Вверх по течению

22

Капитан у нас мужик оказался мировой, долго прослуживший и все понимающий. Он просто своим приказом по части разделил торговую точку на полигоне на чипок для всех вообще и гаштет только для постоянного состава, куда переменный не пускали. Вот в последнем снова стали продавать пиво, основываясь на императорском указе о запрещении крепких спиртных напитков в гарнизонной торговле. Крепких! Понимать надо. Но также запретил продавать пиво на вынос.

Первые из солдат, кто умудрился до бровей набраться пивом, отправились с ближайшей маршевой ротой на фронт. И все вошло снова в культурное русло.

Артиллерийское обеспечение учебного процесса вынудило меня ознакомиться с тем, что есть в наличии на складах. Так вот… Полигонные склады оказались той еще барахолкой различных образцов, не принятых в разное время на вооружение. В том числе и многочисленных трофеев или еще как-либо выкраденного у врага оружия. И не только последней войны. Хоть музей открывай. И что самое смешное, все они проходили по описи хранения как боевые образцы. Бардак, право слово.

На что Эллпе мне спокойно сказал:

— В бардаке порядка больше, чем на армейских складах. Не удивляйся.

Обязанности мои были на полигоне не шибко обременительные. С утра построить мишенную команду, озадачить, проверить исполнение солдатами задания на текущий день, вздрючить ефрейторов для профилактики и дать пришлому фельдфебелю под роспись ведомость выдачи патронов, что я подгадывал под самый обед, когда у того слюна уже выделилась, как у собаки Павлова, и пальцы от мороза еле гнутся.

Хуже пришлось с артиллеристами. Тут надо было не только им орудия выкатывать на позиции, но проследить, чтобы они их нормально после стрельб почистили и закатили обратно в парк. С переменным составом канониров было проще — тех дрючили собственные офицеры.

А в пустые дни гонял свои команды закапывать на полигоне воронки от гранат, которыми начали снабжать полевые калибры королевской артиллерии. А также чинить разбитые колья и искусанную пехотой проволоку.

Попутно из чего я тут только сам не настрелялся. До одури. Патронов-то немерено. И все легко списывается на любую роту, которая приперлась на полигон отрабатывать залповую стрельбу на длинные дистанции.

На складах оказались в товарном количестве патроны даже к моему револьверу. Я сразу ящик к себе под кровать заныкал, на будущее. И тренировался с трофейными образцами, чтобы ствол собственного револьвера в хлам не расстрелять.

С полигонным «завхозом» фельдфебелем Данко Эллпе мы как-то сразу спелись.

Да и с кем еще мне тут пить? Офицеры в свою компанию меня не берут. А с солдатами и ефрейторами нельзя. Субординация.

Для экономии жалованья отчеканил я в полигонной кузне и спаял где надо русский портативный самогонный аппарат. Как самовар — на шишках. А то после холодрыги в поле отогреваться у печки никакого жалованья не хватит, тем более что ближайший винный подвал теперь только в городе. А деревенское плодово-ягодное вино на табаке у меня печень не принимала.

Змеевик под удивленным взглядом Эллпе я примитивно выбил молотком из латунной трубки вокруг ствола трехдюймовой трофейной пушки подальше от чужих глаз на холодном артскладе. Засыпав предварительно в эту трубку песка.

И вот тут-то мне и открылась пещера Аладдина. Безо всякого сезама. Сразу после снятия с Эллпе первой пробы первача.

Полная складская неучтенка в закромах родины. Еще в пушечном сале и заводской упаковке.

Пьяненький Эллпе предложил мне что угодно забрать из этого загашника. На выбор. Безвозмездно. В обмен на самогонный аппарат в его личное пользование.

Мне-то что? Надо будет, я себе еще один сделаю. А вот то, что я там захомячил, мне нигде не достать. Разве что только за очень дополнительные деньги.

Меховые шапки, полушубки, тулупы, овчинные жилеты и войлочные сапоги — типа наших валенок, но не цельноваляных, а сшитых из белого войлока. Кожаные ботинки с крагами или гамашами. Выгреб я оттуда все, что было маленьких неходовых размеров. Совершенно не ношенные вещи, но давно списанные по времени хранения за невостребованностью. Но никем из поколений начальников складов не выброшенные.

Отобрал сразу на всех сынков Оле и на Элику. Не забыл и самого кузнеца с его женой и дедом. Ну, и себе новье на послеармейское будущее припас… Экономия есть прямая прибыль.

Еще штука темно-синего сукна приборного, интендантского. И штука портяночной бязи. И штука плотного полотна кальсонного из хлопчатой бумаги… И по мелочи там: иголки, нитки, галун, тесьма, ремни…

Отправлял все это домой я почтовыми посылками каждое увольнение в город по расписанию экзаменов уже заранее зашитыми в мешковину. Оставалось только адрес написать и печати сургучные на швы поставить у почтмейстера. Но такая лафа продолжалась всего полтора месяца. Потом почтовики стали требовать у всех военных опись содержимого посылки и сверять наличие с описью. И в случае нахождения военного имущества сразу вызывали патруль из комендатуры — разобраться. Не один я, видимо, такой умный.

А вот поди докажи потом судейским, что это все мною не украдено, а фактически взято со свалки никому не принадлежащим? И по документам в природе не существующим.

Как всегда, выручил штаб-ефрейтор, который, обладая в городе обширными знакомствами, свел меня с нужными людьми, которые за долю малую все отправили мимо поста контроля. Хочешь не хочешь, а пришлось Пуляка вести в «Круазанский приют», где с начала войны только добавилось красивых девочек.

Я ведь еще оружие на хутор отправлял и патроны цинками. Ага…

Оружие… Какого там только не было. Кроме запасов штатного вооружения наличествовало огромное разнообразие вариантов переделки стоящей на вооружении однозарядной винтовки Кадоша в магазинную многозарядку. С приставными магазинами со всех сторон: и снизу, и сверху, и сбоку. Магазины в прикладе. Магазины подствольные как в цевье, так и снаружи цевья, привычные для меня магазины под затвором впереди спусковой скобы, магазины барабанные, как в револьверах. И вообще полная экзотика, которую и сравнить с чем-то сложно. Это все разнообразие не было принято на вооружение по разным причинам, и место ему, откровенно говоря, в музее.

Эллпе ухмыльнулся:

— Тебе, наверное, в учебке по ушам терли, что магазинные винтовки практически не имеют преимуществ перед однозарядной…

— Так и есть, — сознался я.

— Просто сделать не смогли надежную систему, вот и выдают желаемое за действительное. Пять лет мы все это испытывали. А… — махнул он рукой, приглашая за собой за штабеля ящиков. — Вот здесь надежные и оригинальные конструкции, но по неведомым мне причинам армия от них отказалась. Смотри, — он откинул крышку ящика и передал мне в руки короткое ружье.

Мне сразу понравился этот карабин под револьверный патрон с затвором типа скобы Генри.

Фельдфебель снова покопался в ящиках и достал по виду практически винтовку Кадоша, которая стоит на вооружении, но с рычажным затвором и постоянным магазином на шесть патронов, похожим на мосинский.

— Остальное, Савва, можешь даже не вертеть в руках, — сказал фельдфебель. — Все так себе…

— Ты что, сам отстреливал? — поинтересовался я.

Фельдфебель надулся от важности:

— А то? И с комиссией настрелялись по зачету, и после комиссии для собственного уже интересу. А потом все оптом списали как пришедшее в негодность.

Эллпе заразительно засмеялся.

Я взял в руки левер с подствольным магазином, очень похожим на киношный «ковбойский винчестер». Даже скоба перезарядки была похожа, только размером побольше, чтобы рука в толстой перчатке влезла. Изящная машинка, прикладистая и легкая. Новье. Еще в заводском пушечном сале.

— И эту списали? — удивился я.

— И эту… И не только ее. Это карабин Фолта. Десять зарядов. Калибр одиннадцать миллиметров, патрон стандартный револьверный, — продолжил экскурсию Данко. — На сто — сто пятьдесят метров очень даже убойная штука. Правда, патрон — дымарь.

— Что же их для гражданского-то рынка не делают, раз армия от такой прелести отказалась?

— Почему не делают? — округлил глаза интендантский фельдфебель. — Делают. Просто ты в охотничий лабаз никогда не заходил. Все делают, даже очень красиво, с серебряной насечкой и гравировкой. Ложа ценных пород дерева. Инкрустация перламутром и рыбьим зубом. Некоторые экземпляры хромируют до зеркального состояния так, что от солнца в глаз зайчики от ствола прыгают. Охотиться с таким ружьем невозможно, а вот на стене под рогами оно красиво висит. Статусно.

— Да некогда мне было по магазинам бегать, — огорчился я. — Вот все собирался да откладывал. Дооткладывался…

— А дома охотишься? — поинтересовался Эллпе.

— А как же! В горах, — похвастал я.

— Тогда бери… и отсылай домой, пока на почте бардак. Все равно все это списано давно на разрушения при испытаниях. И в природе они не существуют. Только с одним условием: с тебя еще десять рецептов облагороженного самогона.

О как понравилось ему настаивать самогон на сосновых орешках местных типа кедровых. Ладно, запустим ему рецепт кальвадоса, яблок по округе растет немерено.

— А патроны? — закинул я удочку.

— Ящика хватит? — посмотрел он на меня. — Не хватит, бери два.

Видя мое оторопение, быстро добавил:

— И набор для домашнего кручения патронов получишь от меня в довесок. Каждую гильзу латунную раз по десять переснарядить можно. Капсюля и пули я тебе дам, тут навалом. А порох черный везде купить можно.

Я почесал репу…

— Тогда давай… пять таких вот карабинов Фолта, одну вот эту магазинку из опытной партии с оптикой под стандартный винтовочный патрон и одну длинную винтовку Кадоша. И я передаю тебе все, что сам знаю о самогоноварении. А знаю я много.

— Куда тебе столько? У вас там в горах война кланов?

— Слушай больше сплетни. Охота там у нас. А у меня четыре племянника подрастают, жена и тесть — стрелки. И сам пострелять не дурак. А на всех одна дульнозарядная шомполка времен ушедших богов.

О так вот. Само вырвалось — взял и назвал Элику женой. От этого сам обалдел и окончательно добил кладовщика:

— И всегда у нас на охоте в горах ты желанный гость. После войны. В любое время.

Фельдфебель немного подумал и вдруг так чисто по-русски сорвал с головы шапку и кинул ее на землю.

— А идет! Тебе экономия на патронах, и мне экономия на спиртном. Но в придачу самовар…

— Сделаю, — пообещал я.

— Не сделаешь, а отдашь тот, который есть. Он мне полюбился.