Взгляд врага

Глава 23

Когда я приехал в автосервис, было еще слишком рано для обеденного перерыва. Тем не менее Сидоров сидел в раскладном цветастом кресле и поглощал толстые красные сардельки. В ногах у него стояла полуторалитровая пластиковая бутылка с пивом.

— Не боишься, что кресло не выдержит и ты рухнешь с недоеденной сарделькой во рту? — спросил я.

— Это хорошее кресло, — сказал Сидоров, не прекращая жевать. — Оно выдержит. А ты чего приехал? Твою тачку только вчера пригнали. Мы еще за нее не принимались. Разве что в конце недели...

— Я не за ней.

— Конечно, раз у тебя «Форд», — понимающе затряс головой Сидоров. Я насчитал у него три подбородка. В прошлый раз было два. Сидоров прогрессировал.

— Слушай, большой человек, — сказал я, — поехали, прокатимся в одно место.

— На хрена?

— Надо.

— Кому надо? Тебе? — По тону Сидорова я понял, что сейчас он скажет: «Тебе надо, ты и поезжай».

— Сидоров, не будь скотиной, — попросил я, — тебе полезно проветриться.

— Ты что, не видишь? Я принимаю пищу.

— Ты уже достаточно ее принял. Поехали.

— Ох, — тяжело вздохнул Сидоров и встал. Кресло издало жалобный стон и зашаталось. — Спокойно, — сказал ему Сидоров и двинулся к «Форду».

— Пиво я с собой возьму, — сообщил он. — Допью по дороге.

— Как хочешь, — сказал я и нажал на газ.

— Так куда мы едем? — полюбопытствовал Сидоров. — Я надеюсь, это не какая-нибудь афера типа того, что было в прошлый раз...

— Нет, эта афера совершенно другого типа, — ответил я и прибавил скорость.

— Эй, эй, — забеспокоился Сидоров. — Тогда я выхожу, тогда я никуда не поеду! У меня последний приговор — два года условно! Я влезать в твои дела не собираюсь, я выхожу.

— Прыгай, — предложил я. Стрелка спидометра дрожала в районе семидесяти километров в час. — Только пиво разольешь. Да и возвращаться на работу придется пешком.

— Ну ты и подонок, — расстроенно произнес Сидоров и положил ладони на свои потные обвислые щеки. — Ну ты и подонок... А я-то, балбес... Ну ты и подонок...

Так он поглаживал себя по щекам и повторял «балбес» и «подонок», как волшебные заклинания, на протяжении всей дороги. Когда я остановил машину и выключил зажигание, Сидоров сразу прекратил страдать и деловито поинтересовался:

— Ну и какого хрена я тебе понадобился?

Я начал подробно объяснять. Сначала Сидоров, как обычно, завопил, что это полный дурдом и делать такие вещи он не будет под страхом смерти. Потом он поинтересовался, сколько я могу за это заплатить. Я предложил пятьдесят тысяч. Сидоров затребовал триста. Мы сошлись на ящике пива. Когда Сидоров выбирался из «Форда», я сказал шепотом в широкую спину:

— Но это если только дело выгорит.

— Никаких условий! — тут же подался назад Сидоров. — Раз договорились насчет пива, так завтра я буду ждать! А выгорит твое дело, не выгорит...

Пришлось поставить машину на платную стоянку — я не хотел, чтобы Макс остался без нее, а подъезжать на «Форде» к проектному институту, где работал Фокин-старший, и светить номера я не рискнул.

Мы прошли квартал пешком, а перед поворотом к институту я прилепил Сидорову на верхнюю губу роскошные рыжие усы.

— Как я выгляжу? — обеспокоенно спросил он.

— Нормально, — ответил я и подтолкнул его вперед.

На вахте сидел какой-то ветхий старичок. У него не хватило духа попытаться остановить Сидорова, который пер вперед, как тяжелый танк. Мне не пришлось показывать удостоверение, и это уже было хорошо.

Кабинет с фамилией Фокина на двери я нашел на третьем этаже.

— Ну, давай, — хлопнул я Сидорова по плечу. Тот крякнул и треснул в дверь могучим плечом.

В образовавшийся между фигурой Сидорова и косяком просвет я увидел кульманы, двух женщин в белых халатах и часть еще одного халата.

— Кто здесь Фокин Василий Петрович? — грозно рыкнул Сидоров и обвел комнату пристальным взглядом. Часть халата, которую я видел в просвете, дернулась.

— Это я, — прозвучал знакомый голос. — А в чем дело?

В этот момент я протиснулся мимо Сидорова и одарил Фокина строгим прищуром. Тот потупил взгляд и еще больше ссутулился.

— Пройдемте, Василий Петрович, — сказал я. Слово «пройдемте» добило Фокина окончательно. Он понуро шагнул к двери и, как мне показалось, даже хотел сложить руки за спиной арестантским жестом, но вовремя опомнился. Женщины за его спиной начали перешептываться.

Мы вышли в коридор — впереди громилоподобный Сидоров, за ним подавленный Фокин. Я завершал шествие. То, что мы сейчас с Сидоровым делали, было чистой воды блефом. Но только так можно было вывести Фокина на откровенный разговор — застав его врасплох, одного, без прикрытия в виде жены, и совершенно определенно дав ему понять, что он виноват. Он и сам сознавал, что его жена делает что-то не то, но сил противодействовать у него не было. Оставалось прятаться в дальней комнате и делать смущенное лицо, предоставляя Нине Валентиновне самой вести дела. Он боялся заговорить своим голосом, боялся взять ответственность.

Но сейчас жены поблизости не было, он шел между мной и Сидоровым, шел совершенно покорно, вероятно, считая, что пришла заслуженная расплата. Только в конце коридора, рядом с лестницей, он спохватился и негромко спросил:

— А что случилось? Куда мы идем?

Сидоров немедленно вступил в игру. Он зверски оскалился, насупил брови и ехидно поинтересовался:

— А ты не догадываешься? А ты не подозреваешь, да? — Он выхватил из кармана штанов красную книжечку с неопределенной надписью золотом и на долю секунды продемонстрировал ее Фокину. — Ты не знаешь, что бывает за такие штуки? За нападение на человека? На сотрудника охранного агентства? — Он кивнул большой растрепанной головой в мою сторону. — Ты думал, это сойдет с рук? Как же!

— Василий Петрович, — мягко сказал я. — Я же предупреждал — давайте сотрудничать. Я вам давно предлагал обратиться в милицию. Теперь у вас уже нет выбора...

— Какой там выбор! — захохотал Сидоров. — Где у вас тут директор института? Надо ему сообщить, что его сотрудник будет задержан. Возможно, на несколько суток. Где ваш директор, а? — насел он на съежившегося Фокина.

— На втором этаже, — проговорил тот, стараясь встретиться глазами со мной, а не с ужасным усатым Сидоровым. — Костя...

— Слушаю вас, Василий Петрович.

— Костя, это правда — несколько суток? И надо сообщить директору?

— Ну... — замялся я, — вообще-то такой порядок. Позвоните из отделения домой. Переночуете в камере, ничего страшного...

Фокин побледнел и стал нервно сжимать и разжимать пальцы. Он был готов к употреблению.

— Василий Петрович! — Я выступил вперед из-за спины Сидорова, а тот моментально ушел назад. — Поймите, что делать вам какие-то уступки сейчас — это нереально. Вы не шли со мной на сотрудничество раньше...

— Раньше! — отчаянно воскликнул Фокин. Он прижался к стене, на которой были вывешены приказы институтского начальства. Заголовок одного из них гласил «О переводе ряда подразделений института на сокращенную рабочую неделю». — Раньше я и не думал, что все так пойдет...

— Ваша жена, — сурово сказал я. Тут мне не надо было даже притворяться. С именем Нины Валентиновны у меня были связаны совершенно определенные ассоциации. У Фокина, по-видимому, тоже были претензии к супруге. Во всяком случае, он встрепенулся и перебил меня страстным монологом.

— Да, — сказал Фокин. — Нина неправильно поступила, я знаю! Я пытался ее отговорить! Я убеждал ее, но она сделала все по-своему. Она совсем не считается с моим мнением, я не знаю, почему так происходит в последнее время... Я говорил, что надо обратиться в милицию, и как можно быстрее. Я говорил, что это нелогично — ждать, что человек, который сделал из Коли наркомана, теперь будет заботиться о его здоровье... Я имею в виду Артура, понимаете? Но Нина... Она хотела все сделать по-своему! И вы тоже должны ее понять, не обвиняйте ее! У нее только-только пошли хорошо дела на ее новой работе, только появилась какая-то перспектива... Конечно, она не хотела скандала, не хотела огласки. Хотела все сделать по-тихому, и Артур ей это обещал. А вы не обещали, вот поэтому она и поверила ему, а не вам...

— А вы понимали, что, делая из исчезновения вашего сына великий секрет, рискуете его совсем потерять? — не выдержал я. — Вы сами сказали — нельзя верить, что Артур будет о нем заботиться! Вы или ваша жена говорили с Колей по телефону после того, как он исчез из клиники? Чем Артур может доказать, что ваш сын у него? Что ваш сын жив?

— Только не надо! — Фокин поднял руки вверх, словно защищался от удара. — Не говорите так! Мы поверили Артуру... Потому что хотели верить, что Коля жив. Понимаете, всегда хочется верить в лучшее и не хочется верить в плохое. Артур говорил, что все будет нормально, что Коля со дня на день вернется домой... Что даст Коле отсрочку от долга. Он давал нам надежду... А вы говорили такие вещи — милиция, розыск. Вы сказали, что Коля может быть не жив... Вы говорили неприятные вещи. Поэтому Нина вас не любит.

— Я переживу.

— Такое трудное время, — причитал Фокин, — у меня на работе тоже проблемы... Готовится сокращение штатов, а у меня уже возраст... Так не хотелось бы, чтобы дирекция узнала, что я... что у меня... Костя, может, как-то можно по-другому, неофициально? Спросите у товарища. — Он с опаской посмотрел на Сидорова.

— Если вы согласитесь сейчас здесь искренне ответить на наши вопросы, товарищ не будет настаивать на визите к директору и вашем отъезде в отделение милиции. Как-нибудь утрясем этот вопрос. Вы готовы рассказать?

— А что? Что рассказывать? — всполошился Фокин. — Господи, если я что-то ценное могу вам сообщить, тогда спрашивайте...

— Чтобы найти вашего сына, нам нужно найти Артура. Как это сделать?

— Не знаю... — растерянно пробормотал Фокин. — Он сам звонит... Один раз приезжал. Но сам, мы ему не звонили, где он обитает — не знаем.

— А ваша жена? Она знает?

— Нет, Нина тоже не знает.

— Вы уверены?

— Господи, уверен! Я знаю, точно знаю... Он сам связывался с нами.

— Он не сказал, когда появится в следующий раз?

— Нет, не сказал. Он обещал позвонить...

— А сам Коля вам не звонил?

— Нет, не звонил. Я понимаю, что вы думаете... И Нина, когда говорила последний раз с Артуром, попросила — дайте мне сказать пару слов с сыном...

— И что Артур?

— Артур сказал, что это невозможно. Что Коля сейчас отдыхает. Поправляется. Дышит свежим воздухом. Что он в другом месте, не с Артуром. И что, как только Коля поправится, Артур сразу привезет его домой.

— Он сказал, что Коля поправляется. После чего он поправляется?

— Как после чего? — растерялся Фокин. — Он же... Он же лечился от наркомании.

— То есть он приходит в себя после лечения от наркомании? Я правильно понял?

Фокин опустил голову. Пальцы его рук сцеплялись друг с другом и вновь разлетались в стороны, словно Василий Петрович пытался удержать в руках заученное объяснение, но оно превращалось в ничего не значащие слова и утекало сквозь пальцы.

— Я не знаю, — сказал он. — По телефону говорила Нина. А потом пересказывала мне. Может быть, я что-то неточно запомнил?

— А еще что вы запомнили?

— Еще? Еще Артур пошутил, что с Колей все обязательно будет в порядке, потому что Коля должен Артуру деньги, а Артур — деловой человек, и ему невыгодно терять должника. Это он сказал, когда Нина забеспокоилась, как там Коля после больницы...

— Василий Петрович, ведь сначала Артур забрал вашего сына из больницы, чтобы шантажировать вас и получить свои деньги. Те пятьсот долларов. Потом он вдруг резко подобрел, сказал, что готов дать отсрочку. Но и Колю домой не отпускает. Вам это не кажется странным?

— Он подобрел, потому что узнал, что Нина попросила вас разобраться. Мне кажется, он немного испугался. — Фокин поднял на меня тоскливые глаза. — Костя, я знаю, что вы все делали верно, я понимаю теперь, что Артур повел себя по-человечески только из-за того, что вы его тогда прижали... Но Нина! Она хотела сделать по-другому! Я не хотел, чтобы на вас нападали! И Нина! Она тоже не знала! Артур только сказал, что хочет с вами поговорить!

— Ладно, — сказал я. — Это все? Больше ни в чем не хотите исповедаться?

— Не знаю, — прошептал он, — все так сложно, все так страшно...

— Страшно, Василий Петрович, что вы все прекрасно понимаете. Понимаете, что ваша жена поступает неправильно. Что она вредит себе, вам, вашему сыну. Вы это знаете и молчите. Вы позволяете этому происходить. Вот это страшно.

— Костя! — Он снова воздел руки, как уже делал когда-то. Он хотел услышать что-нибудь одобряющее. Что я его прощаю. Что все будет хорошо. Что Коля скоро вернется домой живой и здоровый. Он так хотел это услышать! Ведь люди всегда верят в лучшее, хотят верить... Черта с два. Я не добрый сказочник.

— Идите, — сказал я. — Идите и надейтесь. Молитесь, или что вы там делаете в таких случаях.

— Костя, пообещайте... — начал он.

— Нет.

У меня было сильное желание сказать этому человеку что-то уничижающее, обвинить его в неспособности отвечать за свою жизнь и жизнь своего сына... Но я ничего не сказал, оставив маленького ссутулившегося человека стоять у доски с приказами.

— Пошли, — сказал я Сидорову, и тот ринулся за мной.

— Удачно? — спросил он.

— Ничего особенного, — с досадой ответил я.

— А ящик пива все равно мой, — напомнил Сидоров.

— Сидоров, — я посмотрел в его круглое, пышущее здоровьем лицо, — знаешь что...

— Что? — ухмыльнулся Сидоров. Уж он-то точно чувствовал себя победителем.

— У тебя ус отклеился, Сидоров.