Станислас-Андре Стиман Вынужденная оборона

Глава 1

«Милый,

— гласила записочка, написанная каракулями на обратной стороне какого-то циркуляра. —

Маме стало хуже и она позвала меня. Приготовить тебе сардинки не успею — еду поездом в 18.10. Кофе готов, только разогреть. До скорого. Твоя любящая женушка.

Не забудь дать попить Ванде и полить цветы».

Ноэль[1] Мартэн вздохнул. В своем воображении он уже представил себе Бэль[2] в трауре; а ведь она всегда отказывалась позировать ему в такой одежде. «Несчастье принесет!», — заявляла она. И лишь потом он подумал о теще, которой угрожало хирургическое вмешательство, и о самом себе, неожиданно приговоренном к холостяцкой жизни.

Мелкий дождь хлестал по оконным стеклам; печка в центре мастерской тихонько урчала; где-то поскрипывал на ветру флюгер…

Ноэль почти не притронулся к легкой закуске, приготовленной на столе. Зато жадно осушил целую бутылку эля.

Отсутствие Бэль ощущалось им тем более чувствительно, потому что он принес хорошие новости и рассчитывал провести, что называется, «вечерок вне времени и пространства». Задернули бы шторы. Потушили бы свет. Только огонь из печи освещал бы спальню. А потом бы потекли часы, а они лежали бы прижавшись друг к другу у огня. А вместо этого…

Ноэль насупился, оттолкнул кресло и принялся слоняться по мастерской. Это была просторная комната над сараем в глубине плохо вымощенного дворика, прилегающего к магазинчику игрушек. В мастерскую вела наружная винтовая лестница с железными ступеньками. Тесные кухонька и ванная примыкали к мастерской.

Ноэль уселся на кровать, заваленную всякой одеждой, затем подошел к окнам, откуда открывался вид на сад школы-интерната для девиц. «Вот спорим, что эту зовут Камилла! — говорила подчас Бэль во время переменки. — А ту вот — Колета. Спорим, что та брюнеточка станет училкой, а высокая рыженькая — реалистической певицей!» В самом освещенном углу мольберт, завешенный тряпкой, издавал запах свежей краски. Ноэль яростно сорвал покров и состроил гримасу. Его «Спящая гитана» походила на кучу тряпья, брошенного на краю дороги. Юбки, одни только юбки! На миг он возненавидел ее, подумал даже обезобразить мстительной кистью. Прилепить ей усы, превратить в бородатую женщину? Он вспомнил о полученном сегодня заказе на серию акварельных рисунков для одной крупной газеты и успокоился.

Но работать все-таки не было ни малейшего желания! Он повертел ручки приемника, машинально уселся перед маленьким секретером в стиле ампир, покопался в поисках листа бумаги.

Лиловое письмо, написанное размашистым и нервным почерком, выпало из блокнота:

Дорогая моя Бэль…

Ноэль прочел первые слова и весело улыбнулся.

Эта вот уехала месяц назад в Южную Америку и писала:

Очень была рада твоему письмецу. Первые дни я была в полном отчаянии без дочки.

А теперь стараюсь смириться с этим. К тому же Буэнос-Айрес потрясающе сногсшибательный! Здешние молодые люди называют тебя на улице «ангел мой». Ах, дорогая, сколько завоеваний за одну-то неделю! К сожалению, приходится строить из себя ледышку. Норман устроил за мной слежку. Теперь он отказывается разводиться и поклялся моей сестре, что убьет Тони.

Ноэль на миг оторвался от чтения. Никаких угрызений совести он, собственно, не испытывал, ведь Бэль, если б об этом подумала, непременно сама бы ему это письмо показала. Но он обиделся на жену за то, что среди ее подруг лишь такие неверные… «и дуры», мысленно закончил он с раздражением.

«Не бойся, что я когда-либо подвергнусь их влиянию, — говорила Бэль, когда он затрагивал эту тему. — Но что ж тут поделать, с честными женщинами мне скучно!»

Теперь вот еще что!

— продолжала далекая подруга. —

Арман в полном отчаянии. Обожает меня, а я его больше видеть не желаю. Уверяю тебя, что мне от этого больно, но для его же блага лучше, чтобы этим все и ограничилось. Он вернул мне мои письма, а я ему отдала его. Но это была прямо настоящая драма!

А теперь о тебе. По твоему письму я поняла, что ты счастлива, и надеюсь, что это надолго.

Я встречаюсь с Марселем каждый день, он звонит мне по три раза на дню. Сегодня вечером поведет меня на карнавал, на бал. Наряжусь еще как! Надену тюлевое платье, очень-очень широкое, очарование сплошное!

Привет твоему мужу. Крепко-крепко тебя целую.

Ирэн.

Извини за почерк — палец болит. А как у тебя с В.?

Ноэль перечел постскриптум и почувствовал, что краснеет. Этот невинный обрывок фразы неумолимо заставлял думать, поскольку исходил от Ирэн, о любовной интрижке… Но, с другой стороны, Ноэль был убежден в верности Бэль.

Он положил письмо на место и дрожащей рукой зажег сигарету. В… В… Кто-же, черт побери, этот В.? С момента свадьбы между ним и Бэль не было никаких секретов, даже в мыслях. Они любили друг друга (по крайней мере он мог бы в этом поклясться!), как в первый день. Так что ж тогда?

Тут Ноэль уселся по-турецки на ковер и, нахмурив брови, предался воспоминаниям. За пять лет Бэль покидала его никак не более десятка раз. Во время отпуска случалось, что она проводила несколько дней одна у своей матери. Не во время ли одного из этих коротких исчезновений она и познакомилась с В.? Маловероятно.

Ванда, черная кошечка с белыми оторочками на лапках, показалась на пороге кухни и принялась кружить вокруг Ноэля. Но он ее даже взглядом не удостоил. Он думал лишь о Бэль…

Она, конечно, была кокетлива, смешлива. На улице мужчины на нее оборачивались. Когда ей надо было о чем-то попросить, ее улыбка давала ей право на все. Любое мужское почтение льстило ей. Но отсюда предположить, что…

Ноэль вспомнил о начале их брака. В то время ссоры вспыхивали каждый день. «Откуда этот шоколад? Кто позволил себе прислать тебе цветы?» С тех пор он признал, что ревность его безосновательна и подавил ее.

«А как у тебя с В.?»

Перебрал общих друзей, знакомых. Оставались еще все эти незнакомцы с любезными понимающими улыбками; Бэль говорила о них равнодушным тоном: «Жан? Робер? Просто друг детства!»

«В… В… В…?»

Ноэль едва сдержал крик. Как он только сразу не догадался!.. Он вспомнил, как Бэль играет в бридж, очень прямо сидя на стуле, а тот, другой, склонился к ее плечу и дает ей советы (да Бэль ни черта в советах не нуждалась, когда в бридж играла!), а в это время мадам В., Юди, целиком поглощена игрой. Он вновь увидел: Бэль и В., танцуя, выходят на террасу и шепчутся в отдалении. Он вновь услышал, как сам спрашивает:

«Он за тобой ухаживает? — Да, немного. — Тебе это нравится? — Довольно забавно».

Миг спустя, даже не совсем понимая, что делает, Ноэль снял трубку и набрал номер.

— Междугородняя! — сказал далекий голос.

— Алло! Мой номер: 113219. Соедините с 1412 в Пон-де-л’Иль.

Собственный голос показался ему другим, хриплым. Даже испугал его. Потому что голос этот принадлежал иному Ноэлю, тому Ноэлю, что отличался холодным гневом и неумолимыми решениями и которого Бэль иногда с ужасом открывала.

Ванда больше ничего не понимала. Она прохаживалась от двери кухни до кровати и обратно, как бы для того, чтобы напомнить Ноэлю забытый маршрут.

Ненужные ухищрения! Ноэль слушал с болезненным вниманием. Ведь одно подозрение влечет за собой другое, и он внезапно спросил себя, не солгала ли ему Бэль, действительно ли ее матери было очень плохо… Ведь лучшего предлога, чтобы воспользоваться несколькими часами свободы ей было не найти!

Ожидание все продолжалось. Наконец холодный безразличный голос дал ответ, в коем Ноэль усмотрел нечто вроде приговора судьбы:

— 1412 в Пон-де-л’Иль не отвечает.

— Но этого не может быть!

Снова это обескураживающее ощущение раздвоения! Ноэль, который был уверен, услышал, как тот, другой Ноэль, упорно продолжавший сомневаться, лепечет:

— Попробуйте еще раз…

— Смысла нет. Уже пять минут звоню.

— Может, номер не работает?

— Нет, линия работает нормально.

— Уверяю вас…

Ноэль прервал фразу, поскольку металлический щелчок в трубке доказал ему всю тщетность настаивания.

С этого момента хозяином положения и действий стал Ноэль уверенный…

Даже не вешая трубки, он набрал новый номер и, едва ответили, спросил в нос:

— 441321?.. Я хотел бы поговорить с мадам Вейль.

— Мадам Вейль в гостях у друзей, — ответил мужской голос. — А кто говорит?

Ноэль чуть не выкрикнул свое имя, словно угрозу. Потому что, если что и могло подтвердить его подозрения, это то, что сам Вейль был дома!

Но ему удалось овладеть собой, и он повесил трубку. «Она там! Она у него!» — одурело повторял он, и каждое слово укрепляло его решение разузнать побольше.

Наконец он встал, неуверенным шагом отошел от телефона. В нем разыгрывалось последнее сражение, но он заранее знал его исход. Его воображение уже сыграло над ним много злых проделок, и он привык с ним считаться. «Все это несерьезно, — подумал он, — но лучше пойти туда и самому посмотреть. К тому же, так будет чем занять вечер…»

Едва он уверился в этом компромиссе между инстинктом и разумом, его охватило огромное спокойствие. Сердце продолжало биться в ненормальном ритме, но он от этого больше не страдал. Мучавшее его миг тому назад сомнение превратилось в почти приятное ощущение нетерпения. Еще чуть-чуть, и он бы стал смеяться сам над собой. Однако этот запоздалый скептицизм был не в состоянии его удержать.

Ванда продолжала ходить взад-вперед перед ним с негодующим видом. Он налил молока в блюдечко, натянул пальто и, спускаясь по лестнице, испытал ощущение, что что-то забыл…

Эмилия, его старый «форд», стояла в маленьком отдельном гараже в конце улицы. Когда он выезжал, кровь прилила ему к лицу. За туманной завесой Бэль снимала шляпу и швыряла ее в кресло. Бэль безудержно хохотала в объятиях Вейля…

Дождь кончился и ветер почти совсем стих. Ноэль инстинктивно поехал по укромным пригородным улочкам, уже в 8 часов погружающимся в сон. Но образ Бэль в объятиях Вейля преследовал его.

«А если его убить?» — внезапно подумал он.

Он улыбнулся иронической улыбкой человека, столкнувшегося со смешной возможностью, но ответ, однако, возник в его сознании довольно четко.

Он заключался в четырех словах:

«Мне надо найти алиби!»

Загрузка...