Гнилов доедал какую-то похлёбку которой их кормили «призраки» три раза в день. На вкус она была так себе, но достаточно сытная, во всяком случае, до следующего приёма пищи, ему есть особо не хотелось, но вот с водой были проблемы — в помещении, в котором он находился, было достаточно много людей, но сорокалитровых баков с водой было всего два. Всю воду выпивали, обычно часам к трём, и до утра новой не ставили. Несколько раз из-за питья были потасовки, но каждый раз заканчивалось дело тем, что кто-нибудь просто брал и опрокидывал баки на пол. Сначала на таких умников накидывались, но находился кто-то другой и, наконец, общим собранием было принято решение из-за воды не драться, а ограничить потребление — на каждого не более трёх кружек…
Когда ложка заскребла по дну армейского котелка из которых их кормили, в помещение вошёл «призрак», и указав на Гнилова, Слизнякова и Гадюкина, на приличном русском языке, но всё же с акцентом, произнёс:
— Вы идёте за мной.
И, как обычно, не дождавшись реакции вызванных, развернулся и вышел…
Гадюкин вместе с названными ЗПРовцами вышел из помещения, на улице во всю сияло солнце, отвыкшие от яркого света глаза сразу же начали слезиться. Главный ЗПРовец остановился, чтобы проморгаться и вытереть непроизвольно набежавшие слёзы.
— Пошевеливайся, — легонько подтолкнул его «призрак», — Хозяин ждать не любит.
Далеко идти не пришлось, их привели в соседний дом, с виду абсолютно такой же откуда ЗПРовцев только что вывели. Рядом с домом стоял припаркованный Hummer H1 Convertible, выкрашенный в защитный цвет хаки. Гнилов со своими подельниками вошёл внутрь дома, обстановка внутри была совершенно другая. Помещение в которое попали ЗПРовцы, было ярко освещено, в комнате стоял обычный круглый обеденный стол, на столе стояли бутылки с различными алкогольными напитками, судя по этикеткам на них, и различными закусками. Вокруг стола стояло четыре мягких стула, а чуть в стороне большое кресло, в котором непринуждённо положив ногу на ногу, сидел китаец, рядом стояли два «призрака». Первый раз Гнилов смог разглядеть «хамелеонов» более менее чётко. Это были люди с сильно гипертрофированными мышцами, даже под их расплывающейся перед глазами форме было заметно как они перекатываются. Оба бойца были в масках, так что лиц разглядеть не удавалось. На груди у них висели роторные пулемёты. У Гнилова отвисла челюсть, он знал, что роторные пулемёты НЕ БЫВАЮТ НОСИМЫМИ!… Но как говорится — не верь глазам своим.
«Или ребята сверхсильные, или китайцы придумали какую-то новую модель», — подумал он. Слизняков и Гадюкин тоже во все глаза смотрели на супер солдат. Видя их удивление и недоумение, китаец улыбнулся и на чистом русском языке произнёс:
— Здравствуйте, меня зовут Сяолун, я командую этими ребятками, — указал он на замерших «призраков», — Вижу, вы поражены силой и мощью наших бойцов. Да, это роторный пулемёт, слегка доработанный. Мы взяли за основу американский «Миниган -134», и добавили кое что от советских пулемётов, в частности шквального пулемёта Ивана Ильича Слостина, ну и наши конструкторы потрудились. Правда пулемёт и сейчас весит пятнадцать килограмм с боекомплектом, и отдача немалая, но наши ребята, как вы уже заметили, не слабаки. Хотите быть такими же супербойцами только скажите. Я вас не неволю, подумайте, а сейчас прошу к столу, выпейте закусите.
Гадюкина и Слизнякова, постоянно косившихся на стол с яствами, уговаривать не пришлось. Едва китаец замолчал, они кинулись к столу. Гнилов медлил…
— Ну что же Вы? Присоединяйтесь к своим товарищам, — вежливость из китайца так и пёрла.
«Слишком мягко стелет», — подумал командир ЗПРовцев, в нерешительности переводя взгляд с Сяолуна на пьющих и закусывающих подельников.
Китаец выжидающе улыбался. Наконец Гнилов не выдержал и присел за стол. Он налил себе полный стакан какого-то напитка, даже не глядя что это, и залпом выпил. Алкоголь обжёг горло и внутренности, ЗПРовец схватил кусок ветчины и корнишон и закинул закуску в рот. После третьего стакана Гнилов понял, что его, всё же, обманули. Голова стала ватной, глаза сами собой стали закрываться, последнее, что он увидел, это лежащих лицом в тарелках Гадюкина и Слизнякова…
****
— И что ты замолчал, продолжай, я весь во внимании, — сказал Святов.
— Подожди, дай дух перевести, давно так долго не говорил, — парировал Воронёнок.
Он немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил:
— Вот, добрались мы до «Дальхимфарма», а там разруха полная. Ну прошлись по цехам, кое-что подсобрали, но совсем мало. Пошли искать склад готовой продукции, хранили же они где-то свои медикаменты, не сразу же по аптекам развозили. Нашли — двери открыты, препараты на полу валяются раздавленные, порошки рассыпаны, ампулы разбиты, варварство, да и только. Следов от ног много, «значит есть ещё выжившие», — думаю. Но, не понимаю я такого, ну взял ты что-то и иди спокойно дальше, зачем же пакостить; самому же, может быть, вернуться придётся. Напомнило, как ещё до эпидемии некоторые, и не знаю как их назвать, приезжали на пикник в лес, засерали место и уезжали, оставив мусор и искорёженные деревья. А потом возмущались: «Выехать на Природу некуда, кругом срач…». Так вы же этот срач и создавали… По этому поводу всегда вспоминаю «Собачье сердце» Михаила Булгакова, монолог профессора Преображенского: «Не угодно ли — калошная стойка. С 1903 года я живу в этом доме. И вот, в течение времени до марта 1917 года не было ни одного случая — подчёркиваю красным карандашом «ни одного»! — чтобы из нашего парадного внизу при общей незапертой двери пропала бы хоть одна пара калош. Заметьте, здесь двенадцать квартир, у меня приём. В марте семнадцатого года в один прекрасный день пропали все калоши, в том числе две пары моих, три палки, пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила своё существование. Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении. Не говорю. Пусть. Так я говорю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и в валенках по мраморной лестнице? Почему калоши нужно до сих пор ещё запирать под замок и ещё приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо не стащил? Почему убрали ковёр с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Где-нибудь у Карла Маркса сказано, что второй подъезд Калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через чёрный двор? Кому это нужно? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор? Да, нём есть теперь калоши, и эти калоши… мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года. Да-с! Но хоть бы они их снимали на лестнице! Какого черта убрали цветы с площадок? Почему электричество, которое, дай Бог памяти, потухало в течение двадцати лет два раза, в теперешнее время аккуратно гаснет раз в месяц? «Разруха» — Вы говорите?! Нет! Это — мираж, дым, фикция. Что такое эта ваша «разруха»? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да её вовсе не существует! Что вы подразумеваете под этим словом?…Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, посещая уборную, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза, бросать бумагу куда попало, и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат «Бей разруху!» — я смеюсь. Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займётся прямым своим делом, разруха исчезнет сама собой…».
— Ну ты даёшь, Ведагор! Ты что, всю книгу наизусть знаешь? — восхитился Святов.
— Не всю, конечно, но на память никогда не жаловался, — ответил Воронёнок, — Извини, отвлёкся.
— Ничего, даже занятно…, - полковник смотрел на собеседника с нескрываемым интересом.
— Ладно, продолжаю. Прошлись мы по складу, кое-что на полках забрали, собрались уходить, вдруг снаружи рычание и выстрелы. Кинулись на улицу, а там пять собак окружили двоих человек в камуфляже, правда автоматы у каждого. Псы ощерились, не решаются напасть, шестая псина лежит в луже собственной крови. Увидели нас, видимо, поняли, что силы не равные и, с недовольным рычанием, потихоньку ретировались. Я с арбалетом, ребята МЧСники с СП-81, направили оружие на них. Один из мужчин произнёс:
— Вот непруха, только от собак отбились, а тут новая напасть.
И тоже автоматы на нас направили.
Радомир говорит:
— Уберите оружие, мы не собираемся воевать. Мы мирные люди.
— Ага, но ваш бронепоезд стоит на запасном пути. Сами свои пукалки спрячьте, тогда поговорим, — отвечает второй.
— Хорошо. На счёт три, опускаем стволы, — соглашаюсь я.
Оружие опустили, но настороженность не исчезла.
— Вы кто? Откуда? — спрашиваю.
— Тот же вопрос можем адресовать и вам, — отвечает первый.
Думаю: «Мы так ни до чего не договоримся»… решил пойти им на встречу, тем более, автоматы против ракетниц и арбалета, будут поэффективней.
— Ладно, — говорю, — Мы врачи из городской больницы и учёные из НИИ. Пришли сюда в поисках медикаментов.
— Ну да, а эти трое с СПшками в лётной форме, наверное, медбратья или санитары, — продолжает упорствовать первый.
— Если Вы, уважаемый не заметили, то сообщаю Вам, что это форма Авиационно-спасательного центра МЧС, о чём свидетельствуют соответствующие нашивки, — не выдержал Радомир.
— Ладно, ладно. Уговорили. Верим, что ничего против нас не замышляете. Златослав, успокойся, — проговорил второй, — Мы оружейники, приехали сюда с завода «Вымпел», что недалеко от Комсомольска-на-Амуре, испытывали новые боеприпасы, и вот застряли. Мы находились на полигоне недалеко от поселения Князе-Волконское, испытывали новые усиленные патроны, когда начались все эти треволнения… После стрельб, мужики пригласили нас на ужин, ну выпили естественно, расслабились. А тут один из офицеров говорит: «Ребята, что-то плохо мне, рук и ног не чувствую, и внутри будто бы горит всё». Ну товарищи его быстро к санинструктору повели, а он, бедолага, еле передвигается, повис на них и ногами едва перебирает. Под утро проснулись от громкого бормотания и хрипов, смотрим — ещё двое в бреду, горячие, сыпь по телу, суставы опухли. Мы санинструктора вызываем, санчасти на полигоне нет — или в Анастасьевку или в Хабаровск везти больных надо. Прибежал фельдшер, говорит, что у этих двоих те же симптомы что и у первого, которого вчера в Хабаровск отправили. Погрузили и этих в машину, и срочно в госпиталь, никто не поймёт что случилось… До Хабаровска тридцать с небольшим километров, вскоре вернулся наш санинструктор, говорит: «Объявили карантин. Никого в город не выпускать». Тут и приказ из управления — всем оставаться на месте до особого распоряжения, обещают прислать врачей и медикаменты. Какие уж тут испытания, сидим ждём, а после обеда, ещё трое слегли, и пошло- поехало, к вечеру уже двенадцать человек больны. Звоним в Хабаровск, а там нас посылают куда подальше, у них, оказывается, та же петрушка. Спрашиваем: «Будут врачи и медикаменты?». Отвечают что-то неопределённое — мол людей нет, в городе бардак…. Так прошли ещё сутки, больных уже большая половина. Утром, пятеро умерло. Златославу тоже стало плохо, но держится, а тут его отец звонит из Коврова, говорит — мать умерла, сам заболел, не знает что с ним. Мы со Златославом к командиру, а он в кабинете в кресле сидит, суставы на руках опухшие, сыпь на лице и не дышит. А тут санинструктор в кабинет заходит, посмотрел на нас и на командира и молча вышел. Мы следом, а там суматоха… Оказывается, связисты пытались связаться с Хабаровском, но ни один из вышестоящего начальства не отвечает, вышли на главное Управление в Москве, а там ребята знакомые на узле связи, говорят: «Делайте что хотите, руководство заболело и померло, а кто не помер — сбежали в неизвестном направлении. Вы и нас то застали чисто случайно, зашли кое-что забрать, и сами собираемся валить подальше…». Короче, раз такое дело, мы оружие взяли, боеприпасы и тоже ходу в Князе-Волконское, благо недалеко. Никто и не почухался даже, каждый о своём спасении думал… Пришли в посёлок, а там то же самое, трупы прямо на улице валяются, тут Златослав совсем плох стал, упал, горячий как печка, руки опухли. Я его в ближайший дом затащил, хорошо что открыто было и никого, кругом следы поспешного бегства. Уложил я Златослава на кровать, сам на краешек присел, руки-ноги трясутся не пойму то ли от усталости, то ли самого накрывает… Посидел немного, вроде отошёл, пить охота, я прямо из крана напился, подошёл к кровати, и всё… дальше ничего не помню…. Очнулся, Златослав на кровати лежит, спит, дыхание ровное, никаких опухолей нет. Я его разбудил, спрашиваю:
— Как себя чувствуешь?
Он глаза открыл, на меня смотрит непонимающим взглядом, спрашивает:
— Мы живы, что ли?
— Вроде, живы, — отвечаю.
Он:
— Надо отцу позвонить.
Схватил телефон, начал набирать номер, а тут батарейка села… Златослав ко мне:
— Дай телефон…
Достаю, а мой тоже на последнем издыхании, но ещё что-то теплится, отдал ему. Златослав номер набирает, а ему: «Абонент не в сети…». Он снова, та же картина… отдаёт мне мобильник, а я на число глянул и обомлел — восемь дней мы провалялись в этом доме… И тут телефон сдох. А мы ж даже зарядники не взяли, об оружии подумали, а о связи нет… Ну да ладно, делать нечего — прошлись по ближайшим домам, пустые, брошенные все. Хорошо, хоть трупов в домах не было, правда, те что на улице, разбухать начали, мухи вокруг них, ничего их тварей не берёт. Кое-чего поесть набрали, а зарядных устройств не нашли, решили двинуть в Хабаровск, вышли на трассу и идём себе. Машины стоят, в них мертвяки, кое-где трупы прямо на дороге валяются. Решили уйти с трассы, на прямую пробираться, знаем идти строго на запад, около тридцати километров, ну и пошли… По дороге на нас два раза какие-то люди нападали, еле ходят, но лезут, видимо уж совсем «крыша съехала» — на автоматы с палками и голыми руками, стрельнули в воздух — прут всё равно, пришлось убивать… а может они, наоборот, как раз в себе и были, лёгкой смерти искали, не знаю. Короче, дошли до Хабаровска, уже темно, ноги от усталости трясутся, мы в управление, а там никого, кабинеты открыты, документы раскиданы — разбираться не стали, залезли на столы, кипы бумаг под голову положили и заснули. Утром перекусили тем что осталось, сидим кумекаем что дальше делать. Златослав говорит:
— Надо, всё-таки, отцу позвонить. Пойдём в кабинет начальника управления, там можно по межгороду звякнуть.
Я не особо верю во всю эту затею, но говорю:
— Пойдём…
Пришли, Златослав взял трубку — работает телефон то, он набирает номер, пошли гудки, но к телефону никто не подходит… Прошлись по управлению, вода в кулерах есть, думаем куда бы набрать, не таскать же с собой девятнадцати литровую колбу. И вдруг мне в голову мысль пришла:
— Давай пока не решим, что делать дальше, здесь останемся, территория закрытая, двери мощные. Проведём разведку, посмотрим, что в городе творится.
Златослав отвечает:
— Давай, только ты уверен, что здесь безопасно?
— Нет, — отвечаю, — А ты знаешь где нет опасности?
В общем, остались. Пошли снова в кабинет начальника, Златослав позвонил, та же картина. Ну что делать, решили пройтись по городу. В городе, не сказать что разруха, но безлюдно, двери магазинов открыты или выломаны, стёкла разбиты, решили в жилой дом зайти, может что и найдём. На первом этаже двери выломаны, в квартирах бардак, еды и одежды нет, поднялись выше, на втором то же самое, на третьем, некоторые двери выбиты, туда даже заходить не стали, но несколько дверей заперто. Я говорю:
— Давай выломаем.
Взломали — трупы, дышать не чем, запах такой что… Попробовали в другую дверь ломануться, а оттуда выстрелы, мне слегка бок зацепило. Кричим:
— Не стреляйте, мы с миром! Ищем живых.
Но там и слушать не стали, снова стрелять начали, я так понимаю, из охотничьего ружья палили. Не стали мы «бодаться», кто их знает кто там за дверью и сколько их. Вернулись в управление, рана хоть и касательная, но саднит и кровь не останавливается. По дороге, в умывальнике полотенце захватили и рулон туалетной бумаги. Златослав полотенце на полосы разрезал, меня перевязал и говорит:
— Пойду аптечку поищу, а ты лежи спокойно.
Ушёл, вскоре возвращается, несёт три аптечки. Перекись, бинты, йод, ацетилка, активированный уголь, цитрамон, валидол, валерьянка, пустырник — не знал, что в управлении такая нервная служба…и самое главное, тетрациклина упаковка, хоть какой-то, но, всё ж таки, антибиотик. Рану мне обработали, заново перевязали, я тетрациклина несколько таблеток сразу проглотил.
Златослав говорит:
— Вода пока у нас есть, один кулер почти полный, и ещё в двух, чуть меньше половины. Но жрать нечего. Что делать будем?
— Что делать? Надо идти искать еду, магазины, квартиры…, - начал я.
— Ага, и ещё получить какой-нибудь геморрой.
— А что делать, еду то доставать надо. Да и вода не бесконечна, хотя можно в Амуре набирать и кипятить, — отвечаю.
— А если рыбу ловить? — предложил Златослав.
— Можно, конечно, попробовать, но снасти нужны, да и ты уверен в хорошем клёве, и самое главное в безопасности рыбы?
Златослав помолчал, а потом говорит:
— Лежи пока, никуда не уходи. Я всё же пройдусь ещё по городу, может что и раздобуду.
— Куда ты один? — говорю, — Вместе пойдём…И не спорь.
После некоторых пререканий, всё же решили идти вдвоём. Прошлись по кварталу, всё же кое-что из продуктов нашли, а мне что-то всё хуже становится, вернулись обратно. Одежду подняли, а там вся повязка в крови. Златослав говорит:
— Зашивать надо.
— Чем? — спрашиваю.
— Надо в секретной части глянуть, там же женщины работали, может иголки с нитками есть, — сорвался Златослав.
Возвращается, несёт сейф, небольшой такой. Поставил на стол, достаёт из кармана нитки иголки, пуговицы:
— Вот, — говорит, — Нашёл.
— А сейф откуда и зачем?
— Там же в секретке был, — отвечает, — Глянем, может что интересное найдём.
И достаёт связку ключей:
— Секретчицы в управлении, конечно, те ещё…Всё побросали… Хотя судя по тому, что мы наблюдаем, не только они.
Посмотрел на связку перебрал несколько ключей:
— Этот должен подойти, — говорит.
И точно подошёл. Открываем, а там бутылка, а в ней змеюка. Мы аж отпрянули от неожиданности. Пришли в себя, я и говорю:
— Насколько мне известно, это рисовая водка и называют её «змеиный эликсир», в Китае и во Вьетнаме очень распространено. Зачем она девчатам?…
— Может, подарить кому хотели… Ну да ладно, вот продезинфицируем иголку, нитки, выпьем и закусим, — улыбнулся Златослав.
Короче, хлебнул я этого эликсира, Златослав иголку прокалил на огне зажигалки, нитки кинули в водку, а следом и иголку. У меня, тем временем, голова пошла кругом:
— Анестезия подействовала, — говорит мой товарищ, — Можно шить.
Не буду рассказывать как он шил и что я испытал, но больше на такое, я вряд ли соглашусь. Глотнули ещё этой настойки по чуть-чуть и вырубились…
Утром рана опухла и покраснела, но вроде, гноя нет. А этот «эскулап» давай её ещё щупать и давить.
— Не переживай, — говорит, — Всё нормально. Вон ещё тетрациклина выпей. В обед мне плохо стало, температура поднялась, градусника нет, но чувствую, горю весь. Заглотнул ацетилки, Златослав за водой пошёл. До следующего дня мне плохо было, так и не понял, почему, то ли от эликсира этого, то ли, какая-то инфекция всё же бродила, а может всё сразу. Но к обеду следующего дня полегчало, вечером совсем нормально себя чувствовать стал…
Как к нам за эти дни никто в гости не заглянул, а то бы не известно чем бы всё закончилось. Ещё пару дней по округе шастали, но особо ничего не нашли. Еда, которую насобирали к концу подошла, да и медикаменты тоже нужны. Решили устроить дальнюю вылазку, пойти поискать пропитание в посёлках и пополнить запас лекарств… Пришли сюда, а дальше вы знаете. Ну вот, вроде, и всё…
— На этом ребята закончили свою повесть… Ну что, посовещались мы, покумекали и решили вместе держаться, жить в подвалах НИИ, там всё же безопаснее. Вернулись в город. Нашли пару машин брошенных, завели — со спасательного центра перевезли, всё что могли. Начали потихоньку обустраиваться…, - Воронёнок снова замолчал.