрасывающимся лезвием, но Джи Чи схватил его за руку и чуть не сломал ее. Нож со звоном упал на пол. Понимая, что дело приняло нешуточный оборот, Кава не придумал ничего лучше, как укусить противника в щеку. Тот ослабил хватку, и парень начал бить его коленом. Впрочем, на Джи Чи это почти не подействовало, и он продолжал с рычанием дикого зверя вжимать Каву в стенку. В его глазах парень увидел собственную смерть. Метрдотель нанес сокрушительный удар в солнечное сплетение, и Кава согнулся пополам. Уткнувшись лицом в колени, он сполз на пол, попытался достать свой упавший нож, и тут же башмак Джи Чи тяжело наступил ему на руку. Кава закричал от боли. Из его головы выветрился весь хмель и следы наркотического опьянения. Собрав все силы, он внезапно ударил противника под подбородок. Голова Джи Чи откинулась, и, пошатнувшись, он сделал шаг назад. Кава схватил нож и сунул лезвие ему между ребер. Джи Чи попытался вытащить нож из раны, издавая нечленораздельные звуки, резко качнулся назад, и Кава выпустил из руки нож, оставшийся торчать в ране. Широко раскрыв глаза, метрдотель посмотрел на свою грудь, потом перевел взгляд на Каву. Он что-то пробормотал, шагнул к нему, качаясь, и тут же рухнул на пол лицом вниз.

Джи Чи лежал на полу и не двигался. Тяжело дыша, Кава глядел на него и беззвучно плакал. Потом дрожащей рукой прошелся по своим белым волосам. Он понял, что убил этого человека, и его тут же вырвало. Жестокие спазмы продолжались даже тогда, когда в желудке уже ничего не осталось.

Наконец парню стало немного лучше. Он вспомнил, что внизу его ждала Майя. Кава уже хотел нажать на кнопку лифта, чтобы спуститься вниз, к своим друзьям, в привычный мир нигилизма и анархии, но что-то мешало ему это сделать. Что-то в нем изменилось. Неожиданно парню пришло в голову, что тот мятежный и воинствующий анархизм, которым он и его друзья так увлекались, был, в сущности, безопасным, рутинным и безвредным, их жизнь ничем не отличалась от тех, кто ходил на службу пять раз в неделю. Эта жизнь теперь потеряла для него всякий смысл.

Кава вспомнил, зачем явился сюда, и отправился на поиски Николаса. Наконец он нашел его в одной из дальних комнат за рестораном, которая выглядела так, как будто ею не пользовались по крайней мере лет десять. Войдя в нее, Кава мысленно порадовался тому, что ему пришлось незадолго до этого убить человека, иначе то, что он увидел и что почуял его нос, заставило бы его вывернуться наизнанку.

* * *

— А если ты ошибаешься?

— Твое «если» для меня не имеет значения, и я не собираюсь тратить время на разбирательство...

Веспер чувствовала биение пульса в висках, его не мог заглушить даже утробный рев дизелей катера. Она чувствовала запах океана, запах рыбы, запах жизни. На ее волосах сверкали брызги морской пены. Девушка поняла, что скоро наступит развязка и Чезаре убьет ее. Бэд Клэмс был в страшной ярости — его империя распадалась на мелкие осколки, и гнев этого человека сейчас выплеснется на нее. Но чувствовалось в нем и что-то такое, что давало ей надежду избежать гибели от его рук. Веспер решила первой начать наступление.

— Так пристрели меня прямо сейчас! — выпалила она. — Давай, твой отец поступил бы точно так же!

Девушка почувствовала, что Чезаре охватило замешательство, что он начал колебаться, и напрягла всю свою психическую энергию на то, чтобы направить его гнев по иному руслу.

Бэд Клэмс с такой силой прижал пистолет к ее уху, что она вскрикнула от боли.

— При чем тут мой отец?

— Помнишь, я же работала на него? Я была одним из его лучших агентов! — Девушка почувствовала легкое головокружение от физического и психического напряжения и, сцепив зубы, продолжила: — Он настолько боялся раскрыть себя, что этот страх превратился в паранойю. Казни следовали за казнями. Когда ты приходишь в такое состояние, как сейчас, ты мне очень напоминаешь его.

На этот раз замешательство было явным.

— Что значит, в такое состояние, как сейчас?

— Ты сам знаешь в какое, — сказала она как можно равнодушнее, — неразумное, иррациональное.

Это было рискованно, и она знала это. Веспер чувствовала, что находится на волосок от смерти, балансируя на тончайшей грани между жизнью и небытием — середины не было.

— Неразумное, — повторил Чезаре, как бы пробуя слово на вкус. — Я видел отца редко, но все-таки помню, что он иногда бывал ужасно неразумным, иррациональным. — Он опустил голову. — Да, отец был иногда совершеннейшей свиньей, но в уме и изворотливости ему нельзя было отказать. Недаром же ему удавалось десятилетиями дурачить федералов!

Веспер собрала все оставшиеся силы в комок, она ясно понимала, что сейчас в нем боролись противоположные чувства, которые он, не желая в этом признаться, испытывал к своему отцу — ненависть и обожание. Война между этими двумя чувствами была нескончаемой. Что ж, неудивительно, что Чезаре видел мир только в двух красках — белой и черной, оттенков для него не существовало.

— Что и говорить, он был умнейшим человеком, — сказала Веспер. — И тебе никогда не удавалось контролировать его поступки, хотя, держу пари, ты не раз пытался это сделать.

От неудобного полусогнутого положения у нее ныла спина и болела щека, прижатая к грубой деревянной доске ящика с краденым в УНИМО оружием.

— О чем это ты? Да я никогда...

— Конечно же, пытался! Ты хотел показать старику, как много он потерял, сбежав от семьи, хотел ткнуть его носом в свои успехи.

— Ерунда, зачем мне это нужно? — сердито сказал Чезаре и бессознательно ослабил нажим на пистолет у ее уха.

— Ты хотел доказать ему, что ты лучше и умнее его.

— Я не собирался соревноваться с ним.

— Может, и не собирался, но делал это! Ты хотел реванша, хотел сделать ему больно, отомстить за то, что он бросил тебя в детстве.

— Но у него не было выбора! — закричал Чезаре. — Отец сделал это для блага нашей семьи.

— Чушь собачья, и ты сам это знаешь, — продолжала Веспер гнуть свою линию. — Ему было наплевать на семью. Она мешала его честолюбивым планам. Он презирал эту тихую гавань и хотел иметь лишь власть и деньги, жить на пределе возможного.

— Нет, ты врешь, я знаю, что это не так! — Чезаре убрал пистолет от ее уха.

Веспер с болью в спине распрямилась и увидела, что он смотрит на нее уже по-другому. Она смогла переключить его гнев на иной объект.

— Я права, Чезаре, — ясным и спокойным голосом сказала девушка. — Твой отец сделал свою карьеру в Токио. В 1947 году он спал с Фэйс Гольдони, но когда вышел из госпиталя, между ними все кончилось. Потом было много других женщин, целая вереница юбок — именно так он называл своих любовниц.

Чезаре был бледен, как бы парализован тем страхом, который подавлял в себе много лет. Джеки была совершенно права: он действительно был точно таким же, как его отец. Но разве не этого он сам хотел? И да, и нет. Пока мальчик подрастал, отец был для него идолом, хотя он совсем не знал его. Он сочинял длинные истории про своего отца и его подвиги, которые никогда и никому не рассказывал. Ему нужны были эти истории, чтобы не возненавидеть отца, как это сделала Джеки за то, что он бросил их всех.

Женщина за женщиной — вереница юбок. Джон и Чезаре Леонфорте — отец и сын — два одинаковых человека. Боже!

Веспер чувствовала, что надвигалась эмоциональная вспышка, грозившая перейти в слепую разрушительную мощь.

— Ты лжешь, — сказал Чезаре хриплым шепотом, но в голосе его не чувствовалось никакой уверенности. Его глаза красноречиво говорили о том, что он верил каждому ее слову. Ей удалось обезоружить его, если не в буквальном, то в переносном смысле. — Ты так молода, откуда тебе все это знать?

Веспер сделала шаг в его сторону.

— Он сам рассказывал мне об этом, Чезаре. Он хвастался своими победами над женщинами. Рассказывая об этом мне, он тем самым еще выше поднимался в собственных глазах.

Чезаре пристально смотрел на девушку, но не видел ее, его взгляд был обращен в прошлое.

Веспер подошла к нему еще на один шаг и продолжила ровным бесстрастным голосом:

— Если я что-то и узнала о твоем отце, так это то, что он никого и ничего не любил, как будто не был человеком.

Чезаре моргнул.

— Не был человеком? — Он слегка покачивался, как будто находился в состоянии транса.

Веспер совсем близко подошла к нему.

— Он был просто неспособен любить или быть любимым. Любить для него было так же невозможно, как дышать водой вместо воздуха.

Чезаре сделал шаг назад, но Веспер продолжала наступать, безжалостно и неумолимо играя роль обвиняющей совести.

— Ты совсем такой же, как он, Чезаре!

— Нет!

— Да!

Глаза девушки светились изнутри, ветер поднял ее волосы вокруг головы, как нимб вокруг богини.

— У тебя нет веры в Бога, нет способности хранить верность, ничего нет. Ты весь — одно эгоистическое "я", таким же был и твой отец. Я смотрю на тебя и не вижу ничего — пустое место, вакуум, ничем не заполненное пространство, вот ты кто.

Чезаре затряс головой, не в силах вымолвить ни слова, Веспер словно загипнотизировала его.

— Как ты думаешь, почему твоя сестра перестала с тобой разговаривать? Только потому, что ты ударил ее?

— Я и сам бы хотел это знать, — чуть слышно прошептал он, и соленый морской ветер тотчас унес его слова прочь.

— Но ты же знаешь, Чезаре. И всегда это знал. Джеки разглядела в тебе то, о чем я говорила, и это привело ее в ужас. Может, она любила тебя когда-то — а я уверена, что так оно и было. Но твое равнодушие и коварство убили эту любовь. Уже тогда ты становился слишком похожим на своего отца, и она не могла этого вынести. — Девушка ткнула в него пальцем:

Это ты заставил ее уйти, а теперь она мертва.

Боковым зрением Веспер видела, как из рубки появился Мило. Он уже собирался что-то прокричать, но девушка знаком остановила его. Лейтенант жестом показал на белесое от яркого солнечного света небо. Она осторожно посмотрела в указанном направлении и увидела приближающийся к ним вертолет.

«Это Кроукер», — подумала Веспер, едва сдержав вздох облегчения, и в этот момент услышала выстрел. Чезаре стоял на коленях, к виску был прижат пистолет. На какое-то мгновение она решила, что Бэд Клэмс застрелился. Нет, он был для этого слишком большим эгоистом! Девушка встала на колени и обняла его. Сердце Чезаре билось так сильно, словно готово было разорвать грудную клетку. Его сильная аура сморщилась до размеров кулака.

— Я хочу это сделать, — прошептал он. Палец на курке пистолета дрожал. — Я хочу.

— Нет, — сказала Веспер, — не надо.

Она видела, что он испытывает горькое чувство отверженности. И тут же нервное напряжение отпустило ее. Теперь девушка искренне не хотела смерти Чезаре и изо всех сил пыталась удержать его от рокового шага. Звук вертолетных винтов становился все ближе и громче, водная гладь вокруг катера покрылась мелкой рябью от воздушных потоков.

— Это федералы, — сказала Веспер лейтенанту. — Глуши двигатели. Прикажи команде сдаться без сопротивления.

Мило мрачно кивнул.

Она повернулась к Чезаре. Его глаза были мутными. Такими бывают глаза еще теплых трупов. Мысленно он был уже где-то в ином месте и другом времени.

— Джеки?

И тогда она все поняла и ответила ему:

— Я здесь, Чезаре.

— Джеки... прости меня.

— Я знаю, ты сожалеешь о случившемся.

Палец за пальцем она сняла его руку с пистолета и забрала оружие. До них доносились звуки вертолетного винта, как будто это хлопали крылья ангелов.

— Джеки... — Он прерывисто вздохнул.

— Все в порядке, Чезаре. — Веспер взяла его голову в свои руки и прижала к груди, нежно покачивая из стороны в сторону. — Теперь уже все в порядке.

* * *

— Похоже, ты умер, и никто не пришел тебя воскресить.

— Ты воскресил меня. — Николас слабо улыбнулся и пожал Каве руку. — Спасибо за помощь.

— Да не стоит, чего тут особенного.

Они разговаривали в одной из дальних кладовок ресторана «Пул Марин». Ни один из них не сказал ни слова о том, что произошло в той комнате, где Кава нашел Николаса. Парень не хотел знать, почему там висел изувеченный труп старика, а Николасу не хотелось вспоминать только что пережитый ужас. У него впереди было еще много дней и ночей для таких воспоминаний.

— Тебе бы не мешало полежать в больнице, старина.

Линнер отрицательно покачал головой. Теперь, когда Кава снял его с крюка, он чувствовал себя гораздо лучше, процесс расщепления яда ускорился, но все еще не был вполне завершен, и Николасу далеко еще было до прежнего нормального состояния.

— Есть еще одно дельце, не терпящее отлагательств.

В мозгу вновь возникло залитое кровью лицо Мика и его слова: «А с тобой я еще не кончил. Нам осталось сыграть последний акт».

Николас вспомнил капельницу с ядом, который медленно поступал в его вены, третью цепь, свисавшую с потолка, и третью капельницу с пластиковым мешочком, наполненным жидкостью янтарного оттенка, готовую для третьей жертвы.

— Не обижайся, — сказал Кава, — но тебе надо лечь в постель, и как можно скорее.

«А с тобой я еще не кончил».

Николас знал, куда направился Мик. Встав на ноги, он почувствовал сильное головокружение и чуть не упал. Хорошо, что парень успел подскочить и поддержать его.

— Вот видишь! Что я тебе говорил!

Николас повернулся к своему спасителю:

— Кава-сан, человек, который захватил меня в плен, сейчас на свободе, и я очень боюсь, что он снова собирается совершить убийство.

Парень уставился на него широко раскрытыми глазами:

— Убийство? Такое же, как то?

— Да.

Юношу передернуло. Белые как снег волосы делали его похожим на привидение.

— Мне понадобится помощь, — сказал Николас.

Кава криво улыбнулся и ответил:

— Эта ночка весело началась для меня, так стоит ли останавливаться?

* * *

Коуи спала, но не глубоким, а очень чутким сном. Вопреки мнению Николаса она всегда плохо спала, когда его не было дома. Лежа на спине, женщина разглядывала отражения токийских ночных огней на потолке спальни. Сначала просто считала блики, потом стала придумывать, на что похожи их очертания. Она то закрывала глаза, то снова открывала их. Время близилось к пяти утра, а Николаса все не было. Женщина не особенно волновалась, последнее время он часто приходил домой лишь под утро, особенно после кризиса с Киберсетью, который произошел неделю назад.

Коуи села в постели и увидела, что забыла задернуть шторы. Может, именно огни города не давали ей уснуть. Она встала, подошла к окну и взглянула на башню Наигаи. Она, казалось, была так близко, что можно, протянув руку, дотронуться до нее. Стальные леса, окружавшие башню, походили на сеть гигантского паука. «Интересно, — подумала Коуи, — как люди живут в квартирах этого странного сооружения?» Впрочем, ее не очень-то интересовал ответ на этот вопрос. Женщина вздохнула. Ясно, что заснуть ей уже не удастся. Близился рассвет. Может быть, солнце сегодня пробьется-таки сквозь тучи. Коуи набросила короткий хлопчатобумажный халатик, стянула его пояском в талии, подошла к лестнице и в этот момент услышала какой-то звук.

— Николас, это ты?

Все было тихо. Женщина неподвижно стояла, положив руку на темные холодные перила лестницы, уходившей вниз, в непроглядную тьму. На что был похож этот звук? Звяканье металла, шуршание одежды, мягкая поступь? Или это просто ветерок шевельнул шторы? Она не могла найти точного ответа и начала медленно спускаться по лестнице. Это было похоже на погружение в океан. Все шторы были плотно закрыты, и Коуи не могла вспомнить, сама ли она их задернула перед тем, как уйти в спальню, или... это сделал кто-то другой.

Когда женщина спустилась вниз, у нее перехватило дыхание. Она так напряженно вглядывалась в темноту, что у нее заболели глаза. Коуи ясно чувствовала, что в квартире кто-то есть, и сердце ее болезненно сжалось.

Послышался звук, похожий на шуршание одежды.

— Коуи...

Она вздрогнула и потянулась к выключателю.

— Не надо включать свет, пожалуйста.

Что-то в голосе незваного гостя заставило ее опустить руку.

— Для нас обеих лучше пока побыть в темноте.

Это был женский голос, ясный и глубокий. По уверенному тону говорившей Коуи поняла, что этот голос принадлежал человеку, привыкшему к повиновению окружающих.

— Меня зовут Мэри Роуз, — произнес голос. — Но Майкл Леонфорте знает меня как Джеки.

Коуи судорожно вздохнула и, чувствуя, что ноги у нее подкашиваются, стала шарить рядом с собой в поисках кресла.

— Джеки, его сестра?

Она присела на краешек кресла, как птица, готовая в любую минуту взмахнуть крыльями и улететь.

— Да, это так.

Коуи едва владела своим голосом.

— Но он говорил мне, что вы умерли... давным-давно умерли.

— Если кто-то и умер, то не я, — сказала Джеки.

Напряженно всматриваясь в темноту, Коуи сумела разглядеть очертание профиля незваной гостьи.

— Богу было угодно, чтобы я стала матерью-настоятельницей Ордена Доны ди Пьяве.

— Орден... — выдохнула Коуи.

— Он вам известен. Его финансирует — и всегда финансировала, с тех пор как Орден перебрался из Италии сюда, — семья Гольдони. Поскольку я принадлежу к семье Леонфорте, пришлось пуститься на хитрость с переименованием, чтобы я могла стать матерью-настоятельницей. — Гостья слегка пошевелилась, и ее одежда слабо зашуршала. — Орден появился в Японии сразу после войны. Его членами были Кисоко Оками, Эйко Сима, ее дочь Хоннико и многие другие. Все они были крошечными составными частями единого мозаичного полотна.

— Но зачем вы здесь? В такой час... в пять утра! Вы напугали меня до полусмерти. — Хозяйка дома нахмурилась: — И как вы сюда проникли?

— Я подобрала ключ к замку. — Голос Мэри Роуз неожиданно изменился и стал похож на голос Коуи. — У меня много скрытых талантов. Что же касается того, зачем я здесь, то скажу, что нужна моему брату.

— Мику? Он что, тоже придет сюда? Но откуда вам это известно?

— Бог известил меня об этом.

Коуи услышала, что гостья направилась к шторам.

Внезапно оконная рама со страшным грохотом упала в комнату, и тяжелые шторы взвились вверх. Сдавленно вскрикнув, Коуи вскочила на ноги и тут же замерла на месте — на подоконнике, согнувшись, сидел Мик Леонфорте. Он был одет в странный наряд из темной, без блеска, ткани и опоясан тяжелым кожаным ремнем, к которому были привязаны какие-то веревки, свисавшие за окно.

— Майкл, что?..

Коуи вздрогнула, услышав, как Джеки заговорила на чистейшем японском языке, и ей показалось или только пригрезилось, что голос незваной гостьи удивительно похож на ее собственный. Еще один скрытый талант...

— Пришло время платить долги, дорогая, — гортанно произнес Мик и схватил Мэри Роуз в охапку. Коуи едва сумела подавить в себе крик, когда увидела, что он, уцепившись за одну из веревок, исчез вместе с сестрой за окном. В это мгновение женщина успела разглядеть, что Джеки выглядела точь-в-точь, как она сама, — та же прическа и одежда.

— Майкл! — закричала Коуи, высунувшись из разбитого окна, и увидела, что он, крепко сжимая в объятиях Джеки, скользит вниз с помощью системы веревок и талей, прикрепленных к зданию башни Наигаи. Женщина все поняла: Мэри Роуз специально подставила себя вместо нее, обманула Майкла.

Одиннадцать минут спустя, когда в квартиру ворвался Николас в сопровождении странного вида парня-нихонина, у нее было что ему рассказать.

* * *

Жизненная энергия кайсё, поглощенная чревом Леонфорте, обострила все его чувства до сверхчеловеческой степени. Такой сильный эффект был достигнут при помощи заблаговременного приема внутрь специального средства, без которого ритуал Нанг не принес бы такого результата. Это средство было изготовлено из трав и оболочки рогатых жуков, обитавших в горах Вьетнама. Насекомое, величиной с детскую ладошку, в течение недели высушивали на солнце, пока оно не становилось абсолютно черным, как обсидиан. Затем панцирь тщательно очищали от оставшихся кусочков высохших внутренностей и растирали в порошок при помощи каменных жерновов. Рога этого жука помещали внутрь шаманских погремушек.

Обостренные до предела чувства Мика подсказали ему, что надо быть начеку. Спускаясь по веревке с крыши башни Наигаи, он продолжал думать о Николасе Линнере. Наконец-то ему выпала возможность, которую он ждал так давно, — разделаться со всем тем, что было дорого его врагу, а потом сразиться с ним один на один. И это было очень важно, потому что Николас обладал всем тем, чем сам Леонфорте не обладал, хотя очень этого хотел. Линнер был таким, каким мечтал стать томимый любовью юный Мик. Но Леонфорте не мог соединиться с единственной любимой им женщиной, ради которой он с радостью отдал бы жизнь. Его любовь была запретна. И это стало причиной того, что он всячески старался стереть ее из памяти, стереть себя самого, каким бы он был и никогда уже не будет. Он старался похоронить того чистого, мечтательного юношу в диких джунглях Вьетнама и вылепить нового Мика Леонфорте. Результат был плачевным — из него получилось нечто жуткое, порождение злого колдовства, ходячий кошмар с пустыми глазами и без души. Потому что несмотря на все его старания, прежний Майкл Леонфорте никак не хотел умирать, в его сердце вечно жила первая и единственная любовь, от которой он вынужден был отказаться. Нельзя избавиться от наследства, оставленного тебе прошлым, как бы ты ни старался.

Достигнув башни, Мик нырнул в ромбовидную щель между стальными балками и приземлился на небольшой площадке, которой кончалась пожарная лестница. Избавившись от своего альпинистского снаряжения, он стал спускаться вниз по лестнице с тяжелой ношей на плече. Здесь, на большой высоте, звук ветра походил на плач ребенка, сквозь который был слышен шум работавших механизмов — лифтов, кондиционеров, водопровода и канализации, электролиний и телевизионных антенн. Толстые пучки кабелей в гибкой поливинилхлоридной оболочке проходили на всех уровнях здания, делая его похожим на вскрытое тело, с открытыми венами и артериями. Мимо них пролетела птица, в страхе часто хлопавшая крыльями, — она попала внутрь сооружения из балок и теперь не знала, как из него выбраться. Наконец птица нашла свободное и достаточно широкое отверстие между балками и вылетела наружу. Мик стер со лба пот и прислушался.

Николас взял из ванной полотенце, завязав его концы вокруг толстой нейлоновой веревки, по которой совсем недавно ускользнул вниз Мик с Мэри Роуз, схватился за него и понесся вниз, освещенный слабым жемчужным рассветом.

Такой необдуманно простой метод спуска не позволял ему ни замедлить, ни ускорить движение, он не управлял ситуацией. Где-то на полпути он почувствовал запах тлеющей ткани и, взглянув вверх, увидел зловещие завитки голубого дыма, клубившегося над серединой полотенца. Трение о нейлон привело к загоранию ткани.

Через несколько секунд вспыхнул первый язычок пламени, за ним еще и еще, и Николас отчетливо ощутил, как натяжение полотенца ослабевает. До площадки на башне ему оставалось где-то еще четверть пути. Под ним, далеко внизу, виднелись крыши, утыканные антеннами, тарелками спутниковой связи и еще чем-то в этом роде. Если он упадет, то неминуемо разобьется.

Неприятный запах горящей ткани забивал ему ноздри, и Линнер начал раскачиваться вперед-назад, скользя по нейлоновой веревке и сжимая в руках быстро распадавшееся на части полотенце. Стало ясно, что ему не удастся осуществить свой замысел. За несколько секунд до того, как полотенце окончательно прогорело и развалилось, ему удалось обхватить ногами нейлоновую веревку так, что она прошла сквозь сомкнутые подошвы его башмаков. От страшного трения подошвы почти моментально протерлись, однако он выиграл две-три драгоценные секунды, которые приблизили его к спасительной площадке. И все же до нее еще было далеко.

Когда полотенце развалилось в руках, голова, плечи и торс Николаса тут же резко провалились вниз, и он повис вертикально на нейлоновой веревке, зажав ее между ступнями ног. Скольжение ускорилось, мышцы от нечеловеческого напряжения онемели и в любой момент могли отказаться повиноваться ему. Он ощутил острую боль в ступнях — подошвы и носки протерлись от соприкосновения с нейлоном почти начисто, и кожа ступней тут же покрылась волдырями.

Николас уже был готов спрыгнуть на площадку, когда Мик отцепил карабин нейлоновой веревки, которая стала стремительно падать вниз. Мгновенным движением Линнер развел ноги в стороны, отпуская веревку, потянулся к ближайшей балке, промахнулся, ударился плечом о другую, но все же ухватился за третью. Он висел на балке, раскачиваясь, как маятник часов, превозмогая страшную боль и усталость, которая накопилась за последнюю неделю. Давало о себе знать и воздействие яда, который Мик ввел ему в кровь. Постепенно Николас перестал раскачиваться и повис неподвижно, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Наконец сконцентрировался на себе и открыл темный глаз Кширы, нашел Мика и пополз в его сторону. Теперь по башне, как муравьи по горе Фудзи, карабкались три человеческие фигурки.

— Майкл...

Леонфорте остановился, прижавшись к металлической решетке пожарной лестницы. Он чувствовал, что к нему приближается Николас. Значит, ему все-таки удалось спастись.

— Майкл...

Его звала женщина, нет, это был не голос Коуи, и все же очень знакомый и родной. Мик обернулся и остолбенел от удивления: женщина, одетая как Коуи, снимала с себя парик. Он всмотрелся в глубокие, цвета морской волны глаза, которые так долго старался забыть, потому что эти воспоминания приносили ему только жестокую боль и ничего больше. Теперь же эти воспоминания ожили, воскресли, воплотились в явь. Его глаза широко раскрылись.

— Да, — кивнула она. — Это я, Майкл, Джеки.

— Господи, это невозможно!

У Мика было такое ощущение, будто его внезапно окатили ледяной водой, а все тело вывернулось наизнанку.

— Ты же мертва, — недоверчиво покачал он головой.

Она шагнула к нему навстречу:

— Разве?

Джеки протянула к нему руку, и от этого движения он сжался в комок.

— А-а-а! — закричал он. — Господи, да что происходит?

— Бог свел нас снова вместе. — Ее голос был тихим, нежным, успокаивающим и ласкающим.

— Видишь, Майкл, — она ущипнула себя за руку, — я жива и здорова. Моя так называемая смерть была хитрой уловкой, позволившей мне вступить в Орден, которым правили Гольдони.

Мик прижался спиной к перилам лестницы.

— Но зачем?

— Из-за вражды между семьями Гольдони и Леонфорте. Никто толком не знает, с чего все началось. Эта вендетта, подобно многим другим, поддерживалась ужасными россказнями, передававшимися из поколения в поколение, и с каждым разом они становились все страшнее, пока не превратились в миф, сказку. Дедушка Чезаре очень хотел положить конец войне, но не знал, как это сделать, пока не появилась я. Он всегда был в дружеских отношениях с предыдущими настоятельницами Ордена и, наблюдая, как я росла и развивалась, увидел во мне решение проблемы. Именно он убедил маму отправить меня по достижении определенного возраста в монастырь, и он был совершенно прав. Богу было угодно, чтобы именно я стала членом этого Ордена. После моей мнимой смерти меня стали готовить в качестве замены для матери-настоятельницы и дали мне имя сестры Мэри Роуз. Все это было бы просто невозможно, если бы я не «умерла». Ни семья Гольдони, ни дядя Альфонс никогда не примирились бы с тем, что я нахожусь в монастыре.

— Я помню... — Голос Мика прозвучал задумчиво, если не сказать мечтательно. — Альфонс был в страшной ярости, когда вернулся из монастыря. Ведь он был совершенно уверен, что ему удастся вернуть тебя, и он поклялся, что когда-нибудь все равно заберет тебя оттуда. Вскоре после этого ты умерла.

Джеки кивнула:

— Да, так оно и было. — Она сделала еще один шаг к брату, протягивая к нему руки. — Майкл, я здесь для того; чтобы покончить с этой бессмысленной враждой раз и навсегда. Я здесь, чтобы исцелить тебя.

— Нет! — Леонфорте закрыл уши руками и упал на колени. — Боже, огради меня от моих собственных мыслей!

Видя его страдания, Джеки опустилась рядом с ним на олени.

— Я здесь, чтобы защитить тебя, Майкл. Ты натворил столько зла! Ты не похож на моего брата, которого я знала прежде и с которым проводила вечера на крыше дома, мечтая о будущем.

Голова Мика качалась из стороны в сторону.

— Разве ты не понимаешь? Эти мечты — ничто! То, о чем мы с тобой говорили, — чушь собачья!

— Ты не прав. У нас с тобой была одна и та же мечта. Мы хотели оказаться как можно дальше от той жизни, которой жила семья Леонфорте. Разве ты не помнишь?

— О Джеки! У меня была тогда другая мечта, но я не мог поделиться ею с тобой. Не мог.

Он взглянул в изумленные глаза цвета морской волны, которые всегда оказывали на него магическое воздействие.

— Что это была за мечта? — спросила сестра. — Расскажи мне теперь, когда я рядом с тобой. Расскажи!

Лицо Мика скривилось от боли:

— Нет, не могу...

— Расскажи! Пусть Бог придаст тебе силы.

— Бог! — Его лицо еще сильнее исказилось. — Я пал так низко, что Бог для меня уже не существует.

— Он существует, Майкл! Это он привел меня сюда. Поверь мне, он существует!

— Ты такая чистая, добрая, просто святая. — Он опустил глаза. — У таких, как ты, есть Бог.

— Нет, он есть у всех, Майкл, и у тебя тоже.

Он ощутил ее прикосновение, и ему захотелось отодвинуться и спрятать свое лицо.

— Джеки, я совсем как прокаженный. Осторожно, даже в моем поте есть ядовитая зараза.

Но сестра еще теснее прижалась к нему. Разгоралась утренняя заря, ветер пел вокруг них на все голоса.

— Расскажи мне свою мечту, — прошептала она.

Мик вздрогнул.

— Я умру, если расскажу тебе о ней.

— Ты не умрешь, пока я обнимаю тебя. Тебе нечего бояться.

— Я боюсь, все равно боюсь. Боюсь себя и... Боже, я боюсь и тебя.

— Меня? Но почему?

— Я боюсь того, что ты обо мне подумаешь, если я расскажу тебе, о чем мечтаю. — Он дрожал как в лихорадке. — Ты возненавидишь меня.

— Хорошо, не говори ничего, просто, выслушай меня. — Джеки прижала брата к себе. — Когда мы с тобой были молодыми, мне однажды приснился сон, как будто ты вошел в мою комнату. Вокруг было темно, но я сразу узнала тебя. Ты лег рядом, и я ощутила жар твоей кожи. Потом ты прошептал мое имя, и я прошептала твое, и до самого утра мы занимались любовью.

Мик как-то весь обмяк в ее объятиях. Ему казалось, что он весь расплавился, внутри было так горячо! И по его щекам текли горячие слезы, как он ни старался их удержать. Это было слишком — ведь она говорила то, что он так мечтал услышать от нее в течение долгих-долгих лет. Он снова обрел сердце, тут же разбившееся на кусочки.

Оправившись от нахлынувших чувств, он, в свою очередь, рассказал ей о своем сне: они танцевали вдвоем на освещенной огнями площадке где-то на средиземном курорте.

— Я горячо любил тебя, я хотел тебя, но это было совершенно невозможно, — закончил Мик свой рассказ. — И это было ужасно. Я был уверен, что буду гореть в аду за то, но не мог не думать о тебе, не мог не хотеть тебя. А потом ты уехала в монастырь, и я понял, что мне следует держаться от тебя как можно дальше.

— О Майкл! Это все из-за меня, — заплакала Джеки.

— Нет-нет. — Мик удивился непривычной нежности, которую он испытывал к сестре, она оставалась решающей силой в его жизни — единственной настоящей побудительной силой. Вторая кожа, которую он так старательно наращивал поверх останков своей прежней личности, сползла с него, и теперь он был беззащитен и раним.

Джеки поцеловала его. Был ли это поцелуй страстной любви или поцелуй сестры? Он не мог найти ответа на этот вопрос, да и не хотел его искать.

Внезапно он увидел знакомую тень, возникшую на лестнице, и с животным рыком оттолкнул сестру от себя. Наверное, он сделал это слишком грубо, потому что она упала на спину. На лестнице стоял Николас, его двойник, его враг, и Мик бросился на него.

Джеки страшно закричала, стараясь прекратить драку. Но Леонфорте не хотел останавливаться. Его бой с Николасом был неотвратим и неизбежен. Мик любил Джеки всем сердцем и душой, и в эту секунду ему казалось, что нет ничего невозможного. Временно приостанавливали свое действие все законы Вселенной. Он изо всех сил ударил Николаса, и тот отлетел назад, но второй раз промахнулся. И тут ему на помощь пришла Кшира. Демонстрируя свою психическую силу, Леонфорте послал в сторону врага мощную струю разрушительной энергии и, увидев удивление на лице Николаса, ударил его двумя кулаками сразу, потом еще раз и еще. Линнер повис на перилах площадки и какое-то время бессильно болтался в воздухе, пока Мик пытался перекинуть его через перила вниз.

Николас пытался сопротивляться Мику физически и психически. В результате мощной атаки психической силы Леонфорте многие защитные системы Линнера рухнули. В крови Николаса все еще циркулировали остатки яда, на его расщепление он затратил слишком много внутренней энергии. Его организм в течение многих часов находился в состоянии смертельного напряжения, силы были истощены.

Мик изо всех сил пытался сбросить его через перила, Николас потерял равновесие, темный глаз Кширы на какую-то секунду закрылся и снова открылся. Почувствовав это, Леонфорте удвоил усилия, и Линнер понял, что сейчас сорвется в страшную пустоту и будет пронзен какой-нибудь антенной на крыше одного из домов.

И в тот момент, когда Николас уже почти висел вниз головой, он почувствовал чью-то психическую силу. Это не было ни Кширой, ни Акшарой. Может быть, через болезненный рассвет промышленного города к нему простерлась рука самого Бога. И он воспользовался этой силой. Одним движением Линнер сомкнул ноги вокруг бедер врага и нанес ему мощный удар в шею с обеих сторон, выставив косточки пальцев, сжатых в кулаки. Леонфорте сдавленно и удивленно вскрикнул, и его хватка ослабла. Николас с силой оттолкнул его от себя, Мик повалился на пучок скрученных пластиковых труб, тут же выхватил небольшой нож и выставил его перед собой.

— Майкл, нет! — закричала Джеки.

Леонфорте не обратил на сестру никакого внимания и бросился на Николаса, но тот успел уклониться от удара. Мик развернулся и снова бросился на Линнера, полоснул его по руке и стал подбираться к горлу. Николас отпрянул и выдернул из пучка пластиковых труб одну — из нее с шипением вырвался пар, и Николас направил горячую струю прямо на Мика.

Пар ударил ему в лицо, он закричал, отскочил назад и, потеряв равновесие, перевалился через перила. Второй удар струёй пара сбросил его вниз, на крыши простиравшегося далеко внизу города.

Джеки не закричала и не заплакала. Она долго сидела совершенно неподвижно, вцепившись зубами в сжатый кулак с такой силой, что на коже проступила кровь. Пар продолжал с шипением вырываться из поврежденной трубы, клубами окутывая фальшборт и уплывая в бледное токийское небо. Внезапно городской шум прорезали звуки полицейских сирен.

Николас прислонился к стене как раз в том месте, где последний раз в своей жизни стоял Мик, и пытался собраться с силами. У него кружилась голова, сердце, казалось, вот-вот остановится. Наконец он взглянул на Джеки и сказал:

— Мне очень жаль, но у меня не было другого выхода...

Она отняла от губ окровавленный кулак и посмотрела на него своими чудесными, цвета морской волны глазами.

— Вы не виноваты. — Но что-то все же изменилось в ее взгляде, в нем не было того особого света, который Николас замечал прежде. И тут он понял, что произошло.

Ноги дрожали, предплечье, по которому Мик полоснул ножом, страшно болело.

— Ведь это вы меня спасли? — спросил Линнер тихим голосом.

Мэри Роуз подошла к нему и, оторвав рукав от своей блузки, сделала из него жгут и наложила его на руку Николаса.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— О, прекрасно понимаете, — ответил он, пристально глядя на женщину. — Когда ваш брат уже почти сбросил меня, я почувствовал что-то необъяснимое, что-то вроде поддерживавшей меня руки.

— Возможно, это был Майкл, — сказала Джеки, отходя к перилам. — За время своих путешествий он многому научился.

— Этого не может быть! Ведь он так хотел меня уничтожить!

Женщина смотрела вниз, на вереницу полицейских машин, приближавшихся к зданию башни. Ее лицо было освещено мягким розовым светом восходящего солнца. И покачала головой:

— Не вас он хотел уничтожить, мистер Линнер. Он хотел разделаться с той своей частью, которую уже не мог выносить.

— Наверное, вы не знаете, какие страшные преступления совершил Мик.

Рот Джеки искривился в ироничной улыбке:

— Мистер Линнер, я знаю гораздо больше, чем вы. Я знаю все, на что был способен мой брат.

Николас посмотрел туда, где лежал Мик, похожий на растратившую свою невероятную энергию и сгоревшую звезду.

— Он умер так же, как и жил, не правда ли? Его смерть была зрелищна, театральна, своего рода произведение искусства — именно такая, какая предписана книгой самураев Хагакуре.

Какое-то время они оба молчали. Интересно, что сейчас чувствовала эта женщина? Джеки не пролила ни слезинки по своему брату. Может, она была совершенно равнодушна к нему?

Женщина повернулась к Николасу. Свежий утренний ветер трепал ее волосы. И он ясно увидел на лице ее печать величайшей скорби, понял, что никогда уже она не будет такой, какой была прежде.

— Самое забавное во всем этом, скажу я вам, мистер Линнер, то, что Майкл был абсолютно уверен в моей чистоте и неиспорченности. Он называл меня святой. Это было его мечтой, фантазией. Конечно, я не такая. — Джеки скрестила руки на груди, как бы баюкая себя. — Я прошу вас выслушать мою исповедь.

— Но я не священник и не думаю, что...

— Пожалуйста!

— Ну хорошо, — он не мог отказать этим прекрасным глазам, — пусть будет, как вы хотите.

— Нет, не я хочу, мистер Линнер. Так угодно Богу.

Она закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Майкл совершал ужасные преступления, но и я тоже.

— Простите, мать-настоятельница, но ваш брат был убийцей.

— И я тоже.

— Но...

— Вы помните человека по имени Нгуен Ван Трак, который должен был передать Хоннико, а затем и моему брату украденную информацию о Киберсети?

Николас удивленно заморгал глазами:

— Откуда вам известно об украденной информации и Нгуене...

И тут до него дошло, что это, должно быть, Хоннико ей все рассказала.

— Вы выследили того человека и схватили его, — продолжала Джеки. — Стерли диск, а затем загипнотизировали его, чтобы он не помнил о том, что был пойман вами. Но что-то случилось не так, как вы хотели, и после того, как он доставил диск Хоннико, Ван Трак вспомнил все, что произошло с ним.

Николас был не в силах отвести от нее взгляда.

— Так это Хоннико все вам рассказала?

— Да.

— И что?

— И я сделала то, что должна была сделать. Я не могла допустить, чтобы Майкл узнал об этой вашей уловке раньше времени. Запланированное уже начало исполняться.

— Запланированное?

— В свое время вы узнаете и об этом.

— Так это вы убили Нгуена?

— Я же сказала, я сделала то, что должна была сделать. — В ее глазах появилось что-то новое, незнакомое. — Его нужно было заставить замолчать.

Не до конца успев понять, что происходит, Николас инстинктивным движением кинулся к Джеки и подхватил ее — еще секунда и она бросилась бы вниз. Женщина повисла в его руках, как бумажная куколка. Крепко схватив ее за руки, Николас сказал с укоризной:

— Мать-настоятельница, это не выход из положения.

Она взглянула на него затуманенным взором.

— Я пришла сюда, чтобы спасти Майкла, исцелить его. Но у меня ничего не получилось. Я оказалась недостойной моего Ордена и моей клятвы Богу.

Джеки была сейчас словно раненая птица, хрупкая и беспомощная.

— Что бы вы ни сделали, я не могу поверить, что Бог хочет за это отнять у вас жизнь и погубить вашу бессмертную душу.

Ее лицо закрывали волосы, и он не видел ее чудесных глаз. Внизу ярко светились мигалки на крышах полицейских машин, уже подъехавших к подножию башни.

— Я не во всем исповедалась. Осталось самое худшее.

— Так исповедуйтесь до конца и живите дальше.

— Умоляю, отпустите мои руки, — тихо сказала она. — Не может быть, чтобы Господу было угодно, чтобы я жила с таким грузом на сердце.

— Ну, это решать ему, не вам, — ответил Николас и отвел Джеки подальше от перил.

Загрузка...