Введение в этноархеологию: Учебное пособие для студентов исторических факультетов высших учебных заведений

1. Истоки формирования археолого-этнографических исследований и их методов

Ни у кого не вызывает сомнения, что непрекращающийся процесс формирования новых направлений научных исследований, которые со временем становятся самостоятельными научными дисциплинами, набирает все бо́льшую и бо́льшую скорость. Чаще он происходит в сфере естественных наук, когда на стыке нескольких направлений исследований (или даже дисциплин, причем не всегда смежных) формируются новые отрасли знаний. Например, биофизика, изучающая физические и химические явления в живых организмах, структуру и свойства биополимеров, влияние физических факторов на живые системы. Из биофизики в свою очередь выделились радиобиология (изучает новые виды излучений и способы защиты живых организмов от излучений), биоэнергетика (занимается рассмотрением энергетических процессов в биосфере, а также механизмами и закономерностями преобразования энергии в живых организмах), фотобиология (анализирует воздействие света на организм). Можно вспомнить и биохимию, занимающуюся функциями, превращениями, распространением химических веществ и их структурой в организме. Она разделилась на молекулярную биологию (занимающуюся свойствами жизни на молекулярном уровне) и на биоорганическую химию (изучает связи между строением веществ и их биологическими функциями). На основе молекулярной биологии развивается молекулярная генетика, ставящая целью изучить молекулярные основы наследственности. Биохимию и биофизику объединяют в физико-биологическую химию. Мощный цикл дисциплин включает в себя геохимия: аналитическая, физическая, региональная геохимии, гидрогеохимия, радиогеохимия, геохимия литосферы, геохимия процессов и т. д.

В настоящее время изучением всех вышеперечисленных дисциплин занимаются крупные институты с солидным штатом сотрудников, с неплохой материальной базой, выпускающие собственные журналы с довольно большими тиражами.

Таблица 1

Если проанализировать процесс развития науки, то можно увидеть, что он в XX — начале XXI в. ведет как к дифференциации наук и направлении, к углубленному изучению отдельных феноменов и явлений, так и к их интеграции, когда, объединяя ресурсы и методики разных наук, можно получить принципиально новые знания. Вероятно, дело здесь в способностях отдельного человека, занимающегося решением проблемы. Его мозг способен охватить лишь мизерную долю современных знаний. Углубленное исследование в избранной области ведет сначала к некоторому обособлению методик, а затем к дифференциации направления исследований.

Например, изучение древней керамики все более и более связано с применением методик естественных наук рентгеноскопии, петрографии, термолюминесценции и т. д. — настолько специфично, что бывает нужно проходить специальную подготовку для того, чтобы вести квалифицированный диалог с коллегой и немногие археологи пытаются полностью понять все тонкости данного типа источников. Очень специфично изучение каменных орудий, предполагающее умение отлично разбираться в технологии их изготовления и применения, а также использовать трассологию, петрографию и другие методы.

С другой стороны, дифференциация заставляет применять приемы и методы смежных наук и ведет к их интеграции и формированию новых научных дисциплин. В результате такого развития отдельным ученым и научным коллективам удалось достичь великолепных результатов мирового уровня. Может быть, именно эти процессы и породили мнение о том, что открытия делают на стыке наук. Это верное положение никто и никогда не оспаривал, что неудивительно. Поразительно другое: почему, обладая готовым рецептом совершения открытий, заключающемся в интеграции несколько дисциплин и ведении работ на стыке наук, исследователи, по крайней мере, специалисты по гуманитарным дисциплинам, нечасто пользуются им. Алгоритм известен: углубленный интерес ученых к проблеме, создание групп единомышленников, затем лаборатории, сектора, института, выпуск печатного издания и т. д. Но… известные нам опыты интеграции двух наук, скажем, археологии и этнографии (например работы в Хорезме, Туве, Южной Туркмении), до сих пор не завершены или в полном объеме еще продолжаются.

Может быть, правы те, кто указывает на отсутствие специализированной финансовой поддержки и равнодушие крупных организаторов науки, о которое разбивается энтузиазм разрозненных ученых и научных коллективов? Хотя всем ясно, что на стыке наук находятся важнейшие открытия, имеющие громадное теоретическое, методологическое, эвристическое значения.

Поскольку мы намерены заняться рассмотрением проблем интеграции археологии и этнографии, то целесообразно вспомнить, что эти две науки всегда были тесно связаны. Первое, что приходит на ум при изучении археологического феномена, — его этнографическая аналогия, а этнографы в археологическом материале пытаются увидеть древние корни явления.

В рамках только одной научной дисциплины (археологии, этнографии, нумизматики и т. д.) не всегда можно исследовать какую-нибудь проблему, поскольку предмет исследования, методы, источники иногда имеют специфические отличия и не все ученые могут свободно ими пользоваться. Очевидно, именно для преодоления этого препятствия часть исследователей стремится вести работы на стыке наук, создавая новые научные дисциплины.

Вероятно, осознанное или неосознанное стремление археологов и этнографов лучше познать генезис древнейших явлений культуры человека заставляет их обращаться к материалам и методам смежных наук.

Не вдаваясь пока в историю этой важной и интересной проблемы, отметим, что в любой момент развития археологии и этнографии всегда имелись попытки их интеграции. В настоящее время наблюдается некоторая активизация совместных археолого-этнографических исследований, которые ведут отечественные и зарубежные ученые. Можно выделить, несколько направлений таких работ, хотя в некоторых случаях граница между ними достаточно условна, а исследователи могут работать по разным методикам. Формирование каждой из них — особый научный процесс, который заслуживает специального исследования. Однако вопросы истории развития науки по праву считаются одними из самых сложных тем научных исследований. Изучение истории интеграции двух дисциплин, пусть даже смежных, сложнее вдвойне. Поэтому перед рассмотрением особенностей направлений археолого-этнографической интеграции ограничимся только кратким упоминанием основных вех интеграции археологии и этнографии.

Мореплаватели, путешественники, авантюристы, начиная с эпохи Великих географических открытий, проникают в страны, не тронутые европейской цивилизацией: Америку, Африку, Австралию и Океанию. Их взору представали и дикари, пользующиеся каменными и костяными орудиями, и аборигены, умеющие изготавливать медные и железные оружие и орудия труда, украшения, знающие земледелие и скотоводство. Но более всего их поражали жители гигантских империй, поклоняющиеся непонятным божествам, требующим человеческих жертв. Неведомые европейцам мастера изготавливали чудесные изделия из драгоценных металлов, камней и раковин. Социальная структура людей была сложна и не всегда понятна европейцам.

В XVIII в. великие мыслители эпохи просвещения попытались упорядочить эту пеструю картину человеческого развития. Они расположили общества по восходящей от простых к развитым, выделяя эпохи дикости, варварства с этапами ранним, развитым, поздним или аналогичными им. Эта концепция существовала и была развита в XIX в. и даже вошла в систему марксистских представлений.

Науки, связанные с изучением первобытных людей, имели очень много общего и, скорее всего, не были слишком дифференцированы. Ученые занимались изучением приблизительно одинакового общества, правда, по разным материалам; количество данных по древним периодам развития человека было невелико, и исследователи великолепно знали и древности, и этнографию, кроме того, они ориентировались в геологии, биологии и других естественных науках.

В начале XIX в. наука о древностях только делала свои первые шаги. Были раскопаны относительно немногочисленные памятники некоторых эпох, и началась дифференциация направлений археологических исследований. Формируется археология, связанная с изучением античных государств — Рима и Греции. Ученые, работавшие в этой области науки, исследуя остатки древних городов, соотносили материалы с многочисленными письменными источниками и никогда не обращались к данным этнографии. Вероятно, это было следствием евроцентризма, мнения о превосходстве цивилизованных европейцев перед варварами, дикарями, туземцами, которые даже тысячелетия спустя после гибели великих античных государств не смогли сравниться с ними, точнее, подняться до их уровня.

Первобытная археология — второе направление развития науки — больше была связана с поисками древнейших предков человека — допотопного человека, троглодита и с изучением древних жителей Европы — кельтов, германцев и их предков. Эти ученые работали в областях, не затронутых или малотронутых античной цивилизацией: Центральной и Северной Европе. Они, особенно изучающие древнейшее прошлое человечества, неплохо разбирались в геологии.

Начиная со второй половины XIX в. количество материалов о ранних этапах развития человечества стремительно растет. Их становится столько, что уже не всегда возможно на высочайшем уровне оперировать данными нескольких наук. Наступает время специализации, деления на порции, которые может усвоить мозг человека. Окончательно оформляется направление исследований «современного первобытного человека», связанное с поездками в не тронутые европейской цивилизацией страны (например Н. Н. Миклухо-Маклай, Б. Малиновский) и изучением первобытного человека по материалам раскопок (в основном в европейских странах). Стадиально уровни развития примерно совпадали.

В этот период интересна двоякость процесса. С одной стороны, дифференциация наук: развитие многих направлений археологии и этнографии, не связанных между собой; с другой — интеграция: появление дисциплин, требующих тесного взаимодействия археологов и этнографов (экспериментальная археология, этнография).

Первая мировая война и следующий за ней октябрьский переворот нарушили в России плавный ход развития науки. На одной шестой части суши стала господствовать идеология марксизма, а археология и этнография стали весьма политизированы. Страницы газет и журналов заполняет информация об идеологических диверсиях, происках врагов, на них появляются призывы сплотиться, не уступить, отстоять и т. д. Некоторые статьи больше напоминали сводки военных действий. Так или иначе в стране победившего рабочего класса марксизм распространился повсюду, а многие исследователи первобытного общества, археологии, этнографии вынуждены были уехать за границу или были репрессированы.

Наука становиться политизированной. Социальный, а лучше сказать официальный, заказ — показ преимуществ социализма, сравнение социалистических народов и их предков. Отсюда и развитие этногенетических исследований народов Севера, Сибири, Средней Азии, Дальнего Востока. Культурологические исследования, развитие типологии и классификации являлись наименее политизированными и в конце концов стали преобладающими среди археологических работ. Этнографам считалось важным показать особенности развития наций, народов и народностей для того, чтобы разработать механизмы их безболезненного вхождения в братскую семью социалистических наций. Ни в коей мере не умаляем заслуг отечественных археологов, сумевших в те годы провести широкомасштабные работы и изучить археологические памятники в Средней Азии, Казахстане, Сибири и т. д., разработать интересные методики раскопок (например изучение памятников на широкой площади). Итогом работ археологов стал макет тома «Истории СССР». Вторая мировая война помешала закончить работы над этим коллективным трудом, и он вышел в свет после ее окончания в виде первых книг многотомного издания «Очерки по истории СССР». Однако работы по интеграции археологии и этнографии практически не велись. То же относится и к разработкам в области исследований социальных, демографических, экономических и прочих структур древних и средневековых обществ.

После Великой Отечественной войны в 1950—1960‑е гг. работают крупные археолого-этнографические экспедиции Хорезмская, Тувинская, Саянская, в составе которых десятки исследователей, занимающихся изучением культуры народов на сравнительно ограниченной территории, но уходящие далеко в прошлое. Однако, несмотря на название «археолого-этнографическая…», это были экспедиции, где ученые работали чаще всего параллельно. Следует отметить, что некоторые ученые (В. П. Дьяконова, Б. И. Вайнберг, С. И. Вайнштейн и др.) занимались изучением поздних археологических памятников и сравнением полученного материала с этнографическими данными, тем самым закладывая основы интеграции археологии и этнографии. С. А. Семенов завершает разработку трассологического метода, изучая следы сработанности на древних орудиях труда, по которым он определял, что делали этим орудием. Он и его сотрудники создавали реплики древних орудий труда, работали ими, что шло в русле экспериментальной археологии.

В 1960—1970‑е гг. в среде англоязычных археологов развивается научное направление, называемое «новая археология». Она была связанна с изучением современных стоянок аборигенов и экстраполяции полученных материалов на древние стоянки человека. В результате можно было вносить существенные коррективы в археологические данные. Трассологический метод завоевывает мировое признание и широко распространяется. Ученые многих стран мира интенсивно занимаются экспериментальной археологией, сооружая гигантские конструкции, сжигая экспериментальные дома, живя в селениях жизнью человека эпохи бронзы или железа.

В конце 1970‑х гг. начинается виток интеграции археологии и этнографии в среде отечественных ученых. В Москве в Институте этнографии АН СССР работает группа этноархеологии, занимающаяся еще со времен Хорезмской комплексной экспедиции изучением памятников джетыасарской и чирикрабатской археологических культур и их этнической интерпретацией. В Томске, в Проблемной научно-исследовательской лаборатории и в Музее археологии и этнографии Сибири Томского государственного университета, ученые начинают проводить археолого-этнографические совещания и разрабатывать методику комплексных археолого-этнографических работ. В Тобольске в 1980‑х гг. работает группа археологов-экспериментаторов, а небольшие эксперименты ученые других городов проводят по всей стране.

Обращение к проблеме археолого-этнографической интеграции в XX в. на сибирской почве более чем уместно (о чем речь шла выше): ведь Сибирь принадлежит к числу регионов, где археологические и этнографические материалы тесно смыкаются, причем не только территориально, но и хронологически. В целом, археолого-этнографическая интеграция у нас в России — объективная исследовательская потребность, которая вытекает из специфики источниковой базы и, что следует особо подчеркнуть, не зависит от уровня развития науки. Причем потребность эта актуальна как в этноархеологическом аспекте (т. е. при изучении этнографического материала методами археологии и наоборот), так и в аспекте палеоэтнографическом (т. е. при изучении археологического, этнографического и иных материалов этносов древности, средневековья и отчасти нового времени методами этнографии). Этнография невозможна без археологии — впрочем, точно так же и археология невозможна без этнографии.

Современные археология и этнография изучают настолько многообразные проявления человеческой культуры, что специалисты даже одной науки не всегда могут понять все тонкости работ друг друга. Очень специфичны исследования палеолита, особенно нижнего. Некоторые работы по изучению керамики, металлургии, каменного инвентаря с привлечением методов естественных наук настолько глубоки, что для исследований требуют обширных знаний. Наука этнография, поскольку имеет дело с живой культурой, намного разнообразней. Детальное изучение любого направления этой науки позволяет так полно изучить какой-нибудь феномен или элемент культуры, что исследователь, сделавший это, оказывается порой почти единственным специалистом, квалифицированно занимающимся данной проблемой.

Все это — результат дифференциации науки о первобытности и о древнем человеке, начавшейся в конце XIX — начале XX вв. Глубоким прошлым человека занимались биологи, антропологи, геологи, археологи. Но существовала одна особенность познания. Лучшие научные силы были сосредоточены в европейских странах. Для того чтобы совершить «путешествие» в прошлое, исследователь мог провести раскопки, но он мог, покинув Европу, побывать в Австралии, Океании, Африке, некоторых других районах Америки, где люди жили жизнью «троглодитов» Европы. Материалы, собранные в далеких экспедициях и полученные при раскопках стоянок и поселений на территории европейских стран, иллюстрировали жизнь человека на одинаковых этапах его развития, допустим, неолита, бронзового века или другого периода. Но для получения информации были использованы разные методы: для этнографических работ было характерно наблюдение, работа с информаторами и т. д., археологические материалы добывали при раскопках, затем наступал черед датировки, классификации и типологии, реконструкций, интерпретаций.

Для развития науки о первобытности, по крайней мере, на ее начальных этапах данная особенность большой роли не играла. Количество данных было относительно невелико, число ученых — тоже, они успевали и ознакомиться с работами соотечественников и иностранных коллег, и поработать в экспедициях, и обменяться мнениями по разным проблемам науки в печати, на конгрессах, симпозиумах и т. д. Основоположников науки о прошлом человека можно назвать или «изначально интегрированными», или «недифференцированными», учеными. Другое дело — следующее поколение исследователей. Они проходили подготовку у своих великих учителей, но специализировались в той области и по тем методикам исследований, где учителя были признанными авторитетами. В результате специализация по археологии и этнографии стала глубже. Вероятно, так начался процесс дифференциации науки о первобытности по методикам исследования и предметным областям.

С течением времени проблематика исследований становилась все больше и больше, ученые совершенствовали старые и разрабатывали новые методы исследований, количество материалов с каждым годов росло в гигантских масштабах, и началась дальнейшая дифференциация исследователей. Кто-то становился признанным исследователем определенной территории (Сибири, Дальнего Востока, европейской части России, Кавказа, Средней Азии и т. д.). Кто-то специализировался по какой-либо эпохе (палеолиту, раннему железному веку, средневековью и т. д.), а кто-то — по проблематике (керамическое производство, оружиеведение, земледелие, скотоводство и т. д.). Дальнейший процесс специализации предполагает более узкую специализацию: оружие средневекового населения Алтая, скотоводство неолитического населения Кавказа, т. е. налицо локализация исследований по территории, хронологии и проблематике. Такой же процесс идет и в этнографии. Но там проблематика значительно шире: конфликтология, современные этнические процессы, этносоциология, этническая экология, гендерные исследования, адаптация в инокультурных средах, этнопедагогика и исследования детства плюс материальная, духовная, соционормативная культуры традиционных и индустриальных обществ и т. д. Две науки в наши дни обладают очень сложной структурой, а взаимосвязь направлений исследований не всегда ясна.

Вышеизложенный процесс дифференциации науки о первобытности мы не намеревались соотносить со временем, пространством и персоналиями и рассматриваем как предварительные замечания перед изложением сути основных направлений интеграции археологии и этнографии. Не следует этот процесс рассматривать как присущий только этим двум наукам. Среди естественных наук имеются сформировавшиеся на основе нескольких, не всегда смежных, дисциплин: биофизика, радиобиология, генетическая инженерия, геохимия и другие. Вероятно, процесс развития наук двояк: с одной стороны — углубление исследований и дифференциация, с другой — объединение проблематик и интеграция.

В современной археологии и этнографии есть несколько направлений исследований, где возможен стык этих двух наук.

2. Археолого-этнографические параллели

Мы считаем, что это наиболее ранний и один из самых используемых методов реконструкции явлений прошлого или объяснения археологических и этнографических данных с помощью материалов смежной науки или исходя из понятий здравого смысла и опыта. Любой предмет, взятый человеком в руку, может быть сравним с известными артефактами.

Во времена появления метода аналогий знаний о древнейшем прошлом человечества не всегда хватало. Представим Европу в середине прошлого столетия. Немного времени прошло с тех пор, как «громовые» камни признали древними орудиями, теорию эволюционного происхождения человека принимают не все, с трудом воспринимают сведения о допотопном возрасте человека. В споре о древнейших этапах человечества приняли участие многие ученые, связанные в основном с биологией, геологией, археологией, этнографией. Количество сведений было невелико, и ученые легко усваивали факты других дисциплин и глубже разрабатывали направления своей специализации.

В третьей четверти XIX в. многие ученые и представители «передовой общественной мысли» приняли идеи о древности человека, и можно было углублять знание о его древнейшей культуре. Но существовала одна особенность мировоззрения европейцев. В течение многих столетий Европа была одной из самых развитых территорий земного шара. В эпоху Великих географических открытий европейцы нигде не встретили более развитого технически и экономически общества. Наоборот, они встречали людей с менее развитым хозяйством, инвентарем и общественным устройством. Какую-то часть их материальной культуры можно было сопоставлять с древними (и даже древнейшими) находками из Европы.

Исторически сложилось, что первые этнографы вели свои полевые работы, связанные со многими опасностями и трудностями, вдали от цивилизованных стран. Например, Н. Н. Миклухо-Маклай, Б. Малиновский Л. Г. Морган также опирался на данные, собранные в Океании, Америке, но не в современной им Европе. И везде ученые находили доказательства того, что люди, живущие на периферии цивилизованных земель, находятся на более низком уровне развития. Этому уровню соответствовали археологические материалы, которые получали преимущественно в европейских странах.

Вероятно, разная основная специализация ученых (биология, геология, археология, этнография), занимающихся древними этапами развития человечества, неравномерность развития обществ и сходства материальных остатков культуры древних обществ Европы с современными вещами народов Америки, Африки, Австралии привели к тому, что сейчас называется методом археолого-этнографических сопоставлений или аналогий. Его основная цель — объяснение археологического материала с помощью этнографических параллелей, определения древности этнографических данных (явлений, обычаев) с использованием материалов прошлого. Метод сохранился до наших дней.

Приведем несколько примеров М. А. Итина обратила внимание на то, что в эпоху бронзы на территории Южного Зауралья, Поволжья, Средней Азии встречаются сосуды, преднамеренно закопанные вверх дном. Обстоятельства находок не давали однозначного толкования этим артефактам. Бесспорно было лишь то, что это следы обряда, проводившегося на могильниках и поселениях. Аналогии древнему обряду исследовательница обнаружила только в Африке, где в некоторых районах в случае смерти близнецов или маленьких детей при их похоронах ставили горшок вниз горлом, а детей помещали в горшок.

Другой пример Б. А. Литвинский, исследуя циклы древнейших верований населения Памира и пытаясь понять их семантику, обращается к древним материалам индоиранцев. Культ огня в брачном обряде, обычай двух имен, представления о матери-земле, о коровах в виде дождевых облаков, пэри и дэвах, албасты и т. д. имели широкое распространение, но полнее всего сохранились на Памире, где население более изолированно. Истоки всех обрядов и обычаев он находит в древних материалах начиная с III тыс. до н. э., но более всего в данных о масагетах.

У таджиков сохранился целый цикл обрядов, связанных с первыми сорока днями жизни ребенка. Это и первое купание, и смена одежды, и мытье головы матери, и наречение имени и т. д. Рассмотрев аналогии, в том числе и древние, Л. А. Чвырь приходит к выводу, что данный обряд зародился в древневосточных странах.

Во втором Пазырыкском кургане был захоронен человек, которого убили, а затем сняли скальп. На коже умершего была татуировка С. И. Руденко, пытаясь определить социальный статус умершего, во-первых, показал, что обычай татуировки, судя по античным источникам, был широко распространен, во-вторых, по данным этнографии, татуировали храбрейших. Следовательно, статус убитого можно определить как смелого человека, вождя, убитого в бою.

Объясняя семантику петроглифов Мугур-Саргола, М. А. Дэвлет обращается к этнографии тувинцев, индейцев северо-западного побережья Северной Америки, приводит примеры из этнографии австралийских аборигенов и делает интересные выводы о почитании древним населением Верхнего Енисея небесных светил, рассматривает некоторые проблемы его космогонических представлений и т. д. К этнографическим аналогиям обращается и Т. Н. Троицкая, реконструируя некоторые аспекты истории населения новосибирского Приобья в III—II вв. до н. э. — III в. н. э. касающиеся земледелия, социального положения погребенных, верований населения и т. д. Великолепные аналоги для галек с антропоморфными изображениями, происходящих с поселения позднебронзового века Торгажак, подобрал Д. Г. Савинов. Для этого ему пришлось обратиться к этнографии северных самодийцев.

Примеры можно продолжать, но они слишком многочисленны и широко известны. Так, считалось правильным соотносить уровень развития тасманийцев с уровнем населения эпохи верхнего палеолита; австралийцев, ведов, яо сравнивали с мезолитическим населением. Аналогии палеолитическим охотникам Восточной Европы находили среди населения Чукотки и Аляски. Так, С. Н. Бибиков, приводя палеоэкономический анализ Мезинской стоянки, Костенок, Радомышля, в основу кладет количество очагов, а затем определяет размер семьи и коллектива. Все это он делает, опираясь на данные М. М. Герасимова и этнографию северных народов. А расчет количества необходимых продуктов проводит с учетом норм потребления мяса и жира чукчами и эскимосами. Ученые, занимающиеся проблемами экономики эпохи неолита и энеолита, в качестве аналогов при расчете экономического потенциала древних жителей могли избрать русских крестьян XVII в., иранцев начала XX в., жителей древнего Востока.

Суть метода ясна. Есть археологический феномен, который необходимо объяснить. Для этого необходимо подобрать аналогию, что совершенно естественно вытекает из особенностей человеческого мышления. Неизвестное нужно сравнить с известным и подобрать подходящее объяснение. Этот метод находит широкое применение и имеется в исследовательском аппарате многих ученых. При всех его достоинствах (легкость применения, возможность получить более полные представления об изучаемом феномене) метод имеет и недостатки. Строго говоря, аналогия не является доказательством, в лучшем случае это подкрепление предположения или его иллюстрация.

Налицо развитие методики. Если в начале века достаточно было привести любую аналогию и строго не требовалось обоснования ее привлечения, то в наши дни нужно, во-первых, обосновать выбор аналога, во-вторых, тщательно подобрать территорию и время его происхождения. Некоторое несовершенство привлечения широких аналогий очевидно. Для более корректного их применения, в идеале, нужны не тронутые цивилизацией территории и большая глубина памяти ее обитателей, но такое сочетание в наши дни редкость.

Очевидно, что метод археолого-этнографических аналогий находит широкое применение и имеется в исследовательском аппарате каждого исследователя. При всех достоинствах (легкость и универсальность применения, возможность получить более полные представления об изучаемом феномене) этот метод имеет и недостатки. Скажем, аналогия не является доказательством, а лишь иллюстрирует что-то. Допустим, одинаковое устройство крыши в традиционных японских домах и кровли в некоторых районах Германии нельзя объяснить этническими, культурными или еще какими-то контактами. Это всего лишь реакция населения на снежные зимы, когда для сохранения кровли необходимо было делать крутой скат. То есть это всего лишь внешнее сходство.

Возможно, что Восточная Европа в ледниковый период и современная циркумполярная зона имели одинаковые природно-климатические условия и сравнение культуры их населения корректно. Но, говоря о нормах потребления, следует помнить, что полярные жители часто употребляют сырую или полусырую пищу, причем не всегда ее тщательно пережевывают. Это связано с большей калорийностью мяса и жира при короткой термической обработке. А необходимость получать больше калорий связана с небольшим количеством пригодной для питания биомассы. В эпоху верхнего палеолита, судя по раскопкам, был настоящий охотничий рай. Известны следы массовых охот, когда десятки и сотни убитых животных не использовали. Встает вопрос, а надо ли было палеолитическим охотникам экономить пищу и есть ее сырой? При термической обработке расход пищи будет больше, и надо это учитывать при реконструкциях.

Ученые давно отметили некоторое несовершенство метода аналогий и стараются находить не широкие, а узкие аналоги. Сейчас никто не сопоставляет народ яо с населением мезолита Европы, но эвенков Восточной Сибири можно сравнивать с жителями этого же региона эпохи неолита (серовская, китойская археологические культуры). В идеале нужны не тронутые цивилизацией территории и большая глубина памяти ее обитателей. Такое сочетание в наши дни редкость. Поэтому проводить аналогии между отстоящими на тысячелетия друг от друга обществами не всегда целесообразно. Может быть, есть смысл ограничиться несколькими столетиями?

3. Исследование универсалий

Данную методику можно рассматривать как вариант методики археолого-этнографических сопоставлений, ограниченной предметной областью. Это вызвано необходимостью решения проблем, связанных с привлечением большого количества источников, происходящих с разных территорий земного шара. Речь, прежде всего, идет о феноменах культуры, имеющих широкое распространение. Представляется, что наиболее универсальными феноменами являются система путей сообщения, система расселения, нормы потребления продуктов, демографическая структура. Остановимся на них подробнее.

Система путей сообщения, или просто дороги, — неотъемлемый элемент человеческой культуры. Возникнув в глубокой древности, они до сих пор нужны для передвижения, перевозок грузов и т. д. Дорогу прокладывали в наиболее удобных для передвижения местах (допустим, по водоразделам, как в Восточной Европе). Она должна была выходить к удобным местам для перехода через реки (пологий берег, небольшая глубина, медленное течение, твердое дно), горы (удобные перевалы, проходимые долины), болота (небольшая глубина, острова в болоте, постоянные ориентиры) и т. д. На пути должны быть места укрытия от врагов, пастбища для вьючных, верховых и тягловых животных, источники воды. Дорога должна проходить вблизи торговых центров и, наоборот, обходить зимние пастбища скотоводов. То есть для того чтобы путешествия не превратилось в изощренный способ самоубийства, нужно правильно выбрать удобный и подходящий путь. Общеизвестны записки многочисленных путешественников XVIII—XIX вв., когда, не зная дорог, они вынуждены были бродить по бесплодным территориям, терпя лишения и страдания от недостатка пищи, плохой воды, гнуса, в то время как аборигены свободно передвигались на местности и не испытывали никаких затруднений. Нетрудно понять, что прокладывание дороги требует знания местности и проверки временем. «Сталинка» — железная дорога по тундре — не была до конца построена при жизни Сталина, и сейчас вопрос о продолжении строительства никто не рассматривает из-за ее ненужности и отсутствия экономической выгоды. БАМ — великую стройку века — тоже используют не слишком интенсивно, и он приносит убытки.

В то же время до сих пор используют дороги, проложенные древними инками, в наши дни не утратили своего значения дороги, построенные римлянами, сохранились «дороги великанов» в Финляндии — тропы через болота с древними гатями. Вероятно, большое количество дорог имеет древнее происхождение.

Удобство передвижения — необходимое условие. Много раз во время проведения археологических раскопок на территории Омской области мы убеждались, что, несмотря на кажущуюся близость пунктов и возможность пройти по прямой между ними, путь по дороге, даже в обход был всегда легче и быстрей, чем по прямой. Работы в бассейне р. Тары и на Иртыше позволили выяснить некоторые закономерности прокладывания дорог. Самые старые из них были проложены по первым надпойменным террасам Тары и Иртыша. Если путь пересекает лесные массивы, то он выходит местами переходов через подтеррасные окуневские болота, тянущиеся от д. Окунево до д. Артын Муромцевского района Омской области на расстояние около 50 км. Многие участки дорог, проходящие через топкие места, обустроены и имеют гати или мостики. Работы С. Ф. Татаурова и М. А. Корусенко в этом же районе свидетельствуют, что значение дорог может изменяться из-за переориентации жителей на другие занятия или на другие населенные пункты.

Прокладывание дорог в степи и лесостепи связано не только с удобством передвижения, но и с источниками воды и с сохранением зимних пастбищ. Этому идеально соответствует Транссибирская магистраль. Она не проходит по зимникам аборигенов, через примерно равные промежутки были устроены станции для заправки паровозов водой, мосты через реки построены в очень удобных местах. По всем показателям эта магистраль проложена с учетом скотопрогонных путей, когда надо было через 20—30 км. поить скот (соответствует расстоянию между станциями), пересекает реку в удобных для переправы местах (соответствует местам расположения мостов). Примерно по этой же трассе (или близко к ней) проходила миграция сеймино-турбинских групп в эпоху бронзы.

Таким образом, изучение дорог позволяет детально изучать некоторые аспекты взаимосвязей древних, средневековых и современных жителей и возможно на широком круге археологических, этнографических, письменных, картографических источников.

Система расселения на какой-нибудь территории складывается с момента ее первоначального освоения и сохраняет свои освоенные черты на протяжении многих столетий и даже тысячелетий.

В Западной Сибири не слишком много удобных территорий для расселения и ведения хозяйства. Наиболее благоприятна для этого пойма больших рек — Иртыша, Оби, Тобола, Ишима — и близлежащие участки первых надпойменных террас. Может быть, следует рассматривать эту территорию как внеландшафтную природно-географическую зону с такими основными характеристиками: регулярное затопление низких пойм и периодически высоких, особый тип почв и растительности, своеобразный биоценоз, наличие озер и богатого травостоя, обрамление этой зоны ленточными борами. Если рассматривать поймы именно так, то условие проживания населения в пойме таежной и лесостепной будут абсолютно одинаковы.

Анализ распространения археологических памятников всех эпох в Западной Сибири показывает, что большинство их расположено именно в пойме большой реки или близ ее.

Глубинные таежные районы освоены были очень слабо, то же можно сказать и о глубинных лесостепных или степных районах при условии оседлого образа жизни. Если рассматривать этнографические и архивные материалы, то картина повторяется. Большинство аборигенов жили в удобных поймах и не желали уходить глубоко в тайгу при приходе русских, претендовавших на эти же поймы. Широкое освоение глубинных районов тайги началось при массовом переселении народов России в Сибири в XIX в. и позднее. Достаточно посмотреть списки населенных мест Тобольской и Томской губерний дореволюционного времени, а также Западно-Сибирского края. Ясно видно, что мелкие таежные речки были заселены после второй половины XIX в., чаще в начале XX в. Причем поселки были хуторного типа, количество хозяев редко больше 2, чаще — 1. Большинство из них в настоящее время прекратили свое существование.

Очевидно, есть закономерности освоения горных местностей, когда одну долину заселяют родственные группы, семьи и т. д. Совместные археологические и этнографические исследования системы расселения смогут помочь в анализе экономики, экологии, взаимосвязей населения разных территорий, и это направление перспективно.

Знание нормы потребления продуктов имеет большое значение при разного рода палеоэкономических, палеоэкологических и палеосоциологических реконструкциях. Ученые не всегда могут по данным раскопок восстановить количество производимого продукта, размер и структуру стада, численность общины и т. д. Но при проведении разного рода построений важную роль играет количество съеденной пищи. Данные, собранные в разных местах и в разное время, позволяют утверждать, что для нормальной жизнедеятельности человека в средних и высоких широтах и умеренном и приполярном климатах нужно 2800—3000 ккал в день на взрослого мужчину. Это цифра получается при сложении калорий, содержащихся в продуктах потребления русскими, хантами, саамами, коми.

Речь идет о среднем потреблении продуктов. Разумеется, в праздничные дни их расход больше, но в целом потребление продуктов — среднее — примерно одинаково. Следовательно, можно, зная численность населения в древности, установить верхнюю и нижнюю нормы расходования продуктов и анализировать, сколько нужно было аборигенам мяса, рыбы и другой пищи для проживания и за какое время ее можно было добыть. Здесь расчеты связаны со знанием средней плотности промысловых животных и рыб на единицу территории. Имеется большое количество данных об этом.

Важно изучать и структуру питания. В сферу внимания ученых чаще всего попадает мясная, рыбная или растительная пища. Но данные одонтологии и изучение зубной эмали и костей конечностей показывает, что в некоторых обществах в эпоху неолита-энеолита в Верхнем Поволжье структура питания мужчин и женщин несколько отличается друг от друга: женщина употребляет больше рыбы, а мужчина — мяса. В детстве те и другие испытывали стресс из-за того, что часто голодали.

Таким образом, зная структуру питания, а также нормы потребления продуктов, используя материалы археологии и этнографии, можно существенно углубить представление об экономике и экологии древних и средневековых обществ.

Демографическая структура — важный показатель развития общества. В нормальных условиях соотношение мужчин и женщин, женщин и детей, детей и взрослых, людей возрастных категорий adultus, maturus, senilis примерно одинаково для всех обществ. Проведение работы по изучению демографических показателей древних, средневековых и современных традиционных обществ позволяет заключить, что на 100 женщин приходится 108—115 мужчин, на каждую взрослую женщину приходится минимум 2 живых ребенка. Из 100 детей в возрасте до года умирает около 50%, половина от оставшихся в живых умирает в возрасте до 7 лет. В обществе имеется около 10% людей старше 50 лет и т. д. Это достаточно известные факты.

Как только ситуация становится ненормальной из-за войн или эпидемий, ситуация резко меняется. Например, после эпидемий начала 1860‑х гг. на Сузунском и Павловском заводах (современная территория Алтайского края) резко увеличилась смертность детей (до 90%). После Гражданской войны во многих селах Западно-Сибирского края численно преобладали женщины и дети. В материалах Быстровского могильника (исследования А. П. Бородовского) в гуннское время увеличивается смертность населения, скелеты имеют следы травм, а некоторые городища этого времени — следы огня. Это связано с гуннским нашествием. То же наблюдается и в монгольское время на Руси.

Половозрастная структура древнего человека оставалась примерно одинаковой до XVIII в., после чего наблюдается увеличение продолжительности жизни и уменьшение смертности детей.

Таким образом, очевидно, что знание универсальных, а может быть, и глобальных аспектов развития человека дополнит наши представления о древних обществах и позволит более корректно использовать археологические и этнографические материалы.

4. Экспериментальная археология

Современные ученые, работающие на стыке археологии и этнографии, используют тонкие, точные и трудоемкие методики, одна из которых — экспериментальная археология — направление, связанное с изучением изменений объекта или вещи с течением времени, создание реплик древних орудий и объектов, работы ими и использование полученных данных для исследования археологических материалов. Изучение древних техник и технологий проводится путем эксперимента и наблюдения за действием и состоянием реплик древних инструментов и современных объектов, аналогичным древним. Этому направлению посвящена монография Р. Малиновой и Я. Малиной «Прыжок в прошлое» (1989 г.), что избавляет нас от необходимости подробно описывать развитие этого направления.

Авторы этой монографии считают, что М. Меркати, старший куратор ботанических садов Ватикана (1541—1593), одним из первых понял, что предки европейцев находились когда-то на таком же уровне развития, как и аборигены Америки, Африки и Азии в XVI в. Собирая коллекции минералов, окаменелостей и других диковинных вещей, присланных из Америки, Африки, Азии в Ватикан моряками из Португалии, Испании и других стран, он обратил внимание на то, что орудия труда «диких» народов были похожи на древние, находящиеся в минералогической коллекции. Знания произведений великих мыслителей античности о трех веках, анализ коллекций каменных изделий древних и современных народов позволили М. Меркати сделать вывод о том, что первоначально человек был примитивным и пользовался каменными орудиями.

Но и десятки лет спустя многие верили, что каменные топоры и стрелы появляются с тех мест, где молния ударила в землю, что керамические сосуды в земле растут, как корнеплоды и т. д. Спор помог решить эксперимент Андреас Альберт Роде (1682—1724), сделав каменный топор, доказал, что каменные орудия производил человек Якоб фон Меллен (1659—1743) поручил гончарам исследовать обработку поверхности керамики Джон Лейланд (1506—1552), наблюдая за растительностью, установил, что она гуще там, где больше органики, т. е. в местах интенсивного хозяйствования и проживания человека. Коулт Хор (1758—1838) искал подземные полости, ударяя палкой о землю, т. е. заложил основы сейсмологии. Эти и многие другие факты об экспериментальной археологии собраны Р. Малиновой и Я. Малиной. Часть их приведена ниже.

С середины XIX в. эксперимент прочно входит в арсенал исследователей, занимавшихся изготовлением и применением древних орудий. В 1922 г. рождается новая форма эксперимента — восстановление в первоначальном виде поселений эпохи камня и бронзы на берегу Боденского озера (Швейцария). Польские археологи в 1930‑х гг. восстанавливают городище эпохи железа, а затем начали имитировать хозяйственные процессы в древности и даже провели штурм городища. В 1956 г. в Польше впервые в мире сожгли модель древнего дома и снимали пожар на пленку. В 1964 г. в Лейре (Дания) построено экспериментальное село, обитатели которого жили, как люди железного века.

В настоящее время экспериментальная археология — сложное научно-исследовательское направление, существует сеть учреждений, проводящих эксперименты, регулярно с 1976 г. проходят симпозиумы, посвященные этой проблематике. Число сайтов по данным проблемам, выставленных в сети Internet, перевалило за миллион. Таким образом, эксперимент стал необходимой процедурой при изучении древних технологий и производств и надежным союзником исследователей.

Объектом эксперимента являются, наверное, все возможные объекты, производства и процессы изготовление орудий и работа ими, строительство жилищ, укрепленных сооружений, погребальных комплексов, наблюдения за их функционированием, изготовление пищи, одежды, орудии труда и оружия, древние производства (горное, металлургическое, ткаческое, гончарное), способы передвижения на разных транспортных средствах и т. д. и т. п. Существуют целые поселки, построенные по методикам отдельных времен (неолита, бронзы, раннего железного века), в которых люди живут жизнью древних людей и пользуются репликами орудий того времени. Материалы, полученные учеными, бесценны и позволят понять многие факты древнейшего прошлого.

Приведем несколько примеров удачного решения экспериментальных задач. В Овертон-Дауне в графстве Уилтшир (Великобритания) построили копию древнего рва шириной 3 м, глубиной 1,5 м, вала длиной 21 м, высотой 2 м. На валу и во рву положили вещи. Раскопки частей объекта планируется проводить через 2, 4, 8, 16 и т. д. лет. Последние раскопки будут осуществлены через 128 лет.

На Северном Кавказе ученые из ветвей бука сплели чучело медведя, внутренности медведя заменил динамометр, который измерял силу удара камней. Было установлено, что сила удара с расстояния 5—15 м была 8—28 кг при весе камней 0,5—3 кг, процент попаданий с силой удара 5—15 кг не превышал 50. Следовательно, с такой техникой охоты животное нельзя было одолеть. Удары камнем более пригодны для добивания животных. Более того, при подвижной охоте нельзя было носить с собой постоянно запас камней. Наоборот, работа с репликами копий и луков со стрелами показала, какое это эффективное и опасное оружие.

В Бискупине (Польша) попытались взять штурмом городище эпохи раннего железного века. Три человека — защитника городища — за несколько минут обратили в бегство 11 штурмующих. В Ланте близ Ковентри (Великобритания) была построена часть крепости римского времени для определения скорости возведения подобных сооружений. В результате установлено, что вал за 9—12 дней могли возвести 200—300 человек при десятидневном рабочем дне. Одновременно была и определена численность гарнизона. Эти материалы послужили основой для изучения продолжительности строительства и численности гарнизонов других римских крепостей.

Эксперименты по земледелию (вспашка, посев, уборка урожая), проведенные во многих странах, позволили установить производительность труда и изучить наиболее удобные приемы работы. Экспериментаторы убедились, насколько трудными и долгими были работы.

В Сибири в этой области исследования проводят ученые из многих научных центров. Например, под руководством И. Г. Глушкова было построено несколько жилищ, в том числе и такое же, как на поселении самусьской культуры Крохалевка; проведены многочисленные эксперименты с керамикой. Он редактор небольшой серии сборников «Экспериментальная археология». Подборка статей в этих сборниках позволяет понять процесс литья кельтов, работу ими, технологию обработки рыбы, сооружения жилищ, изменения местоположения блях-украшений при разложении мягких тканей умерших, схему работы орудиями эпохи верхнего палеолита, деревянными лопатами и т. д.

А. П. Бородовский по описаниям Павсания изготовил панцирь из лошадиных копыт, проверил технологию его изготовления, установил высокие защитные качества изделия. Этот же исследователь успешно занимается изучением костерезного производства, в том числе и экспериментально.

Занятие экспериментальной археологией помогает изучить процесс разрушение объекта в процессе археологизации, а также выяснить особенности их функционирования в древности. В этом разделе следует упомянуть трассологический метод, являющийся вариантом эксперимента. Исследователи изучают следы сработанности на древних орудиях и по их характеру определяют, что этими орудиями делали и на каком материале. Иногда ученым приходится делать реплики древних орудий, работать ими по разному материалу (например, экспериментальными ножами обрабатывать дерево, кость, резать мясо, кожу и т. д.). Затем, сравнивая следы на древних и современных орудиях труда, можно установить, что делали древним орудием. В настоящее время существуют эталонные орудия, и следы на них служат образцом для ученых. Развитие этого метода связано с работами С. А. Семенова, получившими мировое признание. В нашей стране этот метод успешно развивали М. П. Грязнов и Г. В. Коробкова.

В настоящее время ученые многих стран, в том числе и отечественные, успешно развивают экспериментальное направление, о чем свидетельствуют сайты в Internet. Однако есть некоторые ограничения для этого метода: нельзя требовать от экспериментатора абсолютной доказательности, результаты эксперимента не всегда можно соотнести со временем и пространством, для большей достоверности нужна серия опытов и использование материалов и методик, соответствующих древним.

5. Методы этноархеологии

Этноархеология («новая» археология) широко распространилась на стыке археологии и этнографии в 1960—1970 гг. среди англоязычных исследователей, когда исследователи стали отказываться от упрощенного понимания процедуры реконструкции древних обществ. Долгое время для иллюстрации материальной культуры древних обществ применяли археологические материалы, а для явлений социальной и духовной культуры — этнографические сведения.

Но этнографические материалы несут неоднозначную информацию; пока для реконструкций привлекали относительно мало данных этнографии, то они вписывались в создаваемые концепции. Картина человеческого развития оказалась намного сложнее, и если на ранних этапах развития науки о прошлом человечества достаточно было указать на параллель или найти ее, то в наши дни этого недостаточно. Необходимо, кроме указания группы населения, объяснить и причины ее выбора.

Отправной точкой исследования становится этнографический материал, отражающий устойчивые связи между явлениями, а не устойчивое сходство фактов и явлений. Стремление реконструировать факты, следующие из археологических материалов, было дополнено выводом о некорректности некритического переноса этнографических данных на археологические материалы, но для этого необходимо было знать взаимосвязи между материальными остатками человеческой деятельности и другими аспектами культуры.

В наши дни в мире существуют десятки этноархеологических коллективов в разных странах мира. Главный метод их работы — этнографические наблюдения на действующем поселении, детальное изучение материальной культуры, сбор информации о количестве функционирующих вещей и т. д. Затем, после оставления поселка бродячей группой, ученые проводят его раскопки и выясняют, сколько предметов из зафиксированных осталось, по данным раскопок реконструируют картину жизнедеятельности поселка. Ученые проверяют свои выводы, опрашивая информаторов и сопоставляя данные раскопок с этнографическими материалами.

В результате появляется возможность проследить взаимосвязь между материальной культурой, ее остатками и живой действительностью. Далее следует конструирование моделей материальной культуры первобытного общества. Основными направлениями исследования этноархеологии являются материальная культура и характер ее распространения, особенности материального производства, процесс «умирания» культуры.

Так решают задачу совершенствования процедуры исторических реконструкции, изучают процесс «умирания» культуры, характер ее распространения. Объектом исследования этноархеолога могут быть не только поселения, но и брошенные городские квартиры, современные свалки и т. д.

Впервые методику применил Дж. Фьюкс почти девяносто лег назад, проверяя устную традицию индейцев-пуэбло методами археологии. Затем почти через 50 лет произошел взлет этноархеологии.

В конце 1960‑х гг. Л. Бинфорд вновь обратился к ней. Он изучал палеолитические орудия, происходившие из области Дордонь. Было много объяснений по поводу разницы в облике орудий и костяных остатков. Ф. Борд считал, что эти орудия принадлежали различным группам населения. Л. Бинфорд предполагал, что люди занимались разными видами деятельности. Для проверки предположения он с 1969 г. по 1973 г. изучал эскимосов на Аляске. Он выяснил, что группа численностью до 40 человек перемещалась на громадные расстояния. Он наблюдал за местами разделки туш животных, местами стоянок, ямами — хранилищами пищи и т. д. Л. Бинфорд показал, что остатки на стоянках отражают разные виды деятельности, но их не всегда можно распознать.

У Л. Бинфорда появилось множество последователей. Ученые пытались преодолеть неоднозначность этнографического и археологического материала и стали искать аналоги, отражающие не столько устойчивые сходства фактов и явлений, сколько устойчивые связи между явлениями. Этому способствовало понимание ошибочности некритического переноса этнографических фактов на археологическую действительность.

В настоящее время этноархеология мощное направление изучения взаимосвязей между материальными остатками человеческой деятельности и другими аспектами культуры. Отправной точкой исследователя становится этнографический материал, отражающий устойчивые связи между явлениями, а не устойчивое сходство фактов и явлений.

В сети Internet имеется несколько десятков тысяч сайтов, имеющих отношение к этноархеологии, созданные иностранными учеными. В нашей стране данное направление развито гораздо слабее, а ученых, занимающихся им, — единицы. Среди них В. И. Молодин, руководивший работами на Укоке. Он считает, что это плоскогорье перспективно для исследований при изучении этногенеза и этнической истории восточных казахов и алтайцев, при исследовании их традиционной хозяйственной деятельности, осмыслении иррациональных представлений обитателей плато Укок.

К сюжетам этноархеологии обращались многие отечественные исследователи, но специальных исследований по этой теме не так уж много. Можно назвать работы А. В. Кенига, названных выше М. А. Корусенко, С. Ф. Татаурова, Л. В. Татауровой и некоторых других ученых.

А. В. Кениг изучал материалы тазовских селькупов, Л. В. Татаурова — керамическое производство, М. А. Корусенко — погребальный обряд сибирских татар и т. д. Несмотря на разные источники и конкретные методики, эти ученые обращались к информаторам и коррелировали результаты своих работ с их сведениями, что близко к североамериканской и европейской этноархеологии небольшие обзоры В. А. Шнирельмана позволяют нам избежать ее изложения.

Отечественные исследователи понимают этноархеологию расширительно, включая в нее и этногенетические исследования, и изучение поздних памятников, и метод аналогий, и т. д. К сожалению, это направление в нашей стране широко еще не развито. Отдельные коллективы и исследователи, занимающиеся этноархеологией, имеются в Ижевске, Кемерове, Москве, Новосибирске, Омске, Санкт-Петербурге, Сургуте, Томске, Улан-Удэ, Якутске и некоторых других городах России.

В 1990‑е гг. этноархеологическое направление в российской науке стало все больше стремиться к выделению в качестве самостоятельной науки, к новым научным поискам, к расширению своей проблематики и к разработке новых методов исследования, в том числе конструирования и изучения социокультурных этнографо-археологических комплексов и т. д.

Ученые, археологи, этнографы и этноархеологи Омска, приступившие к этноархеологическим работам, считают, что вести речь об этноархеологии следует все же не только как о методике реконструкции древних культур и обществ, а как об особом научном направлении, о чем шла речь в первой главе данного учебного пособия.

6. Методика изучения этнографо-археологических комплексов

В 1981 г. в докладе на V Западно-Сибирском археолого-этнографическом совещании В. Б. Богомолов и Н. А. Томилов ввели понятие «Этнографо-археологический комплекс» (ЭАК), основу которого «… составляют этнически определимые археологические материалы поздних памятников, обогащенные этнографической информацией».

Авторы доклада предложили следующий алгоритм исследования:

— работа с этнографическим материалом и выяснение ранних культурных пластов, чем достигается максимальное приближение к датировке наиболее поздних археологических памятников;

— идентификация археологических и этнографических предметов;

— анализ археологических сведений, косвенно указывающих на возможное распространение несохранившихся видов изделий.

Подобную работу авторы доклада считали возможным проводить до исчезновения основного состава признаков данного комплекса. Применение этой методики могло бы ускорить решение задачи идентификации археологических материалов с культурами конкретных этнических общностей.

Практические шаги по конструированию ЭАК предприняли В. Б. Богомолов и В. И. Соболев. Рассмотрев средневековую керамику городищ, поселений и могильников Барабы, они выделили четыре комплекса керамики, отличающиеся формой и орнаментом, и три типа орнаментов. Дальнейший анализ позволил им описать компоненты, составляющие орнамент барабинских татар.

— геометрические и растительные узоры на тканях, металле и на архитектурных элементах жилищ, которые появились в XIX — начале XX вв. и были связаны с влиянием поволжских татар и русских;

— архаический комплекс хаотичных ямочных и треугольных вдавлений на посуде из бересты и глины;

— тюркские геометрические орнаменты (сшивная мозаика, аппликация на тканях, войлоке, безворсовые ковры).

На совещании был поднят вопрос о необходимости ликвидации разрыва между археологией и этнографией в изучении социально-экономического развития, хозяйственно-культурных типов, хода исторических событий и проблем этногенеза.

Ученые отмечали, что при данном подходе выявляются некоторые преграды:

— разная историческая стадиальность комплексов;

— фрагментарность археологических источников;

— наличие неизученных периодов в археологии и неравномерность знаний по некоторым темам в этнографии;

— отсутствие сплошного обследования территории.

Было высказано и мнение о необходимости создания специальных групп археологов и этнографов, сожаление о том, что необходимости комплексных исследований противоречит организация труда ученых-одиночек.

В вышедшей в свет в 1987 г. монографии Н. А. Томилова «Проблемы реконструкции этнической истории населения юга Западной Сибири» вновь поднимается проблема изучения ЭАК. В ней отмечено, что при определении этнической принадлежности археологических памятников и рассмотрении этногенеза в исследование нужно включить максимальное количество явлений культуры. Комплексное исследование поможет выделить специфичные этнодифференцирующие или приобретенные показатели. В книге приведены примеры удачного решения некоторых аспектов ЭАК, выполненных В. П. Дьяконовой, В. Б. Богомоловым, В. И. Соболевым и др. Далее автор монографии переходит к теории и методике изучения ЭАК, расширив тезисы доклада на V Западно-Сибирском археолого-этнографическом совещании. Структура и основные положения доклада в части актуальности и определения ЭАК, методологии и методики его исследования, сохранились, но были насыщены примерами. Была высказана мысль о необходимости использования письменных источников. Дано более пространное определение ЭАК и его структуры, показана необходимость их типологии. Намечены территориальные и хронологические рамки исследования ЭАК (XIX в. — 1,5—2 тысячи лет), показаны фрагментарность ЭАК и его соотношение по объему с археологической культурой, увеличение информативности материала и трудности при конструировании ЭАК сибирских народов.

В 1990 г. В. Б. Богомолов и Н. А. Томилов рассмотрели вопрос взаимосвязи художественного стиля и археолого-этнографических исследований. Отмечая, что орнамент — концентрированное выражение художественного стиля, они считают возможным выяснить, когда можно говорить об этнических или историко-этнографических общностях.

В наиболее обобщенном виде концепция изучения ЭАК изложена Н. А. Томиловым в монографии «Проблемы этнической истории (по материалам Западной Сибири)», вышедшей в свет в 1993 г., а позднее — в ряде статей, в том числе и в соавторстве с С. С. Тихоновым.

Выделим основные характеристики концепции ЭАК, разрабатываемые Н. А. Томиловым и его омскими коллегами.

Определение. ЭАК — многокомпонентный социокультурный комплекс, выделенный по данным археологии и этнографии. Фактически это реконструированный или даже сконструированный с помощью данных этнографии археологический социокультурный комплекс. Его основу составляют этнически определяемые археологические материалы поздних памятников, обогащенные этнографической информацией.

Области применения. Применение методики конструирования ЭАК возможно для этнической интерпретации археологических материалов при изучении процессов культурогенеза, социогенеза и этногенеза.

Необходимость применения. В области исторической информации, в т. ч. и изучении истории этнических образований, наблюдается относительно малый выход совокупных археологических и этнографических данных. Поэтому нужно ликвидировать разрыв между археологией и этнографией, что возможно вследствие одного предмета изучения — культуры в ее широком понимании — и общего круга вопросов (социально-экономического развития, хозяйственно-контурных типов, материальной, соционормативной и духовной культуры, хода исторических событий, этногенетическнх процессов и т. д.).

Методика работ заключается в выявлении ранних культурных явлений этнографических комплексов и доведении их до археологических материалов. Одновременно идет систематизация археологического материала. Затем следует этап идентификации археологических и этнографических предметов. Становится возможным анализ археологических сведений, косвенно указывающих на распространение явлений и предметов.

Глубина исследований определяется от XIX в. и вглубь на 1,5—2 тысячи лет, т. е. почти до рубежа эр.

Территориальные рамки широки и ограничены только распространением явления (комплекса).

Изучение процессов этногенеза с помощью конструирования существенно затрудняют отсутствие сплошь обследованных территорий, слабая изученность поздних (т. е. XVII—XVIII вв.) археологических памятников, неравномерность этнографических знаний.

Слабым местом для работ 1980‑х — начала 1990‑х гг. явилось отсутствие полевых работ специализированной группы.

В конце 1988 г. на конференции, посвященной 110-летию Омского государственного объединенного исторического и литературного музея, была прочитана серия докладов по археологии позднего средневековья — нового времени, в том числе и по методике. Вновь прозвучал термин «этнографо-археологический комплекс», на сей раз в докладе омских ученых В. В. Дрягина и Б. В. Мельникова.

Авторы доклада попытались показать, что археологические источники могут быть основными при изучении истории Западной Сибири XVII—XX вв. при отсутствии письменных или при изучении всего круга археологических источников. Исследователи исходили из того, что ситуации, когда отсутствует часть письменных источников, археологические и этнографические работы проведены не в полном объеме, число информаторов мало, а этнический облик населения размывается, встречаются довольно часто. Выход из этого положения — создание ЭАК.

В отличие от Н. А. Томилова, считавшего возможным его создание на широком круге археологических, этнографических, лингвистических и антропологических источников, в основу исследования они предложили положить малую этнотерриториальную единицу (население), рассматриваемую как систему социальных, экономических и экологических факторов. В. В. Дрягин и Б. В. Мельников предложили серию критериев для определения ЭАК — территориальный, экономический, этноисторический, источниковедческий. Для полевых работ они выбрали д. Черталы Муромцевского района Омской области, где и провели полевые археологические и этнографические работы.

На этой же конференции была продемонстрирована возможность изучения истории локальных групп на основе исторических преданий, топонимики и языковых данных, была предложена гипотеза об этнической принадлежности и формировании населения Черталинских юрт.

Через несколько месяцев (весной 1989 г.) после обработки полевых материалов 1988 г. группа ученых — В. В. Дрягин, Б. В. Мельников, В. Б. Яшин — вновь вернулась к теме ЭАК, правда, под другим названием — археолого-этнографический комплекс. Они несколько расширили и дополнили свой первый доклад и рассказали о результатах полевых работ. Последний совместный доклад эта исследовательская группа сделала на VIII Западно-Сибирском археолого-этнографическом совещании в 1990 г. в Томске. Это был переработанный доклад по выступлениям 1988 и 1989 г., дополненный полевыми наблюдениями.

На этом деятельность группы закончилась. Правда, в 1996 г. Б. В. Мельников обобщил их прежние работы, подготовив статью на основе трех докладов и дополнив ее своими наблюдениями.

Основные положения концепции этой группы ученых следующие.

Определение. ЭАК — это относительно обособленная территория с преобладанием внутриэкономических связей, автономности и этнической однородности этносоциального образования и наличием базового памятника.

Области применения. Получение достаточно адекватной исторической (не археологической, этнографической, лингвистической и т. д.) картины на основе наибольшего количества малых групп XVI—XVII вв. во всем многообразии их культуры.

Необходимость применения. При изучении этнической истории нет надежных критериев для этнодифференциации и конструктивных методов для получения исторической информации. Метод широких сопоставлений себя исчерпал и не дает возможности точной стыковки данных археологии и этнографии.

Методика работ включает выбор базового памятника, структурирование населения на этнические, племенные и родовые группы, сбор этногенетических и этноисторических преданий по анализируемым группам, выявление возможных объектов, о которых сохранились предания, археологические работы и комплексное привлечение источников.

Глубина исследования связана с временем существования системы с определенным этническим самосознанием.

Территориальные рамки — граница территории малого образования.

К сожалению, тезисность работ не позволила авторам концепции дать более развернутое определение, и поэтому нам пришлось их компилировать по уже указанным работам В. В. Дрягина, Б. В. Мельникова, В. Б. Яшина. Предварительное сравнение точек зрения двух разных коллективов приведено в специальной работе С. Ф. Татаурова и С. С. Тихонова (Археологические источники для этнографо-археологических исследований в низовьях р. Тары // Этнографо-археологические комплексы: Проблемы культуры и социума. — Т. 1. — Новосибирск, 1996).

Кажется, что наиболее существенный сдвиг в расширении и углублении интеграции археологических и этнографических исследований стал происходить в Сибири в 1990‑х гг. В том числе в Западной Сибири это было связано с тем, что именно к 1990‑м гг. накопили значительный научный потенциал сначала томский, а затем омский коллективы археологов и этнографов.