Вы — партизаны

1

Город, в котором жил Агрон, был совсем маленьким, как большинство довоенных албанских городов на побережье Средиземного моря: тесные улочки, дома с плоскими крышами, террасами, поднимающимися вверх, — издали они напоминали гнезда ласточек; на берегу вытоптанная площадка, где собирались люди, где можно было узнать все последние новости. Особенно любили эту площадку мальчишки — здесь проводили они большую часть дня, затевая самые разные игры.

Впрочем, так было в мирное время. А сейчас, когда итальянские фашисты[1] хозяйничают на албанской земле, все изменилось. И у мальчишек появились новые заботы и тревоги.

Агрон неподвижно сидел на камне у самой воды. Одежда мальчика, старая и выгоревшая, была такой же серой, как камень, и издали они сливались — Агрон и камень.

Мальчик напряженно ждал. Порой ему казалось, что рыба клюет, тогда глаза Агрона радостно загорались. Но напрасно… Сегодня удача, кажется, покинула его. Тонкая бечевка, служившая леской, грязной змейкой замерла на синеватой глади моря.

Рядом в небольшой ямке, которую он разгреб в горячем песке, темнели три рыбешки — весь сегодняшний улов.

Неожиданно бечевка дернулась и натянулась. В глубине блеснула большая рыбина. Агрон ловко подсек ее и вытащил на берег. Рыба оказалась огромной — он едва удержал ее, когда снимал с крючка. Временами рыба широко раскрывала рот, будто хотела что-то сказать. Мальчик замер от удивления.

«Вот так чудо! Уж не та ли это говорящая рыба, о которой не раз рассказывала мне бабушка?»

Глаза Агрона округлились. Он живо представил, как волшебная рыба разговаривает с ним, произносит те самые слова, которые положено ей произносить в сказке…

Рыба неистово билась в руках, а он стоял и улыбался. В мечтах он был далеко-далеко в море, легкий и соленый ветерок которого приятно ласкал лицо.

2

Мальчик посмотрел на море и не поверил своим глазам: на горизонте показался пароход. Никогда еще у этих берегов не появлялись такие большие пароходы. Маленькие заходили часто, но такие…

Пароход медленно приближался.

Собрав рыбу, мальчик побежал к городу. Рыба, продетая на проволочный крючок, больно колотила по ногам. Особенно мешала бежать самая крупная — ее хвост волочился по земле. Все мысли Агрона были сейчас о пароходе, который приближался к городу. Мальчик, чувствуя тяжесть в руке, с гордостью подумал: «Отличный у меня сегодня улов».

Агрон рыбачил у прибрежных камней, вдали от улиц, и бежать к площади, где можно узнать все новости, предстояло порядочно. Он остановился, чтобы передохнуть. И опять посмотрел на море. Пароход был уже совсем близко, черный и чужой.

Пароход замер так же неожиданно, как и появился. Безразличный ко всему, он стоял недалеко от берега.

«Что за пароход, откуда он взялся? — спрашивал себя Агрон. — Может быть, он пришел с недобрыми намерениями?»

Тревога нарастала. И в эту минуту Агрон остро почувствовал, что нет для него на свете ничего дороже этого маленького города, затерявшегося среди серых прибрежных скал.

Радость от удачной рыбалки исчезла, хотя сегодня он первый раз в жизни поймал такую большую рыбу. Теперь он шел шагом, и мысли о пароходе не давали Агрону покоя.

На улицах группками собирались люди — все смотрели на пароход. Среди толпы шныряли жандармы, слышались возбужденные голоса:

— Что за корабль?

— Зачем он пришел в нашу бухту?

— И почему остановился в море?

— Говорят, на нем вывезут в Италию детей из приюта!

Агрон проталкивался сквозь толпу, и последняя фраза просто ошеломила его: «Так вот зачем он здесь!..»

— Да откуда это известно? — спрашивали вокруг.

— Я сам слышал от капитана карабинеров[2], — сказал какой-то парень в застиранной телеше[3].

Агрон сбежал по каменным ступеням на песчаный пляж: здесь всегда ребята играли в футбол. Тряпичный мяч, который они без устали гоняли, то и дело попадал в море, и тогда вся ватага с гиканьем и свистом бросалась за ним. Мяч извлекался из воды, и футболисты, не обращая внимания на грязные брызги, летевшие от него, возобновляли игру.

Но сейчас мяч сиротливо лежал у самой воды, а мальчишки, сбившись в стайку, тоже смотрели на черный пароход и спорили. Только Дрита сидела в стороне и рассказывала малышам сказку.

Агрон подошел к ребятам.

— Мало ли что говорят итальяшки! — кипятился вихрастый подросток лет двенадцати. — Может, это торговый корабль… Может…

— Смотрите, Агрон! — крикнул кто-то.

На некоторое время был забыт даже пароход — все обступили Агрона.

— Вот это рыба! — слышались восторженные голоса.

— Здоровенная какая!

— Сам поймал или знакомый рыбак подарил?

Агрон молчал: пусть по достоинству оценят его добычу.

Среди ребят он слыл самым смелым и сильным. Теперь в глазах сверстников он выглядел, наверно, бывалым рыбаком. А кто об этом не мечтает в тринадцать лет?

Дрита подошла вместе со всеми, но на рыбу едва взглянула. Она прошептала на ухо Агрону:

— Тебя искал Трим.

— Неужели? Когда? Он что-нибудь сказал тебе?

Дрита промолчала, выразительно взглянув на обступивших их ребят. Мальчик понимающе кивнул, и они направились к маленьким домишкам, сгрудившимся на самом краю города. За ними потянулись и остальные. Мальчишки толкались и спорили, пытаясь потрогать рыбину. Так вместе с Агроном они и шли, пока кто-то не вспомнил о мяче, оставшемся на середине площадки.

Босоногая ватага постепенно отстала.

Тем временем Агрон и Дрита приближались к саманным хибаркам, покрытым старой, пожелтевшей от ржавчины жестью. Издали домишек почти не было видно, так они вросли в землю.

— Неужели он тебе так и не сказал, зачем я ему нужен? — нарушил молчание Агрон.

— Нет, не сказал.

— Он тоже считает, что пароход увезет в Италию приютских детей?

— Не знаю.

— А ты-то сама как думаешь? — рассердился Агрон.

— Я? — Дрита даже остановилась. — Если фашисты на самом деле хотят увезти приютских в Италию, этому надо помешать!

— Правильно! — горячо сказал Агрон. — Надо немедленно что-то придумать.

— А что если пойти в приют и поговорить там с ребятами? — предложила Дрита. — Может быть, им уже что-нибудь известно?

— Правильно! Ты просто молодчина! — обрадовался Агрон. — У меня же там друг, Петрит! Вот что, давай зайдем к нам, оставим рыбу — и в приют.

Мать Агрона, увидев в дверях сына и Дриту, кинулась им навстречу:

— Наконец-то! Мне уж всякая всячина в голову лезла. Говорят, итальянский пароход приплыл в наш город… — Тут она увидала рыбу и всплеснула руками. — Ну и улов! Спасибо тебе, сынок! Или нет, мы сделаем так… — Она взяла нож, разрезала рыбу пополам и протянула одну половину Дрите. — Отнеси маме, пусть своим приготовит.

— Вот спасибо! — Дрита выбежала из комнаты.

— Возвращайся скорее! — крикнул ей вслед Агрон.

Дрита с матерью жили в большой нужде, и подарок был очень кстати.

Когда девочке было четыре года, ее отец попал в сильный шторм и погиб в море.

Жили Агрон и Дрита рядом, росли и играли вместе. Отцы их были добрыми приятелями, а матери приходились друг другу родней. После гибели отца Дрита еще чаще стала бывать в доме соседей.

Агрон открыл старый сундук и достал кусок кукурузного хлеба. Разломив его пополам, он намазал обе половинки творогом и стал ждать Дриту.

Девочка прибежала запыхавшаяся и радостная:

— Мама очень благодарна за рыбу!

— Чего там! — солидно сказал Агрон. — На вот поешь, и пошли.

— Уже побежали? Вот непоседы! — развела руками мать Агрона. — Смотри, не допоздна, — попросила она сына.

— Я постараюсь, мама, — сказал Агрон, — у нас важные дела.

Женщина, глядя им вслед, покачала головой: ее мальчик уже совсем взрослый.

3

В дверях приюта стоял карабинер. Увидев его, Агрон замедлил шаг. У Дриты вытянулось лицо, она крепко схватила друга за руку.

— Значит, правда… — прошептал Агрон.

— Что же теперь делать? — спросила Дрита и остановилась в нерешительности.

— Попробуем с ним договориться, — тихо сказал Агрон и подошел к карабинеру.

Дрита обогнала его и, широко улыбаясь, сказала:

— Мы хотели бы повидать одного приятеля, он живет тут, в приюте.

Но карабинер, ничего не поняв, только пожал плечами.

— Я попробую… — прошептал Агрон, — а ты жди меня здесь. — И он с независимым видом направился к воротам. Однако карабинер был начеку и преградил мальчику путь. Не помогли и знаки, которыми Агрон пытался растолковать солдату, что он от него хочет. Подошла Дрита. Она тоже попробовала объясниться с итальянцем, но безрезультатно.

Наконец карабинеру наскучило все это. Он замахал руками, показывая, чтобы ребята уходили прочь.

— Пойдем! — Агрон с ненавистью взглянул на карабинера, и ребята отошли в сторону.

Надо было что-то придумать.

Они медленно брели по улице.

— Есть только один выход, — тихо сказала Дрита.

— Какой? — прошептал Агрон.

— Через забор…

— Верно! Мы сделаем так… — Мальчик что-то шепнул на ухо Дрите.

Крепко взявшись за руки, друзья быстро пошли дальше, громко разговаривая.

За углом ребята остановились и осмотрелись: не следит ли кто? Кругом было спокойно. Тогда Дрита встала ближе к перекрестку, отсюда было видно в оба конца, лучшего места для наблюдения и не придумаешь. А Агрон бросился к ограде, окружающей приютский сад. Еще несколько секунд, и он перемахнул через забор. Сердце Дриты часто забилось: «Здесь никто не видел. А там?.. Вдруг поймают и…»

Выждав некоторое время, Агрон начал осторожно пробираться сквозь кустарник. Вот и окно. Внутри здания, кажется, никого нет.

«Неужели их увезли на пароход?!» — с ужасом подумал Агрон и почувствовал, как по телу поползли мурашки.

Рядом послышалось какое-то движение. Агрон спрятался в кусты и затаил дыхание. Теперь уже отчетливо слышались чьи-то шаги.

— Ой, смотри! — услышал он прямо над головой тонкий голосок. — Чужой…

Над ним стояли два малыша.

Не вылезая из укрытия, Агрон поманил ребят к себе.

— А ты кто такой? — с недоверием и испугом спросил один из мальчуганов. — Лучше уходи! А то как позовем ребят!

«Только бы не подняли шума, — подумал Агрон. — Тогда все пропало…»

— Я друг Петрита, — сказал он негромко. — У меня к нему важное дело. Хотел его повидать, но карабинер не впустил. Вот и пришлось через ограду.

Услышав имя Петрита, малыши отошли в сторону и начали шептаться.

Наконец совещание кончилось.

— Скажи нам твое дело, — сказал один из них. — Мы все передадим Петриту.

— Не могу, — вздохнул Агрон. — Это тайна.

— Тайна? — в один голос ахнули мальчуганы.

— Вот именно, — сказал Агрон. — Вы же понимаете, что тайну надо хранить.

Малыши закивали головами.

— Тогда разыщите Петрита и скажите ему, чтобы немедленно шел сюда. Только смотрите, никому ни слова. Хорошо?

Малыши кинулись исполнять поручение.

Агрон облегченно вздохнул.

Время тянулось невыносимо медленно. А может быть, так казалось. Наконец пришел один из малышей. Он молча прошагал мимо и прижался к углу дома. Оттуда он мог наблюдать за дверью. Все было тихо. Появился Петрит. Он с независимым видом подошел к кусту, на который взглядом показал ему второй малыш.

— Я здесь… — прошептал Агрон.

Петрит нырнул в зеленый полумрак. Друзья обнялись.

— Как тебя пропустил карабинер? — удивился Петрит.

— А я через ограду.

— Через ограду? Зачем ты это сделал? — В голосе Петрита послышалось беспокойство. В то же время он был очень рад этой неожиданной встрече. Особенно сегодня, когда их не подпускают даже к воротам. — Я так рад тебя видеть. Мы ничего не понимаем, — сказал Петрит. — Почему нас не выпускают в город? Этот карабинер у ворот… Он появился сегодня утром…

— Пришел большой пароход. Видел? — прервал друга Агрон. — Он приплыл тоже сегодня утром.

— Мы все следили за ним из окна… — ответил Петрит очень спокойно, не понимая, почему Агрон заговорил о пароходе.

— Он пришел за вами. Ясно? Чтобы увезти вас в Италию, — поспешил объяснить Агрон. — По крайней мере, так говорят в городе. — Он любил все выложить прямо и начистоту.

Петрит вздрогнул как от удара.

Так вот в чем дело! Вот почему их не выпускают в город… Теперь понятно, зачем поставлен карабинер у ворот, зачем утром приходил капитан карабинеров.

— А Трим… Он знает об этом? — тихо спросил Петрит.

— В том-то и беда. Мы с Дритой не нашли его. А он хотел меня видеть. Значит, есть дело. Сегодня вечером я обязательно постараюсь встретиться с ним. Но одно мы уже знаем: вас не выпускают. Значит, правда, хотят увезти в Италию на этом проклятом пароходе. Но пока ты ребятам ничего не говори, чтобы не было паники и лишних разговоров. И наблюдай за всем, что тут у вас происходит.

— А вдруг они вывезут нас сегодня ночью? — спросил Петрит. — Что тогда делать?

— Что делать? — переспросил Агрон и сказал с уверенностью: — Если так, Трим знает, что делать. Я его сегодня же обязательно найду.

Последние слова он произнес довольно громко. Оба сразу же спохватились и замерли, но кругом все было спокойно.

Петрит прошептал:

— Обязательно найди его! Пусть скажет, как нам быть.

— Договорились, — пообещал Агрон. — Завтра рано утром встретимся здесь же. Хорошо?

Агрон благополучно перелез через ограду на улицу, где его дожидалась Дрита.

Оставшись один, Петрит вдруг понял, что здесь, в приюте, он как старший среди ребят отвечает за их судьбу, что ему доверили важное дело.

Петрит рано остался сиротой. Он потерял родителей, когда был совсем маленьким. Сейчас ему, как и Агрону, было тринадцать лет. В приюте Петрит оказался самым старшим среди шумной ватаги вечно голодных детей, которых судьба свела в этом старом, ветхом доме.

Сначала Петрит чувствовал себя здесь, в приюте, совсем неплохо. После скитаний по дорогам, ночлегов у чужих людей, вечного голода — крыша над головой и каждый день еда. Но постепенно что-то начинало тяготить Петрита в приюте. Что? Мальчик пытался разобраться. Да, конечно: жестокое обращение с детьми — их наказывали, даже били за каждый проступок. Но не только это угнетало Петрита. Директор и приютские надзиратели постоянно рассказывали детям только о Великой Италии и о Муссолини. Будто они не албанцы и жить им предстоит, когда вырастут, в фашистской Италии.

Единственной радостью для всех приютских ребят были прогулки в город. Там у них появились настоящие друзья. Однажды на площади у моря Петрит встретил Агрона, мальчики подружились и, если долго не виделись, очень скучали друг без друга.

А совсем недавно в жизнь Петрита вошло нечто весьма значительное и важное. Это случилось в тот день, когда Агрон взял его на утес. Туда, в безлюдное место на берегу моря, пришли и другие городские ребята. Большинство из них Петрит видел впервые.

— Вы уже не маленькие, — обратился к ним молодой парень, которого все называли Тримом. — Здесь собрались те ребята, которым доверяет антифашистское подполье нашего города. Ведь так, Агрон?

Мальчик кивнул, а у Петрита радостно забилось сердце: вот какой у него друг! Он надеется на него как на себя.

— Сейчас все албанцы борются, — продолжал Трим. — Даже дети.

Трим рассказал ребятам о юных антифашистах Тираны[4], о маленьких борцах Сопротивления в партизанских отрядах. Много удивительного услышали они в тот памятный день. Каждый хотел бороться наравне со взрослыми.

— И вы должны принимать участие в защите родины, — как будто читая мысли ребят, сказал Трим. — Никто не должен оставаться в стороне́ от борьбы. Нужно стремиться, чтобы ни один мальчик, ни одна девочка не попали в сети «Балили»[5].

— А мы?.. — перебил его Петрит, и губы мальчика задрожали. — Ведь у нас в приюте все ходят в этой форме.

— Вы?.. — Трим помолчал. — Мы подумаем о вас. Пока что же делать? Походите в этой паршивой форме. Нельзя вызывать у фашистов никаких подозрений. Важно, чтобы под этими черными рубашками бились сердца патриотов. А дело для вас тоже найдется. Итак, будем считать, что наш отряд создан.

Так начала свое существование еще одна антифашистская группа юных мстителей в Албании.

Но с этого дня черная рубашка все больше тяготила Петрита. Он стеснялся появляться в ней в городе. «Наверное, все считают меня фашистским подпевалой», — с тоской думал он и с завистью смотрел на Агрона, Дриту, на других ребят: они одеваются как хотят.

И однажды во время очередной встречи с Тримом он не выдержал:

— Я больше не буду носить эту рубашку! Я не вернусь в приют! — Петрит еле сдерживал слезы, подступавшие к горлу. — Переправь меня к партизанам. Пожалуйста!

— Нет, Петрит, — твердо сказал Трим. — Будет лучше, если ты останешься здесь, среди приютских ребят. Это просто необходимо. Только через тебя мы связаны с приютом, только ты рассказываешь нам, что происходит за его стенами. Фашисты коварны. Мало ли что им может прийти в голову. И тогда как мы узнаем, если они что-нибудь задумают?

И Петрит остался в приюте. Постепенно он стал вожаком среди приютских ребят.

…Петрит подождал, пока за оградой затихли шаги Агрона и Дриты. Все в порядке: карабинер их не заметил. И теперь мальчик вспомнил слова Трима о коварстве фашистов. Вот они и подтвердились: фашисты хотят увезти их в Италию.

Сейчас Петрит чувствовал особую ответственность за приютских ребят. Он знал: подполье не оставит их в беде!..

Петрит пошел в спальню. Окна в комнате были распахнуты. Мальчик еще раз взглянул на море. Отсюда пароход казался более черным, нежели с улицы. Чем-то он напоминал морское чудище, с которым сражался храбрец Дьердь Элез Алия. Эту легенду несколько дней назад рассказал ему Агрон.

4

Нет, никому не говорил Петрит о страшной новости, которую сообщил ему Агрон. Однако к вечеру все ребята знали: их собираются отправить в Италию!.. Оказывается, надзиратель не делал из этого тайны. Странно…

Приют гудел, словно растревоженный улей: ребята собирались группами, спорили, кое-кто плакал. Были и такие, главным образом малыши, кто радовался предстоящему путешествию в Италию: подумать только — они поплывут по морю на настоящем пароходе.

Нет, надо было что-то делать.

Петрит собрал в глухом углу сада самых близких и преданных друзей. Он сказал:

— Ясно одно: мы не поедем в Италию!

— Не поедем! Не поедем! — послышались голоса.

— Но некоторые радуются, — сказал темноволосый мальчик. — Как быть с ними?

— Радуются малыши… — возразил кто-то.

— Вот это и будет наша первая боевая задача — до вечернего построения разъяснить всем ребятам, что в Италию нас хотят увезти не для хорошей жизни. Нас хотят оторвать от родины, чтобы мы забыли ее, забыли албанский язык. С малышами я поговорю сам. Мы все должны быть как единое целое, — сказал Петрит.

— Нет! — сказал, упрямо наморщив лоб, темноволосый. — Они сильнее нас, приедут другие карабинеры, и нас увезут насильно. Я знаю, что делать!

— Что? Что? — раздалось со всех сторон.

— Кто может, должен сейчас же уходить к партизанам! — выпалил темноволосый.

— И бросить малышей на произвол судьбы? — тихо спросил Петрит.

Все замолчали. Наконец кто-то прошептал:

— Что же с нами будет?

— О нас позаботятся, — не выдержал Петрит.

— Кто? Кто? — наседали на него ребята.

Петрит заколебался. На собраниях группы Трим часто говорил, что секреты нельзя выдавать никому, даже самым близким друзьям. Но ребята ждут. Нет, невозможно выносить эти встревоженные и полные надежд взгляды. И ведь он им всем полностью доверяет!

— Хорошо! — решился Петрит. — Я скажу вам, но сначала поклянитесь, что будете хранить тайну.

— Клянемся!!! — разом выдохнули ребята, и их руки сплелись в едином пожатии.

— Теперь слушайте, — сказал Петрит шепотом. — О нас думают коммунисты…

После этих слов у него гора с плеч свалилась. Ребята тоже повеселели.

— Неужели завтра придут?! — с надеждой спрашивали они Петрита.

— Да, завтра придет один человек. Он скажет, что мы должны делать, — сказал Петрит и закончил такими словами: — А сейчас до звонка на вечернее построение все расходимся по приюту. Тем, кто попался на удочку фашистов, разъясните, почему мы должны сопротивляться отправке в Италию. Только о коммунистах ни слова.

Ребята быстро разошлись.

…А через полчаса прозвучал сигнал на вечернее построение.

Со всех концов приюта спешили ребята: любое опоздание строго каралось. Директор был мастер на самые жестокие наказания: он истязал детей с большим удовольствием.

Воспитанники быстро заняли свои места в шеренге вдоль длинного коридора. Прямо перед ними, в центре стены, висела огромная фотография дуче[6]. Металлическая каска, которая венчала огромную голову фашистского вождя, придавала лицу Муссолини мрачность и жестокость.

Выстроившись в две шеренги, дети ждали, что будет дальше. Петрит внимательно вглядывался в лица: да, сейчас ребята в главном были едины, они готовы к посильному отпору. Даже малыши — вон какие нахмуренные мордашки. Замерла над строем гнетущая тишина. Даже окна, рамы которых обычно трещали и скрипели под ударами тугого ветра с моря, были немы — начинался вечерний штиль. Единственными нарушителями этой тишины были бабочки, которые кружились вокруг большой лампы, подвешенной у самого потолка. Обжигая крылышки, они с сухим стуком падали на задымленное стекло и скатывались на абажур.

Где-то вверху открылась дверь, прозвучала итальянская речь и громкий смех. Потом все смолкло. Слышно было только, как заскрипели ступеньки винтовой лестницы. Наконец показались две пары сапог. Одни принадлежали директору. А другие? Кто был хозяином пары до блеска начищенных сапог?

— Это не дети, а какие-то дьяволята, — говорил директор по-итальянски. — С ними нужно держать ухо востро.

— Посмотрим, посмотрим, — тоже по-итальянски ответил кто-то. — Дети… Уж не преувеличиваете ли вы?

Перед строем воспитанников теперь стояли директор приюта и не кто иной, как господин капитан карабинеров собственной персоной.

— Ну-ка покажите мне того, кто не хотел бы поехать в Италию, — бодро начал капитан теперь на ломаном албанском языке. — Все хотят. Сейчас, господин директор, вы в этом убедитесь. — И он подошел к шеренге приютских детей. — Добрый вечер, дети!

К его удивлению, никто не ответил, как будто коридор был пуст.

— Ах, я плохо говорю по-албански? — спросил капитан шутливо, еще не догадываясь, в чем дело.

Постепенно, глядя на детские лица, капитан начинал понимать смысл этого молчания.

С такой тишиной он встречался только в тюрьмах. Но тогда перед ним стояли заключенные, взрослые люди. А эти?..

«Странно, странно все это», — думал капитан.

Дети вытянулись по стойке «смирно», будто окаменели. Лица бледные, но в глазах — ненависть и решимость. Капитан почувствовал тревогу. Постепенно она передалась и директору.

«Что бы все это значило, — подумал он. — Откуда такое единство? Нужно что-то предпринимать. И немедленно».

Но директора опередил капитан. Он приблизился к одному из малышей и спросил как можно ласковее:

— Как тебя зовут, мальчик?

Мальчуган стоял насупившись, даже дышать перестал.

— Как это понимать? — Капитан постепенно терял терпение. — Я вас спрашиваю, господин директор.

— Почему молчишь? Ответь господину капитану! — подбежал к малышу директор.

— Не хотим ехать в Италию! — раздался решительный голос Петрита.

— Не хо-тим! Не хо-тим! — поддержали его несколько голосов.

Через минуту эти два слова уже скандировали все ребята. Все громче и громче, все более вызывающе…

Директор опешил: «Это же настоящий бунт! И где? В его приюте». Если бы не капитан, который еще кое-как держался, он наверняка вызвал бы надзирателей и наказал всех без исключения! Но офицер быстро перехватил инициативу.

— Ребята, эта поездка только в ваших интересах, — опять заговорил он медленно, подыскивая слова, стараясь скрыть раздражение и злобу. — Италия — страна красивая, богатая, большая… Да и отправляем мы вас туда не навечно. Выучитесь и вернетесь обратно в Албанию. Но уже образованными. Может быть, офицерами, карабинерами…

Последние слова его заглушил нарастающий шум.

— Не хо-тим! Не хо-тим! Не хо-тим! — скандировал весь приют.

Капитан замолчал, вдоль шеренги бегал директор и кричал:

— Но почему не хотите? Почему?!

И опять, овладев собой, даже улыбаясь, заговорил капитан:

— Вы будете жить в красивом городе на берегу моря… Например, Анкона… Это просто изумительный город на самом побережье… — Капитан опять увлекся и уже не мог остановиться. — Ваш директор, кстати, тоже из этого замечательного города. И он поедет в Италию вместе с вами. Там будет совсем неплохо. Просто отличная идея. Не так ли, господин директор?

— Несомненно, господин капитан, — заискивающе пролепетал директор, которого этот вопрос застал явно врасплох.

— Ну вот, и директор, ваш любимый воспитатель, отправится с вами. Как же, малыш? Поедешь в Италию?

Малыш упрямо молчал, опустив голову.

— Так как, мальчуган? Поедешь? — повторил капитан свой вопрос и дружески улыбнулся.

Капитан решил молчание истолковать как согласие и поэтому бодро обратился уже ко всем ребятам:

— Ну и прекрасно! Видите, он согласен, он едет. Кто следующий?

Малыш по-прежнему молчал. Он только слегка отступил назад. В это время общий гул голосов опять перешел в скандирование:

— Не хо-тим! Не хо-тим! Не хо-тим!

Капитан вскинул голову и с угрозой отчеканил:

— Что ж! Не хотите ехать, вам же хуже. Отправим силой!

Повернувшись на каблуках, он направился к лестнице. Директор, обливаясь холодным потом, засеменил сзади.

Ребята оставались в строю, никто не хотел уходить — все смотрели на Петрита: что он скажет? Так ли они вели себя?

— Молодчина! — Петрит потрепал малыша по вихрастой голове. — Ты был героем! И все вы молодцы. — А про себя подумал: «Интересно, что бы сказал Трим обо всем случившемся?»

Этот вопрос не давал ему спать всю ночь. И не проходила тревога: вдруг придут машины за приютскими ребятишками.

Но все было тихо…

5

Уже спали приютские ребята, а Агрон и Дрита продолжали искать Трима. Были они на площади у моря, у знакомых ребят, возле утеса, где обычно собирались юные подпольщики. Трима нигде не оказалось.

— Может быть, он ушел к партизанам и уже не вернется? — предположила Дрита.

— Не думаю, — отозвался Агрон. — Он бы нас предупредил.

— А если именно для этого он и искал тебя сегодня?

— Что же делать? — забеспокоился Агрон.

Дрита сказала:

— Нечего бегать без толку. Ведь мы не знаем точно, где он может быть. Пошли к нему домой и там будем ждать.

«Разумно», — подумал Агрон, но согласился вроде бы неохотно: надо же охранять свой авторитет.

Они подошли к дому Трима. В одном окне мерцал свет. Агрон заглянул. За столом сидела мать Трима и что-то вязала.

— Дядюшки Хюсена, кажется, нет дома! — прошептал Агрон.

— Вот здорово! — обрадовалась Дрита.

Отец Трима, дядя Хюсен, был человеком суровым и необщительным. Почти всю жизнь он провел в море — один на своей лодке. С рыбами особенно не разговоришься. Сказались на его характере и трудные годы, проведенные в горах в отрядах народных мстителей[7].

Сейчас, когда в Албанию пришли итальянские фашисты, дядюшка Хюсен опять взялся за оружие — он был связным между городским подпольем и партизанским отрядом, который действовал в горах. Не одобрял дядюшка Хюсен девушек, которые брали в руки оружие и тоже шли в партизанские отряды, — он считал, что борьба с врагом сугубо мужское дело. И вот это неодобрение тоже придавало ему суровость.

— Кто там? — раздалось за дверью, когда ребята осторожно постучали.

— Это мы! — Дрита и Агрон робко вошли в комнату.

— Вот молодцы, что навестили! — обрадовалась женщина и поднялась им навстречу. — А то одна я осталась со своей малышней.

Действительно, в комнате было четверо младших сестер и братьев Трима. Они, раскидавшись на матрасе, постеленном прямо на полу в углу комнаты, сладко посапывали. Женщина заботливо прикрыла их старыми одеялами. Обычно с детьми возился Трим — он заменил им отца, который последнее время редко бывал дома. Все его время уходило на нелегкую работу связного.

«Может быть, сегодня он послал Трима с каким-нибудь поручением?» — подумал Агрон. Для дяди Хюсена борьба с оккупантами была делом первостепенной важности.

— Мы хотели повидать Трима, — первой заговорила Дрита.

— Он придет сегодня вечером? — спросил Агрон.

Женщина ласково улыбнулась и усадила ребят рядом с собой.

— Придет! Он обязательно вечером приходит домой, — сказала она с уверенностью, по привычке очень тихо, чтобы не разбудить детей. — Подождите его.

Хозяйка поправила фитиль в лампе, и комната озарилась желтоватым светом.

— А дома вы сказали, что к нам пошли? — спросила женщина.

Только сейчас ребята вспомнили о своем обещании вернуться пораньше. Что же делать? Но ведь Трима нужно обязательно дождаться.

— Мы еще немного посидим, — сказала Дрита.

— Конечно, сидите. Я вас позову, когда Трим появится. Только в другой раз так не делайте, — упрекнула она их и вышла из комнаты.

Друзья осмотрелись. Ничего лишнего. Железная кровать. В нише у изголовья — книги, много книг. Вот он как живет, их Трим. Ребята молчали.

«Он еще успевает и книжки читать», — подумал Агрон.

— Озорники вы, озорники! Сколько вы своим матерям беспокойства доставляете! — тихо заговорила женщина, снова входя в комнату. — Почему же так темно? — спросила она скорее себя, чем гостей.

Но сколько мать Трима ни крутила фитиль, света так и не прибавилось.

— Мы подождем на улице, — робко сказала Дрита. — А вы можете огонь в лампе убавить немножко.

— Скажи лучше, вообще потушить! — вздохнула женщина. — Керосин кончился.

Втроем они вышли на улицу.

Казалось, что луна застыла на месте и совсем не двигается. От этого на море, по которому бежали белые призрачные барашки, отчетливо был виден черный пароход, и казался он враждебным и затаившимся.

— Идет! Это его шаги! Я сразу узнала! — воскликнула Дрита и побежала навстречу человеку, который быстро шел по улице.

— Да, это точно он! — обрадовался Агрон.

— Вы? Здесь? Ночью? — удивился Трим.

— Ведь ты искал меня! — немного обиделся Агрон.

— Верно! — Трим потрепал мальчика по плечу. — Я хотел послать тебя в приют, узнать, как там дела…

— Мы там были! — перебила Дрита.

— Их хотят отправить в Италию! — прямо захлебнулся словами Агрон.

— Уже пришел большой пароход, чтобы забрать всех, — говорила Дрита. — Видишь, вон он, на рейде.

— Скажи лучше, черный пароход! — сказал Агрон.

— Успеем ли мы их спасти? — И Дрита с надеждой посмотрела на Трима.

Трим, который молча слушал ребят, обнял их за плечи. На его лице была странная улыбка. Они вместе вошли в дом.

— Так, так… — сказал Трим задумчиво, когда они сели у стола. — Какие там еще перемены?

— У ворот стоит карабинер, — сказал Агрон.

— Сам капитан приходил в приют, — добавила Дрита.

— Ребятам уже известно, что их хотят отправить в Италию? — спросил Трим.

— Наверно. Я все рассказал Петриту. А уж он-то знает, что делать! — Глаза Агрона сверкали. — Для ребят слово Петрита — закон!

— Спасем ли мы их? — вновь спросила Дрита, и сердце ее сжалось от боли.

— Нужно действовать быстро и решительно, а то будет поздно! — Агрон вскочил, готовый сейчас же действовать.

Трим опять улыбнулся, и это становилось странным. Дрита и Агрон переглянулись. Не привыкли они видеть своего вожака таким медлительным. «Почему он ничего не говорит? Почему только спрашивает и слушает?» — думал в этот момент каждый из них.

— Ну и лиса этот чертов капитан! — неожиданно сказал Трим. — Но и мы тоже не траву едим. Знайте, ребята, мы не позволим фашистам увезти приютских!

— Ура! — прошептал Агрон, не удержавшись.

— Важно, — продолжал Трим, — чтобы ребята в приюте, как могли, сопротивлялись. — И опять он улыбнулся. — В общем, побольше шума. Хитрецы карабинеры…

«Он что-то знает, — подумал Агрон. — И не говорит…»

«У него какой-то секрет от нас…» — тоже подумала Дрита.

— Важно, чтобы у нас была постоянная связь с приютом. Вот вы ее и будете поддерживать. Мы должны знать каждый шаг карабинеров. — Трим поднялся. — Ну а теперь по домам. Уже поздно.

— Значит, мы можем быть уверены, что они их не увезут? — спросил Агрон на всякий случай еще раз.

— В этом можете быть полностью уверены! — твердо и убежденно сказал Трим. — Они останутся на родине. И вот что: обязательно повидайтесь завтра утром с Петритом и скажите, чтобы они ни в коем случае не соглашались на отъезд. Так и скажите, хорошо?

— Хорошо! Мы все передадим! — Агрон, словно на крыльях, летел домой. Дрита не успевала за ним.

Трим стоял и смотрел им вслед. Сегодня он был счастлив, как никогда: его питомцы росли…

6

…Нет, не мог Агрон дождаться утра. От карабинеров всего можно ожидать. Да и приютские ребята должны успокоиться. Он, проводив Дриту, только появился дома, сказал удивленной матери, что скоро вернется, что необходимо выполнить чрезвычайно важное дело, и исчез в темноте.

Не спалось в эту ночь и Петриту. Скорее бы рассвет, скорее бы утро. Придет Агрон и все скажет: уже, наверное, он встретился с Тримом. Мальчик лежал под одеялом, ворочался, сон не шел к нему.

Неожиданно в открытом окне мелькнула течь, кто-то осторожно спрыгнул на пол, послышались шаги. Петрит узнал Агрона.

— Кто-то идет сюда!

В коридоре звучали резкие шаги.

— Это директор! Не спится ему, собаке, — прошептал Петрит. — Полезай быстрее под одеяло.

В конце коридора вспыхнул неяркий свет. Через дверное стекло никого не было видно, но вот опять зазвучали шаги, стала нарастать тень, росла, приближаясь к их комнате. Скрипнула дверь, и вошел директор. В желтоватом свете лампы лицо его из коридора казалось бледным, даже зеленым. Он окинул взглядом спящих детей и, не обнаружив ничего подозрительного, вышел. Шаги удалялись. Но свет в коридоре продолжал гореть. Невиданный случай, чтобы директор забыл его погасить! А может быть, господин директор оставил свет только потому, что боялся детей? Да, ему явно сегодня не спалось.

— Ты чего это среди ночи? — повернулся Петрит к другу, голова которого показалась из-под одеяла.

— Не смог дождаться утра, — зашептал Агрон. — Трим велел передать, что ни в какую Италию вы не поедете. Еще он сказал: «Мы думаем о них. Только сами ребята не должны поддаваться ни на какие уговоры».

— Так и сказал: «Мы думаем о них»? — взволнованно переспросил Петрит.

— Да! Еще он сказал, чтобы вы побольше шумели, если карабинеры начнут разговоры об Италии. По правде говоря, я не понимаю, зачем надо шуметь…

— Может быть, для того, чтобы узнали в городе? — предположил Петрит. — Чтобы люди слышали, как они тут над нами издеваются.

— Может быть… — Агрон вылез из-под одеяла. — Ну, мне пора, — и он выпрыгнул в окно.

Приход друга обрадовал и обеспокоил Петрита. Обрадовал потому, что приятно было чувствовать заботу и помощь. Беспокоился же он сейчас за самого Агрона — появление в приюте постороннего человека да еще в такое время могло очень плохо кончиться.

Петрит напряженно прислушивался к ночной тишине. Ни одного постороннего звука.

И вдруг за окном раздался грубый окрик часового «Стой!», разорвавший ночную тишину улицы.

Затем послышались свистки и ухнул глухой выстрел.

Петрит почувствовал, что у него останавливается сердце.

«Неужели это стреляли в Агрона?»

В комнату влетел директор и, осветив фонариком каждую постель, пересчитал детей. Все были на месте. В полном недоумении он вышел. Через минуту директор опять вернулся и пересчитал всех еще раз. Удивленно пожав плечами, он ушел.

Но Петрит-то знал, в кого могли стрелять…

— Что там случилось? — спросил сосед Петрита, которого разбудил выстрел. — Они думают, что от нас кто-то вышел? И в кого же они так палили?

— В Агрона, — прошептал Петрит.

— В Агрона? Откуда ты взял?

— Он только что был здесь… — Голос Петрита дрожал.

— Да ну? — ахнул мальчик.

— Он принес нам добрые вести. Завтра подробно расскажу всем ребятам.

— Нет, нет! Сейчас расскажи!

— Да погоди ты! Вдруг они его убили…

— Ну да! Если бы в него попали, знаешь, какой бы сейчас переполох поднялся.

Петрит начал успокаиваться.

— Не томи! А? — взмолился темноволосый. Ведь это он был соседом Петрита по кровати.

— Ладно, слушай.

Так голова к голове они и проговорили шепотом, пока в окнах не забрезжил первый свет.

7

В эту ночь в приюте засиделись еще два человека, и беседа их была примечательна…

Директор, запыхавшись, поднялся в свой кабинет: только что после неожиданного выстрела он осмотрел комнаты — воспитанники спали. Все на месте. Все вроде бы спокойно. Но тревога не оставляла директора: он напряженно прислушивался.

Послышались быстрые шаги, в кабинет вошел капитан карабинеров, он был невозмутим, совершенно спокоен. По-хозяйски развалился в мягком кресле, небрежно щелкнув портсигаром, закурил.

— Скорее всего моему карабинеру показалось, — сказал капитан. — Говорит, кто-то спрыгнул с забора. Но… Как говорится, от страха и кусты людьми кажутся. Впрочем… Все может быть. Вы, однако, утверждаете, господин директор, все ваши воспитанники на месте?

— Все как один, господин капитан!

— Хорошо, хорошо… Вернемся к нашей приятной беседе. — Капитан задумался. — Возможно, в следующий раз мы и отправим этих бесенят, — сказал капитан, как будто речь шла о чем-то совсем незначительном.

Директор даже привстал. Он совершенно ничего не понимал. Несколько часов назад произошло невероятное: дети, эти бессловесные, забитые существа, взбунтовались. Они отказались ехать в Италию. От позднего визита капитана — а случился он уже после отбоя — директор ждал форменного разноса. Однако капитан был совершенно спокоен…

«Нет, это немыслимо!» — Директор отказывался верить своим ушам.

— В конце концов, их можно совсем никуда не отправлять. И здесь им, по-моему, неплохо, — сказал капитан, глубоко затягиваясь.

— Я вас не совсем понимаю, господин капитан, — пролепетал директор, окончательно сбитый с толку.

— Вполне возможно, — согласился капитан. Он встал, наполнил рюмку коньяком и залпом выпил.

Директор совсем растерялся: «Как же это я раньше не догадался предложить капитану коньяк?»

— На этот раз… — капитан выдержал внушительную паузу, чтобы насладиться произведенным впечатлением. — На этот раз мы отправим на нашем пароходе бандитов[8]. За ними он и пришел.

— Бандитов… но… зачем тогда все это… с детьми? — неуверенно спросил директор, несколько успокаиваясь, но все еще удивленный и даже несколько оскорбленный.

Капитан вновь глубоко затянулся, пустил кольцо голубоватого дыма и повернулся к директору.

— Все встревожены появлением парохода. Хотят знать, зачем мы его прислали. Сказать правду? Тогда будут демонстрации в Тиране. Некоторые заключенные имеют своих людей в городе и в ближайших деревнях. А так? Дети… Кому в голову придет думать об этих сиротах? Необходимо закрепить мнение, что пароход пришел именно за ними. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Блистательная мысль, господин капитан! Я только сейчас начинаю понимать ваш план, — расплылся директор в улыбке. Лесть попала на благодатную почву. Капитан еще больше заважничал. Он с удовольствием опрокинул очередную рюмку коньяку, услужливо поданную на этот раз директором.

— Версия с детьми облегчит нам проведение операции, — сказал капитан, поднимаясь. — Я вижу только одну трудность: как этих бандитов переправить на пароход. Впрочем, тут у меня тоже есть план… — И он радостно потер руки. — Таким образом, вам ясна задача, господин директор?

— Моя задача? — Директор на минуту опешил. Он не мог уловить связи между собой и заключенными.

— Все должны быть уверены, что мы собираемся отправлять в Италию только детей. Ясно?

— Да, сейчас я, кажется, все понял, — протянул директор и наполнил рюмку капитана коньяком.

— Кроме того, нужно позаботиться, чтобы ваши детки не выкинули какой-нибудь номер. — Капитан поднялся из кресла. — Этот выстрел… Сегодняшнее поведение этих, простите, забитых «сироток». У меня есть, господин директор, смутное ощущение, что за детьми стоит кто-то из взрослых. Об этом следует хорошенько подумать. Вам прежде всего. Но и я подумаю. Может, и сверкнет какая идейка. Однако хорошие мысли приходят утром. Ибо, как гласит народная мудрость, утро для работы, а ночь для сна. А сейчас, как видите, глубокая ночь.

Последние слова господин капитан говорил уже на пороге.