Вьюга

8

Когда они наконец добрались до большого продолговатого бревенчатого барака почтовой станции, она настолько устала, что едва могла передвигать ноги. Эльдар взял ее за руку, чего он раньше в дороге не делал, и ввел ее в помещение. Он превратился в заботливого старшего брата.

Разговоры, когда они вошли в темное помещение трактира, стихли. Эльдар направился прямо к хозяину.

– У тебя найдется постель для моей сестры? Она долго шла пешком и устала, бедное дитя.

О, если бы его голос действительно был столь мягок и добросердечен! Жаль, что это только игра!

Трактирщик посмотрел на нее. Она потупила глаза, пытаясь изобразить маленькую девочку. Потом он снова обратился к Эльдару.

– У тебя есть, чем расплатиться?

Эльдар проделал нечто удивительное. Стоя спиной к залу, он засучил левый рукав вплоть до локтя, а затем быстро опустил его снова вниз.

Хозяин кивнул головой.

– Она может лечь в маленькой комнате на чердаке.

Он проводил их наверх и открыл небольшую скрипучую дверь.

– А ты сам? Ты тоже переночуешь здесь?

– Для нас двоих эта комната маловата, – ответил Эльдар. – Я лягу на сеновале.

– Куда направляетесь?

– В Тубренн.

У хозяина поднялись брови.

– Счастья вам!

– Спасибо, нам оно необходимо!

– Спустись потом ко мне, поговорим!

Эльдар кивнул головой.

– Подожду, пока сестра уляжется. Мы можем поесть здесь наверху? Я не хотел бы сидеть с ней внизу среди незнакомых людей.

– Конечно. Как ее зовут?

– Мерете.

«Вот как. И это я?» – подумала Виллему.

Хозяин ушел. Эльдар запер дверь. Потолок, спускавшийся наискосок, был таким низким, что ему пришлось наклониться. Он бревен, почерневших под солнцем и пропитанных смолой, исходил сильный запах.

– Вот вода и таз, – сказал он. – Садись на край кровати!

Она повиновалась. Слишком устала и возражать не могла.

Он снял с нее ботинки и чулки, налил в таз воды и обмыл ее израненные ноги. После того, как прошел первый шок от прикосновения холодной воды, Виллему прислонилась к стене, испытывая одно лишь наслаждение.

Эльдар рассматривал ее усталое маленькое лицо. Блеск глаз сейчас был скрыт опущенными веками.

«Ты совсем еще дитя, – думал он. – Но как будет реагировать Всемогущий, когда ты проснешься женщиной? Ты – со своей энергией, вспыльчивостью, со своей соблазнительной красотой и этими сверкающими, почти одержимыми глазами?»

Эльдар, словно ожегшись, отдернул руку от ее ноги. На какое-то мгновение его охватило сумасшедшее желание быть тем мужчиной, который превратит ее в женщину. Он был убежден в том, что сможет этого добиться.

Но он остерегался. С девушкой из рода Людей Льда играть нельзя. И тем более с целой семьей. Мейдены в Гростенсхольме. Паладины в Дании.

Нет, Эльдару из Черного леса не следует совать пальцы в огонь! Он быстро вытер ей ноги и поднялся.

Еду на подносе принес сам хозяин. Из миски поднимался запах пищи. Хозяин тут же ушел.

На подносе лежали две деревянные ложки. Эльдар протянул одну из них Виллему и показал на тарелку.

– Будь добра, ешь!

Она повиновалась с воодушевлением, и они поочередно стали черпать ложками еду из миски. Еда выглядела не особо притягательно – какие-то непонятные кусочки плавали в жирно-сером отваре.

– Что это? – спросила она после того, как проглотила несколько ложек бульона.

– Лучше не спрашивать.

Она прекратила есть.

– Голод господствует и здесь, – сухо пояснил он. Виллему отложила ложку.

– Не думаю, что смогу дальше есть.

– Ешь и не усложняй ситуации! Это, вероятно, потроха какого-нибудь животного – питательная пища.

Она вообразила себе, что эти эластичные кусочки могли быть мясом ворон и крыс, но тут же решительно отказалась от таких фантастических предположений. Они нуждались в пище, и бульон не мог представлять собой опасности. Мужественно она продолжала есть. Еда подняла у нее и настроение.

Но позднее в этот вечер, когда лежала одна в кровати и чувствовала как в тело ее, за исключением ног, остававшихся ледяными, возвращается тепло, в память вернулось все, что случилось с ней за протекшие сутки.

Неужели она только вчера вечером покинула Элистранд? Это было непостижимо. Ей казалось, что с тех пор она прожила целую жизнь, тяжелую и страшную.

Мысль о доме, светлом и прекрасном, душила ее, и она глубоко вздохнула. Отец… Получил ли он ее письмо? И все друзья в поместье, что они сейчас делают?

Столько горя она им всем доставила, особенно папочке. Хорошо, что мама ничего не знает. Пусть и не узнает до тех пор, пока Виллему не вернется домой! Она должна возвратиться домой раньше мамы. Она вынуждена была убить.

Эта реальность затмевала все остальное. Она, Виллему дочь Калеба, убила человека. Это невыносимо, она этого не перенесет, не перенесет!

Она судорожно зарыдала и не пытаясь подавить всхлипывания. Остановиться она не могла. Знала, что слезы принесут ей облегчение. Пусть другие говорят все, что им вздумается.

На следующее утро они покинули постоялый двор рано. Когда она стала одевать платье, то ее облаком окутала земляная пыль. И, конечно, не сразу она смогла нормально двигаться на своих больных ногах.

Они позавтракали.

«Ешь, Мерете, хлеб из древесной коры, никто не знает, когда мы поедим в следующий раз». А когда они вышли на дорогу, она удивленно посмотрела на своего спутника.

– Эльдар.. ты же хромаешь!

– Да?

– Кажется, что ты идешь по раскаленному железу.

– У меня на подошвах волдыри, – тихо сказал он.

– О, дорогой, – сочувственно произнесла она. – Я не думала, что у героев они бывают.

– Герои, – хмыкнул он. – Я никакой не герой.

– Для меня ты герой. Ты красивый, сильный и непобедимый.

– С чего ты взяла? Волдыри что ли, навеяли тебе такие мысли?

– Нет, нет. Иллюзии исчезли давно.

– Давно этого не могло случиться. Мы и знакомы-то совсем мало. Я имею в виду как взрослые люди.

Он явно хотел бы выглядеть героем в ее глазах.

– Ну, в таком случае, тогда, когда ты говорил о всех твоих девушках.

– А-а, вот что, – неловко улыбнулся он. – Это было лишь бахвальство.

Она мгновение помолчала.

– Значит, это была неправда.

– Конечно. Ты же знаешь, как разговаривают мужчины.

– Нет, я не знала.

Никлас… Доминик… Они не такие! Они прекрасны, благовоспитанны и деликатны.

– Ты стала такой тихой, – заметил он.

Виллему вздрогнула и смущенно посмотрела на него. Кто он, и почему она идет по этой затвердевшей от мороза дороге?

– Извини, я задумалась.

Эльдар больше ничего не сказал. Хорошо осознавая, что она какое то мгновение была в ином мире и что для него в ее жизни места нет.

Они продолжали путь, оба шли на израненных ногах. Виллему рассматривала его, идя сзади в нескольких шагах от него, на больных ногах трудно было двигаться также быстро, как он.

Грудь ее разрывалась от грусти. Ей нравилось смотреть на него, на его длинные ноги, узкую талию и широкие плечи. Пепельные взлохмаченные волосы, морщины на щеках, узкие глаза и широкий ряд зубов. «Словно дикий зверь», – думала она. Он груб и вульгарен на язык, когда в таком настроении, – и все же поэтому она любит его: она хотела бы повлиять на него так, чтобы проявилось все хорошее, заложенное в нем. То, что она была уверена, скрывалось за твердой грубой оболочкой.

Короче говоря, Виллему оказалась в том же заблуждении, в котором находились тысячи других женщин на протяжении всей истории человечества. Она хотела спасти падшую душу.

Сколько женщин считали, что смогут спасти, например, спившегося мужчину только с помощью своей любви и доброго влияния? Сколько верили в то, что они могут создать ангелов из жестоких грубиянов?

По сравнению с этими женщинами позиция Виллему оказалась еще более слабой. Ибо она хотела, чтобы Эльдар стал благороднее лишь от ее непорочной, неуемной любви. Она не хотела отдавать ему свое тело. Так как для этого она еще не созрела и в то же время чересчур правильно мыслила.

Итак, оба они шли, погруженные в свои фантазии. Он хотел ее видеть в дикой примитивной ощутимости, она же желала превратить его в благородного утонченного человека. Кто одержит победу, зависело оттого, что встретят они в грядущей зиме и как она сформирует их.

Она осторожно спросила:

– Если я сейчас зовусь Мерете, то как называть тебя?

– Эйнар. Эйнар Фосс, не забудь!

– Итак, я Мерете Фосс. Сколько тебе лет?

– Скажем, двадцать пять.

– Что еще мне следует знать? Откуда мы пришли?

– Из Кристиании. Ты зарабатывала себе на хлеб попрошайничеством. Теперь же я пожелал тебя взять с собой, поэтому мы и ищем работу в сельской местности.

Она кивнула в знак согласия.

– Как чувствуют себя твои ноги?

– Идти осталось недалеко.

– Ты знаешь, где находится это поместье?

– Мне рассказали абсолютно точно.

В сумерках они увидели большое поместье на горе, вокруг которого широко лежали поля.

– Вот оно, – сказал Эльдар. – Мы пойдем туда сразу.

Виллему с чувством почтительности, смешанной со страхом, смотрела на многочисленные темные дома поместья. Несомненно, это было крупное хозяйство в старом норвежском крестьянском стиле. Около двадцати домов окружали двор усадьбы с надворными постройками и с одним из колодцев, которые и дали название усадьбе. Прямо перед ними возвышалось основное здание – двухэтажный дом из крупных бревен, окруженный галереей с резной балюстрадой.

Роскошные сараи торжественно обрамляли дом с обеих сторон, а вокруг группы зданий, насколько хватало глаз, лежали плодородные поля. Хутора сельского района, к которому относился Тубренн*, [3] были скрытно расположены, спрятавшись за какой-либо горой, покрытой лесом, словно они остерегались подымать голову в присутствии такого могущества и красоты.

– Ты, по возможности, больше помалкивай, – тихо сказал Эльдар. – Говоришь изысканно. Поэтому говорить буду я!

К хозяину их проводила запуганная старая служанка. Эльдар остановился у двери и глубоко поклонился. Виллему стояла сзади него и старалась выглядеть испуганной и в то же время понравиться хозяевам. Ей удалось нечто вроде книксена.

На стульях из деревянных колод сидела пара и кисло рассматривала пришельцев. Хозяин и его супруга были толстыми и уравновешенными. На нем – костюм из хорошего домотканого сукна, пиджак и брюки, она – полностью в черном.

Виллему не понравились глаза женщины. И вообще она не понравилась. Она сидела словно большая жирная самка паука. Толстые черные брови и карие пронизывающие глаза. Нижняя губа выставлена далеко вперед, а толстый мясистый нос опускался вниз и почти касался ее. Волосы были грязно-седыми и зачесаны прямо назад. Был у нее и слабый признак усов. Впрочем, больше, чем признак. Муж вообще разжирел. У него были холодные выпученные глаза и тонкие волосы. Он выглядел так, как будто ему хотелось рыгнуть, но у него это никак не получалось.

– Хорошо? Что вы хотите? – спросил он тоном, который заранее обрекал на отказ.

– Мы очень хотели бы получить работу, господин, – ответил Эльдар таким смиренным голосом, какого раньше Виллему от него не слышала. – Это моя младшая сестра, за которую я несу ответственность. Сейчас мы остались без крова и без семьи. Мы оба работаем хорошо и сейчас хотим предложить свои силы там, где они требуются. Наша мать была датчанкой, поэтому мы с огромной охотой хотели бы поработать у вас.

– Подойди поближе, – протявкала хозяйка, обращаясь к Виллему.

Та пугливо подошла и снова сделала книксен Хозяйка схватила ее за платье и начала ощупывать сейчас довольно серо-блеклый материал.

– Где ты раздобыла его, девчонка?

Прежде чем Эльдар успел ответить, Виллему просюсюкала:

– Одна добрая дама отдала мне его, Ваша милость.

– Ваша милость? – презрительно рассмеялась хозяйка, но чувствовалось, что это польстило ей. – Позволь-ка мне взглянуть на твои глаза? Фу, такие глаза бывают только у Сатаны!

Виллему удалось выжать слезу и глаза заблестели.

– Так все говорят, Ваша милость. Но произошло это просто. Моя мама, когда была беременна мной, страшно была испугана желтоглазым котом, и поэтому я родилась с такими глазами. Но я каждое воскресенье хожу в церковь, и Господь ниспослал мне прощение.

«Отлично крутит», – изумленно подумал Эльдар, продолжавший стоять у двери. Язык у нее как у настоящей деревенской девушки, никакого утрирования. Поведение таково, словно она всю жизнь работала в подчинении. Но Господи, помоги Эльдару из Черного леса, как она прекрасна! Боже, помоги мне, я хочу обладать ею! Но не могу себе позволить этого, ни за что!

Он мог бы снова увидеть ее обнаженные прекрасные бедра, почувствовать мягкую плотную кожу, ласкать ее своими руками. Он хочет видеть это снова, хочет, должен!

Сильно вздрогнув, он стряхнул с себя это наваждение и обратил внимание на то, что хозяин усадьбы не спускает с девушки алчных глаз. «Он тоже хочет обладать ею, – возмущенно подумал Эльдар, и его кольнуло удушливое чувство ревности. – Старый козел! Жирный, гнусный старый распутник, раздевает взглядом мою Виллему».

Мою Виллему? О чем он только думает?

Хозяйка не видела этого долгого похотливого взгляда своего мужа. Она прежде всего была польщена тем, что ее называли Ваша милость.

– Сервировать стол ты умеешь?

– Немного, – ответила Виллему. – И я могу научиться.

Хозяйка вопросительно взглянула на мужа. Тот с бесстрастным выражением лица согласно кивнул головой, а затем перевел взгляд на Эльдара.

– Нам нужен работник на скотном дворе, – произнес он грубо. – Ты можешь спать в помещении для слуг во дворе усадьбы. Сестра будет жить в доме.

Внутри Эльдара все запротестовало. Но он ничего иного не мог сделать, только благодарно кивнуть головой и забрать Виллему с собой на кухню, где они должны были поесть.

Когда они на минуту остались одни, он шепнул ей:

– Постарайся никогда не оставаться один на один с хозяином, Виллему!

Она удивленно и вопросительно посмотрела на него. Никогда она не видела Эльдара таким. Глаза пылали от беспокойства, отчаяния и от… что это могло быть? Скорее всего, это напоминало тоску, тяжелую утрату. Она не могла понять. О чем он может тосковать?

Проведя в большом главном доме Тубренна несколько дней, Виллему почувствовала, что в поместье творится что-то неладное.

В самом доме, кроме хозяев, жили только старая запуганная женщина и она сама, да еще высокомерный мужчина, доверенное лицо хозяина. Вне дома, помимо Эльдара, работали двое мужчин и две женщины. Эти четверо произвели на Виллему неприятное впечатление. Как ей показалось, они были замкнутыми, страшными и суровыми. Они никогда не разговаривали ни с ней, ни с Эльдаром, за исключением тех моментов, когда они отдавали ему распоряжения. Работы у Эльдара много, думала она, большинство обязанностей эти люди перелагали на его плечи.

Тем не менее усадьба была ухожена, поля и луга в прекрасном состоянии. Хотя эти четверо делали самое минимальное. Большая кухня содержалась в чистоте вплоть до самой маленькой детали, и остатки еды, которые старая женщина отдавала Виллему, были приготовлены хорошо. Самой Виллему не разрешали входить в кухню, за исключением случаев, когда ее туда звали, а это было редко. Она обслуживала жилые комнаты. В них требовали поддерживать чистоту и порядок: ей поручали еще чистить одежду и подавать еду на стол.

Виллему ничего этого делать не умела. Сейчас она казнила себя за то, что дома постоянно отказывалась от выполнения хозяйственных работ. Она чувствовала себя ужасно беспомощной. Частично это объяснялось тем, что она никогда не была расположена к этим так называемым женским занятиям. Она инстинктивно считала для себя противоестественным знать то, как проще и красивее заправить кровать, следить за тем, чтобы в комнате не было пыли, изящно заштопать носок. Не знала она и как получать приказы и распоряжения. «Удивительно, как могут отражаться в потомках дела и поведение предков. Мои предки по бабушке были людьми, отдававшими приказы. Высокие офицерские чины, фельдмаршалы, графы… Это сидит во мне! Каким-то сверхъестественным способом их профессиональные навыки через поколения перешли мне в наследство, причем так, что все мое существо сопротивляется, когда кто-нибудь приказывает мне. Не то, чтобы я хотела отдавать приказы сама, не то, что чувствую себя особенно не хорошо в положении подчиненного. Такое давление порождает во мне одно лишь яростное сопротивление. Я становлюсь такой желчной, что мне становится стыдно перед самой собой».

Но и хозяева здесь исключительно несимпатичны, думала она. Особенно хозяйка со своими вытаращенными глазами и усищами.

Всякий раз, как только Виллему приступала к чистке одежды в шкафу, хозяйка усаживалась на стул, держа в руке заостренную школьную указку. Ею она колола и шлепала Виллему и указывала ей на пылинки и пятна, которые та случайно пропустила при уборке. С огромнейшим наслаждением старая карга почти бессловесно дирижировала действиями девушки, посылая ее то туда, то сюда, отдавая при этом только резкие лающие приказы. На ее дряблых губах в это время играла торжествующая, презрительная ухмылка. Виллему, выдерживая издевательства, вынуждена была прибегнуть ко всей своей силе любви к Эльдару.

Внутренне она очень хотела, чтобы он гордился ею. Его присутствие было единственным, что поддерживало ее.

В Тубренн довольно часто приезжали гости, и уже в первую неделю ее пребывания в усадьбе там побывали несколько соседей. И хозяин, и его жена с гордостью показывали гостям Виллему, которая старалась производить на тех приятное впечатление. Супруга хозяина научила ее искусству накрывать на стол и подавать еду и дала ей другую более темную одежду. Ее прекрасное платье исчезло. Однажды она видела его в спальне хозяев – выстиранное и отглаженное. Виллему была уверена, что никогда ей его не вернут.

Эльдар сумел договориться о том, что он раз в день будет встречаться и разговаривать со своей «маленькой сестрой», ибо он несет за нее ответственность. Они каждый раз встречались на скамейке под деревом. Там их все могли видеть, но никто не мог подслушать их разговор.

Виллему в тот раз, когда Эльдар обратился к хозяйке с просьбой разрешить ему ежедневно встречаться с сестрой, чуть было не совершила грубейшей ошибки. Хозяйка посмотрела на него строго и начала выспрашивать для чего это нужно.

«Я, – отвечал Эльдар, – обещал матери, когда она лежала на смертном одре, позаботиться о Мерете. А такое обещание свято. Вы это хорошо знаете».

«Твоя мама умерла? – чуть было не спросила Виллему. – Я этого не знала. Это случилось недавно?»

Но вовремя удержалась. Она же могла раскрыть секрет брата и сестры!

Они встречались каждый день около четырех часов, когда работа была закончена. Уже на четвертый день Виллему сказала:

– Сегодня ночью я слышала какие-то странные звуки.

– Слышала? – переспросил Эльдар. – Могу себе только представить. Я сплю как убитый.

Снова видеть его – это прекрасно! Ей казалось, что сейчас в этом чужом им мире они близки как никогда. Вид у него был усталый, и не удивительно, работает очень много! Сухие и покрасневшие глаза глубоко запали, а морщины около скул стали резче. Равнодушное презрение ушло, сейчас он, разговаривая с ней, уже смотрит ей в глаза. Раньше он отводил их.

– Слышала, но не знаю, что это было, – продолжала Виллему. – Похоже на рев животного, запертого в помещении.

– Животным здесь живется хорошо, – заметил в ответ Эльдар, – они гладкие и жирные. Но я думаю…

– О чем?

– Кто выполнял всю работу… до моего прихода. Лентяи, которые бродят здесь, ничего не делают, а только отдают мне приказания.

– И я так думаю. И не могу понять, как насмерть перепуганное старое привидение в главном доме может готовить всю пищу, да еще так быстро!

– Попытайся, если сможешь, осторожно разузнать, как это ей удается! Не может же она быть на ногах круглые сутки. Кстати, больше тебе не нужно бояться хозяина.

Она наморщила брови.

– Бояться?

– Ничего-то ты не замечаешь, – промолвил он тихо. – Ну хорошо, во всяком случае, я слышал, как разговаривали работники о том, что как мужчина он уже ни на что не способен.

– А что это такое?

Эльдар какое-то мгновение смотрел на нее. Затем произнес:

– Забудь об этом. Больше тебе рассказать нечего?

Она подумала:

– Ничего особенного. А тебе?

– Пока нет. Но думаю, что довольно скоро у нас будет о чем рассказать. Виллему… Ради Бога, будь осторожной.

– Я не предам вас.

– Я думаю сейчас не о нашем деле. Место здесь не очень хорошее. Я не могу указать пальцем на что-либо, но есть здесь нечто, что мне не нравится.

– В этом мы с тобой едины.

– Как протекают у тебя дни?

Она вздохнула.

– Мне позволяется лежать в постели довольно долго. Раньше завтрака я не должна показывать и носа. Я сервирую стол и подаю завтрак. Затем день протекает в различных занятиях по дому, слишком нудных, чтобы рассказывать о них. Хозяйка все время следит за мной, заставляя работать. Мне запрещается делать то это, то то. То говорят, не ходи туда или сюда. Помоги, Эльдар. Я была самой ленивой, когда дело касалось домашней работы. Неужели думаешь, что теперь я ее больше люблю? Нет и нет! Я ненавижу ее всей душой и можешь представить, что я говорю про себя за спиной хозяйки! Если бы можно было читать мысли… Да, теперь о важном помощнике хозяина. Его зовут Сювер, и он является управляющим, или правой рукой хозяина… Я вижу его только в первую половину дня, а затем он исчезает. А старая запуганная женщина, Берит, работает с утра до позднего вечера. Да, кстати, ты помнишь, – улыбнулась Виллему, – что я предлагала сыграть роль глухой? Она глухая! Она может говорить, но ничего не слышит. Понимает тебя по движению губ.

– Вот как? Я тоже должен вставать по утрам довольно поздно. Один из мрачных работников приходит и будит меня. Если же я встану слишком рано, они ругаются.

Эльдар помолчал мгновение.

– Как выглядит твоя комната? Где она находится?

– Это девичья комната в отдаленной части дома, за кухней. Там место для четверых, но я живу одна.

Он взглянул в сторону дома.

– Которое окно?

– Не окно, а лишь небольшое отверстие. С обратной стороны дома.

– Кровать у тебя какая? – медленно спросил он.

– Кровать? Она… как сказать? Конечно, солома, с наброшенной на нее шкурой зверя, на которой я лежу. Другой шкурой я укрываюсь. Тепло, но шкуры очень короткие, и мне приходится свертываться калачиком, чтобы ноги были укрыты.

Эльдар немного поерзал на месте. Ему было стыдно выспрашивать ее о постели, о том, как она выглядит в ней…

– Ночное белье какое-нибудь у тебя есть?

– Нет, – ответила она удивленно. – Я могу спать в рубашке, но я вынуждена ее беречь и поэтому пользуюсь ей не всегда.

Не пользуется рубашкой? Лежит голая, обнаженная…

У него закружилась голова, но он взял себя в руки.

– Меня зовут надсмотрщики. Завтра увидимся.

– Да, Эльдар…

Он задержался. Она положила ему руку на локоть.

– Я… хотела бы видеться с тобой чаще. Чувствую себя такой одинокой.

Он сжал рот.

– Мы должны быть осторожными. Ты же знаешь.

– Да, конечно. – Она опустила глаза и сняла руку, а затем быстро побежала в дом, маленькое существо, с качающимися бедрами и танцующими косами.

Несмотря на такую огромную усталость, что у него ломило тело, Эльдар не мог в этот вечер заснуть. Он лежал и ворочался на своей жесткой постели.

Наконец он сел, поставил ноги на холодный, продуваемый сквозняком пол.

Раз за разом он кулаком ударял по краю кровати.

– Черт, черт возьми, черт возьми, – непрерывно ругался он без каких-либо нюансов.

Он не мог найти иных слов для выражения своих чувств.

Возмущение народа неотвратимо нарастало. Причиной этого была не только любовь к отечеству, но больше всего нелепая бесчеловечность фогдов.

Движение за освобождение Норвегии разрасталось в полной тишине, превращаясь в лавину, охватывало все более широкие круги населения, в глазах угнетенных загорался фанатичный огонь. Повстанческие идеи обсуждались шепотом на постоялых дворах, на встречах в тайных помещениях…

И объект первого удара уже был определен.

Поместье Тубренн в Ромерике.

Этот объект определился сам по себе по многим причинам. Но прежде всего потому, что здесь можно было напасть на определенное лицо, пока он не подготовился к защите.

Ожидали только подходящего повода.

Тристан, этот молодой несчастный запутавшийся человек тем временем вернулся в Данию. Он, по крайней мере, внешне, избавился от своих постыдных болезней. Никто, ни родители, Джессика и Танкред, ни бабушка Сесилия, ни тетя Габриэлла, ничего не могли обнаружить. Но по вечерам он часто запирался у себя в комнате и становился совершенно иным, непохожим на себя.

Омерзительный поступок Гудрун глубоко ранил его. Как будто в него вонзился насквозь пронизывающий клинок. Она сломала и навеки испортила невинную жизнь легко ранимого юноши.

Тристан уже никогда не станет прежним. Злополучное событие в пастушьей хижине Черного леса наложило печать на все его существование. Благодаря ему, судьба Тристана сложится примечательно, но о ней мы не будем рассказывать здесь.

Тристан полностью оправдает свое имя – «Рожденный к скорби».