Выход из Windows

Назавтра Серафимова взяла его с собой в следственное управление ФСБ.

СИСТЕМА

Прошла неделя. Юсицков продолжал находиться под негласным наблюдением оперативников из ФСБ. Овечкин - только на просушивании. Шло тесное сотрудничество со следственной группой ФСБ, возглавляемой Нестеровым. Тот просил Серафимову пока особо не трогать Юсицкова и Овечкина, не пугать.

Нестеров не хотел их пока трогать не только из-за расследования дела о торговле оружием: еще и таможенники присоединились со своими оперативными разработками.

Да, действительно, архива Торгового агентства нигде не было. Не было и Похваловой, которая вынесла эти папки из агентства. Нигде не было и самого Похвалова, помощника Мошонки, который мог бы дать свои разъяснения, рассказать, почему он ударился в бега. А также, возможно, и кто убил Наталью и Финка...

Серафимова провела несколько допросов. В том числе водителя Финка, его соседа по даче, водителя Похвалова, снова допросила домработпицу Финка Евдокию Григорьевну, ее мужа Марка Макаровича, с Галочкой побеседовала. Братченко занимался Овечкиным, то есть местом службы Похваловой, а также опрашивал официантов ресторана в гостинице "Октябрьская" о последнем обеде Финка с Овечкииым. Важно было установить, зачем Овечкии вызвал Финка на обед, что он знал к этому времени о документах, разыскиваемых теперь всей системой правоохранительных органов государства. У Серафимовой появилась новая цель - найти папки, и это было не менее азартным делом, чем искать убийц. Одновременно Братченко было поручено завершить обыск кабинета Финка.

Сосед же Финка по даче, писатель Арон Мюнхгаузен, подтвердил свои показания. По его словам, Похвалова неоднократно бывала вместе с Финком на даче и одна, в том числе и в понедельник днем.

Опознала Похвалову и Эмина: конечно, только по фотографии. Сосед показал, что в понедельник Похвалова привезла на дачу две сумки. Во вторник Финк что-то с дачи забрал. Старик писатель сидел во дворе, вернее в теплице, подкармливал саженцы болгарского перца. Финк пробыл на даче недолго, очевидно, приехал лишь что-то забрать.

Следствию стало понятно, что документы, за которые многие государственные чиновники отдали бы все свои деньги с российских счетов, во вторник попали в руки Финка. Мотив преступления был определен. Оставалось нащупать, кому этот мотивчик спать не давал в большей степени. В туманной криминалистической окрестности вырисовывался пока только Похвалов.

Овечкин и Юсицков действительно были задействованы в механизме коррупции в высших эшелонах, но не до такой степени, как Мошонко, который обещал Похвалову и тюрьму и суму. Теперь следствию было известно, вокруг чего строить основную версию - ниточка тянулась на самый верх.

Кроме того, грунт на туфлях Похваловой и грунт на обуви убийцы совпадали и оказались идентичны пробе грунта с дачного участка Финка. Если бы Витя Братченко знал, что Овечкин и Юсицков будут беседовать о сокровенном, сидя на нем, на Братченко, битый час, он бы поехал сразу в санаторий и залег под ту скамейку. Никакой грунт тогда не понадобился бы.

Но почему у Финка чистые подошвы ботинок, если он был на даче перед самой смертью? Этого не понимали ни Серафимова, ни Братченко. Ботинки убиенного, найденные возле его кровати, никакой ценности для следствия не представляли. Крови на них было совсем немного, а так как никакой другой обуви в квартире не нашли, ботинки решили отдать ритуальной службе - обуть покойника.

Оперативная группа Серафимовой занималась просмотром журналов регистрации гостей, останавливавшихся в гостинице "Метрополь" за последние два месяца. Нонну Богдановну очень интересовали имена гостей из Карлсбада, особенно владельца фирмы "Dostal", проходившей и по ее делу (приглашение, по которому Финк собирался посетить Чехию, было от Хоупека), и по нестеровскому делу о коррупции. Это наименование карлсбадской фирмы фигурировало во всех файлах Торгового агентства, компьютеры которого изъяла следственная группа ФСБ во главе с Костей Алтуховым.

ПРИСЛУГА

Поочередно вызывали охранников дачи Похваловых.

Братченко с мазохистским рвением испросил себе разрешение вызвать на допрос девочку. Зинаида была испугана, на лице ее было написано только одно слово, обращенное к самой себе: "доигралась". Но когда она увидела в кабинете лицо следака, тут же осмелела, закричала, что она одна с этим недоноском в кабинете не останется. Братченко пришлось вежливо усадить девицу, взяв ее за запястье.

- Сколько вам лет, Зинаида Евгеньевна? - спросил он.

- Женщинам такие вопросы не задают, - нагло заявила крошка.

Она была даже моложе его собственной дочери. Тоненькая, еще не оформившаяся фигурка, худые ручки, подростковая футболка с коротенькой юбочкой; длинные прямые волосы обрамляли маленькое серьезное личико. Наверняка Зиночка казалась себе суперженщиной, секс-символом развращенной эпохи.

И при взгляде на нее было понятно, что она им станет: эта нимфеточка не выглядела дешевкой.

Эдакая Лолита... Глядела на Братченко спокойно и даже в это спокойствие вкладывала свою испорченность. Кончиком языка дотрагивалась до верхней губы, смотрела прямо в глаза следователю, потом отводила взгляд куда-то в угол, опуская длинные ресницы. Если она и не была умна, то весьма удачно играла умную.

- Отвечайте на поставленные вопросы, пожалуйста.

- Пятнадцать, - сказала Зинаида.

- Давно вы живете на даче Похваловых?

- Это дача только Витина, его жена там не бывала.

- А где же она жила?

- В городе. Потом вроде перебралась к подруге. Сама во всем виновата, дура.

- Вы знаете, что она убита и в этом подозревается ее муж?

Девочка потупилась и сделала строгое лицо.

Ей надо было показать, что она раздражена вопросом о виновности Похвалова.

- Он ее не убивал. Я была с ним во вторник весь день.

- Точнее, Зинаида. Это очень важно.

- Он не убивал. Он утром уехал на работу, но тут же прислал за мной машину. Я ждала его на Дмитровке возле здания. Потом он вышел, и мы проехались по магазинам. Жрачки накупили, потом шмотками отоварились, потом домой завалились.

- Домой?

- Да, в городскую квартиру, на "Аэропорте".

Охренительная квартирка, между прочим! И до вечера не выходили, ну вы сами догадываетесь, чем мы там занимались. А вечером поехали в Переделкино.

- А где же была жена? - Братченко начинал понимать, что девочка придумывает на ходу.

- Жена была у подруги, я же сказала, он ее выгнал. Они окончательно разошлись накануне.

Он ее бросил.

- Ради тебя? То есть вас?

- Ну, конечно. Он и в Карлсбад хотел меня взять, но у меня паспорта не оказалось.

- Так он улетел в Карлсбад?

Девочке надоел допрос, она устало и надменно посмотрела на Братченко:

- Что бы вы без меня делали...

САНКЦИЯ

Подругу Похваловой найти было сложно, покуда оперативники не установили, где Наташа ночевала с понедельника на вторник. Контакты с окружающим миром закончились вместе с ее замужеством. Школьные подруги, коллеги но работе, случайные знакомые - среди них подруги Похваловой не оказалось. В квартире у метро "Аэропорт" никаких бумаг Натальи не осталось.

Только некоторые вещи. Парфюмерию она тоже забрала. Выходит, девочка врала местами: Похвалова действительно накануне ушла из дома. Но на работу во вторник вышла, сотрудники универмага видели ее до десяти часов.

Патологоанатомы дали добро на захоронение тел Финка и Похваловой. Тело Натальи забрали рано утром семеро стриженых "качков" в черных рубашках, вынесли гроб из морга, положили в "Патрол-Ниссан" и укатили на кладбище. Серафимова осталась на скамеечке - дожидаться следующей процессии. Из морга тело Финка на автобусах, выделенных Госкомимуществом, должны были везти в крематорий.

Потом уже процессия переместится на кладбище. Серафимова желала увидеть всех, кто приедет сегодня простшься с Фппком. Может быть, появится и Катя. Попытки встретиться с пей не увенчались успехом. Домашний телефон не отвечал, в квартире на Спиридоновке никого не было.

Дача Мошонки была недоступна, а по телефону с ним не соединяли. На второй звонок Нонны Богдановны секретарша отчитала ее как школьницу.

Целая лекция получилась на тему "всяк сверчок знай свой шесток". Серафимова попросила прокурора содействовать. Прокурор иезуитски пожимал плечами.

- Ты что, с ума сошла? Я звонить не буду. Ты ведешь это дело, вот и изворачивайся. У тебя все права. Только пользуйся. А ты боишься поддаться влиянию авторитета, имени, поста занимаемого. Не ожидал...

ПРОЩАНИЕ

Был суровый серый день. Тучи, словно набитые тоннами снега, висели над самыми деревьями. Серафимова сидела в стороне, на длинной белой скамье, под едва распустившимися листьями. Пока она шла по улице до дома Братченко, ветер чуть не сбил ее с ног, не давая двигаться.

Она шла по голой, вечно безлюдной улице Чаплыгина, похожей скорее на петербургскую, а навстречу ей неслись мелкие камешки, пыль, больно вонзаясь в ноги, ударяя по лицу. Полы пальто то и дело распахивались. Ну и денек для похорон!

Все кругом черное, неужели рухнет небо? Погибнут деревья, эти выползающие в мир клейкие листочки акации, все погибнет.

Серафимова подумала, наблюдая за людьми, выносящими гроб из дверей морга, что когда наступает смерть, не человек исчезает, а мир, весь этот мир взрывается и исчезает в огне - и все это происходит перед глазами умирающего, умершего человека.

Возле корпуса патологоанатомии стояло несколько автобусов. Над ними высился красный кирпичный дом, похожий на казарму. Как водится: кучки людей, кто-то судорожно курит, кто-то кому-то подает валидол, кто-то поправляет цветы, белые цветы.

Возле скамьи, на которой сидит Серафимова, стоит Евдокия Григорьевна и ее дочь. Обе в черном. Они спорят о расположении собственной семейной могилы на Немецком кладбище. Собрались зайти после похорон Финка. Похоже, на кладбище давно не были.

Дочь Евдокии Григорьевны, к удивлению Серафимовой раскосая, похожа на кореянку или узбечку. Два передних зуба - в обнимку: налезли один на другой, делая ее похожей на зайца из рекламы "Нествика". У нее живые глаза, она вообще вся живая, стремительная, деловая. Улыбается матери, как американка, одними губами. Раскосые черные глазки в это время выдают озабоченность:

как бы урвать еще что-нибудь от этой жизни.

Серафимовой отчего-то хочется плакать. Маленькие слезинки наползают на ресницы. Братчеико пошел узнавать насчет очереди Финка на кремацию. Сослуживцы уже заждались, толкутся у дверей. Устинов, эксперт Серафимовой, достал фотоаппарат, делает якобы любительские снимки, вписался в коллектив с легкостью, "отщелкал"

всех присутствующих. Приоткрывается дверь здания, большая тяжелая дверь, как в музее, выглядывает Княжицкий, говорит, что можно заходить.

Он далеко, он не видит Серафимову. Он занят своим делом. И общается только с Устиновым.

Как смешно он ревнует Нонну Богдановну к Братченко. Он еще не добился oт Серафимы и намека на личные отношения, а уже считает ее своей собственностью. Как бледно его лицо. Серафимова входит предпоследней. За ней идет Галочка.

- Найди этих подонков, - шепчет она, и Серафимова понимает, что Галя не в себе. Серафимова ждет, когда Братченко оглянется на нее. Он оглядывается и натыкается взглядом на Серафимову, а сам ведь ищет Галю. Как все просто, как ясны эти люди. Как объяснимы, понятны и предсказуемы их поступки, и как сложно и недоступно пониманию вселенское зло.

Все обступили гроб. Та грудастая женщина, которая была у Серафимовой понятой, протиснулась вперед и, увидев Финка, точнее, одно его лицо, прикрытое сверху белым кружевом, заплакала вслух так искренне, потом отвернулась и проговорила на весь зал, еле разнимая язык и нёбо:

- Господи! Горе-то! На себя-то совсем не похож! Он же совсем на себя не похож!

Невероятное изумление отражается на ее лице, а Серафимова думает, что уже в десятый раз за сегодняшний день кто-то произносит в этом зале такие или похожие слова. Женщина оборачивается к ней, недоуменно пожимает плечами, вопросительно глядит на следователя, словно ждет объяснения. Галя достает из сумки таблетку, подходит и заставляет женщину взять таблетку под язык. Как странно это выглядит в ритуальном зале корпуса патологоанатомии. А Галя вытаскивает платок и прикладывает его к лицу женщины. Она продолжает оставаться не в себе, движения ее неточны, взгляд отсутствующий. Она не плачет, подходя к гробу. Только голова ее мелко трясется. Серафимова вспоминает, зачем она здесь.

Обводит взглядом присутствующих. Кати, которую она видела в окне мошонковскои дачи недавней ночью, пет. Евдокию Григорьевну оттеснили от гроба, она уже и не пытается увидеть своего работодателя, ей неинтересно.

Кто-то хлюпает носом. Альберт Вольдемарович - зампред и бывший начальник Финка, прикрыл лоб и глаза ладонью. Его плечи вздрагивают, по ему нужно говорить речь. Две женщины раскладывают цветы в ногах покойного. У Устинова появился конкурент. Это известный телеведущий, автор программы "Мир глазами убийцы"

Юсицков. Он собственноручно делает репортаж, ходит с камерой по залу, словно по кукурузному полю, одной рукой раздвигает людей, пробирается к гробу. И Серафимова понимает: он ведет свое расследование, и это омерзительно.

Нестерова из ФСБ нужно поторопить. Но, к сожалению, на Овечкине и Юсицкове слишком многое завязано. Можно опростоволоситься, если раньше времени взять их за руку. А как хочется, ах, как хочется ударить по этой заевшейся холопской харе!

Серафимова не понимает, что происходит. Ей начинает казаться, что стоять здесь больше не имеет смысла. Но никто не уходит, а лишь переступают с места на место. Подходят ближе, поправляют тюлевое покрывало на лице покойного, отходят.

Лицо Финка желтое, даже зеленое на белой подушечке. Над бровью фиолетовое пятно. Кожа словно лакированная. Веки слегка припухли, баки висят, выпадая за воротник. Серафимова понимает, что перед ней совсем иной человек, не такой, каким он был при жизни.

За черным кругом провожающих в последний путь - возле степы (разве здесь есть стены?) - столик, на нем пинцет и ножницы. Вдоль стен крышки гробов с черными, голубыми, красными лентами. С потолка падает желто-розовый приглушенный свет. Но в глазах все равно темнота.

Наконец, мужчины, не сговариваясь, подходят к гробу и выносят его в автобус. Накрывают гроб крышкой на улице. Там холодно, повалил снег.

Как хорошо, что снова наступила зима. И эта свежесть заставляет встрепенуться и полезть в карман за сигаретами, затянуться, пока приватизаторы садятся в автобусы.

Витя Братченко подошел к Гале. Она так и стояла зале, все еще уставясь в ту точку, где была голова Финка.

Виктор осторожно и ласково погладил Галочку по спине. Она повернула к нему голову, всмотрелась и медленно стала узнавать его.

Княжицкий, наблюдая за этой сценой, за тем, как женщина посмотрела на Братченко, устало вздохнул:

- Что ж ты мне голову-то морочил...

БОТИНКИ

Автобус и машины подъехали к крематорию.

Серое здание на Никольском кладбище радушно приняло приватизаторов, провожавших в последний путь своего коллегу, в одну из пяти своих черных дверей. Серафимова прошла вслед за Евдокией Григорьевной. Гроб внесли в небольшую залу под музыку, оплаченную Госкомимуществом.

- Ногами вперед, - подсказал служащий ритуального отдела, и Финка положили на конвейерную ленту, уходившую куда-то в стену.

Крышку гроба сняли, и вновь послышался всхлип и оценивающий шепоток. Потом все тот же служащий, похожий на консультанта в музее, подал знак, посмотрев куда-то вверх, в белый потолок, где под самой крышей виднелись белые оконца. Музыка прекратилась, и консультант попросил провожающих отойти от края платформы. Серафимова уже битый час мучилась вопросом: зачем ей надо было ехать на похороны Финка?

Она оглядывала присутствующих, слушала медленные печальные реплики о смене руководства, о продуктовых наборах и планах на вечер.

Около гроба крутилась какая-то маленькая старушонка. Положив на лоб покойника бумажную ленту с молитвой, посыпала песком покрывало, перекрестила и поцеловала усопшего в лоб.

Неожиданно внимание Серафимовой привлекла Евдокия Григорьевна: она застыла в позе кошки, высматривающей в траве воробья, и готова была совершить прыжок. Взгляд, направленный кудато в ноги покойника, озадачил следователя. У старушки вдруг загорелся и сверкнул глаз. Она поджала руки, сощурилась и стала похожа на свою дочь. Верхняя губа ее сморщилась так, что волосики встали на ней дыбом.

- Да что с вами, Евдокия Григорьевна? - быстро подойдя кней, спросила Серафимова, но с другой стороны от Эминой тут же подлетела ее дочь и подхватила ее под локоть.

- Она не в себе, не в себе, это бывает, сейчас все будет хорошо, мы уже привыкли, - затараторила раскосая дочь, оттаскивая мать от следователя.

Старая женщина выдернула локоть и дернулась в сторону покойника. В этот момент конвейер тронулся, и гроб поплыл в распахнувшиеся створки. Серафимова увидела, как там, в жерле крематория, полыхнул огонь. Но Евдокия Григорьевна добежала до гроба, оттолкнув по пути служащего, обогнала плывущего в небытие Финка и упала на его ноги прямо на конвейер.

Никто не понял, чего хотела Эмина и что, собственно, она имела в виду. Служащий "сорвал стоп-кран", и конвейер со скрежетом затормозил.

- Ну, что еще? Гражданочка! - недовольно закричал он. - Не валяйте дурака.

Серафимова одним прыжком подскочила к Евдокии Григорьевне.

- Что?

- Вот тут, - задыхаясь, просипела та, - вот.

Она пыталась сдвинуть крышку с гроба, Серафимова поняла ее намерение и взглядом попросила Братченко помочь. Не успел тот отодвинуть крышку, как Евдокия Григорьевна ухватилась за ноги Финка и потащила их на себя.

- В конце-то концов! - взмолилась Серафимова. - Помогите же кто-нибудь, женщине плохо!

- Нет, нет, - запричитала старушка плача, но ее уже оторвали от конечностей мертвого Финка и пытались всем скопом подтолкнуть к выходу.

- Мама, замолчи! - громко требовала дочь Эминой и лезла закрыть ей ладонью рот.

Конвейер снова заработал, но Евдокия Григорьевна, собрав все свои силы, обернулась и крикнула:

- Это не его ботинки!

Возникла пауза. Серафимова было ринулась к стоп-крану, но дорогу ей преградил служащий крематория.

- Что это за безобразие? Вы следующего покойника задерживаете! Нашли тоже, с кем ботинки перепутать!

- Мальчик, отойди! - прошипела следователь, потянувшись за пистолетом, когда увидела, что гроб практически вплотную подъехал к дверям, ведущим в геенну огненную.

- Витя, живо! - скомандовала она, когда конвейер снова остановился. Тот понял, что от него требовалось, и, сняв крышку гроба, быстро разул покойника.

КАТЯ

Когда ехали на кладбище, Серафимова сидела и вспоминала, как однажды на курорте в Болгарии она наблюдала ночной танец на углях: молодой мужчина голыми пятками танцевал, ходил, прыгал на красных углях, то и дело вспыхивающих от движений его ног, похожих на вулканическую лаву. Только на повороте к воротам кладбища Серафимова, едущая в машине Братченко, заметила черную бронированную машину, следующую прямиком за ними.

- Кто это?

- Чужие, - ответил Братченко.

Процессия подъехала к крашеным зеленым воротам Немецкого кладбища. На миг выглянуло солнце, дохнуло теплом и прелой прошлогодней листвой, затем снова воцарился мрак. Могильщики подкатили тележку к торцовой дверце автобуса, но узнав, что гроба не будет, побрели обратно в сторожку при административном здании.

Кладбище внутри темное. Серафимову и Братченко увлек ручеек людей, но где-то за оградой хлопнули дверцы длинного "БМВ". За высоченными кленами небо и улица совершенно не просматриваются. Деревья с черными стволами медленно качаются над тесными могилами.

Серафимова все-таки развернулась и вернулась к воротам. С другой их стороны, еще на светлой стороне, стоит Катя. Девушка невелика ростом, на ней темно-синее короткое платье и черные чулки. Челка свисает со лба, загораживая правую половину лица. Серафимова узнала ее по какимто мелким штрихам, но маленькому отрезку подбородка, по изгибу тела и движениям.

Они приблизились друг к другу. От машины отделился водитель-телохранитель, стоявший прислонившись к капоту. Катя подала ему знак не подходить и не вмешиваться. У нее в руках белые тюльпаны. Огромные белые тюльпаны.

- Вы Катя?

Она наклонила голову. За спиной Серафимовой, тоже на почтительном расстоянии, остановился Братченко.

- Хотите пройти со всеми?

- Нет, я подожду.

- Мне очень нужно с вами поговорить.

- Хорошо. Но только без протоколов. И недолго. Мне нельзя простужаться.

Серафимова пыталась встать так, чтобы заглянуть иод челку девушки. Это же невозможно - разговаривать с человеком, когда у него челка в пол-лица, словно карнавальная маска. Как будто человек только наполовину из-за стены показался.

И не прорваться, не пробиться сквозь эту стену.

- Где вам удобнее? - вежливо спросила девушка. На вид ей лет двадцать. Невысокая, ширококостная, словом - все при ней. Такие фигурки нравятся мужчинам.

- Мне-то все равно. Хотите, мы можем сесть в машину?

- Тогда в мою, - просто сказала девушка. - Вас зовут Нонна Богдановна, не так ли?

Они уселись в салоне "БМВ", обитом мягким темно-зеленым плюшем.

- У меня к вам немного, совсем немного вопросов, Екатерина Семеновна.

- Если можно - Катя.

- Катя. Когда вы разговаривали с Адольфом Зиновьевичем последний раз?

- Во вторник. В четыре часа по телефону.

- О чем? - Серафимову начинала раздражать эта челка. Теперь Катя сидела к ней боком, на краю сиденья, выпрямив спину и сложив руки на коленях.

- Я позвонила Долли на работу - это я так его называла. Он очень любил песенку Армстронга "Хелло, Долли!" Адольф - Долли, правда, похоже? Он был чем-то взволнован, расстроен, мы договаривались встретиться, но он не приезжал и не звонил с пятницы - четыре дня, я стала напрягаться, бегать на звонки, вот почему и позвонила сама...

- А как вы поняли, что у него плохое настроение?

- Он очень резко говорил со мной, сказал, что перезвонит сам, когда освободится, что очень занят и буквально через пять минут выезжает с работы. То есть ему некогда со мной разговаривать.

- Представляю, как вы расстроились.

Серафимова подумала: говорить ли ей, что Финк собирался уезжать и, похоже, надолго? И решила не говорить.

- Следствием пока установлено, что Финк...

Адольф собирался в командировку, - только и сказала.

- И всё? - удивилась Катя.

- Остальные нюансы могут интересовать лишь специалистов, они не дополняют картину происшествия. Скажем, оттого, что после убийства Фиик был еще и ограблен, вам ведь легче или яснее не станет...

- А женщина, жена Похвалова?

- Вы ее знали?

Катя ответила не сразу, тонкими пальчиками дотронулась до челки, но отодвигать ее не стала.

- Виделись на приемах. Они были любовниками?

Серафимова тепло посмотрела на Катю, ну хоть чем-то она могла утешить девушку, так мужественно скрывающую свою скорбь.

- Они не были любовниками. Похвалову убили не в квартире Финка, на семь часов раньше.

Все, о чем пишут эти дурацкие газеты, неправда, грязь. Не верьте, просто кто-то очень хотел вправить нам мозги задом наперед. Они уже и до вас добрались...

Девушка часто задышала и, неожиданно развернувшись к Серафимовой, прильнула к ее плечу. Та погладила Катю по голове.

- Не плачь. Твой папа когда вернулся во вторник домой?

Катя подняла голову и взглянула на Серафимову одним своим доступным глазом.

- Папа пришел в семь часов. Его весь день в прямой трансляции показывали. А при чем тут папа?

- Да так. Ведь Похвалов исчез, а он помощник твоего папы.

- Понимаю.

- Катя, вы меня простите, что у вас за стрижка? Так ведь можно зрение испортить... - накоиец не выдержала и очень мягко проговорила Серафимова, прямо-таки по-матерински.

Катя напряглась, лицо ее стало ожесточенным, как у ребенка, готового замучить кошку, и она четко произнесла, отодвигая челку со второго глаза:

- У меня была злокачественная опухоль глазного канала, ее удалили вместе с глазом.

Под челкой зияла страшная дыра, лишь наполовину прикрытая веком.

Следователь растерялась, извинилась и вышла из машины.

Аудиенция закончилась.

На аллее Серафимову обогнал толстый даже со спины, смешной человек, который нес в руках огромный букет цветов в яркой упаковке, в гофрированной бумаге, с развевающимися на ветру кудряшками перевязочных лент. Он держал букет так, как их держат школьники первого сентября - в согнутой в локте руке, зажав кулаком стебли, прямо перед собой. Это был Овечкин. Он не узнал Серафимову, хотя был у нее на допросе несколько дней назад.

Толпа стояла на повороте кладбищенской дорожки. Братченко плелся за Серафимовой и сейчас подошел к ней со спины. Заглянув в ее лицо, он понял, что Нонна Богдановна сейчас упадет в обморок. Но на сей раз она готова была не только упасть в обморок, но провалиться сквозь землю от стыда и угрызений совести за собственную бестактность.

СОСТРАДАНИЕ

Могильщики прыгали через могилу с одной стороны на другую, потом один из них лег на край могилы и поставил на дно выкопанной ямы урну с прахом Финка. Пахло сырой землей, ржавым песком и свечками.

- Близкие, родственники, киньте горсть земли, - скороговоркой, как будто он объявлял отправление поезда на вокзале, сказал один из рабочих.

Могильщики были на удивление трезвыми.

Передвинув лопатами землю с обочин ямы, они сотворили большой рыхлый холм над прахом Финка, похожий на человеческий живот. Потом один из них бросил на вершину этого холма бетонную раму, сказал, что земля сама спрессуется со временем, и воткнул в землю мраморную табличку с надписью: "Финк АДОЛЬФ ЗИНОВЬЕВИЧ.

1951-1999, 19-й УЧАСТОК".

Овечкин о чем-то переговаривался с Юсицковым.

Тот стоял лицом к Серафимовой. И у него было лицо отморозка и мерзавца, такой театральный типаж. Знакомые знакомых Нонны Богдановны тесно общались с его тестем, бывшим секретарем Союза писателей, ударившимся в политику. Теперь этот тесть, пройдя огонь и воду перестройки за спиной Горбачева и Яковлева, руководит политическим движением "Раскол", издает газету без названия. Считает себя демократом имперского склада, в смысле склада политического характера. Одновременно тесть-демократ застроил всю Москву небоскребами с конусовидными верхушками, которые, как ему кажется, должны напоминать башни Кремля, перекликаться с ними, а на самом деле одним напоминают ракеты "СС-20", а другим - мусульманские мечети. Строили-то турки.

Юсицков корчит из себя интеллигента, пристально смотрит интервьюируемым собеседникам в глаза, выводит их на чистую воду, а сам узколоб и тупорыл, как уязвленный купец третьей гильдии.

Юсицков косится на Серафимову. Ветер усиливается и тормошит одежду, а следователь в легком блейзере с золотыми пуговицами. Пальто осталось в машине. Этих огромных золотых бляшек она сегодня стесняется, не к месту они на траурном костюме. Евдокия Григорьевна и ее дочь берут у всех остальных цветы, отламывают стебли и украшают могилу. Галочка не может оторвать взгляда от огромного брюха, торчащего из земли, в которое женщины с каким-то остервенением всаживают розы и гвоздики.

Цветы краснеют на коричневой земле, как пятна крови. В глазах секретарши Финка все мутнеет, ее ослепляет яркая пустота, мечутся круги, она, ничего не видя, на ощупь ловит рукой ограду чьейто могилы и садится на скамью. К ней подходят Серафимова и Братченко. Галя смутно видит красные пятна цветов, мраморную табличку, похожую на белую рубашку.

- Слабенькая еще девочка, - говорит Серафимова, - не закалила тебя еще жизнь.

- Вы хотели что-то спросить? - догадывается Галя.

- Уже спрашиваю. Кто последний звонил Адольфу Зиновьевичу перед тем, как он уехал с работы?

- Звонили три человека. Сначала "вертушка", я слышала через дверь, потому ч го Адольф Зиновьевич что-то громко выкрикнул, а потом но городской линии незнакомый голос. Человек не представился, только попросил господина Финка. На мой вопрос, кто его спрашивает, он не произнес ни звука. А самой последней звонила девушка, та самая.

Когда они встали и направились к выходу, навстречу им шла Катя. На фоне ее синего платья белели совсем уже раскрывшиеся тюльпаны.

Галя поняла, что это она. У секретарш, у профессиональных секретарш, вырабатывается особая способность определять принадлежность голоса тому или иному человеку. И она сразу догадалась, что знает голос этой девушки, идущей навстречу. Во взгляде женщины, который перехватила Катя, было только сострадание и участие.

ЧУЖИЕ

С кладбища Братченко развез своих дам но домам. Первой забросил на Чистые пруды Серафимову. Она взяла с собой ботинки, конфискованные в крематории. С этим еще предстояло разобраться. Потом доставил Галочку на Солянку.

Поставив машину на обочине напротив въезда во двор Галины, вышел на тротуар. Галя была в таком состоянии, что ее нужно было проводить до квартиры.

Они медленно пошли между двух высоких серых домов, в конце которых перпендикулярно к ним стоял широкий Галочкин дом. Сейчас был виден лишь отрезок его в проеме этого длинного угрюмого ущелья.

- Галенька, успокойся, пора уже успокаиваться, - Братченко не мог подобрать слов.

Она молчала, тускло глядя себе под ноги. Потом и вовсе остановилась и прислонилась к с гене.

Она не плакала, взгляд ее уставился в одну точку.

- Я на кладбище все на землю эту смотрела, на мертвую землю.

- Ну брось, Галенька, перестань, - попытался перебить ее мысли Витя, ну, покажи, какое окно твое? Отвлекись.

Галя механически повела пальцем. Вдруг, когда она подняла голову и поглядела вверх, глаза ее вспыхнули. Она ахнула.

- Там кто-то есть! - таинственным шепотом проговорила она. - Я его видела.

Братченко подумал сперва, что это она о Боге или вообще о вечном. Но Галя неотрывно глядела на свое... нет, на соседнее окно.

- Где кто-то есть? Ну вот, тебе уже Фиик мерещится.

- Ну при чем здесь Финк, Витя? - Галя рассердилась. - Там кто-то в окно смотрел. Увидел меня, отшатнулся. Пойдем в тот подъезд.

- Странно, по дверь же была опечатана, - начал туго соображать Витя.

- Можно подумать, если дверь опечатана, в квартиру невозможно войти?

Они направились к первому подъезду, Галочка буквально потащила за собой Братченко, вцепившись в его рукав. Войдя в подъезд, остановились. Там была темень. Братченко показалось, что даже окна во входных дверях и на лестничной клетке чем-то занавешены. Приложив палец к губам, Витя прижал Галю спиной к стене и загородил ее.

- Тихо! - шепотом скомандовал он. - Ктото спускается на лифте.

Галя во все глаза смотрела на пpocтупавшие в тeмнотe двери лифта. Наконец лифт мягко шлепнулся, двери его раскрылись. Желтый свет осветил старый широкий подъезд, где за выступом стены стояли Витя и Галя. Перед ними возникла Евдокия Григорьевна с авоськой.

- Тьфу, темнота, глаз выколи! Черти, а за электричество дерут безбожно!

Евдокия Григорьевна шагнула вперед, нащупала впереди пол, чтобы сделать следующий шаг, но почувствовала, видимо, чье-то присутствие, может, услышала учащенное Галочкино дыхание, может, учуяла жар от тела Братченко.

- Ой-и-ой-и-ой-й, - писклявым голоском завыла Евдокия Григорьевна, пятясь к лифту, двери которого в этот момент с грохотом автоматически закрывались за ее спиной. Галочка хотела выйти из-за укрытия, даже пошевелилась, пытаясь отодвинуть Братченко. Все произошло чрезвычайно быстро. Когда пучок света из лифта еще не успел исчезнуть, раздался выстрел.

Заорали сразу все. Братченко схватил Галочку за шею и пригнул, почти толкнул ее на пол.

Потом бросился к Эминой. Когда Братченко в полной темноте выворачивал ей руки и заламывал их ей за спину, та заорала пуще прежнего.

- Спокойно, бабуля, не дергайся. Где оружие? Куда дела?

Внезапно картина стала видимой. Это Галочка догадалась открыть входную дверь, немного вечернего сумрака вползло в подъездную тьму.

Братченко и Евдокия Григорьевна, застывшие каждый по-своему в боевой позе, повернули головы к свету и уставились на силуэт Галочки.

- Витя, это не она...

- Я и сам уже понял, - расслабился Братчеико, отпуская старушку.

Та никак не могла вывернуть свою руку обратно, в человеческое положение, зло фыркала и извергала из себя проклятия. Братченко ринулся наверх. Галочка крикнула старушке:

- Идите сюда скорее!

Та заторопилась к выходу, но Галочка не дала ей выбежать.

- Держите дверь, нужно найти электрощит.

Свет в подъезде вспыхнул, старушка исчезла в проеме двери.

Братченко спустился быстро. Нет. Дверь вроде нетронута. Там, выше, на этажах лампочки горят. Но случайно или нет оказалась здесь старушка? Как она добралась-то так быстро с кладбища? Братченко отчалил на своей машине первым. Может, их две сестры-близняшки?

В квартире Эминых сначала никто не ответил, йотом открыл старик - Марк Макарович. Испуганный, он пропустил Братченко в квартиру. Тот обежал все комнаты, кухню и санузел: никого, кроме старика, в квартире не было.

Куда же делся стрелявший? Не померещилось же им все это!

Оставаться в подъезде было опасно. Поскольку жизнь Гали для Вити была дороже поимки преступника, он повел ее домой собственноручно.

Галочка все время оглядывалась и в конце концов опрометью побежала к своему подъезду.

Лифт распахнулся на ее лестничной клетке как раз тогда, когда дверь ее квартиры широко раскрылась от сквозняка и с грохотом захлопнулась.

Ошалевшие Витя и Галочка так и стояли, то ли отходя от грохота, то ли приходя в себя от самого факта распахнутой двери.

- Ты что, никогда дверь не запираешь? - осторожно спросил Братченко и вынул из кобуры пистолет.

Он поставил Галю в угол лестничной клетки, как старый фотограф, даже слегка приподнял ей подбородок. Потом отступил к двери и, вспомнив, что она закрыта, протянул к Гале руку, она должна была сама понять его жест. В своей ладони Братченко почувствовал шершавую лапу гамадрилы. Шутка. Нежную ручку возлюбленной.

Ключи зазвенели в его ладони, Братченко попытался всунуть пару ключей из связки в замок, потом понял, что эту заваруху надо кончать, тем более что ему надоело стоять на согнутых коленях с вытянутым вперед в одной руке пистолетом, и он по-русски долбанул ногой в дверь. Оказалось, так ласково, что не просто вырвал замок с мясом, а сорвал дверь с петель.

Галя из-за его спины трусливо пошутила:

- Может, зайдешь, чайку выпьешь?

Братченко, как учила его Серафимова, то есть подобно американским полицейским, пропрыгал всю квартиру, наставляя пистолет поочередно на себя в зеркале в прихожей, на себя в зеркале в комнате и на себя в зеркале в ванной. На кухне он направил пистолет на настоящего преступника, но его и там не оказалось. Это был маленький телевизор на холодильнике.

- Здесь кто-то был, - обреченно произнесла Галочка, садясь на кухонную табуретку, - что-то искали. Что все это значит? Мне грозит опасность?

- тоном леди, выбирающей в дорогом ресторане по карточкам дамских вин самое невероятное.

- У тебя нет оружия? - озабоченно спросил Братченко. - Для самообороны?

Галочка достала из сумочки пистолет. Маленькую дамскую короткостволку.

- Откуда? - ошарашешю посмотрел на нее Братченко.

- Из сумочки, - отшутилась Галя.

- Я серьезно, это не ты там, в подъезде?..

- И взлом в моей квартире я сама подстроила, - продолжила Галочка, - а теперь руки вверх.

Снимай джемпер, упаришься. И иди чинить дверь.

Я разогрею ужин. Пистолет муж подарил мне на свадьбу, разрешение имеется. И пустой он. Так, попугать...

СЧАСТЬЕ

Братчепко несло по волнам бурной реки. Он не мог ухватиться ни за один камень, ни за одну ветку. Вот сейчас ему надо бы действовать оперативнее, а он пошел чинить дверь. Что же он делает? Неужели такой трудный день был сегодня?

Ах да, ведь в него еще стреляли! Или в Галочку, или в Эмииу, но это неважно. Как неважно?! Это, кажется, как раз и есть то событие, после которого обычно вызывают милицию! Надо вызвать, тем более что он и сам... Братченко лежал на диване и сладко спал, когда Галочка вошла в комнату с подносом.

Через час он проснулся. Галочка сидела возле него на краешке софы. Витя посмотрел в окно.

На улице совсем стемнело.

- Который час? Меня же Серафима ищет!

Галочке не поправилась первая мысль мужчины, проснувшегося на ее софе.

- Тебе нужна Серафима или все-таки я?

Братчепко широко улыбнулся и потянулся, раздвигая руками пространство. Вспомнил про дверь.

Галочка помогала ему: подавала отвертки и молоток. Поддерживала дверь, когда Витя сажал ее на петли. Когда все было сделано, оказалось, что замок поврежден не сильно и, если выправить личинку, он заработает. Пока Братченко возился с замком, Галочка ушла в комнату. Через минуту он почувствовал на своем плече ее холодную руку.

- Витя, там опять... - шепнула Галочка, глядя на противоположную стену в комнате.

- Лицо? - переспросил Братченко ей в тон.

- Нет, не лицо. Там шорохи, брякнуло что-то.

У него там ванная, значит...

- Значит, помыться кто-то зашел, - пошутил Братченко. - У вас что, мыши?

- Нет, мышей нет, потравили и зацементировали.

- Значит, духи.

Братченко еще продолжал шутить, но уже шел в комнату, тихо прикрыв входную дверь, которую он наконец-то отремонтировал. За стенкой снова что-то звякнуло.

- Запрись, - только и услышала она, и Братчепко вылетел из квартиры.

"Если это опять бабка, - думал он на бегу, - я с ней что-нибудь сделаю, я над ней надругаюсь!"

Витя вбежал в соседний подъезд, там опять был выключен свет. На сей раз под ногами захрустело тонкое ламиочное стекло. Поколебавшись секунду, он выбрал пеший путь наверх, ибо звук движущегося лифта выдал бы его приближение.

На всех лестничных площадках царил мрак.

Братчепко то и дело натыкался на него, отодвигал в сторону и мчался дальше ввысь. Если бы на его пути возник отсутствующий лестничный пролет, он бы этого и не заметил. На верхней площадке он на ощупь отыскал дверь в квартиру Финка и попробовал пальцами, не откроется ли она. Дверь плавно отодвинулась, и Братчепко оказался лицом к лицу с опасностью.

Он шагнул в квартиру, изо всех сил тараща глаза. Нащупал выключатель. Свет больно ударил по глазам. В холле было пусто. Братченко выставил вперед пистолет и, прокашлявшись, спросил:

- Кто здесь? Выходи!

Ему никто не ответил. Зловещая тишина окутала всю квартиру, сквозь запертые евроокиа с улицы не проникал ни один звук. Братченко прикрыл входную дверь и на цыпочках, стараясь не скрипеть паркетом, прошел вперед, зажигая свет во всех комнатах: заглянул в спальню, в гостиную, в кладовую и на кухню. Везде было пусто.

И тогда он нажал на выключатель возле двери в ванную комнату, спрятался за дверной косяк и приоткрыл дверь.

...ИЛИ НЕТ

То, что увидел Братченко, могло бы вывести из строя даже Евдокию Григорьевну Эмину - фронтовичку и медработника.

Так получилось, что когда в двери образовалась щель, взгляд Братченко был устремлен скорее вверх, чем вниз. Именно на потолке лежал истекающий кровью человек и смотрел на Братченко мертвым взглядом. Голова его была неестественно вывернута, ноги поджаты, а руки - руки вцепились в потолок нужно же ему было както держаться. У Братченко закружилась голова.

Такого он еще не видел. Только через две минуты, все еще не решаясь войти в ванную - а вдруг он свалится на голову, - Братченко догадался, что убитый лишь отражается в зеркальном поголке ванной. И Братченко опустил взгляд.

На теплом кафельном полу, раскинув руки, лежал Юсицков. Это был он, тележурналист, ведущий острых передач цикла "Мир глазами убийцы", плавно превратившегося в цикл "Мир глазами убитого". С проломленным темечком лежал Юсицков на кафеле и смотрел на Братченко.

Витя понял, что и сам уже пару минут пялится на Юсицкова, сплюнул и пошел к Эминым - звонить Серафимовой.

ИСКОВОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ

В "Китайгородский"

межмуниципалъный суд

города Москвы

от гражданки Эминой

Лолы Закариевны

Я, Эмина Лола Закариевна, прописанная по адресу: улица Солянка, д. 345, кв. 38, имею мать Эмину Евдокию Григорьевну, 1924 года рождения. Моя мать ведет себя последние месяцы странно, она дает неадекватные комментарии происходящего, не понимает обращенных к ней вопросов, несвязно выражается. На прошлой неделе, на похоронах соседа, она схватила его за ноги, когда гроб уже поехал из зала в отделение кремирования, и сорвала похороны почтенного человека. Потом создала ситуацию, угрожающую здоровью людей, в подъезде собственного дома, меня выгнала из квартиры, сопровождая тумаки нецензурной бранью. Жизнь у нее была сложная, она инвалид второй группы по диабету, а тут еще убийство в соседней квартире человека, чьи похороны она потом сорвала. Она замкнулась в себе и ни с кем не разговаривает.

Прошу суд назначить психиатрический осмотр с целью признания моей матери недееспособной.

Л. 3. Эмина.

Лола положила ноги на письменный стол, стоявший у отца в комнате, и вырвала из его рук листок.

- Подпишешь? Твоя подпись нужна, ты вместе с ней проживаешь.

- Зачем? - плаксиво спросил Марк Макарович, качая головой. Он уже знал, что дочь пересилит его.

- Я объяснила тебе, - повышая голос, ответила Лола, - мне нужно прописать сюда мужа.

- Да какой он тебе муж? Ну, опомнись, что ты делаешь?

- Не суй свой нос, - отрезала дочь, - она сейчас вернется, и я прибью ее, ты этого хочешь?

Этого? Вон ножей полно на кухне!

Марка Макаровича начало потряхивать от этого разговора.

- Я сейчас встану и зарежу эту тварь, - снова расходилась дочь.

Ее черный низкий пучок расползся, глаза еще больше сузились, она исподлобья смотрела на отца, и он понимал, что в таком состоянии Лола может дойти и до резни. Мутный взгляд ее горел ненавистью.

- Она мне всю жизнь исковеркала, оба - никчемные создания, я из-за вас всего в жизни добиваюсь с такими усилиями! Хоть бы кто-нибудь подумал об этом! Вам это в голову никогда не приходило! Вы всю жизнь с боку на бок переваливались на диване да в потолок поплевывали, вам ничего не надо. А мне надо! И на этот раз будет так, как я сказала! Будет! Бери ручку, подписывай!

Старик заплакал и взял ручку.

- Не могу, что ты со мной делаешь?

- Все! Я иду за ножом! Когда она вернется, я разом покончу дело!

- Кому из вас психиатр нужен?

- Заткнись! Это вы меня сделали такой!

Лола заходилась, она уже не просто цедила слова, а кричала, не успевая сглатывать пену и слезы.

Марк Макарович вывел свою подпись на пустом листе бумаги.

- Что теперь?

- Теперь побегу к районному врачу, а недели через две, когда будет решение суда с согласием на освидетельствование, врач приедет сюда с бригадой. И попробуй только не открой дверь!

- А если нас не будет дома?

- А ты постарайся быть дома, не то я тебе башку снесу! И жену свою дома придержи, когда врач позвонит, что идет. А первым делом позвонишь мне, я буду присутствовать, чтобы ты не смог отказаться от своего заявления!

Лола выбежала из квартиры с добычей, и ей меньше всего в этот момент хотелось бы встретиться с матерью, потому что она боялась одновременно и ее и того, что она с ней делает.

ГЛАВА 4

ДОМ КОЛХОЗНИКА

Летели дни, крутясь проклятым роем.

Александр Блок

ОПОЗНАНИЕ

В это утро Серафимова встала поздно, всего десять минут оставалось до начала рабочего дня.

Но она не испугалась, не стала метаться по квартире, спокойно выпила кофе, оделась, сложила в сумочку косметику, чтобы накраситься на работе.

Вид у нее был отдохнувший, свежий.

Весь вчерашний день она провела в гостинице "Метрополь". Шеф отеля принял ее в своем кабинете и, как ей показалось, был приятно удивлен внешностью старшего следователя прокуратуры.

По каналам ФСБ Нестеров установил, что владелец фирмы "Dostal" Ганс Хоупек, пригласивший в начале апреля своего российского партнера в Карлсбад, отсуювовал в Чехии десять дней, летал в Россию. Узнать это удалось только два дня назад, когда, по сведениям пограничного контроля, он вернулся в Карлсбад. Вот почему Серафимова нагрянула в гостиницу: нужно было ускорить работу оперативников, которые третий раз просматривали журналы регистрации гостей, брони: никаких похожих фамилий не встречалось.

Карлсбадские коллеги прислали по факсу фотопортрет Хоуиека: такого человека на похоронах Финка не было. Устинов отпечатал три пленки фотографий - даже похожего на Хоупека субъекта на них не было. Не опознали его ни жители дома на Солянке, ни приватизаторы. Вот Серафимова и приехала в "Метрополь", чтобы провести опознание по фотографии среди обслуживающего персонала гостиницы.

Самое интересное из сведений, полученных от чешской полиции, было то, что Ганс Хоупек домой еще не вернулся, хотя российская виза его погашена, в Чехию же он прибыл без опозданий.

Получалось, что по дороге, уже по Карлсбадской дороге, или прямо в квартире его кто-то перехватил и похитил, и Серафимова вместе с Нестеровым из ФСБ даже догадывались - кто.

Устинов исследовал ботинки, снятые с покойного Финка в крематории, ровно неделю. Единственное, что ему удалось установить - это точный перевод слова "PRАНА" на подметке. Кровь на ботинках была прежняя финковская: выходило, что убийца преднамеренно или случайно заморочил следствию голову, сняв свои ботинки, забрызганные кровью жертвы, в спальне Финка и надев его чистые, может быть, даже стоявшие в коридоре.

Это могло означать, что Финк и Похвалова были на даче в поселке Буденновском поочередно, а убийца подстерегал жертву-приватизатора возле его дома. Но не знал, что в квартире уже имеется один труп. Очевидно, убийце Финка юже нужны были злополучные папки, которые он и раздобыл и которых через полчаса не нашли даже журналисты. А Виктор Степанович Похвалов просчитал ситуацию и вычислил Хоупека. Может быть, они даже встречались здесь в эти дни - до или после убийства Финка. Все это Серафимовой предстояло узнать сегодня.

"...да-а, пока такого рода папки за границей - российская политика и стабильность висят на волоске".

Но, впрочем, если на минуточку предположить, что ботинки пражской фирмы в России носил один только Ганс Хоупек, то все оставшееся время будешь думать, что сейчас этот самый Хоупек как раз в руках Похвалова, который улетел в Карлсбад две недели назад, в среду утром, преподав, как помнит внимательный читатель, помощнику следователя по особо важным делам, советнику юстиции Вите Братченко урок депутатской неприкосновенности.

Выходит, дней десять Похвалов просидел в "Империале" без толку.

Нестеров мог бы послать на его поиски Алтухова, который в его группе как раз занимался нашей преступностью за рубежом, но их задерживала таможня. Не в том смысле, что не давала им пересечь границу, а в том, что ею, таможней, то есть Даниловым, в свою очередь, расследовалось дело, которое вело прямо по головам преступников к следователю ФСБ Нестерову и к его делу о коррупции.

В довершение ко всему после убийства Юсицкова исчез Овечкин, улизнул от слежки. Сел в свою машину, выжал сцепление и исчез. И из всей братии, проходившей по делам о коррупции и об убийстве Финка и Похваловой, остались только Мошонко и старушка Эмина со своей милой семейкой.

Евдокия Григорьевна приходила к Серафимовой жаловаться на дочь. Она почуяла в следователышце власть и просила оградить ее от поползновений и провокаций этой незаконно рожденной ею отщепенки и иноземки. Серафимова сразу же после ночного визита в санаторий, где Витя подслушал разговор Овечкина и Юсицкова, установила слежку не только за ними, но и за Копытовым, так называемым зятем Эминой. Но могла ли Нонна Богдановна избавить несчастную женщину от собственной дочери?

"МЕТРОПОЛЬ"

- Мы отведем вам специальную комнату, рядом с вашими сотрудниками, на первом этаже, - предложил шеф отеля, - устраивайтесь, а служащие будут спускаться к вам по очереди. Тут как бы нам не устроить столпотворения, горничные должны находиться на своих рабочих местах...

- Нет, спасибо. Лучше я сама пройду по этажам. Дайте только провожатого, чтобы охватить все службы, которые соприкасаются в своей работе с постояльцами.

Серафимова вышла в шикарный, сияющий огнями и мрамором холл, вдохнула в себя парфюмированный воздух и пошла к лестнице, как шикующая беззаботная аристократка. За ней семенил маленький декоративный паж, которого ей дали в помощь.

- Вот, держите, - обернулась Серафимова и протянула ему свой длинный зонт, - пусть думают, что я нанимаю носильщика для своего зонта.

Они поднялись на второй этаж, где, как объяснил ее провожатый, самые дорогие апартаменты, в том числе и королевские.

- Нет, пожалуй, наш Ганс не король Карлсбада, хотя на этот счет мы запросов не давали, - сказала сама себе Серафимова.

Она наслаждалась мягкими шелковистыми коврами, которыми был устлан коридор. Навстречу ей из последнего, углового номера вышла горничная, молодая смуглая пугливая девушка.

- Can I help you? - спросила она учтиво.

- Можете, - ответила следователь, остановившись у зеркала, встроенного в колонну, чтобы поправить свою шляпку, - скажите, вот этот господин не был ли гостем отеля в этом месяце? - И она протянула девушке фотографию Ганса Хоупека.

Та смутилась еще больше, ибо для нее это была внештатная ситуация, поведению в которой ее не обучали.

- Видите ли, мы не даем сведений о наших клиентах, то есть гостях, промямлила она, едва глянув на фотографию, а потом сочувственно спросила: - Это, вероятно, ваш муж?

Серафимова внимательнейшим образом посмотрела на карточку: арийская европеизированная физиономия, светлые редеющие волосы зачесаны назад, на вид человек немолодой, не моложе пятидесяти пяти, верхняя челюсть слегка выдвинута вперед, как у макаки, глаза круглые, крупные, в целом тип приятный.

- Нет, немой, - Серафимова покачала головой и представилась. Клерк с зонтом кивком подтвердил данные красного удостоверения.

- Босс велел всячески содействовать, - сказал он снова, и только тогда девушка расслабилась.

- А я здесь всего вторые сутки работаю, с таким трудом устроилась...

Серафимова уже шла дальше по коридору. Но вдруг сработала интуиция. Та самая. Она ее почувствовала, как выброс адреналина в кровь. Остановилась и развернулась на каблуке, оставив черную вмятину от резиновой набойки на розовом ковре.

- Малышка! - позвала она горничную. - Постойте-ка! - И когда девушка обернулась, громко спросила: - Вы какие номера обслуживаете?

- Вот эти два, и этот, - показала горничная.

- А кто до вас здесь работал? Не знаете?

- Работала Инесса, ее перевели на пятый этаж.

- Это повышение или понижение? - спросила Серафимова у помощника и клерка Пети, старательно носившего за нею зонт.

- Смотря откуда смотреть, - не очень гладко, но в целом остроумно ответил Петя. - Вообщето понижение.

- Все у вас тут не по-русски, - пошутила Нонна Богдановна, поняв, что Петя заслуживает того, чтобы и с ним пошутили.

Инесса оказалась полненькой молодой женщиной с ямочками на блестящих, как яблочки, щеках, улыбчивой и ту году мной. Она не сразу поняла, зачем к ней пожаловала эта дама, больше похожая на бывшую фотомодель, чем на следователя прокуратуры. Но когда Петя начал кивать, до нее дошло, что следует посмотреть на фотографию, вспомнить, не видела ли она этого человека среди гостей или посетителей отеля, и результат воспоминаний озвучить.

Инесса хрустнула щечками, улыбаясь, раздавила их так, что ямочки переросли в глубокие складки, и кивнула.

- Конечно.

- Что конечно? - осторожно, дабы не спугнуть, спросила Серафимова.

- Конечно, я его видела. Он один жил полмесяца в апартаментах на втором этаже.

- В королевских?

- В люксе. Он еще шутил: гостю из Карлсбада положен королевский номер. Там тоже короли останавливаются. Мне этот помер, честно сказать, самой нравится больше.

- Пойдемте на второй, - предложила Серафимова и взяла Инессу под руку.

Номер был еще пуст. С часу дня он принадлежал алмазному магнату из Объединенных Арабских Эмиратов.

Петя сбегал вниз и взял ключ из рецепции.

Вернувшись, он сообщил Серафимовой, что на указанный период номер был забронирован господином Финком, гражданином России, по собственному заграничному паспорту. Поскольку запись в журнале произведена в английской транскрипции, оперативники не обратили внимание на буквы "Fink". Это был общий недосмотр. Номер освобожден четыре дня назад, но снимался московскими миллионерами, которые частенько ночуют в отеле со своими любовницами, арендуя номер на ночь, а платят как за двое суток.

Серафимова вошла в обставленный со вкусом в стиле модерн начала века просторный зал, широкие окна которого выходили на Большой театр. Прямо под окнами развевались яркие флаги различных государств. Интерьер был исполнен в коричнево-белых цветах, старинный полированный паркет, белые гардины, хрустальные люстры, кожаные диваны. Все было убрано, почти стерильная чистота. Серафимову провели в соседнюю комнату слева. Спальня была чуть поменьше гостиной, белая мебель и белая кровать напоминали интерьер спальни самого Финка.

- Вы не ошибаетесь, именно этот господии проживал здесь в первой декаде апреля?

- Да, - ответила Инесса.

- Он говорил по-русски?

- Очень плохо, но говорил. Вещей у него было мало. В номере зачастую только ночевал. Не шумел, не сорил, вещи не разбрасывал.

- Вас перевели два дня назад на пятый этаж.

Чем вы провинились? - неожиданно спросила Серафимова, оглянувшись на Инессу и в то же время тщательно обследуя содержимое стола, заглядывая под кровать, в углы за тумбой, обшаривая сверкающую белизной гостиничную ванную с приготовленными в углублении над огромной раковиной полотенцами, шампунем, гелем, туалетной водой, расческой, душевой шапочкой, пилкой для ногтей и другими атрибутами туалета, - и все это с надписью "Metropol". Инесса продвигалась за ней, словно собственные крылышки следователя.

- Этот чех тут ни при чем, - начала она, - это уже после него было. Позавчера отсюда съехал жилец и, уезжая, пожаловался администратору этажа, что нашел в прихожей, вон в той тумбе, в глубине чужие ботинки. Вы представляете? Он их оттуда выгреб и принес администраторше. Ему больше делать было нечего, а сам на одну ночь с б..., то есть с женщиной, поселился, а жене небось сказал, что в командировке, знаю я его... Он не первый раз этот номер снимает. Высокий такой, как жираф.

Серафимова уже вызвала Устинова в "Метрополь" и теперь только молила Бога, чтобы Инесса счистила из тумбы не всю грязь.

-- Вы не заметили в его багаже изменений в последние дни? - спросила она горничную. - Не стало больше чемоданов?

Инесса пожала плечиками, покачала головой.

Как с одной сумкой приехал господин, так и уехал, только пузырьки из ванной прихватил и письменные принадлежности из стола.

- А где эти злополучные ботинки, Инночка?

- Инесса, - поправила горничная. - Ботинки остались у администратора.

ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Пока приехавший Устинов пытался втиснуть себя в тумбочку, чтобы с помощью фонаря и скальпеля вырезать хоть одну микрочастицу, оставленную ботинками, Серафимова выяснила, что ботинки в целости и сохранности переданы в секцию забытых вещей и их можно будет взять, как только следователь заполнит в установленном порядке постановление о производстве выемки.

На следующий день Серафимова пришла на работу в приподнятом настроении. Во-первых, нарисовался главный подозреваемый в убийстве Финка. Во-вторых, посещения фешенебельных отелей вообще положительно влияют на настроение.

Гражданка Эмина Евдокия Григорьевна, вызванная на допрос в качестве главной свидетельницы по делу, заявила, что ботинки, оставленные в гостинице "Метрополь" предположительно Гансом Хоупеком, гражданином Чешской Республики, и представленные ей на опознание, принадлежали Адольфу Зиновьевичу Финку, ее соседу, убитому две педели назад в собственной квартире. Это подтвердила и экспертиза микрочастиц, оставшихся на подошвах ботинок и в тумбе для обуви в номере, где останавливался Ганс Хоупек.

На ботинках найдены следы крови А.З.Финка.

Через два дня следователь Управления по борьбе с экономическими преступлениями ФСБ Константин Константинович Алтухов должен был улетать в Карлсбад на поиски Хоупека и Похвалова при содействии чешской полиции для поимки и выдачи их российской стороне.

ЖУРНАЛЮГА

А пока Серафимова присоединилась к Братченко, руководившему слежкой за оператором и журналистом Копытовым из "Московского проходимца".

В бульварной и небульварной прессе начались публичные дуэли политиков, но не на шпагах, а на портфелях с компрометирующими материалами, коротко называемыми - компроматом. Кто кого больнее оглоушит. В одних газетах объясняли, почему Госдума хочет уничтожить Мошонко, в других - почему Главный государственный распорядитель копает под Госдуму. В статьях, помещенных в рубрике "скандалы", рассказывалось, что агония власти началась с выступления на заседании комиссии Госдумы депутата Русского (фамилия), в котором тот изложил факты, дискредитирующие Семена Мошонко. Выступление получило огромный резонанс и вызвало волну публикаций в прессе, посвященных личности Мошонки. В частности, говорилось о разбазаривании российских средств, переведенных на счета частных заграничных фирм, о незаконной торговле оружием, а кроме того, о личной причастности Главного государственного распорядителя к коммерческой деятельности.

Копылов жил с Лолой в Чертанове. На работу ездил кома хотел и куда хотел, ребя!ам из "Семерки" уже не хватало шлонов на бензин, чтобы успевать за объектом слежки. Два раза, еще до убийства Юсицкова, Копьпов ужинал в ресторане на Солянке с ним, начальником телепрограммы. Несколько раз он появлялся на квартире у членов съемочной группы Юсицкова. По оперативным данным, восемь из десяти членов группы прошли подготовку на базе Федеральной службы безопасности, настоящие спецы, а не журналисты.

ЗАЯВЛЕНИЯ

Участковому 652-го отделения милиции г.Москвы

Я, Эмина Лола Закариевна, проживающая совместно с матерью и отцом по адресу: Солянка, д.354, кв.38, довожу до вашего сведения, что у нас в квартире сложилась критическая обстановка и в любой момент может произойти непредсказуемый конфликт. Моя мать Эмина Евдокия Григорьевна препятствует проживанию на моей территории моего мужа, не пускает его в квартиру. Еще мне стало известно, что Эмина Е.Г.

вынесла из квартиры две большие сумки вещей в сторону церкви. Со мной она не общается и вообще ведет себя странно и властно: не дает ремонтировать комнату, запирает еду, ворует вещи.

Примите, пожалуйста, соответствующие меры.

Л.З.Эмина.

- Ну, написали? - спросил Федоров. - Ято вашу мамашу знаю, не думал, что она такая буйная. На вид не скажешь.

- А когда она спит зубами к стенке, вообще глаз не оторвать, божий одуванчик! - встрепенулась Лола, вертляво виляя худым задом, подскочила к участковому и протянула листок.

- Тяжело вам приходится, - посочувствовал Федоров, - что ж, пусть заявление пока лежит, я как-нибудь зайду, побеседую с ними. Х-эх, не соскучишься!

Марк Макарович, как и обещал дочери, на звонок психиатра ответил, что ждет и что решения своего не менял, будет дома завтра весь день.

Участковый позвонил, чтобы приструнить хулиганку-бабку. Не сразу понял, что у аппарата сама Евдокия Григорьевна. А когда та сообщила, что она и есть та самая Эмина, Федоров принял официальный тон и стал ругаться.

- Что у вас там творится? Мне на вас заявление поступило.

- Ничего не знаю, - ответила старушка, - неужели Лола до такой подлости дошла? Не могла же она, как свинья последняя...

- Не горячитесь, мамаша, поберегите здоровье. Как, кстати, насчет настоечки?..

В результате участковый вынес свой вердикт:

"считать Л.З.Эмипу алчной девкой, инспирировавшей всю эту провокацию", и постановил: "ответить на заявление, что он в этих делах не компетентен право иметь".

А Евдокия Григорьевна сама к Федорову зашла вечерком в участок, вместе с настойкой принесла еще и бутылку водки, и заявление.

Участковому 652-го отделения г.Москвы товарищу Федорову Я, Эмина Евдокия Григорьевна, 1924 года рождения, инвалид второй группы по диабету, участница ВОВ, пенсионерка, прошу тебя, Василии, оградить меня от нападок со стороны моей дочери Лолы. Я являюсь ответственной квартиросъемщицей и за счет меня мы квартплату в два раза меньше плотим. А никакого ее сожителя я на живплощадъ не пущу, потому что он мне подозрителен. Он у меня ключи от квартиры Финка своровал, которого убили, а думает я не заметила. А еще я с ним по политическим соображениям несогласная. И нестриженый он, словом, паразит на теле нашего общества. А дочь ему - как два сапога пара. Дочь в квартире со мною и не живет, и не приезжает, а хочет или со свету меня сжить, или признать полоумной. Она мне угрожала, что наймет рекетиров и меня изобьют. И смерти моей желает. Прошу призвать к порядку.

Е. Г. Эмина.

Этого заявления товарищ Федоров вообще не принял. Сказал, что это не их область - семейные дела. Водочку припрятал, настойку поставил под портрет Ельцина. Евдокия Григорьевна ушла, встретила кумушек у подъезда. Пожаловалась, распозорила дочь. Те сказали: надо идти к прокурору.

Полегчало на сердце у Евдокии Григорьевны.

Есть еще надежда на защиту от произвола. Решила за себя постоять. Раньше профкомы, парткомы, райкомы - никому с рук не сходило. Теперь прокурору факты передадим. Есть одна хорошая женщина. Позвонила она Серафимовой и позвала на помощь.

На этот раз следователь прокуратуры не отказала. Видно, война у этих Эминых, а ей еще старушка как единственный свидетель ой как пригодится в живом виде. Пообещала назавтра заехать к бабушке, выслушать ее историю.

ИГРОКИ

Этой ночью Братченко решил брать Копытова. Серафимова приехала к Вите на Новый Арбат, бывший Калининский проспект, где тот сидел в своих "жигулях", поставив их рядом с машиной Копытова. Сам Копытов упражнялся в "Метелице" на рулетке и автоматах. Денег у человека, видать, иемеряно.

Жорик Копытов после убийства Юсицкова бегал по городу как ужаленный, несколько раз совался к Овечкину, но Овечкина и след простыл.

Сегодня, пока Серафимова выясняла личность Ганса Хоупека и ездила в офис Овечкипа в универмаг "Европейский", чтобы опросить секретарей, Братчепко мотался по всему городу за оперативниками, а оперативники - за Копытовым.

Все, что было известно про прошлое Жорика, - это то, что ему двадцать девять лег, что он из Липецка, закончил журфак, потом был пресс-секретарем в каком-то управлении Министерства обороны, когда стало модно заводить пресс-секретарей, йотом продал все министерство с потрохами в конкурирующие газеты, сорвав неплохой куш, и был принят в команду Юсицкова, то есть затесался на телевидение. Живет в собственной квартире в Чертанове с Л.З.Эминой, которая на одиннадцать лет его старше и работает в "Московском проходимце". Жорик похотлив, с этим смирились все, кроме сожительницы, которая не только вылавливает его из борделей и казино, но и ездит за ним в командировки и, настигая при занятии развратными действиями, устраивает скандалы и разоблачения.

Сегодня Копытов ездил на Покровский рынок.

Там к машине подошел человек, подсел рядом с Копытовым, и они долго о чем-то разговаривали.

Рядом болтался непрестижный "жигуленок".

Все в нем было убого, кроме мощного, скрытого от посторонних глаз радиопрослушивающего устройства. Случайно в эфире "предметного пеленга телефонных разговоров" обнаружился голос сожительницы разыскиваемого "лифтера" Алеши Запоева - Даши Ату, но сам "лифтер" бесследно исчез и в квартире, о которой стало известно из того же перехвата, находящейся на Яузских воротах, больше не показывался. Голос принадлежал женщине, вероятно, страдающей мастопатией и воспалением щитовидки. Во всяком случае, дешифратор на основании некоторых психопатических тонов тембра голоса и предмета вещания выдал именно такое заключение. Голос читал:

Когда родители утопятся,

Детей на козлах будем сечь.

И огнь телесный поторопится

В моих стихах дыру прожечь...

...Человек, подсевший к Коиытову, оказался продавцом из палатки. Ближе к вечеру к нему подъехали еще два человека, чтобы закрывать точку и снимать кассу. Палатка торговала ношеными вещами, некоторые из них по описанию подходили под украденные вещи Финка. Торговцев решили до завтра не брать.

- Может, пойти внутрь? - спросил Братченко Серафимову, которую уже не было видно в прокуренном ею же салоне "жигуленка". - Как бы нам его не упустить.

- Валяй, - усмехнулась злостная курильщица и сообщила по рации в соседнюю машину, чтобы кто-нибудь из оперативников пошел с Братченко.

Но оба десантника от дверей казино вернулись с круглыми глазами.

- Там, это... двести рублей вход, - доложил Братчепко, - я думаю, нам беспокоиться нечего, от своей машины он никуда не денется.

После этой замечательной фразы Вити прошло четыре часа. В половине первого ночи Серафимова поймала машину и поехала спать. А Братчепко пошел к операм занимать деньги. На прощание, уже держа в руках двести рублей мелочью, он спросил Серафимову, не воспользоваться ли ему своим удостоверением, на что та ему ответила: мол, попробуй. Витя рванул к "Метелице".

Двери были заперты изнутри. Молодой парень во фраке выставил вперед ладони и, растопырив пальцы, развел руками, что означало: вход уже закрыт. Братченко достал удостоверение. Парень накинул на дверь цепочку и приоткрыл дверь.

- Пропусти, друг, у нас операция.

- Штурм? - поинтересовался парень.

- Нет, - Братченко представился и показал удостоверение.

- А на каком основании?

Витя долго вынимал из кармана прилипший к карману "Закон об оперативно-розыскной деятельности", слюнявил пальцы и искал, чтобы показать парню соответствующую ситуации статью.

- Вот туг мы проводим наблюдение за одним субъек гом.

Парень оказался культурным, закон РФ -- признал, Витю пропустил, но пожал плечами и сказал, чтобы тог держался подальше от столов, иначе его выбросят на улицу вместе с его законом.

И тут Витеньку оглушил звук музыки, шум игрового зала и голос азарта. Он решил во что бы то пи стало поймать Копытова. Долго бродил между столами, протискиваясь и проталкиваясь сквозь хороводы игроков, пока за одним из столов не увидел лохматого парня. Тот стоял с другой стороны стола довольно далеко в тени, в сигаретной завесе. А когда наклонился, чтобы поставить фишки, как раз попал в освещенный широким плоским плафоном круг.

Это был Копытов.

Братченко подошел ближе к столу. За эти пять секунд вокруг стола произошло какое-то движение, послышался короткий гул мужских голосов, кто-то быстро вышел из круга, и ряды сомкнулись. Братченко потерял объект наблюдения, подбежал к столу и спросил у бывших соседей Копытова, куда подевался лохматый парень.

Ему вспомнился анекдот, и он был в нем героем: "Забежал эдак в ресторан один клиент, так спешил, что успел лишь крикнуть: "Мне ничего не надо, только - счет".

- Везунчик? Схватил свою тюху баксов и рванул отседа, пока его не взяли на замету, - сообщил щербатый франт в красном пиджаке с платком на шее.

Внезапно Братченко почувствовал, что на миг оторвался от пола, руки его оказались за спиной и высоко вверху, даже стало больно. Еще через мгновение он уже очутился возле стеклянных входных дверей, причем, как ни старался, ему не удалось извернуться так, чтобы увидеть штангиста, который привел его в такое положение.

- Я же предупреждал, - улыбнулся парень на входе, снова растопыривая пальцы, - хочешь играть, плати за вход. А таких удостоверений, как

у тебя, лапу ля, я тебе скока хошь наштампую. Ты че, Римский Костикофф?

Братченко выбежал на улицу и крикнул своих. Пятеро человек выбежали из машин и рванули к "Метелице". Парень как раз выпускал когото из казино, дверь выбивать не пришлось.

- Вы что, обиделись, гражданин? - только и успел спросить паренек. Качки, вставшие в ряд на ступеньках в игровой зал, расступились при виде оружия.

Но Копытова в казино уже не было. Когда оперативники вышли на улицу, исчез и копытовский "мерседес".

ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИЕ

Серафимова сидела рядом с диваном, на котором лежала Евдокия Григорьевна. В окна бил яркий утренний свет, так что окна дрожали. Впрочем, дрожали они от проезжавших по Солянке троллейбусов, а также от проходивших под домом поездов метрополитена. Марк Макарович сидел на кухне, Серафимова заметила, что он находится в неимоверном напряжении, но решила, что это от переживаний за супругу. Евдокия Григорьевна слегла вчера вечером, подскочило давление.

- Что у вас произошло, Евдокия Григорьевпа? Чем я могу вам помочь?

Евдокия Григорьевна, вялая, словно уставшая и разморенная после полевых работ, повернула к пей голову. Волосы ее выбились из пучка и расползлись по подушке.

- Нет спасу, доктор, тьфу, оговорилась, Нонночка Богдановна, - Евдокия Григорьевна выдохнула, артистически выдвинув вперед нижнюю челюсть. - Вы понимаете, я не знаю, что ей от меня надо. Пишет на меня письма в милицию, как будто я проходимка какая-то, теперь дед утром мне заявляет, что сегодня приедет какой-то врач, со мной поговорить. Какой врач? Зачем? Я сама медик. Захочу вызову из своей поликлиники, мне другие врачи не нужны.

Серафимова начала понимать, зачем Лоле Закариевне Эминой потребовалось довести старушку до исступления. Она пошла на кухню и спросила совершенно отчаявшегося Марка Макаровича:

- А какого врача вы ждете, не психиатра часом?

Марк Макарович покраснел, на его белой майке проступил пот, и он закрыл лицо руками. Все стало ясно. Хотят освидетельствовать бабушку, чтобы ее показания судом были признаны недействительными. Далеко идущий маневр.

В двери провернулся замок. Черноволосая, поджарая Лола быстрым шагом вошла на кухню.

- А вы чего здесь?.. - она была возмущена присутствием следователя, набросилась на отца, не обращая внимания на Серафимову. - Это ты все подстроил, ну, смотри, вы у меня дождетесь, я своего добьюсь!

- Послушайте, милая, я здесь по приглашению вашей матери, Евдокии Григорьевны, а вы ведите себя потише, - прикрикнула Нонна Богдановна, - и объясните мне как следователю, ведущему дело, но которому ваша мама главный свидетель, а ваш сожитель - один из подозреваемых, что это за хиромантию вы выдумали с врачом?

Лола Закариевна качнула длинными ажурными сережками, дернула плечами, подняла бровь и фыркнула.

- Да ничего я вам объяснять не обязана. Вы здесь гость этой сумасшедшей старухи, так и идите к пей, а мне не указывайте, как я должна себя вести. И в наши семейные дела не лезьте, я ведь свои права и ваши обязанности знаю. А на освидетельствование есть определение судьи. Все по закону!

Серафимова ласково улыбнулась.

- Ну-пу, девочка, потягаемся, - сказала она и пошла к Евдокии Григорьевне.

- Только я вас умоляю, - воскликнула бедная старушка, сцепив ладошки, не подпускайте ее ко мне. Я ее боюсь. Она уже на меня лезла с кулаками. Требовала, чтобы я оформилась и убиралась в дом престарелых вместе с отцом.

Тут в дверь позвонили. Вход в квартиру был прямо напротив двери, ведущей в комнату Евдокии Григорьевны, и Серафимова увидела, как за рифленым стеклом, в коридоре замелькали два белых халата. Двери комнаты распахнулись, и высокая почтенная женщина в сопровождении медсестры остановилась на пороге. Евдокия Григорьевна попятилась, откинулась на подушки, потом села на диване и уставилась на врача. Нос ее покраснел, она в испуге захлопала ресницами.

Марк Макарович вышел на середину комнаты и, скрестив дальцы, попытался объяснить жене, что все это подстроила дочь и надо просто пройти через это.

Евдокия Григорьевна посмотрела на Серафимову. Та кивнула.

- Да, пожалуйста, доктор, проходите.

Хозяйка показала на стулья и приготовилась к беседе. Серафимова уселась на маленький пуфик в углу комнаты, представилась врачу, спросила, не помешает ли ее присутствие. Той разрешено было остаться. Лола стояла в дверях. Марк Макарович ушел на кухню.

- Евдокия Григорьевна, - начала врач, подвинув стул поближе к дивану, вы, наверное, понимаете, что беседа у пас с вами вынужденная.

Давайте относиться к этому как к простой формальности.

- Что ж, доктор, я понимаю, - обреченно согласилась Евдокия Григорьевна.

- Вот и прекрасно. Расскажите мне для начала о себе. О вашей жизни. Вы ведь прошли войну? Что же у вас с дочерыо-то не ладится?

- Потому что с самой Германии привыкла хвостом крутить, ей и дела до меня не было, - завелась Лола, - нагуляла и сбагрила бабке. А сама по гарнизонам...

- Что же ты такое говоришь? Постыдись! - взмолилась Евдокия Григорьевна. - Вы видите?

- А почему дочь-то на вас обижается? - врач мягко задавала наводящие вопросы, и вообще Серафимовой правилось, что она ведет себя корректно и учтиво. - Может, есть за что?

- Да не знаю, она всю жизнь обижается. Она ведь больная родилась, все детство болела.

- А ты в это время на Сахалин умотала с мужем, больного ребенка бросив, - вставила Лола.

Ее трясло, она часто дышала и с ненавистью смотрела на мать.

- Прошу вас не перебивать, - строго произнесла врач.

- Я же с мужем поехала, ему там гарнизон дали. Он к тому времени уже академию закончил, - оправдывалась Евдокия Григорьевна.

- А вы действительно к дочери холодно относились?

- Ну, как я могу? Она же моя дочь. И мать есть мать. Я ее в таких мучениях рожала! Сама чуть не умерла и ее не потеряла.

- Может быть, из-за трудных родов вы стали отчужденно к ней относиться?

- Да нет, доктор, - вздохнула Евдокия Григорьевна, - просто у нее с детства характер был еще тот!

- Неужели с раннего детства?

- Да, да.

- Но какой может быть характер у младенца, да еще и больного? подковырнула врач.

Лола даже вспыхнула:

- Вот именно, она меня за то, что я с инсультом родилась, и возненавидела!

- Так, я попрошу вас: или вы молчите, или вы погуляйте в соседней комнате, - заявила врач.

Врач была опрятна и стройна. На вид ей было лет сорок, но, может быть, и меньше. Она сидела, спрятав руки в карманы халата, чуть поодаль сидела медсестра. Евдокия Григорьевна давно уже плакала, сморкаясь в мятый платочек и утирая им лицо.

- Я ей ничего плохого не делала, доктор!

- И ничего хорошего! - крикнула Лола. И вдруг, заподозрив что-то, схватила телефонную трубку. Нонна Богдановна мягко отобрала ее из, пальцев Лолы и положила на рычаг.

Врач встала и прошлась по комнате. Серафимова почувствовала, что психиатру нужен свежий воздух. Они переглянулись и пошли на балкон.

- Ну, что? Кому помощь-то нужна? - многозначительно спросила следователь врача, закуривая сигарету.

- Вот именно! - многозначительно ответила та и тоже закурила.

Или Серафимовой показалось, или это та машина, тот "мерседес", который она видела вчера ночью возле "Метелицы". Машина подъехала к подъезду и притормозила. Серафимова пригнулась и отстранила от перил балкона врача. Осторожно посмотрела вниз.

Разыскиваемый Витей Братченко Копытов собственной персоной вылез из дверцы машины и вошел в подъезд. Серафимова бросилась в комнату, за ней врач, Любовь Петровна.

- Наберите номер, - попросила она неожиданную помощницу, протягивая свою визитную карточку. - А вы все выйдите на кухню. Марк Макарович, нет, Евдокия Григорьевна, подойдите к двери, и когда ваш любимый зять позвонит, откройте дверь и впустите его в квартиру. И сразу же бегите в конец коридора.

- Помилуйте, да зачем нам его впускать?

- Я вас от него избавлю, - ласково объяснила следователь, - лет на десять. - Вынула из сумочки пистолет и наручники и встала наготове.

- Набрала. Что дальше делать? - крикнула Любовь Петровна.

- Попросите Братченко, скажите, чтоб приехал.

Сообщите так: Копытов попался. - Серафимова заметила выглянувшую из кухни Лолу и обратилась к ней: - Пискнешь, подруга, определю в дурдом. И решения суда не понадобится.

Евдокия Григорьевна открыла дверь, за которой и притаилась Нонна Богдановна.

- Ну, что, бабуля? - хрипло спросил Копытов, остановившись на пороге. Ты уже перевозчика дожидаешься? Так это я и есть, старец Хароп.

Не успел он опустить на плечи зажмурившейся от страха старушки свои немытые руки, как на них тут же защелкнулись наручники. Так вот зажмурившись, Евдокия Григорьевна и выползла из смертельных объятий зятька.

Коиытов почувствовал на своем затылке дуло пистолета и послушно двинулся в комнату. Задержание состоялось.

- Че ж ты, стерва, не предупредила? Договорились же! - бросил он Лоле, с ненавистью зыркнув на нее.

- Так ведь мне не дали позвонить, - дрожащим голосом оправдывалась та.

Евдокия Григорьевна на радостях побежала на кухню ставить чайник. Лола Закариевна теперь сидела на диване рядом с Копытовым, и по ее виду можно было определить погоду: пасмурно и небо - в клеточку.

- Теперь на свои отношения с женщинами лет на десять ты сможешь положить конец, - сообщила Копытову Серафимова.

ЗАПАДНИЦА

Вот чего Серафимова не любила, просто не выносила! От этого не только мурашки по коже и гусиная кожа, но и волосы дыбом и передергивает. Она и сама-то этого никогда не делала, а других просто гнала от себя взашей, если видела, что кто-то держит в руках это дурацкое изобретение человечества. От этого вообще можно сойти с ума или вывернуться наизнанку.

- Ой, уберите, уберите, у меня аллергия на пилочки! - содрогнулась она всем телом, увидев, как секретарша Овечкина уже заносит над своим коготком это орудие инквизиции.

Девушка почему-то обиделась, но пилочку убрала.

- Вообще-то у меня ноготь заострился, - вульгарно проговорила она, растягивая слова, - что же мне теперь, чулки рвать и все вааще задевать тут?..

Серафимова не выдержала этот тягучий провинциальный выговор и, выхватив из стакана с письменными принадлежностями ножницы, протянула секретарше: Острижешь сама или помочь?

Девушка оторопело "вылупилась" на следовательницу.

- Когда вы последний раз видели своего начальника Овечкина?

- Валеру? - переспросила секретарша. - Да вы ж уже спрашивали.

- Ну, ничего. Для любителей детективного жанра повторите еще разок.

- Ну, во вторник, пять дней назад.

- Он не звонил за эти дни?

- Нет, конечно.

- Он взял с собой какие-нибудь документы, письма, бумаги, готовился заранее к отъезду?

- Нет, за день предупредил, что уезжает в командировку, взял что-то, созвонился с кем-то и уехал.

- С кем созвонился?

- А я знаю - с кем... Он мне не докладывал...

- Разве не вы соединяли его с нужными абонентами?

- С кем? Да что он, маленький, номер набрать сам не может? Я с этим новым аппаратом никак не разберусь. Это ж целая телефонная станция, он, ио-моему, только кофе не заваривает, остальное все делает сам...

- Кофе не заваривают, кофе варят, - поправила Серафимова.

- Да? А...

- Так куда же он поехал?

Девушка окончательно сползла на копчик и теперь почти лежала в своем кресле, пытаясь откусить ноготь зубами. Личиком она удалась в Фернанделя, фигурка тоже ничего, если свет выключить, но что Серафимовой до ее фигурки, когда у девушки проблемы с головой.

- Он поехал в Россию, - заявила она.

- А мы где? - решила узнать Серафимова.

- А мы в универмаге "Европейский", значит, в Европе.

- А! Вы в этом смысле! - одобрила Серафимова. - Вы, вероятно, западница.

- Я не задница! - обиделась секретарша и отняла у Серафимовой чашку с кофе. - Больше ничего не знаю.

- Это я заметила, - следователь вздохнула и удалилась, подумав, что такая вот секретарша - маленькая модель страны, где путают Полторанина с полтергейстом, ГКЧП с Госкомпечати, принимают в Союз писателей Коржакова, а Пастернака, наоборот, исключают, считают, что слово "обсерватория" происходит от слова "обосраться", и не могут себе представить, что Space и Спас - в сути своей однокоренные слова.

ГЛАВА 5

ТАМОЖНЯ ПАСЕТ ДОБРО

Лучше один раз с утра вымыть яйца, чем потом целый день мыть руки.

Игорь Волошин

ПОГОНЯ

Одиннадцать грузовых фур уже неделю стояли-постаивали в совхозе "Звероящер". Оперативники совместно с ребятами из 10-го спецбатальона ГИБДД под руководством В.Н.Лещева, которые сперва вели фуры, тоже задержались в совхозе, связались с Даниловым под вечер, когда тот уже собирался уходить домой. Лед тронулся.

Две легковушки, которые сопровождали колонну от Белгорода в качестве представителей отправителя, выехали из совхоза в сторону Чулково. Данилов прихватил со стола газету "Сваха"

и поехал на пост БДД, подняв по боевой тревоге свой отряд. Яровой из ФСБ отбыл в Москву.

Данилов оказался с экипажем быстрого реагирования Одинцовской таможни на посту БДД раньше всех. "Вот теперь ожидание будет не напрасным", подумал Данилов.

- Ребята, пасем джип зеленого цвета и белую "девятку", новенькую, без номеров, - сообщил своим Данилов, - Ваня, пойди попроси гибедедешников проверить "девяточку", ну документы и все такое... Если, конечно, найдут повод проверить и джип, - флаг им в руки.

Ваня побежал в помещение поста.

В это время на горизонте со стороны границы показались две похожие машинки. В скором времени из-за холма вынырнула еще одна. "Наружка Белгородского УОП", - сообразил Данилов.

- Юрий Алексеевич, смотрите, - Ваня подбежал, показывая на шоссе в сторону Москвы.

- Пусто, - Данилов еще ничего не видел.

Трасса уходила прямой линией далеко к горизонту, ровной просекой по обеим сторонам ее стеной стоял лес.

- Красная машина едет, чует мое сердце, на стрелку...

- Да подожди, туда смотри, - Данилов показал на приближающиеся джип и белую "девятку". Джип проехал мимо поста, но, увидев, что "девятку" тормозят, тоже замедлил ход.

Данилов молил Бога, чтобы инспектор нашел, к чему прицениться, не выпустил ребят на основную трассу. Сам подошел к инспектору, заглянул в водительское удостоверение. Удостоверение было выдано на имя Андреева. Рядом с водителем сидел еще один мужчина, улыбаясь острой улыбкой, глаз его одновременно следил за дорогой, за джипом, за машинами оперативников.

- Вот на пару купили, везем в Москву, будем оформлять там, - шпарил белобрысый Андреев, как понял Данилов, обыкновенный перегонщик, нанятый своим спутником.

Гибедедешиик отдал права Андрееву. На глазах Данилова "девятка" тронулась с места и пристроилась в хвост джипу. Только тогда к посту приблизилась машина, ведущая оперативное наблюдение за колонной. Поняв, что задержать легковушки не удалось, белгородские оперативники, не останавливаясь возле поста, помчались за беглецами.

Случайно Данилов бросил взгляд вправо и увидел, что со стороны Москвы к ним на огромной скорости несется ярко-красная "Ауди" с какойто толстой физиономией за рулем. Эту круглую физиономию уже можно рассматривать, и едет она не куда-нибудь, а прямо на таран белгородской "Волги".

- Что ж он делает, гад?! - заорал Данилов, выругался и побежал в сторону потенциального столкновения. - Ты смотри, а?

Джип и "девятка" быстро взяли вправо и скатились на обочину. "Волга" тоже успела перестроиться и увильнула от ехавшей ей в лоб по встречной полосе "Ауди". Водитель красной машины заржал, проезжая мимо Данилова, прямо напротив поста БДД развернулся и, доехав до своих, остановился. Потом он вышел из машины, бросив взгляд на стоявшего вдалеке, метрах в трехстах, Данилова. Тот еще сдерживал ребят, но когда они увидели, что инспектор БДД понесся к "Ауди", ухватили его, остановили и понеслись к машинам сами. В это время водитель "Ауди" уже успел перемолвиться словом с Андреевым, его пассажиром и водителем джипа.

Данилов стоял на месте как вкопанный, наблюдал картину: толстый передавал что-то перегонщикам, те отдавали ему пакеты, тоже чем-то набитые. Не успела бригада Данилова добежать до "Ауди", как та сорвалась с места и укатила с толстомордым в сторону Москвы.

- Передайте на следующий пост, чтобы задержали, - крикнул Юрий Алексеевич гибедедешникам и сел в машину. Джип и "девятка" развернулись и поехали обратно в совхоз. Ночь Данилов провел на шоссе. Белгородцы, уже явно обнаружившие себя, выходили из машины знакомиться.

Фуры решили задерживать совместно при следующем перегоне. Слишком много было проколов.

- Нас вычислили еще возле "Звероящера", - объяснял белгородский паружник, - в джипе едет сам Еропкин. Он у лих главный в колонне.

Точно, эта "аудюшка" нас на таран брала, скажи, Валер? Они ведь нас уже прощупывали. Кружились возле нашей машины в кемпингах под Орлом.

- А у пас ни оружия, ничего! - почти крикпул Валера, - Посмотрите, на кого мы похожи...

- На шахтеров, - устало заключил Данилов, - и я вместе с вами, все копаю, копаю, а чего копаю?..

- У нас даже связи не было: батарейки сели у радиостанции еще в Курске.

Данилов побаловал ребят чайком из термоса и бутербродами, прихваченными в кафе по пути на перехват джипа и "девятки".

- Вызываю СОБР в полном составе. Сколько там фур теперь?

- Осталось три фуры, со спиртным и сигаретами. Остальные осели в Белгороде пока. Уже в третий раз вернулись.

Данилов кинул к заднему стеклу газету "Сваха", над которой ел бутерброд, и сделал запрос по рации в Одинцово. Ребята из Белгорода, Валера и Харитон, поехали в совхоз.

Ночью деревня Чулково была окружена и захвачена десантом собровцев в чулках на голове и с автоматами наготове. Деревня сдалась без боя.

На бронетранспортере, который въехал на единственную широкую улицу Чулково, был установлен мощный прожектор. Люди просыпались и выбегали из домов, решив спросонья, что наступил конец света или, наоборот, в их-то как раз деревне и случилось второе пришествие.

Но вместо Богоявления выбегавшие на улицу в ночнушках и подштанниках видели ужасную черную тарахтелку в облике огромного колорадского жука, ползущего прямо на них. Вдобавок ко всему с другого конца деревни заехали две машины БДД и начали звуковую атаку. Сирена этих машин, переключаемая на какие-то специальные клацающие звуки, била по ушам и на несколько минут вырубала человеческое чулковское сознание. В конце деревни, на повороте к продмагу бронетранспортер наконец-то увидел джип и белеющую в прожекторном огне "девятку". Собровцы, бежавшие следом за бронетранспортером, окружили обе машины, обнаружив, что все искомые граждане не расфасованы по деревенским домам, а снят на свежем воздухе в своих мобилях.

К этому времени и орущие бедедешные машины подкатили к точке, но и это не произвело на спящих никакого впечатления. Еропкин в джипе даже улыбался во сне.

- У ты, маленький! - умиленно произнес высоченный собровец и, просунув руку в приоткрытое окошко джипа, открыл дверцу.

Еропкин не проснулся и тогда, когда его выволокли на землю. Вяло опадая, он то и дело пружинил конечностями и складывался, как испорченное кресло-кровать. Двоих из "девятки" тоже положили на землю. Началось кино под названием "никто не хотел просыпаться".

- Шорпулись они, что ли? - предположил присевший на корточках собровец.

- А ты что, сам не видишь? Наркота-а, - удовлетворенно ответил Данилов, руководивший операцией. - Теперь, ребята, двое этими телами занимаются, в машину их осторожненько соберите, а остальные за мной к току. Там эти фуры стоят.

Местные жители сказали.

Данилов вскочил на подножку БТРа и поскакал к току. Еще издали он увидел, как по темному полю, наперерез БТР, несется еще один джип, явно желая обогнать даниловского скакуна.

ДЕСАНТ

Фуры и фуровцы мирно спали на своих рабочих местах, встав рядком иод высокими липами, недалеко от территории совхозного тока. БТР и джип оказались рядом с ними одновременно. Данилов и его отряд десантировались вовремя, водители начали выскакивать из машин и выяснять, в чем дело. Чтобы проще было объяснять, собровцы собрали однородную кучу-малу из водителей на середине асфальтированной площадки и тихой холостой автоматной очередью попросили всех замолчать.

Из подкатившего джипа выкатился боец в камуфляжной форме, на вид годков эдак шестидесяти, подошел сначала к машине БДД, коюрая примчалась следом за БТР, о чем-то переговорил с водителем, как показалось Данилову, настойчиво показал ему свои документы.

- Капитан, что? - крикнул Данилов, контролировавший ситуацию.

В это время из джипа попытались выйти еще четверо мужиков "в пятнышко", но Данилов незаметно махнул кистью, его собровцы окружили джип и взяли дверцы под прицел.

- Дивизия Дзержинского, товарищ полковник, - крикнул гибедедешник из машины, - вот полковник Быструшкин, безопасность.

- Это как же вас из Балашихи занесло? - усмехнулся, подходя, Юрий Алексеевич. - Any, ребята, всех в каталажку, до выяснения.

Круглый полковник пошел материть Данилова по-черному, но степной ночной ветер унес нецензурные слова вдаль...

ВЕРЕВОЧКА

Серафимова и Братчеико приехали к рынку с опозданием. Оперативный сотрудник подошел к машине и наклонился над открытым окошком.

- Они на месте. Считают деньги и болтают.

К ним уже подходил наш человек, с проверкой оплаты места торговли.

- Разве у них не своя палатка? - удивилась Серафимова.

- Нет, арендуют место. Но по документам не они сами, а универмаг "Европейский".

- Интересно.

Всю ночь она допрашивала Копытова. Первым делом протянула ему веревку, маленькую крученую бечевочку.

- А мыло? - усмехнулся Копытов.

- Завяжи, пожалуйста, хвост, смотретьнатебя страшно.

- Вам бывает страшно?

- Нет, - ответила следователь, - у меня этот орган, которым боятся, атрофирован.

- А вот мне страшно, - ни с того ни с сего закричал Жорик, - мне страшно! Юсицкова-то кто убил? За мной кто по пятам ездил по всей Москве? Куда вы смотрите?

- Да кому ты нужен! - махнула рукой Серафимова. - Мы за тобой вели наблюдение. Кстати, а куда ты из "Метелицы" смотался?

- На рынок. Деньги отвозить. Я же теперь за палатку отвечаю. Думаете, на зарплату корреспондента можно прожить?

- А телевидение разве не кормит?

- Накрылось телевидение медным тазом!

С самого момента задержания Копытов был подавлен. Евдокия Григорьевна пожала руку следователю и расцеловала на прощание, когда Братчеико вывел зятька на лестницу. На Лолу наручники надевать не стали, но задержали для допроса и очной ставки. Теперь Серафимова чувствовала, что Копытов действительно сильно напуган, и не арестом, а убийством Юсицкова.

- Ты сейчас произнес странную фразу: "А кто Юсицкова-то убил?" Ты так это сказал, Жора, как будто про убийство Похваловой и Финка тебе все известно. Да?

- Тут дураку попятно. Похвалов же их и прикончил. Он уже устраивал однажды Финку сцену ревности. Мне бабка рассказывала.

- За "дурака" спасибо, - кивнула Серафимова, - а кто придумал эту затею с психиатром, ты?

- Не я, не я, -- стал отмахиваться Копытов, - Юсицков приказал.

- Но его же убили. Зачем выполнять столь безнравственное задание, когда заказчика уже нет?

Самому идея понравилась?

Нонна Богдановна сидела и раскачивалась на с гуле в комнате для допросов, где не было окон, горела тусклая лампочка, а стены были выкрашены синей краской до половины стены. Выше шла побелка и паутина. Она начинала понимать: должна была существовать конкретная причина, чтобы грабители решили обезвредить Эмину, выходит, старушка знала что-то такое, о чем даже и сама не подозревала.

- Расскажите но порядку, как прошел у вас день убийства Финка.

- Я уже говорил: весь день сидел в Департаменте распорядителя, снимал Юсицкова, тот брал интервью у Мошонки. Мошонко бушевал. Потом поехал домой. Больше не выходил. Жена подтвердит.

Серафимова потерла руки, засмеялась, тряхнула седой челкой.

- Ну, попался же ты, Жорик, ну глупо же так попадаться! У тебя что, склероз? Ведь ты же меня в подъезде на Солянке напугал, помнишь? Тебя все видели, ты в первых рядах был. И даже мне кое-что про радиоперехват поведал.

Копытов опустил голову и закрыл глаза.

- Ты не учел только одного, что я проверю все репортерские машины, которые к дому подъезжали. Аппаратурой радиоперехвата снабжена только одна машина: съемочной группы "Мир глазами убийцы". Та, в которой ты торчал возле дома, Жорик.

Серафимовой надоела эта комната. В конце концов, ей могут звонить по рабочему номеру, а она сидит в этих катакомбах. Она решила забрать Копытова с собой, тем более что здесь не положено вести допросы в ночное время. Она пригласила конвой и попросила препроводить Коиытова в ее кабинет.

В кабинете было полегче дышать, да и Братченко еще не ушел домой. Дописывал протокол задержания Копытова. И постановление о задержании продавцов Покровского рынка на завтра.

- А, Копытов, - улыбнулся Братченко, - ты уже рассказал, как побывал к квартире убитого Финка по заданию Юсицкова?

Копытов встрепенулся и заскулил.

- Я знал, что она притворялась! - тихо простонал он. - Ведьма.

- Притворялась, притворялась, - поддержала Серафимова, еще не зная, о чем идет речь. - Чем вы ее напичкали?

- Ничем, мы к антенне подключились, дали пару радиоустановок, незаметные сигналы, совершенно безвредные!

- А что было потом? Нарисуй нам картинку, чтобы мы тебя долго тут не держали.

- Вообще-то лучше тут, чем в камере, - заметил Копытов. - Я позвонил в дверь уже после ее звонка в милицию. Мы как раз к Финку приехали, чтобы квартиру обыскать.

- Что конкретно вам было нужно?

Копытов исподлобья посмотрел на следователя, она помогла ему:

- Портфели? Папки? Бумаги? Какие документы вас интересовали?

- Ну, те самые, про которые Мошонко разорялся. Едигей, ну Юсицков, он нам ничего не объяснил, только велел дом обезопасить, а если Финк там, то и его заморозить, и поискать папки с письмами Торгового агентства. Мы едем на Солянку, а милиция уже отряд снаряжает. Мы связались с Юсицковым, он в бане сидел, с нами на связи.

- Оригинально. Дальше.

- Юсицков велел гнать и опередить вас. Вот мы и зашли, увидели все своими глазами. Мы про Похвалову тогда еще не знали, бабка-то ведь ее не обнаружила.

- Когда подъезжали к дому, ничего подозрительного не видели?

- Так вы мне верите? - просиял Копытов.

- Вообще-то нет, но пока все правильно излагаешь, валяй дальше, Серафимова отхлебнула из чашки крепкий лимонный чай и закусила печеньем. Видели или нет?

- Нет, ничего. Машина Финка стояла на месте. У нас было мало времени на то, чтобы осмотреться. Двое на крышу полезли, подключили датчики, бабульки как раз сериалы смотрели.

У Серафимовой раздулись ноздри. Эксперименты над людьми! Собаки, что творят!

- А что это за сигналы? Звуковые, знаковые, волны, что?

- Да нет, если бы мы катушку в студии ставили, можно было бы вмонтировать письменную команду на каждом там, скажем, сто сороковом кадре, а с крыши только пеленг такой, экран телевизора начинает излучать в двести раз большее магнитное излучение, и никто от телевизора взгляда отвести не может. А Григорьевну я естественным контактом отключил.

- Поподробнее, - Серафимова проверила, не закончилась ли пленка на катушечном магнитофоне.

Копытов попросил воды, сигаретку и дом на Лазурном берегу. Нонна Богдановна разрешила изложить просьбу в письменном виде на имя Жака Ширака. Шутка.

- А попить?

- Обязательно, просите всё. - Она кивнула.

- Итак, мы слушаем.

- Я позвонил, она открыла, я прошел в комнату, Макарыч спит. Нас в лагере учили, вот здесь, где соли откладываются на шестом позвонке, есть точка, на нее нажимаешь, и человек становится управляемым... Хотите покажу?

Братченко вскочил и нажал Копытову на загривок ребром ладони.

- Так?

- За что? - простонал Копытов. - Я правда точку знаю.

- Короче - дело к ночи! - попросила Серафимова.

- Она мне ключи от квартиры Финка дала.

Дверь-то у него захлопнулась... Сама провела, сама показала, где деньги лежат. А мне жутковато чтото стало, она ж как робот смотрела мимо, я ее отвел обратно, пока ребята папки искали.

- И вещи забирали, - добавила Серафимова, - вещи тоже Юсицкову отдали? Неужели он...

Копытов замотал головой, с волос его слетела веревочка, космы растрепались, как у шамана. Серафимова поморщилась. Хотя она и не испытывала особой брезгливости к Жорику, потому что вообще любила людей творческих профессий, но обида от грязных статеек в газетах сейчас сконцентрировалась в ней и готова была прорваться на представителя "желтой" прессы, да еще и бандита.

- Вещи все в палатке на Покровском?

- Нет, часть у ребят на квартире на "Южной".

- Что вы увидели в квартире, когда вошли?

- Мы ничего, кроме шкафов, не трогали. Перчатки не снимали, маски тоже. А вот обувь на пороге сняли.

- Сколько вас было?

- Десять человек на двух машинах.

Серафимова и Братченко переглянулись: ничего себе орава! Весь дом, наверное, содрогался от их налета. Вот почему видимых следов шайки в квартире не обнаружено - они снимали обувь.

Копытов сыпал информацией, как песочные часы. Уже за полночь он стал кемарить, при этом произнося слова, из чего Серафимова поняла, что его речевой аппарат существует отдельно от головного мозга, это ее в журналисте не удивило.

- И последний на сегодня вопрос, - наконец произнесла она, - зачем вы топор из головы Финка вынули? Пошутили?

- Да нет, Вован Еропкин сказал, что на топорике пальчики могут быть, мол, есть шанс найти убийцу, забравшего папки. Велел, чтобы мы аккуратно завернули топор в целлофан и отдали Юсицкову.

- Так были пальцы? - нагнувшись и вцепившись в столешницу, спросила Серафимова.

- Я не успел узнать. И никто не успел, Юсицков анализы сделал и топорик в речке утопил, а самого его у-бра...

ПРЕДСКАЗАНИЕ

Операция по захвату торговцев краденым начиналась. Поеживаясь, Нонна Богдановна вышла из машины. Утренний воздух был еще свеж, а домой Серафимова сегодня так и не попала. Позвонил Михаил Иванович Буянов, полночный разговор с ним по служебному телефону продлился до первых петухов.

- Я звоню тебе домой, никто не отвечает. Поскольку я тебя лечу, решил, что телефон разбить о стену ты не могла, не твоя симптоматика. Значит, решил я, или тебя убили, или ты на службе. Вот звоню. Так тебя не убили?

- Мишенька, на ночь-то глядя такие шутки!

- Что у тебя там происходит? Я сегодня с тобой работал...

Когда Буянов говорил, что он работал с кем-то из пациентов, это значило, что он действительно работал. Даже если пациент находился в этот момент на Мадагаскаре. Биополярная субстанция Михаила Ивановича проникла однажды даже в апартаменты президента США в Белом Доме, как раз в тот момент, когда Хилари гонялась со скалкой за Биллом. Пришлось поработать и с ними.

Вообще Буянов любил эдак попутешествовать.

Тибетские монахи признавали его равным среди равных, то есть не его, а его астральное тело. Надо заметить, тело у Буянова чем-то напоминало драмисторика Эдварда Радзинского, в общем, ничего выдающегося, кроме челюсти и подтяжек.

- Ну и как? - полюбопытствовала Серафимова, окончательно потеряв надежду на сон.

Она зевнула, а психиатр сказал ей, чтобы не беспокоилась по поводу завтрашней облавы, потому что, во-первых, он устроит так, чтобы она выспалась и за оставшиеся два-три часа, а во-вторых, никто от нее не уйдет с награбленным, это он тоже устроит.

- А как ты узнал про облаву? - уточнила Серафимова, уже знавшая, что Буянов снова придумает какую-нибудь байку о том, что он поймал машину, это оказалась машина Братченко и тот рассказал ему о планах следственного управления прокуратуры на год вперед.

Буянов всегда откровенно рассказывал Нонне Богдановне о том, как он добывает свои провидческие материалы, но потом оказывалось, что на самом деле с ним никто не встречался и никто ему ничего не говорил. Просто он очень стеснялся говорить о том, что умеет ясно видеть будущее - в смысле обладает ясновидением.

Вот и на сей раз Буянов сказал, что про облаву он узнал от ее начальника, Павла Гавриловича Шестеркина, прокурора Центрального округа, на какой-то презентации.

- Слушай, Нонночка, - Буянов вдруг снизил тон, - а тебя ведь ранят завтра, всерьез и надолго, так и знай.

- В... но... куда? - совсем по-дамски спросила она.

- В сердце, мой ангел, стрелой в самое сердце.

ОПЕРАЦИЯ

Группа оперативников уже рассредоточилась в искомом ряду, там, где в основном торговали зимней одеждой и обувью. Это был самый высокий ряд, палатки скорее походили на ангары, за которыми шел бетонированный забор рынка.

Выход из таких ангаров был только с фасада.

Сначала двое оперативников прошли вдоль ряда, ушли далеко в конец, передали по рации, что они на месте, в палатке сидят уже четверо человек, все мужчины. Потом трое онеров рассредоточились в непосредственной близи, якобы рассматривая товар на противоположном прилавке, затем к самой палатке подошли еще двое, повертели в руках мужское кожаное пальто, куртку-дубленку, тоже принадлежавшую Финку. Слева на высокой дверце ангара стояли на узеньких полочках разные сорта вин и сигарет, ниже аудио- и видеотехника под прозрачной пленкой.

Серафимова приближалась со стороны центрального входа быстрым решительным шагом. В полуметре от нее деловито вышагивал Братченко, засунув руки в карманы кожанки. У Вити было хорошее настроение: утром позвонила Галочка.

Сама. И не для чего-то, а просто так, чтобы пожелать доброго утра. Братченко был готов к подвигам. Вдруг за спиной его послышался нарастающий топот и шум чем-то обеспокоенных покупателей.

Неожиданно, когда до ангара оставалось пять шагов, Серафимова была зверски отброшена сильным толчком в сторону, на нее повалился Братченко, благо что упали они вдвоем, на прилавок с тряпьем.

- Так, сейчас меня ранят, но ты не обращай внимания, - предупредила она Виктора, памятуя о ночном пророчестве Буянова.

Мимо них пробежали двое мужчин с оружием в руках, прокричали в адрес народа, чтобы он разошелся. Он и разошелся: окрестные продавцы даже легли грудью на товар. Потом они крикнули шайке, которую шла арестовывать Серафимова, чтобы те повернулись лицом к стене и раздвинули ноги. Она же никогда не позволяла себе подобной пошлости. Это делал за нее Братченко.

Сейчас он решил, что вот-вот начнется перестрелка, и поверил своей Серафиме насчет ранения. Тем более что к окружившим ангар бравым хлопцам стремительно подбегали оперативники, и те и другие начинали отпихивать друг друга от торговцев, хватая за грудки. Торговцы изумленно наблюдали за происходящим, из-за занавески выглянул еще один парень, не понимая, что происходит.

Начиналась борьба.

Серафимова наконец сняла с себя Братченко и подбежала к "разборке". Кровь взыграла в ней, как горная речка, она выхватила у Виктора торчавший из бокового кармана носовой платок и бросила его на середину торговой площадки. Никто этого знака не понял, просто все мужчины посмотрели на нее, а она посмотрела на Братченко:

- Витя, ну нельзя же носовой платок доводить до такого срама! Господа, вы кто?

В этот момент взгляд ее столкнулся с голубыми глазами подошедшего усталой походкой брюнета, и Нонна Богдановна поняла, о чем говорил ей ночью психиатр.

ОТДЕЛЬНОЕ ПРОИЗВОДСТВО

- Как будем делить? - спросила она Юрия Алексеевича, как только ангар опломбировали двумя печатями: прокуратуры Центрального округа города Москвы и Одинцовской таможни.

Данилов за эту неделю действительно устал.

Задержанные фуры препровождены на таможенный склад, взяты образцы сигарет и бренди. Акцизные марки оказались поддельными, а груз по накладным вообще предназначен Казахстану. Но самое интересное, чем занимался последние двое суток Данилов, - это непрерывные допросы шестерых водителей фур.

Водители в один голос показали, что и впрямь думали, будто в Акмалу из Болгарии нужно ехать через Украину и Москву.

В кабинете Николая Константиновича Нестерова собрались три группы правоохранителей, в том числе и он сам со своей незаменимой помощницей Женечкой, рыжей зеленоглазой бестией, так и пышущей молодостью, и Алтуховым, полковником управления ФСБ по экономической безопасности. Алтухов, по словам Нестерова, был еще полиглотом и почетным членом Интерпола. Николай Констатинович задал уточняющий вопрос, так как был не очень-то знаком с таможенным правом:

- А для чего казахам наши акцизные марки?

- Вот и я говорю, - отозвался присутствующий тут же его старый приятель Данилов, с которым Нестеров работал еще в Туркмении в пору юности.

Данилов все время тер виски и глаза и, пользуясь этим, беззастенчиво разглядывал следователя прокуратуры. Ее тонкий профиль, горделивая осанка, поворот головы - все в ней поражало и щекотало нервы обессилевшего и, можно сказать, обезоруженного Данилова. Он продолжил доклад о своем пути на Покровский рынок.

- Водители - мужики чистые. Им что? Куда велят, туда и едут, тем более документы выправлены. За все хозяин отвечает. А в принципе они знали, что ни солярки, ни денег до Казахстана не хватит. Блуждали дней двадцать по русским губерниям. Остальные восемь фур, говорят, поехали в Москву. А белгородская наружка - на одной телеге - эти шесть фур упустила. Ну, не разорваться же им, в самом деле! Короче, мы на четвертый автокомбинат: "где ваши машины?" А там такой хохольчик директор выползает, глаз прищурил и заявляет: "Уважаемые товарищи таможня. Вернулись одни водители. Пешком".

Во-во, мы так же опешили. А оказалось, водители приползли на родной автокомбинат и рассказывают фантастическую историю. Красная "аудюшка", с которой у нас уже был инцидент, встретила их в Москве и припарковалась где-то в начале Ленинского проспекта. Там водителей пересадили в другую легковую машину и отвезли на квартиру в Чертаново. Мы потом туда съездили, ну, я вам скажу "малина" - пальчики оближешь! Такая роскошь, семикомнатная квартира

- из трех переделана, короче, весь этаж выкуплен. Но народу немного. Шмотками две комнаты завалены, аппаратура, как у отряда специального назначения, только не двадцатилетней давности, как у нас, а современная, оружие, автоматы, патроны, гранаты. Наши сигареты, но, конечно, не все.

Шесть фур в одну квартиру не уместить. Водителей там держали. Правда, достойно: кормили, поили, не били, не связывали. Только сторожили.

Все это - вот - за последние двое суток.

- А фуры нашли? Сами машины-то где? Выходит, кто-то кого-то обокрал на большой дороге?

Современные пираты.

- Нет, не похоже. Ведь и тут и на посту возле Чулково одна и та же красная "Ауди" командовала. Мы номер, конечно, проверили: машина принадлежит директору универмага "Европейский"

Валерию Васильевичу Овечкину. Сейчас вторая группа дежурит возле его дома, я жду сигнала, его самого пока нет.

- Это же мой, - не выдержала Серафимова,

- мой Овечкин! Он у меня прямо из-под носа ушел, после убийства Юсицкова, между прочим.

- Это наш Овечкин, - вздохнул Нестеров, - видно, сидеть господину сразу в трех местах!

- Как бы не на трех нарах, с его-то комплекцией и связями, - добавил Данилов, - мы тут взяли в совхозе первые три фуры, так сопровождающих троих чмошников на следующее утро велели отпустить. Под подписку. Кто-то сверху позвонил. А дело готовятся передать в Московскую транспортную прокуратуру. Обидно!

Серафимова понимающе кивнула и вспомнила про "лифтера" с неолитературной фамилией Запоев. Передали наблюдение за домом стиховщицы Даши Ату - любовницы подозреваемого в районе Таганки не кому иному, как Авокадову.

Что он может?.. Слушать ее откровения:

Я под тебя подсунула мочало,

Я от тебя не делала аборт.

И чтоб с тобой начать опять сначала,

Назначил меня женщиною черт.

Нонна Богдановна, не слушая галиматью, бросала сочные, как гранатовый сок, взгляды на Данилова, смотрела, а у самой мороз по коже пробегал, и в голове крутилась цветаевская строка:

"...как он красив, проклятый..." И невозможно было оторваться от этого лица.

Данилов успел еще поведать, как вышли на Торговое агентство, через которое осуществлялись закупки, и кто в болгарской фирме-грузоотправителе командовал, а также договорился с Нестеровым и Серафимовой, куда определить задержанных и арестованных. И тут его попросили к телефону.

Возвратившись, он обратился к Серафимовой и Братченко:

- Появился. Поедете? - Теперь он уже смотрел только на нее.

Не могла же она отказаться!

- Основания у нас достаточные, - забеспокоился Нестеров, хрустнув суставами, и сам же ответил: - Даже в переизбытке. Вперед. Алтухову в ночь лететь, а нам с Женечкой его провожать, так что вы уж там сами.

Нестерову действительно нужно было проводить Алтухова, времени на ЦУ оставалось в обрез: до отлета - три часа.

Тем более что Женечка была женой Алтухова.

ЖИТИЕ ТАМОЖЕННИКА

Отряд быстрого реагирования, отданный в распоряжение Данилова, работал на другом объекте.

Юрий Алексеевич попросил его подъехать к дому Овечкина, как только ребята освободятся. Вдобавок ко всему у Братченко машина не завелась. А поскольку на стоянке ФСБ Братченко оставлять машину отказался наотрез, ибо до сих пор дрожал от волнения, посещавшего его в этих стенах, Серафимова оставила его разбираться с аккумулятором. Даже настояла, чувствуя нарастающее волнение. Отпустив свою машину, она подсела к Данилову, и они вдвоем поехали на Разгуляй. У Данилова была включена рация, он сосредоточенно глядел на дорогу, был серьезен и скован.

- Давно в таможне? - спросила Серафимова. - Откуда вы?

- Коренной москвич, начинал после института в Комитете. Владею французским, итальянским, румынским. Учитывая опыт работы на границе и за границей, взяли в таможню.

- А семья?

- С женой разошлись два года назад.

- Другая женщина?

Данилов усмехнулся, бросил на нее внимательный взгляд:

- Да, похоже, совсем другая.

Они проехали на Покровку, и через десять минут впереди зазеленел Богоявленский собор. А вот и дом Мусина-Пушкина. Данилов проехал вперед, почти к самой Елоховке, свернул вправо возле сквера и съехал вниз по темному заросшему переулку.

- Мои провели разведку. Вот этот дом, окна на нас выходят. То бишь во двор.

- Я наручники в машине забыла, - спохватилась Серафимова, ей стало неловко за свою беспечность.

- Ничего, у меня тут есть в бардачке, вот, - Юрий Алексеевич перегнулся через нее, чтобы открыть крышку. - Только они малость барахлят, не открываются.

- Главное, чтобы закрылись, - улыбнулась она. - Холодно у вас. Печка не работает?

- Да, машинка десять лет назад свой гражданский долг выполнила, теперь сверх плана работает... А вот и мои ребята. Видите, бежевая "четверка"?

- Нам лучше вон на той площадке остановиться, - предложила Серафимова, - под деревьями.

Началось долгое, затянувшееся ожидание. Свет в окнах Овечкина не горел. Данилов принял решение прозвонить квартиру, набрал номер.

- Алло, - ответил женский голос.

Данилов отшвырнул от себя аппарат:

- Женщина.

- Что ж вы так на женщин-то реагируете? - воскликнула Серафимова испуганно. - Прямо как на тараканов. Женщину случайно не Дашенькой звали?.. У меня есть одна на учете, представляется - "из московской интеллигентной семьи", стихи пишет. Ну, насчет "интеллигентной", думаю, здесь ее кто-то обманул...