Второе небо

Тимкины брехалки

На причале сидел человек и смотрел на черную полынью, в которой лениво кружились льдины. Он сжимал в руке блокнот, был чем-то сильно захвачен и не заметил мальчика, который подкрался сзади и осторожно заглянул через его плечо. Но вот мальчик шмыгнул носом, и человек, сидевший на причале, вздрогнул и обернулся.

— Ты откуда такой, мужичок с ноготок?

Востроглазый, в полушубке, перетянутом веревочкой, в больших кирзовых сапогах, мальчишка был действительно похож на мужичка — кургузый и шустрый такой мужичок-лесовичок, изнемогающий от любопытства.

— Зовут-то тебя как? — спросил человек, поднимаясь. Мужичок почему-то оробел и отступил на шаг.

— Тимкой, — буркнул он и пристально, исподлобья оглядел человека. — А вы кто будете такой? Писатель, да?

Человек спрятал блокнот в карман.

— А ты как догадался? На лбу написано, что ли?

— Фамилия ваша Рощин?

— Может, мы с тобой уже знакомы? — удивился человек.

— Так про вас в школе еще утром объявили, вот меня за вами и послали. А то дороги все развезло — как один дойдете?

— Ну, веди, раз послали.

Тимка пошел вперед, недоверчиво оглядываясь: неужто и вправду писатель? Разве такие бывают? Писатели, те худые, с козлиной бородкой, сутулые, оттого что сидят весь день за столом и пишут и пишут, а этот — плечи крутые, щеки толстые и глаза щелочкой, как у совхозного конюха Савелия. Правда, очки и еще усы под носом ежиком торчат, так этим кого сейчас удивишь? Особенное в нем было только пальто — мех виден из-под полы и тепло в нем, наверно, как на печке. Тимка таких и не видел даже.

В лесу, куда они вошли, чернели талые лужицы, и весь он был еще голый, без листьев, просторный и светлый от солнца, как недостроенный дом. Тимка разогнался и прыгнул через канавку, полную снега и воды. Рощин постоял перед канавкой, потом отошел на несколько шагов, разогнался и прыгнул, да так, что зачерпнул ботинком воду.

— Эх, вы, — рассмеялся Тимка, — прыгать не умеете!

— Машину мне предлагали, — усмехнулся Рощин, — а я, чудак, отказался. Ну, однако, ничего страшного не произошло. Ведь не пропаду я с тобой, как думаешь?

— Со мной? Не. Не пропадете! — заверил Тимка.

Вскоре они вышли из лесу, дорога пошла подсохшая и крепкая. Впереди раскинулись озимые поля, от яркой зелени слепило глаза, и это было удивительно: еще зима не повсюду сошла, а из земли уже лезла нетерпеливая весна. Рощину стало жарко в своей шубе-печке, он расстегнул ее сверху и шумно вздохнул.

— А места здесь красивые, не правда ли? — сказал он.

Тимка неуверенно огляделся вокруг: он никогда не задумывался над этим. Он потоптался, не зная, что сказать, опустил глаза и, краснея, спросил:

— Я вас, дяденька, чего хотел спросить: вы давно писатель?

— А тебе интересно знать?

— Ага.

— Сам небось пишешь, признавайся?

— Да нет… — помялся Тимка. — Стишок, правда, в стенгазету написал, а еще умею в рифму говорить… Да это что! Я вот хочу знать, как это книжки делаются: брешут писатели или по правде пишут?

Рощин замедлил шаги, раздул щеки и сощурил глаза, так что и щелочек даже стало не видно, таким мудреным показался ему вопрос.

— Как бы это тебе получше объяснить? — начал Рощин и прокашлялся. — Можно и приврать, конечно, если умеючи. Главное, видишь ли, чтобы все как в жизни получалось… Я понятно говорю?

— Понятно, — кивнул Тимка. — Это, наверно, как у нас ребята в брехалки играют.

— Во что? — не понял Рощин.

— В брехалки. Соберутся и давай играть в щелчки, кто кого перебрешет.

— Хм!.. Любопытно… А что же это все-таки поточнее?

— А это просто: скажешь брехалку, а тебя сбивают. Новую скажешь, а тебя опять. За каждую брехалку щелчок даешь, а не сумеешь соврать — сам получай. Вот и вся наука.

— Понятно, — кивнул Рощин, хотя ничего не понимал. — Ну, а как все-таки играют в нее, с чего начинают?

— Как щелчок получите, сразу поймете, — усмехнулся Тимка.

— А ты их, наверно, много получал?

— Я-то? Не. Меня никто не сбивал.

— А может, я собью?

— Давайте спробуем, — охотно согласился Тимка. — Только как будем с вами играть: понарошку или на щелчки?

— Конечно, на щелчки. Иначе неинтересно.

— А щелчки бить с оттяжкой или простые?

— Можно и с оттяжкой, — помедлил Рощин, стараясь вспомнить, что же это за щелчки такие, с оттяжкой.

— А кто брехать будет первый — я или вы?

— Ты, конечно. А я буду… это самое… сбивать.

— Ладно, — согласился Тимка.

Не останавливаясь, Тимка закатил глаза под самый лоб, отчего шапка сдвинулась почти на переносицу, подумал немного и начал:

— А вот у нас к соседской Дуньке заяц прикатил на тракторе.

— Это зачем же? — удивился Рощин.

— Свататься приехал.

— Свататься? Да еще на тракторе? Ну и загнул же ты!

— Да вы сбивайте, сбивайте! — заторопил Тимка. — Раз… Два…

— Постой, куда же ты меня гонишь?

— Три… — тянул Тимка. — До пяти сосчитаю — щелчок отхватите. Четыре…

— Ну, а, собственно, что же Дунька?

— Что — Дунька? Квасом угостила, заяц кочергой закусил и спать завалился, как дядя Кузьма.

— Это кто же такой?

— В сельпо торгует. Как напьется, закроет сельпо и спать домой идет. В другой раз два дня спит, не отоспится…

— Интересно, очень даже любопытно. Только, надеюсь, это не брехалка?

— Понятно дело. Это я так, чтобы вам передышка была. А теперь дальше сбивайте.

— Да, да, — спохватился Рощин и, вспомнив про зайца, хохотнул. — Ну, а как же заяц от кваса захмелел?

— Вот так и захмелел от кваса. Что ж я вам скажу — от самогонки? Так вы мне щелчок дадите.

— Ага, ты прав, — согласился Рощин. — Брехать так брехать. Ясно. Ну, а куда же он, извиняюсь, спать завалился?

— А чего извиняться? В печь, понятно дело, — ответил Тимка. — А печь в это время топилась, — добавил он.

— М-да, — промычал Рощин и несколько шагов прошел в глубокой задумчивости. — И заяц, надо полагать, не сгорел?

— Разве Дунька даст ему сгореть? Такого женишка потерять — не валяются. Она его цоп за лапу — и в бочку с водой.

— Бедный заяц! Захлебнулся небось?

— А с чего ему? Выпил всю воду, еще сильнее пить захотел.

Теперь Рощин уже бодро соображал и не тратил время на раздумья.

— Скажи на милость: откуда же у зайца трактор появился?

— В эртээсе выменял, — ответил Тимка. — Там их столько валяется — ноги сломаешь… Отвалил директору два мешка шишек, насыпал полный кошель дырок от бубликов, взвалил трактор на плечи — и ходу…

— А на что директору шишки?

— Щи из них варил, — отбивался Тимка. — Такие наваристые — во! Не то что в совхозной столовке. Гвоздей заместо соли добавишь — за уши не оттянешь! Сам ел, добавки просил.

— А дырки ему зачем? — наседал Рощин.

— Забор из них поставил. Лучший забор на деревне! Только куры поклевали…

Рощин вошел в азарт: смеялся, хлопал Тимку по макушке и задавал все новые вопросы. А Тимка выдумывал все новые брехалки, одну нелепее другой. И при этом бровью не шевелил, словно не понимал, чему удивляться.

Когда же Рощин узнал, что зайцы сдают по госпоставкам собственные шкурки, что лучшая еда для них — утиный кряк и что есть у них свой сельсовет, он притянул к себе Тимку и посмотрел на него так, словно тот свалился с неба.

— Ну это же черт знает что такое! С такой фантазией ты любого Мюнхаузена за пояс заткнешь! Слыхал небось про такого?

— Минхауза? — переспросил Тимка, наморщив лоб, и тут же поспешно согласился: — Это точно, заткну. Я уже больше ста щелчков впрок накопил.

— Это как же — впрок?

— А так: щелчки собираю, а бью, когда палец зачешется.

— Ну, а сейчас он у тебя не чешется? — Рощин поежился. — Ты ведь, надеюсь, не станешь откладывать? А то уеду, и щелчки твои поминай как звали.

— Не, — смутился Тимка, пряча руки за спину. — На первый раз прощается… Теперь вы брешите. Может, и отыграетесь.

— Ну, мне с тобой тягаться трудно. Ты смотри какой сноровистый, а я новичок.

— Да это же просто. — Тимка пожал плечами. — Вон видите — синичка летит? (Рощин вскинул голову кверху.) А видите — во рту колесо держит? (Рощин с усмешкой посмотрел на Тимку.) Синичка, значит, каркнула, уронила колесо, а оно и покатилось по полю. На горку въехало и дальше покатилось, до самой мукомолки. А та всю муку перемолола, мука сама в ситные булки испеклась. Запах такой вкусный пошел, коровы сбежались, стали друг у друга булки отнимать, да только никому не досталось. Щуки прыг-прыг из воды и потаскали все булки из-под носа… Ну вот, а вы теперь дальше давайте…

Тимке очень хотелось помочь писателю, но тот держался за бока и только похохатывал.

— Ах ты!.. Да ну ты!.. Как же они булки-то?..

— А так вот, зубами.

— Ну, а коровы что?

— Что — коровы? Щуки залаяли на них, а коровы к тете Даше на птичник убежали…

Тимка потерял вдруг интерес к игре: она была не настоящей — Рощин лишь подбивал его, а сам не сочинял.

— Значит, залаяли щуки?

Рощин полез в карман за блокнотом и долго записывал что-то, цокая языком и качая головой.

— Ну, ну, а дальше?

Но Тимка не слышал его. Тимка глядел на авторучку и молчал. Ручка была какая-то незнакомая, толстая, как бочонок, с золотым пером. Рощин посмотрел на Тимку, потом на авторучку.

— Нравится?

— Ага, — выдохнул Тимка.

— Ну, тогда твоя. На!

— Не, что вы! — испугался Тимка, даже спрятал руки за спину. — Нельзя мне за так… — Он даже охрип от волнения.

— Не за так, за брехалки.

— И-и, чего! Да я их наговорю — на возу не увезете. Еще ребят кликну… Разве можно за них такое?!

— Ну, тогда разыграем ее: кто кого перебрешет…

На этих условиях Тимка согласился, и Рощин, уже кое-чему наученный от своего спутника, стал рыскать глазами по весеннему лесу, облакам и пролетавшим грачам, выискивая, за что бы зацепиться.

— Ну, вот что, — начал он. — Видишь вон ту березку?

— Это которая с елочкой в обнимку?

— Ну да! А живет в ней мышка, плетет паутину и ловит котов…

— Да ну! — удивился Тимка и сдвинул на затылок ушанку. — А как же она их ловит?

— Удочкой! — Рощин расхохотался, чрезвычайно довольный своей брехалкой, но потом надолго задумался: что ни говори, а опыта у него было еще маловато, не то, что у Тимки.

Вошли они в деревню, а возле школы их уже поджидали ребята. Без пальто и шапок, они бегали вокруг крыльца, сбивали сосульки и пускали бумажных голубей. Над лужами, еще затянутыми льдом, кружились грачи. Они бесстрашно прыгали на его сверкающую гладь и скользили на лапках, как на коньках. Деревенский воздух был сегодня особенно вкусный — это был вкус льда и солнца. Рощин останавливался, растерянно смотрел по сторонам и улыбался, а Тимка прыгал через лужи и что-то кричал.

В школе, когда все ребята собрались в классе, Рощин читал им свою новую книжку, рассказывал о своем детстве и долго отвечал на вопросы. И, между прочим, сказал:

— Тут некоторые хотели узнать, как становятся писателем… Дело это, конечно, не простое и не каждому под силу. Может быть, даже и кое-кто из вас, — и при этом он посмотрел на Тимку, — мог бы стать…

Тимка в это время пригнулся над партой и грозил кому-то кулаком, потому что авторучка, выигранная им в честном бою, авторучка с золотым пером, похожая на бочонок, гуляла по рукам и никак не хотела возвращаться к хозяину. Так и не услышал он, что сказал Рощин.