Космонавтами не рождаются

— Космонавтами не рождаются, это, конечно, так, — сказал однажды в беседе Герман Титов. — А вот путь к звездам у каждого свой.

Был свой путь к звездам и у космонавта-10.

В космос Павла Беляева привела истребительная авиация. В тот далекий уже теперь 1943 год, когда его приняли в военное летное училище, Павел ничего не знал о первых полетах Григория Бахчиванджи на реактивном истребителе, ставших к тому времени реальностью, не ведал он и о том, что сам приобщится к реактивной технике и станет космонавтом, о том, что наступит время стремительного взлета научной и технической мысли, время перехода к качественно новому этапу развития техники, использованию невиданных источников энергии. Очень немногим казалось это в тот год реальным. Ведь шла напряженная, тяжелая война, в развалинах лежали на западе страны города и села, заводы и фабрики…

3-я Сарапульская авиационная школа, куда был зачислен Павел Беляев, считалась школой первоначального обучения. Короткое ее название в курсантском просторечии звучало так — «первоначалка».

Здесь в течение года будущие летчики знакомились с учебными самолетами По-2 и УТ-2, изучали основы летного дела, выходили в первые полеты — сначала с инструкторами, а затем и самостоятельно. Здесь, в «первоначалке», получил Павел летную закваску. Пусть По-2 — самолет не больно могучий, но все-таки крылья и мотор есть. С него в свое время начинали многие прославленные асы. Были они и в самой школе, когда в ней учился Беляев.

Неизгладимый след оставил в сердце Павла один из них — старший лейтенант А. Гарсков, командир их авиационной эскадрильи, настоящий летчик. Подвижный, энергичный, с налитыми свинцом мускулами, влюбленный в небо, мастер с большой буквы. Заслужить похвалу такого человека было лестно. И Павел тянулся к своему комэску, прислушивался к каждому его слову. А слово его — закон. Если комэск говорил Беляеву «плохо», это значило, что надо совершенствоваться, потому что не постиг еще того, без чего летчиком стать нельзя.

Павла комэск выпустил в самостоятельный полет в марте. С аэродрома еще не сошел снег, он лежал утрамбованным, скрипучим пластом. Было холодно, и курсанты, ожидая своей очереди, грелись в каптерке. Но при каждом взлете или посадке выскакивали посмотреть на «почерк» товарища, чтобы по лицу старшего лейтенанта увидеть оценку полета.

Прошел почти год. Павел возмужал, освоился в небе, «почувствовал», по выражению комэска, машину — словом, научился летать. И пусть пока его воле подчинялись только учебные По-2 и УТ-2, но были они самолетами — ступеньками к летному мастерству.

По окончании авиационной «первоначалки» в личном деле курсанта Беляева появилась первая коротенькая характеристика: «Туго давался элемент взлета. Но когда усвоил, то навсегда прочно и точно. На ошибки реагирует быстро, исправляет точно. Может быть рекомендован для дальнейшего обучения». Так, скупыми, несколько резкими, но точными словами, характеризовал своего подчиненного младший лейтенант Журавлев.

Личное дело офицера… Как и тысячи других, аккуратно подшитое в папке из дерматина, под соответствующим регистрационным номером. Пролистаешь его — и вроде бы все узнаешь о человеке: когда родился, где учился, где проходил службу, когда и куда переводился, как характеризуется командованием. В нем указаны точные даты, номера приказов, подшиты разные документы, выписки, справки. Но это все-таки лишь немые бумаги, трудно заставить их «говорить». И все же личное дело хоть и скупо, но рассказывает о живом человеке.

Жарким летом 1944 года прибыл Павел Беляев в военное авиационное училище летчиков — в город Ейск Краснодарского края. В этой кузнице кадров морских летчиков он освоил боевые истребители — Яки, стал признанным пилотом.

Был в Ейском училище один истребитель дальнего действия — Як-9. Этот самолет, впервые появившийся в небе над пылающим Сталинградом, во многом превосходил вражеские самолеты подобного назначения. Он развивал скорость до 648 километров в час и без заправки мог лететь на расстояние до 2200 километров. Як-9, рожденный войной, созданный и построенный в самые короткие сроки, стал той самой универсальной машиной, которой так не хватало фронту: небольшая переделка — Як-9 разведчик, или бомбардировщик, или истребитель дальнего действия.

Неотразимое впечатление произвел этот самолет на курсанта Беляева во время первого «провоза». Легкое головокружение на «горке», в глазах темнеет, но на прямой все хорошо.

— Как самочувствие? — спрашивает инструктор.

— Хорошо! — без запинки отвечает Павел.

Разгон, ручки на себя, самолет носом дерется вверх — командир идет на «петлю».

Снова у Павла темнеет в глазах, тело вдавливается в сиденье, шелохнуться невозможно, руки как двухпудовые гири. И когда земля и небо поменялись местами, Павел снова услышал:

— Как себя чувствуете, курсант Беляев?

— Отлично, — отвечает курсант Беляев и на мгновение проваливается во мрак. Полная ясность в голове снова появляется на прямой. Но какая скорость! Какая маневренность! Какая мощь! А к перегрузкам, пусть даже шестикратным, можно и нужно привыкнуть.

И действительно, молодой организм быстро приспосабливается к жестким условиям полета. На втором, третьем «провозе» неприятные ощущения исчезали, но оставалось ни с чем не сравнимое ощущение власти над мощной стальной птицей, послушной рукам пилота.

16 июня 1945 года, когда страна уже ликовала победу над фашизмом, выпускник Ейского училища младший лейтенант Беляев получил первое в своей жизни назначение. В далекий край, к берегам Тихого океана, уезжал юноша в строгой форме морского офицера с отличительными знаками ВВС. В личном деле П. И. Беляева прибавилась еще одна характеристика: «Летает хорошо. Летное дело любит. Проходимые задачи усваивает легко. На земле и в воздухе энергичен, инициативен».

Прибывших на Дальний Восток молодых летчиков из Ейска поначалу переводили из части в часть, пока наконец не определилось их постоянное место службы.

Часть, в которую назначили Павла Ивановича Беляева, состояла в основном из «стариков», молодежи было мало.

Когда началась война с Японией, первыми в бой, в разведку отправились «старики». А молодых летчиков использовали больше на патрулировании, при несении нарядов на земле. Одним словом, под предлогом необходимости «войти в строй» их неизменно отодвигали на второй план.

А девятки истребителей то взлетали, уходя на задание, то садились на родном аэродроме, еще дыша жаром недавнего боя.

Павел терпеливо переживал «несправедливость», старался изо всех сил, выполняя любое задание командования.

И вот однажды на построении он услышал свою фамилию.

— Лейтенант Беляев назначается на боевой вылет в одиннадцать сорок в составе второй девятки, — отчеканил комэск.

Из числа немногих молодых летчиков такая честь выпала Павлу первому. В составе девятки ему предстояло прикрывать от японских истребителей наши бомбардировщики Пе-2.

Командир группы сопровождения собрал летчиков, поставил задачу. До старта оставалось около часа, и Беляев принялся скрупулезно проверять готовность своего самолета к вылету. Вместе с техником зарядил полный боекомплект, удостоверился в исправности рулей, в наличии горючего в баках.

В тот памятный вылет Павлу стрелять не пришлось. Японцы в бой не ввязались. Постреляв из пушек, они дали возможность нашим бомбардировщикам беспрепятственно выполнить боевое задание.

А на следующий день Япония капитулировала.

И наступила на земле тишина. Пришел праздник и на Дальний Восток. Все почувствовали себя немножко студентами, сдавшими последний экзамен, и начали задумываться: что же делать дальше?

— Летать! Совершенствовать технику! Охранять мирный труд советских людей! — говорилось на одном из комсомольских собраний авиационного полка.

И молодые летчики вместе со своими старшими товарищами стали совершенствовать свое мастерство, осваивать новую технику — в мирном небе во имя того, чтобы оно всегда оставалось мирным.

Через три года после войны полк получил новые самолеты — Ла-11. В то время он был самым скоростным и по многим другим показателям превосходил самолеты, находившиеся на вооружении в частях Советской Армии. В 1948 году одна из опытных реактивных машин авиаконструктора С. А. Лавочкина — Ла-176 — впервые в СССР достигла скорости звука. Это была хотя и маленькая, но еще одна ступенька на пути к освоению космоса.

Новые самолеты изучали на аэродромах. Учителями были техники и инженеры. Собирали машины сами летчики вместе с механиками и мотористами. Много времени уделял Беляев изучению учебных деталей, схем, узлов. И недаром: при сдаче зачетов он получил отличные оценки.

Один из сослуживцев П. И. Беляева тех лет, его друг Александр Рыбаков, вспоминает, как вникал Павел в малейшие детали, пытался до конца понять замысел конструктора и освоить все возможности, заложенные в машине.

Нередко, особенно при изучении топливной системы, дело доходило до жарких споров. Павел настойчиво доказывал свою точку зрения в том или ином вопросе, доказывал ее со свойственным ему терпеливым упрямством до тех пор, пока товарищи не убеждались, что он прав. В эрудиции в области авиации ему нельзя было отказать. Он был грамотным летчиком. И когда началось освоение нового самолета в воздухе, то и здесь Беляев стал одним из первых.


П. И. Беляев — летчик истребительной авиации. 1947 год.


Самостоятельно он вылетел на Лa-11 третьим в полку.

О летчике судят по мастерству взлета и посадки, а еще по точности поражения воздушных и наземных целей. Взлетал и садился Павел по струнке, легко и плавно. И автоматическое оружие самолета освоил быстро. Он нередко садился за расчеты, за построение маневров, изучал принцип устройства прицела. И в результате — глубокое понимание машины, ее характера. К нему часто обращались за помощью летчики звена, и благодаря помощи Павла его звено вскоре стало отстреливаться на учебных полигонах значительно успешнее, чем другие летчики.

В Приморье приходили зимы и весны. Ливни сменялись грозами, расцветала и вновь увядала природа. Годы прибавляли возраст, приносили опыт и зрелость.

Павел не был в обиде на свою судьбу. Она вела его нелегкими путями, но почти всегда приносила радость неизведанного.

В полку Беляева считали трудягой. За славой не гнался, летал уверенно. Техника в те годы менялась быстро, но он не отставал от нее. С одного самолета переходил на другой. С «Лавочкиных» пересел вскоре на МиГи.

Летчики знают, какой ценой достигается мастерство в пилотировании быстрокрылых машин. Полеты, полеты — почти каждый день. И каждый вылет чем-то отличается от других, в чем-то своеобразен. Но один из них был по самому суровому счету необычным — по сей день помнит о нем товарищ Павла Беляева, Александр Рыбаков.

…Начинались обычные полеты в зону. Прогноз погоды ничего плохого не предвещал. Но командир, стараясь исключить неожиданность, выпускал не все экипажи. Словно чего-то выжидал, поглядывая на небо, запрашивал почасовую метеосводку.

Капитан Беляев ушел на задание в сторону моря. Время от времени он прислушивался к разговорам в эфире. Его они конкретно не касались, и он не придавал им значения. Там, где он был, ярко светило солнце, внизу, под самолетом, блестела морская ширь. Задание свое выполнял неторопливо. «Время еще есть, зачем спешить». Так за работой Павел и не заметил изменения в погоде.

А она ухудшалась. Конкретного приказания на срочное возвращение летчик не получил. К аэродрому вышел, когда время выполнения задания истекло. Собирался, сделав необходимые маневры, выйти на полосу. Но полосы он не увидел. Самолет терял высоту, быстро проседая. До земли оставалось несколько десятков метров. Рядом ближний привод, это Павел видел, а вместо полосы сплошное молоко, серая мгла у фонаря. Решение пришло мгновенно: идти на второй круг.

Земля, которая как бы затаила дыхание, вдруг ожила.

— Садитесь с ходу, — раздалось в наушниках.

Павел понял: медлить нельзя. Времени для размышлений не оставалось. Прибавил газу, потянул ручку на себя и отвернул самолет в сторону, чтобы выстроить посадочный маневр. Про себя подумал: «Где же сопки? Как бы не зацепиться…»

Земля уже не могла его поправить. На КП стало необычно тихо. В такой обстановке советами особенно не поможешь. Решать все должен тот, кто в кабине самолета.

А в это время напряжение летчика было на самом высшем пределе. Он вспомнил все свои посадки, представил себе аэродром, окружающую его местность.

Остается примерно три секунды лета. Потом разворот, потом 16 секунд по прямой, потом…

Его жизнь была в его собственных руках. Павел ничего не видел вокруг: ни лощин, ни сопок, но все это рисовал в своем воображении. «Сейчас я иду по лощине, — напрягал летчик память, — обхожу сопку, здесь мне ничто не должно помешать, — только бы не ошибиться в расчетах…»

Павел то и дело поглядывал на стрелку секундомера. Часы в эти считанные минуты заменили ему почти все приборы и были в сочетании с высотомером единственным ориентиром.

Запотел фонарь. Павел одной рукой провел перед собой по стеклу — за ним все та же серая пелена и молочно-белое марево. Совсем побелели пальцы, сжимавшие скользкую ручку. Высота 180… 150… 120… Серая пелена вдруг поредела, разорвалась в какие-то неправдоподобные клочья, в редких прогалинах открылись красные огоньки слева и справа. Земля несется навстречу, и летчик спешит к земле, плавно опускаясь на нее. Самолет просел еще несколько раз, чиркнули колеса о бетон, дымок завихрился сзади, и покатилась машина по полосе. Все позади. Под ногами твердая земля.

Говорят, что больше всего любят землю летчики. Может быть, потому, что твердь ее дает новые силы для полетов. Может быть, поэтому и не стал у летчика Беляева этот вылет последним.

Генерал с несколькими рядами орденских планок и молодой капитан, сухощавый, с усталым лицом и мокрыми от пота, слипшимися на лбу волосами. Несколько секунд стояли они молча друг против друга. Беляев — навытяжку, генерал — вглядываясь в лицо капитана, словно узнавая его. «Винить его не в чем, — думал командир дивизии, — в воздухе в сложной обстановке он не растерялся, не струсил и сел на полосу дай бог каждому в хорошую летную погоду…»

— Молодец, Беляев. Посадка отличная. Спасибо за службу, не подвел.

Павел хотел было выпалить: «Служу Советскому Союзу, товарищ генерал!», но генерал опередил его, подошел вплотную и крепко сжал его влажную руку…

Семь новых самолетов освоил Павел Беляев на Дальнем Востоке. Все знал в совершенстве, пилотировал чисто, умел заставить машину «выложиться», «поднатужиться». И в такие минуты особенно остро испытывал радость от сознания осуществившейся мечты.


Когда появляется у человека мечта? У разных людей по-разному, говорят ученые, подчеркивая при этом реальность и возможность исполнения ее в нашем советском обществе. Мечта, не облеченная еще зримыми формами и содержанием, бродит в голове почти у каждого в годы детства и отрочества. Бродит неосознанно и относится скорее к области детской фантазии, чем к чему-то реальному. Мечта может появиться и в юношески зрелом возрасте, и в двадцать пять, и в тридцать, и в сорок лет. Все зависит от человека, от окружающей его среды, даже от малозначительных обстоятельств или, наоборот, от событий сверхзначительных и сверхсерьезных. Та мечта, которая в силу разных обстоятельств вспыхивает в душе мальчишки, как молния, а затем неожиданно исчезает, оседая серой пылью в воображении, быстро забывается. А та, что становится жизненно важной необходимостью, проявлением характера, если к тому же она видится и почти ощущается человеком благодаря реальным, а не фантастическим явлениям и событиям, — такая мечта притягивает к себе человека всеми своими невидимыми линиями.

Мечта Павлика Беляева научиться летать показалась ему почти осуществимой, когда страна поднялась на битву с фашизмом. Зародилась эта мечта у мальчишки куда раньше, быть может еще в Минькове, в глухой вологодской деревне, где прошло его детство. Часто, распластавшись где-нибудь на опушке леса в густой и сочной траве и наблюдая, как серебристые, прозрачно-белые облака затягивают синеву неба, Павел говорил:

— Научиться бы летать и заглянуть за облака, увидеть бы, что там, за ними, делается.

Призрачной, почти фантастической была поначалу у пятиклассника Беляева эта мечта. Лишь по картинкам из книг да из прочитанного знал он об авиации, не представляя себе многого. Но учителя ободряли. Рассказывая о дальних перелетах Чкалова, Громова, о полетах советских летчиков на Север, они говорили, что стране потребуется много летчиков, что за авиацией большое будущее.

Верилось и не верилось тогда Павлику, что может осуществиться его мечта. Пугала лесная деревенская глушь.

Ему казалось тогда, что даже Вологда находится чуть ли не на краю света, что уж и говорить о далекой Москве, где обучают летному делу. Он твердо считал, что только в столице и можно научиться летать.

Москву впервые увидел Павлик двенадцати лет от роду. Переехали Беляевы семьей с одного вокзала на другой, и увез их поезд на Урал. В Каменске-Уральском, крупном промышленном городе по тем временам, были кинотеатр, библиотеки, большая школа, в которой осенью 1937 года Павел стал учиться.


Урок физики в 9-м классе Каменск-Уральской средней школы № 1. Сидит второй слева — Павел Беляев. 1941 год.


Здесь, в Каменске-Уральском, Павлик увидел кинофильм «Летчики». Не раз бегал он в кинотеатр, когда шел этот фильм, во сне и наяву мечтая о небе. Мечтал, но рассудительно думал: «Мал еще. Надо ждать, пока подрасту».

Воскресное летнее утро 22 июня 1941 года, казалось, не предвещало беды. На Уральском алюминиевом и на Синарском трубном заводах заканчивалась ночная смена. В старой части города заливисто кричали петухи. Просыпались те, кому надо было идти на смену, и те, кто собирался провести время в лесу или на речке под мирным теплым солнцем воскресного дня. Но враг уже бомбил нашу землю, и солдаты в зеленых фуражках — пограничники — уже вступили в схватку с фашистскими танками, отражали атаки гитлеровской пехоты, моторизованных частей.

Началась война. На многолюдных митингах в цехах и на заводах Каменска-Уральского рабочие говорили мало, но горячо и твердо. Все поклялись сделать все возможное, чтобы помочь фронту, отстоять свободу. Длинные очереди выстраивались в те дни у мобилизационных пунктов.

Павку Беляева начало войны застало дома. Он сидел у окна и разучивал на недавно подаренной отцом гармони новую мелодию. Мать вбежала, резко рванув дверь, с побелевшим лицом.

— Павлик, включи радио, война, — сказала упавшим голосом Аграфена Михайловна и устало присела на краешек кровати, скрестив руки на коленях.

«На войну мы ответим войной, на удар мы ответим ударом», — услышал последнюю фразу диктора Павел.

Вечером с дежурства в больнице вернулся отец. Что такое война, он знал хорошо.

— Завтра пойду в военкомат, — сказал он жене, укладываясь за полночь спать.

— Отвоевали вы свое, — ответили в военкомате. — Две войны оставили вам немало помет.

С неделю Иван Парменович ходил с землистым лицом, вздыхал чаще обычного, прислушивался к сообщениям по радио.

— Ты не горячись, Иван, — пыталась успокоить мужа Аграфена Михайловна. — Ты и здесь не будешь лишним ртом, понадобишься, поди, и тут…

Разговор за ужином, в который Павка не встревал, всколыхнул и его душу. Никогда не видел он таким обеспокоенным своего отца.

— Если отца не берут на фронт, — раздумывал он, ложась в кровать, — то кто же будет защищать нашу фамилию?

Втайне от родителей ушел он в военкомат. В кармане куртки лежал комсомольский билет.

— Хочу записаться добровольцем в отряд лыжников, что формируется из сибиряков и уральцев, — с достоинством заявил Павел.

На паренька почти не обратили внимания. Ответ был коротким:

— Мал еще, следующий!

«Если воевать мал, то учиться летать ведь я могу! — размышлял паренек, возвращаясь домой. — Подрасту заодно, а там и на фронт возьмут…»

Никто из родных не видел, когда писал заявление в Свердловскую летную спецшколу Павка. Узнали лишь, увидев на тумбочке распечатанный конверт. Ответ был тоже краткий: отказать.

Это обескуражило Павла, но мечта стать летчиком завладела им с новой силой. Он ложился спать и просыпался с нею.

Лишь летом сорок третьего судьба улыбнулась Павлу.

До полных восемнадцати лет ему не хватало еще нескольких недель, когда собрала сына в дорогу Аграфена Михайловна — в дальнюю дорогу, в летное училище, давшее ему путевку в небо. Не один год прошел, пока Павел сумел съездить на побывку к родным, которые перебрались к тому времени на железнодорожную станцию Баландино Челябинской области. Радовались мать с отцом успехам сына, невесту приглядели. Но, как говорят, не суждено было. Свою суженую он нашел на Дальнем Востоке.

Таня Приказчикова, девочка из деревни Степное Дурасово, что в Куйбышевской области, попала туда за несколько лет до войны. Отец ее работал на шахте. После семилетки она стала работать секретарем. Вместе со всеми ходила в офицерский клуб на танцы, в кино.

Познакомились они с Павлом весной сорок восьмого. Все было, как у всех или как у большинства. Танина подружка встречалась с его однополчанином, близким товарищем. На один из вечеров он пришел в клуб с Павлом, а подруга с Таней. Весь вечер танцевали, было весело и радостно.

Павел после первого знакомства, несмотря ни на какую погоду и довольно приличное расстояние, зачастил к Тане, каждое воскресенье ездил к ней на свидание.

Прошло лето. И осенью, когда свадебные переплясы слышались почти в каждом доме, они поженились.

Дружная и крепкая у них получилась семья. Павел стал хорошим семьянином — не забылись уроки, преподанные отцом и матерью, хорошо помнил, как дружно жили в доме родителей, как охотно и с огоньком выполняли сестры и он свои обязанности по хозяйству.

И в своем доме Павел все делал сам, копался постоянно в какой-то немудреной домашней технике. Татьяна Филипповна, родившая ему двух дочерей, стала хорошей хозяйкой, верной подругой на всю жизнь.


4 октября 1957 года в Советском Союзе был выведен на орбиту Земли первый искусственный спутник. «Советская наука открыла целую эпоху в развитии мировой цивилизации, положила начало освоению космоса, ярко демонстрируя экономическую и техническую мощь социалистического лагеря» — так было оценено это выдающееся событие в заявлении Совещания представителей коммунистических и рабочих партий, состоявшегося в Москве в ноябре 1960 года.

Советские люди радовались успеху своей страны.

Капитан Беляев в эти дни учился на втором курсе Военно-воздушной краснознаменной академии.

Известие о первом спутнике воспринял по-своему. О перегрузках рассказывать не надо было — он испытал их сам, особенно на реактивных МиГах, а вот о космической скорости, о невесомости, о космическом вакууме, о полетах реактивной авиации в стратосфере— это было ново. Настолько ново, что сразу и не разберешься во всем. Тогда же, рассказывая жене о спутнике, Павел порадовался, что не затянул свой отъезд на учебу, что не согласился на «журавля в небе», а предпочел «синицу на земле».

А было так.

Павел рос по службе, давно освоил МиГ-17, стал заместителем командира подразделения по политчасти, много сил отдавал работе. Пользовался заслуженным авторитетом в полку. Командование дивизии поговаривало о его продвижении. Но он часто думал о том, что нужны новые знания, что на одной практике далеко не уедешь. Узнал, что пришел в дивизию запрос из академии. Загорелся этой идеей. Не сразу решился вопрос с учебой. Можно, конечно, продолжать учебу, считало командование, да жаль отпускать такого боевого замполита. И друзья не советовали:

— Ты и сам, Павел, можешь учить!

Об учебе он мечтал, но не представлял себе, как сможет оставить на три года друзей, привычное дело, небо. А из академии между тем еще раз сообщили, что ждут к себе лучших летчиков.

Уехал Беляев неожиданно. Вечером состоялось решение командования, а наутро он уже был пассажиром гражданского самолета. В пакете, лежавшем в чемоданчике, он вез характеристику на капитана Беляева. Что в ней было написано, он не знал. Теперь она хранится в его личном деле, подшитая много лет назад. «Способный летчик, — говорится в ней. — Воздушный бой ведет смело и энергично. Групповая слетанность в звене и эскадрилье отличная. Дисциплинирован. Требователен к себе и подчиненным…»

Вступительные экзамены сдал успешно и послал жене телеграмму, состоявшую из одного слова: «Поступил».

Шестилетнюю Иринку и двухлетнюю Люду завезли Беляевы к Ивану Парменовичу на Урал.

— Пусть немного поживут у вас, — попросил Павел, — пока жилье подыщем.

Ближе к зиме устроились в небольшом домике летнего типа, среди сосен, но недалеко от академии. Печку Павел соорудил сам, утеплил стены, дров побольше заготовил, привез уголь. Потом выделили им комнату в общежитии. Там и прожили они всей семьей три года.

Третий год был на исходе. Занятия в академии подходили к концу. В парткоме академии Павел бывал и раньше, притом не один раз: выполнял партийные поручения, участвовал в работе разных комиссий, выступал с докладами. Поэтому не особенно удивился вызову, хотя и почувствовал какую-то настороженность у тех, кто его пригласил.

Вопросы задавали разные и необычные. Спросили сначала, как он относится к новой технике, а потом напрямую:

— Хотите летать на новой технике?

— Я согласен, — ответил он спокойно.

— Не торопитесь, Павел Иванович, — остановили его. — Техника необычная и не совсем авиационная. Время у вас есть, можно подумать, все взвесить, можно отказаться. Дело это добровольное.

Павел подождал, пока улягутся разговоры членов парткома, преподавателей академии. Немного недоумевал: весь смысл авиации в трех измерениях: скорость, дальность, высота. Какой же летчик может отказаться от новой машины, меняющей привычные представления в этих измерениях? Обвел взглядом присутствующих и еще раз повторил:

— Согласен.

— Хорошо. Сдавайте экзамены. Понадобитесь — вызовем.

Экзамены Павел сдал успешно. По окончании академии ему присвоили звание майора. В очередной характеристике отметили: «Решительный, инициативный, скромный и дисциплинированный офицер. Волевые качества развиты хорошо. Имеет хорошие командирские навыки. Характер спокойный».

Лето пролетело быстро: отпуск, сборы в дорогу — и прощай, Москва, а может быть, до свидания?..

Беляев прибыл на новое место службы, на должность командира эскадрильи. Заикнулся было о Дальнем Востоке, но в армии приказы не обсуждают, а выполняют. Здесь тоже море, здесь тоже граница.

— Из аэропорта, — вспоминает Татьяна Филипповна, — мы приехали в расположение части на такси. Павлик пошел в штаб, а я с девочками осталась в машине. Недолго он пробыл в штабе, вышел сияющий, довольный — в руках ключ от квартиры.

Это была первая отдельная квартира в жизни Беляевых. Однокомнатная, правда, но со всеми удобствами, с кухней, с небольшими подсобными помещениями, а главное — отдельная. И дети могли пошуметь, и посмеяться громко можно было, и спеть, когда друзья заходили.

Павел Иванович принял эскадрилью. С головой окунулся в дело. Принимал пополнение, следил за полетами новичков, сам садился в кабину самолета, давал «вводную». Работа захватила его, и как-то стал забываться разговор в парткоме академии, как вдруг нескольких летчиков вызвали в Москву. Но вскоре они вернулись.

— Не прошли комиссию, — поговаривали в части.

О какой комиссии шла речь — никто не знал.

Один Павел смутно догадывался: не одному ему, наверное, предложили летать на новой технике.

«Но раз вернулись здоровые, молодые, опытные летчики, — думал Павел, — то до меня очередь не дойдет».

И открыл он свою тайну Татьяне, высказав сомнения. А Татьяна Филипповна, остро переживавшая каждый вылет мужа на новом самолете, но никогда и ни от чего не отговаривавшая его, неожиданно обрадовалась.

— Вот и хорошо, Павлик, — сказала она. — Поживем, как все, спокойно. Ты достиг того, о чем мечтал, ты любишь эту работу. Да и возраст у тебя приличный.

А через три дня после этого разговора в полк пришла телеграмма: «Срочно командируйте майора Беляева в Москву».

После отъезда Павла Ивановича стали приходить коротенькие письма жене, детям. «Прохожу медицинскую комиссию. Требования серьезные, строгие. Познакомился с ребятами. Очень хорошие люди». В последнем письме написал: «Прошел все, осталась центрифуга. Если я и ее пройду, то считай, что „полный ажур“».

Что такое центрифуга, Татьяна Филипповна не знала и даже не представляла. Но все-таки еще надеялась, что Павел ее не пройдет… Телеграмма рассеяла все ее сомнения: «Комиссию прошел».

Семью Павел Иванович забрал не сразу. И снова слал короткие сообщения: «Летчики в отряде подобрались толковые».

В июне 1960 года он, как и другие будущие космонавты, получил недалеко от Москвы квартиру. На этот раз двухкомнатную.

Звездного городка тогда еще не было. В тот год шла отработка корабля-спутника для полета человека в космос. Отработку осуществляли запуском на орбиту Земли аппаратов с животными на борту. В летние дни шестидесятого года академик Королев уточнил определение термина «космический полет». Он писал: «В последнее время появляется все больше и больше проектов полета в космическое пространство различных типов ракетных летательных аппаратов, как с человеком на борту, так и без человека. В связи с этим вполне естественно возникает вопрос, что же такое космический полет? Каковы его характерные особенности? Что понимается под космическим пространством, где происходит этот полет? В чем принципиальное отличие космического полета от других известных сейчас видов полета?»

И, отвечая на поставленные вопросы, С. П. Королев продолжал:

«Под космическим пространством понимается пространство, окружающее Землю, начиная с тех высот, где даже при очень больших скоростях движения остатки атмосферы не могут использоваться для поддержания полета. Космическое пространство безгранично… Космическим полетом называется полет летательного аппарата со скоростью движения, равной или большей первой космической, выше плотных слоев атмосферы в течение достаточно длительного времени. При этом происходит потеря состояния естественной земной весомости».

Оттачивая формулировки, каждое новое понятие, каждый новый термин в совершенно новой для человечества области, Сергей Павлович думал и о тех, кто полетит в космическое пространство, думал о том, где они будут жить, тренироваться, готовиться к неизведанным рейсам в неизвестный космос…

Строительство первых зданий в Звездном городке началось весной 1960 года. Спустя некоторое время сюда, в Подмосковье, приехал академик С. П. Королев, чтобы посмотреть, где будут жить его питомцы, те, для кого он проектировал и строил космические корабли. Осмотрев службы городка, он сказал тогда руководителям подготовки космонавтов:

— На первых порах неплохо. — Подумал и добавил: — Но только на первых порах. Надо думать о завтрашнем дне. Надо закладывать новые лаборатории, иметь в них самое современное оборудование. Предстоит большая работа не на один год.

Лес, зеленые лужайки дали городку и первое название — Зеленый. Так было до полета Юрия Гагарина. Потом, после покорения космоса человеком, придумали ему новое название — Звездный. Получилось очень символично: из Звездного к звездам!

На вопрос, с какого года ставится на письмах штемпель со «Звездным», в почтовом отделении связи ответили:

— С 1969 года. А до этого был штемпель со словом «Зеленый».

Итак, Беляев с Леоновым уезжали на Байконур из Зеленого, а Шаталов, когда полетел на «Союзе-4», выехал уже из Звездного.

Спустя девять лет после того, как в Подмосковье поселилась первая группа будущих космонавтов, Мособлсовет узаконил название городка.

Если говорить языком космонавтов, ученых, инженеров, то современный Звездный делится на два «отсека»: орбитальный и жилой. В орбитальном — лабораторно-тренировочном комплексе — космонавты отрабатывают технику пилотирования кораблей и орбитальных станций, готовятся к осуществлению в космосе научных и технических экспериментов, проходят медико-биологические исследования, изучают многие науки. В жилом — многоэтажных каменных домах — живут вместе со своими семьями те, кто готовится к полетам, и те, кто их готовит.

За пятнадцать лет создан Центр подготовки в таких размерах и с такими условиями, что космонавты, пройдя комплекс учебы, подготовки и тренировок в течение полутора лет, отвечают всем требованиям, предъявляемым к ним комиссией.

Корпус № 1 — корпус тренажеров. Широкая лестница поднимает на третий этаж. Небольшой светлый зал. Одна из стен стеклянная. Сверху хорошо видны тренажеры — один, второй, третий. Отсюда узенькая лесенка, как трап на корабле, ведет вниз.

Большой, светлый, с высоким, в три этажа, потолком зал. В центре установлена полномасштабная модель орбитальной научной станции «Салют». Справа от нее в натуральную величину космический корабль «Союз» в сборе. Слева космический корабль «Союз» с переходным модулем и стыковочным узлом. Полукругом в сторонке от тренажеров, на которых проходят подготовку космонавты, разместились пульты управления кораблем, точно такие же, какими оборудованы сами корабли, электронно-вычислительные машины, телеэкраны, линии внутренней и громкой связи. Множество приборов и устройств позволяют инструкторам-методистам контролировать действия космонавтов, вводить нештатные ситуации. Да, тренажеры занимают особое место среди технических средств обучения космонавтов. С их помощью имитируется весь полет, достигается почти полное ощущение, за исключением, конечно, невесомости и перегрузок, реальности происходящего в космосе.

Напротив корпуса тренажеров светлое четырехэтажное современное здание под номером три. Просторный, но не очень широкий коридор. Слева и справа белые двери. Четкие прямые линии, пластик, стекло, бетон. Каждая лаборатория, каждый кабинет имеет свое назначение. Здесь царство медицины. Именно здесь впервые открывается дверь в космос. Тренировки, работа, испытания, слава будут потом. А сначала кабинет врача, неумолимые требования космической медицины и безапелляционное решение: можешь ты готовиться стать космонавтом или нет.

К медико-биологическому корпусу примыкают два круглых здания. Одно внушительных размеров, второе наполовину меньше. Это центрифуги. Большая, с радиусом 18 метров, в завершающей стадии монтажа, а та, что поменьше, с радиусом 7 метров, неоднократно раскручивала многих будущих космонавтов.

Центрифуга. Это как раз то самое устройство, о котором Павел сообщал жене: «Если пройду, то…» От массивной тумбы уходит в сторону оригинальное сооружение, напоминающее длинную ферму или вытянутую стрелу экскаватора с ковшом. На краю стрелы оборудовано специальное кресло, запрятанное в кабину, с необходимым оборудованием, различными датчиками. На этом «чертовом колесе», как называют центрифугу космонавты, оценивается переносимость космонавтом перегрузок. Готовящиеся к полету люди подвергаются четырех-, шести-, десятикратным увеличениям собственного веса, находясь в бешено вращающемся на оси кресле.

Недалеко от медиков находится учебно-лабораторный корпус: длинное, выложенное сиреневой плиткой трехэтажное здание. Когда говорят о нем, на номер не ссылаются, а называют его просто сиреневым корпусом. В учебных классах светло, уютно. На стенах развешаны карты, схемы, графики, классные доски. На столах приборы, глобусы. Здесь, в сиреневом корпусе, рабочие кабинеты космонавтов.

Вдали, за высокими соснами, еще и еще корпуса, стадион, отличный спортивный зал, плавательный бассейн.

Из «орбитальной» части городка дорога ведет в жилую. Там стоят высокие, с голубыми верандами современные дома. Архитекторы не поскупились на оригинальность в планировке и оформлении зданий, в самой застройке городка.

На улицах Звездного почти всегда многолюдно и оживленно. Издали слышатся гудки электрички. Стук колес на стыках рельсов воспринимается здесь как ход быстрых «космических часов». В Звездном особый счет времени. За внешней тишиной, безмятежностью и спокойствием угадывается свой, только этому городу присущий ритм жизни, учебы, тренировок.

Звездный городок дал путевку в космос многим бывшим военным летчикам, сугубо гражданским инженерам, ученым. Павел принадлежал к числу первых. И в его задачу входило кроме специальных тренировок, ежедневных занятий физической культурой изучение многих научных дисциплин — таких, как астрономия, физика, механика небесных тел, космическая навигация, теория ракет, ракетных двигателей и многое другое. Как только человек зачисляется в отряд космонавтов, он начинает делать гораздо больше, чем просто учится управлять космическим кораблем. Он как бы снова возвращается в учебный класс, в школу. Изучает основы наук, сложные технические дисциплины, фото- и кинодело и, безусловно, устройство космического корабля.

Не на последнем, если не на первом плане находится морально-психологическая подготовка космонавтов. Она предусматривает формирование психологической устойчивости — такого комплекса качеств, которые укрепляют способность космонавтов решать поставленные перед ним задачи, помогают уверенно действовать в напряженных и опасных ситуациях космического полета.

Беляев, как и все в отряде, совершал полеты на самолетах и вертолетах различных типов, совершенствовал технику пилотирования, шлифовал свои летные качества, к которым относятся смелость, решительность, самообладание, быстрота действий.

Наряду с этим общая физическая подготовка, которой Павел Беляев уделял много времени, развивала физическую силу, быстроту, ловкость, выносливость. Специальная повышала устойчивость организма к перегрузкам и раздражению вестибулярного аппарата. Исследования и испытания на центрифуге, в сурдокамере и барокамере в комплексе и в сочетании с теоретической и медицинской подготовкой позволяли космонавту получить четкие представления об условиях деятельности в космосе и особенностях космического полета.

Выполнение программы «Восток» завершилось в начале лета 1963 года. На кораблях «Восток» шесть советских космонавтов: Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский и Валентина Терешкова — совершили 259 витков вокруг Земли, налетали в космосе 381 час и покрыли расстояние, равное 10,5 миллиона километров.

12 октября 1964 года в космический полет отправился первый трехместный корабль «Восход». Командир корабля — В. М. Комаров, научный сотрудник — К. П. Феоктистов, врач — Б. Б. Егоров. «Восход», находившийся в космосе 24 часа 17 минут, впервые применил систему мягкой посадки. Конструкция этого корабля отличалась от корабля «Восток» не только новой, трехместной кабиной, но и усовершенствованным приборным оборудованием, а также рядом принципиально новых систем.

Когда речь зашла о выходе человека в космос, о свободном парении в космосе, академик Королев, конструкторы, инженеры, работавшие под его началом, столкнулись с решением многих инженерно-технических проблем. Выход человека в открытый космос — качественно новый шаг в исследовании космического пространства. Поэтому перед учеными, конструкторами встали задачи по созданию нового скафандра, индивидуальной ранцевой автономной системы жизнеобеспечения, шлюзовой камеры.

Ученые знали, что человек, оказавшийся в открытом космосе, будет подвергнут воздействию радиации, резким температурным перепадам, необычными покажутся ему ориентация в безопорном пространстве, вакуум и невесомость, яркость свечения Солнца и его тепловое воздействие. Все это заставило их пересмотреть предыдущие программы подготовки космонавтов. Поэтому программа специальной (технической), психологической и физической подготовки П. И. Беляева и А. А. Леонова намного отличалась от той, по которой готовились экипажи «Востоков» и «Восхода». Павел Беляев и Алексей Леонов должны были пройти такую подготовку к предстоящему полету, которая гарантировала бы успешное выполнение намеченной программы.

Наука к тому времени уже немало знала о космосе, но многое оставалось еще за «семью печатями». Что-то ученые знали очень хорошо, о чем-то имели убедительное представление, о другом — отдаленное, по многим параметрам строили научные гипотезы.

Длительное пребывание экипажа «Восход-2» в космосе не планировалось. Но мало ли какие неожиданные ситуации могут возникнуть? К тому же выход в открытый космос, шлюзование человека, одетого в скафандр, требуют определенных усилий. Надо было научить людей действовать в этих ситуациях, научить работать в скафандре в условиях невесомости. Это и заставляло Павла Беляева и Алексея Леонова много часов уделять тренировкам на невесомость в полном «скафандровом» обмундировании. Тренировки эти осуществлялись в специальном самолете-лаборатории Ту-104.

…Самолет, послушный воле летчика, со снижением набирал скорость и круто шел на горку. Тело космонавта наливалось тяжестью и вдавливалось в кресло — поднять ногу, оторвать ее от пола самолета невозможно.

Через несколько секунд самолет начинал движение по параболической кривой, и двое в скафандрах ощущали удивительную легкость, кресло будто уплывало из-под них, а в груди все приподнималось, собиралось в какой-то непривычный комок. Загорался транспарант: «Невесомость!» Это состояние в самолете может длиться 20–25 секунд, а как много необходимо успеть за это время…

В просторном салоне реактивного самолета на макете нового космического корабля со шлюзовой камерой более чем за год до полета проходила эта очередная тренировка. В кабине макета Павел Беляев, командир корабля «Восход-2». Он руководит действиями своего товарища.

Алексей Леонов, в белом скафандре, оттолкнулся от обреза люка шлюзовой камеры и поплыл вдоль салона. Фал, соединяющий корабль и космонавта, натянулся. Скафандр сковывает и затрудняет движения. Руки и ноги, не чувствуя опоры, перестали повиноваться. Космонавт раскинул руки и зафиксировал положение своего тела в пространстве, остановился.

Самолет-лаборатория вышел в горизонтальный полет, вновь появилось привычное состояние. Беляев и Леонов сели на пол салона в ожидании. Самолет набрал скорость, вновь пошел «на горку», и вот уже горит: «Невесомость!»

— Пошел, Алеша!

Леонов подплыл к шлюзу и вошел в его люк…

И так многие дни. Десятки полетов. По секундам набирали космонавты часы тренировок, готовились к будущему космическому рейсу. Много пришлось готовиться П. И. Беляеву и А. А. Леонову. Если полету Юрия Гагарина предшествовали испытания порядка тысячи циклов, то у них эта цифра дошла до пяти тысяч. С апреля 1964 года по март 1965 года они прошли на велосипедах свыше тысячи километров, на лыжах за одну эту зиму — несколько сот километров, много километров составляла еженедельная кроссовая подготовка. Будущий экипаж «Восхода-2» провел более 150 вестибулярных тренировок. Люди готовились встретиться с любой неожиданностью. В преддверии встречи с неизведанным они ни на миг не забывали принцип: тяжело на Земле — легко в космосе.


Тренировка перед стартом в космос. 1965 год.


Подбор экипажа играл важную роль в проведении космического эксперимента. От него требовались слаженная работа, взаимопонимание, доверие, психологическая совместимость. В случае необходимости командир корабля должен был прийти на помощь второму пилоту, предусматривались даже возможность разгерметизации корабля и выход командира в космос.

«Сформирован экипаж „Восхода-2“, — отмечал в дневнике А. Леонов. — Командир — Павел Беляев. Я — на выход. Очень рад такому сочетанию: Павел Иванович старше меня на целый десяток лет. Но это и хорошо — командир должен быть более опытным человеком. У нас есть общее, главное — цель, и мы сделаем все, чтобы ее достигнуть».

При распределении обязанностей между членами экипажа учитывались не только их профессиональная подготовка, опыт, но и индивидуальные психологические качества. Большая сила воли Павла Беляева, его выдержка, спокойствие, железная логика мышления, сочетание глубокого самоанализа с большой настойчивостью прекрасно совмещались с подвижным, порывистым и при этом смелым и решительным, способным развивать в любой обстановке кипучую деятельность характером Алексея Леонова. Оба они составляли спаянный экипаж космического корабля «Восход-2».

Загрузка...