Выжить и вернуться. Одиссея советского военнопленного. 1941-1945

Швейцария ^{(Первые числа сентября 1942 года)}

День клонился к вечеру, когда мы с Василием вышли из густого леса. Стоя на лесистом склоне холма, мы были очарованы открывшимся видом. Вдали, между отлогих гор по долине двигался поезд. Нам он казался на таком расстоянии игрушечным. Крохотный паровозик время от времени пискляво посвистывал, и этот свист эхо многократно разносило по горам, постепенно замирая вдали. Воздух совершенно прозрачный, и не чувствуешь большого расстояния до поезда, до дальних гор. Тихая, мирная Швейцария, совершенно другой мир, где нет войны…

А в душе к радости освобождения примешивается горький вкус обиды и унижения. Хочется отомстить за перечеркнутую юность, за войну, за плен. Кому она нужна, война? Сколько молодых и здоровых людей она унесла или покалечила! А здесь — тишина…

Ласковый и теплый ветерок обдувает нас. Мы идем по опушке леса. Подходя к вершине одного из холмов, замечаем на ней часовенку. Дверь деревянной часовни заперта на замок. Над дверью прибит католический четырехконечный крест. Над входом козырек, а под ним скамеечка. Сквозь окно в двери видны в полумраке часовни фигурки святых. Но наше внимание привлекли многочисленные окурки на земле вокруг часовни. Как заядлые курильщики, истосковавшиеся по куреву, мы подобрали все окурки. В этом занятии мы превзошли, наверное, самого добросовестного дворника! Накурившись до одурения, мы отправились дальше.

Спустившись с горы, вышли на шоссе. Через несколько километров от шоссе ответвлялась проселочная дорога. Мы пошли по ней. Сгустившиеся сумерки застали нас возле какой-то деревушки. В некоторых домах уже зажегся электрический свет. Впервые за время наших скитаний мы увидели ночные окна без затемнения. (Пояснение: до 1943 года нейтральная Швейцария жила обычной мирной жизнью. Но Германия ультимативно заявила, что если Швейцария не предпримет светомаскировки, то она введет войска, так как она служит ночью хорошим ориентиром для авиации союзников. Швейцария тогда ввела на всей территории светомаскировку и соблюдала ее до окончания войны.)

В селении мы подошли к добротному каменному двухэтажному дому. Возле дома увидели открытые ворота скотного двора. Заглянув туда, увидели при ярком электрическом свете рослого, крепкого мужчину, сидящего на низкой скамеечке. Мужчина… доит корову! На звук наших шагов он обернулся и, не переставая доить, что-то спросил нас по-французски. Мы поздоровались, тоже по-французски. Впоследствии мы узнали, что швейцарцы не имеют своего языка. В разных кантонах (районах) говорят на французском, на немецком, на итальянском языках, то есть на языках стран, с которыми граничат эти кантоны.

Мы опять, уже который раз за дорогу, объяснили, что мы русские пленные, бежали из немецкого концлагеря. Мужчина встал, вытер о фартук руки и правую протянул нам. Мы крепко пожали друг другу руки. В это время откуда-то вышла женщина и пригласила нас в дом. Войдя в дом, поднялись по узкой деревянной лестнице на второй этаж. По виду обитателей дома и их хозяйства мы поняли, что живут они неплохо, довольно зажиточно по нашим понятиям. На втором этаже, посреди просторной комнаты стоял стол, который хозяйка быстро накрыла для нас. Во время нашего ужина радушные хозяева засыпали нас вопросами, и возгласы удивления не смолкали. Они не могли поверить, что мы прошли такой опасный путь! Кроме взрослых в комнате были и их дети. Девочка лет одиннадцати — двенадцати и ее младший брат лет десяти — одиннадцати. Дети с большим интересом наблюдали за нами и слушали разговоры взрослых.

После ужина нас отвели в спальню. Она нас поразила. Вернее, не сама спальня, а огромная двуспальная кровать. Такие нам приходилось видеть лишь в кинофильмах о королях. Мы долго не могли осмелиться лечь на нее, ведь мы уже давно не мылись, и белье было на нас не первой свежести. Но что делать! И мы уснули в роскошных белоснежных перинах… В шесть часов утра нас разбудила хозяйка. На столе уже нас ждал завтрак, и мы, быстренько умывшись, приступили к завтраку. На столе были традиционные для Европы бутерброды с отличным швейцарским сыром и ароматный кофе.

После завтрака мы тепло попрощались с радушными швейцарцами и вышли на улицу. Погода резко контрастировала с прошедшим днем: туман и мелкий моросящий дождь. А вчера был такой великолепный день! Сегодня туман окутал все кругом: и дома, и деревья, и людей. Все вокруг видится как через матовое стекло. Но деревня уже проснулась и начала свой новый трудовой день. Мы свернули с шоссе и зашагали вдоль проселочной дороги. Низкие тучи быстро проносятся над нами. Идем то по сырой траве, то по скользким камням у дороги. От высокой влажности тяжело дышится, да и одежда промокла насквозь.

Мы остановились передохнуть у естественного небольшого грота в склоне горы. Постояли некоторое время, плотно прижавшись спинами к камню, не зная, что делать дальше. То ли идти вперед, то ли подождать улучшения погоды… Василий опустился на сухую землю, прилег, положив под голову камень, и… уснул.

Я тоже попробовал последовать его примеру, но сон не шел. Некоторое время мой друг спал по-суворовски, но, видно, и его холод и голод заставили проснуться. Мы продолжили свой путь в неизвестность. Из тумана показалась серая полоса шоссе. Перешли его и идем по проселочной дороге к ограде огорода. Ну, вот нам и повезло, можно будет перекусить.

Утро второго дня в Швейцарии встретило нас хмурым небом, туманом и мелким дождем. Проснулись мы мокрые, продрогшие и голодные. Дождливую ночь провели мы с Василием в густом сосновом лесу. Выбрав дерево погуще и место посуше, мы накрылись старым, местами рваным плащом. Этот плащ прошел с нами Германию и Францию. А «одолжили» мы его еще в самом начале пути, в Германии, когда совершали очередной рейд по огородам и сараям немецких бюргеров, сняв с огородного пугала. Часто он выручал нас в ненастные дни.

Вышли из леса. Вдали, за скошенным полем виднелся сквозь редкий туман частокол деревенского огорода. К нему-то мы и направились. Обошли вокруг огорода и увидели на калитке огромный висячий замок, который надежно сторожил вход в заповедные владения. Замок — преграда, да только не для нас. Мы справлялись и с более серьезными преградами.

Перемахнув через забор, нашли на грядках молодые огурчики и тонкую еще морковку. Здесь же, на грядках с большим аппетитом уплетаем, как зайцы-кролики, эти дары полей и огородов. Заморив червячка, покидаем гостеприимный огород, не забыв заделать проделанную нами лазейку. Дождь за это время прекратился. Но низкие, хмурые тучи стремительно неслись на север, задевая косматыми краями высокие деревья на пологих горах. Шагаем по мокрому после дождя шоссе. С левой стороны дороги поднимается крутой склон горы, покрытый ярко-зеленой травой и редкими деревьями.

С правой стороны долина, а вдали за ней — темный хвойный лес.

Настроение с улучшением погоды тоже улучшилось. Дорога пустынна. Окружающий пейзаж радует глаз. Поднявшись на косогор, видим вдалеке одиноко стоящий двухэтажный дом. Он манит продрогших и уставших путников. Представляется теплая печка, горячий чай… Подошли к дому с тыльной стороны. Вдруг из-за угла вышел мужчина. Мы почти столкнулись с ним нос к носу. Меня поразило его совершенно безучастное выражение лица. Ни малейшего испуга или удивления не отразилось на его лице. Приглядевшись внимательнее, стало ясно, что этот человек несколько слаб рассудком. Он прошел мимо нас неуверенной походкой и скрылся за другим углом дома. После такой встречи захотелось уйти подальше от этого места. Мы так и хотели сделать, как из-за того же угла дома, за которым исчез странный человек, вышла женщина.

Молодая, невысокая женщина со слегка вьющимися темными волосами вопросительно взглянула на нас. На вид ей было лет двадцать — двадцать пять. Мы стояли некоторое время в отдалении и рассматривали друг друга. Худощавого сложения, она была одета в скромное ситцевое платье в горошек. Затем она сделала несколько шагов нам навстречу и что-то спросила. Говорила она по-немецки. Она спросила, что нам нужно. Мы, как обычно, рассказали коротко о себе и нашем пути. Женщина, сразу повеселев, приветливо предложила зайти в дом. Мы обогнули дом и подошли к входной двери. Вслед за хозяйкой мы вошли внутрь.

Как обычно, первой комнатой была кухня. Она была скромно обставлена, но вся сияла чистотой и уютом. Посреди нее стоял широкий стол, покрытый белоснежной скатертью. В левом от нас углу располагалась большая, чисто выбеленная печь. Справа от печи была дверь во внутренние покои. Еще правее — лестница, ведущая на второй этаж дома.

Хозяйка предложила нам умыться с дороги, а сама стала хлопотать по хозяйству. Прошло немного времени, и нас позвали к столу. Не успели мы приступить к трапезе, как входная дверь распахнулась и в дом вбежала девчушка лет трех, а за ней вошла молодая, симпатичная девушка. Они остановились при входе, с удивлением рассматривая нас.

Хозяйка объяснила нам, что девочка ее дочь, а девушка младшая сестра. Пока хозяйка рассказывала им о нас, девушка стояла возле двери, обняв за плечики стоявшую рядом девочку. Нас познакомили, но сейчас я уже забыл их имена.

Все сели за стол. Хозяйка разлила всем по тарелкам душистый суп. Мы с Василием сразу взялись за ложки. Но хозяева, прежде чем приступить к еде, стали молиться, сложив перед собой ладони. Это нас удивило, так как раньше мы этого обычая никогда не видели. Короткая молитва завершилась словом «Amen!». Воспитанные с детства в духе, а точнее, в бездуховности атеизма, мы не понимали значения обряда и лишь с любопытством наблюдали его.

За обедом хозяйка рассказала нам, что ее муж две недели как погиб. Он был шофером, но по пути на работу сам попал под машину. Рассказывая, она плакала. Видно, еще свежи были горестные воспоминания. Теперь семья осталась без кормильца. Закончив обед, мы стали собираться в дорогу. Добрая хозяйка спросила, куда мы дальше направляемся. Ответили: в Берн. Она замахала руками: «Пешком это очень далеко, подождите до вечера, что-нибудь придумаем».

Через полчаса хозяйка предложила нам искупаться. Она сказала, что вода уже согрета и нам после долгого пути следует помыться перед прибытием в Берн. В соседней комнате стояла глубокая ванна из оцинкованной жести. И я, и Василий с удовольствием приняли предложение. Смыли дорожную грязь и, раскрасневшиеся и довольные, вытерлись чистыми махровыми полотенцами. Хозяйка предложила нам выбрать что-нибудь из одежды ее мужа, так как наша одежда была довольно ветхой. Я постеснялся положить в стирку свое грязное и рваное белье. Я свернул его в тугой узел и засунул под матрац. Я надеялся вечером выбросить его на улицу, но такая возможность не представилась, и я забыл о нем. Вспомнил лишь через несколько дней, и мне стало стыдно за свой поступок.

Вечером, когда уже совсем стемнело, хозяйка вернулась вместе со своим родственником и его женой. Они предложили, сидя за вечерним чаем, нам самим заработать деньги на поездку в Берн. Они еще точно не знали, какая будет работа. Обещали зайти еще раз на следующей неделе. Заодно предложили принести какую-нибудь обувь для меня. Мои ботинки уже ремонту не подлежали. Долго мы сидели в этот вечер и говорили. Далеко за полночь хозяйка нас проводила в спальню. Широкая двуспальная кровать, чистое, крахмальное белье — такое нам только снилось. Мы моментально уснули.

Нас разбудили ласковые лучи солнца. Они веселыми зайчиками играли сквозь густую листву деревьев и заглядывали в окно спальни. Наскоро умывшись и одевшись, спустились вниз. Проспали мы довольно долго, так как хозяйка к нашему пробуждению успела уже приготовить завтрак и кое-что сделать по хозяйству. Чтобы не прослыть ленивыми нахлебниками, мы предложили помочь нашей хозяйке в домашних делах. Женщина решительно запротестовала, объяснив, что мы ее гости и она не позволит нам работать. Мы неоднократно предлагали свою помощь, пока жили в этом доме, но всегда хозяйка вежливо, но решительно отказывалась от нее.

Однажды Василий решил показать свое мастерство доения коров. Ему приходилось в детстве иногда доить коров в своей деревне. Он взял маленькую скамеечку и ведро. Хозяйка с батраком пошли проводить его на скотный двор. Я остался в доме. Прошло немного времени. Вдруг дружный смех раздался снизу. Вскоре в дом вошли все трое. Впереди шел мой товарищ, за ним швейцарцы. Хозяйка что-то говорила, от души смеясь и вытирая слезы. Я недоуменно глядел на Василия. Он сконфуженно улыбался. Потом он рассказал мне, что произошло. Подойдя к корове, наш дояр поставил скамеечку и сел. Только взялся он за соски, как корова сильно хлестнула его своим хвостом по лицу. Не смутившись после первой неудачи, мой друг опять попытался приступить к дойке. Корова, почувствовав чужого, взбрыкнула. Она опрокинула ведро и свалила самого дояра. Хозяева не смогли сдержать смеха. В хлеву стояли четыре упитанные коровы, и такими темпами Василий мог доить их целый день.

Батрак вежливо отстранил добровольного помощника и сам сел возле коровы. Его натруженные руки ловко замелькали, и тугие струи молока ударили в ведро. Уже немолодой человек, он справился со своей работой в считаные минуты. Подложив коровам свежего сена, он вытер руки о холщовый фартук. Я впоследствии неоднократно мог любоваться мастерством доения этого швейцарского крестьянина. От такого ежедневного труда на его указательных пальцах были твердые мозоли, а натруженные руки потрескались от работы с землей. Тогда я понял, что благополучие и достаток даются не просто, а тяжелым каждодневным трудом. Я и сейчас испытываю огромное уважение к простым сельским труженикам Франции и Швейцарии.

Прожили мы с Василием у вдовы несколько дней. Интересно было наблюдать за повседневной жизнью простой швейцарской семьи, за их укладом. Из уважения к хозяевам и мы стали перед каждой трапезой складывать перед собой ладони, как бы участвуя в их молитве. Хорошая эта традиция: обратиться мысленно к Всевышнему и поблагодарить его за жизнь и за хлеб!

Вечерами все собирались за столом, и шла неторопливая беседа. Мы рассказывали о нашей жизни, а хозяева о своей. Недостаточное знание языка компенсировалось показом семейных фотографий. Однажды со мной произошел казус. Молодая сестра нашей хозяйки пригласила меня после ужина посмотреть семейный альбом. Мы поднялись на второй этаж в просторную гостиную. В ней меня поразила большая кафельная печь-лежанка. До этого я никогда не видел таких печей. Вся комната сияла чистотой и уютом. Заботливо вытканные половички вели от двери прямо к столу. Вокруг стола стояли стулья. На них были постелены мягкие, расшитые подушечки. Этот нехитрый уют поразил меня, наверное, после всех пережитых мучений и лишений. Ведь не прошло и трех месяцев, как мы бежали из ада. Так вот, сели мы за стол, девушка открыла альбом. Переворачивая страницу за страницей, рассматриваем фотографии. А у меня, после голода, лагерной баланды и перемены в питании, началось бурление в животе. Я смутился, понимая, что девушка это прекрасно слышит. Уже только делаю вид, что рассматриваю снимки, пытаюсь задержать дыхание, заглушить утробные звуки — все бесполезно. Ерзаю на стуле, краснею и, не выдержав, выбежал из комнаты. Как же мне было стыдно!

Через два дня пришел родственник хозяйки и принес мне ботинки. Он объяснил, что это самый большой размер, какой он мог найти: «die grose Schuhe» («большие ботинки»). Но мне, чтобы их надеть, пришлось разрезать в подъеме. После этого я уже был обут и одет. Я был готов к поездке. Родственник сказал, что через два дня, в субботу и воскресенье, мы сможем заработать немного денег на дорогу до Берна. Мы должны будем два дня пилить и колоть дрова. Он поехал на велосипеде к себе домой в город Понтруит, расположенный недалеко от границы.

В последние дни я стал замечать, что хозяйка как-то странно, с подозрением посматривает на меня. Вскоре Василий смог узнать причину ее недоверия. Оказалось, что уже неоднократно родственники хозяйки говорили ей, что я, наверное, французский контрабандист, а вот Василий — действительно русский. Все объяснялось цветом волос. Я был темноволосый, а Василий — блондин. У швейцарцев, не видевших русских, сложилось мнение, что все русские должны быть светловолосыми, а я не вписывался в это представление. Долго я переубеждал добрую женщину. Но, как мне кажется, я не смог ее убедить. Дело в том, что французские контрабандисты скупали в Швейцарии дефицитные вещи (шоколад, табак, спички и т. п.) и переправляли в оккупированную Францию. Там все это выдавалось по карточкам. Поэтому контрабандисты могли хорошо заработать на перепродаже. Вот так и я неожиданно попал в их компанию.

В пятницу, когда достаточно стемнело, родственник хозяйки отвел нас в Понтруит. Там мы жили в его доме, пилили и кололи дрова. Дрова мы складывали под навес. После работы все вместе садились за стол. В первый день хозяин поставил на стол трехлитровый кувшин домашнего вина. Но, увидев, что мы его полностью опорожнили, в следующий раз дал вина каждому по стакану. Кувшин на столе больше не появлялся. К вечеру в воскресенье мы полностью закончили свою работу и вернулись в дом к вдове.

Отъезд назначили на вторник и стали готовиться к поездке. Хозяйка начистила до блеска нашу обувь, отгладила одежду. Мне на голову она предложила надеть традиционный национальный убор — полосатый колпак (как у сказочных гномов).

Я, посмотрев на себя в зеркало, категорически отказался и хотел надеть свой большой французский берет. Но теперь хозяйка запротестовала. Она сказала, что я в берете — вылитый французский контрабандист. В результате решил ехать вообще без головного убора.

Наступило утро нашего расставания. Хозяйка то и дело смахивала невольную слезу, видно, уже успела привыкнуть к нам за это время. Ее дочь тоже привязалась к нам и нет-нет да и обнимет кого-то из нас за колени, прижмется и лопочет что-то…

Утро, как и все эти дни, выдалось яркое, солнечное. Но настроение у всех перед разлукой было подавленным. Как жаль было расставаться с такими добрыми и чуткими людьми! Мы жили все это время как одна большая и дружная семья.

Было решено, что до Берна нас будет сопровождать сестра хозяйки. Обнялись на прощание. Не скрывая слез, милая, добрая женщина провожала нас. Не понимали мы ее слов, но и так все было ясно…

Как сейчас вижу ее у порога дома. Молодая женщина стоит, обняв за плечи девочку, и они машут нам на прощание. Вот они исчезают вдали за поворотом дороги…