Выскочка

Ты понимаешь, да? Это должен быть твой выбор.

Они не переставая твердили, что я могу отказаться от участия в любой момент. Они говорили это, протаскивая астероиды через орбиту Марса. Говорили мне снова, выгрызая ходы в этих камнях, подобно стальным термитам, пробивая туннели и целые пещеры, заполняя их оранжереями, грузами и системами жизнеобеспечения, рассчитанными на сроки работы большие, чем жизненный цикл нашего Солнца. Они особенно упорно стали повторять это после фиаско на Лагранже-4, когда во время тестового запуска был потерян контроль над сингулярностью. Ни намека на отмену проекта – даже после того, как вся эта магия, которой они держали дыру под контролем, сожгла им половину палубы станции вместе с четвертью научной команды по разработке систем движения. Нет, после этой трагедии ООН лишь с особым усердием продолжила напоминать нам о возможности отказа от участия.

Это твой выбор. Никто не сделает его за тебя.

Я стала смеяться им в лицо, с тех пор как достаточно повзрослела, чтобы осознать всю иронию происходящего. Меня начали тренировать и модифицировать для этой миссии задолго до моего рождения. Они отбирали и готовили моих родителей так же тщательно как и меня. Даже за тридцать лет, до того как я была зачата, я уже была создана для звезд. Я была сконструирована стремиться к звездам. Я просто не могла представить, что можно жить как-то иначе.

Тем не менее. Мы же цивилизованное общество, правда? Мы не призываем людей на службу против их воли, даже если сама концепция «воли» уже полстолетия как не вызывает ничего кроме смеха. Они давали мне множество шансов отказаться сейчас, потому что позже этих шансов уже не будет. Потому что позже будет только пропасть времени для сожалений. Когда «Эриофора» стартует, пути назад уже не останется.

Это должен был быть мой выбор. Только так они смогут остаться с чистыми руками.

И все же, после всего этого – после восемнадцати лет индоктринации и бунтов, после почти двух десятилетий попыток пойти наперекор судьбе и попыток её принять, когда они приоткрыли эту обоюдную лазейку в очередной раз, мне кажется, они не ожидали услышать то, что услышали:

Ты абсолютно уверена?

«Дайте мне пару месяцев, – сказала я. – Я подумаю и свяжусь с вами».

Может я и сконструирована для звезд. Сконструирована, чтобы наслаждаться одиночеством – все эти плейстоценовые социальные нейросвязи приручены и обрезаны почти под основание. Рожденная в племени, но измененная так, чтобы оставить племя позади и даже не обернуться. Из-за особенностей моего дизайна я в принципе могу скучать только по нескольким людям и все они вылетают вместе со мной, в одном экипаже.

Только не в этот раз. В этот полет я пойду одна. Совсем короткий – меньше вдоха по сравнению с тем путешествием, что маячит у нас на горизонте. И всё же я почему-то хочу попрощаться.

Я едва успеваю на отходящий шаттл. Весь полет я провожу просчитывая сценарии: что скажу я, что скажет он, аргументы и контраргументы, всё это пока счетчик расстояния до цели продолжает уменьшаться, Луна съеживается за кормой, а на обзорном мониторе раскрывается божественная мозаика небесных тел.

Они как горы в космосе. Целые миры из никеля и железа и из простого базальта – вращаясь, они открывают свой иззубренный ландшафт с тяжелым и медлительным величием: погрузочные платформы и стыковочные шлюзы; сопла двигателей размером с город, построенные всего для нескольких коротких часов прекрасного раскаленного сияния выхлопа полной тяги; огромная беззубая пасть впереди каждого из кораблей – горло, поглощающее укрощенную сингулярность, чтобы тянуть нас вперед, когда двигатели уже погаснут и остынут.

«Аранеус» проходит слева – огромный утес, такой близкий, что до него почти можно дотронуться. «Мастофора» – по правому борту. «Эриофора» – не проплывает мимо, а вырастает в размере прямо по курсу и её скалистый лик затмевает звезды.

Мы стыкуемся.

Я запрашиваю Шимпа о местонахождении Кая. Голосовые функции все еще не подключены и Шимп сбрасывает мне полупрозрачную карту через мой локальный линк зажигая путеводный огонек в темном лесу. Я нахожу его там, в темноте – тень в сумерках – почти парящим в этой слабенькой гравитации и лишь слегка подсвеченным синеватым отблеском целой галактики биолюминесцентных растений.

Он кивает, когда я приближаюсь, но не оборачивается:

— Шестьдесят процентов эффективности. Мы могли бы вылететь прямо сейчас – кислород бы у нас уже никогда не закончился

— Человек живет не только воздухом, — напоминаю я ему. Он не спорит, хотя и знает, к чему я веду.

Какое-то время мы сидим не разговаривая, затерянные в лесу ветвящихся скелетоподобных манипуляторов, тонких щупалец и органических контейнеров, подсвеченных слабым остаточным светом симбиотических бактерий. С семи лет я могу скороговоркой перечислить объемы, люмены и скорости метаболических процессов, но на каком-то уровне, внутри, мне все еще трудно поверить, что вся эта тусклая пещерная экосистема может помочь нам прожить хотя бы неделю, не говоря уже о том, чтобы поддерживать нас до конца времен. Фотосинтез в свете звезд. Ничего кроме этого. Воздуха едва достаточно, чтобы смог дышать муравей.

Но муравьи не дышат точно по расписанию. Звездного света вполне хватает, если ты используешь кислород только одну неделю из каждой тысячи лет.

— Ну… – говорит Кай. — Ныряешь в Солнце?

— Ага.

— Три месяца. Сто пятьдесят миллионов километров. И все это ради дешевого фокуса?

— Максимум два. Зависит от орбитального цикла. И это не дешевый фокус, ты сам знаешь – это больше.

Он качает головой:

— Что ты пытаешься доказать, Санди?

— Что они правы. Что я могу всё бросить, если захочу.

— Ты пыталась это доказать всю свою жизнь. Ты могла бы бросить уже миллион раз. Ты просто не хочешь всё это бросать.

— Не важно чего я хочу, — настаиваю я, — важно то, что случится если я не попробую.

И тут я понимаю: Ты боишься. Ты просто боишься, что эта безумная схема сработает. Ты боишься, что в этот раз я действительно смогу всё это бросить.

Его силуэт слегка смещается. Слабый свет ближайшего фотофора освещает его лицо.

— Иногда тела начинают действовать сами по себе. Люди внутри этих тел даже не могут понять почему. Это как одержимость. Синдром чужого тела — он фыркает, — Какая к черту «свобода воли». Полная противоположность.

— Это же не ТМС, это…

— С одной стороны заходишь ты а с другой стороны выходит что-то другое, и что это доказывает? Если там вообще хоть что-то выходит с другой стороны. — добавляет он, набрасывая сценарии. — Если весь ваш корабль, например, не взорвется.

— Да ладно. Сколько бы они продержались в этом бизнесе если бы продавали билеты в один конец?

— А они и не так давно в этом бизнесе. Мы им продали наш привод – когда? – шесть лет назад? И они там, наверное, минимум год еще потратили запихивая его в конфигурацию для которой он не был предназначен…

— И вот это – именно то, почему я это делаю — говорю я.

Он смотрит на меня.

— Как ты вообще узнал? — спрашиваю я. — Я же тебе никогда не говорила, что собираюсь это сделать. Может раз или два упомянула, что мне это интересно – как раз тогда, когда они купили прототип. И теперь я приезжаю, а у тебя уже готовы все аргументы. И что еще хуже – я знала, что так и будет — я трясу головой, — тебя не бесит, что мы такие предсказуемые?

— Хорошо, ты там взбалтываешь себе мозги и твоя голова становится идеальным расчетным устройством на какое-то время. И что именно это тебе дает? Ты думаешь, что перетасовав колоду карт ты даешь ей свободу воли? — Кай покачивает головой. — Никто в эту чушь не верит. Пока кто-то не придумает нейрон который будет испускать сигнал сам по себе – без того, чтобы в него тыкнули, мы все просто… реагируем на раздражители.

— И какое же твое решение? «Мы все детерминистические системы, так давайте разрешим им дергать за наши веревочки?»

Он пожимает плечами:

— У них самих тоже есть веревочки.

— Ну и даже если всё это просто «перетасовка колоды», что плохого, чтобы побыть немного непредсказуемой, просто для разнообразия?

— Ничего плохого. Просто я не думаю, что это хорошая идея – принимать самое важное решение в твоей жизни подбрасывая монетку.

«Я боюсь, Кай» – вот что я хочу сказать. – «Мне страшно от мысли, что мы будем жить урывками, отстоящими друг от друга на световые годы, каждый из них на столетия всё дальше от дома, каждый из них всё ближе к тепловой смерти. Я хочу этого. Я хочу этого так же как и ты, но оно меня чудовищно пугает... и что меня пугает еще больше, это то, что я вообще могу всё это чувствовать. Они же должны были спроектировать нас лучшими. Почему тогда у нас нет иммунитета от сомнений?»

«В чём ещё они ошиблись?»

— Воспринимай это… — я пожимаю плечами. — Как еще одну строчку в контрольном списке предполетных проверок. Где-то между «синхронизировать замещающее поле» и «взять зубную щетку». Рутина. Что может пойти не так?

Каким-то образом его силуэт передает его гримасу:

— Кроме того, что ты просто можешь испариться, если вы там сорветесь в Солнце? Или это…

«...и есть твоя цель?» – он не заканчивает фразу, но я могу понять по наклону головы, что он смотрит на мои запястья. Он прикидывает, может это такой хитрый план выхода из под наблюдения, чтобы попробовать снова, и чтобы на этот раз никто не смог мне помешать.

— Ты же знаешь, что это не так – я наклоняюсь, чтобы поцеловать его в щёку и он не отстраняется. Можно считать это победой. — Солнце погаснет задолго до того, как мы умрем. Мы с тобой переживем всю нашу галактику.

ПРОТОКОЛ ИНТЕРВЬЮ

ВРЕМЯ:

ТИП ПРОИСШЕСТВИЯ:

ИНТЕРВЬЮИРУЕМЫЙ:

ПРИПИСАНА:

ПОЛ:

ВОЗРАСТ:

ИНТЕРВЬЮИРУЮЩИЙ:

НАБЛЮДЕНИЕ/БИОТЕЛЕМЕТРИЯ:

КОММЕНТАРИЙ ПСИХОЛОГА:

М.САВАДА:

С.АЗМАНДИН:

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

ТИШИНА В ЗАПИСИ: 3 СЕК.

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

Но только немного. Будь осторожнее.

ТИШИНА В ЗАПИСИ: 5 СЕК

СА:

МС:

СА:

МС:

ТИШИНА В ЗАПИСИ: 2 СЕК

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

ТИШИНА В ЗАПИСИ: 3 СЕК

СА:

ВЫ ОТПРАВЛЯЕТЕСЬ В ПУТЕШЕСТВИЕ, КОТОРОЕ ПРИВЕДЕТ ВАС К АБСОЛЮТНОЙ КОГНИТИВНОЙ СВОБОДЕ. ХОТЯ БОЛЬШИНСТВО ИЗ НАШИХ КЛИЕНТОВ ОПИСЫВАЮТ СВОИ ОЩУЩЕНИЯ ПРИ СОЛНЕЧНЫХ ПОГРУЖЕНИЯХ КАК ЭКСТАТИЧЕСКИЕ, РЕЛИГИОЗНЫЕ И ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ, КОМПАНИЯ «ИНДУСТРИАЛЬНОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ» НЕ МОЖЕТ ГАРАНТИРОВАТЬ ЦЕЛИКОМ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ ОПЫТ.

МЫ ПРЕДОСТАВЛЯЕМ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПОГРУЖЕНИЕ В ФИЗИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ, КОТОРЫЕ ПОЗВОЛЯТ ВАМ МЫСЛИТЬ ТАК, КАК ВЫ НИКОГДА НЕ МОГЛИ МЫСЛИТЬ РАНЕЕ. МЫ НЕ МОЖЕМ ПРИНЯТЬ НА СЕБЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА СОДЕРЖАНИЕ ДАННЫХ МЫСЛЕЙ, КАК И ЗА ЛЮБЫЕ ПОТЕНЦИАЛЬНО ТРАВМАТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ОТ ВАШЕЙ МЫСЛИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

ПРИНИМАЯ УСЛОВИЯ ДАННОГО СОГЛАШЕНИЯ ВЫ ОСВОБОЖДАЕТЕ КОМПАНИЮ «ИНДУСТРИАЛЬНОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ» И ВСЕХ ЕЁ АГЕНТОВ И ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ЛЮБЫЕ НЕГАТИВНЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ, КОТОРЫЕ МОГУТ ВОЗНИКНУТЬ В ПРОЦЕССЕ ИСПОЛНЕНИЯ ДАННОГО СОГЛАШЕНИЯ.

Базовый Лагерь – завернутая в фольгу картофелина длиной в 900 метров, оставленная запекаться в точке Лагранжа внутри орбиты Меркурия. По крайней мере, там она была, когда мы сближались с ней для стыковки. Едва мы спустились на борт, как она начала свое движение по направлению к Солнцу – водолазный колокол, спускающийся прямо в огненный ад.

Они используют один из наших старых прототипов – замещающий привод c квантово зацикленной дырой в сердце весом в экзограмм. Мне нравится, что они с ним сделали: он теперь не просто размазывает центр массы Лагеря вдоль внутренней червоточины, он оставляет один его конец позади, в L1, повиснув как камень на верёвочке, используя массу Меркурия как противовес. Сложно представить себе энергию необходимую для стабилизации всего этого. Но Солнце дышит нам в лицо, и тот же самый метаматериал, делающий нашу картофелину идеальным отражателем может так же легко превратить её в абсолютно черное тело, если им понадобится дополнительная энергия.

Это забавный метод засунуть старую технологию в новую обертку. Мы бы тоже могли сделать что-то подобное, там, когда полетим – если бы могли утащить вместе с собой звезду и планету.

Наш гид – долговязый филиппинец, представившийся как Чито – встречает нас прямо возле шлюза: «Перед тем как мы пойдем дальше, проверьте свои почтовые ящики и убедитесь, что вы все получили пакет ознакомительных материалов».

Я проверяю файлы, которые они загрузили нам в головы, пока мы спали по дороге сюда на внутрисистемнике: нейрофилософия и история корпорации, космология Смолина, корональные кольца и Смерть Детерминизма. Хитрые спецификации полосных фильтров, пропускающих нужные нам магнитные поля, оставляя жар и жесткое излучения снаружи. Чудо-технология, позволяющая поцеловать поверхность Солнца, не сгорев дотла. (Спецификации помечены как «проприетарная информация». Понятно – они дают нам посмотреть на их секреты, чтобы нас успокоить. Всё равно они всё это удалят из наших голов по дороге домой).

Чито ждет, пока все подтвердят получение: «Хорошо. Убедитесь, что вы прочитаете это до того, как мы нырнем, потому что когда мы откроем ставни, все ваши импланты перестанут работать. Проходите сюда, пожалуйста».

Наш вес растет пока мы следуем за ним по тоннелю: сначала мы плывем, потом подпрыгиваем, а первые из нас уже шатаются на нетвердых ногах. Большинство обитаемых объемов Лагеря вырезаны примерно в 20 метрах от сингулярности – достаточно близко, чтобы дать нам четверть g, когда картофелина припаркована на орбите. Максимум половина от этого, когда мы спускаемся – зависит от того, как они распределили нашу массу.

В лобби нас встречает мозг в шаре – небольшая яркая сфера в центре тускло подсвеченной пещеры. У нее даже есть свое маленькое гравитационное поле, замедляющее и притягивающее нашу колонну, как свиту спутников к небесному телу.

Это не настоящий мозг. Вблизи это становится заметным. Нет полушарий, нет долей, нет древней лимбической подструктуры, чтобы держать всё это вместе. Просто морщинистый комок нейронов, подсвеченный изнутри: волны пробегающих мыслей, проявляющиеся благодаря какому-то флуоресцентному протеину, включенному, чтобы добавить немного мишуры спецэффектов.

Табличка с аннотацией мягко горит сбоку от этого маленького чудовища: «Свобода воли. Единственный известный образец».

— За исключением счастливых нас. Если, конечно, мы получим то, за что заплатили.

Женщина. На сантиметр ниже меня. Коренастая, с бритой головой и цветом лица нордического альбиноса.

— Агни Фалк. — представляется она, сбрасывая мне свою карточку: «Компания Хребет Фарадея. Младший вице-президент. Глубоководная разработка полезных ископаемых». Обитательница умирающего рубежа, все еще цепляющаяся за дно океана, когда небо заполнено астероидами и ценными металлами.

— Санди — я не говорю ей свою фамилию и не посылаю контактную информацию – хоть я и предназначена для сверхдальнего полета, но я всего лишь одна из пятидесяти тысяч, что в целом как-то снижает мою личную известность. Тем не менее, поиск по имени занимает секунды, а я здесь не для того, чтобы отвечать на бесконечный поток вопросов «а как это – расти зная что ты – спора?».

— Приятно познакомиться — Фалк протягивает руку и, после секундной задержки, я её пожимаю. Её глаза прерывают контакт только на короткое мгновение, задерживаясь на моем запястье, где шрам выглядывает из-под манжеты. Её улыбка даже и не дрогнула.

Сморщенный грейпфрут у нее в голове подключен к огромному количество рецепторов: звук, прикосновение, проприоцепция. Больше двух миллионов каналов только от глаз. Не как этот комок нейронов в аквариуме. Глухой, тупой и слепой, вообще без внешних подключений, кроме тех, что подводят питательные вещества и удаляют отходы. Это просто масса из нейронов, несколько миллиардов биологических переключателей, застывших в стазисе, пока какой-то внешний раздражитель не даст им толчок.

Насколько я могу видеть, внешних раздражителей там нет. Передать сигнал к этим нейроцепям невозможно. И все же, каким-то образом, оно активно. Волны сияния, проходящие по его поверхности, вполне могут быть сигнатурой пойманной в ловушку души.

«Нейроны которые будут испускать сигнал сами по себе – без того чтобы в них тыкали». Ты хотел их увидеть, Кай? Ну так вот они.

Фалк прослеживает мой взгляд:

— Интересно, как оно работает?

— Новые технологии. – голос с индусским произношением раздается от еле различимого пилигрима с другой стороны шара, – Я так слышал, по крайней мере. Специальная комбинация квантовых полей, не существующая в природе. Вселенная не может её вспомнить и ей приходится… импровизировать.

— Да это просто какой-то трюк. — ворчит скептик слева от него, — Точно говорю, они чем-то запустили эту штуку незадолго до нашего прибытия. Со временем оно угаснет.

— Мы тоже угаснем. Со временем.

— Может быть, квантовые эффекты?

— Эфаптические связи, что-то вроде этого?

— А что оно делает? — спрашивает кто-то и вот тут мы все замолкаем. — Я имею в виду – свобода воли, верно? Свобода делать что? Оно не может ничего чувствовать. Оно не может двигаться. Оно как… я не знаю… как разумный йогурт или что-то вроде этого.

Все мы поворачиваемся к Чито:

— Смысл не в этом – говорит он, после небольшой паузы, – Это, скорее, было создано просто чтобы как иллюстрация возможности.

Я смотрю назад, на этот шар, на волны интерференции, пробегающие по его поверхности. Странно, что они не показывают эту штуку в своих ознакомительных материалах. Может хотели добавить немного загадочности для полноты ощущений.

Ведь в наше время осталось так мало загадок.

ПРОТОКОЛ ИНТЕРВЬЮ

ВРЕМЯ:

ТИП ПРОИСШЕСТВИЯ:

ИНТЕРВЬЮИРУЕМЫЙ:

ПРИПИСАНА:

ПОЛ:

ВОЗРАСТ:

ИНТЕРВЬЮИРУЮЩИЙ:

НАБЛЮДЕНИЕ/БИОТЕЛЕМЕТРИЯ:

КОММЕНТАРИЙ ПСИХОЛОГА:

М. САВАДА:

ТИШИНА В ЗАПИСИ: 3 СЕК

С. АЗМАНДИН:

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

ТИШИНА В ЗАПИСИ: 3 СЕК

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

ТИШИНА В ЗАПИСИ: 3 СЕК

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

СА:

МС:

ТИШИНА В ЗАПИСИ: 2 СЕК

МС:

СА:

МС:

СА:

ТИШИНА В ЗАПИСИ: 5 СЕК

МС:

Так близко к Солнцу про инерционные двигатели можно забыть. Как и про петлевую квантовую гравитацию с её магической червоточиной. Самые лучшие стартеры привода рассыпаются в присутствии такой огромной массы. Базовый Лагерь, растянув поводок до предела, запускает новый корабль для этой последней, кульминационной фазы нашего паломничества: «Автономность Человечества» – многогранный кристалл, покрытый движущимися зеркалами: полмиллиарда защитных осколков в концентрическом наслоении, расположенные в точном порядке, постоянно перемещаясь, защищают нас от фотосферы.

Чито говорит нам, что наше позиционирование идеально для этой фазы солнечного цикла: стабильная пара солнечных пятен с пиковым диаметром в пятьдесят тысяч километров движется прямо на нас. Шанс выброса массы меньше процента, и даже в этом маловероятном случае, выброс будет направлен от нас. Нам не о чем беспокоится.

Ну и ладно. Как мне кажется, то, что помогает нам оставаться в живых при забортной температуре в пять тысяч градусов и так уже практически магия. Почему бы к этому всему не добавить еще и цунами из радиоактивной плазмы, проносящееся над нами со скоростью пятьсот километров в секунду?

Они оставили нас привязанными в отсеке без внешнего обзора, в цилиндре диаметром максимум метров шесть. Изогнутые переборки слегка светятся мягким яичным светом нимба Иисуса. Мы развернуты лицами наружу, пристегнутые к колонне, пересекающей этот объем, как позвоночный столб: каждый позвонок – это противоперегрузочное кресло, каждый шипастый отросток – это подножка или подлокотник. Мы зафиксированы для нашей собственной безопасности и для безопасности окружающих. Никогда нельзя быть уверенным как люди-автоматы, отреагируют на полученную автономность. Нам лично было обещано неземное блаженство. Но я читала слухи (неподтвержденные, и, само собой, не включенные в наши ознакомительные пакеты) о ранних запусках, когда незафиксированные клиенты выцарапывали себе глаза. Теперь компания предпочитает действовать осторожнее. Мы встретим свободу в кандалах.

Мы лежим так уже несколько часов. Ни внимательных стюардов, приглядывающих за нами, ни бдительной машинерии, ожидающей своего часа, если что-то пойдет не так. Ни технологии, ни техникам нельзя доверять под воздействием шести тысяч филигранно нацеленных гауссов. Но они наблюдают за нами из кабины, защищенной слоями мю-металла и сверхпроводников и зафарадеенной по самую задницу. Они смотрят на нас через оптоволоконную линию толщиной в половину человеческого волоса. Если что-то пойдет не так, они захлопнут фильтрующие ставни, развернут наши кресла и примчатся сюда со шприцами, шлемами бога и дефибрилляторами.

У нас широчайший выбор музыки, чтобы помочь скоротать время. Никто из пассажиров им не воспользовался. Никто вообще не сказал ни слова с того момента, как мы стартовали с Базового Лагеря. Может не хотят нарушать общее настроение. А может просто просматривают спецификации на всё это чудо в последний раз, как будто готовясь к экзамену, ведь вся электронная начинка, обычно запоминающая всё это за нас, будет менее чем бесполезна, когда откроются ставни.

По меньшей мере двое из нас молятся.

Переборка исчезает. Вздохи со всем сторон. Мы обнажены перед морем огня.

И это не просто море – это бескрайняя кипящая поверхность, раскаленное дно мироздания. Перед глазами бесконечные итерации плазменных фракталов, поддерживаемые восходящими потоками из глубин конвективной зоны. Сияющие гобелены огромнее вселенной перетекают в хохочущие демонические лики с полыхающими ртами и глазами. Корональные кольца – бесконечные галереи плазмы, струятся над бурлящей поверхностью до самого невообразимо далекого горизонта.

Каким-то чудесным образом я не ослепла.

Огненный ад внизу. Полная тьма над нами, наполненная яркими линиями и потоками, извивающимся в темноте: сапфир, изумруд, скрученные пряди желтого и белого. Кольца и узлы магнитного поля Солнца, бесконечно деформируемые, перекручиваемые силой Кориолиса и дифференциальным вращением.

Конечно это артефакты дополненной реальности. Тактический интерфейс, переносящий невидимые контуры в царство человеческого восприятия. Реальность проходит жесткую цензуру сложного массива полей и фильтров, вольфрамовых щитов и программируемых материалов. Максимум один фотон из триллиона доходит до нас. Жесткий рентген, гамма и высокоэнергетические протоны будут развернуты прямо у дверей.

Пара опухолей, прямо по курсу, наползает на горизонт: темные континенты в ярком, горящем море. Меньший из них вместил бы пять планет размером с Землю в своей тени. «Сцилла и Харибда», – шепчет кто-то у меня за плечом. Понятия не имею, о чём они.

Мы направляемся между ними.

Магнитные поля. Вот то, что нам нужно. Забудьте про гамма-излучение и синхротронную радиацию, забудьте про шторм из протонов, который тонкими иглами нашинковал бы ваши внутренности в фарш, если бы смог пройти через щиты (и некоторые из них смогут – по возвращению домой нас ждут проверки и микрооперации, которые вытащат по десятку крошечных раковых опухолей из каждого из нас). Единственное, что имеет значение – это невидимые дуги магнитного поля, идущие с самого низа, от переходной области тахоклина и прорывающиеся через солнечную поверхность. Здесь столько всего намешано: контуры танцуют с контурами, силовые линии закручиваются вокруг невидимых осей, усиливая поле пятитысечекратно. Сложность всего этого завораживает – перемешанные линии, свивающиеся в узор настолько запутанный и тугой, что кажется, он просто не может не сломаться.

Говорят, что только здесь и можно найти свободу воли. На линии излома.

Теперь уже скоро.

Солнечные пятна уже окружают нас, магнитный север, магнитный юг, огромные темные дыры, поглощающие свет. Между ними мост из переплетенных арабесок – дуги внутри дуг, высотой с пять Юпитеров. Верхняя из них слегка колеблется при нашем приближении, тянется внутрь, к нам, потрескивая от внутреннего напряжения.

Она рвётся.

Кабина наполняется ослепляюще белым светом. Мы существуем в этом замершем мгновении, в сердце переподключения. Электричество заполняет капсулу, каждый волосок на моем теле встает по стойке смирно. Разряд перегружает каждый синапс, перезапускает каждую цепь, обнуляет все внутренние часы.

Мы свободны.

Светящиеся контуры отскакивают как резиновые у нас за спиной. Где-то рядом люди поют на неизвестных языках. Агни Фалк в раю, здесь, прямо посреди этого ада: глаза закрыты, лицо преисполнено блаженством, струйка слюны стекает из уголка рта. За три «позвонка» от меня кто-то стонет и бьется в удерживающих ремнях или от экстаза или просто от электрошока.

Я ничего не чувствую.

Я стараюсь. Я правда стараюсь. Я заглядываю внутрь себя в поисках искры какого-то нового понимания, какой-то разницы между Настоящей Волей, которая у меня есть сейчас и той иллюзией, которой обманывается каждый с момента выхода человечества в серию. Как мне вообще это понять? У меня что, есть какая-то лампочка в теменных долях, которая была выключена всю мою жизнь и должна была загореться, когда с меня сняли поводок? Решения, которые я принимаю сейчас, должны быть как-то более автономны, чем те, что я принимала десять минут назад? Уже всё? Мне можно идти?

У остальных это, видимо, получилось. Может солнечный бог освободил их из рабства или просто сжег им мозги, но что-то в них точно изменилось. А может причина во мне. Может все эти многочисленные изменения, подготовившие меня для дальнего космоса десенситизировали меня каким-то образом. Может импланты споровой программы дают какую-то интерференцию, которая глушит сигнал.

Кай был прав. Всё это тупая трата времени.

«Автономия» зажигает форсажные камеры. Ускорение вжимает меня в сиденье. Солнце всё ещё ослепляюще корчится вокруг нас, но горизонт теперь заметно искривлен – мы поднимаемся назад, домой. Этот вид мог бы быть ужасающим и завораживающим, но я отвожу глаза не от благоговения, а от разочарования. Мой взгляд падает назад на мою левую руку, пристегнутую за запястье, рефлективно сжимающую подлокотник. Даже моя эндокринная система не особо впечатлилась: из 864 пор на моем запястье активно потеют только 106. Казалось бы нырок в поверхность Солнца должен был бы вызвать больший...

Стоп.

Я не должна это видеть. Да у человеческих глаз просто нет такой разрешающей способности. И все же… это не галлюцинация. Каждая пора, каждый проток, каждая волосинка – все они точно там, где и должны быть. Я могу определить местонахождение каждого из них независимыми потоками сознания.

Я вспоминаю выражение: «визуализация данных».

Я не вижу их местоположения. Я их вычисляю: глубокие области мозга, обрабатывающие объемы данных намного большие, чем может вместить наше ограниченное сознание, передают мне записки под партой. Они используют мою зрительную кору как шпаргалку. Я вижу микроскопический ворс на обшивке сиденья. Вижу крылья бабочек, порхающих в солнечной короне. Слышу биение каждого сердца в нашей капсуле.

Я вижу вселенную паутины внутренних связей всего и со всем. Я вижу будущее, захлебывающееся всё нарастающим потоком взаимодействий и ограничений. Я оглядываюсь и вижу, как нити паутины исчезают у меня за спиной: конус восприятия сужается, причина отходит от следствия, и каждая схлопнувшаяся вероятностная функция восстанавливает свой потенциал до момента, когда не было ничего невозможного.

Я делаю шаг назад, шаг наружу, и впускаю всё это в себя.

Я вижу изначальный хаос. Я вижу Вспышку.

Я вижу, как появляется Планковское время.

Я наблюдаю, как электроядерное взаимодействие рассыпается на мириады базовых кирпичиков мироздания: гравитация, электромагнетизм, сильное и слабое взаимодействия. Я вижу, как амплитуэдр собирает себя из потенциала непройденных дорог и закрытых дверей. Столько возможностей уходит и теряется, столько вероятностных путей схлопывается каждую пикосекунду. Законы физики цементируются и бесконечные степени свободы исчезают навсегда. Будущее – это смирительная рубашка: каждое изменение каждого электрона затягивает ремни всё сильнее и сильнее, каждое решение пойти сюда вместо того, чтобы пойти туда уничтожает все остальные возможности.

Я вижу запутанные нити моего собственного будущего: все более и более ограниченные, сходящиеся в одну точку. Отсюда я не могу видеть эту точку, но это и не важно. Нитей вполне достаточно. И они протянуты на миллионы лет.

Я никогда до конца в это не верила.

Остальные пассажиры всхлипывают, кричат в религиозном экстазе, сжимают стучащие зубы. Я же смеюсь в голос. Никогда раньше я не чувствовала столько надежды, столько уверенности, как чувствую сейчас. Я разжимаю стиснутые на подлокотниках руки и смотрю на запястья.

Шрамов больше нет.

Я родилась заново.

«Ты понимаешь, да? Это должен быть твой выбор».

Первый раз я услышала эти слова, когда мне было четыре. У меня еще даже не было имплантов, ни у кого из нас не было. Чтобы поговорить с нашей группой, им пришлось собрать нас вместе, в одной комнате, как в какой-то древней школе из прошлого столетия.

Они показали нам, из-за чего мы здесь: пылевые пустоши, ушедшие под воду побережья, засоренные и обедненные экосистемы, задыхающиеся от отходов, вырабатываемых человечеством на протяжении сотен лет. Они показали нам архивные видео публичного линчевания братьев Кох, которые хоть и подарили нам несколько приятных минут, в действительности ничего не изменили.

«У нас заканчивалось время» – сказала наставница – наша самая первая наставница, и я так и не смогла запомнить её имя, хотя прекрасно помню, что один глаз у нее был голубой а другой янтарный. – «Мы понимали что это случится, но до конца в это не верили». Она познакомила нас с азами манифеста Хокинга, с концепцией Великого Фильтра и со всеми этими зловещими предвестниками, маячившими на горизонте на протяжении всей истории человечества, подобно просроченному и всё увеличивающемуся долгу. Год за годом проценты росли, и приближалось время платить по счетам, мы неслись на полной скорости прямо в кирпичную стену не в состоянии даже замедлиться – ну и какой тогда был смысл об этом говорить?

До постройки первого Кольца Хокинга. До того, как самый первый ион водорода попал из точки А в точку Б, минуя пространство между ними. До того, как открытие нерелятивистских червоточин зажгло слабый огонёк надежды на то, что некоторые из нас всё же смогут достичь других гнезд где-то там – пока еще не загаженных.

«Но это не сработает», – вырвалось у меня, и наставница спросила, повернувшись ко мне, – «Почему, Санди?»

Если бы я была немного старше или хотя бы немного быстрее, я бы легко выдала множество причин: потому что не имеет значения, как быстро они нас вырастят и запустят в полет, не имеет значения что мы можем строить мосты, позволяющие пересечь световые годы за мгновение. Мы всё ещё здесь, и пройдут столетия прежде чем мы сможем добраться куда-либо ещё – ведь даже волшебные мосты должны на что-то опираться на обоих концах. Всё что мы только что узнали про нас самих – все эти уничтоженные биологические виды, все упущенные переломные моменты, все полуготовые полурешения почему-то никогда не длящиеся больше одного избирательного цикла – всё это не оставляло никакой надежды на жизнеспособность глобального проекта, рассчитанного на тысячелетия. Мы просто еще к этому не готовы.

Но они не сделали нас умнее, всего лишь быстрее. Хотя мой маленький разогнанный мозг и работал вдвое эффективнее своего хронологического возраста, но как, пусть даже и восьмилетний ребенок, может понять добровольную слепоту целого биологического вида? Я чувствовала что нужно сказать – мне просто не хватало слов. Поэтому всё что я смогла – это снова глупо повторить: «Слишком поздно. У нас, как вы сами сказали – заканчивается время».

Какое-то время все молчали. Кай глянул на меня неодобрительно. Но когда наставница снова заговорила, в её голосе не было упрека: «Мы делаем это не для себя, Санди».

Она повернулась к остальным: «Вот почему мы не строим Управляющий Узел на Земле, или где-то рядом. Мы строим его далеко в космосе, давая ему возможность пережить всё, что бы мы с собой ни сделали. Давая ему возможность остаться там – ждать тех, кто придет после».

Мы не знаем чем мы станем через тысячу лет или через миллион. Мы можем разбомбить себя в пыль уже послезавтра. Мы – всего лишь люди. Но нам нельзя терять надежду, именно потому, что мы – люди, и мы также можем достать до звезд. И даже если мы за одну ночь скатимся обратно в каменный век, у нас будут столетия, чтобы вскарабкаться обратно, до того, как вы снова взглянете на нас. Может когда-то вы построите врата и никто из них не выйдет – но в следующий раз, или даже через раз, вы встретите ангелов. Нельзя знать наперед, но вы можете видеть будущее, каждый из вас. Вы сможете увидеть, что из всего этого получится. Если захотите.

Это ваш выбор.

Мы развернулись на звук медленных хлопков. В дверном проеме стоял ссутулившийся человек с грустными глазами бассет-хаунда и неуместной улыбкой на лице. Наша наставница, слегка покраснев, подняла руку, принимая аплодисменты: «Знакомьтесь, это доктор Савада. Вы очень хорошо его узнаете в ближайшие несколько лет. Пожалуйста, пройдите за ним, ему нужно вам кое-что показать».

Мы встали и начали собирать вещи.

«А через десять тысяч лет…» – она произносит эти слова быстро, как будто боится не успеть. – «...если что-то и выйдет к вам, чтобы поздороваться… оно просто обязано быть лучше чем то, какие мы сейчас».

Она улыбается, немного грустно: «Разве оно не стоит того, чтобы посвятить этому свою жизнь?».

Я знала, что Кай будет ждать меня в стыковочном зале. Через сердитое выражение на его лице пробивается удивление: я не должна быть в состоянии идти самостоятельно, по крайней мере не так сразу. Остальных, дезориентированных, шокированных произошедшим, проводники ведут под руки, мягко возвращая их назад к их пожизненным приговорам. Они всё еще пытаются проморгаться от остаточных образов своего просветления. Слепые от рождения и снова ослепшие, они пытаются вспомнить увиденное.

Они не вспомнят. Они сконструированы случайностью: максимум одна-две коррекции чтобы получить зеленые глаза или хороший слух или иммунитет от рака. У сил, создавших их, не было ни предвидения ни будущего. Всё, что имеет значение для эволюции, это то, что эффективно работает в данный конкретный момент.

Но не я. Я могу видеть на световые годы.

Мне не нужен проводник. Он всё еще стоит там, возле шлюза, всё более нетерпеливый, всё ещё ждущий моего появления. Я спокойно прошла прямо мимо него и он меня даже не заметил: его взгляд искал дезориентированность а не целеустремленность.

— Привет. — улыбаюсь я Каю. — Не стоило меня встречать.

— Получила то, что хотела? Счастлива, наконец?

Я счастлива. И еще я рада его видеть.

— Ты же понимаешь, что они тебя обманули? — говорит он. — Думаешь, ты их переиграла или удивила? Они точно знали, что ты собираешься делать. Что бы ты там ни узнала, чего бы ты не думала что там достигла…

— Я знаю — говорю я мягко.

— Они хотели, чтобы ты это сделала. Всё это не должно было пошатнуть твою веру в миссию, оно должно было её только укрепить.

— Кай. Я знаю. — я пожимаю плечами и беру его за руку. — Ну что тут скажешь? Их план сработал.

Правда не совсем так, как они думают. Всё еще держа его за руку, я поворачиваю запястье, пока не становятся видны вены:

— Смотри.

— Ну и что? — хмурится он. — Ты думаешь я раньше их не видел?

Видимо, он пока не готов.

Я вижу, что он собирается отстраниться и первая поворачиваюсь к невидимой камере на другой стороне помещения. Я маню её пальцем.

— Что ты делаешь?

— Приглашаю доктора к нам присоединиться,. — по его реакции я вижу, что Савада пришел с ассистентом.

Приглашенные, они входят через боковую дверь, пересекают комнату приближаясь к нам, пока последние из пилигримов загружаются в свои транспортные капсулы. «Мисс Азмандин.» – говорит Радек (и у меня занимает несколько мгновений понять, откуда я знаю его имя: оно всплыло в памяти мгновенно, как будто написанное на бейджике).

— Санди, — улыбается мне Савада, — Ну и как тебе свобода?

— Не так хороша, как о ней говорят.

— Готова вернуться домой?

— Когда нибудь, несомненно, — и я вижу, как Радек напрягается, — А есть причины торопиться?

— Нет, причин нет, — отвечает Савада.

— У нас уйма времени, — добавляет Радек, — Можешь пойти ещё поискать себя, пока звезды не погаснут.

И я вижу, что он говорит это буквально.

— Что смешного? — спрашивает Радек, а Кай хмурится еще больше.

А я не могу перестать улыбаться. Их выдает именно отсутствие реакции. Ни один мускул не дрогнул на их лицах, но их глаза полны звезд. И не просто звезд, а звезд уходящих в красное смещение, сдвигающихся от света к тепловому излучению слишком быстро чтобы это могло быть природным процессом. Как огоньки, исчезающие под накидкой. Как будто кто-то гасит целые солнца.

— Вы нашли Тип 2, — я говорю это тихо, почти про себя, — Созвездие Змееносца.

А вот теперь их передернуло.

— То есть они там были, — я вижу откровения в дрожании их век, — Теперь уже в созвездии Змеи. Они движутся. В нашем направлении.

Ну конечно.

Люди никогда даже и не двинулись бы в направлении космоса, если бы не страх, что конкуренты доберутся туда первыми. Они сожгут мир своим собственным безразличием, но со всей страстью поднимуться на защиту этого самого мира если возникнет угроза снаружи. Предоставленное само себе человечество будет сосать палец и загнивать в собственном дерьме, столкнувшись же с Чужими – оно создаст порталы в бесконечность. Создаст существ подобных мне, чтобы засеять ими Космос.

Все, что им было нужно – это враг.

Я понимаю кое-что еще: очень скоро способность всё это видеть покинет меня. Уже начинает покидать. Я чувствую, как мои мысли начинают затуманиваться, как катаракты возвращаются на мои глаза. Это займет больше времени чем у Фалк и остальных, но очень скоро – через несколько часов, максимум день, и мои нейроны вернутся назад, на исходный уровень, и я поблекну, как севшая батарейка.

Это нормально. Всё, что я увидела, останется со мной. Мне не нужно помнить дорогу, если я помню куда она ведет.

— Это твой выбор, – напоминает мне Савада, — Всегда был только твой.

Он, конечно, не прав. Это не мой выбор, и никогда моим не был. Хотя бы в этом я была права.

Но это и не их выбор тоже.

Я поворачиваюсь к своему учителю:

— Вы не выбираете мой путь, Маморо.

Он качает головой:

— Никто и не...

— Путь уже выбран. Вы всего лишь расчищаете его.

Всё то время, что я пыталась спровоцировать их вышибить меня из программы. Всё то время, что они самодовольно держали дверь открытой, провоцируя меня уйти. Всё то время, что я пыталась быть свободной.

Да оставьте вы себе эту свободу. У меня есть кое-что получше.

У меня есть предназначение.