Выбор Геродота

Эпилог

466 г. до н. э.

Дорида

Ликс два года дожидался подходящего момента.

Он и Евтерпа скрывались в Минде — ближайшем к Галикарнасу городе в Дориде. Каждый день Ликс спускался на Латмосскую дорогу, чтобы расспросить проезжавших купцов о том, что происходит в Галикарнасе.

Зарабатывал тем, что умел лучше всего — петушиными боями. Пары оболов в день обоим хватало на пропитание. Жизнь казалась сносной. Если бы еще Евтерпу не мучили боли в ноге.

Лигдамид, напуганный двойным покушением, не выходил из дома. Наемники проверяли каждый пифос с зерном или рыбой и каждую корзину с овощами, которые привозили крестьяне. Проникнуть в его личные покои чужаку не представлялось возможным.

Но Ликс продолжал по утрам седлать коня в надежде на случай. И судьба такой случай ему предоставила: Лигдамида вызвали в Сарды. Об этом он узнал от коневода из Дидимы, который гнал в Галикарнас табун лошадей.

Попрощавшись с Евтерпой, Ликс отправился в сторону Милета. На подходе к Киндии снял комнату в придорожном пандокеоне. И стал ждать. Просто сидел на разбитой амфоре у обочины, глядя на дорогу.

Перед ним стояла корзина с виноградом, купленным у гиеродулов храма Артемиды Киндиады. Киндийский виноград считался лучшим в Дориде. Ликс специально держал корзину на солнце, чтобы грозди слегка подвялились.

Наконец, на пятый день вдали показалось облако пыли. Мимо с поднятыми копьями проскакал эскорт из наемников. Когда бига эсимнета поравнялась с Ликсом, завеса раздвинулась. Лигдамид поинтересовался у продавца, откуда виноград и сколько стоит.

Мститель назвал заведомо высокую цену. Лигдамид недовольным тоном спросил, почему так дорого, тогда Ликс спокойно ответил, что урожай был собран на холме, где стоит святилище. Всем известно: над ним никогда не проливаются дожди, а значит, виноград там вызревает особенно сладким.

— Да знаю я, — раздраженно заявил эсимнет. — Неси сюда гроздь, попробую. Если понравится, возьму все.

Ликс не спеша поднялся. Поплелся с корзиной к повозке, стараясь сохранять на лице выражение скучающего безразличия. Успел заметить, что до ближайшего всадника не меньше десяти локтей.

Наемника от жары разморило. Смотрит недовольно — и так ехать тяжело, а тут еще этот деревенщина со своим виноградом. Скорее бы добраться хотя бы до Баргилий.

Поставив корзину на землю, Ликс быстро вынул из нее кинжал. Руку держал так, чтобы край гиматия закрывал лезвие. Теперь уже открыто посмотрел Лигдамиду в лицо.

На мгновение его взгляд стал беспощадным. Эсимнет отпрянул, но недостаточно быстро. Миг — и острие вошло ему под кадык. Мститель вложил в удар всю свою ненависть.

Из шеи забила кровь. Лигдамид упал на подушки. Лике даже не стал вытаскивать лезвие, понимая, что, если его догонят, от кинжала пользы не будет.

Теперь надо просто развернуться и бежать. Мститель рванул с дороги. Продираясь сквозь заросли репейника, он слышал, как сзади кричат наемники. Ликс карабкался по склону.

В голове билось: "Уйти! Уйти!"

Одна из стрел вспорола хитон, порезав бедро. Он метался от камня к камню, прятался за стволами деревьев. Задыхался, но упорно лез на гребень. Вот и вершина.

Под ним раскинулась бескрайняя синева.

Мститель бросился вниз по склону. Из-под ног срывался щебень. Он упал, покатился по осыпи. Ударившись о скалу, со стоном поднялся. Кажется, вывихнул плечо, но идти может.

Посмотрел наверх. Никого. Неужели преследователи отстали… Ликс продолжал спускаться, опираясь на здоровую руку. Содранные колени и локти саднили. Больное плечо ныло. Из горла рвался хрип, пот заливал глаза.

Сердце готово было выпрыгнуть из груди, но не от изнеможения, а от сумасшедшей радости — он сделал это. Племянник отомщен. Отомщены Феодор с Формионом, Полиарх, Аге сия… А вместе с ними тысячи избитых, замученных, униженных.

"Прости меня, Паниасид, что так поздно, — шептал мститель. — Как смог…"

На берегу Ликс снова оглянулся. На гребне маячили фигуры. Он столкнул лодку в воду. Краем глаза заметил, что к нему бегут рыбаки.

Успел подумать: "Теперь за мной гонится вся Киндия".

Несмотря на боль в плече, заработал веслом. Сильными гребками ввинтился в прибой…

466 г. до н. э.

Самос

Геродот Софоклу шлёт привет.

Итак, прежде всего, хочу поблагодарить тебя за отрез косского шелка изумительной красоты, который ты прислал мне с нашим общим другом Харисием. Полагаю, что тебе пришлось выложить за него на Колоне не меньше тридцати драхм. Харисий любезно нашел время и средства, чтобы по пути в Галикарнас заглянуть на Самос. Я его отблагодарил тессерой на посещение трагедии Эсхила, а именно "Скованный Прометей". Прометея изображал известный на Самосе актер Офолонид. И представь себе: когда он заупокойным голосом воззвал к публике: "О, я страдаю от мук нынешних, будущих… Скоро ли скорби наступит конец?"[56], мало кто в театре не зарыдал. Уж я-то точно размазывал слезы по щекам. Но я это упоминаю лишь вскользь, дабы ты убедился в том, что моя жизнь в изгнании не лишена некоторой прелести. Из важного спешу тебе сообщить о том, что Харисий лично видел корабли с фаравахаром на вымпелах в гавани Галикарнаса. Он насчитал тридцать триер, что явно превышает обычную численность эскорта для каравана из торговых лембов. Ему удалось разговорить одного из гребцов в харчевне. Тот нёс весло в док для калибровки, но решил по дороге перекусить. Из доверительной беседы Харисий узнал, что триерарх корабля, где служит наш гребец, погрузил на борт двойной запас хлеба и солонины. Он точно не мог сказать, куда направляется эскадра, при этом большое количество провианта на кораблях позволяет считать их боевой задачей проведение рейда по Кикладам. На островах всегда можно найти пресную воду, однако осада любого полиса сопряжена с нехваткой продовольствия как у защитников, так и у атакующих. Узнать от него что-либо еще не представилось возможным, потому что кто-то снаружи закричал: "Держи вора". Гребец выскочил из харчевни, полный подозрений, будто украли именно его весло. Надеюсь, тебе не придет в голову подвергнуть сомнению достоверность переданных Харисием сведений только потому, что во время войны с варваром он служил навклером на корабле Артемисии. С тех пор он не единожды доказал свою преданность Афинам и предоставил достаточно оснований для того, чтобы верить ему на слово. От себя могу добавить, что персы набирают на Самосе рекрутов в команды кораблей из числа сочувствующих шахиншаху и его сатрапам. А таких, увы, немало. Напоследок хочу поделиться с тобой событием, которое вызывает у меня двойственные чувства. Вернулся мой отец — Ликс. И это делает меня безмерно счастливым. Лигдамид мертв. Его смерть явилась свидетельством того, что задуманное дело подчас бывает обязано успехом случаю. Пусть кара наступила с запозданием, но известие о кончине тирана наполняет мое сердце ликованием. С другой стороны, я понимаю, что Афины лишились очень важного союзника и исполнителя воли эллинов в Азии. Вряд ли в обозримом будущем Менону удастся совершить еще одну такую же блистательную операцию по привлечению магистрата высокого ранга на сторону Афин. Со своей стороны прошу Кимона принять мои самые горячие заверения в искренней дружбе и готовности оказывать ему помощь в пределах моих возможностей. Надеюсь, он, как и прежде, не оставит меня своим покровительством, ибо каждая потраченная на написание исторического труда драхма обернется в будущем несомненной пользой для эллинов. Твой друг Геродот".

466 г. до н. э.

Малая Азия

Эскадра Кимона продолжала бороздить волны Эгейского моря.

Пираты в ужасе бежали от афинских триер. Те, кто не успел скрыться, повисли на соснах над береговыми скалами — пусть любуются на море, где чувствовали себя хозяевами.

Вскоре не только острова Эгеиды, но также Иония, Дорида, Кария и Ликия были освобождены от власти Ахеменидской империи. Вместо назначенных Ксерксом сатрапов полисами снова управляли выбранные народом архонты.

Но Ксеркс не унимался. Тут и там вспыхивали стычки эпибатов с такабарами. Для престарелого шахиншаха было важно, чтобы крупные силы эллинов не высадились на южном побережье Малой Азии.

Он готовился к худшему. По его приказу Ариоманд, сын Гобрия, привел к берегам Памфилии флотилию из трехсот пятидесяти боевых кораблей. На подходе были восемьдесят финикийских пентеконтер с Кипра.

Ариоманд поджидал Кимона возле города Аспендос на реке Эвримедонт[57]. Наварх готовился выскочить из засады, чтобы нанести молниеносный удар по флоту Делосской симмахии, как только триеры войдут в Памфи-лийский залив.

Кимон узнал о коварстве персов от перебежчиков. Вместо Памфилии все двести кораблей союзнического флота поплыли к Книду. Оттуда, дождавшись высаженного в Карии войска, объединенная армия двинулась на Фаселис[58].

Ночами, обмотав уключины тряпками, чтобы они не скрипели, корабли крались вдоль побережья Ликии. Отряды пехотинцев перешли Западный Тавр и вскоре разбили лагерь на подступах к Фаселису.

Однако его жители, хотя и были эллинами, сохранили верность шахиншаху. Разъяренный Кимон решил взять город штурмом. Фаселитов спасли моряки с Хиоса: эпи-столевс хиосцев уговорил наварха оставить предателей в покое. Но им пришлось заплатить штраф в десять талантов, а также снарядить несколько триер для участия в нападении на персов.

Когда Ариоманду стало известно, какая мощная армия ему противостоит, он засомневался в успехе. Поэтому, опасаясь больших потерь, персидский наварх решил уклониться от прямого столкновения с эллинами.

Но просто сидеть сложа руки он тоже не мог. Поэтому, стоило армаде Кимона появиться перед устьем Эвримедонта, как он вывел из реки свою флотилию, надеясь испугать противника ее численностью. Однако эллины не дрогнули.

Персы поразились такой решимости врага и повернули назад. Высадившись на берег, эллины бросились к укреплениям, которые успели построить ополченцы. Было захвачено двести триер.

Такабары покинули Аспендос, чтобы спуститься к морю. Кимон бросил против них эпибатов. После жестокой битвы афиняне обратили варваров в бегство.

Началась резня. Эпибаты пленных не брали. Завалив берег Эвримедонта трупами, они добрались до походных шатров. Наградой за доблесть для них стала золотая и серебряная утварь, а также дорогое оружие.

Оба сражения — морское и сухопутное — произошли в один день и закончились полной победой Кимона. Третью победу он одержал позже, совершив рейд на остров Идра у восточного побережья Пелопоннеса, куда пристала финикийская флотилия.

463 г. до н. э.

Афины

На Великие Дионисии в театре Диониса давали "Эдипа-царя" Софокла.

Акрополь посерел под шапкой махровых облаков. Воздух казался густым и влажным, словно впитал в себя волнение зрителей: истеричные рыдания матрон, преувеличенный испуг девиц, снисходительное сочувствие мужчин.

Бревенчатую сцену закрывало раскрашенное полотнище с изображением гигантского дворца: над орхестрой нависали преувеличенно высокие колонны и статуи.

Бутафорские пальмы лениво раскинули ядовитозеленые тряпичные листья, чучела павлинов и обезьян смотрели перед собой невидящими глазами.

Баритон Эдипа с самого первого эписодия зазвучал мощно и властно. Актер-протагонист декламировал, стоя на ступенях алтаря Диониса в длинной пурпурной мантии. Царю вторил высокий гулкий тенор Креона.

Хор время от времени взрывался стасимами — то протяжными, полнозвучными, то надорванными, пронзительными. Звук возрастал благодаря резонирующим урнам.

Публика принимала происходящее на орхестре близко к сердцу. Когда Креон протяжно и тонко прокричал:

над театроном пронесся вздох тревожного волнения.

Но стоило хору затянуть хвалебную песнь Фебу, как зрители успокоились. Афиняне доставали из принесенных с собой корзин вино и закуску. Жуя, переговаривались, обменивались впечатлениями.

Магистраты расположились в проэдрии — на почетных скамьях со спинками и балдахином. К ложам то и дело пробирались рабы с подносами, над головами мерно поднимались и опускались опахала.

Почетным гостям не сиделось на месте: они перебирались из ложи в ложу, громко переговаривались, смеялись — вели себя развязно и свободно, как и подобает сильным мира сего.

Эльпинику отделяли от проэдрии всего несколько рядов. Эвпатридка была как на иголках. Она здесь не для того, чтобы сочувствовать отцеубийце, а ради встречи с Периклом.

Лидер демократической партии набирает вес в Народном собрании. Только он может спасти брата, обвиненного в преступной халатности. Поэтому Элышника внимательно следила за его ложей.

Похоже, Перикл собирался дослушать трагедию до конца. Уже Тиресий провозгласил: "Ты тот, кого мы ищем, ты — убийца", — после чего над театроном пронесся многоголосый стон сочувствия. Уже хор взвыл: "Спасайся! Час возмездья пришел…", но он так и не показался из своей ложи.

Наконец Эдип перешел к описанию убийства царя Лайоса:

В этот момент Эльпиника увидела, как из-под балдахина показалась знакомая голова — большая и продолговатая. Перикл встал, чтобы вступить в беседу с коренастым лысеющим мужчиной.

"Эфиальт", — узнала эвпатридка.

Подобрав подол хитона, она вскочила со скамьи и быстрыми мелкими шагами начала спускаться к ложам. Вроде бы не смотрела на Перикла, но, поравнявшись с ним, неуклюже оступилась и вскрикнула.

Перикл успел подставить ей руку. Эльпиника обворожительно улыбнулась, давая понять, что рада встрече и неожиданной помощи. Вскоре она уже сидела в его ложе, а он любезно наливал ей вина в канфар.

Ложи разделялись ширмами, которые обеспечивали их хозяевам уединение. Орхестра находилась за парапетом, уставленным цветочными горшками: ты видишь то, что на ней происходит, тебя не видит никто.

Здесь можно было безнаказанно делать все: напиться до поросячьего визга, подмять под себя гетеру, зарезать врага. Эльпиника делала вид, что с интересом разглядывает одежду актеров: маски с дырой вместо рта, неуклюжие котурны на ногах, пышные парики, подкладки, делающие грудь высокой, а плечи широкими…

Меткие замечания эвпатридки вызывали у Перикла усмешку. Но он предпочитал выслушивать собеседницу, воздерживаясь от критических оценок. Просто пытался угадать, что ей от него нужно.

Когда Эдип обвинил Креона в сговоре с Тиресием, Эльпиника поняла, что представление скоро завершится, и перешла в наступление:

— Поправь меня, если эта ложа — не триумф твоего успеха. Вообще-то я тоже должна была сидеть в проэдрии, однако все лучшие места оказались раскупленными задолго до праздника. Даже муж с его деньжищами оказался бессильным…

Перикл приподнял брови, как бы соглашаясь, но не считая необходимым подтверждать согласие словами.

Эльпиника рассмеялась с наигранной беспечностью и хлопнула политика веером по плечу.

Вдруг посерьезнела, заглянула ему в глаза.

Потом проникновенно заявила:

— Ты сегодня такой загадочный, сдержанный… У тебя в ложе красивая женщина, а тебя, кажется, это совсем не волнует. Знаешь, мне даже обидно…

Политик улыбнулся одними губами:

— Ты не только красивая, но еще и умная. Просто красивые женщины не срываются со скамьи посреди эписодия, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время.

Отпив из кубка, он обжег собеседницу неожиданно трезвым взглядом:

— Давай так… Я тебя выслушаю, а ты откровенно расскажешь, для чего разыграла эту сцену на лестнице.

Эльпиника вздохнула: что ж, если для успеха дела требуется откровенность, план можно и поменять. Она выпрямила спину, посмотрела на Перикла серьезным взглядом.

Постаралась говорить доверительно и задушевно:

— Хотела попросить тебя о помощи… Кимон сейчас находится в очень затруднительном положении. Ты знаешь: он благополучно сдал годовой отчет, но теперь его обвиняют в сговоре с македонским царем Александром…

Перикл сдержанно кивнул, подтверждая свою осведомленность об обстоятельствах дела, при этом не раскрывая отношения к его сути.

Взгляд Эльпиники метался, а в голосе зазвучало отчаянье. Казалось, эвпатридка потеряла самообладание.

Закусив от досады губу, она продолжила:

— Но ведь он вел осаду Фасоса два года… На пределе сил… Одержал морскую победу… Заставил фасоссцев сдаться… Почему говорят о взятке?.. Кто может это подтвердить?..

Перикл выставил перед собой ладонь, призывая собеседницу к спокойствию:

— Обвинителем меня выбрал народ. Но я на этом процессе не единственный обвинитель. Почему ты пришла именно ко мне?

Эльпиника снова посмотрела ему в глаза:

— Потому что ты самостоятельный политик и не пляшешь под дудку Эфиальта. И еще…

Она замолчала. Глаза блеснули решимостью. Эвпатридка молча подняла руку к заколке. Нежная ткань хитона сползла с плеча, оголив тонкую выпуклость ключицы с бледной кожей и полную округлость груди. Легла мягкой складкой, едва прикрыв сосок.

На лице Перикла не дрогнул ни один мускул. Он вздохнул, тронул пальцами ее руку.

Спросил бесстрастным тоном, скрывая волнение:

— Неужели ты настолько сильно его любишь, что готова на любые жертвы?

Эльпиника кивнула. Перикл отвернулся.

Хор взорвался жалящей строфой:

Несколькими днями спустя Перикл выступал в гелиэе. Говорил как всегда сдержанно, убедительно, по существу. Выслушав политика, народные заседатели вынесли оправдательное решение по делу Кимона.

г. Пушкино.

Сентябрь 2021 г.