Жажда доверия. Часть 3. Выжить для вечности

Глава 6

Дни напролет Эржбета сидела, запертая в своей комнате, ожидая отправки в монастырь. Марку уже написал письмо настоятельнице и теперь только ожидал ответа, чтобы в тот же час, как получит от нее согласие, отослать сестру. Постриг, простое монашеское одеяние и маленькая холодная келья, похожая на каменный мешок – все это девушка представляла очень явственно.

Верная служанка Маришка приносила с кухни еду дважды в день. Вопреки приказу молодого боярина, она клала на поднос под вышитую салфетку всякий раз то сдобную булочку, то запеченное в меду яблоко, то еще какое-нибудь лакомство. Ключи от покоев госпожи Марку давал служанке сам, и она должна была их возвращать сразу же, как отнесет запертой там девушке поднос с едой. За связку Маришка отвечала головой. Как-то под вечер, когда снова принесла своей хозяйке ужин, она разрыдалась. Молодая боярыня забрала у нее поднос, а затем прижала к себе.

– Ну что ты ревешь, глупая?

– Не могу я, – рыдала, дрожа в плечах, Маришка. – Как подумаю, что не увижу тебя больше, что срежут тебе монахини волосы… Не могу! Тошно мне!

– Ну, полно, не убивайся так, будто меня уж и на свете нет, – утешала ее Эржбета, крепясь изо всех сил. – Еще все может устроиться. Все может перемениться.

– Да что переменится?! Драгомир уезжает на рассвете… Брат твой и так, и эдак его хотел убедить не отказываться от женитьбы, но кто же пойдет против Влада, против самого господаря?! К Драгомиру приехал сейчас человек с поручением от его отца. Все, говорит, собирайтесь и езжайте домой, пока Владислав людей своих не прислал да не перевешал вас всех на заборе, как собак.

Маришка снова горько заплакала.

– Хотел бы перевешать, уже бы висели. Влад на расправу скор, как говорят. Да и если вдруг нагрянут его люди, дворню-то уж трогать не будут. Только господ хозяев.

Услышав это, служанка снова заплакала с подвыванием, но сразу прикрыла рот рукавом вышитой верхней рубахи. Эржбета посмотрела на нее с нескрываемой жалостью и теплотой.

– Ну ладно, успокойся. Вытри лицо и иди скорее возвращай ключи моему братцу, а то как бы он не велел тебя высечь за то, что ты такая нерасторопная.

На лице девушки появилось при этих словах странное выражение, и она глухо ответила:

– Марку не высечет. Он не такой. Он добр ко мне.

Только теперь боярыня обратила внимание на нарядно вышитую сорочку и тонкую нитку бус на шее прислуги. Она пристально вперилась взглядом в Маришку и тут же подметила едва уловимую мягкость черт лица, бережливость движений. По приезду боярыня так была занята собой, что и не приглядывалась толком к девице.

– А ну-ка, поди сюда, – проговорила Эржбета, глядя на живот Маришки.

Та отпрянула и потупилась.

– Ты понесла от него… – голос госпожи звучал ошеломленно.

Девушка молчала и глаз не поднимала.

– Ой дура… Ты с кем связалась? Ты что думаешь, он на тебе женится?

– Может и нет, но все же не обидит.

– За это я бы не поручилась, – Эржбета взволнованно отошла к окну и сквозь мутное стекло посмотрела в наступающую вечернюю тьму. – Ты что, не помнишь, какой он в детстве был? Думаешь, изменился?

– Изменился, – глухо буркнула девушка.

– Ой дура… – повторила ее хозяйка. – Знаешь, попомни мои слова. Берегись его! А от ребенка избавься, не то как родишь, Марку порубит его на куски и скормит собакам. Тогда вспомнишь меня.

Девушка вдруг подняла глаза на свою госпожу, лицо ее словно застыло, затем она проговорила:

– Пойду я, пора. Ключи нужно вернуть.

– Ну, иди. Иди. Береги себя, поняла?

Служанка ничего не ответила, вышла и заперла за собой дверь. Ее госпожа наспех поужинала, а потом улеглась на кровать, свернувшись калачиком под тяжелым теплым одеялом и пребывая в безрадостных думах.

Наутро она смотрела из своего раскрытого настежь окна, как Драгомир с братьями покидает дом ее отца и уезжает восвояси. Радость и тревога в груди несостоявшейся невесты мешались с морозным утренним воздухом, который она жадно вдыхала, полнясь неясными предчувствиями.

Ближе к обеду к заточенной сестре приходил Марку. Она издали заслышала его шаги по коридору и голос: он громко кого-то бранил. Эржбета вскочила с постели и успела запереть тяжелую дощатую дверь на засов. Ключи в замке лязгнули, Марку дернул за ручку, но она не подалась. Он дернул еще несколько раз, затем, поняв, в чем дело, рассвирепел и замолотил с той стороны кулаками, что было мочи.

– А ну открывай! Стерва! Я с тобой по-людски пришел поговорить, а ты от меня запираться вздумала?! Хочешь, чтобы я дверь вынес?! Или думаешь, не смогу, сил не хватит?!

Раздался звук удара, означающий, что мужчина начал плечом прикладываться к разделяющей их преграде.

– Сможешь, – спокойно ответила девушка. – Как только ты меня тогда запирать станешь? Или, может, сразу на цепь во дворе посадишь, как собаку?

Марку затих, затем громко выругался:

– Фу, чтоб тебя! Чтоб ты провалилась, чертова девка!

– Это ты хотел мне сказать?

– Чтоб тебе провалиться ко всем чертям!

Его голос удалялся, девушка поняла, что Марку двинулся прочь.

На улице примораживало, а очаг в покоях Эржбеты топить не торопились. Последние принесенные ей дрова она сожгла еще вечером и теперь начинала зябнуть. Когда Маришка принесла поднос с едой, пленница пожаловалась ей. Служанка только поджала губы, затем ответила:

– Я и рада бы, но брат твой не велел приносить дров.

– Уморить меня решил. Вот же хорек мстительный! – выругалась в сердцах молодая боярыня.

– Да нет, не из мести он. Просто сказал: к чему на нее дрова тратить, если вот-вот приедет посланник из монастыря.

– Почему это он так уверен?

– Уж не знаю, но только он велел мне сегодня же вещи твои собрать.

Эржбета задумалась на мгновение.

– Говоришь, добр к тебе молодой боярин? Скажи, что я согласна, и что ты все выполнишь и вещи мои соберешь, и я не стану тебе мешать в этом, но только добавь, что у госпожи в покоях собачий холод, и дело пошло бы ловчее в тепле. И улыбайся ему.

– Прости меня, боярыня, не стану я…

– Скажи! – Эржбета сделала шаг навстречу служанке, и та отступила, испугавшись прямого горящего взгляда своей хозяйки.

Девушка кивнула.

– Ну, тогда ступай.

Когда дверь за прислугой закрылась, молодая боярыня достала из тяжелого сундука, окованного железом, шерстяное верхнее платье и, не задумываясь, надела на себя. Затем села и принялась за скромную трапезу. Похлебка оказалась холодной, а хлеб черствым, зато Маришка положила ей большое яблоко. Зеленое, сочное, с твердой кисловатой мякотью, с конца лета оно ничуть не утратило своего аромата.

Не успела Эржбета покончить с гостинцем, как ключ в замке опять повернули, и в покои вошла Маришка, а за ней еще одна женщина с огромной охапкой дров.

Девушки затопили очаг и, как и было обещано, принялись собирать вещи. Дело шло медленно, в тягостной тишине. Маришка начала было в один момент что-то тихонько напевать, чтобы развеять тоску, но смолкла почти сразу, посмотрев на госпожу. Та выглядела мрачной, будто готовилась к собственным похоронам. Только глаза блестели живым, лихорадочным огнем, какой бывает во взгляде у больного. Эржбета была сама не своя.

Из вещей клали в дорогу только самое необходимое, скромное одеяние. Богу красота ни к чему, он жаждет покаяния, – так говорили старики.

Сундуки были собраны, и боярыня спросила:

– А насчет ларца моего Марку ничего не говорил? Даром-то в монастырь нынче никого не принимают, нужно же и мне лепту внести.

– Ничего не говорил, – отозвалась девушка. – Он его где-то в своих покоях держит, но трогать не велел и никаких особых наказов не давал.

– И где он у него там?

– Знать не знаю, госпожа моя.

– Но ты-то бываешь у него, как я вижу. И что же, не приметила там у него ларца никакого? Того, что появился в день моего приезда.

Маришка с волнением посмотрела Эржбете в глаза.

– Нет, не приметила. Должно быть, Марку спрятал его.

– Ну, хорошо. Пусть так.

Служанка ушла, закончив с работой и заперев за собой дверь. Эржбета снова осталась в одиночестве. Надвигались сумерки.

Последние дни осени пролетали незаметно, хмурые, короткие. Бледное солнце редко показывалось из-за плотной пелены тяжелых облаков, полных то ли дождя, то ли первого снега. Тусклый свет, и без того не дававший теней даже в полдень, незаметно начинал угасать, становиться слабее, и все ближе подпускал ночную мглу.

В этом-то сером последнем свете во двор боярина Янаке въехал гонец. Он вручил домочадцам послание. Марку вместо отца распечатал его и, прочтя бумагу, велел накрывать на стол и нести из погреба вино. Вскоре из большого зала до Эржбеты начал доноситься гомон радостных голосов и крики. Девушка замерла у двери, вслушиваясь. Внизу праздновали.

Через короткое время тихие шаги послышались за дверью. Когда они замерли, Эржбета услышала торопливый стук и сдавленный голос.

– Госпожа!

Она метнулась к двери.

– Маришка, ты?

– Я, госпожа! Приехал гонец из монастыря. Он сейчас внизу со всеми, они там празднуют. А тебе, – ее голос влажно сбился, выдавая подступающий плач, – сказано утром ехать с ним в свой новый дом.

Сердце в груди Эржбеты оборвалось вниз, точно в бездонную пропасть.

– Ну, вот и кончено, – тихо прошептала она самой себе.

– Госпожа, – снова послышался жалобный писк на той стороне двери.

– Что еще?

– А ужинать-то нести?

– Неси, что уж теперь…

Эржбета отошла от двери. В комнате было темно, и только догорающий очаг едва освещал стены, хотя окно еще не заволокла ночная мгла. Девушка распахнула настежь оконную раму, желая хоть немного разбавить эту надвигающуюся тьму. Морозный воздух ударил ей в лицо и разбудил в очаге умирающее пламя. Из комнаты на верхнем этаже дома было видно, как серые деревья покрывали бурые склоны холмов, как внизу справа грязным лоскутным одеялом раскинулось село, а прямо, сразу за укрепленной стеной, зиял беззубым ртом глубокий Вдовий овраг. По ту сторону от него, на высоком склоне чернел голый лес.

То ли от неприглядности печальной картины, то ли от того, какие вести принесли ей, Эржбета вдруг крепко ухватилась за подоконник. Она обвела взглядом просвет окна, прикидывая, сможет ли пролезть в него, а затем свесилась, глядя вниз, думая, достаточно ли будет этой высоты. Слезы заволакивали глаза, но внутри девушка чувствовала холодную решимость.

Из-за соленой пелены она не сразу заметила, как с неба посыпались робкие белые хлопья. Начался снегопад, первый в этом году. Вдруг вдали послышался высокий и протяжный звук – где-то на той стороне Вдовьего оврага завыли волки. Девушка будто бы очнулась, заслышав их. Она устремила взор на темнеющий лес и внезапно увидела у самой его кромки всадника на черном коне. Он замер там и смотрел, кажется, прямо на нее. Набирающий силу снегопад почти скрыл из виду его силуэт, но Эржбета заметила, как всадник поднял вверх руку.

Девушка сорвалась с места, пробежала по комнате и, найдя свечу, запалила ее от очага и бросилась обратно к окну. Она молила бога, чтобы ветер не задул пламя, и его можно было различить с такого расстояния. Снег опускался тихо и неслышно, пламя горело ровно и трепетало только от взволнованного дыхания самой Эржбеты. На улице царило безветрие.

Поставив свечу на подоконник, девушка пристально смотрела на ту сторону оврага. Всадник опять поднял руку, подавая ей знак, а затем развернул коня и скрылся в лесу. Эржбета задула свечу и принялась ждать.

Вскоре ключ в замке провернулся: Маришка принесла своей госпоже ужин. Однако боярыня и не взглянула на него, а сразу плотно затворила дверь и, подойдя вплотную к служанке, спросила:

– Что внизу, пьют?

– Пьют, – несколько растерянно ответила Маришка.

– И брат, и отец, и все дружинники их?

– Брат и дружинники – да, а Янаке спать пошел, чувствует себя неважно.

– И что же, спит, не видно его?

– Не видно, должно, спит.

– Хорошо, – ответила Эржбета и заметалась по комнате, лихорадочно собираясь.

– Да что ты, что ты, госпожа, неужто уже выезжать собираешься?

– Нет. Ухожу я Маришка, сбегаю. Не поеду я ни в какой монастырь. Я скорее удавлюсь.

Девушка тихо охнула при этих словах, но вмиг спохватилась и бросилась к своей хозяйке.

– Не вздумай, Эржбета! Марку поймает тебя и накажет! И меня вместе с тобой! Пожалей, не губи! Да и куда ж ты побежишь?

– Мне есть, куда. Об этом не волнуйся.

Маришка молча смотрела на свою госпожу, и кровь медленно отливала от ее лица. Наконец, она прошептала:

– Неужели к Владиславу, господарю нашему? Если Марку узнает…

Вместо ответа Эржбета взяла с подноса нож, принесенный для трапезы с кухни, и грозно посмотрела на служанку.

– А откуда же ему узнать? – ее голос звучал тихо и оттого необычайно жутко. – Или ты собралась сказать ему?

Побелев лицом окончательно, Маришка повалилась в ноги к своей хозяйке.

– Да что ты?! Я никогда бы! Неужели же я выдала бы тебя? Госпожа!

Эржбета кивнула и спрятала нож в рукав верхнего платья.

– То-то же, не вздумай меня выдать, – подумав, она добавила: – Хорошо бы и тебе уйти со мной. На новом месте мне понадобится служанка, а тут после моего бегства с тобой всякое может случиться. Да встань ты с пола!

Маришка неловко поднялась, путаясь в подоле, и ответила:

– Ты прости меня, но я останусь.

– Да ты послушай, глупая. В доме Владислава я никому не дам в обиду ни себя, ни тебя, а здесь Марку с тобой что угодно может сотворить. Или я не сестра своему брату! Если хочешь спокойной жизни себе и ребенку, то лучше бы тебе уходить теперь вместе со мной. Послушай моего совета, бежим вдвоем!

Эржбета смотрела на девушку, ожидая ответа. Маришка вдруг вся выпрямилась и подобралась, в ее осанке появилась невиданная до того момента горделивость, и она ответила:

– Нет, госпожа. Ты устраивай свою жизнь, а я уж устрою свою, будь спокойна.

Боярыня досадливо выдохнула.

– Ну, как знаешь.

Она еще раз посмотрела в окно. Черного всадника не было видно из-за стены крупного пушистого снега, укрывающего землю, точно пуховым одеялом, но Эржбета верила, что он не уехал, поняв ее знак. Она открыла сундук и достала оттуда тяжелый бархатный плащ, алый, подбитый мехом. Подержав в руках, откинула его в сторону и взяла другой, молочно белый с капюшоном, вытканный из шерсти, расшитый по краю нарядным узором из шелковых нитей. Он был легче и не так приметен на снегу, если кто будет смотреть с крепостной стены. Эржбета накинула плащ на плечи и двинулась к двери.

– А мне что же делать? Вернуть Марку ключи?

– Нет, ты вот что, – ответила служанке хозяйка, – пойдешь передо мной и будешь смотреть, чтобы никого впереди не было. Ключи не возвращай. Марку теперь пьянствует с друзьями, а про тебя уже и забыл, наверное. Сейчас ты проведешь меня до его покоев. Как пойдем мимо, заглянешь в большой зал и посмотришь тайком, все ли дружинники сидят за столом с ним. А затем ты проведешь меня до стены, до двери, ведущей на эту сторону, – Эржбета указала рукой на окно и овраг. – Ключи у тебя я заберу и выброшу в овраге, они мне ни к чему. А Марку ты скажешь, что я напала на тебя, ударила поленом по голове, когда ты принесла мне поесть, и так сбежала.

У очага, и правда, еще лежали несколько поленьев. Ложь боярыни звучала правдоподобно.

– А шишка как же? От удара ведь шишка должна быть.

– Ну, – отозвалась беглянка, – тут уж ты справляйся сама. Устраивай свою судьбу. А хочешь, так бежим все же со мной.

– Нет, я останусь.

– Ну, как знаешь, тогда давай мне ключи и пошли. Только тихо.

Девушки выскользнули в коридор не громче, чем пара мышей. Неслышно они прокрались мимо большого зала, где отмечали предстоящий отъезд Эржбеты в монастырь. За столом было полно народу, Маришка не рассмотрела в точности, но не похоже было, чтобы кто-то упустил такой случай. Здесь были все, разве что кроме старого боярина, отца Эржбеты. Покои Марку располагались поблизости и заперты не были. Молодая боярыня приказала служанке ждать ее, а сама вошла внутрь.

Обстановку комнаты едва ли можно было назвать скромной. Пестрые ковры и звериные шкуры, оружие и пузатые сундуки говорили о богатстве здешних хозяев. Только Эржбета знала, что если присмотреться, то можно заметить: узоры дорогих ковров побила моль, драгоценный мех поредел и истрепался, а металл, когда-то досыта пивший кровь их врагов, теперь поедает ржавчина.

В сгустившейся тьме девушка двигалась по комнате, знакомой ей с детства, ловко, точно кошка. Ларец, ради которого она пришла сюда, оказался точно там, где она и ожидала его найти – под кроватью. Просунувшись до пояса под постель брата, Эржбета двумя руками выдвинула объемистую шкатулку наружу и открыла крышку. Ларец был пуст.

– Фу ты! – тихо выругалась девушка. – Так и знала. Все уже заложил и пропил, жадный хорь!

Она закрыла крышку и, вернув все, как было, направилась к выходу. Прежде, чем отпирать дверь, прислушалась. Снаружи доносились только звуки гулянья из большого зала и больше ничего. Эржбета отворила дверь и высунулась. Маришка облегченно выдохнула. Она стояла совсем рядом и от страха вся вжалась в стену.

– Все тихо?

– Тихо, госпожа. Пойдем скорее, очень мне беспокойно.

Боярыня и сама не намерена была дольше задерживаться. Девушки, тихо шурша платьями, двинулись длинными коридорами к выходу из дома, туда, где искусно спрятанная обитая железом дверь вела прямиком к Вдовьему оврагу. Никто не встретился им на пути. В один момент только что-то шумнуло впереди. Эржбета припала к стене неосвещенного коридора, удерживая одной рукой служанку, а во второй сжимая нож, который заранее для такого случая и прихватила с собой в рукаве. К счастью, шум производила собака, урвавшая за столом большую мясную кость и теперь неспешно обгладывающая ее.

Снег на улице шел стеной, и ночь казалась белой и мягкой. Дойдя до двери, Эржбета нашла на связке нужный ключ и отперла ее. Вниз уходил крутой склон оврага, дна которого было не рассмотреть из-за кружащей в воздухе пелены белых хлопьев.

– Ну, давай прощаться? – сказала она.

Лицо служанки исказила жалостливая гримаса. Боярыня обняла ее на прощанье, расцеловала в холодные влажные щеки.

– Прощай госпожа моя! Пусть бог хранит тебя.

– И тебя. Смотри, на утро, как Марку проспится, ври ему, как я тебя научила.

– Я себе поленом шишку набью, – с улыбкой ответила девушка.

Эржбета на прощанье легко коснулась ее плеча, а затем накинула капюшон и начала спускаться вниз.

Склон Вдовьего оврага был крутым и слегка кочковатым. Эти-то кошки травы и служили единственной опорой, чтобы благополучно спуститься, не свернув себе шею. Очень скоро из-за пелены снега дверь наверху и стена перестали быть различимыми, и Эржбета поняла, что даже если не вся дружина пьет с ее братом в доме, человеку на стене все равно не рассмотреть ее в такую погоду.

Она спускалась осторожно, хотя и торопилась. Во времена осад один только этот склон сам по себе охранял ее предков от недругов. По нему проще было скатиться вниз, убившись насмерть, чем подняться к стене невредимым и напасть на крепость. Именно поэтому овраг и назвали Вдовьим: уж очень много женщин оставило само это место без мужей.

В детстве Эржбета с братом и другими детьми излазали его вдоль и поперек, вопреки наказам матери и запретам отца. Они ловили на склонах нарядных узорчатых ящериц и ели землянику. Маленькая боярыня всегда отпускала любую пойманную ею живую тварь, а вот Марку… Хорошо, если он удовлетворялся отброшенным ящерицей хвостом, но иногда маленьким пленницам приходилось расстаться с жизнью в руках гадкого мальчишки.

Ноги Эржбеты до сих пор хорошо помнили склон. Она спускалась уверенно, изредка оскальзываясь. Когда нога вдруг лишалась опоры, боярыня сразу валилась назад себя, припадая спиной к склону, чтобы не скатиться вниз кубарем. Так она достигла дна. Здесь убранный свежим снегом овраг выглядел неузнаваемо. Покрутившись немного, девушка нашла удобное место, чтобы начать путь наверх. Руками она цеплялась за пожухлую сухую траву. Подол длинного платья был удобно заткнут за пояс, чтобы не мешался. Когда уставала, девушка прочно становилась на колени, переводила дух, а затем снова лезла вперед.

Выбравшись, беглянка огляделась. Ее дома позади и вовсе не было видно. Секунду постояв, Эржбета размахнулась и бросила в овраг связку ключей. Тихая, полная снега белая мгла поглотила ее жертву так же, как и крепость ее отца, как и весь остальной мир.

Девушка сделала несколько шагов. Впереди черной голой стеной стоял облетевший лес. И ни души не было вокруг. Внезапно над холмами послышался волчий вой. Эржбета уже собиралась подать голос, призывая своего спасителя, но услышала конскую поступь. Из белесой дымки выплыл к ней по краю оврага силуэт черной лошади с всадником. Конь шел упругой рысью, и свежий снег тихо шуршал у него под ногами.

– Ну, здравствуй, красавица, – подал голос мужчина в плаще, и боярыня сразу узнала его.

– Здравствуй, господарь мой.

Подъехав вплотную, Владислав резким движением подхватил девушку и усадил в седло перед собой.

– Это сейчас господарь, а совсем скоро мужем звать будешь.

Он улыбнулся и жадно поцеловал ее в губы. Эржбета почувствовала, как сильно он замерз, ожидая ее.

– Ну что, вижу, добром тебя твои родичи не отпустили. Что ж так? Пожалели для меня, для господаря своего?

– Не суди их за это, прошу тебя. Отец мой стар, а брат еще ума не нажил. Оставь их.

– Что же я, родственников своей будущей жены не помилую? – он прижал ее к себе покрепче и закутал в свой тяжелый меховой плащ. – Ну, готова ты ехать в свой новый дом?

– Готова, – выдохнула боярыня, но вдруг помрачнела. – Только я ничего с собой взять из отчего дома не сумела. Промотал братец все мое приданое.

Владислав рассмеялся.

– Неужели ты думаешь, что я на твой ларец польстился? – он поднял за подбородок ее поникшую голову и привлек к себе, заглянул в глаза. – Сам хочу тебя разодеть. В лучшие бархат и шелк. Лучшими украшениями одарю. Будешь носить на себе золото, а с серебра есть. На каждый палец по перстню надену тебе сам, а в уши серьги. Тебе прежняя жизнь и не вспомнится. Ни о чем не жалей! Все забудь, что до меня было. Ты теперь заново жить начнешь!

Влад половчее перехватил поводья и выслал коня вперед, к лесу. Через несколько мгновений путники растворились в стене кружащего снега.