Вторжение в Ойкумену (СИ)

Глава 13. Западная Склавиния

В то время, пока Влад со Светой пересекали границу двух империй Роберт Замойский и Антонина Акустьева въезжали в лехийский город Вексельмюнде на берегу Янтарного моря. Впрочем, не настолько лехийский, как хотелось бы самим склавинам. Дело в том, что незадолго до того, как Константин Суровый присоединил к своей империи Лехию, они этот город потеряли в войне с Грёнценом. И лишь пятьдесят лет назад во время пятилетней войны, его смогли отбить у Грёнцена. Кстати, та война стала первой для Василия Александровича Ингварова, который тогда и прославился, будучи молодым лейтенантом.

В общем, город-то вернули, но население за три с половиной столетия было практически замещено алеманами, или ассимилировано. И хотя многие алеманы поспешили убраться в Грёнцен или вспомнить Склавинских предков, городу оставили название, под которым он неоднократно входил в историю. Как славную, так и не очень.

Одна из этих историй и была связана с поручением, которое шелта дали Роберту и Тоне. В некие времена обитал в Вексельмюнде некий лехийский дворянин — пан Чешковский, известный под псевдонимом доктор Фортунус. Разумеется, маг со специализацией — чернокнижник. Как объясняли Тоне шелта, чем вызвали у неё очередной приступ истерики, чернокнижников церковь не очень-то одобряла и в нынешние времена, что говорить про события двухсотлетней давности. Тем более, и сами чернокнижники не раз давали повод к своему преследованию. Яды, проклятия — любимое оружие чернокнижников. Запросто могли, повздорив с деревенскими потравить все колодцы в округе. Навести порчу, извести плод, опять же к ним. За это люди охотно платили им той же монетой. Наводили церковь, отцов-инквизиторов, и добро пожаловать на костёр. Впрочем, нечасто им удавалось прихватить чернокнижника. Если только какого начинающего, да и то, для осуждения требовался суд, где в жюри вперемешку сидели маги с инквизиторами, а там поди докажи, он навёл чуму на город, или она сама пришла из земель, далёких с купцами и моряками.

Но своё дело эта вражда сделала. В настоящий момент в Моэнии жило очень мало чернокнижников, и те, больше занимались теорией. Практикующие предпочитали более безопасную империю турсманов, где к ним относились так же, как и к остальным магам или Терранову, а там любые маги были нарасхват.

Но вернёмся к доктору Фортунусу, который на фоне остальных чернокнижников отличился особой паскудностью как по своему характеру, так и по тем заклинаниям, что он изобретал. Причём церковь его не трогала, потому как Чешковский умудрился вылечить несколько крупных деятелей Лацийского патриархата от весьма неприятных болезней, за которые в то время не брались даже выдающиеся целители. Да и чего скрывать, магическую науку он продвинул очень сильно, что сквозь зубы признавали многие маги, не терпевшие Фортунуса. Однако, как говорили в Великой империи Севера, сколько верёвочке не виться, всё равно конец будет. Вот и Чешковский умудрился сделать открытие, которое стало для него роковым.

Взяв за основу заклинание призыва, которым обычно пользовались ведьмаки и ведьмы в мирных целях: призвать пчёл на луг, изгнать комаров и так далее, а чародеи в военных — напустить насекомых или пакостливых животных на врагов, он расширил его. Причём до пределов, ранее считавшихся вообще невозможным, кстати, в том числе и шелта. Доктор Фортунус научился призывать тварей из иных измерений. Которых, местные жители недолго думая окрестили чертями и бесами, так был чужд их внешний вид. Вот тут-то и встала на дыбы церковь. Сначала возмутился Плёсский патриархат, потом к нему присоединился Лацийский, следом, немного поразмыслив, Корнелиопольский тоже высказался, подталкиваемый султаном турсманов, которые, несмотря на всю свою лояльность к чернокнижникам, таких заходов от магов позволить не могли.

На таком фоне, что скажут остальные патриархи, уже не имело значения — это были главные лидеры церкви. Но они присоединились, так для справки, и на Фортунуса была открыта самая настоящая охота, которую возглавили сильнейшие маги Ойкумены.

После недолгого выслеживания пана Чешковского обнаружили в Вексельмюнде, где окружив, всё-таки убили. Хотя при этом разнесли две улице, вырвавшиеся на свободу твари иных измерений успели убить или покалечить некоторое количество горожан, прежде чем их сумели отловить опытные церковные демонологи.

Пан Чешковский, известный как доктор Фортунус погиб, а вот легенда о нём, наоборот, родилась. Рассказывали о ловком и хитром маге, который обманом сумел поставить себе на службу самого дьявола и сотворил немало дел как добрых, так и злых, но раскаялся и, отрёкшись от Сатаны, смог вознестись. Впрочем, как и все изустные предания, разнились. Была версия, где его подчинение дьявола было всего лишь уловкой со стороны нечистого. В Грёнцене рассказывали, что дьявол смог взять реванш и перехитрить Фортунуса, а романтики из Виндбоны пели про деву, которая своей чистотой и непорочностью смогла спасти его от адского пламени.

Но вот о чём не пели барды, не писали поэты, да и вообще никто лишний раз не упоминал, так это про медальон пана Чешковского, он же медальон Фортунуса. Про него было известно лишь магам, и некоторым обычным людям, но тем лишь по долгу службы.

Вызывая демонов, Фортунус использовал некий амулет, который так и не смогли найти, ни светлые маги, ни отцы-инквизиторы. Он считался то потерянным, то вообще не существовавшим. Но шелта точно знали — амулет находился сейчас в Вексельмюнде.

— Обидно, Влада со Светкой послали в Империю Запада, а ехать им меньше, чем нам, — вздыхал Роберт по дороге, и раздумывал, как с помощью телепортации сократить расстояние.

И действительно, от рощи шелта до Вексельмюнде, хоть они оба, и находились в Западной Склавинии, ехать было восемьсот километров, или семьсот пятьдесят вёрст, как говорили здесь. До метрической системы уже додумались, но, как со вздохом сказали шелта, когда её внедрят теперь вообще неясно. Если бы нейстрийская революция пошла так, как было задумано изначально, то уже спустя сто лет, на неё перешли бы все страны Моэнии, кроме Склавинской Империи и Магнаальбии.

Посовещавшись, ученики решили, что им и этим вопросом надо будет заняться обязательно. Но потом. Пока были более насущные дела.

— Постыдился бы, — проворчала Тоня. — Сашке с Лерой вообще в Одисстайские горы пришлось отправиться.

Роберту на это ничего не смог возразить. Тогда они ещё не знали, что в Семигорскую крепость их доставила Лавита, а то и правда, они бы могли путешествовать до конца отведённого времени по пустынным степям, которые достались склавинам, по итогу долгих войн с турсманами.

Но потихоньку, верста за верстой и они упёрлись в ворота Вексельмюнде. Правда, от этих ворот в скором времени должно было остаться, одно лишь название, так как торговля склавинов с Альбийскими островами только набирали обороты, и прежние имперские порты с трудом справлялись с наплывом кораблей, а значит, старый средневековый город будет расти и выйдет далеко за пределы своих стен.

Но пока и стена, и ворота были на месте, и сонный стражник, торчавший там ради проформы, лишь сунул нос в документы и махнул рукой, мол проезжайте.

— Враг не пройдёт, — фыркнула Тоня, когда они удалились от стража на достаточное расстояние. — Так, Роб, у тебя память получше, скажи мне, какую гостиницу нам рекомендовал тот хомяк из столичной книжной лавки?

— «Щчастливы лекарц», — подумав, ответил Роберт. — «Удачливый доктор» по-нашему.

— Дай угадаю, а на вывеске профиль доктора Фортунуса? — проворчала Тоня. — А ещё там любят останавливаться юные маги, ищущие потерянные тайны пана Чешковского?

— Угу. Не без этого. Но хотя бы сам амулет не разыскивают, уже хорошо, — буркнул Роберт. — Так. Нам нужно на Ульменштрассе, она же Вязовая улица.

Он осмотрелся по сторонам, а потом уверенно тронул поводья лошади, направляя её в небольшой переулок, проехав который они и выехали на искомую улицу, а гостиницу им и не пришлось искать, потому что практически сразу заметили трёхэтажное здание с большими конюшнями. Огромная вывеска, с профилем доктора и название на трёх языках, недвусмысленно указывали, что гостиница действительно неплоха, но…

— А у нас-то денег хватит? — обеспокоилась Тоня, которая прослушала рассказы шелта о денежно-финансовой системе этого мира.

— Должно, — пожал плечами Роберт.

На миссию им выделили пять флоринов, золотых монет, и десять больших серебряных монет, которые здесь почему-то называли гривенниками. Были ещё и малые серебряные — сабляницы. Правда, самыми ходовыми были медные, которые назвали медяками или грошами, в зависимости от размера. За один флорин давали руку, или пять гривенников. За гривенник, пять сабляниц, а вот одна сабляница, в просторечии сабелька стоила дороже. Четыре руки, то есть двадцать медяков, а медяк две руки грошей. Вот как раз на этом моменте, Антонина застонала и попросила вернуть её в дурдом. Хотя всем остальным было понятно, и они даже порадовались, что здесь нет заморочек с валютными курсами, потому как золотой, он и есть золотой: у склавинов, алеманов, нейстрийцев и всех остальных. Медные деньги, правда, за границей никто не принимал, но оно и понятно. Золото и серебро металлы редкие и благородные, а медяшек можно наштамповать сколько угодно.

— Да, не развернулись ещё буржуи со своими спекуляциями, — фыркнул Влад, в очередной раз вызвал у Роберта и Тони начистить ему физиономию.

Хотя стоимость они осваивали на книжной лавке и прочих торговых рядах, но всё-таки духи стихий прочли им небольшую лекцию, о том, что сколько стоит, вызвал серьёзное недоумение прежде всего у Роберта. Ну какая, простите ему радость от знания, что в Склавинской деревне корову можно купить за пять грошей? Он коров покупать не собирается, вопрос в другом, сколько на эти гроши можно купить в городе — торговом порте? Может, с грошами тебя только на прилавок пустят посмотреть, и то издалека? Вон, в книжной лавке Агис-Петросполя, гроши и медяки вообще не принимают. Только сабляницы, гривенники, а некоторые, особо ценные вообще, только за флорины купить можно.

Но в гостинице цены оказались вполне демократическими. За сдвоенную комнату запросили четыре медяка в сутки, а там были удобства, хотя столоваться предложили отдельно, в ресторане на первом этаже. Роберт недолго думая достал гривенник, получил сдачу сабляницами и медяками. С ними они спустились, разложив вещи, в здешний ресторан.

Ну если его можно было так назвать. Как, по мнению самого Роберта, ставшего Замойским, от придорожного трактира он отличался лишь чистотой, впрочем, а почему бы и нет? Чистота — это хорошо, так сказать, залог здоровья. А то еда, которой они харчевались прошлую неделю, натуральные продукты, но вызывали сильное подозрение, не придётся ли обращаться к лекарской магии, с которой у обоих дела обстояли так себе, а Светлана сейчас путешествует по соседней стране.

С другой стороны, размышлял Роберт. После окончания обучения, можно подумать, о том, чтобы познакомить этот мир с настоящим ресторанным бизнесом. Плохо, что ли? Экзотические блюда империи турсманов, в Агис-Петросполе. Или местной Индии и Китая, что там на их месте в этом мире? Да местная знать будет просто ломиться к ним, оставляя за обед полновесные флорины. Ведь даже им сейчас только и доступно, что выписать нейстрийского повара, который будет готовить им лично, да ещё и, пожалуй, гостям, блюда подороже. Хотя да, знать не пойдёт, а вот купцы, желающие гульнуть с размахом, и рассказать, потом в своей глухомани, каких они гадов ели в столице, будет основной клиентурой…

— Мне скучно, — прервала его размышления Тоня.

Ужин ещё не подали, поэтому девушка действительно скучала, поглядывая в окно.

— Что делать, Фауст? Таков вам положен предел, его ж никто не преступает. Вся тварь разумная скучает: иной от лени, тот от дел; кто верит, кто утратил веру; тот насладиться не успел, тот насладился через меру, и всяк зевает да живёт — и всех вас гроб, зевая, ждёт. Зевай и ты, — моментально отреагировал Роберт.

Что его заставило вспомнить знаменитую «Сцену из Фауста», Замойский не знал. Возможно, музыкой, то бишь обстановкой навеяло.

— Ха. Ха, — таким же скучным голосом, произнесла Тоня. — Пушкин. Ты бы ещё прочёл: зима, крестьянин, торжествуя и так далее. Даже Влад оригинальнее. Он девушек охмуряет, читая им, Есенина. Причём, паскудник, выдаёт за свои. И ладно бы, только местные в это верили. А то ведь и Светка с Леркой уши развешивают.

— А мне стихи понравились, — внезапно раздался над их ушами чей-то женский голос, говоривший с явным западносклавинским шипящим акцентом.

На один из свободных стульев, стоявших за их столом, приземлилась обладательница этого голоса — такая же рыжая, как и Тоня, зеленоглазая, с острым носиком и бледным, веснушчатым лицом. Что же до фигуры, то тут Антонине оставалось только позеленеть от злости, ибо на фоне статной красавицы с высокой грудью, и гибким станом она просто потерялась.

— Вы не против? — также пришёптывая, спросила девушка.

Тоня только и хотела сказать, что сначала надо спрашивать, а лишь потом задницу пристраивать. Но было поздно. Роберт уже рассыпался в комплиментах, говоря, что она ничуть их не потеснит, и даже дёрнулся заказать и ей ужин, но девушка остановила порыв, сообщив, что тоже ждёт, когда подадут её блюдо, и скучает.

— Элигия Целеская, можно просто Эля, — представилась она. — Странствующий маг.

Странствующие маги, они же барды, были достаточно редкой специализацией в магической науке. Основные их навыки соответствовали магам-теоретикам, кроме телекинетики, чем они и пользовались, не сидя на одном месте, в отличие от коллег. Скитались по миру, собирали крупицы знания, то здесь, то там. Говорят, что они изобретали новые заклинания, но редко. Странная это была специализация, и как уже было сказано, очень редкой. К примеру, из Киммерийского университета, за все годы его существования, вышло всего четыре мага такой профессии. По одному в столетие.

Но ещё более удивительным было встретить барда вот так запросто, в ресторане гостиницы приморского города. Пусть и древнего, с насыщенной магической историей, да и доктор Фортунус, опять же… Но барды предпочитали пирамиды Тамерии, или аналогичные строения в Терранове. Опять же Лебанонская пустыня таила в своих песках немало загадок.

— Отцам-инквизиторам будешь рассказывать, что ты бард, — лениво ей сообщила Тоня, которой девушка не понравилась сразу, а ещё выбесило то, как Роберт перед ней стелиться. — А я вижу, что ты чернокнижница, как и я.

— Тише, — зашипела на неё Элигия, причём с её акцентом получилось, что вроде «тиш-ш-ш-ш-ш-ше». — С ума сошла орать во весь голос, о нашей специализации? Сейчас не времена доктора Фортунуса, в тюрьму никто не потащит, но из города выставят, мяу сказать не успеешь. Не любят нас мещане.

— Почему? — удивился Роберт, кстати, он так и не понял, как Антонина определила коллегу.

— А характер у нас поганенький, — с улыбкой сообщила Целеская. — И скрытные мы. Вот как я, например. Нет бы, подойти к вам, и честно сказать, так и так, я маг… известной вам специализации, и знаю, что вы ученики шелта. Вы меня заинтересовали тем, что раньше духи стихий никогда не обучали магов, ну, моей специализации. Вот мне и стало интересно, что вы делайте в Вексельмюнде. Уж не ищете ли портал?

— Какой портал? — спина Роберта покрылась холодным потом, да и Тоня, заинтересовавшись, пододвинулась ближе.

— Тот самый, который искал предок, пан Чешковский, известный, как доктор Фортунус, — сказала Элигия Целеская, и её зелёные глаза сверкнули огнём. — Между нашим миром, и тем, откуда прибыла Алурия.