Вызволение сути

Другими словами, если у тебя интересная и беззаботная жизнь и ты счастлив, не тяготясь своей судьбой, то пренебрегать таким комфортом – это значит быть неблагодарным дураком.

Мой отъезд в 1976 году из СССР в Америку захотят назвать выходом из зоны комфорта – мол, как же? отправился чёрт знает куда из комфортной родины. Однако, после того, как я узнал и осознал, что существует Запад, который есть символ и воплощение комфорта, я уехал из зоны дискомфорта (СССР) в зону комфорта (Америку). Таким образом, именно мой выход из дискомфорта и стремление к комфорту стали наиболее продуктивным и жизненно важным поступком.

Или другой пример – я не хочу прыгать с парашютом, мне и на Земле хорошо (комфортно). Но если меня вдруг охватит неистребимое желание прыгнуть, то тогда этот прыжок будет мне желанным, а значит он будет воплощать моё стремление к комфорту. При выполнении своего желания мы оказываемся в комфорте, а если идём против своего желания или нас заставляют идти против своего желания, тогда мы оказываемся в дискомфорте. Всё определяется тем, следуем ли мы своему желанию или оно попирается.

Идея, что для продуктивной жизни надо взять себя в зоне комфорта за шиворот и вышвырнуть себя в зону дискомфорта – идея эта лжива и глупа.

Живёт себе человек и чувствует себя комфортно. Коль это чувство непреходящее, то и пусть живёт себе на здоровье.

Но ощущение комфорта – это чувство, как и всякое другое, меняющееся, притупляющееся. Сначала ты чувствуешь себя в какой-то обстановке комфортно, но потом эта обстановка приедается и ощущение комфорта пропадает и постепенно переходит в ощущение дискомфорта и тогда тебе становится не по себе и ты хочешь эту ситуацию изменить. Как? – Да так, чтоб тебе снова стало комфортно!

Таким образом то, что раньше было хорошо, стало ощущаться как плохо. То, что было комфортным стало дискомфортным и тогда и только тогда ты решаешься на изменения. Получается, что надо бежать не из зоны комфорта в дискомфорт, а из зоны дискомфорта, оттуда, где тебе стало плохо (предположим, постылый брак).

Если же ты продолжаешь жить в зоне дискомфорта, из которой у тебя нет сил или смелости бежать, то тогда дело – швах, и ты обрекаешь себя на несчастье.

Итого, призывать надо не к уходу из вожделенной зоны комфорта, а к побегу из зоны дискомфорта, в которой ты по той или иной причине продолжаешь жить. А значит, призывать-то надо – выходить из дискомфорта, стремясь в комфорт.

Призывы к пренебрежению комфортом имеют свои корни в идеологии христианства. Самоистязания, обет безбрачия, клятвы верности, воздержание, всепрощение – это всё насильный и умышленный дискомфорт, который христианство возводит в добродетель. Христианство не позволяет своим пленникам бежать из этого дискомфорта, калеча людские души (стыдом, виной) и тела (воздержанием от плотских радостей).

Постоянный дискомфорт души и тела – вот основной инструмент христианства для подавления личности.

А чтобы хоть как-то облегчить земную жизнь людей, оно обещает после смерти вечный комфорт, именуемый раем.

“Сделка” – мой первый американский рассказ

Библиография с историографией

The Deal, (pp. 119-126) – a short story in

A special CONFRONTATION Anthology Issue

Exile and the Writer

Edited by Martin Tucker

Published by Long Island University, Nos. 27-28, 1984, 350 p.

ISBN 0-913057-01-0

До этого рассказа я писал в Америке только стихи. Но вдруг меня осенила прозаическая идея и, я написал этот рассказ, сидя на работе. На своей прекрасной инженерно-мэнеджерской работе. Постыдная моя неблагодарность по отношению к великолепной фирме, которая наняла меня. Но это было уже к концу моего пребывания в ней, в 1982 году. Теперь, в качестве компенсации, я литературно прославляю эту дорогую мне техническую фирму.

Рассказ образовался из услышанной от моего свояка истории: некий покупатель отказался от принятия заказанного груза, тогда продавец привёз и вывалил груз у порога нарушившего договор покупателя.

Меня поразили американские бесцеремонность и упорство продавца. Однако идея рассказа не имела отношения к этой истории.

Рассказ получился ладный, его опубликовали в Новой Газете, что в Нью-Йорке, и я решил перевести его на английский, чтобы показать американской литературе “кузькину мать”. Я прекрасно понимал, что сам сделать литературный перевод я не смогу, поскольку я убеждён, что язык, на который переводят, должен быть родным.

В то время я не знал хорошего переводчика, но зато у меня была в близких подругах толково-разговорчивая и умная американочка, которая, например, с увлечением читала Сартра “Бытие и ничто” и могла вполне связно обсуждать содержание этой книги. Она предложила отредактировать мой рассказ, который я перевёл, как смог. Она с воодушевлением переворотила весь текст, чтобы он звучал по-американски, внимая моим комментариям в перерывах между нашими сближениями. По-английски рассказ называется The Deal.

Я решил послать рассказ не куда-нибудь, а в Playboy. Что из этого вышло, описано в книге Правота желаний¹⁷ на страницах 323, 324

В итоге The Deal был опубликован в специальном номере литературного журнала Confrontation, издававшийся Long Island University. Этот номер был посвящён писателям в эмиграции.

На обложке перечислены имена главных авторов, в том числе Иосиф Бродский. В этом журнале появилась первая публикация его стихотворения на английском Cafe Trieste: San Francisco. Подробный филологический разбор этого стихотворения сделан С. Г. Николаевым.

В журнале также имеется перевод Бродского на английский Мандельштамовского стихотворения “Tristia” – моего любимого стихотворения ленинградской юности – времён пылкой влюблённости в девушку с обильно волосатым анусом.

Моё же имя на обложку не попало, а скрылось в “and others…” (и другие…).

Затем Сделка открывала мой первый сборник рассказов Мускулистая смерть⁶,

А через 17 лет рассказ перекочевал в кирпич избранного Чтоб знали!¹³

The Deal вошёл в мой сборник на английском языке Prostitution Divine¹⁹.

Рассказ этот стал первым в созданном мною жанре, не бывалом в русской литературе – в жанре романтической порнографии. Хотя порнографии в этом рассказе было – кот наплакал.

Кощунственный ряд

Наконец, появился электронный вариант книги, изданной ещё в 1999 году на английском языке.

Перевод названия этой редкой и необычной книги такой:

Пол Голдшмидт

Порнография и демократизация.

Узаконивание непристойности в посткоммунистической России.³⁶

Разумеется, автор не обошёл вниманием мною изданные Тайные записки Пушкина, и он величает меня не иначе как "эмигрантским порнографом".

Затем в книге проклёвывается такая фраза:

"В апреле 1989 года Главлит дал доступ к работам почти всех писателей эмигрантов, включая сочинения Дмитрия Бобышева, Иосифа Бродского и Бориса Пастернака, в том числе, всем произведениям Набокова и порнографическим романам Михаила Армалинского."

Пол Голдшмидт включил в этот ряд Пастернака, наверно, потому, что тот был внутренним эмигрантом.

Автор книги допустил ещё несколько ошибок. Во-первых, роман у меня имеется всего лишь один, и он не роман, а романище "Добровольные признания – вынужденная переписка" (он включён в кирпич Чтоб знали!¹³)

Во-вторых, романище был издан в 1991 год, и в 1989-ом Главлит мог о нём только мечтать.

Я знаю, что найдутся литературщики, которые посчитают кощунством и святотатством, что я поставлен в один ряд с Набоковым и прочими. Я с протестующими абсолютно согласен, ибо я не принадлежу ни к какому ряду, потому что я из ряда вон выходящий.

Творческое заимствование

Смотрю я сериал Episodes (2011-2017)

Блестящий, утончённый, глубокий (а коль надо – поверхностный) юмор.

Муж и жена, создатели успешного юмористического сериала в Лондоне приглашаются сделать американскую версию сериала в Лос-Анджелесе. У голливудской шишки умирает отец, и раввин произносит речь над могилой, которую он начинает со старинного еврейского высказывания:

Say not in grief he is no more but live in thankfulness that he was.

Я встрепенулся – да ведь это перевёл на русский Василий Андреевич Жуковский в 1827 году:

Не говори с тоской: их нет,

Но с благодарностию: были.

Не знаю, где Жуковский вычитал или услышал это еврейское высказывание, но он сделал его прекрасным русским стихом.

Подобное удивление вызывало у меня недавно прочитанное английское выражение, которое, как оказалось, существует очень давно и широко используется не только в письменной, но и в устной английской речи:

Death is something that happens only to somebody else.

Это заимствовал Иосиф Бродский, восхитительно и лаконичнее, чем в английском, что случается редко:

Смерть – это то, что бывает с другими. (в стихотворении Памяти Т. Б.)

Я тоже очаровывался англоязычными прекрасными выражениями и перекладывал их на русский:

More Than a Feeling – строка из одноимённой песни группы Boston

Этой песней я буквально болел, когда она родилась:

Это больше, чем чувство,

это наша судьба…⁵

А также Hopelessly Devoted To You – из одноимённой песни в фильме Grease, которую исполняла Olivia Newton-John.

… И найдётся ль у тебя причина

вспомнить в оттесняющей толпе,

что живёт, чужой уже, мужчина,

безнадёжно преданный тебе. ⁵

С одной стороны, “идеи носятся в воздухе”, с другой – “нет ничего нового под солнцем”. Поэтому задача творца – распознать близкую ему идею и одеть её в собственные слова, чтобы она зазвучала свежо. Ведь только свежее звучание старой идеи обновляет силу её воздействия на людей.

Так, идея Женщины, должна постоянно облекаться в новою плоть, чтобы продолжать возбуждать мужчину.

Любовно-кладбищенское

Это кладбище я открыл для себя совершенно случайно. Однажды летним днём я гулял вокруг озера с многолюдным пляжем и толпой идущих, бегущих и велосипедствующих.

У меня была дневная программа: познакомиться минимум с тремя самками. В тот день я перевыполнил план, и с одной даже назначил свидание на вечер.

Я шёл с чувством исполненного долга, и вдруг заметил высокую металлическую ограду, тянущуюся вдоль озера, а за ней, в деревьях на холме я разглядел могильные памятники.

Я сел в машину и поехал вдоль ограды, пока она не раскрылась большими воротами для въезда автомобилей. Это было необъятное кладбище со старинными и современными часовнями, модернистским зданием для захоронения урн, и главное – с озерцом в центре, в котором плавала пара лебедей.

По сути дела, это был роскошный парк, с высокими деревьями и большими пространствами между ними, в которых высились памятники, склепы и лежали надгробные плиты. Что меня поразило больше всего, так это моё одиночество – никого из живых, кроме меня, я не увидел. Неподалеку за оградой полоскался людской шум и гам, а тут стояла мёртвая тишина.

Я поездил по извилистым дорожкам между памятников, потом мне показалось, что я попал в лабиринт, но всё-таки я смог выехать к воротам.

И подумал я: – Вот из смерти умудрились сделать красоту.

Тут мне пришла идея привезти сюда девушку, с которой я назначил свидание на вечер.

Девушка поразилась местом, выбранным мною для встречи. Но когда мы стали пробовать друг друга на вкус и на ощупь, то у девушки не было предела радости от нашей укромной тишины и страстного одиночества .

С тех пор я стал возить всех новых самочек на это кладбище на первое свидание. Кладбище это действовало на девушек магически – когда я, целуя их, лез к ним в трусики, ни одна не отталкивала мою руку, а только прижимала к себе.

То же самое происходило, когда девушка приходила на свидание без трусиков.

Тогда мне и в голову не приходило, что именно это кладбище станет последним приютом для моих родителей, и, как я распорядился, станет им и для меня.

Когда папа вышел на финишную прямую к смерти и встал вопрос о захоронении, у меня не было никаких сомнений, где его похоронить.

Разумеется, что мама легла вместе с ним.

Ну а я, никогда не покину своих родителей.

И вот, через годы, всякий раз, когда я прихожу безответно поговорить с папой и мамой, я вспоминаю разные случаи из нашей прошлой жизни и дивлюсь как же это всё странно и как же это всё страшно. А я ещё смел писать стихи об одиночестве, когда родители были со мной?!

Однако, печаль от воспоминаний о последних днях и похоронах папы и мамы, которая охватывает меня при посещении кладбища, нет, не компенсируется, а сочетается с воспоминаниям о моих счастливых кладбищенских свиданиях.

Покидая кладбище, я вспоминаю упоённые наслаждением лица девушек, я ощущаю пальцами их жар и влагу и прошу их не забывать меня, если они ещё живы.

Выезжая из кладбищенских ворот на оживлённую улицу, я не прощаюсь с папой и мамой, а лишь желаю им:

–

Дай вам бог здоровья и счастья на том свете.

Один день счастливого студента

1968. Утренние лекции по теории поля и телемеханике, на которых я писал эпиграммы³¹. Впрочем, я писал эпиграммы на всех занятиях.

После лекций я, проходя мимо, всегда заглядывал в институтскую книжную лавку. В тот день я купил билет книжной лотереи за 25 копеек. Минимальный выигрыш был 50 копеек, а максимальный – 10 рублей.

Когда я оторвал края и развернул билет, на меня уставилась строчка “Десять рублей”. Восторженный, я ринулся в магазин старой книги на 1-й линии Васильевского острова. Я вошёл в дверь и сразу посмотрел на полку справа, где всегда стояли книги серии “Литературные памятники”, которые я жадно собирал. И даже читал. Иногда там вообще не было памятников. Но тут я увидел болотисто-зелёные корешки нескольких томов. О чудо! Это были три тома Опытов Мишеля Монтеня и Жизнь 12 цезарей Светония, которых у меня не было и которые я увидел в продаже впервые.

Я схватил их – три тома Монтеня стоили 7 рублей, Светоний – два рубля, у меня ещё оставался рубль. Я заглянул в отдел поэзии и нашёл толстый красный том Шандора Петефи – он стоил точный рубль. С этим увесистым богатством, добытым за 25 копеек, я отправился домой.

Перекусив, я пошёл в свою комнату осматривать, разнюхивать, перелистывать и читать книги.

А вечером ко мне пришла моя горячая любовница. Она была работящей и после первого орального оргазма не доверяла мне следующие – она садилась на меня и скакала к восторженной цели по лишь ей известному кратчайшему пути. Я подхлёстывал её, сжимая соски и дотягиваясь пальцем до её ануса.

В перерывах я показывал ей купленные книги – она уже их читала и рассказывала мне о Нероне.

Поздно вечером я посадил её на автобус, остановка была прямо перед воротами моего дома, и он останавливался прямо у её парадной. Так что провожать эту удобную девушку не приходилось.

Несмотря на музыку из магнитофона, работавшего глушилкой наших половых новостей, я слышал как папа с мамой ходили по квартире, разговаривали, живые и почти молодые. А бабушка была, как положено, старая, но всё ещё жива.

Непозволенное самоубийство

Свадьбу Самуила Яковлевича Маршака сыграли через год после знакомства с невестой, в январе 1912 года. На счастье Маршака Софья Мильвидская оказалась столь же умна, сколь и красива: она училась на химическом факультете женских политехнических курсов. Это был на редкость разумный, равный, полноценный союз, заключенный по взаимной любви. В ближайшей перспективе у молодоженов было роскошное свадебное путешествие: на два года в Англию (Самуила пригласили продолжить образование на филологическом факультете Лондонского университета, Софью – на химическом). Жизнь ослепительно улыбалась им!

Но на следующий день после свадьбы Маршак вышел в сад, приставил револьвер к виску и нажал курок. К счастью, заклинило барабан. Позже Маршак и сам не мог объяснить, что на него нашло.

Я сразу стал хихикать – вот не встал у него в брачную ночь или излился, чуть прикоснувшись к телу красавицы, и от стыда, разочарования или ещё какой глупости решил он себе башку распотрошить.

У романтических юношей 19 века такое свершалось сплошь и рядом.

Но потом я узнал, что родилась-таки у Маршаков доченька. Было ей полтора годика, и однажды молодой отец сидел над своими каракулями, а молодая мать отвернулась на секунду от своей дочурки, а та опрокинула на себя самовар с кипящей водой. И умерла их дочка от ожогов.

Тогда я понял, почему Маршак хотел покончить собой после первой брачной ночи – он не хотел свершения этой предначертанной трагедии, которую он явно предчувствовал. Он хотел спасти свою нерождённую дочку.

Но пружина судьбы была уже взведена и семя выстрелило.

Орхидейная благодарность

Три года назад мне подарили орхидею в горшочке. Разумеется, она была вся в непристойных цветах.

Покрасовались они с месяц, а потом, как повелось, пожухли и опали.

А я продолжал, как и положено, поливать раз-два в неделю оставшиеся зелёные языки листьев.

Проходит месяц, другой, проходит полгода, а заново зацвести орхидея не желает. У моих приятелей этих орхидей – полдома, и все цветут одна за другой, не переставая. Я проконсультировался у них, но мудрые советы не произвели на мою орхидею цветущего впечатления.

Так прошёл год. Мне надоело ждать, и я повёз горшочек в специальный орхидейный магазин на консультацию. Орхидейщики пересадили мою бесцветную красотку в другой горшок, подрезали ей своенравные корни, которые растут не вниз в землю, а вверх в небеса.

Но орхидея не отреагировала даже на такой профессиональный подход.

Прошло ещё несколько месяцев. Тем временем я её исправно и регулярно поливал живой и мёртвой водицей.

Закралась было мысль – выбросить это строптивое растение и купить другое, но я её отогнал. Вообще-то я не люблю возиться с растениями. Я даю им полную свободу: хотите – растите, а не хотите – уламывать не буду. Но умерщвлять растущее я не хочу.

Моя малина от предоставленной свободы только густеет и ширится, заваливая меня ягодами. Это тебе не сложносочинённая орхидея.

И вот намедни, заметил я росток, на котором торчат пупырышки будущих цветов. Это после трёх-то лет…

Причём зацвести решила моя орхидея не весной, не летом, а в разгаре зимы, когда за окном 25 мороза.

Что же вдохновило её на цветение? Я ведь её не ублажал ничем, кроме как водой.

И подумал я, что, быть может, эта орхидея была в прошлой своей жизни недоверчивой красавицей. Вот она и проверяла меня три года, не предам ли я её, буду ли за ней ухаживать, поливать-кормить, да смотреть на неё жадными до цветов глазами.

Получается, что я выдержал орхидейный экзамен, и в награду она меня одарила цветами, которые прекрасно похожи на тот, цветок. что благодарная женщина даёт в награду мужчине.

Морфология волшебной сексо-сказки Попа

(автор книги “Морфология волшебной сказки» – Владимир Пропп³⁷)

Научность названия этой заметки вызвана структурой, которую я обнаружил в нескончаемом потоке сказочно волшебного секса старшеклассника со своей учительницей. Но в данном случае в структурализм действия была привнесена попа.

Структура действий всегда одинакова: училка даёт ученику. Осчастливленный сопляк рассказывает завистливым друзьям свою сексо-сказку (о сказочном сексе). Какой-то дружок из зависти сдаёт юного любовника его родителям. А родители сдают училку в полицию.

Если училка замужем, то застукавший жену муженёк, сообщает об увиденном в полицию. Структурализм сработал и на этот энный раз.

Но тут возникла вариация: полицейский отчёт сообщает, что в лицемерные и подлые обвинения, предъявленные училке, входит не только изнасилование пацана (а ебля взрослого с любым малолеткой удобно и автоматически называется изнасилованием), но и содомия третьей степени, которая усугубила правонарушение (third-degree sodomy, contributing to the sexual delinquency of a minor).

Содомией в США называют не только анальный, но и оральный секс (такой широкий разброс отверстий устроили для того, чтобы любой секс кроме вагинального считать извращением). В сексуально нормальных странах, типа нынешней России, содомия – это чисто анальный секс. Так и будем следовать нормальному определению содомии.

Итак, Мальчишке было 15 лет, физического насилия не было, а потому училке припаяли самую слабую степень содомии (коль 14 лет и меньше, то вторая степень, а коль c приложением силы, то первая).

За содомским грехом любовников застукал муж и позавидовал, ибо жена ему свой зад не давала, а мальчишке – пжалста. (Это моя гипотеза). Вот муж и разъярился: вместо того, чтобы присоединиться, он затрусил в полицию.

Самое очаровательное – это то, что училка Andrea Nicole Baber, о 29 годах, закончила Христианский Северо-западный университет и преподавала в христианской школе. А её биография, висевшая на школьном сайте, текла елеем (увы не пиздяным):

"Andrea has always felt called to work with youth and is very excited that God opened the door for her…

В художественном переводе получается, что Бог открыл для мальчишки двери в её прямую кишку, то есть Бог позаботился о расслаблении её сфинктера.

Такому христианскому богу и помолиться не грех.

Старческое музицирование

Некогда гениальный Paul McCartney выпустил диск своих новых песен. А пока в качестве затравки он бросил публике две песни:

Come On To Me

I Don’t Know

В таких случаях, стараются продемонстрировать народу самое хваткое, хлёсткое, самое лучшее, чтобы когда выйдет диск, все бы бросились его покупать в надежде, что каждая песня на диске такая же прекрасная. Так происходило со всеми пластинками Beatles и Wings.

Я не буду заниматься критикой двух новых песен. Скажу лишь, что сами названия могут описать их суть в такой ситуации:

Старик говорит девице:

– Come On To Me

А девица, хотя и уважает старика и видит приготовленную для неё пачку денег, совсем не хочет, и чтобы не обидеть его грубым отказом, делает шаг назад и произносит:

I Don’t Know

Случай с Paul McCartney интересует меня лишь как иллюстрация к жизненной ситуации, повторяющейся в веках, когда старый человек думает, что он может делать всё так же, как в молодости. Если он это пытается доказать в кругу родственников и близких знакомых, то ему сочувствуют и похлопывают по плечу. Если же старик пытается повторить рекорды своей молодости перед чужими людьми, то он вызывает лишь насмешку разочарования.

Однако в случае гения возникают две стороны восприятия его старческих потуг: его поклонниками во всём мире и его собственное.

Как поющему талантливому ребёнку даётся скидка на его детскость, так поющему талантливому старику даётся скидка на старость. И только молодости и зрелости скидки не даются – выдавай шедевры. А Пол только этим и занимался всю свою молодость и зрелость.

Для меня наиболее интересно восприятие самим творцом своего собственного старческого творчества. Представляется ли оно ему таким же прекрасным, как в молодости? Или он осознаёт свою творческую слабину, но пренебрегает ею, потому что состарившийся гений хочет дополнительной славы и денег?

Известно, что достижения в музыке, математике, поэзии достигают своего апогея, когда творец пребывает в юном возрасте.

А вот живопись, беллетристика, вино не зацикливаются на молодости, а с возрастом часто становятся ещё лучше.

Так получается, что творцу далеко не всегда удаётся сохранить обратную связь и сдерживать своё желание покрасоваться своим дряхлением перед миром. В старости он по инерции продолжает делать то, что и в молодости, но гораздо хуже.

Пожалуй, единственная область, где происходит беспощадная саморегуляция – это спорт.

Например, великие теннисисты, продолжают играть в свою любимую игру даже в старости. Но им не придёт в голову участвовать в тех же мировых соревнованиях, в которых они побеждали в молодости. Если у старика-теннисиста хватит ума явиться на US Open или на Wimbledon, то его обыграют в пух и прах, и он выставит себя на посмешище. Потому-то старики-теннисисты играют лишь у себя дома и в его окрестностях. Либо участвуют в специальных соревнованиях для стариков.

Так и Paul McCartney мог бы устраивать концерты в своём поместье для своих близких и друзей.

Но тут, перечёркивая, переламывая и уничтожая все аргументы логики, является любовь поклонников и поклонниц. Именно благодаря этой любви, возникшей к Полу во времена его юности и зрелости, он пользуется её инерционностью и эксплуатирует её власть над людьми. Те, кто полюбил его за гениальность в молодости, будут любить его заурядность в старости, не замечая её (при молчаливом условии, что 99% его репертуара – песни его молодости).

Музыка, она покруче тенниса…

Да и желание "стричь купоны" к старости явно усиливается, и бывший гений, при наличии жадности и тщеславия, может публично эксплуатировать прошлое до самой смерти, сочиняя вялые песни и выступая со старым репертуаром.

Это относится и к Rolling Stones и ко всем прочим великим старым музыкантам, продолжающим творить, тогда как они уже способны лишь вытворять.