Вторжение

КАК УБИВАЛИ ТАРАКИ

А. М. Пузанов. В конце августа 1979-го Тараки отправился на Кубу — на совещание руководителей государств — участников Движения неприсоединения. Мы отговаривали его от поездки. Амин к тому времени уже обложил своего «учителя» красными флажками, ситуация для Тараки не по дням, а по часам становилась все более угрожающей. Ему ни в коем случае нельзя было покидать Кабул, Но Тараки был по-прежнему беспечен...

На обратном пути из Гаваны, во время встречи в Кремле, Брежнев в общих чертах нарисовал афганскому руководителю картину грозящей ему опасности. И что вы думаете! Вернувшись на родину, Тараки не принял никаких мер. Никаких! Трудно теперь сказать, чем это было продиктовано. Либо Амин сумел убедить его, что опасения не имеют под собой почвы, либо он просто-напросто не придал значения нашим предупреждениям... Одним словом, все продолжалось, как прежде. А между тем Тараки ничего не стоило цивилизованным путем «укоротить» Амина: скажем, снять с высоких постов — хотя бы за организованные им репрессии.

Москва проявляла все большую озабоченность. В ДРА уже около месяца находился главком Сухопутных войск генерал армии Павловский. Он помогал афганцам разрабатывать военные операции против оппозиционных сил. В Москве была создана рабочая группа по Афганистану: Громыко, Андропов, Устинов, Пономарев, Они систематически, а если того требовала обстановка, то ежедневно собирались, изучали поступающую информацию, отдавали необходимые распоряжения.

Когда мы поняли, что Амина уже не остановить, дали об этом предельно откровенную шифротелеграмму в Центр.

Уже за полночь поехали в Арк — вместе со мной были Павловский, Горелов, Иванов из КГБ и переводчик Рюриков. Заявили: «Мы имеем поручение сообщить точку зрения советского руководства, но хотим, чтобы при разговоре присутствовал и товарищ Амин» — «Он здесь, во дворце, сейчас его позовут». Приходит Амин — в халате и шлепанцах, словно мы его с постели подняли. Я довел до сведения афганских руководителей депешу из Москвы. «Да, в нашем руководстве существует немало разногласий,— ответил Тараки.— Но где их нет? Доложите советским друзьям, что мы благодарим их за участие и твердо заверяем: все будет в порядке». Амин во время этой встречи выглядел абсолютно невозмутимым, уверенным в себе, будто не о его происках шла речь. Он тоже взял слово: «Я согласен со всем тем, что сказал здесь дорогой товарищ Тараки, хочу только добавить: если мне вдруг придется уйти на тот свет, я умру со словом «Тараки» на устах. Если же судьба распорядится так, что Тараки покинет этот мир раньше меня, то я свято буду выполнять все заветы вождя и учителя».

Хочу обратить ваше внимание на то, что до развязки оставались считанные часы.

Важная подробность. Когда мы глубокой ночью приехали в посольство, я обратил внимание на несколько лимузинов с афганскими номерами. Афганцы ночью в советском посольстве, да еще, судя по всему, высокопоставленные особы! Спрашиваю у коменданта, в чем дело? Докладывает: четыре министра — Сарвари (служба безопасности), Маздурьяр (по делам границ), Ватанджар (МВД) и Гулябзой (министерство связи) — приехали к полковнику О. Был у нас один полковник, который впоследствии работал личным советником Кармаля. С министрами этими такая история приключилась. Все они были халькистами, людьми, близкими к Тараки, но откровенно не симпатизировали Амину, видимо, ощущая, какая опасность исходит от него. Амин, в свою очередь, заподозрив, что эти люди могут оказаться на его пути к вершинам власти, стал настаивать на их смещении с важных постов. Тараки не соглашался, на этой почве между учителем и «учеником» возникло напряжение. Ночью эти министры приехали в посольство, видимо, искать у нас защиты. Но ведь это наверняка тут же станет известно Амину, а наши отношения уже и так накалены до предела. Я попросил полковника О. немедленно распрощаться с гостями.

С. М. Гулябзой. Советские товарищи были против поездки Тараки на Кубу. Я тоже был против. Сам Тараки сомневался: ехать или нет? Но тут Амин пошел на хитрость. На собрании партактива в присутствии 500 или 600 человек он взял да и объявил: «Наш великий вождь едет на Кубу, чтобы участвовать в совещании руководителей Движения неприсоединения». Ну, тут, конечно, бурная овация, крики «Ура!» Тараки мне говорит: «Как теперь не ехать, раз этот болтун уже на весь свет натрезвонил?» Я ему посоветовал прикинуться больным. Отказался. «Тогда отправляйтесь, но не на две недели, а дней на пять». Тараки согласился с этим, пообещал вернуться побыстрее, но слова своего не сдержал, пробыл в этой поездке ровно 14 дней, которые Амин использовал для подготовки к завершающему удару.

Во вторник 11 сентября 1979 года Тараки вернулся в Кабул. На аэродроме он внимательно осмотрел шеренгу встречающих, спросил: «Все здесь?» — «Все». Сразу после встречи началось крупное совещание. Тараки опять спросил, все ли руководители за время его отсутствия остались на своих постах? Амин подтвердил: да, все. И тут Тараки произнес роковую фразу: «Я обнаружил в партии раковую опухоль. Будем ее лечить». Думаю, что Амин воспринял эту угрозу на свой счет и сделал выводы.

Вторник вождь провел в резиденции — отдыхал, а в среду к нему явился Амин и они долго говорили с глазу на глаз. Только к ночи я и Сарвари смогли попасть к Тараки. Мы предупредили, что Амин хочет уничтожить его, и Предложили свой план: как устранить самого Амина. Тараки, выслушав меня, грустно произнес: «Сынок, я всю жизнь оберегал Амина и всю жизнь за это били по рукам. Вот посмотри на мои руки, они даже опухли от ударов. Может, вы и правы».

Получив таким образом одобрение своего замысла, в четверг мы должны были осуществить его, Предполагалось, что все произойдет во время обеда.— мы ежедневно обедали вместе у Тараки. Но, к сожалению, среди тех, кто был посвящен в детали заговора, оказался один предатель. Он предупредил Амина, и тот на обед не пришел. Когда ему позвонили по телефону, Амин соврал: «У меня дочь заболела». Мы стали думать, что же нам предпринять теперь? «Плохо дело,— сказал я Тараки.— Но все равно мы обязаны осуществить свой план» — «Я сам все исправлю»,— ответил генсек. Он снял трубку и набрал номер Амина: «Что вы там не поделили? Вот здесь у меня Гулябзой и другие — приходи и поговорите по-мужски. Вам надо помириться».— «Пока ты не уберешь Гулябзоя и Сарвари, я не приду,— ответил Амин.— Убери хотя бы этих двух. Гулябзоя сделай послом». Но Тараки стоял на своем: «Приходи, буду вас мирить».

В тот же день, позже, Амин сам позвонил Тараки и предупредил, что официально откажется признавать его главой партии и государства. Не в силах скрыть своего огорчения, Тараки, услышав эти слова, бросил трубку. У меня с собой был маленький пистолет, я отдал его генеральному секретарю. Он сначала положил пистолет в ящик стола, но затем, передумав, вернул: «Пусть лучше будет у тебя, сынок».— «Товарищ Тараки,— предложил тогда Ватанджар.— Дайте нам десять минут, и мы решим эту проблему. Есть план. Есть люди».— «Нет,— решительно возразил Тараки.— Это не годится. Вы военные, а не политики, вам лишь бы пострелять».— «Тогда потребуйте чрезвычайного заседания Ревсовета или Совмина, — предложил я.— Там мы устраним Амина».— «И это тоже не выход».— «Еще вариант: объявите по радио и телевидению, что Амин отстраняется от всех постов в партии и государстве. Созовите, наконец, Политбюро и в ходе заседания изолируйте сторонников Амина». Тараки только отрицательно качал головой. «Скажи,— обратился он ко мне.— А командующий гвардией — чей человек, твой или Амина?» — «Кто ему первым отдаст приказ, того он и послушает»,— «Тогда ты проиграл, сынок. И запомните, друзья мои: ради своего спасения я не убью даже муху. Пусть мою судьбу решают партия и народ».

После этого все мы разъехались по своим министерствам. Вечером, где-то около восьми часов, мне по телефону сообщили, будто бы Амин объявил о раскрытии заговора и о том, что мы, четверо, смещены им с министерских постов. Я тут же позвонил во дворец. «Не может быть!» — воскликнул, выслушав меня, Тараки. «Увы, это именно так». Обстановка накалялась. Однако Тараки по- прежнему запрещал нам пойти на крайние меры. Мы отправились в посольство СССР, чтобы там посоветоваться с советскими товарищами. Посол Пузанов той же ночью встретился с Тараки и Амином, пытаясь их примирить.' Знаю, что во время этой встречи Амин требовал безоговорочной отставки четырех «бунтовщиков», но Тараки «отдал» ему только Сарвари: на пост руководителя службы безопасности был назначен другой человек.

Мы, все четверо, жили в одном доме. Утром Маздурьяр мне позвонил: «Сегодня джума (выходной день), я поехал в Пагман отдыхать». А Сарвари и Ватанджар у меня сидят — совещаемся, что дальше делать. Телефонный звонок: одно высокое лицо доверительно сообщает, что по приказу Амина выделен целый батальон для нашего ареста. Набираю номер Тараки. А он опять за свое: «Не может быть!» Только я положил трубку — снова звонок от того же лица: «Батальон уже вышел». Времени терять было нельзя. Мы переоделись в национальную одежду и скрылись. А Маздурьяру не повезло: из курортного местечка Пагман его препроводили прямиком в тюрьму. Туда же Амин упрятал всех наших родственников.

Вы спрашиваете, как удалось спастись нам? Кто нам помог? Пусть это пока останется тайной. Вскоре мы оказались в Софии, а затем в Москве,

Гулябзой не стал рассказывать, и мы воспользовались другими источниками.

...Сотрудники нашей разведки укрыли трех бывших министров на вилле неподалеку от советского посольства. Спрятали их в подвале в ящиках с отверстиями для дыхания. Только глубокой ночью министрам разрешалось покидать эти с гробы», чтобы слегка размять ноги. Спустя несколько дней из Союза прибыл специальный Ил-76. Ящики с людьми погрузили в автомобиль, и он въехал в чрево самолета, двигатели которого не выключали. Аппарель подняли, самолет тут же пошел на взлет.

А. М. Пузанов. Громыко, узнав о вопиющем самовольничании Амина, велел мне снова ехать к афганскому генсеку и вести с ним разговор в духе вчерашнего указания нашего Политбюро. Едем тем же составом. Тараки немедленно принимает нас в своих апартаментах на втором этаже дворца Арк. Спрашиваем, знает ли он о расправе над четырьмя членами правительства? Оказывается, знает. Тогда предлагаем: «Давайте еще раз серьезно обсудим сложившуюся ситуацию. Если вы считаете возможным, пригласим сюда и товарища Амина». Он снял телефонную трубку и на пушту переговорил с Амином, чья резиденция находилась неподалеку. «Сейчас приедет». И вот тут-то он вдруг начал нам рассказывать о планах Амина захватить всю власть. Не знаю, что с ним произошло, но он с горечью говорил об Амине то, что мы безрезультатно пытались ему внушить не один раз.

Неожиданно прямо за дверью раздалась автоматная очередь. Мы вскочили. Горелов бросился к окну, крикнул: «Амин бежит к машине!» Тараки был ближе всех к двери, и я отодвинул его в сторону. Вбежали телохранители генсека, что- то на пушту ему объясняют. Тараки говорит: «Убит мой начальник канцелярии, главный адъютант Сайд Тарун».

Когда мы покидали дворец, то хорошо рассмотрели убитого: он лежал Лицом вверх, правая рука была прижата к поясу, как будто потянулся за пистолетом, й в этот момент его сразила пуля.

Впоследствии мы попробовали восстановить в деталях, как же все произошло. Итак, после телефонного разговора Амин в сопровождении трех охранников прибыл в Арк. Его машина остановилась рядом с нашими, он поздоровался за руку с советскими водителями и, оставив одного телохранителя у автомобиля, с двумя другими вошел во дворец. Там его встретил главный адъютант Тарун, кстати, большой друг Амина. Амин пропустил его и одного своего охранника вперед, а сам с другим охранником на некотором отдалении двинулся следом. Они стали подниматься по лестнице на второй Этаж. И вот когда первые двое были уже наверху, началась стрельба. Кто первым нажал на курок? Я не могу однозначно ответить... Свидетели и участники перестрелки на следующий день по приказу Амина были арестованы и исчезли бесследно.

Перед уходом из дворца я сказал Тараки: «Нам, видимо, надо к Амину». Он не возражал. Мы попрощались с взволнованным генсеком и через пять минут были у Амина. Он вроде бы искренне обрадовался нашему появлению, взял меня за руки, и я увидел кровь на рукаве его пиджака. «Вы ранены, товарищ Амин?» — «Нет, помогал своему раненому Охраннику».

В это время совсем близко раздался выстрел танковой пушки и одна из стоявших под окнами легковых машин разлетелась на куски. Видя это, мы говорим: «Товарищ Амин, вам следует разобраться в обстановке. Давайте продолжим нашу беседу позже». Когда мы через Некоторое время вернулись, Амин заявил:

«Надо Тараки освобождать от всех его высоких постов». Мы высказались категорически против. Тогда он пошел на уступку: «Давайте лишим Тараки хотя бы одной должности». Мы снова ответили несогласием. После долгих споров решили так: утро вечера мудренее, сейчас расстанемся, а завтра продолжим наш разговор.

Мы уехали. Амин же зря времени не терял: за ночь он убедил многих руководителей партии и членов Ревсовета в том, что Тараки организовал на него покушение. Утром мы оказались перед фактом: Тараки был освобожден от всех занимаемых им постов и в партии, и государстве, а занял эти посты Амин.

А. К. М и с а к. Что было — настоящее покушение на Амина или инсценировка? Я не могу ответить на этот вопрос. Темное, очень темное дело. Сам Амин преподносил мне это так. Когда Тараки в тот злополучный день пригласил его к себе во дворец, Амин, прежде чем отправиться, позвонил своему другу Таруну. Этот Тарун ранее был начальником жандармерии МВД, а* теперь занимал высо^, кий пост главного адъютанта Тараки к его даже сделали кандидатом в члены ЦК НДПА. Амин поддерживал с ним тесные, дружеские отношения. Позвонив Таруну, он поинтересовался: не опасно ли ему появляться? Тот успокоил: поскольку советские товарищи тоже находятся во дворце, опасаться нечего. «Тарун встретил меня внизу, он и мой телохранитель Вазир Зирак пошли впереди, а я вместе с другим своим телохранителем следовал в нескольких шагах сзади. Поднявшись на второй этаж, мы увидели у дверей комнаты, где был Тараки, двух вооруженных автоматами офицеров. Тарун велел им освободить дорогу, крикнув, что с ним идет товарищ Амин. Но вдруг те вскинули автоматы и открыли огонь. Тарун был убит сразу. Пули также попали в моего охранника Вазира Зирака, который прикрыл меня собой».

Я могу только строить догадки относительно того, что случилось. Но мне кажется, Брежнев и Тараки в Москве сговорились убрать Амина с политической сцены. Как-нибудь его устранить. В нем видели главное препятствие к ликвидации раскола в партии; к тому же Москву, как мы хорошо видели, смущали левацкие загибы «второго человека»,..

Еще один свидетель инцидента во дворце Арк — свою фамилию он просил не называть — рассказал, что автоматный огонь, если судить по ранам Таруна, был таким плотным, что Амина, находись он близко, не могло бы не задеть. Его бы просто изрешетило пулями. По-видимому, Амин не поднимался выше первого этажа, то есть находился вне зоны огня. Он сам все подстроил, чтобы затем расправиться с Тараки. Всех оставил в дураках.

А. К. М и с а к. Ночью Амин собрал Политбюро, а утром — пленум ЦК. Он живописал членам Центрального Комитета покушение на себя, «организованное по приказу Тараки». «Кандидат в члены ЦК наш дорогой товарищ Тарун убит,— патетически восклицал Амин.— Они хотели убить и меня — секретаря ЦК партии, премьер-министра! С помощью четырех гнусных и трусливых предателей, которых мы с вами несколько дней назад изгнали с постов, они задумали совершить переворот в партии и государстве. Они занесли меч над нашей великой революцией, но пусть же этот меч покарает их самих». Амин предложил исключить Тараки из партии, что автоматически означало и снятие его со всех занимаемых им постов.

Я и другой член Политбюро, Панджшери, предложили пригласить на пленум самого Тараки и выслушать его. Амин разгневался: «Тараки ни с кем не хочет разговаривать. Он не подходит к телефону, а своей охране дал приказ убивать всех, кто попытается подойти к дверям его резиденции. Если вы, товарищ Мисак, такой храбрый, то идите к Тараки и позовите его сюда». Я понял: если пойду, люди Амина убьют меня, а все свалят на охрану Тараки.

Пленум проходил в зале «Делькуша». Вокруг плотно стояли танки, все было оцеплено гвардией и агентами службы безопасности. Вел заседание пленума секретарь ЦК НДПА, министр иностранных дел Шах Вали. В итоге все единогласно проголосовали за исключение Тараки из партии и избрание Амина генеральным секретарем.

С просьбой рассказать о последних днях основателя НДПА и бывшего афганского президента один из нас обратился в конце 1989 года к его вдове, 65-летней Нурбиби Тараки. Она живет на вилле, расположенной в одном из привилегированных районов Кабула.

— Я была в спальне, расположенной неподалеку от кабинета, где муж принимал советских товарищей,— начала Нурбиби.— Когда услышала выстрелы, выбежав за дверь, увидела лежащего в луже крови Таруна. Одна пуля, кажется, попала ему в голову, другая — в бок. Охрана говорит: «Это люди Амина сделали». Кроме того, еще один наш человек был ранен в плечо — врач Азим: он нес чай и случайно попал под огонь. Это было примерно в четыре часа дня. Советские товарищи тут же уехали. Тараки позвонил Амину. «Зачем ты это сделал?» — спросил он. Я не знаю, что ответил Амин. Тараки попросил, чтобы тот забрал из дворца и распорядился похоронить тело Таруна. «Завтра»,— был ответ. Подобным же образом отреагировали на эту просьбу начальник генштаба и командующий гвардией, к которым Тараки обратился по телефону. А вскоре всякая связь с дворцом прервалась. Все телефоны молчали. Никто к нам не приходил.

Но муж не очень волновался. Он считал, что восторжествует здравый смысл и все обойдется. Что, наконец, советские друзья не позволят Амину натворить глупостей. Он не хотел кровопролития, насилия, еще надеялся на добрую волю, на силу товарищеских чувств. Ведь это чистая правда, что он очень любил Амина.

На следующий день от Амина пришла записка: «Прикажите своим охранникам сложить оружие». С нами оставалось два телохранителя — Бабрак и Касым. Оба вначале наотрез отказались подчиниться приказу. Тараки их уговаривал: «Революция — это порядок, и поэтому следует подчиниться».— «Не верьте Амину,— возражали охранники.— Он убьет вас, как вчера убил своего друга Таруна. Он будет идти до конца».— «Нет, товарищи,— мягко отвечал им Тараки,— это невозможно. Мы старые, верные соратники. Я всю жизнь отдал революции, другой цели у меня не было, и любой это знает. За что же меня уничтожать?»

Тогда Бабрак и Касым, чтобы не сдаваться, решили убить один другого. Опять Тараки их отговаривал: «Так нельзя. Подумают, будто вы были заговорщиками и решили избежать справедливой кары». Я тоже убеждала их не делать этого. Мы еще верили, что все образуется. Они сдались. И мы с .ужасом увидели, как палачи Амина поволокли их куда-то, будто козлов на буэкаши. Так людей тащат только на эшафот. И действительно они были убиты почти сразу.

В последующие три дня нас не трогали. Мы жили без всякой связи с внешним миром, как под домашним арестом. Вместе с нами были брат Тараки с двумя детьми, его племянница и племянница брата. Оставались повар и прислуга. Затем всех родственников и персонал куда-то увели. Теперь с нами был только повар Насим. Еще через некоторое время ночью нас разбудили офицеры Амина: «Решено поселить вас в другом помещении. Живо собирайтесь!»

На территории дворцового комплекса есть отдельный дом «Самте джума», туда нас и привели. Комната, в которой мы оказались, была абсолютно пустой, если не считать голой жесткой кровати. Пол был покрыт толстым слоем пыли. Все это очень напоминало тюремную камеру. Я спросила у Тараки: «Неужели мы совершили какие-то преступления?» — «Ничего,— как всегда философски ответил он.— Все образуется. А комната эта обычная. Я знаю, что раньше здесь жили солдаты, что ж, теперь мы поживем». Я вытерла пыль. Восемь дней мы провели здесь. Муж вел себя абсолютно спокойно. Правда, ежедневно просил

о встрече с Амином. И все повторял: «Революция была моей жизнью. У меня есть ученики, которые доведут дело до конца. Я свой долг выполнил». Ему было 62 года. Он не болел, только стал совсем седым.

Потом меня предупредили, что поведут показывать врачу. Я и вправду чувствовала себя неважно: давление было очень высоким. Ночью пришли офицер и врач. «Почему вы хотите забрать ее ночью?» — спросил муж. «Днем люди увидят, пойдут ненужные разговоры». Меня привели в другой дом, все там же, на территории дворца Арк. Там я увидела других членов нашей семьи. «Почему сюда? — спросила я.— Ведь вы же обещали меня лечить».— «Подожди до утра,— ответил офицер.— Мы скоро вернемся». Но ни утром, ни днем, ни вечером они не пришли. Больше я никогда не видела этих людей. Я чувствовала себя плохо. Попросила лекарство. Мне с издевкой отвечали: «Где взять? У народа ничего нет, а тебе подавай». Если появлялся кто-нибудь из подручных Амина, я умоляла отправить меня обратно к мужу. Но они только ухмылялись.

Как-то ночью нас всех перевезли в тюрьму Пули-Чархи. Там 9 октября я услышала о смерти Тараки. Но только спустя три месяца, уже после освобождения, узнала некоторые подробности. Мне рассказали, что опять-таки ночью три аминовских офицера вошли в комнату мужа. Он стоял перед ними в халате, был спокоен. Попросил пить. «Не время»,— ответили палачи. Схватили Тараки за руки и за ноги, повалили его на пол, а на голову положили подушку. Так подушкой и задушили. Позже смерть засвидетельствовал командующий гвардией. Где похоронили моего мужа, я не знаю.

Потом я спрашивала, почему советские товарищи не помогли? Ведь и no-t сол, и генералы обещали это. Никто не мог ответить. Я спрашивала у Мисака; почему они так легко отдали Тараки, почему ничего не предприняли для его спасения? Он объяснил это тем, что будто бы Амин их всех обманул. Он им сказал: «Тараки охраняют его сторонники, которые застрелят любого, кто попытается близко подойти к резиденции»...

А. М. Пузанов. Пытались ли мы спасти бывшего афганского руководителя от расправы? Да. Однако сделать что-либо было уже невозможно. Он находился в изоляции.

Так у нас появился новый партнер — Хафизулла Амин.

В начале ноября я получил телеграмму за подписью Громыко: «Учитывая ваши неоднократные просьбы об освобождении от должности посла в Кабуле, вы переводитесь на другую работу». А я никаких просьб и не высказывал. Ну, да что там говорить...