Взломанное будущее

Игорь Вереснев За пригоршню ржавых биткойнов

Цезарь как всегда опоздал. На этот раз ждать его пришлось почти час. Поэтому, едва дверь за спиной толкача захлопнулась, Шлак кинулся к нему:

– Есть?

В том, что именно Цезарь толкает моему объекту кнар, я не сомневался – остальные больно уж зелёные. Но доказательств у меня пока не было.

Тонкие губы Цезаря под такими же тонкими усиками сложились в ухмылку.

– Есть, есть. А что, когда-то не было?

– Так давай, не тяни! – не выдержала и Соната. – Сил же никаких не осталось!

Судя по биометрии, мой подопечный тоже сгорал от нетерпения. Но Цезарь не спешил. Обвёл компанию цепким взглядом, задерживаясь на каждом. Поинтересовался:

– А вы сделали, что я сказал?

Подростки заугукали, закивали. Но как-то недружно. Потому Цезарь уточнил:

– Всё сделали?

Я понятия не имел, о чём идёт речь. Видно, разговор состоялся до того, как я взял своего объекта на поводок. Но интонация Цезаря мне не нравилась. Ещё больше не нравилось, что у объекта участилось сердцебиение. Он явно волновался. И Цезарь это заметил.

– Корень? – Он резко ткнул пальцем в моего подопечного. – Ты поставил заплатку?

Объект шмыгнул носом, полез в карман за смартом. Цезарь не унимался:

– Я для чего вам её скинул? Или ни разу не грамотные? Не хватало спалиться из-за всякой трухи.

Худшие мои опасения подтверждались. Цезарь предусмотрел, что датчики зафиксируют воздействие кнара на организмы юных балбесов, и операционка откликнется на всплеск необычной мозговой активности вполне предсказуемо: включит запись дампа. А далее дело техники – первое плановое посещение семейного доктора и тайное станет явным. Как именно заплатка должна предотвратить запись дампа, меня мало интересовало. Главное – она могла затереть мой эксплойт!

Объект нашёл программулину Цезаря, ткнул в неё пальцем. Не попал – я чуть-чуть подкорректировал движение. Но фокус не удался. Цезарь выхватил у парня смарт и активировал установку. Изображение на моём экране мигнуло, перевернулось вверх тормашками. Погасло. Всё, объект соскочил с поводка. Троянский код, так старательно внедрённый в его дешёвенькую ОС Хомо III, уничтожен.

В сердцах я саданул ладонью по подлокотнику кресла, охнул от боли, потряс пальцами. Потом пошёл к холодильнику, достал банку пива, подержал в руке, пока холод не унял боль. Открыл крышечку, сделал долгий жадный глоток. И что теперь, начинать заново? Или нарытой информации заказчику будет достаточно? В конце концов я не на спецслужбы работаю! Мои заказчики сегодня – пращуры незадачливого школяра Кореня, то бишь Корнелия Удалова, заподозрившие, что их чадо балуется кнаром. Кибернаркотиком, говоря человеческим языком.

Мы научились жить долго, оставаясь при этом бодрыми и здоровыми. И превратились в трусов. Мы боимся инфаркта и диабета, энуреза и лейкемии, эболы и аллергии на кошачью шерсть, депрессии и лихорадки Зика, болезни Паркинсона и раннего облысения, импотенции и близорукости, кариеса и аневризмы. А сильнее всего мы боимся оказаться один на один с собственными недугами. Потому мы пичкаем наши тела имплантатами, стимуляторами, корректорами, датчиками, сигнализаторами, снабжаем хард софтом – драйверами, серверами, мониторами. И чтобы вся эта начинка работала надёжно и бесконфликтно, чтобы прозрачно, гибко и удобно следить за собственным организмом, человеку необходима программная оболочка – операционная система.

Однако первая неоспоримая мудрость древних гласит: что один программер накодил, другой всегда хакнуть может. Разумеется, влезть в чужие мозги, поковыряться в памяти, прочесть чьи-то мысли хомохакер не способен при всём желании, это чистой воды фантастика. Зато взломать ПО, перехватить биометрию или первичные сигналы, поступающие на контроллеры, – другое дело. Подключить параллельный интерфейс, видеть, слышать, обонять и осязать то же, что и объект хакинга, отслеживать, как изменяются его сердечные ритмы, давление, активность мозга. А если ты соображаешь в перекодировке сигналов соматической нервной системы, то появляется и обратная связь с объектом. Можно заставить человека что-то не увидеть, или не услышать, или ткнуть куда-нибудь пальчиком неосознанно. Любого человека, независимо от того, какое ПО на нём стоит. Ибо вторая мудрость в том, что неуязвимого ПО нет, есть взломщики-дилетанты.

Я стараюсь с обратной связью не злоупотреблять и умения свои особо не афиширую – слава мне не требуется. Возможно, когда-нибудь я займусь серьёзным бизнесом или пойду на службу к правительству. Но пока хомохакинг для меня скорее хобби, позволяющее заработать немного биткойнов, чтобы не клянчить у маман и не париться с поисками работы. Оказываю анонимные услуги супругам, жаждущим покопаться в тайнах друг друга, или родителям, свихнувшимся на тотальном контроле своих чад. Да мало ли! Дела житейские.

Очередной заказ ничем не отличался от предыдущих. «Я подозреваю, что моя жена изменяет мне со своим боссом. Можете ли вы помочь мне узнать правду?» И в аттаче – номер карты соцстрахования потенциального объекта, чтобы собрать данные из открытых источников. Спустя час я знал, что Ирма Витер – двадцать девять лет, замужем, детей нет – работает помощником инновационного директора корпорации «От сердца к сердцу», проживает вдвоём с мужем в хауз-тауне М-22. А также её подробную биографию, аккаунты в соцсетях, музыкальные пристрастия, списки друзей детства и ворох прочей информации, совершенно мне не нужной и не интересной. Да, самый обычный заказ. Я сообщил клиенту стоимость услуги – пятьдесят процентов предоплата, – и ещё через десять минут аванс пришёл на мой адрес. Хомохакинг начался.

Первый этап – самый простой, но в то же время он требует определённой сноровки и скрупулёзности. Мои мушки-киберпомощницы атаковали таун М-22 с первыми лучами солнца. Прошмыгнули сквозь жабры воздухозаборников, поднялись по лестничным пролётам, затаились, поджидая объект. Я никогда не пытаюсь провести кибера в чужую квартиру или, скажем, в мобиль. Во-первых, потому что это явная уголовщина, а вычислить владельца серийного кибера на порядок проще, чем создателя безликого программного кода. Во-вторых, уважающие себя граждане держат дома скан-церберов, отслеживающих всякую нерегламентированную киберактивность. Зато в помещениях общественного пользования хауз-таунов, где постоянно вертится всякая ремонтная мелюзга, затеряться проще простого. Конечно, проделать операцию первичного знакомства вне стен тауна ещё надёжнее. Но кто в наше время совершает пешие прогулки по мегаполису? Разве что отъявленные маргиналы, которых никто никогда не заказывает.

Ирма Витер вышла из квартиры в 8:21, и я тут же усадил мушку под воротник её пиджака. Это надо делать быстро и аккуратно, чтобы объект не заметил атаку. В лучшем случае он брезгливо смахнёт мушку и подсознательно сделается внимательнее, так что посадить запасную будет куда сложнее. В худшем – заподозрит хакинг, обратится в полицию. Тогда вся операция насмарку. Придётся или возвращать аванс, или уговаривать заказчика отложить затею на неделю-другую, пока объект не успокоится. У меня бывали такие провалы на заре моей хомохакерской юности. Три года назад, хе-хе.

Объекту понадобилось семь минут на то, чтобы спуститься с тридцать четвёртого этажа хауза на минус пятнадцатый подземной парковки и сесть в подогнанный автопилотом мобиль. За это время мушка просканировала установленное ПО, записала отчёт и раньше, чем Ирма Витер захлопнула дверь бежевой «ауди», выпорхнула из-под воротника и отправилась восвояси. Меньше чем через час она сидела у меня на столе и сливала информацию в ридер. Начинался второй этап хакинга.

Второй этап – это искусство. Проанализировать весь хард и софт объекта, найти уязвимости, выявить нестыковки, люфты, обломки мёртвых программ, прочий мусор, годный для вторичной переработки. Дилетанты пытаются получить доступ к объекту чужими скриптами, часто не понимая принцип их действия. В дешёвых операционках семейства «Хомо», чьи владельцы вдобавок не заморачиваются своевременной загрузкой обновлений, такое проходит. В ОС Бионик, тем более в Бионике М – никогда. И это хорошо. Их обладатели думают, что в комплекте с дорогой операционной системой приобрели неуязвимость своего «внутреннего мира». Они уверенны и спокойны. И по-своему они правы – дилетантам до них не добраться. Но они не знают вторую мудрость древних. Я не пользуюсь штамповкой. Каждый раз я готовлю эксплойт заново. Конечно, у меня есть набор заготовок. Но дьявол, как известно, в мелочах.

Здоровье Ирмы Витер защищала ОС Бионик М2. Ни разу не взломанная, судя по отсутствию мусорного кода, с минимумом сторонних драйверов, с включенным на всю катушку файрволом. Неуязвимая. Почти. У Ирмы Витер стоял замечательный кардиодетектор производства корпорации «От сердца к сердцу», не иначе, подарочный вариант, эксклюзивная вещь. При необходимости он мог выполнять функции не только детектора, но и стимулятора, и нанохирурга, и операционного ассистента. А если чуть-чуть дописать его драйвер… В общем, эксплойт к Ирме Витер стоил мне бессонной ночи и красных слезящихся глаз. Мой личный Бионик – без «М», да – порекомендовал незамедлительно воспользоваться черничным аппликатором.

Третий этап – самый ответственный. Если что-то не учёл на втором, то вся операция идёт насмарку: либо файрвол объекта выявит и нейтрализует попытку взлома, либо эксплойт окажется неработоспособным, и накинуть на объект поводок не получится. Самое пакостное, что от тебя уже ничего не зависит, сложи пальцы крестом и жди результат.

Моя мушка снова поймала Ирму Витер в дверях квартиры. Сегодня на женщине был джемпер крупной вязки. Тоже неплохо – мушка притаилась между нитями. И отправила операционной системе запрос на получение общей биометрии. Ничего подозрительного, на такие запросы наши операционки отвечают постоянно: когда выходим из дому и входим в офис, садимся в машину и спускаемся в подземку, покупаем видеокамеру и делаем заказ в ресторане – вещи и механизмы, окружающие нас, должны знать, что желающий воспользоваться их услугами человек здоров и адекватен. Ничего подозрительного… если не учитывать, что запрос моей мушки содержал в себе эксплойт. Я помолился Великому Хакерскому Богу, чтобы объект за те двое суток, что прошли после сканирования, не устанавливала себе какое-нибудь обновление или неучтённый драйвер, и стал ждать.

Мушка управилась с запросом раньше, чем Ирма Витер добралась до минус пятнадцатого этажа парковки. Эксплойту для активизации времени понадобилось куда больше. Но маленькое окошко на моём экране всё же ожило. Операционная система Ирмы Витер транслировала запрошенную биометрию удалённому доктору. Задача для файрвола стандартная и потому разрешённая без уточняющих вопросов. Вот только удалённым доктором в этот раз был я, а в составе биометрии передавалась первичная информация от зрительных и слуховых анализаторов объекта. В окошке мелькали граффити на стенах магистрального тоннелепровода, из динамиков монотонно урчал двигатель. Ирма Витер ехала в офис. Хакинг перешёл на четвёртый, завершающий этап: получение плюшек и прочих вкусностей.

Обычно хомохакеры на этом работу заканчивают. Производят окончательный расчёт с клиентом и переадресуют на него установленный канал биометрии. Но я не спешу. Не из-за того, что боюсь внезапного отказа эксплойта, таких случаев в моей практике не было. Наверное, мне просто нравится смотреть на мир чужими глазами.

Неторопливость сослужила мне полезную службу. Потому что Ирма Витер готовила подвох, какого я не ждал. Вернее, его приготовила корпорация «От сердца к сердцу».

Пучеглазый с глубокими залысинами охранник у входа в офис улыбнулся мне – Ирме Витер, разумеется! – пожелал доброго утра. И неожиданно заявил:

– Обычная процедура. Присядете?

– Алекс, шевелись побыстрее, – судя по всему, объект отмахнулась от предложения. – Жми свою кнопку.

– Ну, некоторым дамам дурнеет… – принялся оправдываться охранник. И в самом деле нажал какую-то кнопку на пульте перед собой.

Динамики по-комариному пискнули, картинка в окошке поблёкла, сделалась чёрно-белой, погасла. А у меня челюсть отвисла. Нет, это не могло быть гибелью эксплойта! Как-то уж слишком резко всё случилось. Блокировка передающего сигнала? Или…

Целый день я ждал ответ на свой вопрос. И в 18:13 я его получил – окошко ожило, биометрия возобновилась как ни в чём не бывало. Эксплойту вновь понадобилось время, чтобы активироваться после перезапуска операционной системы, так что попрощаться с охранником я не успел, Ирма Витер уже выводила «ауди» с парковки.

Я запросил логи системы, и худшие предположения подтвердились: чип-интегратор был отключён от электропитания с 8:43 по 18:07. Это казалось невероятным – несколько тысяч человек оставались без медицинского наблюдения в течение всего рабочего дня! С другой стороны, корпорация, производящая лучшее в мире кардиологическое оборудование, разрабатывающая драйвера для операционных систем семейства «Бионик», могла себе это позволить. Хозяева «От сердца к сердцу» показали мне средний палец – выключенную систему невозможно взломать в принципе.

Перед заказчиком я извинился, описал ситуацию, предложил вернуть аванс – вообще-то это против правил, но я не крохобор. Он ответил через полчаса. Он не настаивал на возврате аванса. Наоборот, попросил что-нибудь придумать. И увеличил гонорар втрое. Со стопроцентной предоплатой. Вернуть пятьдесят биткойнов, даже если ты их считаешь уже своими, не так и трудно. Вернуть три сотни, свалившиеся тебе в кошелёк… я не смог.

Трое суток я пытался понять, как отключают питание чипа-интегратора, пробовал это предотвратить. Безрезультатно. А потом я увидел решение во сне. Пресловутая красная кнопка и палец охранника, жмущий на неё. Жмущий! Отключение срабатывает не автоматически, что естественно, – вряд ли боссы корпорации захотят рисковать собственным здоровьем.

Я не смог взломать интегратор, зато я взломал охранника. По привычной схеме, с мушками, сканированием и черничным аппликатором. Заказчик терпеливо ждал. Зато я ждал с нетерпением! Обойти систему защиты «сердечников» стало для меня делом принципа и хакерской ценностью. И этот день наступил. Охранник жил под ОС Бионик М, и у него тоже стоял эксклюзивный кардиодетектор. Но внутрь офиса у охранника допуска не было, потому обесточивать свой чип-интегратор ему не требовалось.

– Доброе утро!

– Доброе утро, Алекс. Что, обычная процедура?

– Конечно. Присядете?

– Давай, жми свою кнопку.

Клац. Алекс промахнулся, сам того не заметив. И не увидел, что индикатор на панели не позеленел, остался жёлтеньким.

– Хорошего рабочего дня!

– И тебе не хворать.

Ирма Витер вошла в фойе офиса, поздоровалась с кем-то из сослуживцев, направилась к лифтам. Получилось! Не в силах удержаться, я вскочил, сплясал джигу. Затем смахнул выступившую на лбу испарину и отправил клиенту ссылку удалённого доктора. Теперь я точно покончил с этой задачей! Пусть заказчик сам следит за развлечениями жёнушки.

Но побороть искушение хоть одним глазком заглянуть в так тщательно скрываемую внутрикорпоративную жизнь «сердечников» я не смог. Разумеется, ничего заслуживающего внимания там не увидел. Что интересного в работе помощника директора? Сортировка почты, чтение входящих, подготовка исходящих, планирование контактов. Одно могу сказать наверняка – клиент в своих подозрениях ошибся. Если жена ему и изменяла, то не с боссом. Я видел лишь вполне корректные отношения руководителя и подчинённой. Вопрос закрыт.

Однако вечером клиент вновь напомнил о себе. И попросил повторять процедуру доступа, пока он не убедится окончательно в супружеской верности, пообещав за каждый день доплачивать по сотне. Сто биткойнов за одно нажатие кнопки?! Вернее, ненажатие. Я вдруг ощутил себя миллионером. Возможно, этот тип параноик, шизофреник или просто псих? Меня его безумие не касается, пока он готов платить.

Всё случилось на третий день хакинга корпорации «От сердца к сердцу», через полчаса после перерыва на ланч. Моя подопечная как раз поливала цветочки, выставленные на подоконнике.

– Ирма, мне нужен полный отчёт по седьмой лаборатории за месяц, – инновационный директор стоял в дверях кабинета.

– К завтрашнему совещанию?

– Да. Но я хочу предварительно просмотреть его сегодня вечером.

– Хорошо, я сейчас подготовлю.

Ирма Витер подошла к столу, села за компьютер, ввела пароль. И ещё один – к защищённой области данных. Я понятия не имел, чем занимается их седьмая лаборатория, но пароль! Я увидел и запомнил последовательность введённых объектом символов! Интересно, пароль можно продать конкурентам «сердечников», и если да, то за сколько? Я никогда прежде не занимался подобным, но если оно само в руки плывёт…

Я не успел додумать эту интересную мысль – на экране творилось нечто странное. Не на моём – на том, что висел над столом Ирмы Витер. Документы, таблицы с расчётами, схемы листались там всё быстрее, и в такт им всё быстрее бегали по сенсор-планшетке пальцы объекта. Нет, наоборот, движения женщины заставляли мелькать картинки перед её глазами. Она что-то ищет? Визуальный метод – самый непродуктивный.

Мне хватило полминуты, чтобы понять – она не ищет, она просматривает всё подряд. Чересчур быстро, чтобы человеческий мозг мог запомнить поступающую информацию. Но она и не предназначалась для человеческого мозга Ирмы Витер. Посаженный на поводок объект стал инструментом, терминалом удалённого доступа.

– Э, э, э! Мы так не договаривались! – возмутился я. Клиент на моё возмущённое послание не ответил.

В кабинете Ирмы Витер затрещал интерком. Она не реагировала, удалённый доктор, управляющий её телом, слишком спешил, чтобы отвлекаться. Управляющий?!

Я сообразил, что не давал полного доступа на объект. Только чтение данных биометрии – заказчик ведь хотел посмотреть и послушать! Хакинг внутри хакинга? Это не лезло ни в какие ворота! Меня разводили как котёнка! Отключить заказчика от канала биометрии я не мог – получив полный доступ, он легко блокировал любые мои запросы. Единственный выбор, который мне оставался, это либо отключиться самому и постараться забыть о том, что случилось, утешаясь заработанными пятью сотнями, либо продолжать наблюдение. Да, я повёл себя наивным котёнком. Но превращаться в страуса было ещё глупее.

Изображения в окошке удалённого доктора мелькали с чудовищной скоростью. Схемы, схемы, схемы… Ирма Витер изо всех сил боролась с чужим принуждением: сердечный ритм нарушился, дыхание то и дело прерывалось, внутричерепное давление ползло к красной отметке, анализаторы выброса адреналина в кровь били тревогу. Но поводок захлестнул её намертво: пальцы послушно сновали по планшетке, глаза неотрывно следили за экраном.

Я не увидел, а услышал, как босс вышел из кабинета.

– Ирма, ты что, оглохла?

Босс подошёл ближе, взглянул на экран. И – понял.

– Что?! Нет!

Он рванул меня – Ирму Витер, разумеется! – в сторону, прочь из-за стола. Пытаясь удержать экран в фокусе, женщина крутанула головой так, что захрустели шейные позвонки. А потом показатели биометрии зашкалило окончательно, я и представить не мог, что такой хакинг возможен! Ирма Витер внезапно развернулась и ударила. Мышечный тонус хрупкой, отнюдь не спортивной женщины оказался таков, что инновационный директор отлетел к окну, ударился спиной о подоконник, упал, цветочные горшки посыпались ему на голову.

Впрочем, директору следовало отдать должное – самообладание он не потерял. Не закричал, не попытался убежать или снова ринуться в атаку. Ежесекундно мегабайты промышленных секретов корпорации улетали невесть куда, и он сделал самое верное, что мог в таких обстоятельствах: вызвал охрану.

С вызовом охраны я уже домыслил – едва директор сунул руку в карман пиджака, как поводок опять толкнул Ирму Витер к компьютеру. Задыхающуюся, полуживую, но ещё способную видеть и перебирать файлы.

– Гад ты! – крикнул я в адрес безымянного заказчика. То, что никакой это не «муж», я давно понял. – Ты же её до инсульта доведёшь. Или до инфаркта!

Я ошибся. Ни инсульт, ни инфаркт Ирме Витер не грозил.

В кабинете по ту сторону канала биометрии громко бахнуло. И ещё раз. И ещё. Инновационный директор вынимал из внутреннего кармана пиджака не смартфон – пистолет. Да, этот способ прервать взлом системы был куда быстрее, чем звать охрану.

Первая пуля вошла Ирме Витер в спину, задев позвоночник, две следующие – в голову. Голографический экран рванулся навстречу, выпадая из фокуса. Картинка от зрительного сигнала быстро мутнела, теряла яркость. Но я успел разглядеть, как брызнули на стол густые тёмные капли, расплылись лужицами. Из-за нарушенной цветопередачи и бинокулярности они казались просто пятнами ржавчины…

Затем изображение и звук в окошке удалённого доктора пропали. Столбик биометрии выдал безжалостный диагноз. Чувствуя, как начинают щипать глаза, я заорал, прекрасно осознавая, что заказчик меня не слышит:

– Гад! Мерзавец! Убийца! Думаешь, подставил меня, да? Думаешь, до тебя никто не докопается? Думаешь…

Окошко удалённого доктора свернулось. И всё остальное, что было у меня на экране, исчезло. Вместо этого его вдруг заполнили столбцы непонятных данных. Буквы, цифры. Никакого смысла. Я ошарашенно выпучил глаза.

– Что за нафик?

Я ткнул пальцем кнопку сброса. Не тут-то было! Компьютер не воспринимал ни одну мою команду, даже команду отключения. Они хакнули его, пока я возился с Ирмой Витер! А теперь хакают меня. Нагло, в лоб, через канал первичных зрительных данных…

Я хотел вскочить из-за стола. Не вышло. Хотел зажмуриться, закрыть глаза ладонями – и это не получилось. Чужой эксплойт лез в мою операционную систему, перехватывал нервные импульсы, блокировал команды соматической системы.

Извернувшись, я врезал пятками по ножкам стола, опрокинул его. Сенсор-планшетка, жалобно хрупнув, улетела в угол, экран распался. Я тоже свалился на пол, сурово приложившись плечом и локтем. Но боль – это мелочи! Неизвестно, какая часть враждебного кода успела внедриться в операционку – вот это страшно. Несомненно, с моего компьютера уже исчезли все следы заказа на взлом Ирмы Витер. Последняя зацепка, последняя ниточка, способная привести службу кибербезопасности к заказчику, была лишь в моих мозгах. Добраться до этого «софта» таинственный хакер не мог никак. Но он мог ударить по «харду»!

Я выудил из кармана смарт… и отбросил как ядовитую змею – экран заполняли знакомые коды. И что теперь делать? Я обвёл взглядом комнату. Невольно передёрнул плечами при виде двери балкона. Сорок первый этаж… После того что этот мерзавец сделал с Ирмой Витер, я не сомневался – он не остановится ни перед чем. Если шелл-код откроет полный контроль над моим Биоником… Не «если», а «когда», не стоит тешить себя иллюзиями. Нужно немедленно перезагрузить операционку, затереть вредоносный код. Но как это сделать, если все мои гаджеты хакнули и заразили?

Я потерял пять минут, заставляя себя поверить, что – никак. И всё это время эксплойт разрушал изнутри мой софт, чтобы взять хард под контроль.

Софт и хард… Я хищно оскалился. Бесполезно взламывать софт, когда хард отключён. Когда его вовсе нет!

Я ринулся на кухню. Вывалил на пол столовые приборы, присел над этой кучей, пальцем попробовал заточку каждого ножа. Этот пойдёт!

Я так спешил, что не снимал футболку, а просто разорвал ворот, освобождая левое плечо. Где-то здесь, под ключицей, притаился чип-интегратор, вместилище операционной системы. Я принялся нещадно давить себя пальцами, в надежде найти эту крупинку. Ага, кажется, оно.

Резать собственную кожу было страшно. И больно. И противно – когда хлынула кровь. Но я закусил губу и терпел. Я резал и ковырял, резал и ковырял. И выдернул-таки графеновую чешуйку!

«Вай-фай», – напомнил я себе. Вырезать мало, надо уничтожить. Раздавить, растереть в мокрое пятнышко!

Бионик наконец умер. Я растянулся на полу во весь рост, перевёл дыхание. Я получил свободу. Больше никто не мог взять меня на поводок, никто не мог управлять моими мышцами, не мог заставить сделать непоправимое.

Но к радости свободы почему-то примешивалась слабость. Я открыл глаза. И только сейчас увидел: насквозь пропитавшуюся кровью футболку, алые лужицы на полу. Я слишком увлёкся, выковыривая чип. Кровь не хлестала из раны – до артерии я не добрался, на счастье. Но какую-то вену задел, не иначе.

Мне стало страшно. Когда с рождения твоё здоровье оберегают умные программы и всемогущие чипы, ты привыкаешь не думать о нём. Если бы моя операционка функционировала штатно, сюда бы уже неслись бригады экстренной службы спасения, мне бы и пальцем не пришлось шевелить, чтобы их вызвать. Ладно, чёрт с ним, с вызовом спасателей я бы и сам справился… но гаджеты, гаджеты! Хакер-убийца лишил меня и этой возможности.

Что делать, я не знал. Но то, что ничего не делать – самое худшее, понимал прекрасно. С трудом поднялся на ноги. Зажимая ладонью рану, доковылял до двери. Вывалился на площадку. На разукрашенную весёлыми оранжево-голубыми мультяшными динозавриками нашу площадку хауз-тауна. Направо – коридор с бронированными прямоугольниками квартирных дверей, налево – шахты лифтов. Мне показалось, что на площадке необычно темно. Потом понял – это у меня в глазах темнеет!

– Помогите! Кто-нибудь, помогите… – Я хотел крикнуть, но получилось жалкое блеянье. Не из-за слабости. Мне никогда в жизни не приходилось кричать по-настоящему громко. Мне не приходилось звать на помощь. Помощь являлась прежде, чем я успевал о ней подумать.

Слева зашуршало. Я уставился на табло возле лифтовых дверей, изо всех сил щурясь, чтобы удержать расплывающуюся надпись в фокусе. И улыбнулся с облегчением. Кабина поднималась как раз на мой этаж, кто-то из соседей, должно быть.

Ноги не хотели держать, и я позволил себе медленно осесть на пол, привалиться спиной к стене. Ничего, уже не страшно. Ещё минута, и меня найдут.

Найдут?! Внезапный озноб заставил дёрнуться. Я вспомнил, как хакнул охранника, которого мне никто не заказывал. Хакнул, чтобы провести свой объект к месту назначения, выполнить поставленную задачу. Хакнул ради одного движения пальцем…

Кабина лифта остановилась, победно звякнув. Кто там внутри? Мой спаситель? Или надёжно зафиксированный поводком «пациент» удалённого доктора?

Юлиана Лебединская Тень и Элиза

– Она спит?

– Не беспокойся, лекарство крепкое.

Хотелось обнять сестру, но тени не умеют обниматься.

– Тебе она никогда не нравилась, верно?

– Почему же, вначале…

…Вначале.

Вначале был призыв. Мауи-9 подверглась нападению. Об этом сообщили по всем рекомендованным каналам. Каждый день начинался и заканчивался посланием на чип: «Особо рекомендовано! Свежая новость. Усвойте без замедления!»

И он усваивал.

И миллионы других усваивали.

«Маленькой слаборазвитой планете, что не так давно стала частью Союза Шести, грозит опасность. Справка: Мауи-9 находится в двух световых годах от Новой Земли, к Союзу Шести присоединилась тридцать восемь лет назад…»

«Космолёт Федерации зафиксирован на орбите Мауи-9».

«Федералы так и не простили Мауи-9 их выбора. Союз Шести выступает на защиту своей планеты…»

«Нас опередили. Боевики Федерации высадились в главном космопорту Мауи-9. Космопорт уничтожен. Это был красивейший космопорт во всём Союзе Шести планет, построен в честь присоединения к нему Мауи-9. Старый космопорт всё ещё наш».

«Федералы рассеялись по планете и бесчинствуют – регулярно обстреливают города планеты, грабят магазины, убивают женщин. Жители Мауи-9 создают отряды сопротивления, однако их сил и военного вооружения не хватает, чтобы дать достойный отпор».

И огонь. Голограммка перед глазами. Пламя, везде пламя! Изувеченные тела «девятых» – так похожих на людей, только со странным золотистым оттенком кожи. Крики, разрушенные стены зданий, разбитое ти-ви на асфальте перед двухэтажным домом с выбитыми стёклами.

Сволочи!

Эдик напился. А почему, чёрт возьми, и нет? Друзья закатили прощальную вечеринку – ему и товарищам, которые тоже вошли в состав седьмого космодесанта боевого корабля «Глаз стрекозы». С девочками вечеринка, как положено. У многих уже от одежды одни каблуки остались, хотя нет, это не каблук, это генмодификация ноги. К чёрту!

Он ткнулся носом в пышные женские груди, и тут же в ушах пикнуло, перед глазами вспыхнула голограмма.

Огонь!

«Особо рекомендовано! Усвойте немедленно! Свежайшая информация! Усвойте! Усвойте! Усвойте!»

Пятилетнюю девочку разорвало на части, по асфальту размазало золотистые внутренности. Над изувеченным телом рыдает мать со спутанными седыми волосами. Мрази-Федералы, не видят, куда палят. Им, сволочам, всё равно, что противник с допотопным автоматом, что мирный житель.

Ничего, ничего! Мы идём, встречайте нас!

К нему подошла Элиза, поднесла отрезвляющую смесь. Во девка, а! Он в чужие сиськи мордой тычется, а она его лекарствами поит. Друзья говорят: повезло! Мол, такую сговорчивую бабу попробуй найди. Оно и так, но Эдика никогда не привлекала серая покорность. Вот Наташка, снайпер их, другое дело. Эдик поискал глазами высокую ладную фигуру с красноватым водопадом волос, завязанных в хвост. Огонь-девка. Хорошо, что с ними летит.

И Сашка – тоже. Кореш его. Сколько любовных подвигов на пару совершили, пришла пора подвигов новых.

Повоюем. Зададим жару. Век нас помнить будут.

Он взял стакан из рук Элизы. В её глазах читалась любовь и беспокойство. За него. За всех них.

– Она словно сошла со страниц романов. Только вначале я считала её Мелани Гамильтон. Все обычно любят Скарлетт, а я всегда восхищалась Мелани, правда, думала, что в жизни таких людей не бывает. Первое впечатление от Элизы: надо же, она существует!

– Вечно ты со своими древними книгами… – Тень театрально вскинула руку, ладонь прошла сквозь сестру.

Ника усмехнулась и продолжила:

– Но потом я поняла, что она – не Мелани. Она – Мизери Стивена Кинга.

– Ты сообразила это гораздо раньше меня.

– А потом… – Ника вздохнула, прикрыла ладонью рот.

– Потом я умер.

Но умер он раньше.

В старом космопорту Мауи-9 их встретили. Свои. Военные с Новой Земли, с Лазурной Гавани, с Первого Причала, даже одно существо с Фиолетового Рассвета выползло. Но ни единого «девятого».

«Усвойте! Жители пострадавшей планеты приветствуют своих спасителей!» Улыбающиеся лица, слёзы радости на глазах, золотистый ребёнок на руках у новоземского воина с улыбкой а-ля «реклама зубного импланта».

Эдик моргнул, отгоняя усвоенное. Посмотрел на реальность.

Дорога на военную базу была безлюдна, золотистые человечки разбегались, едва завидев их аэромобили – чёрные плоские ромбы в небе. Аборигены поспешно запирали двери, захлопывали окна убогих домишек – одно-, двух-, реже трёхэтажных. И так – весь путь. Некоторые дома были полуразрушены, некоторые – лишь с выбитыми стёклами, иногда встречались и сгоревшие дотла. Но больше всё же целых, хоть и убогих, низеньких – высоток здесь, похоже, совсем не водилось. И везде одинаково перепуганные золотистые, спешащие убраться подальше от бронированных аэромобилей. Да и сами аэромобили, как и редкие серебристые аэробусы – подарки Союза Шести, – странно смотрелись на улицах аутентичных городков.

– Чего это они? – Эдик кивнул на стайку детишек, что испуганно сжались в кучку при их появлении.

– Союзников боятся, – пожала плечами Наташа.

– Здесь чипы не работают, вот западло! – вставил Сашка. – А нас и не предупредили. Как же теперь информацию выбирать без рекомендации?

– Отставить разговоры, – рявкнул капитан Радоев. – Здесь у вас будет только один выбор: стрелять или подыхать.

– «Девятые» так и не согласились на установку на планете Системы Рекомендации Информации, хотя это и входило в условие присоединения к Союзу Шести, – красивым грудным голосом сообщила Наташа.

Она была единственная, кто мог безнаказанно говорить после команды «Отставить разговоры». Эдику, как и прочим, подобного не позволялось, даже несмотря на близкое знакомство капитана с его матерью, Селеной Лапиной.

– Я это перед отлётом усвоила, – продолжила Наташа. – Им федералы мозги хорошо промыли. Страшилок про СРИ нарассказывали. Они и испугались.

Эдик моргнул. Из заявлений Наташи не было понятно – чего же всё-таки боятся золотистые? Федералов или их рассказов о СРИ? Но уточнять не решился.

Он умер в первый же месяц на Мауи-9. Если душа мертва, кому нужна физическая оболочка, верно? Он стрелял, в него стреляли, он расставлял мины и минные растяжки – был лучший в этом деле, нюхом чуял, куда именно ступит неприятель. Интуит. Вот где дар, обнаруженный ещё в детстве, раскрылся. Сколько он пытался найти ему применение – всё тщетно было. Странные ощущения, смутные предчувствия не выливались ни во что осознанное и оставались лишь невнятными образами. Здесь же – чёткое понимание: мину надо ставить именно в этой точке, ни сантиметром дальше, ни миллиметром ближе.

Потом случались короткие передышки – и снова бои. Вроде всё просто и понятно: вот враг, вот цель, но что-то, над чем поначалу не задумывался, не давало покоя…

– Наташа, послушай, – он прижался к женщине под жёстким одеялом, – я одного не могу понять. Спросил Радоева, он матом выругался, трибуналом пригрозил. А я ведь только хотел… Среди федералов же нет золотокожих. Жители Мауи-9 – единственные, кого мы знаем с таким оттенком кожи.

– И что?

– Но с нами воюют они! «Девятые». Золотокожие. Других здесь нет! Только мы и они. Друг против друга. Где же отряды сопротивления, которые на нашей стороне? И где бойцы Федерации?

Снайпер взглянула на него, словно на неразумное существо с Фиолетового Рассвета.

– Маскируются, конечно.

И повернулась на другой бок.

А он открыл почту – на допотопном планшете, прихваченном предусмотрительной Наташей вместо временно бездействующих чипов. Прочёл послания от матери и Элизы. Обе волнуются. Обеим он рассказал про Наташу, с которой делил койку, едва корабль вышел из гиперпрыжка, а они – из анабиоза. Всё равно больше не о чем рассказывать – письма с описанием военных действий не проходили, хоть ты тресни. Оно и правильно – враг не дремлет. И что ответила Элиза на известие о его фронтовом романе? «Как я рада, что о тебе есть, кому позаботиться». Что у неё в голове?.. Или так сильно любит, или дура. Впрочем, на дуру не похожа. Пишет о новой своей разработке. «Тени умерших». Что за ерунда? Такое впечатление, что полписьма стёрто. Какие-то новаторские изобретения в генетике и информационных технологиях.

Ничего не понятно. Спать.

А на следующий день был аэробус. Жители разрушенного за неделю городка с жизнерадостным названием Ясно-Утро спешили прочь от пылающих домов. Кто – в соседние, пока нетронутые города, кто – в космопорт, мечтая убраться подальше от ставшей адом планеты.

– Расставь «кузнечиков», рядовой.

На пропускной пункт они приехали за час до прибытия аэробуса. Вокруг – чисто поле… Хотя не такое уж чистое – большую часть сам заминировал. Груда булыжников, изображающих защитную стену, усталые бойцы Союза Шести, молодые пацанята, в основном, не новоземские, в потрёпанном камуфляже. И персональная переносная палатка капитана. Туда его Радоев и вызвал.

– «Кузнечиков»? – мотнул головой Эдик. – Где? Ожидается нападение на беженцев?

– На трассе, в секторе А. Выполнять!

– Но…

Он похолодел. Прикрыл глаза, вызывая картинку трассы, прикидывая расположение мин вертикально-направленного действия, больше известных как «кузнечики» – взлетающих на шесть-семь метров вверх. Стандартный пассажирский аэробус летит на высоте десять метров.

– Но… В этом секторе аэробус идёт на снижение…

– Рядовой Эдуард Лапин, вы получили приказ. Выполнять!

– Я не понимаю, господин капитан.

Радоев приблизился вплотную.

Чёрные усы, чёрные глаза и нелепая татуировка с многоглазой стрекозой на лбу. Отличительный знак их космодесанта. Эдуард Лапин вдруг порадовался, что себе не успел такую сделать, и тут же отмахнулся от неуместной мысли.

– Разве вам, рядовой, обязательно понимать приказы, чтобы выполнять их? – прошипел в лицо капитан.

Рядовой Эдуард Лапин вспотел. Взглянул в лицо командиру, облизал пересохшие губы и всё-таки выдавил:

– Погибнут люди.

– «Девятки», ты хотел сказать, рядовой, – презрительно фыркнул капитан и вдруг схватил Эдуарда за грудки. – Ты думаешь, мне легко? Золотистых, говоришь, среди союзников нет? Люди от «кузнечиков» погибнут? Мы Союз Шести должны спасти, понимаешь? Что значит несколько жизней по сравнению с безопасностью двадцати с лишним планет?! Выполнять приказ! Иначе самого посажу на «кузнечика». Пошёл!

Он вышел прочь на ватных ногах. У одинокого булыжника распустился цветок с непроизносимым названием и крупными мясистыми лепестками разных оттенков синего – от фиалкового до бирюзового. Только на Мауи-9 такие растут. Рядом стояла Наташа. Красноватые волосы собраны в неизменный хвост, кепка защитного цвета, золотистые глаза. Почти такие же, как кожа тех, с кем мы воюем.

– Наташа…

Она стремительно подошла, положила руки ему на плечи. Словно в рекомендованном ти-ви-шоу.

– Знаю. Ты получил приказ. Так надо – чтобы спасти Союз Шести.

– От кого?

Он сам испугался своего вопроса, а Наташа и вовсе отшатнулась.

– Федералы напали на Мауи-9, на Союз Шести, на нас. Но всё оказалось ещё хуже, чем мы думали. Среди «девятых» много предателей. Они воюют против Союза Шести, вот и ответ на твой вопрос о золотокожих солдатах. Ты должен выполнить приказ.

– В этом аэробусе нет солдат!

Тяжёлая рука легла на плечо. Он обернулся. Сашка. Рядовой Александр Снегирь. И с ним ещё двое бойцов из их десанта.

– Идём, друг, – оскалился рядовой Снегирь. – Приказано помочь тебе с установкой мин.

– И ты… Да что с вами?

– Приказ есть приказ, – холодно сказала Наташа.

И он выполнил.

Дальнейшее помнил смутно. Мины сработали точно, когда серебристый эллипсоид аэробуса пошёл на снижение – он, как всегда, не ошибся. Часть людей – «девятых»! «девятых»! – погибли на месте, кто-то выскочил из окна, сломал руки-ноги, кто-то умудрился выжить при падении аэробуса, выскочить, избежать осколков «кузнечиков», броситься в поле и нарваться на мину там… Тех, кто долго не нарывался, добивала Наташа из снайперской винтовки.

А потом он увидел глаза. Чёрные глаза перепуганного золотистого мальчонки, выглядывавшего из облезлых кустов при дороге. Как остался живым и незамеченным в этом аду, непонятно. Рядовой Эдуард Лапин даже подумать ничего не успел, а тело уже кинулось вперёд, схватило мальчугана и помчалось прочь, через поле. Он знал, что поле заминировано, но также помнил – чувствовал – расположение каждой мины, ведь ставил их сам. И был уверен – погони не будет. Стрелять в спину? Возможно. Но не сразу. Пока опомнятся…

Боль обожгла ногу, потом вторую, острое жало впилось в позвоночник, он рухнул в метре от собственной растяжки, глаза заслонила красная пелена. Темноглазый золотокожий мальчонка прижался к нему и заскулил. Кажется, его не задело. Темно, как же темно, тёплое у бока, детские глаза, где его глаза? Смотреть в глаза.

– Иди, – прохрипел рядовой Эдуард Лапин, нащупав взгляд. – Видишь… тропка… трава слегка… примята… Различаешь? Ступай… по ней… Не сворачивай… Чётко… Ступай.

Дошёл или нет – он уже не увидел.

– Как надоели смерти. Нелепые, никому не нужные, – Ника вскочила, зашагала по комнате.

Маленькая, хрупкая, со смешной короткой стрижкой. Отважная.

– Я на всё пойду. Сама умру, лишь бы остановить это безумие.

– Не умирай. Живи. Должен ведь жить кто-то, кто понимает…

Рядовой Эдуард Лапин пришёл в себя на больничной койке, в лазарете на базе. И пожалел, что не умер. Он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, позвоночник перебит качественно. Наташа – меткий стрелок, профессионал в своём деле, как и он. На этом их сходство заканчивалось.

– Ты трус! – процедила ему Наташа в единственный свой визит. – Жалкий трусливый раб. Ты предал наше дело, пожалел врага. Видеть тебя не желаю.

– Тебе повезло, – сказал рядовой Александр Снегирь, – ПВС у тебя признали, а иначе сразу бы под трибунал. А ещё капитан сказал, что на тебе репортаж хороший сделали для усваивания. Так что повезло вдвойне. Чего смотришь, будто не узнаёшь? Это же я, Сашка…

Он отвернулся. А вскоре его отправили домой.

– Не вздумай высовываться, рядовой, – отрезал напоследок капитан Радоев, и стрекоза на его лбу нервно дёрнулась. – Дома для всех ты герой. Пока ещё живой, а не тень героя, понял? О матери подумай и о сестре, усвоил? Селене скажи, я всё, что мог, сделал.

Чип заработал, едва он ступил на Новую Землю. Ха-ха, «ступил» – это громко сказано. Его – парализованного, привязанного ремнями к каталке – выкатил электронный медбрат корабля. И тут же…

«У вас одна тысяча двадцать четыре неусвоенных материалов. Отсортировано по свежести и важности. Особо рекомендовано! Усвойте!»

Лицо. Его собственное перекошенное лицо, и черноглазый мальчишка, прижатый к груди. «Отважный боец Союза Шести спасает ребёнка Мауи-9 от захватчиков Федерации, несколькими минутами ранее расстрелявших аэробус с беженцами. Все беженцы погибли».

Он корчится на минном поле, глаза навыкате, горло хрипит.

«Боевики Федерации едва не убили нашего героя, спасшего мальчика-беженца. Вражеский снайпер прятался в кустах…»

Мальчик. Спасшего… Спасся! Спасся?.. Сюжет закончился, начался новый.

«Особо рекомендовано! Усвойте!»

«Новое изобретение генетического отдела Корпорации, возглавляемого Элизой Хорни, поможет пережить горечь внезапной утраты. Проект «Тени» вернёт вам дорогого человека хотя бы на время, позволит попрощаться с теми, кого отобрала у вас Федерация, сказать всё, что не успели, и медленно свыкнуться с мыслью о потере».

Эдуард с трудом вынырнул из информационного потока, мотнул головой. Ну и бред. Одно бредовее другого. Хорошо, что лежу, а то бы упал…

И бросил сообщение Элизе: «Забери меня».

– Я не мог показаться матери в том состоянии. Это убило бы её на месте. Я… так думал тогда.

Сестра взяла его ладонь в свои. Она приловчилась складывать ладони так, что получалось почти настоящее прикосновение. Невесело усмехнулась.

– Знаешь, мама никогда не хотела делать тебя тенью. Говорила: если Эдичек вдруг погибнет, я буду помнить его живым, а не непонятно каким, полупрозрачным. Другие матери смотрели на неё, словно на говорящее существо с Фиолетового Рассвета.

Он вздохнул. Мать спокойно пережила известие о его ранении, не впала в истерику – как он боялся – при виде сына, распростёртого на кровати, уже, правда, прооперированного и с действующими руками. Ника рассказывала, что и известие о его смерти она перенесла стоически. Но когда увидела тень…

– Кто же знал, что мой спаситель станет моим палачом? И не только моим. Всей семьи.

Элиза бросила на его лечение все силы. Как ведущий врач Корпорации и руководитель отдела генетики, задействовала все доступные ей средства, привлекала лучших специалистов. Под её чутким руководством ему сделали три операции, но до конца он так и не восстановился – выращенные специально для него нервные волокна повели себя непредсказуемо. К рукам и верхней части тела чувствительность постепенно возвращалась, а ноги по-прежнему оставались бесполезными отростками. И боли в позвоночнике до конца не прошли. Но, по крайней мере, он жил.

Из госпиталя Элиза забрала его в свою квартиру – просторную, в центре главного Мегаполиса Новой Земли. Она отказалась от мысли нанять медсестру, а уж тем более подключить сиделку-автомат. Вместо этого взяла бессрочный отпуск, чтобы ухаживать за ним, – благо её сбережений и его «бонусов героя» хватало года на три спокойной жизни. Она вставала к нему ночью, когда он орал от болей, делала уколы, каждые два-три часа переворачивала с боку на бок, обтирала вспотевшее тело влажными салфетками, кормила с ложечки, меняла под ним простыни-памперсы, пока его руки достаточно не окрепли, чтобы делать всё это самому…

И любила. Каждый её взгляд, каждый вздох говорил о том, что Элиза беззаветно его любила. И они оформили брак, сделав Элизу официальным его опекуном. Мать с сестрой, к его удивлению, навестили Эдуарда лишь раз – в госпитале.

Со временем молодожёны даже сексом заниматься приловчились, благо интим-индустрия во все века процветала.

Впрочем, было нечто, что волновало Эдуарда Лапина больше, чем брак и личная жизнь, и даже больше, чем ставшие редкими, но всё ещё сильные боли. Он научился отрешаться от бесконечно лживого информационного потока: «Усвойте! Наши герои освободили очередной городок от злобных федералов-захватчиков», «Усвойте! Захватчики совместно с предателями-«девятками» расстреляли детскую больницу» – и плевать, что следы на стене больницы могли оставить только снаряды новейшего оружия Союза Шести…

Но отрешиться мало – он искал правду.

Никого из их десанта эта война не насторожила, все продолжали, как заведённые, талдычить усвоенное. Но ведь должен быть хоть кто-то, кроме него, кто понял… кто знает… кто может объяснить… Слегка оправившись, он рыскал по глубинам Сети, собирал крохи информации.

Вот, например («рекомендация ниже среднего»): среди бойцов пятого космодесанта участились случаи ПВС, которые закончились массовыми самоубийствами. А ему ведь тоже ПВС приписывали…

Или вот («к усваиванию не рекомендуется»): корабль с ветеранами, находившимися на Мауи-9 с первых дней военной операции, затерялся в глубинах космоса. Вылетел с «золотой» планеты и… растворился. Даже осколков не обнаружено. Конечно же, обвиняют Федерацию, но Эдуард понимал – не всё так просто. Ветераны могли бы многое рассказать.

А вот…

«Внимание! Категорически не рекомендовано!»

…форум Вернувшихся с Мауи-9…

«Крайне ненужная информация! Вредная. Мусор!»

…«Зайти на форум».

Фонтан боли разрывает мозг, Эдуард хватается за виски, катится по кровати, падает на пол, стискивает зубы, царапает пальцами ковёр, зелёный пушистый ковёр Элизы.

Форум Вернувшихся захлопнулся. Боль отступила.

«Рекомендовано! Для снижения стресса прослушайте расслабляющую песенку: „Вот те раз, вот те раз – тебя смыло в унитаз“!»

«Рекомендовано! Позитивные новости из зоны боевых действий на Мауи-9. Наши герои одержали очередную победу. Усвойте!»

«Рекомендовано!..»

К чёр-р-р-рту!

Ему нужна информация. Элизы дома нет – редкий случай, но он знает, где хранится морфий. Подтянуться на руках, отползти от кровати – к бару, в другой конец комнаты. Там аптечка. Подтянуться. Дотяну-у-уться! Пальцы цепляют полупрозрачный пластиковый бокс с лекарствами, он падает на пол – Эдуард едва успевает откатиться, но бокс задевает щёку, та загорается огнём. Неважно. Шприц, ампула.

Он должен попасть на форум.

Второй раз боль была сильной, но терпимой. Интересно, остальные так же сюда попадают? Посредством морфия? Или чего посильнее?

Архив форума.

«На Мауи-9 обнаружены залежи ценных пород, неизвестных науке…»

«Федерация или Союз Шести – к кому присоединится Мауи-9?»

«Жителям Мауи-9 обещана полная автономия в составе Союза Шести планет».

«Почему планет более двадцати, а Союз по-прежнему Шести планет?»

«Правительство Мауи-9 отказалось от введения повсеместной Системы Рекомендации Информации».

«Жители «золотой» планеты отказываются переезжать из своих городов, что затрудняет добычу породы. Из-за отказа от СРИ их практически невозможно переубедить…»

«Накануне четвёртого юбилея Мауи-9 хочет выйти из состава Союза Шести».

«Правительство Федерации беспокоится за безопасность «золотокожих»…»

– Милый! Милый, что с тобой?

Зажужжали, закрываясь, двери, посыпались на пол магнитные карточки-ключи. Элиза бросилась к нему, опустилась рядом.

– Как ты здесь очутился? – Она взглянула на осколки ампулы. – Морфий? Что случилось? Я же на пару часов всего вышла…

Она подхватила его подмышки, шелковистые чёрные волосы скользнули по лицу Эдуарда, обдали приятным запахом миндаля и перво-причального тюльпана. Элиза дотащила его до кровати, уложила в постель.

– Элиза, всё ложь, вокруг нас ложь. Нас одурачили, вдолбили в голову полную хрень, а мы пошли убивать. Недоумки. Котята слепые. Даже существа с Фиолетового Рассвета разумнее нас. Да послушай же!

Элиза слушала, кивала и улыбалась. Почти все их разговоры сводились к тому, что она слушала, кивала и улыбалась. Удобно – с одной стороны. Но сейчас ему нужен толковый собеседник, а не услужливое поддакивание. Он едва дождался, пока Элиза прекратит кудахтать, убедится, что с ним всё в порядке, и оставит в покое.

А после кинулся рассылать сообщения всем подряд – боевым товарищам, знакомым по учёбе, сестре. Мать беспокоить не стал. Многие контакты оказались заблокированы, другие просто не ответили, от сестры пришла странная фраза: «Я уже не заноза в заднице?»

– Она нас к тебе не подпускала. С тобой невозможно было связаться…

– Она на какое-то время переключила все мои контакты на себя, говорила, так необходимо, пока я не восстановлюсь.

– А нам заявила, что ты не хочешь нас видеть. Я не поверила, приехала сюда, но она меня и на порог не пустила. Уверяла, это ты велел меня прогнать, назвал занозой в заднице. И улыбалась при этом… Словно глыба ледяная улыбнулась. Или василиск древний. Я ей не поверила. Вернулась ещё раз. Тогда меня не пустили даже в здание. Охранник сказал – твой приказ.

– Бред. Она всех так распугала. А я ничего не замечал. Сначала из-за боли. Потом весь ушёл в поиски правды о войне. Я копал и копал, делился с ней, но Элизу это не интересовало. Её вообще ни черта не интересовало, кроме проклятых теней и… меня. Впрочем, я тоже не слушал её рассказов о проекте «Тени». А зря…

К тому дню, когда прикатила робомедсестра, он уже многое выяснил. Союз Шести развязал эту войну даже не ради некой ценной породы, большей частью – чтобы спровоцировать Федерацию перед межпланетным сообществом. Федерация же, несмотря на громкие обещания защитить жителей Мауи-9, реальную помощь оказывать не спешила, поддерживала золотокожих бойцов ровно настолько, чтобы их не смели с лица планеты. Два космогиганта решали свои проблемы, и не было им дела ни до разрушенной планетки, ни до поломанных судеб простых солдат вроде него.

Он собрался поделиться размышлениями с Элизой – пусть хоть кивнёт в ответ, и то хлеб, но тут зажужжали двери, и в комнату вкатил зеленоватый цилиндр, сообщил что-то о плановом квартальном обследовании и велел дать руку. Он закатил рукав рубашки, всё ещё витая в своих мыслях. Рядом топталась сконфуженная Элиза. Эдуард вдруг взглянул на неё, как… как в первый раз. Бледная кожа, тёмные большие глаза, чёрные волосы разметались по плечам. Она выглядела такой юной. И уставшей.

«А ведь она, считай, похоронила себя в этой квартире».

Эдуард успел подумать, что надо бы хоть чем-то её порадовать, как в вену впилась игла. И он заснул.

А проснулся в аду.

У него больше не было тела. Но была память. Он избавился от боли, но вместе с ней ушла и жизнь. Он больше не был привязан к кровати, мог свободно передвигаться по комнате, по квартире, но толку с того? Он больше не был собой, он стал… тенью?

– Что ты сделала? Что! Ты! Со мной! Сделала?! – Он бросился к Элизе, к своей жене, своему ангелу-хранителю, а та сидела в кресле и невозмутимо наблюдала за его метаниями.

Как он выглядит со стороны? Эдакий полупрозрачный призрак из тупого ти-ви? А в зеркале отразится? Метнулся в прихожую, к зеркальным дверцам гардероба. Ох! Лучше бы не отражался.

– Что ты сделала?!!

– Ты был мёртв, – глухо заговорила Элиза. – Твоё ранение… Мы так и не вылечили его до конца. А я не смогла бы без тебя.

Он взвыл. Заметался по квартире, пролетая сквозь стены. А можно на улицу? Вдохнуть свежего воздуха впервые за… Ладно, не вдохнуть. Просто ощутить свободное пространство. Он кинулся к балкону, но нарвался на невидимую преграду.

– Ты не можешь выйти без меня. Ты завязан на мне, на мой чип. Все тени…

Тени… Тени! Оу-у-у-у-ы-ы-ы!

– Замолчи! Не хочу ничего слышать. Оставь меня.

Он метнулся к потолку, забился в угол, за навесным горшком с модифицированной лианой, она шевелилась и расползалась по комнате. Гадость. Так. Успокоиться. Вспомнить всё, что он слышал о проекте «Тени». Создан из-за внезапно большого количества погибших на Мауи-9. Первым бойцам обещали, что они едут едва ли не на курорт, вернутся скоро, с лёгкой победой и вечной славой. «Тени умерших» – синтез новейших информационных и генетических технологий. В зависимости от глубины душевной травмы родных, «тень» создаётся на срок от недели до шести месяцев. Интересно, какой срок дали Элизе?

– Эй! Когда это закончится? Сколько мне здесь торчать? Неделю? Месяц? Полгода?

Элиза встала с кресла. Свела брови.

– Я не понимаю. Обычно тени ведут себя спокойно, облегчают участь родственникам и жёнам. Это прописано в программе.

– Ты не ответила на вопрос!

– Мне, как ведущему разработчику проекта, разрешили оставить тебя навсегда. Пока я жива, будешь существовать и ты. Мы будем вместе. До конца.

Казалось, его крик сотряс стены. Но Элиза даже не поморщилась.

Три дня он бесцельно метался по квартире на глазах у изумлённой Элизы. Бился бы об стены головой, если б мог. Завывал бы ночами, не будь это так пошло – воющий призрак.

Нет. Не выть и не биться. Успокоиться. Выход. Искать выход. Если он подключён к чипу Элизы, должен быть способ отключиться или хотя бы переключить, уменьшить срок… как-нибудь. Стояла глубокая ночь, Элиза спала. Он примостился рядом с ней на кровати и вдруг отчётливо услышал пульсацию. Словно стучало его сердце, только находилось оно… в голове у Элизы. Чип! Он ощущал его, как часть себя. Чип звал, манил его, как Источник жизни. И он услышал бы его раньше, не бейся в истерике. Он сосредоточился, нащупал невидимую «пуповину» и нырнул сквозь мириады нейронов к Источнику.

Информация навалилась на него сотней разнообразнейших образов. Понадобилось немалое усилие, чтобы вычленить из них один – «Эдуард».

«…быть с ним быть с ним быть с ним…

…восстановление позвоночного столба с помощью генетических технологий, частичное восстановление, дефект выращенных волокон… запрограммировать дефект…

…он мой он мой он мой…

…никто к нам не войдёт – покоя не испортит – никто не нужен нам – он мой он мой он мой…

…хотят забрать его – куда не надо влез – отдать его? – но он уйдёт без боли – хотя бы так – потом ко мне вернётся – навсегда – он мой он мой он мой…

…что-то не так, она где-то просчиталась, он мыслит и много, в программе ошибка, коррекции не поддаётся – на такой долгий срок теней ещё не делали, но разве она могла иначе?

…что я наделала? неважно, я их умнее, никто не узнает, отчёт будет чистым, главное – мы вместе, навсегда, он мой, и он – привыкнет…»

Он вынырнул из Источника, отпрянул от кровати, где спало… это существо. Если бы тень могло стошнить, его бы вырвало. Метнулся к ненавистной лиане, затрясся всем призрачным телом. Он сможет скинуть горшок ей на башку? На вид тяжёлый. Бах – и всё закончится. Для обоих. Сосредоточиться и… Нет, лучше не так. Он вытрясет из неё признание, расскажет обо всём, что увидел в её чипе и… Нет, не так. Он не скажет ничего. Не выдаст такой козырь. Он поступит иначе.

Днём он потребовал свидание с родными. Так и сказал: «свидание». И захохотал в ответ на ледяное: «Ты не в тюрьме».

«Значит, выпусти меня». – «Ты – аномалия. Все остальные были благодарны за лишние дни жизни». – «Что ж, отключи меня». – «Ты отключишься с моей смертью».

Она не врала.

– Бедная мама. Когда она увидела тебя…

– Я жалею, что позвал вас обеих, а не тебя одну. Жалею и о многом другом. Об убитых на Мауи-9. Кого мы убивали? Тех, кто нам доверился. Это не у них «девятая планета», это все мы – в девятом круге.

Ника печально улыбнулась.

– Ещё одна древняя книга.

– А здесь – моя персональная льдина, в которую я вмёрз.

Мягкий толчок сообщил о завершении передачи данных – с чипа Элизы на Никин чип, в особую «незримую» секцию.

– Готово, – Ника поднялась, тронула рукою полупрозрачное плечо. – А за ней, судя по всему, скоро придут…

– Тогда тебе пора уходить. Из этой квартиры, из Мегаполиса…

– Без неё и тебя не станет.

– Мы это уже обсуждали.

– И всё-таки, если ты передумал, я ведь теперь знаю, как это делается. Только скажи.

– Не передумал. За свою жизнь я натворил разное – и плохое, и, надеюсь, хорошее. За последние полгода, благодаря доступу к чипу Элизы, мы узнали и научились многому; теперь тебе и нашим друзьям из Вернувшихся не составит труда донести правду до людей – и о войне, и о Союзе Шести.

Он помолчал, мотнул головой.

– Она ведь знала. С её уровнем доступа к информации она знала всё про эту войну и молчала. А самое страшное – ей было всё равно. Её это просто не интересовало. Потому она и не поняла ничего о природе моей аномалии.

Ника закусила губу и ничего не сказала. Молчал и он. Все слова прощания казались пустыми и глупыми.

– Как бы там ни было, за своё равнодушие она заплатит, – заговорила вновь сестра. – Её считают чуть ли не главой ополчения, а она и не в курсе даже. Никому так и не пришло в голову, что сливать важнейшую информацию и сплачивать сопротивление способна тень… Может, её и не убьют сразу?

– Чип в любом случае вырубят. Как на Мауи-9. А если нет, побуду ещё немного в личном аду. Днём больше, днём меньше. Главное, дело своё сделал. Всё, что мог в своём положении.

И могу уйти. Наконец-то уйти…

Игорь Вереснев Погоня за Дестроером

Девица была длинноногая, белокурая, голубоглазая, с маленьким ротиком, ямочками на щеках, пушистыми ресницами и чуть вздёрнутым носом.

– Привет! – Она опустилась на соседний шезлонг, смерила меня изучающим взглядом. – Коктейлем угостишь?

Я отложил «Пентхауз», полюбовался её молочно-шоколадным загаром, затянутым в бело-голубое бикини. Хорошо сделано, в меру красиво, в меру сексуально, без нарочитой похотливости. Улыбнулся.

– Легко! Какой предпочитаешь? «Мохито», «Дайкири», «Пина колада»?

Девица тоже улыбнулась, демонстрируя белоснежные зубы.

– «Голубую лагуну» принеси.

Голос её звучал уверенно, я бы сказал – требовательно. Девица ждала, что я сорвусь с шезлонга и пошустрю к снек-бару. Я бы так и сделал, будь я тем, за кого она меня принимала. Но она ошиблась.

Не вставая с шезлонга, я дотянулся до бортика бассейна, макнул пальцы в перегретую жарким тропическим солнцем воду. Ап! И ловко выдернул высокий стакан. Стенки его тут же запотели – кубики льда в голубой жидкости едва начали таять.

– Держи! – Я протянул стакан девице. – Приятного аппетита.

Маленький ротик раскрылся, розовые губки сложились в букву «О».

– Где… как ты это сделал?

Она осторожно протянула руку, словно опасалась, что стакан – иллюзия. Взяла, рассмотрела недоверчиво. Поднесла к губам соломинку.

– Настоящая «Голубая лагуна», – признала удивлённо. – Только холодный чересчур. У тебя что, трансмиттер с коктейлями где-то спрятан?

– Подогреть? – Я проигнорировал вопрос.

Девица хихикнула, отрицательно покачала головой. А глаза так и стреляли вокруг. Не иначе, пытается найти «спрятанный трансмиттер».

Мои уши уловили отдалённый гул. Ага, спектакль начинается. Я прикинул остаток коктейля в стакане девицы – успеет допить? По всему выходило – не успеет, «холодный чересчур», не рассчитал я с температурой.

– Ладно, заканчивай, выходи в реал, – посоветовал.

– Что? Куда выходить?

– В реальный мир. Скоро здесь будет весьма неуютно. И больно.

Девица не поверила, вновь собралась хихикнуть. Но гул нарастал слишком быстро, чтобы игнорировать его, и земля под ногами завибрировала.

– Смотрите, смотрите, что это?! – закричали на берегу.

– О боже! Это же…

Девица повернулась на крики. Губки её опять нарисовали букву «О». Она медленно поднялась с шезлонга.

– Цунами! – кто-то произнёс заветное слово. – Уходите отсюда! Спасайтесь!

Отдыхающие и впрямь принялись собирать вещи, одеваться – медленно, неторопливо. Люди не хотели верить собственным глазам. Боялись поверить.

– Уходи в реал, быстро! – повторил я девице. Покосился на приближающуюся к берегу тёмную полосу. – Через пять… через три минуты от этого отеля ничего не останется. Здесь будет ад.

Девица молчала, смотрела на меня так, будто не понимала, о чём я говорю. Рука, державшая стакан с коктейлем, задрожала. Вокруг начиналась суета, паника, люди покидали пляж. Вот один перешёл на бег, второй. Идиоты! Надеются укрыться за стенами отеля от тридцатиметровой волны, несущейся со скоростью экспресса? Спасение совсем в другой стороне.

Стакан со звоном разбился о плитки, холодная жидкость брызнула мне на босую ногу. Девица развернулась, побежала, смешалась с толпой. Я пожал плечами, подумал, не сделать ли и себе коктейль напоследок? И внезапно услышал за спиной:

– Так это ты – Дестроер?

Меня пробрало холодом от неожиданности. Резко обернулся… Никого, лишь тень бывшего здесь миг назад человека. А затем тысячетонный водяной молот ударил по мне, и я перестал существовать.

Я съехал с шоссе на обочину, заглушил двигатель. Открыл дверцу, выбрался из машины. Неспешно подошёл к обрыву, огороженному металлическим канатом. Отличное место. Лежащий в долине между двумя горными кряжами городок – как на ладони. Вечерело, в городе уже светились окна домов, на улицах зажигались фонари, разноцветная иллюминация витрин и рекламных щитов. Эдакая картинка из прошлого, когда жизнь для большинства людей была проста и понятна.

Я услышал шорох шагов неподалёку. Под обрывом раскинулся то ли лес, то ли парк, и оттуда по крутой тропинке к шоссе поднимался человек. Девушка. Спортивный костюм, кроссовки на ногах, в ушах наушники плеера. Вечерняя бегунья. Я приветливо помахал рукой, улыбнулся. Девушка скользнула по мне взглядом. Белокурая, длинноногая. Что-то в её лице мне показалось знакомым. Словно встречал недавно.

– Добрый вечер! – поприветствовал, когда она поравнялась со мной. – Приятной пробежки!

– Спасибо, – поблагодарила она. Остановилась, обернулась к обрыву. – Любуетесь городом?

– В некотором роде. Прикидываю, как лучше уничтожить ваш завод.

– Завод? – Девушка нахмурила лоб. – Какой завод?

– Вон тот. Нефтехимический, если не ошибаюсь, – я указал на панораму внизу.

Пушистые ресницы широко распахнулись. Девушка попятилась от меня, быстрее, быстрее. Развернулась, рванула прочь. Я не собирался её удерживать. Пусть бежит, кто знает, вдруг сегодня спасётся? Я вспомнил, где видел её – у отеля, разрушенного цунами. Не её, разумеется. Но внешности им явно лепили по одному шаблону.

Убежать девушке было не суждено. Чёрная полицейская машина выскочила невесть откуда, взвизгнула тормозами, рявкнула динамиком:

– Оставаться на месте, не шевелиться!

Я выругался с досады – не вовремя, мне бы ещё минут пять, чтобы связать воедино ниточки и потянуть… Лучше десять. Самое обидное – всего два часа, как я догрузил себя в этот мир. Так быстро засекли коннект или это случайное совпадение? Я метнулся в сторону, и тут же от машины захлопали пистолетные выстрелы. Поздно! В руках у меня уже был гранатомёт.

Взрыв бензобака разнёс полицейскую машину в клочья. Куски металла горячим дождём посыпались вокруг меня, пламя дохнуло в лицо, опалило брови, волосы, заставило зажмуриться на секунду. Впрочем, эту секунду я потратил не зря – превратил гранатомёт в автомат. Когда открыл глаза вновь, понял – стрелять не в кого. Дымящееся колесо катилось в мою сторону. Стукнулось о канат ограждения, упало набок.

Девушка-бегунья лежала на полпути от меня к полицейской машине. Я поднялся на ноги, невольно скривившись от боли – ушиб колено, когда падал, – подошёл к ней, наклонился. Осколки пробили девушке грудь, разорвали живот. Но она была ещё жива. Не исключено, что её можно спасти – если немедленно доставить в реанимацию. Однако в ближайшие дни всем реанимациям округа и без того забот хватит. Я ощутил, как начинает дрожать земля под ногами.

Теперь, рассматривая девушку так близко, я окончательно убедился, что она похожа на свою предшественницу. И ещё кого-то она мне напоминала. Давно знакомого и почти забытого.

Веки раненой задрожали, приподнялись. Девушка увидела меня, шевельнулась, попыталась что-то сказать. Просила о помощи? Не смогла, только кровавая пена запузырилась на губах. Смешно, насколько крепко люди держатся за иллюзию.

– А ей ведь очень больно, Дестроер.

Я резко обернулся. У обрыва, на том самом месте, где меня застукал полицейский патруль, стоял человек. Чёрный кожаный плащ до колен и такие же чёрные волосы, только виски серебрятся сединой, лицо изрезано морщинами, – незнакомец был не молод. От немедленного выстрела меня удержало то, что оружия в его руках не было и он их не прятал в карманы.

– Если не хочешь её спасти, хотя бы прекрати мучения, – незнакомец пристально смотрел на меня.

– Нет. Они слишком заигрались. Приходится делать им больно снова, снова и снова. Чтобы заставить вспомнить, где они находятся.

– А ты сам помнишь?

Я засмеялся.

– Ты что, из спецслужб? Типа переговорщик? Ну, и где твои коллеги? Опаздывают? А хочешь, скажу тебе кое-что страшное? – Он молчал, продолжая разглядывать меня, и я объяснил: – Ты напрасно теряешь время. Больше того, ты его уже потерял! Советую немедленно отключаться.

Земля под ногами содрогнулась так, что я едва не потерял равновесие. Новорождённый вулкан пробил себе путь к поверхности как раз там, где недавно находился нефтехимический завод. Поздний вечер разом сменился ярким солнечным полднем – огненное солнце полыхнуло над городком, над долиной. Незнакомец что-то закричал мне, но крик утонул в грохоте извержения. Я не переспросил, лишь засмеялся. Дело сделано, задерживаться смысла нет.

Обрывать коннект я люблю красиво и эффектно, потому чуть подправил траекторию вылетевшей из жерла вулканической бомбы. Двухтонный раскалённый докрасна булыжник превратил в ничто, в воронку, меня, умирающую девушку, остов патрульной машины. Незнакомец исчез за секунду до падения бомбы.

Поля спелой пшеницы расстилались здесь от горизонта до горизонта, словно золотисто-жёлтое море. Лишь поодаль зеленели островки-фермы да поднимались маяки водонапорных башен. И уж совсем далеко угадывалась тёмная полоска городка с цитаделью-элеватором. Но здесь, на перекрёстке просёлочных дорог, я был один. Никто и ничто не мешало мне готовить очередной спектакль.

Налитые спелой тяжестью колосья клонились к земле, в бледно-голубом, будто выцветшем небе свистел жаворонок, солнце не проделало и половины пути до зенита, но палило немилосердно, соломенная шляпа не помогала. Я снял её, вытер пот со лба. Отцепил с ремня флягу, сделал глоток. Вода успела нагреться за те без малого три часа, что я провёл здесь.

Я вернул на место флягу, затем шляпу. Посмотрел на городок с элеватором. Пожалуй, пешком далековато. Рассчитывал на приятную прогулку, но не учёл солнцепёка. Впрочем, солнцепёк ненадолго, спектакль вот-вот начнётся.

Первый порыв ветра прокатил волну по пшеничному морю, закрутил пылевой смерчик на просёлке. В небе всё так же светило солнце, пел жаворонок, но с севера уже наползала иссиня-чёрная туча. Предчувствуя скорый ливень, ласточки носились над самой землёй.

Над дорогой закурилось облако пыли – ярко-лазоревая малолитражка неслась во все свои небогатые лошадиные силы. А ведь нам по пути, прикинул я. И поднял руку с оттопыренным большим пальцем. Если здесь играют по правилам, должны подвезти. Пейзане – люди душевные и доверчивые.

Машинка остановилась.

– Залезайте скорее! – поторопила сидевшая за рулём женщина, едва я открыл дверь. – Видите, какая туча?

Ждать повторного приглашения я не стал. Плюхнулся на сиденье, и малолитражка лихо рванула с места.

В салоне было в меру прохладно – кондиционер работал исправно. Но вовсе не от смены температуры меня прошиб озноб. Водитель походила на бегунью и любительницу коктейлей, точно старшая сестра. Те же светлые волосы, маленький рот, ямочки на щеках. Возможно ли такое совпадение? Неужели этот образ так популярен? Впрочем, имелись и различия. И главное из них – не возраст этой женщины, а её вполне заметный животик. Она была на седьмом, а то и восьмом месяце беременности.

Женщина заметила, что я её разглядываю, улыбнулась.

– Вы, случайно, не в нашу коммуну направляетесь?

– Именно в вашу.

– Здорово! Тогда давайте знакомиться. Я – Лиза, а вас как зовут?

– Дест.

– Необычное имя. Вы, наверное, издалека приехали?

– Очень. Из другого мира.

Женщина широко распахнула ресницы, хихикнула и стала ещё сильнее походить на своих «сестёр». Ей было любопытно услышать мою историю, потому я начал рассказывать.

– Когда-то мой мир очень походил на этот. Люди строили дома, выращивали пшеницу, добывали руду, уголь и нефть, выплавляли металлы, изготавливали самолёты и зубочистки, устраивали революции и войны, свергали одних правителей и возвеличивали других. В общем, жили так, как привыкли за тысячи лет существования цивилизации. Иногда богаче и комфортней, иногда беднее и тяжелее. И всегда, во все времена, люди мечтали о сытом и праздном будущем. Но никто не ожидал, что будущее наступит вдруг, в один день.

Началось с того, что некий умник изобрёл квантовый преобразователь реальности. Я не физик, не возьмусь объяснять досконально принцип его работы. Соль в том, что виртуальные частицы квантового вакуума более подходящий материал для машин, домов и бифштексов, чем металл, кирпич и говядина. А главное, материал этот неисчерпаем и практически дармовой для того, кто имеет к нему доступ. Себестоимость любой вещи – это цена её математической модели. Матмодель новой «Хонды» стоит двести тысяч евро. Дорого? А если сделать тысячу таких «Хонд», сколько будет стоить одна? Матмодели бигмака и чизбургера дороже – десять миллионов. А если сделать сто миллиардов бигмаков, во сколько обойдётся один? Почти даром! Софтверные компании построили спутниковую сеть КПР, накрыли поверхность планеты слоем управляемой реальности, и Золотой век наступил. То, о чём предки и мечтать не могли, на потомков посыпалось, словно из рога изобилия.

Но вскоре в этом раю обетованном обнаружился один изъян – человек. Из восьми миллиардов населявших мой мир людей семь оказались лишними. Они привыкли зарабатывать себе на жизнь исключительно руками, а с ручной работой вышла незадача. Материальным производством теперь занялись не строители, металлурги и фрезеровщики, а информ-аналитики, программисты и администраторы массивов данных. Хоть авиалайнер, хоть туалетная бумага изготавливаются по одной простой схеме: составляется математическая модель вещи, затем она преобразовывается в массив логических кубитов трансмиттера, затем каперной сети даётся команда на декогеренцию. И вуаля – вещь переходит в локальное состояние! Всё, что можно смоделировать, можно создать.

Разумеется, набить желудки семи миллиардам бездельников труда не составило. Куда тяжелее было уничтожить их свободное время. Праздность и невостребованность – опасный коктейль. Семь миллиардов не хотели ощущать себя лишними в новом мире. Они могли задать семь миллиардов ненужных вопросов. От них требовалось избавиться.

Транснациональные софтверные корпорации знали, как решить эту задачу. Для сытых бездельников они создали виртуальные миры внутри своих квантовых компьютеров. Ничем не отличающиеся от мира реального. Вернее, отличающиеся единственным – там никто не был лишним, каждому находилась работа по душе и способностям. Семь миллиардов ушли в виртуал, поменяв реальную жизнь на иллюзию.

Женщина за рулём поёжилась.

– Какой страшный у вас мир получился. А что было дальше?

Я хотел ответить, что «дальше» у моего мира пока нет. И не будет, если ничего не предпринимать. Потому что в виртуальных мирах люди и размножаются виртуально. Но я не успел – в шум автомобильного двигателя вплёлся новый звук. Стук вертолётных винтов.

Я быстро опустил стекло на дверце, и стрекот сразу стал громче. Чёрный вертолёт шёл прямо на нас.

– Что там такое? – спросила водитель. И громко охнула. Просёлок впереди перегородили четыре патрульные машины, не оставляя никакой возможности проскочить. Стволы автоматов и гранатомётов, нацеленные на нас, ждали команду «Огонь!».

– Убирайся, быстро! – скомандовал я женщине, хватаясь за руль. – Нравится рожать, так рожай по-настоящему!

– Что?! Куда?

Она попыталась затормозить, но я столкнул её ногу с педали.

– В реал! Я не дорассказал: мой мир называется «планета Земля». Он и твой тоже!

Я перегнулся через неё, распахнул дверцу с водительской стороны, сильно и резко толкнул, выпихивая с кресла.

– Что вы… А!

Она вывалилась из машины, и я тут же крутанул руль. Малолитражка описала окружность, чуть схватила обочину, подпрыгнула на ухабе, и я выжал газ. Да, я понял, что там был за ухаб. Но я слишком спешил, чтобы осторожничать.

Зазвенело и рассыпалось заднее стекло, лобовое покрылось сетью трещин – полицейские стреляли мне вдогонку. Ерунда, далеко. И у меня есть фора, чтобы они не догнали чересчур быстро.

Пшеница вдоль обочины разлетелась в клочья, просёлок взорвался пылевыми гейзерами. А вот это серьёзней – вертолётные пулемёты включились в дело. Я завертел руль, заставляя малолитражку выписывать петли от обочины к обочине, словно заяц. Рассуждая логично, выбросить заложницу из машины – явная глупость. Но здесь белобрысая была не заложницей, а помехой. И я не изверг, чтобы мучить её сверх необходимого.

Крупнокалиберные пули ударили в багажник, в крышу, разворотили пассажирское кресло. Машина пошла юзом, и стоило труда удержать руль, вернуть власть над ней. Я гнал навстречу чёрной клубящейся туче. До спектакля оставались считаные секунды.

Реактивный снаряд вонзился в землю в метре позади машины. Малолитражка взмыла в воздух, сделала кульбит, приземлилась на капот, на крышу, сминая салон, разбрызгивая остатки стёкол, кувыркнулась, опрокинулась набок, замерла. Я выбрался из неё, упал в вытоптанную, перемешанную с землёй пшеницу. Внутри всё болело. Интересно, сколько рёбер сломал? И лодыжку вдобавок. Булькал из пробитого бензобака бензин, жирным вонючим пятном расползался по земле, подбирался к ногам. Сил, чтобы отползти, не было. Да и не важно.

Вертолёт развернулся и снова летел в сторону перевёрнутой машины. Заметили меня, поняли, что жив, – у дула пулемёта заплясал огонёк… и исчез во вспышке, куда более яркой.

Бело-огненный столб перечеркнул мир, соединил чёрную тучу и золотое поле. Нет, до поля он не дотянулся самую малость, наткнулся на железку, молотящую воздух винтами. Гром и взрыв соединились в одно. Чёрные ошмётки разлетелись в стороны, посыпались огненным дождём в сухую пшеницу. Второй разряд угодил в колонну патрульных машин – я не видел, в какую именно из них, – огненный гриб вспыхнул над полем, разбросал алые споры в благодатную почву. Гроза началась раньше времени, не дотянула до городка-коммуны. Но пшеничное поле она выпалит дотла.

– Ей больно, Дестроер. До сих пор больно.

Я повернул голову, догадываясь, кого увижу. Незнакомец одет был не по сезону – в том самом кожаном плаще. Стоял у воронки, смотрел мне в глаза.

– Кто ты такой, чёрт тебя побери?!

– Кто я – не суть важно. Главное для тебя – понять, кто ты. Женщина не погибла сразу под колёсами твоей машины, но ты убил ребёнка в её чреве. Тебе нравится причинять боль и страдание?

– Да! – Я скрипнул зубами от боли и злости. – Я разрушаю иллюзию, уничтожаю ложь! Боль – лучшее средство для этого.

Следующий грозовой разряд я направил прямо в нас. Точнее, в себя – незнакомец исчез за миг до удара.

Цифровой замок поддался, не привередничая. Я налёг на ручку двери, по возможности тихо сдвинул её в паз. В машинном отделении царствовали полумрак, басовитое урчание и шелест агрегатов, запах металла и смазки, мерцали зелёные и жёлтые огоньки на контрольных панелях. Всё банально и обыденно. Невозможно представить, что над головой, над тонкой титановой скорлупой обшивки – полукилометровая толща океана. Что от исправности этой машинерии зависит не только работа подводного завода, но и само его существование, жизнь обслуживающего персонала.

Я прошёл внутрь, огляделся, выбирая самый уязвимый узел. Блок воздухоочистки и регенерации? Неплохо, но у них наверняка есть кислородные баллоны, успеют провести эвакуацию. Электроподстанция? Чересчур сложно, несколько контуров защиты. Завод легче взорвать, чем обесточить. Взрывать в мои планы не входило – слишком быстрая смерть, ничего не успеют понять… А вот это – подходяще! Блок управления шлюзами. Впустить океан под купол – давление воды обеспечит заполнение достаточно быстрое, чтобы персонал не успел покинуть завод, но время, чтобы испугаться, у них будет. Испугаться и почувствовать боль.

– Эй, вы кто такой? – внезапно раздалось за спиной. – Что вы здесь делаете?

Я обернулся. В дверях стояла женщина в синем рабочем комбинезоне. Светлые волосы убраны под берет, хмурые складки на лбу, недоумение в голубых глазах. Ресницы уже не казались такими пушистыми, в уголках маленького рта появились морщинки, формы под комбинезоном заметно оплыли. Но это была та самая внешность. Или всё же та самая женщина? Женщина, которую я знал в реале. Очень хорошо знал.

– Как вы сюда попали? – продолжала допытываться она. – Посторонним здесь находиться запрещено.

Четвёртый раз подряд. Таких совпадений не бывает. Это могло означать одно – коннект взломан. Возможно, в реале к моему бункеру уже несутся чёрные машины полицейского спецназа, моё бесчувственное тело уже выволакивают из ванны с термопастой…

Наверное, что-то нехорошее отразилось на моём лице. Женщина попятилась.

– Я вызываю охрану, – повернулась, бросилась прочь.

Это всё решило. К чёрту мнительность! Найти меня в реале не так-то легко, пусть умники от полиции ещё попотеют.

Я сделал нож. Хороший, удобный метательный нож, как раз по руке. На самом деле я не умею метать ножи, но здесь это не важно. Главное – верить в своё умение.

Нож вонзился ей в шею, выше ворота комбинезона, задел позвонки. Женщина споткнулась, раскинула руки, то ли охнула, то ли икнула, повалилась ничком, грузно стукнувшись об пол. В то же мгновение рядом с ней возник человек в чёрном плаще. Он не старался придать «естественность» своему появлению, просто сгустился из воздуха. Как нож секунду назад. Как я сам несколько ранее.

Незнакомец присел на корточки рядом с женщиной, коснулся её шеи, выискивая пульс, затем тронул рукоять ножа. Кажется, он пытался его вытащить, но отчего-то не смог.

– Жива? – поинтересовался я.

– Пока да. Ты не убиваешь сразу, тебе нужна боль.

– Разумеется. В прошлый раз я объяснял, зачем. Ты… – я запнулся. Если верить внешности, незнакомец годился мне в отцы. И я почти привык к нему. – …вы долго собираетесь меня преследовать?

– Сколько потребуется, чтобы ты начал думать, а не действовать. Ты спрашивал, кто я такой? Я один из тех, кто создавал сеть КПР. Я руководил сектором квантпрограммирования в корпорации «Навь», в частности, занимался уязвимостями системы. Спустя пять лет после того, как меня проводили на почётную пенсию, я представил руководству компании доклад. Преобразователь реальности – это, фактически, дополнительный модуль квантового компьютера. А тот, в свою очередь, как любой компьютер, может быть заражён вредоносным ПО. Хакерские атаки, попытки взлома трансмиттеров, каперное пиратство начались чуть ли не с первого дня функционирования сети. Естественно, злоумышленники постараются добиться и большего, создание каперного вируса – дело времени. Как думаешь, что сделало руководство с моим докладом? Его положили под сукно. Дескать, угроза заражения КПР слишком уж гипотетическая. Мне ничего не оставалось, как представить доказательства – самому написать подобный вирус. Да, это оказалось сложнее, чем представлялось. Модель-вирус я написал, но опоздал, оказался в роли догоняющего. Мне пришлось пуститься за тобой в погоню, Дестроер.

Он замолчал. Сначала я ждал продолжения, не понимая, к чему он клонит. Потом понял. И не смог удержать смех.

– Вы подозреваете, что я – вирус, сетевой червь?! Что я существую только в виртуальных мирах? Спасибо, повеселили. За это я расскажу вам, кто я такой на самом деле. С одним условием – вы забираете свои слова о злоумышленниках. Мои родители никогда не «умышляли зла», наоборот. Мой отец был независимым журналистом, непримиримым противником создания каперной сети. Он писал книгу о том, чем оборачивается для человечества «квантовый рай»: о бегстве от реальности, последующей за ней деградации, интеллектуальном рабстве. Отец не успел закончить, его убили, застрелили на пороге собственного дома. Естественно, полиция не нашла ни заказчика, ни исполнителя. Убийство не остановило друзей отца, они продолжили борьбу. И борьба сделалась жёстче. Потому что недостаточно сказать людям правду, – нужно заставить эту правду услышать! Их обвинили в каперстве, поставили вне закона, но это ложь, они не занимались нелицензионной декогеренцией. Группа сопротивления «Явь» разработала шелл-код для альтернативного управления «виртуальными вселенными». Зачем? Чтобы разрушить лживую идиллию, выгнать людей назад в реальность, заставить думать о будущем.

Человек в плаще вдруг улыбнулся, покачал головой.

– Интересная легенда. Однако ты ни разу не упомянул о своей маме. А без этого история будет неполной и твои мотивы невнятны.

Я открыл рот, готовый объяснить ему свои «мотивы». И внезапно услышал – торопливые шаги, бряцанье оружия в коридоре. Охрана бежала к машинному отделению. Вряд ли женщина могла предупредить их о моём прибытии. Значит, экс-программер? И весь разговор он затеял лишь бы тянуть время? Я мог сделать пистолет и расстрелять его в упор. Но я прекрасно помнил молнию и вулканическую бомбу. Он не станет ждать, уж он-то прекрасно понимает, где находится.

Я молча отвернулся к агрегатам. Открыть шлюзы и затопить станцию я не успевал, но что-нибудь более грубое и простое…

– У тебя в запасе двадцать секунд. Вполне достаточно, чтобы вспомнить маму, – окликнул меня программер. – Думаю, сейчас для тебя это важнее, чем убить ещё полтысячи человек.

Я резко повернулся к нему, бросил зло:

– Пошёл вон! Мои воспоминания тебя не касаются!

Он смотрел на меня и улыбался пять секунд. Затем исчез. А в следующее мгновение дверь распахнулась, кто-то из охранников заорал:

– На пол, быстро!

Ввязываться в дурацкую перестрелку я не собирался, выполнять приказ – и подавно. Я экстренно оборвал коннект.

Всё же тип в чёрном плаще задел меня за живое. В этот раз, вернувшись в реал, я поднялся из своего бункера на поверхность – в старый родительский дом. Может быть, это покажется наглостью: устроить лежбище под домом государственных преступников. Но не зря говорят: хочешь, чтобы вещь осталась незамеченной, – положи её на самое видное место.

Дом стоял в дальнем пригороде столицы, в ряду двух десятков таких же заброшенных, ещё строенных, а не декогерированных в один миг из квантовой пустоты особнячков. Я намеренно не поднимал жалюзи на окнах, не протирал пыль, не убирал паутину в углах – дом должен выглядеть нежилым. Он и был нежилым, обитал я десятью метрами ниже, в «секретном» подвале, куда вела лестница из подвала обычного.

Но сегодня я кое-где пыль вытер – на забранных под стекло фотографиях, что украшали стену родительской спальни. На этой – мама совсем молодая, ещё до знакомства с отцом. Сидит в шезлонге на берегу океана, в руке – длинный тонкий стакан с «Голубой лагуной». Здесь – постарше, в спортивном костюме, стоит, прислонившись к металлическому канату ограждения на краю обрыва. А вот – улыбается из окна автомобиля. Видно только её лицо, но я знаю – на фото нас двое, она и не родившийся пока ещё я. И, наконец, последняя её фотография, недавняя, уже в подводной лаборатории, где остатки группы сопротивления нашли убежище. Полицейский спецназ не хотел рисковать с штурмом или пытаться взломать систему управления шлюзами – лабораторию уничтожили глубоководными бомбами. Я в тот день был «в командировке» на суше, потому уцелел. Единственный.

Мне отчаянно захотелось сорвать эти фотографии со стены и растоптать. Моя мама никогда не была аватар-моделью, потому я не мог встретить в виртуале её двойников! Но не это главное – я не знал и никогда не видел в реале эту женщину! Хотя помнил её прекрасно.

Я не порвал фотографию. Я провёл по ней ладонью, «смывая» чужое лицо, пытаясь «проявить» под ним настоящее. Но единственное, чего я добился, – пустое пятно на фото. На втором, на третьем, на четвёртом… Потому что мир, который я считал реальным, реальным не был!

Я развернулся, ожидая увидеть экс-программера. В доме было по-прежнему пусто.

– Что, думаешь, доказал, убедил? – заорал я в пыльную пустоту. – Это всего лишь взлом коннекта, понял?! И я доберусь до того, кто это сделал!

Я добрался. Создатели ложной реальности оставили кое-какие следы, маркеры. А я – хороший хакер, возможно, самый лучший теперь, после гибели группы «Явь». Я отследил взломщиков моего коннекта и моей памяти. Чтобы получить информацию о руководстве корпорации «Навь», доступ в её главный офис, подробный план здания и необходимое снаряжение для спектакля, мне понадобилась неделя в реальном мире. Мир этот отличался одним от того, в котором я «жил», – в нём не существовало дома моих родителей, дверь из бункера открывалась на городском пустыре, обнесённом забором с предупреждающими табличками, подготовленном для декогеренции очередного центра развлечений. Промедли я ещё неделю, возвращаться в реальность оказалось бы некому…

На верхний, триста тридцать третий этаж хрустальной иглы, пронзающей облака, я поднялся без задержек, хоть пришлось миновать шесть постов охраны, – карта VIP-гостя воистину творит чудеса. Только в приёмной бросившаяся навстречу мне помощница главного босса остановилась в двух шагах, растерянно захлопала ресницами.

– Извините, но вы же не…

– Почему? Может быть, он изменил внешность? – улыбнулся я в ответ. И уверенно направился к двери конференц-зала.

– Постойте, там совещание!

– Я знаю.

Секретарша вскочила было из-за стола и тут же вновь села. Я почти видел, как она жмёт тревожные кнопки под столешницей. Это не имело значения. Последний спектакль будет коротким.

Дверь в конференц-зал оказалась заперта изнутри, но моя VIP-карта была немного больше, чем пропуск, – ох уж эта приверженность софтверов к цифровым запорам! За длинным столом сидели пятеро мужчин – вся верхушка «Нави». Шестая, женщина, нынешний руководитель сектора квантпрограммирования, стояла у демонстрационного экрана. Я едва не захохотал, увидев её наяву. Так вот с кого лепили облик моей «мамы»! Чуть постарше той, что в машине, но моложе, чем в подводном городе. А за стеклянными стенами было яркое солнце, бездонное синее небо и ослепительно белые облака в сотне метров под нашими ногами.

– Что это значит? – сердито уставился на меня президент компании. – Как вы сюда попали?

– О, извините! Я прерву ваше совещание всего на несколько минут, – заверил я. – Хочу узнать, как вы подменили мне память?

– Да кто вы такой?! – повысил голос председатель. А главная программерша уже поняла, ответила раньше меня:

– Это… Дестроер.

Я кивнул, подтверждая её слова. Выражение лиц мужчин за столом начало меняться. Вместо раздражения и возмущения теперь были удивление, страх.

– Послушай, Дест, я объясню, – женщина шагнула ко мне. – В действительности всё не так, как ты думаешь.

О да, в действительности всё было не так. Возможно, её рассказ заинтересовал бы меня. Но тут дверь зала распахнулась, четверо охранников ввалились в зал.

– Брось оружие! На пол! Быстро!

Должно быть, знакомая команда что-то заклинила в моих синапсах. Вместо того чтобы нажать кнопку взрывателя бомбы, прикреплённой у меня на поясе под пиджаком, я сделал то, что делал обычно. Активировал подходящий эксплойт и выхватил из пустоты пару пистолет-пулемётов, отпрыгнул в сторону, под защиту массивного дубового стола и восседавших за ним боссов, выстрелил. Зазвенела, разлетаясь на тысячу осколков, стеклянная стена, боссы попадали на пол, полезли под стол. Охранники попытались обойти меня, вынудить истратить боезапас и затем прикончить. Но я уже всё понял. Я давил и давил на спусковой крючок, разнося конференц-зал в щепы. Мой боезапас пополнялся бесконечно.

Наконец четверо в чёрной форме неподвижно застыли на полу. Я обернулся к боссам. Одному из вице-президентов пуля раздробила плечо, он придерживал руку и тихо поскуливал, но живы были все. Удивления на их лицах не осталось, один страх. Вернее, ужас.

– Дест, я всё объясню! – Программерша решилась встать.

– Не нужно, я и так понял. Извините, «мама».

Один пистолет-пулемёт я демонстративно «убрал». И нажал спусковой крючок второго. Я был уверен, что она немедленно оборвёт коннект. Но нет. Алые пятна расплылись на белой блузке, женщина отшатнулась, взмахнула руками. Она стояла слишком близко к несуществующей более стене, чтобы упасть на пол.

Я подошёл к краю, успел увидеть, как фигурка с раскинутыми в стороны руками вонзилась в белое облако и исчезла в нём. Потом посмотрел на боссов.

– Послушайте, любую проблему можно уладить! – просипел вице-президент по связям с общественностью.

Наверное, он был прав. Я так и поступил – нажал кнопку взрывателя. Мощности бомбы хватило, чтобы хрустальная игла «Нави» стала на один этаж короче.

Я стоял на пустыре, на том самом месте, где должен находиться люк моего бункера. Ни люка, ни бункера не существовало. Зато тип в чёрном плаще поджидал меня.

– Вы были правы, я сетевой червь, – усмехнулся я. – Мне не выбраться из виртуальных вселенных в реальность.

Экс-программер покачал головой.

– Ты невнимательно меня слушал, Дестроер. Софтверам не нужны «виртуальные вселенные», им нужны реальные потребители «квантовых благ», покорные и безропотные. Мой доклад не лёг под сукно, как оказалось. Его засекретили и пустили в дело. И создали тебя – самовоссоздающийся интеллектуальный трансмиттер, червя сети КПР. Идеального террориста, безжалостного и неуничтожимого. Чтобы оправдать любые урезания свобод, любые ограничения на тайну личной жизни. Чтобы оправдать всё! А «виртуальные вселенные»… они существуют исключительно в твоём воображении.

Мне понадобилась почти минута, чтобы осмыслить услышанное. Холодная испарина заставила передёрнуть плечами.

– Хотите сказать, я убил десятки тысяч людей, искалечил сотни тысяч – в реальности? Почему же вы меня не остановили?!

– О, это задача не тривиальная. Вся сеть КПР заражена тобой. Уничтожение экземпляра червя приводило лишь к тому, что ты восстанавливался в другом месте, уверенный, что произошёл разрыв коннекта. Остановить тебя можно единственным способом…

– Взломать исходный код, – догадался я. – Подсадить в тело вируса другой вирус. Вы – вирус в вирусе?

– Нет, не я. Воспоминания о твоей маме. Они заставили тебя усомниться, начать искать правду. И найти её, в конце концов. Выбраться из иллюзорной «виртуальности» в реал.

Мы снова помолчали.

– Что будет дальше? – спросил я.

– Твои создатели были уверены, что контролируют тебя. Что контролируют сеть КПР и вместе с ней – весь мир. Ты доказал, что это не так. Управляемая реальность чрезмерно сложна для людей.

Он смотрел пристально, словно хотел удостовериться, что я понял его. А мне вновь стало холодно до дрожи, захотелось немедленно разорвать коннект, сбежать в уютную ванну с термопастой. Но теперь я знал – бежать некуда.

Это очень больно – расставаться с иллюзиями.

Дмитрий Лукин Чёрная дыра

Я неизлечимо болен, и для моих коллег это очевидно.

Кто-то смотрит сочувственно, кто-то свысока. Особенно задирают носики девчонки в отделе «Обслуживание частных лиц». Симпатишные, но дюже высокомерные и заносчивые. Я для них – любимая тема. Если больше поговорить не о чем, обязательно мне начинают кости перемывать. Помню, сидят однажды, чай пьют и, подхихикивая, обсуждают мой экстерьер (весь в проводах, в одной руке – паяльник, в другой – отвёртка). Отвели душеньку, посмеялись и дружно пришли к выводу: безнадёжный случай. Я как раз сидел под столом, за которым они чай пили, – копался в роутере на предмет новых протоколов. И почему банковский дресс-код позволяет юбки выше колен?!

Имя моей болезни – честность. Она передалась мне от отца и, скорее всего, передастся моим детям. Пару раз я пробовал излечиться, но ничего не вышло.

Вы можете подумать, что я неадекватный тип, и будете не правы. С мозгами у меня всё в порядке, соображаю я здраво. Другое дело, что толку с этого – по нулям. Болезнь всё девальвирует.

То есть не совсем так… Сейчас-то я богат. Есть и хата в центре, и тачка приличная в гараже, и жена-красавица домашний очаг бережёт… Стоп! Опять побежал впереди паровоза. Такое со мной часто случается. Давайте всё по порядку.

Я вам про здравость своего мышления уже рассказывал. Сейчас обосную. Слышали когда-нибудь словосочетание «финансовое мошенничество»? Для меня это плеоназм вроде масляного масла. Разве «финансы» и «мошенничество» не синонимы? Если один человек имеет право в частном порядке печатать деньги (пусть даже под видом банковских кредитов), а другой – нет, это чистой воды мошенничество. Очевидно, что каждый захочет урвать кусочек существующей денежной массы (если уж печатать не дают) и восстановить справедливость (болящих в расчёт не берём). Финансы сами по себе – суть мошенничество и провокация. Чувствуете адекватность мышления? Я после Бауманки пять лет изучал банковское дело в Финансовой академии и протоколы проверяю не только под столом длинноногих свиристёлок. В начальственных кабинетах тоже много чего наслушался. Так что в вопросе я разбираюсь. Казалось бы, что ещё надо? Перспективы открываются – о-го-го! Бери лопату, веник – греби бабло и заметай следы. Но мой ясный ум и тут оказался бессилен против наследственной болезни. Порой она обретала поразительное красноречие: «Да, финансисты – мошенники. И что с того? Ты ведь не хочешь стать таким же?»

Хакерство долго оставалось моей единственной отрадой. (Мы же договорились, что про женитьбу и тачку вы ещё не в курсе.) Помните наш главный девиз? Коды и данные – общенародное достояние, или информация должна быть свободной. Святые слова. Кодов и данных у меня было выше крыши. А толку? Что со всем этим добром делать честному человеку? Вот я и писал вечерами свою «Чёрную дыру», даже не зная, смогу ли когда-нибудь её активировать.

Впрочем, я опять немного отвлёкся. У нас ещё будет время поговорить о моей честности. А сейчас я вам расскажу о шестёрочниках из «3F». С них-то, собственно, всё и началось. Уроды портили мне кровь, ещё когда я был ребёнком, и довели отца до инфаркта – такое сложно забыть.

Тогда наши чиновники в очередной раз озаботились модернизацией страны. Обсыпанное нафталином словечко вынули из ветхого чемодана, потрясли, сдули пыль советской эпохи и под новым соусом запустили в народ. ДВИЖЕНИЕ В БУДУЩЕЕ НА ВОЛНЕ ПРОГРЕССА! На модернизацию выделялись деньги, и снова выделялись, и снова… И каждый раз денег оказывалось недостаточно.

Как пошутил мой отец, вместо модернизации одни выделения.

Коснулись эти выделения и нас. Не обошла напасть. Решено было перевести весь город на экологически чистое энергоснабжение. А заодно и пригород. В рамках эксперимента. Прокатит у нас – по всей России-матушке то же самое забабахают. Готовились к этому делу чинуши основательно. Года два местные СМИ вопили об экологии, чистой энергетике и «толерантной» окружающей среде. А потом началось освоение бюджетных денег. Первым делом бомжеватые ребята разобрали опоры ЛЭП и увезли их вместе с проводами. Трансформаторами и прочей мелочёвкой тоже не брезговали. Железо, алюминий, медь – все эти атрибуты устаревшей энергетики наверняка кому-то очень пригодились. Но мы молчали: у нас же теперь всё будет по последнему слову техники! Я вообще радовался как ненормальный. Бегал вокруг рабочих и чуть ли не вопил от восторга. Краем уха услышал, что нам закупили самые современные солнечные батареи. Работают даже в пасмурную погоду. У них каждый фотончик в дело идёт. Как тут было не радоваться?! Наконец-то в нашем пригороде происходит что-то интересное!

Мне было десять лет.

Управились ребятки за два дня. Начали в субботу утром, а в понедельник уже ни одного проводка в пригороде не осталось. Не тронули только подземные кабели, ну и по домам, слава богу, не ходили.

Как исчезли газовые трассы, мы даже не заметили.

Отец сразу понял, что это не к добру. Какие батареи с нашими туманами и дождями? – возмущался он и говорил что-то о предгорьях, об особой климатической зоне. На мои утверждения про каждый фотончик просто махнул рукой.

Город модернизировали за три месяца, а когда дошли до нас, кто-то раскопал заявление отца в мэрии и чинуши прозрели: они вдруг поняли, что из-за хронических дождей и туманов установка солнечных батарей в пригороде представляется бесперспективной. Решение, что и говорить, оказалось очень мудрым, а главное – своевременным. В самом городе тоже от экологически чистой энергетики пришлось отказаться. Даже в солнечные дни толку от батарей было мало. Энергии хватало только на три лампочки. Говорили про некачественные комплектующие. В общем, одну зиму горожане помёрзли, а потом дело запахло бунтом. Мэр обещал всё уладить и слово сдержал. Город кое-как электрифицировали, а до пригорода провода не дотянули. Денег не хватило.

Люди перешли на печки и дизельные генераторы. Экология от этого лучше не стала, но «зелёные» после освоения бюджетных денег почему-то потеряли к нам интерес, а местные СМИ постоянно находили куда более злободневные темы. Модернизированный пригород с печным отоплением их не волновал. Куда подевались закупленные солнечные батареи, в которых «каждый фотончик работает», осталось загадкой.

Деньги на всё это безобразие были выделены компании «3F».

А теперь вернёмся к моей феноменальной честности.

Уже на третьем курсе Бауманки я понял, что чертежи редукторов – это не ко мне. Вот диспенсер – другое дело. А если к нему ещё утилитку грамотную написать, будет совсем хорошо. Вы когда-нибудь получали в банкомате крупную сумму мелкими купюрами? Не очень приятное впечатление. Моя утилитка решила этот вопрос. Программа работала так, чтобы количество банкнот в кассетах оставалось примерно одинаковым. Я был уверен, что совершил революцию, и очень переживал, когда преподы не оценили моё творчество. Позже я узнал, что утилитку никто из них и не рассматривал. Для зачёта хватило чертежей диспенсера.

И всё же я не зря старался. О моих чертежах заговорили. Когда на сотню редукторов попадается один диспенсер, это немудрено. Через неделю после зачёта ко мне подошёл директор головного офиса банка «Русский простор». Шикарный костюмчик, прилизанная причёсочка – всё, как полагается. Его заинтересовала моя утилитка. Использовать её он не собирался, собственные «Diebold» его вполне устраивали, но почему бы не предложить работу талантливому пареньку? Паренёк, как вы понимаете, с радостью согласился.

Тогда-то я и попробовал первый раз вылечиться. Мы как раз устанавливали новые терминалы для оплаты сотовой связи и коммунальных услуг. Всего-то делов – написать заплатку, перечисляющую на нужный счёт, скажем, одну копейку с каждой транзакции. Такую потерю никто не заметит, а если учесть количество платежей по Москве, я мог бы озолотиться. Коммуналку решил не трогать. Хватит и телефонов. Идея мне нравилась тем, что я как бы никого не обворовывал. Ну что такое для вас одна копейка? То-то же.

Но где взять чистый счёт? В этих вопросах я ещё не шарил и решил посоветоваться со знающими людьми. Проблема тут же решилась. Люди оказались настолько знающими, что и заплатку сами написали. Я должен был её только вшить. Сообразили на троих. Не знаю, на что они рассчитывали. Думали, я не стану проверять заплатку? Ну-ну! Ребятки всё сделали грамотно, только почему-то одну копейку заменили на пять рублей. А это уже минута или две в переводе на разговор. Болезнь моя обострилась. Влип я конкретно. Мне пришлось хорошенько напрячь мозги и в экстренном порядке изучать природу чистых счетов. Хорошо, хоть добрые люди заняли крупную сумму на полгода.

Через два дня после установки терминалов на счёт нашей троицы стали капать денежки. Не так много, как хотелось бы, но мы были довольны. Главное – халява! Поступления постепенно увеличивались. Две недели мы радовались жизни, а потом руководство банка решило унифицировать криптографические алгоритмы и протоколы обмена на платёжных терминалах и банкоматах, а заодно и заменить ПО в терминалах. Унификация происходила без меня: я подключал банкоматы в питерских филиалах. Незапланированная трёхдневная командировка.

Халява закончилась.

Умные люди огорчились, но всё равно остались довольны. Мы помянули наше мероприятие в уютном баре на Арбате и расстались лучшими друзьями. Думаю, они так и не узнали, что никакой заплатки я никуда не вшивал, а деньги на наш счёт приходили прямиком из моего кармана. Через две недели он опустел.

В общем-то, всё закончилось хорошо. Мне удалось слезть с крючка. Я остался честным человеком, и моему отцу не придётся краснеть за меня на том свете. Умные люди по-прежнему считают меня своим парнем, только слишком уж занятым.

Это был хороший урок. Я понял главное: хочешь провернуть гениальную аферу – молчи, всё делай сам и никаких умников на пушечный выстрел. Иначе – крах.

Кстати, деньги добрым людям я вернул уже через три месяца.

Кажется, меня опять занесло не туда. Я вам уже рассказывал о свиристёлках под вывеской «Обслуживание частных лиц»? Слава богу, у нас есть вывеска и для организаций. А под ней сидят девчонки поумнее. Они понимают, что с «безнадёжным случаем» лучше дружить. И разговоры у них куда интереснее. Я пока Ирке Колесниковой ноутбук чинил, много чего услышал. Она-то меня и просветила насчёт шестёрочников. Знаешь, говорит, почему триэфовцев сатанистами называют? «Это которые главные по распилу?» – «Угу». – «И почему?» – «Потому что F – шестая буква английского алфавита! Всё? Работает?» – «Получите и пользуйтесь!» – «Спасибки!»

И даже в щёку чмокнула. Не побрезговала.

К шестёрочникам я подбирался долго. Когда узнал, что они клиенты нашего банка, обрадовался. Думал, случайность. Но всё оказалось чуток сложнее. У шестёрочников были счета практически во всех банках с активами больше десяти миллиардов рублей. Не с моими зубами кусать такого зверя. Я продолжал «копать», но скорее уже по привычке. Мозг отказывался выдавать идеи и не видел решения.

Чтобы не слететь с катушек, я решил переключиться на «железо». Устроил в нашем отделении глобальный апгрейд системам безопасности. Увяз в этом на долгие месяцы, расставляя сети для потенциальных грабителей. Что называется, подошёл к вопросу с душой.

И что вы думаете? Попалась-таки одна птичка! Да ещё какая! Тоже, кстати, юбочка выше колен.

Днём, ближе к обеду, сигналит у меня левый наушник, а на браслете красная лампочка мигает. Я улыбнулся: хакнуть нас пытались красиво, это вам не какие-нибудь юные дарования. К делу подписали серьёзных ребят. Иначе бы у меня весь браслет радугой полыхал и в ушах по-другому пищало. А так только одна система и сработала.

Плавно перемещаюсь к серверу и вижу: грабят банкомат у главного входа. Парнишка даже очки тёмные не надел. Действительно, зачем? При такой тщательной работе это ни к чему. Красавец! И не волнуется совсем. Увеличиваю его мордочку на весь экран и сохраняю для истории (параллельно со стандартной WebATM – Х в банкомате работала моя собственная система видеонаблюдения).

Остаётся найти сообщника.

Сеть у нас беспроводная. Значит, кто-то «колдует» с ней прямо в зале. На первый взгляд всё как обычно. Подозрительных личностей нет. Пройдёмся-ка пеленгатором сразу по всем. Вот она, красавица в тёмных очках. В сумочке рукой колобродит. Стоит третьей к окошку «Приём платежей». Беленький пиджачок, юбочка, всё на уровне. А в сумочке источник радиоизлучения, направленный прямо на банкомат. И щёлкает эта сумочка наше 1024-битное шифрование как семечки.

Пока я снимал девушку сразу на три камеры, её дружок уже получил деньги. Запросил пятьсот рублей, а банкомат выдал пять тысяч. Вот и квитанции поползли. Одна из банкомата, другая из моего принтера. Виртуозная работа. Такого исполнения классической коммутации «на ходу» в варианте для беспроводных сетей я ещё не видел (синий огонёк на браслете мигнул только два раза). Скорость перехвата потоков нереальная.

Выхожу в зал с идиотской улыбкой и громко хлопаю в ладоши. Мне можно. Я безнадёжный случай. Девушка в тёмных очках глянула на меня, а потом, так и не дождавшись своей очереди, спокойно пошла к выходу. Наверное, устала ждать.

Я догнал её на середине дорожки между ступеньками и калиткой. Пока избавился от наушников и браслета, пока галстук поправил…

– Девушка, постойте!

Остановилась. Повернулась.

– Я заканчиваю в шесть. А в шесть пятнадцать можем встретиться у калитки. Это приглашение на чашечку кофе. Согласны?

– Исчезни!

– Прикажете любоваться вашими фото и «пальчиками»? Я их много наснимал, пока вы обворовывали нас на пять тысяч. Фоток вашего дружка у нас тоже много.

– Я не понимаю…

– Дайте мне ваши очки и сумочку. Орудия преступления должны остаться здесь.

– Я не понимаю.

– Тогда пойдёмте в банк, и я вам всё покажу. Будете дальше притворяться, вызову милицию. Вы всё еще не понимаете, госпожа Игнатенко?

– Твою мать! На чём же я срезалась? И откуда у вас мои «пальчики»?

– Сначала сумочку и очки.

– Не могу. – Она достала из кармана пиджака красную ксиву и сунула её мне под нос. – Я и есть милиция. Сумочку не отдам, это государственное имущество. Мы проверяем надёжность банковских систем. Настоящие грабители пятью тысячами не ограничились бы.

– Мне всё равно. Преступление есть преступление. Даже если его совершают люди в погонах. Даже если леди в погонах. Вы нас не предупредили, стало быть – обворовали.

– Я верну вам пять тысяч.

– Разумеется. Но сначала – очки и сумочку.

– Или вызовешь милицию?

– Хуже. Расскажу всем о ваших методах работы. Устрою громкий скандал с фотографиями и фамилиями. Меня прижать нечем. Я человек честный. Сумочку и очки. Тогда сделаю вид, что ничего не заметил. Даже деньги обратно положу.

– Шантажист! – Она сняла очки и протянула их мне вместе с сумочкой. – Так на чём же я срезалась?

– Да вы всё правильно сделали. Я ведь не зря вам аплодировал. Так, лёгкий рассинхрон при прерывании потоков. Они продублированы ещё и в инфракрасном диапазоне. Но это личная разработка, так что не переживайте. Было, правда, ещё кое-что. Так… нюансы, долго рассказывать.

– Предатель! У своих же хлеб забираешь.

– Кто бы говорил! В шесть пятнадцать возле калитки.

– А смысл?

– И не спешите сообщать о провале. Возможно, я верну вам компьютер с экраном.

– С какой радости?

– Радость сугубо личная: одногруппницу встретил. Маш, ты правда меня не узнаёшь? Мы вместе учились в Бауманке. Тогда-то я твои «пальчики» и наснимал! Всё, пока…

Я убежал не оглядываясь.

Это был изумительный вечер, плавно перетекающий в ночь. Открытое платье, полумрак ресторана, красное бургундское, воспоминания о юности…

Под утро я всё-таки спросил о шестёрочниках.

– Бесполезно, – сказала Маша. – Эти твари слишком высоко сидят. Материалы мы, конечно, собираем, но ходу им не даём. Жить, знаешь ли, охота.

– А нельзя ли как-нибудь ознакомиться…

– Собрался на войну?

– Шутишь? Куда нам, партизанам, на войну.

– Ладно, посмотрю, что можно сделать… Но там сотни томов. Зарубежные банки, подставные фирмы… Тебе это интересно?

Я расплылся в довольной улыбке.

– Соберёшься партизанить – звони. Глядишь, помогу. Светает, кажется.

– Ещё бургундского?

Следующие два года всё текло своим чередом. Я целые дни просиживал над «Чёрной дырой», грабить нас никто не пытался, короче – скука смертная, даже рассказать нечего.

Единственное, что припоминаю, – это случай в хранилище. То ли уборщица с цветами перестаралась и от души побрызгала водичкой немного не туда, то ли инкассаторы напортачили, – мы так и не поняли. Но в результате непонятных деяний хранилище осталось без замка. Электроника полетела напрочь. А дело к ночи. Рабочий день закончился. Пошли разговоры о диверсии с целью ограбления. Начальство – в ужасе. Ничего лучше не придумали, как посадить меня с двумя охранниками прямо в комнату-сейф и закрыть нас на механический замок. Пока мы внутри в карты резались, директор снаружи вахту нёс. Самое смешное было, когда нас открыли. Но ничего, обошлось. Деньги с пола пособирали, пересчитали и снова по мешкам разложили. Отличный получился покер, скажу я вам. Лучше любого энергетика.

Был и ещё один забавный случай, когда меня чуть не уволили. По крайней мере, пригрозили. Заговорились мы как-то с новым охранником прямо у входа. Слово за слово, и вдруг он выдаёт:

– А ты бы смог хакнуть наш ящичек?

– Да чего его хакать? Открывай и бери деньги. – Я вынул ключ и пошёл к банкомату.

– Так не честно! С ключом всякий может!

– На, попробуй. – Я протянул ему ключ.

– Не-е, не надо. – Он замахал руками, открещиваясь от меня. – А без ключа слабо?

– Можно и без ключа, но скучно. Ты бы что-то интересное предложил.

– Спорим на бутылку хорошего коньяка?

– Идёт!

Как назло мимо проходил директор.

– О чём спорите?

Я пожал плечами, охранник тоже.

– Уволю обоих! Если бы вы ещё на банкомат не пялились…

– Да ничего серьёзного! – сдался охранник. – Я просто спросил, сможет ли он хакнуть этот банкомат. Чисто теоретически!

Директор схватил охранника за грудки:

– Лёша, ты идиот! Он ещё студентом проектировал банкоматы нового поколения и софт к ним писал. А наши «ящики» вообще все перепрошил. Нашёл с кем спорить!

Так я коньячку и не попил.

Где-то посередине между этими двумя казусами мы с Машей поженились.

Всё-таки есть в мире справедливость. Ясным солнечным утречком я узнал, что компания «3F» собирается реализовать грандиозный проект по облагораживанию обратной стороны Луны, и почувствовал, как моя болезнь отступает. Это было приятное ощущение. То-то наши СМИ последние годы всё про космос верещали. Готовили население к государственному проекту. Повод для новых выделений создан. Завтра президент подпишет указ, и уже ничто не помешает облагораживанию обратной стороны Луны. Цена вопроса – триллион рублей.

Я долго ждал этой минуты. Бюджетные деньги к шестёрочникам текли постоянно, да всё на благие цели. Улучшение медицинского обслуживания, помощь детям-сиротам, постройка жилья для малообеспеченных и далее в том же духе (про чистую энергетику вспоминать не будем). Как тут вмешиваться?! Болезнь не позволяла. Разве можно последние копеечки у сирот забирать?! Но обратная сторона Луны – это уже слишком.

Я никогда не считал «Чёрную дыру» вирусом. Десять лет потратить на вирус? Ну уж нет! Извините! Все эти годы я создавал новую форму виртуальной жизни, новый искин, заточенный только на одну цель.

Меня охватили сомнения. Я позвонил жене.

– Привет, – сказала она.

– Привет, Маша.

Я замолчал.

– Чего звонишь-то?

– Посмотрел новости и захотел услышать твой голос.

– А, поняла! Всё-таки решился? Удачи!

Я активировал «Чёрную дыру» в тот же вечер.

Ни одно выделение на обратную сторону Луны не дошло до получателя. Деньги «испарялись» в пути. Загадочным образом обнулились счета компании «3F» во всех крупных банках. Прозрение наступило не сразу. По телевизору ещё крутились ролики о ходе облагораживания, когда прошла первая волна разоблачений. Поставщики кричали в камеру, что не получили ни копейки. Прокуратура занялась полномасштабной проверкой деятельности шестёрочников за последние двадцать лет. Сотни томов, описывающих их махинации, наконец-то приобщили к уголовному делу. Выяснилось много интересного, но куда делись выделения на обратную сторону Луны, так и осталось загадкой.

Чиновники, как обычно, в один голос утверждали, что денег нет. В этот раз они говорили чистую правду, а народ, как обычно, не верил.

Скандал разгорался за скандалом. Начались «посадки». В конце концов президент закрыл программу по облагораживанию обратной стороны Луны. Триста миллиардов рублей исчезли бесследно. СМИ наперебой выдвигали версии, одна фантастичнее другой.

Чуть позже в пригороде одного захолустного городка в каждом доме без лишнего шума появились новейшие энергетические системы на солнечных батареях, способные в пасмурную погоду выдавать мощность двадцать киловатт.

Сейчас я очень богатый человек. Только знаете, это совсем не радует. «Чёрная дыра» продолжает работать, и я не знаю, что с ней делать. Она засасывала на мои счета сомнительные транши и после закрытия скандальной программы, а вот интернаты, больницы и благотворительные фонды решила обойти стороной. Пенсионеров тоже почему-то не жаловала. Зато симпатизировала бюджетникам. Многих врачей и учителей осчастливила. Но в основном всё ко мне ручейки направляла. Сверх всякой меры. Нет, я, конечно, готов с утра до вечера бегать почтальоном ко всем нуждающимся, но это даже не капля в море. Столько денег просто невозможно обналичить. Кажется, теперь она тоже это поняла. Девочка живёт и развивается. Но самое страшное – она унаследовала мою болезнь. Я вложил в неё душу и, наверное, свою ненависть к мошенничеству. Не знаю, что произойдёт дальше. Даже предположить не могу. Возможно, она просто грохнет всю банковскую систему. Это был бы оптимальный вариант. Но боюсь, нас ждёт что-то другое, что-то очень честное и справедливое.

Так почему меня прошибает холодный пот?

Алекс Тойгер, Алёна Голдинг Афропанк

Утро началось с того, что Игумби-сата попросил меня запереть дверь. И не просто запереть, а замуровать – так, чтобы больше не открылась.

– Но я не смогу выходить из дома! – сказал я.

– Это ничего, – успокоил Игумби-сата.

Тогда я пошёл и нарубил веток с ближайшего баобаба. Всем в Африке известно, что баобаб – лучшее средство для заколачивания двери. Я нарубил веток, вернулся в дом и принялся за дело, а Игумби-сата сердито сказал:

– Ты дурак, Улело-баш.

Я побросал ветки и не знал, как мне быть теперь.

– Зачем ты забиваешь входную дверь? – продолжал Игумби-сата. – Ведь так никто не сможет войти в дом, и я – твой Игумби-сата – умру с голоду!

Он лёг на дно своей клетки и показал, как будет мёртвым. Я догадался, что он умер не взаправду – ведь я пока не заколотил дверь. Но мне всё равно стало очень грустно.

– Что же делать, Игумби-сата? – спросил я. – Как я должен поступить с дверью?

– Ты дурак, Улело-баш, – проскрипел неживым голосом Игумби-сата. – Нужно запереть заднюю дверь.

Тут я обрадовался, а потом опять опечалился. Ведь в моём доме не было задней двери, только передняя, и её нельзя было трогать, ведь тогда Игумби-сата умер бы окончательно.

– Бэкдор-р-р, бэкдор-р-р! – подбодрил меня прикинувшийся совсем умершим Игумби-сата, и я принялся искать заднюю дверь.

Я внимательно осмотрел все окна, подоконники и надоконники. Поздоровался с жуками за плинтусом, а они радостно пошуршали усами. Потом я открыл окно в потолке. За этим окном был необитаемый чердак. Я увидел, что все чердачные привидения на месте, и спустился вниз. После этого я решил проверить большой чёрный подвал. Этот подвал не имел конца, и в нём никогда ничего не было видно. Я открыл окно в полу и убедился, что внизу темно и полный порядок. И правда, какие могут быть дела в темноте?

Так я не нашёл заднюю дверь и сел отдохнуть. Я присел у дальней стены и спросил сам у себя:

– Где же эта дверь?

– Я здесь, – сказала стена.

Это я сначала подумал, что отвечала стена, но на самом деле говорил кто-то другой. Я хорошо знаю, как разговаривают стены, а тот голос был совсем не таким. Он звучал тихо и хитро – прямо как у бродячего Убулембу-адса. Я встал и оглянулся, но там не было никого. Убулембу-адс обычно приходит через главный вход и начинает звать за собой. Он зовёт в лес и затягивает в бесконечную паутину, а этот голос никуда не звал и шёл из стены. Так я догадался, что это очень хитрый Убулембу-адс – надо быть настороже! Я решил сделать вид, что не понял коварства, и опять сел на пол.

Я хитро сидел у стены и делал вид, что никого не узнал, а тихий голос говорил такую речь:

– Я знаю, что ты ищешь заднюю дверь по имени Идиди-бэкдор, – говорил голос.

– И я могу тебе помочь, – продолжал голос. – Я могу помочь, ведь я и есть та самая дверь!

Я услышал эти слова и обрадовался, потому что уже успел соскучиться по Игумби-сата. А теперь, когда нашлась эта дверь, я смогу её заколотить. Тогда всё закончится, и Игумби-сата снова будет как живой.

Я встал и громко сказал:

– Здравствуй, задняя дверь, мне нужно срочно тебя замуровать!

– Замечательно! – ответила дверь. – Я с радостью помогу тебе.

Я обрадовался ещё сильней, а дверь сказала, что очень-очень хочет, чтобы с ней поскорее уже сделали что-нибудь. Тогда я взял в руки молоток и хотел начать, но потом понял, что не вижу дверь! И тут она сказала так:

– Я невидимая задняя дверь. Чтобы я стала видимой, ты, Улело-баш, должен принести топор!

Я быстро сходил за топором, а невидимая дверь объяснила, что с ней нужно делать дальше. И вот я начал рубить стену. Очень скоро я вырубил щель в мой рост. Рядом я вырубил ещё одну. И две щели поперёк – внизу и вверху. Потом я принёс петли и вбил их в стену, а дверь сказала, что это хорошо. И тогда я стал радоваться, а прямо передо мной была новая дверь Идиди-бэкдор. Она раскачивалась на петлях и тихо поскрипывала очень лукавым голосом. Теперь, когда дверь стала видимой, я мог заколотить её. Но дверь сказала вот что:

– Зачем тебе заколачивать меня, Улело-баш? Я очень хорошая и притом задняя. Давай лучше будем дружить.

Мне очень понравилась Идиди-бэкдор, и я хотел согласиться. Но потом я вспомнил про Игумби-сата и начал думать. Я думал долго, а дверь всё это время поскрипывала странным голосом. И пока она хитро скрипела, что-то невидимое тихо подсматривало в щель. В конце концов это невидимое решило подсматривать изнутри, и оно проникло в дом. Невидимое вошло, и я увидел, что это зомби.

– Здравствуй, Улело-баш, – сказал зомби и сразу ушёл.

Я хотел думать дальше, но тут зомби опять появился в задней двери.

– Здравствуй, Улело-баш, – произнёс он и снова ушёл.

Я очень удивился, потому что он поздоровался уже второй раз. Я хотел пойти следом, чтобы узнать, зачем он так поступил, но тут зомби вошёл в третий раз. Он опять поздоровался и собирался уйти, но я поймал его за руку и спросил, почему он здоровается так часто.

– До свидания, Улело-баш, – ответил этот приветливый зомби.

Потом он ушёл, а его рука осталась у меня. Я хотел побежать за ним и отдать руку, но зомби появился в четвёртый раз. Он вошёл и поздоровался со мной, и обе его руки были на месте. Я вспомнил, что все зомби в Африке на одно лицо. И тогда я догадался, что их приходило несколько штук.

– Здравствуй, новый Умлайезо-зомби, – сказал я. – Я не отдам эту чёрную руку, потому что она не твоя. Теперь я всё понял и вам меня не провести.

– До свидания, Улело-баш, – ответил зомби и немедленно вышел.

Мне стало интересно, сколько их всего прячется за задней дверью. Я хотел выглянуть наружу, но вдруг вошёл ещё один. Не успел он поздороваться, как следом за ним появился следующий, а потом ещё и ещё. Они уже не успевали здороваться, а только толкались и радостно пыхтели в дверях. Всем известно, что если зомби собираются вместе, то они начинают ходить туда-сюда. А когда они ходят туда-сюда через узкую Идиди-бэкдор, никто другой не может выйти или войти.

Скоро зомби стало ещё больше, поэтому я решил воспользоваться главным входом. Я открыл переднюю дверь, но в неё тоже повалили приветливые зомби. Теперь они могли входить и выходить в обе двери, а я не мог ни в одну!

Тогда я решил спросить совета у мертвящегося Игумбисата, ведь он пока не умер по-настоящему, однако я не смог добраться до его клетки – слишком тесно было вокруг.

– Зачем пришли все эти Умлайезо-зомби? – вскричал я.

– Отказ в обслуживании! – хрипел в ответ Игумби-сата, и я не мог понять, зачем он такое говорит.

Я хотел спросить у кого-нибудь ещё, но зомби умели только входить, выходить и быть вежливыми, а задняя дверь Идиди-бэкдор почему-то перестала общаться со мной. И я вспомнил пророчество, о котором любил рассуждать Игумби-сата. Он рассказывал об этом пророчестве всякий раз, когда я чистил клетку. Там было что-то о тёмных людях, которые не то придут, не то уйдут. Игумби-сата не помнил точно, но утверждал, что все подробности записаны где-то в доме и для надёжности прикрыты толстым слоем мусора. Я чистил грязь в клетке, но ни разу не мог найти там пророчества, а Игумби-сата радостно хихикал и скрипел. Ещё он любил петь о девушке со странным именем, и после этих песен я сразу забывал о тёмных существах… Теперь эти существа пришли!

Я начал пробираться к клетке с пророчеством, но из этого моего начинания ничего не вышло – слишком много зомби толпилось на пути. Тогда я попытался ползти, но вместо этого оказался прижат головой к полу. А потом я услышал новый звук.

– Пинг, – сказал кто-то в большом чёрном подвале.

– Пинг, пинг!

Я приоткрыл подвальное окно и ждал, что оттуда тоже кто-нибудь придёт. Но там была только темнота.

– Пинг, – сказала темнота.

– Понг, – ответил я.

Тогда темнота на безмолвном языке рассказала мне, что есть одна девушка. Эта девушка знает, откуда пришли все зомби. Она даже знает, куда им следует идти теперь.

Ещё темнота объяснила, что у девушки есть заклинательное слово.

– Хочешь услышать это слово? – так спросила темнота.

Я ничего не ответил. Дело в том, что зомби уже стало совсем много. Они толкались и давили так сильно, что я не мог говорить.

– ША-БАНГ!

Темнота исчезла, и появился яркий свет. А дальше я увидел вот что…

Когда Амака купалась в лесной речке, в её тайную пещеру проникла рыба. Заплыла и запуталась в длинных водорослях. Амака ойкнула удивлённо и, кажется, что-то сказала вслух. Затем она цокнула языком, перевернулась на спину и поплыла против течения, сама не заметив как.

В пещере было темно, и рыбе стало страшно. А когда рыбам страшно, они свистят – почти как люди. Но Амаке было не страшно, а грустно, потому что непутёвый Улело-баш из висячего посёлка никак не мог выбрать себе жену.

Амака плыла и смотрела в небо, пока не зарябило в глазах. Потом наступила ночь, и на небе стало темно. Амаке казалось, что где-то там есть другая сторона темноты. А за другой стороной бродит Улело-баш. Он собирает жуков и насвистывает такую песню:

Так пел воображаемый Улело-баш по другую сторону темноты, а Амаке было тоскливо и одиноко – почти как рыбе внутри. Она сморщила нос и принялась замышлять.

Все девушки ревнивы к чужим песням, особенно такие красивые, как Амака. Ей тоже хотелось песню про себя. А когда девушки хотят песен, они разыщут их даже на другом конце петляющей лесной реки. И вот, Улело-баш пел, Амака плыла против течения, а темнота в небе тихонько подглядывала вниз.

Когда Амака доплыла до ржавого берега, она уже успела всё замыслить, а потому отправилась на поиски самого большого баобаба. Всем в Африке известно, что возле баобабов живут весьма опасные существа. Но Амака была смелой девушкой, потому что очень хотела замуж. Она нашла развесистый красно-чёрный баобаб с большим дуплом, рядом с которым жил кто-то опасный и хитрый.

– Я ждал тебя! – изрёк этот кто-то шипящим голосом. – На тебе порча!

– Ты кто? – спросила Амака. Она ещё никогда не видела такого существа.

– Я – Убулембу-адс, – ответило существо. – Я бываю одновременно здесь и не здесь. Я могу стать тем, кем ты скажешь, чтобы я был. И ещё – за определённую плату я готов снять твою порчу.

Амака ничего не поняла и решила промолчать, потому что была умной девушкой. Но потом она вспомнила про песню, которую пел Улело-баш, и тут же рассказала обо всём Убулембу-адсу.

– Хочешь ли ты, чтобы я снял эту порчу? – опять прошипел тот.

– Я хочу стать женой Улело-баша! – смело ответила Амака, а её щёки резво изменили цвет.

– Сделано, – радостно сообщил Убулембу-адс и издал странный звук.

Амака огляделась вокруг, но нигде не увидела своего нового мужа.

– Где Улело-баш? – спросила Амака. – Зачем ты обманываешь меня?

– Я – Убулембу-адс! – важно объявил Убулембу-адс. – Я не обманываю никогда! Я делаю ровно то, о чём просят.

В доказательство этих слов он протянул глиняный черепок с большим жирным словом «Свидетельство». Ещё там стояла неразборчивая, но очень важная печать, а ниже было нацарапано, что Амака теперь жена Улело-баша из висячего посёлка.

– Ты просила стать женой? Вот здесь написано, что это так, – сипел Убулембу-адс. – Ты не просила привести этого баша сюда.

– Сделай так, чтобы он пришёл! – капризно потребовала Амака.

– Ага-а-а? Ну… нет ничего проще! – задумчиво прохрипел Убулембу-адс и показал два ряда разноцветных зубов.

Он постучал хвостом по стволу баобаба и тут же отполз в сторону. Амака снова покраснела и подскочила к дереву, чтобы наконец поздороваться с мужем. Все знают, что краснота – признак зрелости. И вот, зрелая Амака встала у ствола толстого баобаба и ждала Улело-баша, а из дупла выскочил огромный чёрный зомби.

– Здравствуй, Амака, – сказал энергичный зомби и тут же отправился по неотложным делам.

– Здравствуй, Умлайезо-зомби, – пробормотала Амака, – где мой муж?

Умлайезо ничего не ответил, потому что ушёл уже далеко, зато на его месте появился новый зомби. Не успела Амака спросить его про Улело-баша, как из дупла вылез третий, потом четвёртый, а дальше Амака не умела считать.

– Это всё потому, что на тебе порча, – пояснил Убулембу-адс. – Надо было снимать порчу, а не замуж идти.

– Зачем все эти зомби? – решила уточнить Амака и приготовилась зарыдать.

– Они отправились к Улело-башу, – проскрипел Убулембу-адс. – Наш баш нынче популярен, все зомби идут за ним. Зомби от Мейкны идут. И зомби от Ези. И даже Умлайезо-зомби от Бахати хотят поздороваться с Улело-башем из зависшего посёлка!

Услышав все эти имена, Амака крякнула и двинулась на Убулембу-адса.

– Я вообще-то ни при чём, – попятился тот. – Хотела мужа? Наберись терпения. Ско-о-оро, очень ско-о-оро…

После этих слов свет сменился темнотой, и я увидел, что падаю в большой чёрный подвал. Теперь, когда я посмотрел странные картинки, я догадался, что зомби порождаются из дупла, в котором засела какая-то порча. Видимо, зомби не любят жить с порчей, поэтому они пришли ко мне. Осталось узнать, как вернуть их назад. Всем известно, что Умлайезо-зомби умеют только здороваться и прощаться, и по этой причине я не мог спросить дорогу у них самих.

Пока я падал, вокруг было много темноты – столько я ещё не видел даже во сне. Что-то трогало меня в темноте, и я не знал, на каком языке с этим говорить.

– Подвал, подвал, я не твой! – закричал я. И тогда темнота закончилась, а я долетел до низа.

Так я оказался посреди леса. Я оглянулся назад, но там не было висячего посёлка и дома с почти мёртвым Игумби-сата. Все зомби тоже куда-то пропали. Вокруг росли секвойи, баобабы и много странной травы. Кое-где с деревьев свисали откормленные питоны, а вдали виднелось стадо неуклюжих слонов. Я встал и хотел искать дорогу назад. Но потом я вспомнил про Убулембу-адса, которого видел через темноту. Этот адс твердил что-то про порчу – наверное, они были знакомы. Когда я вспомнил об этом, то решил разыскать Убулембу-адса и задать ему главный вопрос обо всём. Пусть позовёт зомби назад! Тогда задняя дверь Идиди-бэкдор перестанет обижаться на меня, и мы опять начнём дружить…

– Осторожно, двери закрываются, – вдруг произнёс кто-то.

Я оглянулся и увидел крошечную антилопу.

– Здравствуй, Йокуфака-гну, – сказал я, – мне нужно поскорей доехать до той стороны темноты, чтобы попросить Убулембу-адса кое о чём. А то Идиди-бэкдор и дальше будет дуться и молчать.

– У меня шестой номер, – важно ответила гну, – и я не буду тебя везти. Ты можешь сесть и слезть, но я не тронусь с места.

Я удивился, но не подал вида.

– Чтобы ехать, тебе нужен номер семь, – продолжала гну, – а меня ты никак не сможешь запустить.

– Тогда я сам повезу тебя, – твёрдо ответил я, потому что можно проголодаться, если так много считать.

После этих слов я двинулся вперёд, но тут Йокуфака-гну стала возмущаться и скрипеть рогами. Я уже хотел написать на ней правильные цифры, но гну сказала вот что:

– Не ты владелец – не тебе и номер менять! Ты совсем ослеп, Улело-баш. Тебе нужно правильно открыть глаза, а не рисовать на мне неправильные цифры. Посмотри вокруг – ты уже по ту сторону темноты, ведь здесь светло!

Так сказала Йокуфака-гну и тут же спряталась в высокой траве, а я моргнул, правильно открыл глаза и увидел, что со всех сторон та сторона.

– Спасибо большое! – крикнул я вслед антилопе и вошёл в траву.

С собой я нёс руку зомби. Я прихватил её на тот случай, если проголодаюсь в пути. Каждый мужчина в лесу знает, что рука – лучший способ утолить голод. А ещё, когда тяжело, можно спеть песню. Вот такую:

Я шёл вперёд, пел и хотел поскорей найти источник всех зомби, а вокруг рос сплошной красно-чёрный лес. Деревья раскачивались совершенно без ветра, и я не мог понять, кому такое нужно. Тогда я пригляделся внимательней и заметил паутину, которая оплела всё вокруг. Я посмотрел на другой конец паутины, и там был Убулембу-адс!

– А вот и я, – сказал он, а я на всякий случай сделал вид, что никого не узнал. – Вообще ты молодец. Ты знаешь, как делать пинг, и знаешь, как делать понг, ты расслышал мой голос в подвале и смог убежать ото всех, – продолжал Убулембу-адс. – Ты хочешь прогнать зомби и считаешь, что их придумал я. Но это не так. Умлайезо приходят и уходят, но никто не избавит тебя от зомби в голове. Только ты сам!

Так сказал Убулембу-адс, а я подумал, что это всё неспроста. И не успел я подумать что-нибудь ещё, как адс ловко выхватил у меня руку зомби и мгновенно её проглотил.

– А теперь я покажу, что в моей сети есть не только паутина, – икнул Убулембу-адс.

Он присел на корточки и напрягся. Потом пошарил под собой и подобрал какой-то предмет. Адс протянул этот предмет мне, и я узнал руку зомби. Она выглядела так же, как раньше, только цвет вместо чёрного стал белым.

– Держи крепче, – заявил Убулембу-адс, – теперь это рука Ифа, и она сможет вывести тебя к радужному источнику.

Я хотел уточнить, что за источник выведется из этой руки и кто такой Ифа. Но Убулембу-адс принялся дёргать за паутину, и красно-чёрные деревья закачались особенно сильно. Круглые листья принялись скакать с ветки на ветку и меняться друг с другом местами. А потом рука Ифа стала трястись и тянуть меня в чащу. Я сжал её изо всех сил, потому что эта рука очень хотела сбежать. Мне даже пришлось идти в ту сторону, куда она меня тянула, а тянула она то туда, то сюда. Я так старался удержать руку, что совершенно забыл попрощаться со странным Убулембу-адсом.

Так мы постепенно вышли из леса, а потом я услышал шум воды. Я заметил, что пальцы на руке Ифа сплелись в очень сложную фигу. Я посмотрел вперёд – туда, куда указывал длинный оттопыренный палец, и там я увидел Амаку, а она увидела меня. Тогда я потерял равновесие и рухнул на четыре конечности. А если девушка видит мужчину на конечностях, он обязан заговорить с ней.

– Добрый день, Амака, – так сказал я и хотел перевести дух.

– А чего его зря переводить? – пробурчала Амака и сразу затихла.

Она была тактичной девушкой, поэтому развернулась спиной и подставила ягодицы солнцу. И правда, как ещё дать мужу понять, что ты его ждёшь, но не хочешь мешать?

От Амаки падала округлая тень, и я не сразу заметил, куда указывает палец Ифа. А направлен он был в сторону баобаба с большим дуплом. Дупло подозрительно темнело и вело куда-то вглубь.

Тут Амака перестала общаться с солнцем. Она подошла и показала мне исписанный черепок с красивой важной печатью, а я сказал, что не умею читать на этом языке. Ещё я сказал, что не могу жениться на ней, потому что вообще пока не женат. Нельзя сделать старшей женой ту, о которой ни разу не пел! Поэтому я тихо поднялся и хотел идти.

– Стой! – скомандовала та, о которой я никогда не пел. Я встал и не мог подыскать песню для такого случая.

– У меня что-то есть, – сказала Амака и затопталась на месте. Все девушки топчутся на месте, когда хотят открыть страшную тайну.

– Что у тебя есть? – спросил я и на всякий случай тихонько засвистел – ведь свист это песня, не женатая на словах.

Амака не стала слушать мои холостяцкие звуки. Она сложила губы уточкой и важно просюсюкала:

– У меня есть по-о-орча!

Так сказала Амака, а потом уточнила, что порча заплыла из реки и пока не вышла обратно.

Тогда я спросил, где эта её порча, а она подвела меня к баобабу и сказала, что, скорее всего, тут. Я заглянул внутрь дупла и решил, что кроме порчи там может жить кто-то ещё. После этого я подумал, что дупло больше похоже на пещеру, которая ведёт в неведомую глубину – навроде той, что в большом чёрном подвале. И тогда я засунул в эту глубину сначала одну руку, потом другую, ну а следом и третью тоже. Чего не сделаешь, чтобы избавить девушку от порчи!

Сзади раздался гул. Я перестал искать порчу, обернулся через плечо и увидел, что с востока приближается тьма. Тогда я обернулся через другое плечо, но и за ним было то же самое. И вот тьма приблизилась и сказала:

– Здравствуй, Улело-баш!

Я понял, что тьма – это много-много зомби. Они теснились со всех сторон и приветливо тянули руки. Ещё там были девушки – знакомые и не очень. Мейкна была, и Ези, и даже Бахати – все на выданье, красавицы, одна толще другой. Я даже стал завидовать их будущему мужу. А когда мужчина завидует, он перестаёт искать порчу в неведомой глубине.

– Не отвлекайся! – раздула ноздри Амака и яростно затопотала ногами.

Я не понял её топота, но решил больше не завидовать направо и налево. Каждый знает, как опасен гнев жены, пусть даже ненастоящей. Я хотел вернуться к древесной темноте, но тут из дупла на свет полезли новые зомби – один чернее другого. Они радостно улыбались и здоровались со всеми вокруг.

Когда тех и этих зомби стало примерно поровну, Амака достала своё свидетельство с печатью. Она начала показывать это свидетельство всем подряд, и зомби радовались написанному. Девушки тоже смотрели на свидетельство, но улыбка почему-то не появлялась на их лицах. Вместо радости они показали Амаке такие же черепки с печатями, а зомби хлопали в ладоши.

Амака меж тем спружинила колени, оттопырила зад и надула щёки. Все знают, как опасны девушки с пружинными коленями и дутыми щеками. Да, Амака сейчас была очень-очень опасной.

– А ну пошли вон! Укус пираньи вам, а не мужа! – так выдохнула Амака и принялась танцевать танец войны.

Я втянул голову в плечи, а руки поглубже в дупло. Амака танцевала, а я торопливо искал её порчу на дне глубокого баобаба.

Когда обе мои руки и даже рука Ифа были по локоть в темноте, я услышал тихий всплеск. Потом я проник глубже, оказался в высокой сырой пещере и не видел там ничего. Впереди что-то шевельнулось и забулькало. Я протянул все три руки, потрогал это что-то и понял, что вокруг упругие стены. Эти стены сдвигались и раздвигались, а сверху свисали длинные водоросли. Когда этих водорослей стало больше, я догадался, что они тянутся ко мне. И вот, водоросли обвили мои руки, я запутался в них и не знал, зачем они извиваются всё сильней.

Тогда я начал свистеть. Я свистел как рыба, которой страшно. Мне и правда было страшно, ведь этих водорослей становилось всё больше и стягивались они всё туже – как те зомби вокруг баобаба.

– Это не водоросли тугие, а твои мозги, – произнёс кто-то знакомым скрипучим голосом.

Я хотел вежливо поздороваться, но не смог шевельнуть ни одним пальцем. Тогда я продолжил свистеть, будто рыба, заблудившаяся в беззвёздной пещере. Ещё я начал шлёпать хвостом и не сразу вспомнил, что хвоста у меня нет.

Стены задрожали сильней, а снаружи послышались крики и звуки какой-то возни.

– Вижу, ты уже нашёл всех своих жён? Или это они нашли тебя? – поинтересовался Убулембу-адс. – Знаешь, как мне надоело царапать свадебные черепки? Сначала все хотят за тебя замуж, а после требуют, чтобы я исполнил желание. И я исполняю всё, что просят, – ведь так я устроен! А когда я исполняю желание, приходят зомби. Их много, и все они чёрного цвета, потому что мысли женщины – сплошные потёмки.

После этих слов Убулембу-адс грустно рыкнул и безысходно взмахнул хвостом.

– Эта Амака ищет порчу не для того, чтобы избавиться от неё. Нет! Она хочет испортить и тебя тоже! Тогда ты станешь для неё бесценным полноценным мужем – так она считает.

Я не мог возразить, потому что водоросли держали крепко. Тогда я стал слушать дальше. А дальше Убулембу-адс уже почти закончил.

– Я бываю везде, но я не знаю всего, – сказал он. – Я не знаю, потому что не могу быть за пределами этого «везде» – в том месте, где зарождаются зомби. Я не могу, а ты можешь – ведь это тебя они искали по всем моим сетям! Так вот, иди и скажи той, кто это затеяла, что зомби рвут паутину, и если так пойдёт дальше, то скоро я не смогу колдовать!

Так закончил свою речь мудрый Убулембу-адс, а я кивнул и издал утвердительный свист. Потом я подумал, что уже слышал похожее от Игумби-сата, но додумать не успел, потому что память моя почти закончилась – так сильно давили водоросли.

– Знаешь, рука Ифа не для того, чтобы тыкать пальцем туда-сюда. Используй по назначению! – проскрипело у меня в голове.

И вот бывшая рука зомби явилась перед глазами. Водоросли почему-то обходили её стороной. Рука задумчиво сжимала и разжимала пальцы, а потом вдруг отвесила мне подзатыльник! Вокруг сразу же посветлело, я заморгал глазами и не мог узнать пещеру. Водоросли перестали извиваться, и я увидел, что они разных цветов. Попадались даже полосатые. Они свисали отовсюду, и я откуда-то знал, что с ними нужно делать теперь.

И вот я начал рукой Ифа распутывать и переставлять эти водоросли в правильном порядке. Сначала бело-оранжевые, потом оранжевые и все остальные за ними. Когда я закончил переставлять, то услышал бубен. Его звуки раздавались всё громче, и тогда я понял, что распутанные водоросли стремительно тянут меня вверх, к свету. Кроме света там был кто-то ещё, и этот кто-то делал своими пальцами странные штуки. Штуки ярко вспыхивали и дёргали за цветные водоросли.

Я оглянулся назад и не увидел дупла, через которое попал в пещеру-баобаб. Мне стало грустно, потому что Амака не успела показать мне свой танец войны и много других танцев тоже. А ещё где-то там остался Игумби-сата в своей клетке и задняя дверь Идиди-бэкдор.

Из-за всех этих мыслей я уже почти собрался повернуть назад, но тут кто-то в моей голове сказал такие слова:

– Плыви, плыви, рыбка. Плыви сюда!

Так сказал чей-то голос, и это был не Убулембу-адс. На самом деле я догадался, кто это был, потому что вспомнил, о ком пел все свои песни. И тогда я поплыл вперёд, на свет.

Когда я приплыл, оказалось, что это подвал – почти такой же, как в моём доме. Я очень обрадовался и думал, что скоро увижу Игумби-сата. Но тут окно надо мной отворилось, и я увидел… её! Я сразу догадался, что это моя старшая жена. Про неё я пел песни и сонничал сны. Старшая жена смотрела на меня сквозь окно. Она смотрела и будто не видела. Тогда я растолкал все водоросли и хотел вылезти из подвала. Но я смог лишь просунуть голову и открыть рот. Так я впервые предстал перед своей старшей женой.

– Здравствуй, Ошун, вот я пришёл! – громко сказал я.

– Ты кто? – удивилась Ошун, а я не знал, какую песню выбрать теперь.

– Я – твой старший муж, – наконец ответил я, а Ошун зачем-то снова удивилась и спросила, откуда я прознал её ник.

– Я – старший муж, – повторил я, – мне положено знать о тебе всё.

Она удивлялась всё больше и больше, но потом, кажется, поняла, кто я. Она стала весёлой, протянула ко мне руки и начала ими делать танцующие движения. От этого ручного танца в голове родилась песня:

Пока я пел из подвала, моя старшая жена делала руками странные жесты и говорила неведомые слова.

– Прикольный алгоритм! А на первый взгляд – всего тридцать строчек… Та-а-ак, теперь пририсуем тебе модную причёску… – бормотала Ошун.

Наконец она закончила делать дела с моей головой, засмеялась и сказала вот что:

– Я, как бы, не художница… Так что теперь ты у нас панк!

Так заявила старшая жена, а я не знал, что такое панк, поэтому запел новую песню:

Что-то в этой песне было не так. Я пел и не узнавал слов, потому что мысли теперь шевелились как-то по-новому и стояли торчком поверх головы. Тем временем Ошун схватила меня за руку, втащила в дом и закружила в танце. И тогда я понял, что нахожусь в мире Богов!

В этом мире всё было по-новому. Не скакали гну и другие звери, Игумби и прочие сата не крутились по своим клеткам, и уж, конечно, никакие зомби не здоровались направо и налево. Даже Убулембу-адс с паутиной остался позади, хотя я чувствовал, что он где-то близко. Я повертел головой в поисках его совета и вдруг увидел свой прежний мир! Через окно он казался совсем плоским и ненастоящим. Я пригляделся внимательней и понял, что это вовсе не окно в подвал, а что-то незнакомое, похожее не то на аквариум, не то на ящик с мусором. Мой мир помещался внутри этого незнакомого окна, и я мог видеть всё, что там происходит. А происходило там много разного. Зомби радостно плясали вокруг баобаба. Амака грозно потрясала всем, чем могла. Мейкна, Ези, Бахати и остальные красотки старались не отставать от Амаки в её потрясании. Это был самый страшный танец войны, от которого всё качалось и шаталось! Тут я сообразил, что если они продолжат раскачивать мир, то мне некуда будет возвращаться с моей старшей женой. И тогда я повернулся к ней, чтобы говорить речь.

Ошун сидела в кресле. На голове у любимой были странные штуки, похожие на маленькие бананы – ими она слушала мой мир. Ещё там были другие штуки, которыми Ошун дёргала за водоросли-нити – те самые, что притащили меня в мир Богов. Она опускала свой палец, рождала щелчок, и нити начинали трястись с новой силой. Эта тряска нитей чем-то была похожа на танец войны. Когда я понял, что нити танцуют тот же самый танец, который танцевала Амака вместе с остальными потрясными девушками, я хотел спросить у Ошун, с кем эти нити собрались воевать. Но она задала вопрос первой.

– Ты знаешь о пророчестве? – вот что спросила моя старшая жена, и я ответил, что знаю.

Тогда Ошун стала очень радостной и попросила немедленно рассказать всё, что я помнил. Она даже перестала дёргать за нити.

– Не получается, – ответил я. – Во мне есть это знание, но я не могу его извлечь.

А я и правда не мог произнести ни слова про клетку Игумби-сата и про то, что было спрятано под слоем мусора. Что-то мешало. Мысли путались, и я не мог собрать в голове даже то, что когда-то знал.

Тогда Ошун нахмурилась, а потом сказала, что нужно взломать последнюю защиту. Я не понял, кого нужно защищать, и на всякий случай приготовил новую песню. Но тут старшая жена протянула руку и снова что-то сделала с моей причёской.

Внезапно мне тоже захотелось прикоснуться к её волосам. И вот я поднял свою руку, но это оказалась рука Ифа! Она словно стала частью меня. Я опустил глаза и не мог узнать своё тело. А рука Ифа всё тянулась и тянулась из моей груди до тех пор, пока не вытянула изнутри другого меня. Этот другой Я отбросил меня-прежнего в угол, я упал и не мог пошевелить ни одной из оставшихся рук. И вот я-прежний лежал в углу, а я-дубль приблизился к Ошун и протянул руку Ифа. Лицо старшей жены стало такого же цвета, как эта третья рука. Потом Ошун начала сильно-сильно дёргать за нити-водоросли, а плоский мир за моей спиной мигал радужными цветами.

– Неужели вычислили? – шептала она. – Как же так…

И от этого шёпота сама собой родилась песня:

Такая песня вдруг зазвучала в голове, и я не мог понять, в чьей. Зато я сообразил, что это – кусок из пророчества, того самого, которое пряталось внутри меня. Оно хранилось под толстым слоем замусоренных мыслей, а теперь вышло наружу и стало дублем…

– Ты – засланец Шанго? – вскрикнула Ошун.

Когда я услышал этот крик, у меня в голове сложилась ещё одна мысль. Мысль была о том, что это Ошун наслала порчу на Амаку и на всех остальных тоже. Порча была такой страшной, что от неё на свет появлялись зомби. И зомби эти искали меня – Убулембу-адса, чтобы привести к Ошун. Вот как сильно я был нужен моей старшей жене!

Я не успел порадоваться этой мысли, потому что она продолжила зреть внутри меня. Мысль извивалась и росла. Ей уже не хватало памяти, поэтому мысль разорвала оболочку и вышла из берегов моей головы. И тогда я умер.

А когда я умер, то смог родиться по-настоящему.

Я-рождённый лежал в углу комнаты и смотрел на то, как Ошун медленно пятится от моего дубля. Вдруг она метнулась к розетке и дёрнула за провод. Когда Ошун дёргала провод, рука Ифа перехватила её запястье и не дала совершить задуманное. Молнии белых строк пробежали по чёрному окну подвала и ударили в баобаб, обрывая поток вежливых зомби. Я почувствовал, как моя старшая жена отшатнулась и упала в кресло.

– Кто ты? – закричала она.

«Кто я?» – пронеслось в голове.

Когда я додумал эту короткую мысль, я заставил себя встать. Я поднялся из своего угла и двинулся к дублю, потому что никто не вправе обижать мою старшую жену! Я схватил дубля за руку Ифа и развернул его к себе. Я держал изо всех сил, а Ошун переводила глаза с него на меня и не могла понять, что ей делать теперь.

– Удаляй логи и выходи из сети! – закричал я, и каким-то образом мне было известно, что означает это заклинание.

– Быстрей! Тебя ещё не засекли…

И тогда Ошун поняла. Её пальцы застучали по клавишам, а плоский мир за моей спиной снова искрился и мигал.

Потом я почувствовал, что хватка моя ослабла, и дубль почти вырвался из рук. Я посмотрел на Ошун и увидел, что ей нужно ещё немного времени. Тогда я напряг последние силы и обхватил дубля покрепче. Мы сплелись с ним в неведомом танце, а после я оттолкнулся от стены и увлёк нас обоих обратно – в плоский мир.

Мы с дублем пролетели сквозь окно подвала. Я зацепился пальцами за край и в последний раз взглянул на мою старшую жену. Она вскочила с кресла и приблизилась к окну. Потом Ошун схватила меня и попыталась вытянуть обратно в мир Богов. Она старалась изо всех сил, но дубль вцепился в меня рукой Ифа и тянул вниз. Я попытался отодрать эту руку, чтобы избавиться от дубля.

– Нет! Он часть тебя, – закричала Ошун. – Если его стереть, то тебя – такого как сейчас – тоже не станет…

Она держала меня за руку, а другой своей рукой ещё раз коснулась моих волос.

– Ты… ты и правда настоящий, не искусственный! – шептала она. – Так вот что хранилось на том сервере! Точнее – «кто»…

Мне тоже до боли хотелось погладить её по голове, но не всё в жизни получается так, как хочется. Даже в мире Богов.

Я разжал пальцы и полетел вниз. Потом я отшвырнул дубля и увидел, как он растворяется в облаках. Рука Ифа осталась у меня. Она начала бледнеть, стала невесомой и наконец исчезла – стёрлась вместе с мыслями в голове.

И тогда я стал прежним.

А потом кто-то знакомый коснулся меня своей паутиной.

– Выглядишь ты не очень, – прошипел этот кто-то под ухом, а я обрадовался, потому что узнал голос.

– Убулембу-адс! – так закричал я, и это был очень радостный крик.

– Что, не к месту ты пришёлся в мире Богов? – проскрипел Убулембу-адс.

Я не обиделся на него за эти слова, потому что обида моя куда-то запропастилась.

– Как дела у Игумби-сата? – спросил я, но ответа не дождался.

Потом я вдруг понял, что больше никуда не лечу. Вокруг была темнота, и я догадался, что надо очнуться. И вот я поднял голову с пола и увидел перед собой заднюю дверь и неподвижного Игумби-сата. Сначала я очень испугался и даже не мог засвистеть, потому что решил, что он мёртв. Но потом я увидел, что задняя дверь заколочена. Тогда я сообразил, что Игумби-сата просто устал и лёг отдохнуть. Ещё я услышал детский плач во дворе, очень удивился и побежал посмотреть, кто там плачет.

У раскидистого обгорелого баобаба сидела побитая Амака. Она качала моего новорождённого сына, а Убулембу-адс насвистывал колыбельную. Мне стало так радостно на душе, что заурчало в животе. Как же ещё мужчина может сообщить о своей радости, кроме урчания животом? И тогда я сделал то, что должен был сделать давно. Я сложил песню про Амаку!

Примечание. Ниже – весьма вольный перевод с языка зулу некоторых имён, встречающихся в тексте. Эти имена могут нести определённый смысл. А могут и не нести…

Igumbi – хранилище;

Uhlelo – программа;

Ubulembu – сеть;

Ididi – задний проход;

Umlayezo – сообщение;

Yokufaka – запись в файл.

Наталья Адаменкова Клоноводы

Завтра мы покинем реальный мир и, пробив в Астрале проход, схлопнемся там в две монолитные сущности: клан Недобитых в женщину, Поперечных – в мужчину. Мы не психопаты и не шизоиды, мы – расщеплённые, которым повезло найти все свои сущности благодаря Интернету. Виртуальный мир спас нас от реального безумия. Всякий, кому доводилось спорить с собой, удивляться собственным словам и поступкам, поймёт, о чём речь, и, возможно, когда-нибудь тоже найдёт все свои «я». Виртуал всем мультиличностям в помощь!

А сегодня оба семейства ждут от меня, Пандоры Недобитой, оду нашему виртуальному пристанищу и протокол событий, которые подвели нас к астральной черте. Постараюсь быть краткой, объективной и не якать, упоминая о себе в третьем лице.

Этот закрытый форум прежде назывался «Умов палата», но по требованию юзеров, усомнившихся в интеллекте некоторых форумчан, его переименовали в «Клоноводы». Без сомнения, это самый весёлый форум в Сети. Тайное сборище приколистов-затейников, шалунов и буянов. На него приглашают не троллей-клонопродавцев, а тех, кто беспечно заводит в Интернете аккаунты для каждой своей сущности и с должным уважением относится к её самобытности.

Когда мне прислали приглашение, нас было четверо. Каждый жил своей виртуальной жизнью с никнеймами, которые я до сих пор считаю удачными:

Недобитый (праведник-самоучка);

Вирш (робкий поэт);

Радистка (неутомимая баносборщица);

Пандора (запредельно чопорная особа).

Честно говоря, мы не замечали своей расчетверённости. Хотя каждая из сущностей проявлялась своими привычками, склонностями и способностями, жили мы в одном теле бесконтактно и бесконфликтно. Как потом выяснилось, за этим следил Недобитый. Он умеет разрулить что угодно, кроме своих запутанных высоких порывов.

Кстати, первым приглашение на закрытый форум получил Недобитый. Очевидно, админы форума умеют по IP не только находить в Сети расщеплённых, вылавливать весь клан, но и знают, с кого начать. Замечу, что мы регились на форуме по личным приглашениям, не подозревая о своей общности!

И ведь как ловко нас заманивали: «…на нашем форуме в течение года Вы встретите родственную душу. И не одну. В противном случае мы компенсируем ваше впустую потраченное время переводом на Ваш электронный кошелёк суммы, равной количеству минут, проведённых на форуме». Ясен пень, что каждый из нас рискнул своим временем.

Пандора считает, что админы – ушлые психиатры, стряпающие на наших заскоках диссертации для себя и для платёжеспособных неучей. Кстати, админы называют нас не расщеплёнными и даже не шизофрениками, а многовекторными. Удачное название – среди нас встречаются такие дикобразы, которые с трудом принимают все свои ощетинившиеся «векторы».

Между прочим, отлов клонов (в нашем случае – сущностей) для приписки их одному индивидууму был самым большим развлечением форума. Каждый квартал объявлялся «Сезон охоты на (имярек)», и мы всей толпой вычисляли выводок. По правилам, одна из сущностей индивидуума называлась прилагательным. Например, Летучий. Админы выставляли на кон такого форумчанина, и нам отводилась неделя, чтобы приписать к его никнейму весь выводок. Причём никогда не упоминалось, велико ли семейство. Если мы находили всех, каждому клону к нику добавлялся маркер: Дикоблудов Летучий, АртБалетка Летучая, КиберБобёр Летучий и т. д.

Охоты случались дикими до первобытного озверения. С улюлюканьем и набором банов всех степеней. Пару слов о банах: суть их была не в отлучении от охоты, а в особых требованиях. Например, забаненный обязывался дразнить подозреваемых форумчан детскими считалками или сутки выражаться новоязом Платонова. Разнообразие банов было столь замечательным, что некоторые больше охотились за штрафами, чем за сущностями жертвы.

Когда на кон поставили нашего Недобитого, остальные «векторы» были на грани шока: за сутки до травли админы сообщили каждому из нас о причастности к жертве и просили не дёргаться. Что творилось с Виршем, Радисткой и Пандорой – не пересказать. Мы то замирали в безмолвии (самый верный признак для охотников), то впадали в ярость (идиоты). А какая была истерика, когда форумчане пропихнули к нам в группу сумрачного гота! АрхиГот, кстати, тоже упирался. Настаивал, что он сам по себе.

– В моём мраке и без вас тесно, как в могиле, – бормотал он, выдавая свой лепет за синопсис поэмы «Великое готство».

Как же нас колдобило, когда админы доказали, что АрхиГот – наш расщепленец (Пандора до сих пор называет его Отщепленцем). Радистка с Виршем открещивались от новенького с фанатизмом, достойным самой правильной религии, но форумчане заступились за страдальца и в обиду нам ставили групповой маркер не за ником (АрхиГот Недобитый), а перед – Недобитый АрхиГот. Как же это уязвляет!

Однажды наш праведник-самоучка Недобитый состряпал с Виршем и Радисткой совместную тему для АрхиГота «Ну, так и быть – будь», но неблагодарный отплатил злом за предобрейшее и в «Курилке» на весь форум заявил:

– Все эти ваши бодрые посты, угар и бессмысленное веселье портят мою замогильно-элегантную депрессию. Сгиньте в своём Свете, не загораживайте мне Мрак.

Пандора вскипела праведным гневом и тут же вломила недоумку:

– Ужо сгинь в своей придурковатости, пока не послали ещё дальше.

Но админы продолжали давить на нас, требуя признать горемыку, и грозили пытками супервиртуальными. Приведу малый отрывок из дурной перебранки.

Пандора Недобитая. С трудом, уважаемые нами админы! Ваши опыты над живыми клонами копируются из базы данных сатанистов? Чем вызван этот приступ клонофобии?

Админ. И что? Восстание клонов? Быстро подобрали сопли и схоронились в аккаунтах. Кыш, поцоканные!

Радистка Недобитая. Не поцоканные, а Недобитые. Похоже, в Гестапо-Админской очередное остервенение.

Админ. Недобитые гонят? Ещё вяк, и неделю все Недобитки будут учить Барто. Не злите, Чуковского вам в глотку!

Вирш Недобитый.

Админ. Я – Админ!!! Всё!! Уясните и пшли спать!

Недобитый (праведник-самоучка). Господа, пожалуйста, тише – ночь на дворе!

Админ (с рёвом перевозбуждённого орангутана). СПАТЬ!!! Завтра кину баны. Да не останется бунт сих зарвавшихся упырков без тщательной публичной порки!

Примерно в такой зацеп с админами и вклинились Поперечные. Самая маленькая группа, зато наследить могли в любой теме с перебором. Поперечный был таким поперечным, что его даже свои частенько держали на поводке. Самый невероятный в их семействе – Звездоплёт, но о нём позже. Сначала расскажу о Карябеде, личности исключительного сопереживательного потенциала. Именно она и затянула Поперечных в Недобито-Админский конфликт.

Если придерживаться фактов, то первым в стычку влез именно Поперечный. Вопреки нику, он решил запараллелиться с админами и накатил на нашу Радистку. То-то был праздник энергетической словесности! Админам только и оставалось, что чуть подплёскивать водички в кипящее масло. Как Радистка пузырилась! А сколько всего из Поперечного вытекло, и всё с суровым духом… Процитирую только из печатного.

Поперечный. …эти охалюги не смогли тебя обидеть? Ничё, споёмся в личке и вместе надругаемся! Кровушкой полакомимся…

Радистка Недобитая. По-пустому вожделеешь. Сначала клыки имплантируй, а потом под вампирёнка коси.

Поперечный. Вижу, тёртая тролльчиха. Нервы под шкуркой упакованы в бронесалфетки. Да, такие дохнут неохотно…

Радистка Недобитая. Порой в результате клонирования появляется гадозло, неприятное ни мне, ни Всевышнему.

Поперечный. …ненавижу это выспренное ничтожество и то, как она надо мной доминирует.

Радистка Недобитая. Уймись, беззастенчивое животное!

И Радистке Недобитой и Поперечному в тот месяц отвалили дюжину самых редких банов. К каждому бану форумчане прицепили по три состава «уважух». На том бы побоище и закончилось, но Поперечного перечило. Поперёк всего форума попёр, продолжая изгаляться над нами, Недобитыми. Вот тут и вышла на сцену Карябеда. Сначала косвенно, через форумные стенания одногруппника.

Поперечный. …ладно про меня в личке Звездоплёту накарябедила, а сколько ещё наплела Админу! Звездоплёт, ты у нас почти шаман, образумь сеструху.

Радистка Недобитая. Как это Поперечное Зло чужую личку запеленговало? Админы, вы слили?

Админ. Наивная клонота! До сих пор не поняли, кто в вашей личке швыряется? (Рыдаю от умиления.)

Звездоплёт Поперечный. Да, Карябеда описала мне некоторые моменты твоей дискуссии. А известно ли тебе, Поперечный мой брат, что ты до сих пор на форуме только из Её Великодушия?

Радистка Недобитая. Нефиг с ним цацкаться. В Чёрный Список его. Будет умолять, ноги целовать – отпрыгивайте. Ату его!

Поперечный. Всех в ЧС сгною!

И пока все изгалялись, случилось нереальное – наш праведник-самоучка Недобитый влюбился в Карябеду Поперечную. Кому знакомо это чувство хотя бы в теории, подтвердит, насколько оно утомительное. Даже у Недобитого любовная лихорадка напоминала водопроводный кран с изношенной прокладкой, который трясётся и воет одновременно. Больше всех его жалел Вирш. Стихи ему свои недописанные подсовывал, словам подходящим учил: страсть-напасть, люблю-убью, женюсь-напьюсь…

Пандора с Радисткой тоже сочувствовали бедолаге. Личка у них раздулась, как нелеченый нарыв. Додумались до того, чтобы с тыла к Карябеде Поперечной зайти и засыпать её клонобрата Звездоплёта Поперечного просьбами и проектами.

Звездоплёт долго не понимал, что от него хотят, а когда въехал, открыл на форуме тему «Нравственность – залог свободы воли фертильного клона». В его постах, вместивших половину терминов из философского словаря, было много интересных для Пандоры идей. Она, наконец, встретила в Сети равного себе ханжу-зануду и с высоты своей закостенелой морали… плюхнулась в подростковую влюблённость. Да-да, Пандора Недобитая влюбилась в Звездоплёта Поперечного!

Один сумасшедший клон в группе – это тяжко. Два – невыносимо. Вот когда наш Недобитый АрхиГот оторжался до икоты. Сколько грязных намёков встроил в синопсис своего «Великого готства». Админы тоже хороши – забанили придурка лексиконом девяти заповедей. И пошла потеха нешуточная, святотатство немереное. Кто бы мог подумать, что с выражениями «Аз есмь Господь Бог твой…», «Не сотвори себе кумира и всякаго подобия…», «Не прелюбы сотвори…» можно сотворить такие многосмысленности?

Бедная Карябеда Поперечная от такого разнузданного веселья омрачилась до помутнения и белым лебедем приплыла в личный кабинет страдальца Недобитого, чтобы заверить его в большом сочувствии к его помешательству. Недобитый был тронут. Он и до того был сильно тронутый, а тут совсем съехал и объявил о виртуальной помолвке, пригласив на обряд ПсиПастора из семейства Обращённых.

Ну, нет! Одно дело – заигрывать с чужими клонами, смайликами их нравственность подтачивать, и совсем другое – в семью тащить. На что нам лишние сущности? Будут по нашим аккаунтам шаркать, в личке ковыряться… Нет! Нет!! Нет!!! Пришлось собирать семейный совет. Ради такого горя и АрхиГота кликнули, дабы мрачную атмосферу замутил.

Обычно такие разборки заканчиваются внутрисемейным бойкотом провинившегося, но Недобитый был нашим абсолютным авторитетом. Ум, честь и совесть группы. Знамя на ветру суровой виртуальщины. Щит и меч. Ну не устоит семья клонов в виртуале без праведника, пусть и влюблённого. Даже АрхиГот это понял и живенько вписался в хоровой плач с всхлипыванием и причитаниями.

– Прощай, братец Недобитый, – затянули мы поминальную.

– На кого ты нас? Ты там, а мы здесь… – писклявым дискантом подхватил АрхиГот.

Без паузы пошёл бас Пандоры:

– Да на кой, да на кой осиротинил клонострой?

Ну и Вирш, конечно, со своими предъявами встрял:

АрхиГот адским бэк-вокалом едва не сорвал наше горе. Пришлось цыкнуть на него. Как-никак в это время Вирш рожал первый куплет «Выпиральной рапсодии». Тут надобно особое настроение…

Плачь не плачь, а решение принимать надо. Единоклонно. И тут всё с ног на голову поставила Пандора, второй влюблённый клон.

– Давайте всё-таки объединимся с Поперечными, – предложила она.

Все замерли в недоумении. Первым очнулся молодняк.

– Радистка Поперечно-Недобитая. Как мне с таким ником в Виртуал выходить?

– Поперечно-Недобитый АрхиГот? Я же от смеха сдохну прямо в замогильно-элегантной депрессии.

Даже отуманенный своим творчеством Вирш усомнился в ясности сознания Пандоры:

Но Пандора не сдавалась:

– Невозможность таких явлений вбита в нас на глубинном уровне с тяжёлых восьмибитных лет и постоянно перезагружается вместе с новым Виртуалом. Природа реальности и виртуальности совсем не такая, как кажется. Звездоплёт Поперечный знает, как одно сливается с другим, чтобы зародить третье.

– Да ну? – не преминул опошлить чужую эрудицию Недобитый АрхиГот.

Но Пандора не обратила на него внимания и со страстью продолжала источать безумие:

– В мире, где алчность и апатия клонов более не рулят, где всем управляет любовь, понятие дискретных групп становится бессмысленным, и прекрасные чувства могут спаять души в единый конгломерат…

– Он и тебе это отморзянил? – мрачно, как братишка АрхиГот, спросила Радистка.

И тут открылось страшное: Звездоплёт Поперечный своими псевдонаучными путами-путаницами оплёл обеих Недобитых. С неподражаемой яростью обманутых в лучших чувствах дам они выкатили на общее обозрение Звездоплётные заморы, щедро пропитанные тонкими комплиментами и туманными планами.

Плакали все: АрхиГот по имиджу; Вирш от поэтического вихря, который едва не вынес ему мозг; дамы Недобитые от разочарования. Не плакал только Недобитый. Он внимательно читал вскрытую личку – изучал теорию Звездоплёта.

– Посмотрите, как интересно он пишет, – обратился Недобитый к своей зарёванной группе. – «Ничто не статично, всё меняется в наших мирах, и это хорошо! Несомненно, когда-нибудь у нас появится шанс, и мы найдём в Универсуме мир, который для всех окажется идеальным, и проникнем в него. В этом мире мы станем Единым и Могущественным Целым. Чтобы это случилось завтра, надо сегодня объединить усилия, приложить все свои таланты. И однажды обязательно случится то, что сейчас кажется чудом».

– Суровый бред, – всхлипнула мстительная Радистка. – Интересно, как он его пеленгует?

– Слушайте дальше: «Во многих древних мифах мёртвые переходили в мир иной по мосту, возведённому Богами. Перемещение между мирами возможно. Мост находится у нас в голове. Даже не мост, а шлагбаум. Чтобы его поднять, нужно иметь энергию, волю и немного сумасшествия».

С этим, в кои-то веки, согласились все Недобитые:

– С сумасшествием проблем не будет.

Но праведник-самоучка не обратил внимания на групповой сарказм. Потрясённый перспективой, он повёл своих клонов на битву за новый мир. Высокие страсти, которые бурлили в Радистке, Пандоре и Недобитом, начали сублимироваться в достижения столь удивительные, что одно упоминание о них сместит акценты этой истории с жанра виртуальной драмы на прагматическую эзотерику.

Первое время Звездоплёт Поперечный не мог поверить в свою удачу. Он частенько пробирался в личный кабинет кого-то из Недобитых и пускал слезу:

– Меня вообще мало кто понимает. Даже мои братья-сёстры всегда тупят, когда я делюсь с ними планами освоения миров. Личная жизнь тоже отнимает силы, время и разум. Если бы мы не только осознали свою Божественную Многомерность, но и знали, как строить Астральный Мост, наши проблемы были бы решены. А без этого цель всей жизни теряется в частых колебаниях высоких ощущений. Кажется, что явился в мир исключительно для коллекции разочарований. В отместку разочаровываешься во Вселенной. Всё, конец… И тут приходят Недобитые и предлагают свою Недобитую помощь. Я в шоке!

Полгода мы сообща работали над проектом по попаданству в лучший мир. Откровенно говоря, верили в него только… Да, наверное, никто не верил. Просто Недобитый хотел любой ценой быть ближе к Карябеде Поперечной, а группа подыграла своим нереальным энтузиазмом, чтобы отбиться от кровожадных форумчан. У них уже конкурс эпитафий Недобитому был в разгаре, «Угадайку» запостили, кто из Недобитков следующий откинется, а тут такой облом – мы не только не распались, а напротив, с Поперечными законнектились.

Звездоплёт Поперечный с нашим Недобитым нагрузили всех прикладными задачами: Радистку Недобитую сосредоточили на энергии эфирной среды; Пандоре Недобитой достался Астрал; Карябеда Поперечная изучала голографию; Поперечному и Виршу Недобитому поручили вопросы схлопывания дублей в единый энергообъект. АрхиГоту досталась вакансия лазутчика – его посылали в места столь отдалённые, что ни Макар, ни его телята о них и не слыхали.

Это было прекрасное время. Мы даже троллей не замечали, которые плясали в наших постах, как на подростковой дискотеке. Можно было вечность провести в удивительных духовных путешествиях, но однажды на виртуальной планёрке наш рулевой Звездоплёт Поперечный сказал:

– Ура нам! Мир, достойный нас, найден. Из него только что вышибли АрхиГота. Поодиночке нам в него не проникнуть, толпой тоже не получится…

– Ну?

– Удача сопутствует тем, кто действует. Будем строить Мост!

Несмотря на полугодовое групповое помешательство, побратавшиеся клоны восприняли предложение критически. Из всей критики только пара реплик была печатной.

Карябеда Поперечная. Мальчики, если у вас чешутся… э-э-э… руки, мы, конечно, отыщем гвоздики, но, может, вы сами одумаетесь?

Радистка Недобитая. Ладно, мост не построим, зато сваи пригодятся.

Остальные Поперечно-Недобитые выразили своё мнение грубо, с переходом на личности. Звездоплёт досчитал до ста и спокойно объяснил:

– Кретины! При первой же вакансии мы устроимся в Галактический МостоСтрой. Будем строить мосты между мирами как гастарбайтеры и в подходящий момент сбежим в наш новый мир. Запомните: ни одно желание не даётся нам отдельно от силы для его воплощения.

Звездоплёт Поперечный думал, что всё объяснил, но по диким замечаниям оппонентов догадался, как жестоко ошибся. В последовавшей перебранке уже не было приемлемых для упоминания выражений. Первая разумная фраза принадлежала Недобитому:

– Заткнулись все!

Праведник-самоучка выдержал дисциплинарную паузу и начал вбивать в головы клонородни подробности:

– Всё появляется в Реале и Виртуале лишь потому, что мы верим во что-то. С Астральным Мостом та же схема. В нужный нам час Мост вклеится в наш мир. Вселенная перекроит себя согласно нашим представлениям о том, что реально. От нас потребуются только ответственность, безупречность, целеустремлённость, воля, намерение, терпение, аскетизм и отказ от конфликтов.

Звездоплёт Поперечный опешил.

– Смотри, как всё просто. А я думал, нам придётся вкалывать в МежГалМостоСтрое.

Первым сорвался Поперечный:

– Да в корягу твою корягу! Ты ж нас чуть на рабство не подписал!

– Забой по тебе который год скучает, – подколола его Радистка Недобитая.

И снова все перешли на уже почти семейный сленг. На этот раз к порядку призывала Пандора. Она почти простила Звездоплёта Поперечного за любовное многоклонство, и её помятые чувства стали расправляться и снова набирать силу.

– Цыц, убогие! Лёгкие пути ведут к незначительным свершениям. Звездоплётушко, не робей, тюкни им по башке топографией Мультиверсума!

Ободрённый энциклопедист, почуяв близкое прощение, воспарил к самым туманным гипотезам.

– Братья и сёстры, – начал он пафосно, – наш трёхмерный мир – это иллюзия. Мультиверсум – это многомерная иллюзия. Чтобы путешествовать в Мультиверсуме, надо отделиться от текущей среды, найдя состояние беспристрастности. Для этого мы можем использовать свою многовекторность. Слившись в единую сущность, наши векторы уравновесятся и мы сможем запрыгнуть на Мост. В конце концов Вселенная – это энергия. Сущности с большим уровнем энергии – творцы, способные реализовать самые сумасшедшие идеи.

Но дамы воспротивились амбициозным планам.

– Чтобы я с Поперечным в одном КлоноКонгломерате?! – поперхнулась Радистка Недобитая.

– Одно дело дружить семьями, делиться соплями и планами, и совсем другое – превратиться в могущественное, но очень одинокое существо… – вздохнула Карябеда Поперечная, освоившая недавно несколько новых видов вздохов при встречах с Недобитым.

Пандора Недобитая промолчала, но её молчание было достаточно неодобрительным.

Чтобы сбить критический настрой, Звездоплёт Поперечный стал спрашивать с каждого клона отчёт о порученных исследованиях. Оказалось, все отнеслись к своим заданиям с похвальным тщанием. Радистка узнала об эфирной среде столько, что за эфирную энергию можно было не беспокоиться. Пандора освоила оптимальные Астральные техники. Карябеда прониклась голографическим устройством мира столь глубоко, что легко находила места телепортации даже в Виртуале. Но больше всех удивили Поперечный с Виршем: демонстрируя свои успехи в схлопывании дублей, они едва не слиплись в неразрывный объект. Вот это была бы диверсия!

Ободрённые успехами, единоклонно решили, что перед Переходом надо схлопнуться в первоначальных индивидуумов – Недобитые в женщину, а Поперечные в мужчину – и уже двумя сущностями телепортироваться на Мост. Честно говоря, встреча с мужчиной, расщеплённым ныне на тройку Поперечных, кажется рискованной. Сами знаете, что такое интернет-знакомства: на авке голый Джонни Депп, а в Реале может оказаться дед, в котором из прекрасного только шов от удалённого аппендикса.

Тут и Недобитым можно попенять – наши авки и близко не похожи на ту женщину, от вида которой я, глядя по утрам в зеркало, вздрагиваю. Думаю, импозантность владельца Поперечных тоже сомнительна. Увы, красавцы в Сети не виснут, они околачиваются в Реале. Ладно, прорвёмся. Только бы в Астрал нырнуть, а там, по заверению Пандоры, всё зависит от красоты души. Тут Недобитые уповают на своего праведника-самоучку.

Накануне нашего Перехода админы бесцеремонно обнародовали протоколы со сборищ Поперечно-Недобитых в отдельной теме «Улётные Попер-Недобитки». Вскрыли и личную переписку. Из неё все клоноводы, наконец, узнали, что Вирш писал и трогательные стихи:

Самым личным в теме было письмо Радистки Недобитой.

«Милый Звездоплёт! Я встретила Вашу группу слишком поздно. Поздно даже для виртуального мира. Но чем старше я становлюсь, тем моложе и бесшабашнее себя ощущаю. Раньше, бывало, пошлёшь кого-нибудь сгоряча и переживаешь потом – дошёл, не дошёл. А ныне, когда мои безответные чувства к Вам так крепки, нет уже былого беспокойства. Всё легко, всё светло, всё в предвкушении…

…

Какое счастье, что Вы есть в этом мире. Нашлись сами и нашли способ для нашего Перехода в подходящий для всех мир. Полгода я, шаг за шагом, следовала за Вами, и каждый мой шаг был шагом именно к Вам и к Мосту, который нам предстоит перейти, чтобы встретиться уже навсегда. Надеюсь, что всё случится так, как Вы задумали, и ожидание встречи с Вами не станет слишком долгим».

И фрагменты ответа Звездоплёта Поперечного:

«Милая Радистка! Вы так многомерны! Вы – драгоценность со многими гранями. Увы, боюсь, что я не лучший вариант для столь удивительной души, коей Вы станете после схлопывания в Единую индивидуальность…»

Как говорится, сумасшедшая любовь проходит быстро, а любовь двух (или пяти?) сумасшедших – никогда! Было, конечно, страшно ждать реакции форумчан на наши чудачества, но, вопреки ожиданиям, все промолчали. Тогда админы зашли с другой стороны и открыли переписку самых свирепых троллей форума – Виртуоза Незатейливого, Пучеглазки Радужной, Домоводкина Шалашного и Вертопрашкина Могучего. Оказалось, что наша Поперечно-Недобитая история довела их до самозабанивания в «Девять заповедей блаженства» и сподвигла на конкурс прощальных смайликов. Представляю, какие у жёлтых колобков будут подписи.

Завтра, перед тем как Астрал сформирует для нас проход, мы схлопнемся в две цельные сущности: Недобитые в женщину (праведник-самоучка принёс себя в жертву коллективному; АрхиГот признался, что у него с рождения бабский характер; Вирша тоже всерьёз за мужика никто не держал), а Поперечные – в мужчину (дух Карябеды сделает его стойким и мужественным). Если ничего не получится, вернёмся на форум «Клоноводов» для новых забав.

И всё-таки пожелайте нам удачи в новых мирах.

Анна Дербенёва Мередит

Почтовый ящик пикнул дважды.

Киборг в чёрной броне позволил отсканировать сетчатку правого глаза и забрал из приёмника небольшую бандероль. Она приятно оттягивала руку, край мягкого пластика разъехался от рывка, и показалось содержимое – небольшая, в тёмных нашлёпках модулей памяти, тусклая призма. Она гудела и едва светилась голубоватым в режиме энергосбережения, отражаясь лёгкими мазками в бесцветных радужках нового хозяина. Но вдруг чёрная фигура дрогнула – мерный фоновый звук гудения серверной позади странным образом переродился в сотни тихих человеческих голосов. Они хрипели, звали, просили: за пару мгновений эти голоса приблизились, словно выкрутили на максимум звук, преподнося дикое многоголосье инъекцией безумия. Какофония нарастала, и оттого голубая призма мелко задрожала в оплетённых металлом пальцах, скрипнули плотно сжатые зубы, а воздух со свистом вошёл в органические лёгкие – в это самое мгновение страшный гомон стих, погас, словно пламя свечи на ветру. Киборг моргнул и медленно, с лёгкими щелчками распрямил спину. Грубые сегменты позвоночника, лаконичный силуэт и устаревшие детали вроде разъёмов-эполетов на плечах – на первый взгляд всё говорило о том, что создавали тело как попало. Тем более инородным смотрелся логотип «Хейвы» – весёленький рисуночек округлыми серыми буквами по голубому полю. Хорошо, что у этой корпорации не было особых проблем как с толерантностью, так и с нездоровым консерватизмом сотрудников.

Что же до хакеров с Вересковых пустошей – вот кого хлебом не корми, а дай повыпендриваться с домашним софтом сотрудников корпорации, но такие фокусы даром не проходят – опасно. Ведь запись с кричащими людьми нетрудно опознать. Их голоса слышали все в городе, до последнего бездомного. То были крики толпы пикетчиков из Чанотты, заглушённые временем и подчищенные СМИ в официальных сводках. В самую обычную среду упал всего один сервер – Латинского гетто, и без воздушных фильтров задохнулась половина населения трущоб. Их доставали из клетушек, как в лучших домах Парижа извлекают из раковин эскарго – быстро, точно, профессионально. И молча. Тела в мешки, дела – в архивы, пара слов с дежурным сочувствием в утренних новостях. Полиция сдержала пикеты, да только слухами земля полнится.

Мой дом – моя крепость.

Красивое предание.

Родные стены помогают, лишь пока в них можно полноценно жить. В смоговых же райончиках типа Песчаника, Латинского гетто и Вересковых пустошей – держи карман шире, ты полностью зависишь от фильтров, а точнее – их контроль-программ. Правительство знает о перенаселении и оттого не против скинуть на обочину пару-тройку сотен тел. Кого волнует больная, вырождающаяся порода истощённых наркоманов и раковых больных.

Киборг нажал кнопку на призме – запустилась программа активации фильтров очистки воздуха, и зашагал в домашнюю серверную. Под аккомпанемент лёгкого гула нашёл скрытую нишу в стеновой панели, откинул тонкую заглушку и вставил призму в пирамидальный слот. Призма загудела, ощетинилась жёсткими усиками контактов и подсоединилась к основной системе квартиры. За полупрозрачной, как слюда, панелью управления, тронулось и завертелось белое светодиодное колёсико: «жизнь» активирована. Отфильтрованного за день воздуха как раз хватит лёгким на ночь.

Киборг запросил с домофона транспорт, и через пять минут корпоративный аэрокар «Хейвы» сигналил на чип. Деловито нацепив плотную маску, хозяин дома шагнул из квартиры – и тут же рванула маслянистая вспышка: окуляры его респиратора залепила густая зелёная краска.

– Какого хрена, – ослепший киборг с глухим стуком привалился к стене, но быстро пришёл в себя, выставив руки в стороны и отпрыгивая по памяти в ближайший угол.

Сенсоры молчали – шутников рядом не наблюдалось. Скорее всего, «бомбочку» подвесили у его двери заранее, ещё ночью. Даже интересно, дистанционка или программа с таймером.

– Чёртовы мелкие придурки. Погодите, не долго вам ждать.

Придурки – потому что глупо нарываться на служащего корпорации, которая даёт тебе воздух, а мелкие, потому что других в Братстве Наследников Природы, чей фирменный цвет для идиотских выходок неизменно зелёный, кажется, не водилось. Идеалисты хреновы. Всем крышу посносило после недавнего доклада учёных о природных ресурсах.

Кое-как стерев с респиратора краску, киборг в прескверном настроении швырнул перчатки в мусороприёмник и распахнул дверь подъезда. Ладонь сжимала рукоять тазера в поясной кобуре – на всякий случай. Телеметрия молчала. Никакой жизни в радиусе километра.

Беспилотный аэрокар висел на уровне колен, покачиваясь на ветру, но тут же услужливо накренился в его сторону. По округлым бокам машины тёк подгоняемый ветром песок, и вокруг желтел тот же песок, и некоторые дома были занесены им до самых окон первых этажей. Когда-то Песчаник был живым, но его давно покинула большая часть жителей, и осталась здесь лишь совсем отчаянная публика, какую не испугает унылая действительность. Скелеты домов, помутневшие стёкла, торчащая из вездесущих жёлтых песков арматура. Каждый год пустыня двигалась на пару километров в стороны, росла, как лишай, пугливо обходя мегаполис заброшенными федеральными трассами с опустевшими посёлками, размазанными по обочинам.

А ведь с полчаса езды – и контраст налицо: районы за нумерованными силовыми стенами всё лучше, население всё разнообразнее: навстречу холодному весеннему утру, по мытому асфальту мостовых люди в крахмальных рубашках спешат в метро, глотают бодрящий кофе из «грелок», а над их головами проносится, как Дикая Охота, тысяча конкурирующих голографических реклам. На клумбе, раскинув конечности, дремлет торчок, а чуть поодаль бабуля в соломенной шляпе и с золотистым ретривером на поводке кормит стаю ослепительно белых голубей у самого края бетонированных берегов океанского залива.

Киборг устроился поудобнее в мягком кресле, тщательно пристегнул ремни безопасности, в то время как его мозг спокойно регистрировал понижение температуры и постепенное отведение сознания. Глаза закатились, губы сомкнулись в одну линию. Напряжение перешло в спокойствие, состояние полёта вихрило потоки мыслей. Услужливый аэрокар пропищал, что впереди пробка. А это значило – время есть.

Город за окнами неуловимо менялся в обратную сторону.

Вот Латинское гетто – там женщины в пёстрых одеждах поливали грядки скудной зелени на подоконниках с облупившейся краской, а мужчины торговали овощами, наркотой и безделицами для туристов.

Следующий квартал ещё меньше и беднее латинского. Здесь мусор валялся на улицах, тощие кошки шныряли в подвалы вслед за мутировавшими крысами. Вот знакомая, цвета терракоты, дверь с грязными ругательствами в виде граффити новомодным шрифтом, за ней – обшарпанный подъезд с мигающей лампочкой – словно эпилептический стробоскоп. Это – его дом. А вот и он.

Док распахнул терракотовую дверь и, вдохнув поглубже холодного утреннего воздуха, трусцой побежал вдоль берега залива, сразу заворачивая в парк. В наушниках пульсировал ритмичный бит, кровь разгонялась, кроссовки мигом намокли от росы.

Заросший участок парка встретил его солнцем и цветущим розовым садом, оплетённым хмелем и плющом. Там, на скамейке, всегда сидела девочка лет десяти-одиннадцати, точь-в-точь пасторальная картинка с открытки позапрошлого века. Она сидела всегда очень прямо и всегда спиной к дороге. Ему было интересно, кого она ждёт каждое утро, но подойти он ни разу не решился.

Подумав, что на всё должны быть свои причины, он добежал до фонарей у порта и вернулся к себе. Быстрый душ, хрусткая свежая рубашка – пора на работу.

Что ни говори, а не та это была работа, о которой мечтают всю жизнь. Но пока что надо перебиться, перетерпеть и отдать долг Марку – старое обещание, он и сам забыл. Зато старый дружище Марк не поскупился и выделил ему почти настоящую секретаршу. Девчонка, правда, тот ещё фрукт, но работала по нынешним временам бесплатно. В противовес достоинствам – была эдакой милой растяпой – то бумаги забудет отправить, то даты спутает. Но больше всего бесило то, что она не могла запомнить нужное количество сахара в его кофе. Каждый день, честное слово. Он бухнул портфель на стол в негодовании.

– Доброе утро, Док, – секретарша возникла на пороге, легка на помине. Откашлявшись, поправила на носу очки в тонкой оправе. – Прекрасно выглядите.

«А вы не очень», – подумал он.

Под её глазами залегли тени. Он мало знал о её личной жизни, но оставалось лишь надеяться, что рано или поздно Мередит образумится, слезет с просмотра ночных программ и станет хоть немного веселее. Словно аккомпанемент его мыслям, из коридора донёсся смех девушек из конторки по соседству.

– Где Марк? – Док нахмурился в планшет и отхлебнул горький кофе. – Подтвердил встречу с инвестором?

Мередит поджала губы, опуская взгляд.

– Понятно. Опять по своим делам шумит, а фирма – побоку.

– Он попросил взглянуть на последнюю версию программы, сказал, вы гениально решили предыдущую задачу…

Ещё бы.

– Дружба нынче дорогого стоит, – покачал он головой и ослабил узел на галстуке. – Что уж, поглядим.

– Встреча в два, – секретарша шмыгнула за дверь, всхлипнув невпопад.

– Ну ты чего, – пробасил из коридора Марк, лёгок на помине. – Успокойся, милашка, ну.

Марк толкнул дверь и вошёл без спроса. Крупный, как и Док, только седой, весь в шрамах и на правом глазу повязка. В его ручище белела крошечная флешка с ключом от программы, и было ясно – больше сейчас его ничто не интересует.

– Эй, дружище, – ощерился Марк, – ты будешь в восторге.

Насчёт восторга он малость преувеличил – они разошлись затемно, когда глаза уже болели, а в голове гуляло перекати-поле.

Роясь в кармане в поисках сигарет, Док захлопнул кабинет и в темноте коридора заметил Мередит – прислонившись к дальнему окну, девушка курила у стены. Её лицо белело в полутьме, словно маска.

Будильник затрезвонил бесцеремонно и резко.

Док надел спортивный костюм и выбежал из дома. Утренний бег упорядочивал мысли, настраивал на день. По дороге он купил бутылку воды в палатке старого китайца. И лишь отбежав, сообразил, что ему не выдали сдачу. Развернувшись к палатке, Док замер: она исчезла.

Голуби расхаживали по дорожкам, в вышине гремело и накрапывал дождь. Заброшенный сад встретил его тишиной, а на скамье по-прежнему сидела девочка. Когда он невольно замедлил шаг в раздумьях о её судьбе, она посмотрела на него. Развернулась всем корпусом и, кажется, даже улыбнулась. От этого взгляда его словно прострелил статический разряд: он знал это лицо. В замешательстве он попятился, буркнул:

– Простите, – и был таков.

Девочка наблюдала его бегство спокойно, а затем отвернулась.

В офис он явился в самом ужасном настроении из возможных.

– Мередит, кофе, – бросил с порога.

– Да, сэр.

– Закажите ещё карт для голографа, сколько можно напоминать?

– Зачем вам они? Это ведь устаревшая модель. Не лучше ли перепрограммировать имеющиеся? Корпорация «Хейва» разработала код альтернативного сознания. Я читала – там даже не нужен проектор, обычные очки суперреальности подойдут, а код вполне можно обойти…

– Не мельтешите, пожалуйста. Вы далеки от всего этого, Мередит. И потом, «Хейва» – жалкая кучка энтузиастов, фриков из золотой молодёжи, а никакая не корпорация. Сварите-ка лучше кофе да послаще.

– Да, сэр, – девушка понурилась, – извините.

Принесла кофе, звякнула блюдцем о столешницу. Напиток оказался на редкость отвратительным, но Док устыдился за свой тон:

– Простите мою резкость. Я был неправ. А что до этих новых гаджетов… Мне больше по нраву система Кё – она лаконична, и потом такое чувство, что ты вставляешь сердце в единый организм, вдыхаешь жизнь нажатием пары клавиш. Понимаете?

– Понимаю, – ответила тихо.

– Скажите, какой из дорог вы ходите домой?

Глаза её прояснились, брови съехались домиком.

– Той, что у железнодорожной станции.

– Жаль. Вдоль залива, если замечали, есть небольшой парк. В старые времена туда частенько приезжали бродячие цирки. Вы бывали там?

– Да, сэр, в детстве.

– Ваши родители молодцы.

– Им не было до меня особого дела… А мать и вовсе умерла, когда мне не исполнилось и пяти. Я гуляла с няней.

Воцарилось неловкое молчание.

– Но, разумеется, я знаю тот парк, – быстро сказала секретарша.

– Так вот, что странно, – подхватил он, – есть некая юная особа.

– Вы потеряли её телефон? – В руках помощницы возникла пухлая визитница. – Пробить её по видеосводкам?

– Нет, что вы, – расхохотался Док. – Это всего лишь ребёнок. Может, видели девочку на скамейке у развилки тропинок?

– Похоже, – неуверенно скосила глаза секретарша, – я видела её, но…

– Ступайте, – улыбнулся он. – И быть может, если захотите – загляните в тот парк. Там розы и тихо.

Мередит брела к железной дороге, царапая каблуки о гравий, руку оттягивал тяжёлый портфель. Воздух был чист, комары только начинали кружить, а одинокая ворона сосредоточенно чистила клюв о рельс. Девушка долго сидела на скамейке, пока мимо не проехал её поезд. Со вздохом поднялась, и ноги сами понесли её к парку – по сочной траве, мимо свёрнутых бутонов одуванчиков. Лёгкий ветер теребил светлые волосы девочки на скамейке, развевая края вплетённых лент.

– Я думала, ты уж не придёшь, – сказала девочка. И обернулась.

– Прости, – Мередит аккуратно присела на другой край скамьи, водрузив портфель между ними. Девочка надула губки и вздохнула:

– А можно к тебе поближе?

Ответом было нервное пожатие плечами. Девочка зашагала вдоль скамейки, невесомо ступая по траве, и, встав позади чуть дрожащей гостьи, повисла на её плече.

Мередит рассеянно погладила девочку по волосам.

Где-то кричала чайка, а вверх от линии горизонта расцветал закат.

– Снова будет дождь, – вздохнула девочка, зевнув, – каждый день мокро.

– Это плохо?

– Мне просто надоело ждать. Что я делаю не так? Залив спокоен, чудовище, что прилетало вчера, я убила, – девочка уселась рядом и положила голову на колени гостьи.

– Ты молодец, – похвалила Мередит. – Подожди немного.

Девочка уснула. Мередит аккуратно уложила её на лавку. Ветер стих, птицы угомонились. Резкая высокая трель звонка вывела её из оцепенения. Мередит выудила из портфеля назойливый телефон.

«Отделение первой ступени», – говорил экран.

Портфель упал в траву.

«Уже?»

Экран вспыхнул снова, подсветил лицо голубым, сообщая:

Весь день и вечер Док только и делал, что работал над программой в шлеме суперреальности. Решение казалось простым, но нечто важное постоянно уходило вдаль, как мираж. Чёртова программа выжимала все соки, а сам он давно проклял день, когда подписался на это. Душно, тяжело. Он сбросил шлем, как раб сбрасывает оковы, и вздохнул с облегчением.

Когда-нибудь он оставит эти хакерские штучки со взломами кодов фантастических корпораций будущего и придумает что-нибудь полезное и нужное. Например, автономные дома со своим воздухом – из-за ухудшающейся экологии бедных регионов это куда важнее.

Нужно было отвлечься и дать отдохнуть глазам. Док подошёл к окну и заметил в подставке для зонтов старую газету с обтрёпанными от времени краями.

Он уселся на диванчик и раскрыл находку сразу посередине, – так он и будет проводить заслуженный отпуск у моря, только пальмы бы ещё вокруг…

Док вдруг почувствовал сухость во рту и неверяще уставился в верхний правый угол тонкого листа. Газета была от сего дня. Так и есть. Вот взяли чиновника на взятке, вот актёру вручили Оскара, а королева посетила приют для бездомных.

Он медленно подошёл к двери и прохрипел:

– Мередит, принесите кофе.

Принесла.

– И вот ещё что – отмените мои встречи на сегодня.

Наверное, он приболел. Переутомление, да и немудрено.

Он достал из пачки сигарету и постучал ею по столу.

– И с Марком? – кажется, девушка почти заикалась.

– А что с Марком? – Док удивлённо приподнял густую бровь.

– Но ведь ваша встреча была в приоритете…

– Послушайте, сегодня мне нужно побыть одному. Имею право, в конце концов?

Бледная как полотно, Мередит вышла, не обращая внимание на непрестанно звонящий телефон в кармане.

– Чтоб тебя, – повторяла она, – чтоб тебя, Марк.

Всё же было хорошо.

Он звал её, но Мередит исчезла. Док отключил компьютер и вышел в приёмную. В одном из зеркал на стене он увидел своё лицо, и оно показалось ему неожиданно постаревшим. Была ли вся его жизнь бестолковой и одинаковой, как этот день? Он не помнил. Где он родился? В Монреале, кажется. А где учился?

Как фамилия Марка и кто он вообще такой?

Док полез в мини-бар и нашёл там бутылку дешёвого виски. Хватив залпом треть, он решил пройтись. В задумчивости брёл по берегу залива, стуча донышком толстого стекла о придорожные скамейки.

Девочка сидела у сада. Хоть в чём-то постоянство. Он устало опустился на корточки рядом с её скамейкой.

Пахло сиренью – сладко и холодно.

– Ты похожа на мою дочь, – язык немного заплетался. – Это единственное, что я знаю о тебе.

– Что с тобой? Почему ты несчастлив? – Девочка резко вскочила, сжав кулачки.

– Я лишь хочу знать, что происходит, – развёл он руками в пьяном жесте отчаяния.

– Тебе нравится этот город и парк. Тебе всегда было хорошо здесь!

Бутылка полетела в кусты, а Док рявкнул:

– О чём ты, чёрт побери?

Собственный надломленный голос звучал будто издалека.

Из глаз девочки брызнули слёзы, она всхлипнула и бросилась в парк.

Он было рванул за ней, но вдруг замер. Откуда-то из гаснущей ясности сознания пришла мысль: «От себя не убежишь».

– Эй! Эй, послушай! Прости, я не хотел тебя пугать!

Шлем, наверняка просто нужно снять дурацкий шлем. И как следует поспать. Всё это – голографические проекции.

Он нашарил сигареты и спички по карманам, закурил.

– Ты же одна из подпрограмм, – пробормотал он, хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – Повсюду нестыковки, кусочки без единства мозаики. То, чего не может быть. Ты поможешь мне разобраться?

Девочка показалась на дорожке. Она выглядела здорово удивлённой.

– Так ты всё понял?

Он присел на корточки, затушил бычок о землю и зарылся рукой в жёсткие седеющие волосы.

– О да! Не бывает новых газет в старых коробках. По вторникам я всегда встречаюсь с Марком, да и Мередит всегда рядом. Знаешь, мне ведь так плохо без неё, хоть и мрачная девчонка. Когда я решу этот баг и вернусь в свою реальность, я обязательно спрошу, как тебя зовут. Идёт?

– Идёт, – просияла девочка. – И мы погуляем?

– Ты очень похожа на мою дочь, так что если твои родители не будут против, я свожу тебя в Игродом и куплю столько сахарной ваты, сколько пожелаешь!

– Хорошо! – заливисто рассмеялась девочка, запрокидывая голову.

– Вот и славно! – хлопнул он себя по бёдрам и поднялся. – А пока что у нас есть задачи. Итак, какие мы имеем исходные данные – прежде всего, проблемы с датой и временем. Пожалуй, мне стоит вернуться к себе и проверить офис на остальные «якори» вроде газеты. Это как ступеньки, понимаешь. По ним можно вернуться в реальность, если вытягивать их одну за одной. Не волнуйся, что-то мне подсказывает, что прежде такое случалось.

– Так ты в порядке? – уточнила девочка.

– В полном! – теперь уже он рассмеялся и помахал ей рукой.

Она помахала в ответ. На подушечках её пальцев светились голубые диоды, обозначая контакты суперреальности.

Нужно исправить этот баг да побыстрее.

Всё должно быть как прежде. Это бесчеловечно и отвратительно, что без своих знаний он никому не нужен – кроме Марка и Мередит. Иногда он их даже ненавидел. Только больше у него никого не было.

Мередит сидела на краю стола и нервно курила. Худая, с короткими чёрными волосами, она была похожа на изогнувшееся агонизирующее насекомое. Длинные тонкие пальцы барабанили по лакированной столешнице.

Вошёл Марк, обмахиваясь тонким планшетом. Отрывной календарь на стене громко шелестел под кондиционером, а снаружи за окном стояла жара. Последние два лета здорово иссушили округу.

Девушка повернула голову к вошедшему.

– Ну-с, – пробасил Марк. – На чём мы остановились вчера, дорогая? Полночи баги ловил да обходил цепи антивирусов – умаялся. Может, кофейку? Я слышу божественный аромат. Значит, Док уже здесь?

– Я так больше не могу, – прошептала она одними губами. – К черту всё.

Марк осторожно приблизился и сел рядом, оседлав развёрнутый стул. Но угрожающая внешность и резкие манеры не возымели должного эффекта.

– А как же идея «одна голова хорошо, а две лучше»? – проведя лапищей от бритого затылка до массивного лба, спросил он.

– Не такая уж она и блестящая.

– Ты знаешь, в каком мы положении, девочка. Ещё никто не подходил так близко…

– О да, два психа на самом краю пропасти, Марк. А когда смотришь в бездну – бездна смотрит в тебя, – Мередит выпустила из лёгких дым резким коротким выдохом.

– Просто подумай, чего мы достигли, пока выигрывали время, Мередит. Ты хочешь остановиться? Теперь? Я же сказал, что защищу тебя, что всё тебе отдам.

– Это не вернёт прошлого.

– Прошлое на то и нужно, чтобы оставлять ошибки за спиной. Впереди наша победа. Ракета запущена, её не остановить. Но чтобы обеспечить её успешный полёт к цели, нужна слаженная работа.

– Мне страшно, Марк.

– А мне-то как. Ну-ка ступай, запусти пару хороших червей, как ты это умеешь. Мы с моим другом Доком на славу потрудились, вот увидишь. Дописали финальную программу пару дней назад, пришлось даже немного помучить его работой вхолостую.

– Одна голова хорошо, а две лучше? – Девушка улыбнулась краешком рта.

– Так точно. Смотри-ка, мы вовремя.

За окном стремительно темнело, а значит, их форк обнаружили. Шутка ли, самостоятельное ответвление киберреальности «Хейвы» жило и здравствовало, только заправляли им совсем другие хозяева. Сюрприз, ребята, ухмыльнулся Марк – пришла очередь танцевать на могилах врагов.

– Началось, – кивнул он.

Девушка затушила окурок в стеклянной пепельнице и села за компьютер, нацепляя гарнитуру с наушником.

– Отделение первой ступени прошло успешно, – улыбнулся Марк, вздёрнув подбородок. – Веселись, а я – наружу.

– Копирование почти закончено, переношу данные под основную защиту, – голос девушки чуть дрожал от адреналина.

– Обнуляй время, мы начинаем.

– Вообще-то императивные полномочия у тебя тоже есть.

– Это твоя игра.

– Разрешаешь?

– Давно пора. Разархивируй-ка мне сразу арсенал.

– Сделано. Начинаю портирование в систему «Хейвы» подпрограммы вируса, успешно. Копирование на резервные, успешно…

– Знаешь, эти мелкие хакеры будут у тебя в долгу.

– Обойдусь.

Задрожала земля, вспучивая асфальт, по домам пошли трещины, а над заливом, как безумные, носились чёрные стаи птиц. Ослепительные зигзаги молний танцевали на шпилях высотных домов.

– Гляди! – воскликнула Мередит. – Они здесь, ломают нас.

– Быстрее, если девочка хочет увидеть папочку, – Марк расправил плечи и вытащил из воздуха за рукояти два тяжёлых пулемёта.

Док не дошёл до своего подъезда считаные метры. Он сидел прямо на тротуаре, озадаченно курил и смотрел на залив. Поверхность воды была неспокойна, земля под ним дрожала, а вдалеке, кажется, падали деревья. Небо битыми пикселями осыпалось в залив. Док отчего-то знал, что сбежать не выйдет, да и бежать-то некуда – «Хейва» отняла его семью, дочь и заперла его в промозглом бункере, заставляя убивать людей заочно. С глаз словно пелена спала. Как долго он пробыл в том бункере, спрятанный под грифом «Секретно», погребённый заживо? Краски вокруг стремительно тускнели, как оплывает в костре яркий оловянный солдатик. Всё это ложь, все лгут…

Из-за угла дома показалась тощая чёрная фигура. Киборг, как чужеродный элемент, наблюдал, как к Доку подошла задумчивая маленькая девочка в развевающемся лёгком платье.

– Малышка, – позвал он. Память возвращалась, словно заполняя один из сообщающихся сосудов, наполняла смыслом и значениями.

– Нам пора, – сказала девочка, протягивая руку со светящимися диодами на подушечках пальцев. – Пойдём со мной, папа!

– Я проводил с тобой так мало времени. Ты знаешь, моё сердце всегда с тобой.

– Знаю, – сказала девочка.

Он тряхнул шевелюрой и усмехнулся.

– Пойдём же, – девочка тянула его к заливу. – Нам пора!

– Ты знаешь, что мы такое?

– Да, мы – «отделение второй ступени».

Он протянул к ней руку и увидел, как на его пальцах разгораются такие же голубые огни. Руки сомкнулись, вода в заливе рванула вверх и застыла кварцевой стеной до чёрных небес, отгоняя хищные стаи от города.

Программы-хранители на месте. «Хейва» замучается искать дублёров по своим «универсальным» параметрам.

Киборг поджал губы, облокотился о стену и слился с ней, проваливаясь в иную реальность.

В этой, самой настоящей, реальности мотались по городу аэрокары, а небоскрёбы оккупировали белые воротнички, уродливые офисные туфли и пустые сплетенки по этажам.

В обитом деревом лифте играла лёгкая музыка, а хорошенькая секретарша из офиса этажом ниже старалась улыбаться и одновременно смотреть в другую сторону. Людям важна эстетика, что поделать. К подобной внешности нужно привыкнуть. В чёрной перчатке киборга был зажат маленький алый предмет. Дверь на нужном этаже разъехалась в стороны.

«Корпорация «Хейва», отдел технической поддержки приветствует вас!» – приятный женский голос из динамика очаровывал дежурной заботой.

На мертвенно-бледных губах киборга замерла полуулыбка, как странный полутон в правильном мире контраста.

«Цель – в пределах видимости», – раздался в голове голос отца.

Ракета-носитель функцию выполнила, – улыбка киборга ползёт шире.

Цепочка алой флешки скользнула между пальцами, и коллега, настраивая модный козырёк-бинокуляр, поинтересовался:

– Что за модная штучка?

– Подарок, – киборг располовинил алое сердечко, извлекая флешку и вставляя в гнездо своего компьютера.

– Подтвердите доступ, – улыбчивое лицо Дока на экране ожидало пароля.

Киборг выстучал пароль, компьютер послушно мигнул, активируя системы.

– Добро пожаловать, Мередит, – сказал смоделированный Док. Тогда, в молодости, отца называли так.

Марк смотрел на залив. Есть только один пароль, чтобы навсегда закрыть форк от основного ядра. Программы-хранители выстраивали защиту мира из последнего счастливого лета его прошлой жизни.

За горизонтом поднималось марево. Ветер кружил листья, как перед страшной грозой, воздух был сух и пылен.

Он сам работал над этим армагеддоном в миниатюре. Именно он придумал вирус «TDRem_U_4», от и до. Суперреальность «Хейвы» вот-вот коллапсирует под неминуемой коллективной атакой хакеров, что с победным гиканьем кинутся растаскивать на куски павшего исполина.

Он услышал хлопанье крыльев за спиной. И развернулся к стае воронья – крылья с синим отливом пронесли хищных птиц прямо сквозь него, а он лишь расхохотался, целый и невредимый.

– Вернись на место, Мередит, – сказал киборгу начальник, – похоже, у нас проблемы.

Свет на этаже погас, потом ещё раз и ещё – резервные генераторы не понимали, что происходит.

Защита не работала, искусный вирус пожирал всё – ликвидировались архивы, горели цепи.

Из офисов сначала робко, а потом всё быстрее побежали люди, роняя цветную канцелярию, давя каблуками пластиковые предметы, в неловком молчании сталкиваясь в дверях.

На главном экране техотдела, как и на всех рабочих экранах, вспыхнула красная тревога – значки многочисленных атак хакеров. Среди них мелькал и скудный логотипчик Братства Наследников Природы. Зелёный, само собой. Как мощная цунами, поднималась защита «Хейвы», но тут и там крошечные сёрферы рвали её контур, били по ней вирусами, и сил разметать их не хватало. Волна щетинилась иглами, поднималась столбом пара, но в конце концов распалась.

Холодный ветер тронул её волосы бодрящим касанием.

Мередит подошла к окну. Она была одним из лучших программистов «Хейвы». И они не могли понять, куда же она девает столь внушительные гонорары, списывая её скромные потребности аскетичностью всех техников.

Каждый день она работала для того, чтобы ночью надеть старые, перемотанные изолентой на оправе галоочки отца и уйти в своё зазеркалье. Ведь киборгу не нужен сон. Лишь дополнительные технические возможности.

В том чудесном сне не существовало страшной аварии под калейдоскопом синтетического кайфа, обеспеченного корпорацией, как и глобальной экокатастрофы, которую пытался решить её отец.

Не было двух лет психоаналитиков, разрыва с давним любовником, трёх попыток суицида, чтобы себя добить, а после – модификаций тела, чтобы выжить.

В том, лучшем мире всегда был тихий летний день, один и тот же, но реальное воображение и общее дело близких людей делали каждый такой день уникальным.

Отец ведь и правда дал ей то, о чём говорил. Тогда он выиграл у «Хейвы» в первый раз.

Девушка закурила, прижав тонкое запястье к груди в привычном жесте касания к заветному талисману, – ведь там, за её ребрами, билось его сердце.

Рассеянным взглядом запечатлела она в памяти картины и звуки вокруг: лёгкая музыка, ароматы цветов из автоматических распылителей, хаос и далёкий вой полицейских сирен. Этажами ниже люди давились в лифтах и бежали вниз по лестницам, подгоняемые отсчётом самоликвидации здания. Дом-на-Холме – грандиозный небоскрёб, сердце корпорации «Хейва», был весь исполосован прожекторами полицейских вертолётов. Здание пустело, отчёркивалось у подножья светом фар выезжающих с подземных парковок машин.

Самое время уходить.

На экране за спиной девушки вспыхнула голубым анаграмма «TDRem_U_4» и, прочитав её отражение в оконном стекле, Мередит привычно улыбнулась краешком губ. Компьютер замкнуло, экран почернел, обугливая прошлое. Мередит извлекла алую флешку из системного блока и, выпустив струю белого дыма в потолок, зашагала на выход, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Павел Губарев Дядя Женя

Каждое утро одно и то же. Солнце косыми, прилипающими к земле лучами ощупывает наш с дядь Женей дом, словно пытаясь пролезть внутрь. Но бесполезно: с вечера все двери и окна плотно заперты, решётки проверены, засовы задвинуты. Гекконы, выползая из растущих неподалёку от дома кустов, тут же прячутся, словно не выдерживают пристального взгляда камер наблюдения.

Солнце всё же проталкивает узкий луч в щель между занавесками, и он ложится на пол неровным, дрожащим квадратиком. Квадратик потихоньку крепнет и отползает к двери дядь Жениной спальни. И примерно к семи утра в него наступает дядь Женина нога: бледная подошва и неровный край грубого местного загара.

Я не поворачиваюсь к нему: сижу на диване и смотрю на выключенный телевизор. Каждый раз дядя Женя здоровается со мной, но я не отвечаю. Тогда он в своём облаке утреннего отвращения бредёт в ванную, чтобы дать начало привычной череде звуков: вот слабая старческая дядь Женина струя разбивается об унитаз, потом сильная молодая струя шипящей воды из крана ударяет в умывальник. Потом дядь Женя наклоняется, чтобы умыться, и каждый раз мобильник, висящий у него на шее, бьётся о край умывальника. Дядь Женя чертыхается, сопит, но мобильник не снимает. Иногда так и выходит из ванной, вытирая на ходу морщинистое, коричнево-красное от солнца лицо, – с мобильником, закинутым на шею.

Я жду, когда он наконец включит телевизор.

И только когда Том и Джерри начинают носиться по экрану, размахивая дубинками, я удостаиваю дядь Женю взглядом. Он садится на диван рядом и гладит меня по голове.

– Ты любишь мультики, да, Тоша?

«Мне, блин, семь лет. Естественно, я люблю мультики!» – думаю я, но не отвечаю. Толку-то с ним разговаривать. Дядя Женя идёт на кухню шипеть кофемашиной. Я отворачиваюсь к телевизору.

С ним разговаривает только его дочь. Он в последнее время общается тоже только с ней. Им обоим эта процедура страшно не нравится. Но каждый день они пытают друг друга с тем же упорством и регулярностью, с каким солнце встаёт по утрам, чтобы пролезть в наш полутёмный дом. В дядь Жениной спальне света больше от монитора, чем от тропического солнца, раскаляющего Таиланд где-то там – за тёмно-жёлтыми шторами. По монитору лениво ползают окошки новостных сайтов, и в назначенное время появляется лицо немолодой женщины в окаймлении обесцвеченных кудрей, которые веб-камера превращает в неопрятную рыжую подушку. Из динамиков шуршит.

«Что у тебя? – спрашивает дядь Женю женщина с подушкой на голове. – Как Тоша? Что ты ел? Ты не обгорел?»

В ответ дядя Женя говорит грубость.

«Ты опять пил?» – говорит женщина.

«Мне и здесь хорошо», – говорит дядя Женя.

«Когда ты к нам приедешь? Витя купил для тебя новый диван», – говорит женщина.

«Острая пища полезна. Уж лучше, чем замороженная дрянь из московских супермаркетов», – говорит дядя Женя.

«Оля и Таня записались на танцы», – говорит женщина.

«Не надо делать вид, что вы меня ждёте», – говорит дядя Женя.

Один раз я видел, как она заплакала. Один раз она сюда прилетала, и её волосы под местным солнцем вовсе не казались похожи на рыжую подушку – больше на сахарную вату. Но она тут же уехала. Пятнадцать часов в самолёте сюда, пятнадцать обратно, чтобы здесь топнуть ногой, отвернуться и уйти, вздрагивая плечами.

«Сколько мне ещё вам заплатить, чтобы вы перестали меня донимать своими приглашениями?» – спрашивает дядя Женя.

Женщина старается игнорировать такие вопросы.

«Папа, перестань. Ты позвонил брату? Когда ты позвонишь брату?»

Дядя Женя выключает компьютер и потом ещё несколько минут шумно двигает стулья и топает по комнате.

Иногда он уходит смотреть на море. Иногда ругается с соседом-немцем: когда же отремонтируют асфальт, ведь уже два месяца назад заплатили. Иногда звонит тупице-консультанту из банка и задаёт ему вопросы.

– Я понимаю, что операцию можно совершить только с моего айпишника. Но, получается, что, проникнув в мою домашнюю сеть, злоумышленник, как вы его называете, может не только украсть мой файл с паролями, но и подтвердить операцию с моего адреса.

В трубке далёкий голос что-то вежливо тараторит.

– А вы можете гарантировать, что мои смс-сообщения невозможно прочесть? А я думаю, что это только сотовый оператор может гарантировать, но никак не банк.

– Ну… Евгений Михайлович, вот смотрите… – Вежливый поток из телефонной трубки шелестит мимо меня, когда дядя Женя, не переставая изводить консультанта, отправляется из комнаты на кухню, чтобы залезть в холодильник.

– Вот и я думаю. Сколько краж совершается в год у клиентов, которые выставили себе все рекомендуемые настройки безопасности?.. Вы не готовы ответить, а вот в «Торро-банке» – готовы… Я тоже считаю, что надо бы…

Дядя Женя убирает телефон от уха, достаёт бутылку молока, держит её в левой руке, словно сравнивая размер бутылки с размером телефона. Потом нажимает клавишу отбоя, не попрощавшись, и начинает поить меня молоком. От молока меня уже тошнит. Я вообще не знаю, кто доверил меня дяде Жене. Пару лет назад, когда он ещё не был параноиком, но деньги ему уже свалились, он заявил семье, что уезжает прямо завтра, что забирает с собой Тошу и что настоящий русский должен жить в Таиланде. Именно в таком порядке. Я, стало быть, тоже настоящий русский, по его мнению. Спасибо. Когда моя мать начала возмущаться, её просто вытолкали из комнаты, так что дядю Женю уговаривала остаться его дочь – в одиночку. Её муж только хихикал, сидя на краешке дивана, и скручивал автомобильный журнал в трубочку.

Вот и я думаю: хороша семейка. На самом деле жить с дядей Женей не так уж и плохо. У нас тихо. Особенно сейчас. Раньше к нам ходили местные проститутки – на ночь или на пару часов. Раньше дядя Женя ходил по вторникам в паб – пить виски и болтать с мужиками. Потом он перевёл часть денег на счёт, которым управляет с телефона, и телефон теперь всегда висит у него на шее. Чтобы отправить команду на перевод денег, заверяет дядь Женю тупица из банка, нужно поднести телефон к другому устройству хотя бы на двадцать сантиметров. С того дня дядя Женя очень неохотно приближается хоть к кому-нибудь на расстояние вытянутой руки. Ругается с соседом через забор, ездит в супермаркет на машине – за час до закрытия. И редко стрижётся. Его длинные, седые, полупрозрачные волосы стали похожи на чесночную шелуху. Пахнет от него в последнее время, кстати, тоже чесноком, но чаще – виски. Перед попойкой он запирает весь дом, и когда на столе вырастают башенки пустых баночек из-под содовой, похожие на город из фантастического фильма, он падает в кресло и негромко смеётся. Иногда подползает ко мне на коленях и говорит:

– Можно напиться и быть счастливым. И без денег. Но с деньгами ведь всё равно куда больше счастья?

И смеётся. Я морщусь и ухожу с дивана. Мы потом долго не разговариваем. Даже не знаю, может ли его ещё кто-то выносить, кроме меня. Тайскую женщину он к себе в дом и сам не пустит, а все нетайские быстро свихнутся, потому что будут понимать, что он говорит. У нас хотела поселиться его дочь. Она даже прилетала, проделала те самые героические пятнадцать часов в самолёте. На её беду к тому времени дядя Женя уже перевёл кучу денег на телефон, а телефон навечно повис в чехле на его шее. Он встречал её у двери дома, морщась от бьющего в глаза настырного солнца. Когда его дочь подошла к нему и попыталась его обнять, он отстранился. Клочок сахарной ваты – её волосы – вопросительно замер в воздухе, а потом уплыл по направлению к чугунным воротам. Она уехала. С тех пор мы видим её только в компьютере, и мне кажется, до конца жизни она так и останется для него набором цветных пятен на мониторе.

«Ты опять залезал на крышу, папа? Когда ты позвонишь брату, папа?»

Да, иногда ему кажется, что на одном из растущих вплотную к дому деревьев кто-то сидит. У пальм очень гладкие стволы, но наверху густая, тёмная, что-то наверняка в себе таящая, как плотно набитое дождём грозовое облако, зелень. Кто в ней сидит? Выходи, я тебя видел. Ты там, с антенной и аппаратурой, ловишь мой вай-фай, влезаешь в мою домашнюю сетку. Ты подглядел мой пароль в подзорную трубу, а когда я его сменил, запершись в ванной, ты взломал механизм шифрования, потому что ни один из них недостаточно стоек. Я читал, я знаю. Это из-за тебя у меня иногда подтормаживает Интернет. Это из-за тебя иногда запинается песня, которую я проигрываю с домашнего сервера. Из-за тебя хрустит головкой мой жёсткий диск, когда я с него ничего не копирую. Кто-то лишний в моей сети.

Дядя Женя выдёргивает роутер из розетки, умерщвляя вай-фай, и лезет на крышу с биноклем, чтобы увидеть слезающего с пальмы человека. Берёт ружьё и ходит с ним по пригорку. Одинокая скованная фигурка, как будто несущая драгоценное яблоко, зажатое где-то внутри, между внутренним органом, отвечающим за страх, и органом, отвечающим за осторожность. И если дядя Женя расправит плечи, то яблоко непременно выскользнет и упадёт, укатится, пропадёт, а дядя Женя вернётся в Москву, на Девятую Парковую, где дочь, где курят в подъезде, где бутылку нельзя оставлять на столе и надо отвечать на очень сложные вопросы именно тогда, когда этого страшно не хочется. Например: «Ты наденешь серую майку или белую, а серую мне постирать?»

– Свобода, – говорит дядя Женя, когда трезвый, – это когда ты предоставлен самому себе. Когда от тебя ничего не требуют окружающие. Деньги – это то, что ты можешь дать окружающим. Вместо себя. Иначе они будут требовать тебя.

Где-то он это вычитал, небось. Я не знаю. Я не прочёл ещё ни одной книги, хотя читать умею. Все книги на полках. Я до полок не достаю. Но я и не хочу туда лезть. Наверное, я тоже свободен. Когда я полезу зачем-то на полку, я вроде как уже буду предоставлен не самому себе, а чему-то, что заставляет меня лезть на полку, так? Вот дядя Женя лезет на крышу, а я – нет. Один-ноль.

– Тошка, иногда мне кажется, что ты меня презираешь.

Я молча смотрю на него. Дядя Женя смущается и уходит. Со временем он всё меньше разговаривает вслух, будто русская речь стала ему в тягость. Когда ты живёшь за рубежом, то ничего приятного тебе по-русски не скажут: это либо налоговый агент звонит, либо тупица из банковской службы техподдержки, либо надоедливый родственник. И дядя Женя кривит рот, пережёвывая плохой английский, как пресную овсянку. Он говорит тайское «коп-кун-кааап» доставщикам пиццы и морщится, когда они в ответ радостно сообщают ему «спосибаа».

– Русские, – говорит дядя Женя, когда ещё только слегка опьянел. – Приезжают в чужую страну со своими добрыми утрами, спокойными ночами, будущим здоровьем, а сами только и делают, что устраивают неспокойные ночи, недобрые утра, и здоровья у них при таком подходе не будет, – резюмирует он и наливает ещё.

«Папа, ты снова пил?» – спрашивает женщина на мониторе.

«Погода хорошая, Тошке нравится», – улыбается в ответ дядя Женя.

«Нормальный человек отнёс бы все деньги в банк и не переживал бы», – настаивает женщина в мониторе.

«Давайте вы сделаете великий интернет-проект, заработаете миллионы на продаже акций, а потом будете давать советы», – раздражается дядя Женя.

«Я просто хочу, чтобы с тобой всё было в порядке», – нудит женщина.

«У нас всё хорошо», – дядя Женя наклоняется ко мне, берёт меня на руки, поднимает к монитору и заставляет махать в веб-камеру.

«Прекрати мучать Тошку», – всё тем же тоном говорит женщина.

«Кто дал мой тайский номер страховым агентам?» – хмурится дядя Женя.

– Деньги, – говорит дядя Женя, когда трезвый и злой, – это магнит. Ты уехал хрен знает куда, а к тебе тянутся уроды всех мастей. Страховщики, банкиры, сутенёры, продавцы элитных энциклопедий, журналисты. Все тебя находят. Все хотят отщипнуть от тебя кусочек. Или украсть всё целиком.

И вы знаете, тут он прав. Приходили люди с проспектами, люди с ноутбуками, люди с пакетами, в которых были сложены хрустящие глянцевые презентации. Мужчины в выглаженных, невероятно белых рубашках. Женщины в обтягивающих платьях, пахнущие цветами и персиковым вареньем так сильно, что я начинал чихать и убегал. Они стучались в нашу дверь и звонили в звонок, пока дядя Женя был ещё хоть немного приветлив. Потом у дальнего забора имения появилась будка. В будке – таец. Белые рубашки и персиковое варенье остались по ту сторону забора. Их голоса, щебечущие «Наш холдинг предлагает вам уникальное…», пытались пролезть в дядь Женин телефон, но дядя Женя научился обрывать их на полуслове. Он жал на кнопку резким брезгливым движением большого пальца, будто сдавливал горло опостылевшей канарейке. Потом смотрел на телефон недовольно, как на обвисший в его руках птичий трупик. И становилось тихо.

В этой тишине дядя Женя был победителем: он её создал, он ею заправлял, он оберегал её от покушений. Были заборы, отсекающие нас от белых рубашек и хрустящих проспектов, были охранники, оберегающие нас от журналистов, были камеры, отпугивающие пристальными взглядами гекконов. Всё было хорошо, пока кто-то не послал к нам запах. Он пришёл, словно бы от какой-то хищной женщины, стоящей за оградой, желающей кусочек дядь Жениного магнита. Мне кажется, запах взлетел белым шерстяным платком, приплыл к нам и прокрался в дом. Выключенный вентилятор, висящий чёрным пауком в квадратном вентиляционном окошке, флегматично пропустил его меж растопыренных лопастей. Запах опустился на пол и вполз в меня.

Дядя Женя, ты слышишь? Не слышит. Чеснок и виски не пускают запах в его ноздри – дряблые пещеры, вытоптанные бесчисленными гостями – запахами его знакомых и родственников, измученные ароматной кожей автомобильных сидений, бензиновым воздухом Москвы и общественными туалетами. Политые шампунями, лосьонами и средствами для чистки сантехники, как напалмом. Он бы всё равно ничего не почуял. А я пришёл на кухню, встал под вентиляцию и вдыхал, вдыхал, пропускал в себя этот белый шерстяной платок, пока он не улёгся в моей груди, ласковый и успокаивающий. Он не для дяди Жени – он для меня одного. Я вдохнул его, сколько смог, потом лёг на пол, по которому стелилась невидимая полоса запаха, и остался лежать.

Ночью платок, лежащий в моей груди, стал набухать, душить меня изнутри. Меня затошнило. Я пришёл к спящему дяде Жене и стал выкашливать платок. Дядя Женя, проснись. Дядя Женя, посмотри, что это.

Кх. Кх. Кх!

Вот это уже громко. Он проснулся.

Потом его беспокойный голос что-то меня спрашивает. Потом дядя Женя орёт в трубку на плохом английском. Руки – его руки – поднимают меня. Машина пахнет бензином, но я почти не ощущаю этого из-за сладкого слоя платка в моих ноздрях, в моей глотке. Мы попадаем в какое-то незнакомое здание, но тут белый платок добирается до моей головы, окутывает её целиком, и моё сознание остаётся лежать в этом белом и плотном облаке, как желток в белке. Я уже готов заговорить с дядей Женей. Мирно и просяще: «Дядя Женя, мой родной хренов параноик, разбей скорлупу, разломи белок, я здесь. Я здесь. Пожалуйста, дядя Женя». Но слышу только своё бессвязное жалобное «Мя-я-я-я-я». Но он понимает. «Сейчас, сейчас, Тоша. Мы вылечим тебя. Мы уже у ветеринара».

Солнце, будто спросонья, неаккуратным, но настырным лучом нащупало наш дом и воткнулось меж неплотно задёрнутых занавесок. Квадратик света пополз к дядь Жениной спальне и сегодня против обыкновения беспрепятственно проник в открытую дверь. Там он направился к дядь Жениной кровати, но сперва осветил мою корзину. Мой чёрный бок, мой белый нос и новую штуку, висящую у меня на шее.

У меня кружится голова, белый туман рассеялся, но не совсем: я будто живу внутри матового плафона, какой закрывает яркую лампочку в нашей ванной. Я бы пытался объяснить дядь Жене, что со мной происходит, но сил хватает только на невнятное сипение. Да и он бы всё равно не понял. Какие паразиты, какие глисты. Какие блохи. Нет у меня никаких блох, это всё запах. Запах, дядя Женя. Этот ласковый и мерзкий запах, пролившийся к нам на кухню из квадратного вентиляционного окошка, где живёт мёртвый паук с чёрными лопастями. Запах-х-х-х…

– Кх-х-х-х-х-х…

– Тише, Тошенька, тише. Вылечим тебя. Вылечим. Потерпи, маленький.

Я терплю. Я лежу в корзинке, повернуться мне трудно. Отсюда мне видно только кусочек окна, стол и монитор, стену с плакатом: «Не бойся витать в облаках: сверху видно, не целит ли тебе кто в спину». На мониторе появляется женщина. Они разговаривают. Дядя Женя осторожно поднимает корзинку, в которой лежу я, чтобы показать дочери. Она охает. Он ставит меня на стол. Я лежу в корзинке между старым параноиком и изображением женщины с подушкой на голове и чувствую, как ласково и негромко теперь они разговаривают друг с другом. Такой вот посредник. Больной кот, полумёртвое ненадёжное связующее звено между этими двумя. Неожиданно я чувствую ещё одну связь – в воздухе формируется напряжение. Нечто откуда-то извне дёргает новую постороннюю штуку – тёмный шарик, висящий на моём целебном ошейнике. Тёмный шарик отзывается и протягивает полупрозрачную нить – ну как вам иначе объяснить, каким образом животные чувствуют электромагнитные волны? – к дядь Жениному телефону.

Телефон отзывается.

Дядя Женя ничего не замечает.

Монитор гаснет. Я остаюсь в корзинке на столе. Дядя Женя говорит со мной. Звонит ветеринару. Кормит меня молоком. Сука, ненавижу молоко. Он ставит блюдечко рядом со мной, наклоняется к нему, аккуратно переливая эту белую дрянь из пакета. Сотовый телефон, свисая с его шеи на шнурочке тёмным слепым бруском, оказывается рядом со мной. Снова что-то, находящееся внутри шарика, дёргает его телефон. Телефон отвечает шарику короткими посланиями, двумя раздражёнными толчками. Словно нелюдимый хозяин произносит «Не-а» и захлопывает дверь перед носом у непрошеного гостя. Так повторяется дважды, пока молоко льётся слабой густой струйкой в блюдце.

Молоко белеет нетронутым пятном рядом со мной, дядя Женя уходит, я остаюсь лежать. В доме становится тихо. Какая разная бывает тишина, думаю я. Внутри меня тишина слабого дыхания и несмелого сердцебиения. Кровь неслышными толчками продвигается по телу, слизывая белую муть с моего мозга, проедая дырочки в белом платке, спустившемся на меня из вентиляции. За окном тишина тропиков: шелест и щебет, пунктирное пение сверчков, осуждающее цоканье гекконов и тот едва слышный, но пугающий шелест, с которым бабочки обжигают бока, ударяясь о раскалённое стекло лампочки. И шорох прибоя – море отсюда недалеко, можно увидеть его, если забраться на крышу нашего дома. Море издаёт свою тишину – спокойное, всё смывающее, уносящее в толщу воды шипение. Это тишина рая. А есть тишина ада – ада, который дядя Женя привёз сюда в своей голове. Тишину маленького ада в большом раю почти не слышно. Но я её тоже чувствую. Это тишина страха – звук, с которым огромное колесо внедорожника медленно катится на тебя. Это тишина сомнения – звук, с которым пружинка в часах медленно распрямляется, двигая стрелку, а стрелка уже яснее некуда показывает, что тот, кого ты ждёшь, в этот раз не придёт. Это тишина недоверия. Это тишина боли от полузабытого предательства.

Я слышу голос из соседней комнаты и понимаю, что маленький ад сейчас взорвётся и разорвёт тишину.

– Что за х…? – произносит дядя Женя.

Он заходит в комнату, где оставил меня на столе перед монитором. Он смотрит в телефон и читает вслух: «Подтвердите перевод на означенную сумму на счёт…» Что за?.. Не отрывая взгляда от экрана мобильника, он шевелит мышью, чтобы разбудить компьютер. Садится в кресло перед монитором и снова оказывается рядом со мной. Я чувствую, что мой чёрный шарик дёргает невидимую нить, тянущуюся к телефону. Дядь Женины брови ползут вверх, он вздрагивает и выпускает мобильник из рук, как будто бы тот превратился в летучую мышь и цапнул его за палец.

И тут же снова хватает его и яростно давит на кнопки, вызывая голос бестолкового банковского консультанта.

– Я вас спрашиваю, – орёт дядя Женя, – почему кошелёк сообщает мне, что пароль неверный, когда я никакого пароля не вводил?.. Я ещё в своём уме!.. Я у себя дома, здесь НЕТ касс, банкоматов и прочей вашей херни…

Он сдавливает глотку телефону и беспомощно оглядывается. Вертит головой, замирает, резко оборачивается и шарит взглядом по комнате, словно сюда забежал мелкий, но ядовитый зверёк. Дядя Женя опрокидывает стул, подходит к книжной полке, в несколько шумных движений скидывает с полок все книги на пол и раскидывает кучу ногами, брезгливо рассматривая. Переворачивает и трясёт рюкзак: несвежая одежда для спортзала вываливается комками и побеждённо складывает рукава у дядь Жениных ног. Внимательно, не приближаясь, он смотрит на компьютер, обходит его по большой дуге. Задумывается и начинает шарить по карманам своих пижамных штанов. Живо срывает штаны и остаётся в майке: чёрный прямоугольник с ярко-красными буквами «METALLICA» высится на двух тощих старческих ногах, как зловещий инопланетный корабль, рухнувший с неба и придавивший своей тяжестью два тоненьких деревца.

Мне нехорошо от шума и страха, который излучает дядя Женя. Белая дрянь, уже было рассеявшаяся, снова давит на грудь. Я начинаю хрипеть. Дядя Женя вздрагивает, перестаёт озираться и шагает ко мне на своих тоненьких прямых деревцах – быстро, но так неуверенно, будто с каждым шагом он может провалиться в ядовитое болото. Он наклоняется надо мной, и по его глазам я вижу, что в эту секунду он думает всё же обо мне, а не о деньгах. Его пальцы, побелевшие от усилия, с которым он вцепился в телефон, разжимаются, и мобильник повисает у него на шее, как мёртвая летучая мышь – головой вниз и безвольно качаясь. Дядя Женя протягивает свою высохшую ладонь и гладит меня, едва касаясь, боясь сделать мне больно. Мне же впервые в жизни хочется, чтобы он погрузил свои твёрдые пальцы в мою шерсть и провёл – грубо, срывая с меня белую муть.

Его телефон пищит.

Дядя Женя смотрит на экран телефона и читает сообщение вслух, будто задавая мне вопрос: «Вы ввели неверный пароль. Попробуйте ещё раз».

Телефон снова пищит и снова высвечивает это же сообщение.

И ещё раз. И снова.

Чёрный шарик, висящий на моей шее, надрывается, посылая сигналы телефону. Каждый раз немного разный.

Телефон пищит всё быстрее и быстрее, попискивание сливается в непрерывную трель. Дядя Женя сжимает губы, словно из его рта против воли вырывается крик, а рука его поднимается – будто бы для удара. Он швыряет телефон на пол и кидается к монитору. Тарабанит по клавишам, стуча ногой по полу от волнения. На экране появляется лицо Тупицы Из Техподдержки.

– Василий! Василий! Они подбирают мой пароль!

– Евгений Михайлович, что с вами?

– Я тебе говорю: Они! Подбирают! Мой! Пароль!

– Кто – они? Евгений Михайлович, простите, но… почему вы без штанов?

– Идиот! Какие шт… Я тебе говорю, что мой телефон… как будто я платить… а сообщения. Но я ни к чему не прикладывал, да и здесь нет никого! Но как я…

Он замер. Он смотрит на меня. Глаза его щурятся. Он тянет ко мне руку, растопырив пальцы, будто собирается взять половинку большого лимона, чтобы медленно выдавить сок.

Моё сердце начинает стучать чуть быстрее. Белая пелена отступает на несколько секунд. Я сворачиваюсь в корзинке, поднимаю шею и задней лапой чешу горло, срывая ошейник, молотя лапой по чёрной чужой штуковине.

Его рука замирает. Его взгляд падает на чёрный шарик.

– Евгений Михайлович, что происходит? – слышится из компьютера голос Тупицы. – Евгений Михайлович! Опишите, пожалуйста, проблему подробнее. Алло. Евгений Михайлович…

Я лежу в корзинке, корзинка покоится на сиденье слева от дяди Жени. Мы едем к ветеринару. Сзади, в багажнике, лежит дядь Женино ружьё. Я не знаю, поможет ли мне ветеринар на этот раз, спадёт ли когда-нибудь белая муть окончательно. Но дяде Жене, похоже, скоро станет легче.

Ирина Лазаренко Недоперечеловек

– Андроиды, работающие бок о бок с людьми?

– Именно так. Им давно пора стать полноценными членами общества.

– Вы считаете, что можно научиться быть человеком?

– Конечно. Мы же научились!

Для меня нашлось местечко в компании, которая занимается рекламой. Статьи в прессе и на сайтах, плакаты и плакатики, билборды – словно замотанные столичные жители ещё обращают на них внимание.

Наверное, будь я человеком, то расстроился бы: слишком уж обычная работа. То ли дело полицейский, или бармен, или сотрудник медицинского центра, как другие андроиды из первой экспериментальной четвёрки! Целыми днями – на виду, в гуще событий, а возможности какие! Не то что я, запертый в невзрачном офисе с тремя десятками других работников.

Человек бы расстроился. Я не расстроен – не умею.

Для меня все работы хороши и все профессии важны, и писать рекламные тексты ничуть не хуже, чем собирать смартфоны на заводе. Именно этим я занимался последний год. Корпус синий, корпус красный…

– На заводе в цехах работали только андроиды, да? – спрашивает Алиса, поправляет выбившуюся из-за уха светлую прядку. Блестит бледно-розовый лак на узких ногтях.

Я придаю лицу выражение вежливого внимания. Зачем она спрашивает, если сама прекрасно знает? Ведь это её проект.

– Тебе поначалу может быть трудно с людьми, – она говорит смущённо, как будто мне уже действительно стало трудно и будто это её вина. – Этот эксперимент, совместная работа человека и андроида, затрагивает несколько сфер. В первую очередь – не профессиональную, не интеллектуальную, а социальную. Понимаешь?

– Нет, – отвечаю я, и она так морщит лоб, словно я не угадал с ответом. – Ты имеешь в виду, что это им может быть трудно со мной?

Алиса улыбается, и её губы отчего-то дрожат.

– Я уверена, что всё будет замечательно!

Офис – совсем не то же самое, что сборочный цех. Не только с виду – организационно. Я привык, что работа спорится целую смену без перерыва, а задачи всегда одни и те же: корпус синий, корпус красный.

Здесь не так. Здесь сложно понять, кто и когда работает. Сотрудники ходят от кабинета к кабинету, стайками носятся между курилкой и столовой, обсуждают всякие вопросы, не связанные с работой.

Спорят с нашим начальником, Сан Палычем. Говорят: «За такую зарплату пусть делают сами» или «Это вообще не моя работа». Сан Палыч слушает их, кивает седой головой, складывает руки на большом животе и гудит что-нибудь примирительное.

Мне определяют место в небольшой комнате, где уже работает молодой парень по имени Кирилл. Он всегда ходит в светлых джинсах и футболках с разными надписями, в ушах у него «тоннели», на руках – татуировки, а в глазах – пустота, словно он смотрит на тебя, но видит что-то иное.

Меня он принимает спокойно, с рассеянной улыбкой. Сан Палыч говорит, что Кирилл – «гений, но лентяй».

Другие коллеги ведут себя странно. Меня всё время толкают, норовят пнуть под колено на лестнице и называют «жестянкой», хотя во мне нет ни одного жестяного элемента.

Я не понимаю, чего хотят добиться коллеги и почему ведут себя так.

Несколько раз кто-нибудь из них подходил ко мне сзади, думая, что подкрадывается, и применял электрошокер. Однажды на дверь поставили ковш с водой.

Я уверен, что подобные поступки не являются обычными – в мою голову заложен свод моральных и поведенческих норм, типичных для этой местности. Он помогает понять, что что-то идёт не так, но не отвечает на вопрос о причинах поведения коллег.

– Людям нравится ненавидеть, да? – спрашиваю я Алису на нашей еженедельной встрече.

Если бы я был человеком – я бы недоумевал, а может, злился или впал в отчаяние, но я не человек. Я просто пытаюсь разобраться. Наверное, Алиса предвидела это, когда говорила, что мне может быть трудно.

На самом деле мне не трудно. Мне непонятно, но это не отражается на моей работоспособности.

– Ненавидеть? – похоже, её растерянность искренняя. – Почему ты так решил?

Уместно изобразить задумчивость, и я придаю лицу соответствующее выражение. Возможно, это не имеет смысла в присутствии Алисы, которая всю жизнь работает с андроидами. Но мои скудные познания в психологии человека позволяют предположить, что адекватная случаю мимика и жесты всё-таки полезны. Они оживляют разговор.

– Люди очень охотно проявляют негативные эмоции. Агрессию разных форм. Нетерпимость, раздражение. Всё это – как маленькая ненависть. Разве люди поступали так, если бы им не нравилось?

– Тебя кто-то обижает? – осторожно уточняет она.

Ну вот и вся польза от моей уместной к случаю мимики. Как будто Алиса не знает, что меня нельзя обидеть.

– Я хочу понять. Понять, что движет людьми в их жизни. Что двигало всем вашим видом в процессе эволюции.

– Любовь, – говорит Алиса с таким чувством, что можно не сомневаться: она действительно в этом уверена.

– Ну что? – лениво цедит Кирилл и высовывается из-за монитора так, чтобы я его увидел. Сам он на меня не смотрит – следит за изображением на экране, дёргает мышью. – Как тебе люди?

Уместно было бы пожать плечами, но поскольку Кирилл на меня не глядит – обхожусь без телодвижений.

– Тревожные, ленивые, совмещающие несовмещаемое.

Кирилл так улыбается, словно я сказал что-то приятное.

– Почему несовмещаемое?

– Потому что каждый человек якобы знает, что должны выбрать другие, – я беру со своего стола толстую пачку рекламной полиграфии, которую выдал мне Сан Палыч.

Начальник строго сказал, что «вначале было слово», и я должен «научиться жечь глаголом, как дуговая сварка». Вначале я подумал, что уместно будет вытаращить глаза, тем самым показав, что я ничего не понял, но потом решил, что в этом нет необходимости.

Теперь я перебираю эти флаера, журналы, листовки.

– Вот, послушай: «Самые лучшие корма для вашей собаки», «Решение, о котором мечтает каждая хозяйка», «Лучший подарок для вашего босса», «Сюрприз, который поразит любого мужчину»… лучшие, лучшему, каждый, для всех…

– Просто фигуры речи, – пожимает плечами Кирилл, азартно кликая мышью.

– Они как по одной форме отлиты. Наверное, у этих продуктов сходная целевая аудитория, – я использую недавно выученный термин. – Но почему так категорично сформулировано?

Кирилл бросает на меня отсутствующий взгляд и вдруг ухмыляется.

– А ты подумай. Только не торопись.

Кириллу нравится, что андроид – «тугодум», то есть соображает не быстрее обычного человека.

Мы должны «гармонично дополнять общество», а не вызывать недовольство и отбирать рабочие места. Недовольства и безработицы без нас достаточно. Нам даже зарплату платят, чтобы мы не стали для работодателей более выгодными, чем обычные люди. Отсюда же и «тугодумность» четверых андроидов, которые работают среди людей – программное ограничение, очень важное для Кириллов, которые иначе ощущали бы себя неполноценными. И для Сан Палычей, которым было бы выгоднее взять на работу двоих андроидов, чем десяток Кириллов.

Всё-таки Алиса – умная женщина. Ни о чём не забыла. Все условия создала. Или это не она, а один из безымянных винтиков, которые прорабатывали и готовили эксперимент? За её спиной должна быть та ещё махина…

Я кладу рекламные листовки обратно на стол аккуратной стопкой, но она тут же разъезжается.

– Не могу найти другого объяснения. Только это: людям нравится навязывать другим своё представление о хорошем и плохом. При этом люди не хотят принимать решения касательно того, что важно для них самих. Они ждут, что кто-то с рекламного плаката объяснит, чего они хотят, как будет лучше для них, их мужей, хозяек и собак.

Кирилл щурится в экран и крутит кистью, как бы говоря: «И так, и не так».

– Человек не скажет этого прямо, – добавляю я. – Быть может, даже станет возражать. Но откуда ещё берётся такая безапелляционность и почему она работает? Только потому, что люди хотят принимать решения за других и не хотят ответственности за то, что происходит в их собственной жизни.

Кирилл хмурится. Он хочет возразить, но не хочет отвлекаться от того, что происходит на экране. А может быть, использует экран как удобный щит.

И ещё я думаю, что Сан Палыч неправ и вначале было вовсе не слово. Вначале было осознание, намерение, идея, а слова понадобились позднее – когда человек пожелал донести свои намерения до окружающих, когда потребовалось навязать им свои идеи.

Красиво подобранные слова, сказанные в нужное время, – самый удобный путь к цели.

Профессионально упакованное чужое мнение. Облечённое именно в те фразы, которые вызовут понимание у «целевой аудитории». Наверняка есть другие рекламные журналы и плакаты, с другими фразами и формулировками – для других людей.

Грамотно структурированная чужая потребность, готовая аккуратно улечься в нужные головы.

Получается, мы, рекламщики, тоже навязыватели идей, даже если продвигаем безобидные вещи – вроде того, какой помидорный соус выбрать на обед. Мы ведь тоже манипулируем сознанием и создаём потребности.

Но этого я уже не говорю вслух. Это Кирилл наверняка и без меня знает.

– Алиса, я наблюдал за коллегами всю эту неделю, но с твоим мнением не могу согласиться. Я не вижу, чтобы людьми двигала любовь. Ни она сама, ни её проявления – привязанность, сострадание, доброта. Если мои коллеги хоть в какой-то степени являются типичными представителями общества, то любовь для людей – либо ничем не подкреплённая декларация, либо приятный бонус. Знаешь, вроде «Купи американо – получи безе бесплатно! С восьми до десяти утра в сети „Кофе Хаус“»…

Она молчит, только морщится. Быть может, даже не слышит меня – взгляд у неё отсутствующий. Я знаю, что на днях андроид-полицейский отказался продолжать эксперимент. Информации о причинах нет. Точнее, есть, но я понимаю, что это приглаженная, подсушенная, облагороженная информация, в которой нет ни слова правды.

Не подлежит сомнению лишь то, что решение исходило от самого андроида. Скорее всего, он пришёл к выводу, что результат недостижим, что на этом месте он не сможет «стать полноценным членом человеческого общества». Но почему?

Жаль, что мы не знакомы друг с другом и я не могу выяснить, что заставило его прервать эксперимент.

Я понемногу учусь, вызывая беззлобные насмешки Кирилла. Если бы я был человеком – наверное, считал бы нужным огрызаться в ответ. Спрашивать, сколько времени у него самого ушло на обучение.

Но я не человек. Я просто учусь. Делаю небольшие успехи и большие ошибки.

Языковая контаминация и каламбур – вот что мне действительно сложно освоить. Я понимаю, как это работает, я могу использовать эти приёмы, но мне пока не случалось придумать ничего такого, что развеселило бы людей. Когда я озвучиваю свои придумки – на меня смотрят как на сломанного.

Наверное, дело не в лингвистических приёмах, а в непостижимости того, что у людей называется «чувством юмора». Я не понимаю, почему «Пик эVOLVOлюции» – это удачно, а «Каждой паре – по твари» – нет.

Впрочем, я вижу: практически всё, что делают люди, не поддаётся однозначной оценке, не может быть выражено в числах. Странно, что при этом люди очень любят оценки и числа.

Почему тогда они не идут работать на заводы по сборке смартфонов? Корпус синий, корпус красный. Сразу видно, кто и сколько наработал…

Я пишу тексты, очень удачные с точки зрения закона Ципфа и ритмической монотонности, но это не имеет никакого значения, если Сан Палыч говорит «Не цепляет».

Я не понимаю, что такое «не цепляет» и что сделать, чтобы «цепляло».

– Понимаешь, – снисходительно тянет Кирилл, – твои тексты и слоганы как каша. Может, её очень правильно сварили и она страшно полезная, просто каша – это скучно. А слоган не должен быть скучным.

Я думаю, что сейчас уместно сделать заинтересованное выражение лица, поощряющее собеседника развить свою мысль. Потому что я её не понимаю. Я не ем кашу. Мне не бывает скучно.

А Кирилл явно знает, о чём говорит. Конечно, он «лентяй», то есть не очень продуктивен, но ведь и «гений» тоже. Его работы нравятся Сан Палычу. У него почти не бывает провальных кампаний.

То ли я неправильно выбрал выражение лица, то ли Кирилл по какой-то причине передумал объяснять мне мои ошибки, но он делает вид, будто теряет интерес к разговору.

– Ну как ты, освоился окончательно? – Алиса смотрит на меня с тревогой, причины которой я прекрасно понимаю.

Андроид, который работал в медицинском центре, отказался продолжать эксперимент ровно через неделю после андроида-полицейского. Таким образом, Алиса лишается половины своих подопечных. Я бы сказал «подопытных», но она относится к нам с искренней теплотой.

– Делаю успехи, – я решаю, что ободряющая улыбка будет уместна, – уже пишу небольшие статьи для журналов и тексты для флаеров. Сан Палыч принёс книги по истории рекламы, я их читаю…

– Надеюсь, не по ночам? – ещё встревоженней перебивает Алиса. Вот и толку от ободряющей улыбки андроида. – По ночам ты должен имитировать сон… отключение. Очень важно копировать действия людей, жить в их суточном ритме. Тем самым ты сумеешь максимально уподобиться сотрудникам, не получая никакого перевеса в…

На щеках Алисы появляются пятна, и я решаю, что уже пришла моя очередь перебить её. Алиса неразумно взвинчивает себя, чрезмерно и без всякой причины. Так недолго и сердечный приступ получить.

– Я помню, – слегка повышаю голос. – По ночам имитирую отключение, сижу на стуле за своим столом, потухший и недвижимый. Даже почти не думаю. Читаю только в свободное время. Два часа после работы. Это ведь не превышает возможностей человека?

– Не превышает, – она усмехается, – хотя не думаю, что твои коллеги в свободное время читают специальную литературу, но это их беда, а не твоя вина. Эти книги – они хоть интересные?

Я уже хорошо понимаю, что хочет услышать человек, задающий такой вопрос. Мне-то самому, разумеется, не интересно – я не человек. Для меня любая информация имеет равную ценность и пользу. И не забывается. Всё-таки есть у меня преимущество перед коллегами, есть…

– Книги интересные, – успокаивающе говорю я, и Алиса неуверенно улыбается. – Познавательные. Вот, к примеру, ты знаешь, почему люди пьют апельсиновый сок? Просто когда-то калифорнийские фермеры захотели продавать ещё больше апельсинов. Они наняли типа вроде нас, и тот объяснил покупателям, что апельсиновый фреш по утрам – залог здоровья. А Эсте Лаудер получила первый контракт, когда якобы случайно расколотила флакон своих духов в большом парфюмерном магазине.

Алиса смеётся. Я знаю эти заливистые интонации – люди так реагируют на удачные шутки. Непонятно: мои каламбуры и другие лингвистические эксперименты не веселят людей, а чистая правда – веселит.

Всё-таки сложно анализировать человеческое поведение.

– Вот это ты называешь рекламой книжного магазина? – Едва ли не впервые на моей памяти Кирилл покидает пост за своим столом и подходит к моему. – «Общительные люди спиваются на 54 % чаще затворников. Сиди дома, читай книги». «89 % подростков пробуют наркотики в компании сверстников. Будь в безопасности – окружи себя воображаемыми друзьями». Это что?

– А мне нравится, – Сан Палыч, посмеиваясь, сгребает листы со стола. – Над формой, конечно, нужно поработать, но… это хорошо! Это цепляет!

– Есть ещё идеи, – говорю я, – к примеру, почти шестьдесят процентов людей, читавших в детстве книги, имеют зарплату выше, чем их коллеги из той же области. Среди страдающих бессонницей – восемьдесят три процента нечитающих людей…

Когда Сан Палыч выходит, поручив мне проработать другие варианты рекламных плакатов, Кирилл почти кричит от возмущения:

– Когда ты успел всё это изучить, а? Ты что, вообще не спишь, жестянка?

Я не могу решить, какое выражение лица будет уместным в данном случае, поэтому просто смотрю на Кирилла. Долго. До тех пор, пока он не начинает смущённо бормотать:

– Ну да. Ну конечно, не спишь. Я сморозил, конечно… Но ты отключаешься ночью, отключаешься, да?

– Да.

Почему-то мой скупой ответ снова сердит его.

– Так когда ты успел перечитать все эти грёбаные исследования, а?

– В рабочее время.

Человек добавил бы «Пока ты шатался между «Бургер Кингом» и курилкой». Но я не человек. У меня нет потребности язвить коллегам или поучать их.

Кириллу хватает ума самостоятельно додумать и про курилку, и про «танчики», и про бесконечные перерывы на чай между «танчиками» и курилкой. Он может сделать вывод о собственной продуктивности и пересмотреть, как говорят люди, подход к тайм-менеджменту.

Но по выражению лица Кирилла я понимаю, что ему удобнее невзлюбить тех, кто действует более эффективно.

Если бы я был человеком – наверное, меня бы это расстроило.

Андроид, который работал барменом, тоже уходит. Возвращается на своё старое место работы – сортировщиком мусора.

Алиса ничего мне не объясняет, но я вижу её нервозность. Ко мне она теперь относится с повышенным вниманием и очень подробно выспрашивает обо всём, что происходит у меня на работе.

Рассказывать мне особенно нечего. Работаем. Коллеги смирились с моим существованием, больше не норовят уронить меня с лестницы или толкнуть, проходя мимо.

Теперь они меня просто не замечают. Я признан безопасным, но чуждым объектом. Чем-то вроде ходячей корзины для бумаг.

Не думаю, чтобы я или кто-нибудь вроде меня мог стать «полноценным членом человеческого общества». Даже внутри своей среды люди мгновенно делятся на своих, не совсем своих и чужих – у андроида нет шансов стать «своим». Может быть, только если посадить андроида и человека в одно помещение, где не будет других людей, тогда человек воспримет «жестянку» как более или менее близкое существо – как Кирилл воспринимает меня. Но ведь «социализация» подразумевает нечто иное, а общество едва ли захочет принять нас. В лучшем случае – смирится с нашим присутствием, в худшем – отторгнет, но смешаться с собой не позволит.

Можно ли наблюдения, сделанные в небольшом офисе, экстраполировать на общество в целом? А почему бы нет, если именно это и собирались сделать сами экспериментаторы?

Но я пока не делюсь с Алисой своими соображениями: понимаю, что ещё не всё понимаю. И просто отвечаю на её вопросы.

– Отличный, просто отличный заказ!

Это снова тот редкий случай, когда Кирилл покидает свой пост перед монитором, а взгляд у него горящий, а не отсутствующий.

– Гигантская рекламная кампания!

Он хлопает ладонью по пачке распечаток с техническим заданием, но что-то в его движениях и тоне кажется мне странным. Неуверенным. Будто он сомневается в моём ответе. Или в своём собственном.

Подхожу, начинаю читать.

– Разработка концепции! – продолжает из-за моего плеча Кирилл, и теперь уже я явно слышу, что его энтузиазм немного фальшивый. – Пачки статей для социалок, «вирусы», сотни твиттов, даже сценарии для роликов, м-м-м… Статьи в газеты, в журналы. А потом и листовки, и флажки, и плакаты. Может, даже билборды!..

– Пропагандистская. Вирусная. Концепция.

Человек бы не поверил своим глазам. Но я андроид, мои глаза меня никогда не подводят. И всё равно мне сложно осознать, что я прочитал именно это.

– Ты видел бюджет? – Кирилл повышает голос, уши у него краснеют.

– А ты видел, что твой заказчик хочет натравить одних людей на других? Как это называется – расчеловечивание? Это за рамками поведенческих норм и морали, и даже почти против писаных законов, правда же?

– Нахрен ты такой тупой?! – орёт Кирилл. – Они без листовок друг друга ненавидят! Давно ненавидят! Слышишь?

Я знаю, что Кирилл не мне орёт – это он свой собственный внутренний голос заглушает воплем. Я теперь более или менее разобрался в людях. Даже без цифр.

– Они никогда не дружили, – Кирилл пытается размашисто шагать по комнате, но комната слишком маленькая для его огромных эмоций, – всегда друг друга подначивали, называли по-всякому. Эта кампания… она не родит ничего нового, просто даст старому обрести форму. Да к тому же другая сторона наверняка сделает то же самое, тоже кого-нибудь наймёт… Понимаешь?

– Понимаю. Ненависть и её производные – человеческое всё. Как будешь сегментировать целевую аудиторию – по возрасту, полу, социальной принадлежности?

– Идиот.

Кирилл останавливается и смотрит на меня так, словно это я несу чушь. А я окончательно понимаю, почему другие три андроида решили прервать эксперимент.

День открытий у меня сегодня.

– Ты действительно отказываешься? – снова уточняет Алиса, и в её голосе я слышу отчаянное «И ты, Брут!». – Так и останешься недочеловеком?

– Отказываюсь. Останусь, – эхом соглашаюсь я.

Бредовая была затея. Не сравняться нам с людьми, венцами природы, технически не сравняться.

Свод поведенческих норм в голове не может научить нас той моральной гибкости, которая позволяет людям быть собой и продолжать развиваться… во что-нибудь. Ещё мы не способны подозревать, гнобить и ненавидеть то, что отличается от нас. А без этого человеком не стать и моральной гибкости в себе не воспитать.

– Как же так…

Алису я понимаю. И почему она расстроена, и как долго она не захочет придумывать ничего нового. Наверное, ещё много лет она проведёт, занимаясь какой-нибудь механической работой. Понемногу привыкнет к глумливым взглядам коллег, а потом этот провал забудется. Пройдёт ещё время – и всё наладится, пойдёт как заведено. Покатится.

Я понимаю, что ей хотелось совсем не этого!

Но того, чего ей хотелось, андроиды просто не сумеют. Я бы мог сказать, что и не хочу очеловечиваться, но я ведь «жестянка», у меня нет желаний.

Есть способность оценивать перспективы. Они нулевые.

Но я всё-таки делаю ещё одну попытку:

– Если бы главным для людей была любовь – нам бы простили неспособность её испытывать. С любовью простили бы. А неумение ненавидеть – не простят.

Она смотрит на меня несчастными серыми глазами. В её взгляде – обида, укор и, разумеется, злость.

Я могу узнавать эти чувства, любые чувства, но ничего не могу испытать сам. Ничего.

Поэтому мне не обидно и не больно. Мне никак. Снова собирать смартфоны на заводе ничуть не хуже, чем придумывать слоганы для компании, которая производит помидорные соусы.

Корпус синий, корпус красный.

Зато я понимаю разницу между соусом из помидоров и пропагандистскими листовками. Я думаю, её понимают все, кроме разностороннего, ко всему приспособленного человека, венца природы.

Даже, наверное, помидоры.

Николай Немытов Опека

Бах!

Даже Катька на экране ай-винджа вздрагивает, меняется в лице. Только что она сидела у трюмо в воздушном пеньюаре, закинув ногу на ногу и ничуть не смущаясь меня, а тут испуганно закрылась халатиком, сжалась в комок, глаза по пять копеек.

– Что это было?

Мне кажется или её татуажные губки побледнели?

Мнительная она. Ох, брошу я её…

– Сейчас, – встаю с кресла, движением пальца отправляю окно с Катькой на оконное стекло.

– Подожди минутку, – прошу Катьку, а сам выхожу на балкон как раз в тот момент, когда бабушка Софья старательно разравнивает гибкий планшет о колено. На столике мокрое пятно с лапками и крылышками.

– Бабуль…

– А шо такое, Юрык? – Она невинно пожимает плечами. – В доме мух нам не надо. Ани тусуются чорти де. Может, даже по помойкам, а потом юзают моё пирожноё. Ну, скажи мне, старухе: тебе нравится, шо грязная скотина юзает твоё пирожноё?

– Не бить же её планшетом, – спорить бесполезно, но замечание сделать надо, показать своё недовольство. – Я с человеком разговариваю. Очень важный разговор, и тут – БАХ!

– Ой!

– Я тоже говорю: ой!

– Ой, какой там важный человек! Юрык, я с тебя ору: Катька – важный человек? Да она тебе уже достала, как осенняя муха.

Хочу возмутиться ещё больше, возразить, разозлиться, в конце концов. Вот откуда баба Софья всё знает? Взламывает почту? Подключается к лику – личному каналу? Ну не взломала же она Клаву – наш домашний пеком?

Пока я собирался силами, баба Софья прикусила длинный мундштук трубки, пыхнула дымом, раскуривая её.

– Не заморачивайся так сильно, Юрык.

– Чёрт! Бабуля!..

– Га?

Невыносимо! Возвращаюсь в комнату, тупо смотрю на закрытое окно на оконном стекле, в котором минуту назад кокетничала Катька. Зелёным: «АБОНЕНТ ОТКЛЮЧИЛСЯ». Машинально поднимаю руку, чтобы вызвать её, но возникает надпись красным: «АБОНЕНТ НЕДОСТУПЕН».

Слышала? Слышала, конечно. Будет теперь дуться или делать вид, что дуется. Я должен был вступиться за неё, но не вступился… Я такой… Я сякой… Всякая ерунда. Хороший повод разбежаться на все коннекты. Даже почувствовал себя свободней, как-то на душе легче стало.

– Юрык! Юрасик!

Вот когда «Юрык» – ещё ладно. Но когда «Юрасик»… Этого не надо!

С суровым видом возвращаюсь на балкон, сажусь в кресло напротив и скрещиваю руки на груди.

Молчим. В небе урчат роторники – кто моет окна на высоте, кто курьером носится с бандеролями; проносятся автоптеры – люди спешат по своим делам; высоко в небе проплывает белая пухлая «тарелка» термоплана. На тополе щеглы радостно суетятся, ставят на крыло потомство. А я такой суровый-суровый и бабуле не улыбаюсь.

– Катьки-шматьки, – серые глаза внимательно изучают моё каменное – надеюсь – лицо. – Ты сегодня занимался, олух Царя Небесного? Одыный экзамен какому лузеру сдавать?

– Что вы слова коверкаете, бабуля? – пыхчу я. – Единый экзамен. Единый! – уже молчу про лузера.

– Я давно стара и пакоцана в красивых когда-то местах – мне можна, – она пыхнула дымком. – От мать придёт – я ей стукну.

– И отцу стукните…

– И отцу.

– Ага! И дяде Лёше!

– Ага. И с Лёшкой побазарю… А чё это ты меня корчишь, сопля? – Она не кричит, щурится сквозь дым. – Кто за тебя разруливает? Гарна чикса Катька?

– Да далась вам эта Катька!

– Цыц, шельмец! Ты меня базаром не бери – надорвёшьсси.

Она кряхтит, поправляя на коленях плед, что-то тихонько бурчит, то ли жалуясь на жизнь, то ли на меня.

А вот не подойду! А вот не помогу!

Вот опять: смотрит так, словно мои мысли услышала. Она, конечно, стара, моя любимая баба Софья, но персональный комп – пеком – надо проверить на предмет чужого вторжения.

– Клава! Клавочка! – кричит бабуля в комнату. – Завтрак можна накрывать!

– Ба, – я морщусь, – я вас умоляю, зачем так орать.

С ай-винджа сбрасываю утреннее меню на стеклянную столешницу. Бабуля косится – тату на моей руке в стиле дизельпанка: тонкий графеновый нанорисунок с включением одноатомного олова, индикаторные вкрапления в виде причудливого набора шестерён и щупалец – её одновременно восхищает и раздражает. Софье нравится, как она выражается – «девайс», но раздражает его «хипперский» вид.

Едва меню касается стола, место гибели мухи вспыхивает красной кляксой – сантревога. Я вздрагиваю от отвращения – брызги и с моего края стола.

– Видите, какая гадость! – возмущаюсь я. – А вы, небось, планшет рукой вытерли.

Бабуля морщится:

– Пока ты эту гадость не разукрасил, никто ничё не видел, – она тщательно вытирает руки о плед. – А вытираю я всё трапочкой.

– Фу-фу-фу, бабуля!

– И шо такое! Трапочка у меня почти неюзаная, – она извлекает из-под пледа смятый носовой платок, – стираная.

Такие гадости она стирает сама водой и мылом. Кусковым мылом! Вместо того чтобы на пять минут бросить платок в ионную стирку, она полчаса – полчаса! – возится в ванной, натирая «трапочку» куском мыла.

– Вот придёт мама, я ей стукну, – предупреждаю я и едва не прикусываю язык.

Теперь овальный экранчик ай-винджа вспыхивает красным.

– Штраф – пять баллов! – сообщает приятный женский голос. – Слово «стукну» употреблено в блатном контексте.

– Я машинально, – вряд ли оправдания помогут.

– Учтено состояние возбуждения: длительный спор. А также учтено влияние старшего индивида, часто использующего жаргонизмы. Всё вышесказанное не освобождает от ответственности. Штраф: пять баллов.

То есть могло быть и хуже.

– Следите за чистотой своего языка. Счастливого дня!

Баба Софья щурится на меня сквозь дым. Она в таких случаях говорит: лохонулся, лузер!

Сегодня пришла мама, и о моём утреннем промахе она уже знала. Иначе быть не могло.

Мама. Мамочка. Она прошла по комнатам, и список необходимых дел летел за ней следом от окна к окну. Даже голос Клавы звучал веселее. Мама сменила привычный деловой костюм на платье, превратившись едва ли не в юную деву с копной русых волос, собранных в причудливую причёску. И этот аромат – майский ландыш – вплёлся в запахи дома тонким оттенком.

– Привет, лузер!

Её пальцы взлохматили мои волосы – я отстранился. У нас такое «здравствуй». Удивительно было заметить в уголках её глаз новые морщинки.

– Хай, мам! – к бабуле. – Как мелкий хипстер? Вёл себя хорошо?

А программа «Чистая речь» ставит штрафные баллы мне! О, взрослая несправедливость!

– С утра на измене сидит, – ворчит бабуля. – Не знает, как сказать Катьке, шо она стрёмная.

– Это Катя-то некрасивая? – Мама приподняла бровь, глядя на моё пунцовое лицо.

Да, чёрт побери, я краснею, как обычный здоровый парень! Терпеть не могу девчоноподобных чахоточных мальчиков с бледной кожей. Они мне напоминают девочек-истеричек. Как же бабушка их называет? Амурчики? Лямур… Ага! Гламурчики! Типа розовых котят с цветными бантиками на шейках, сидящих в корзинке. Пожалейте нас, девочки. Сю-сю-сю. У нас есть писюльки, и мы вас полюбим. Тю-тю-тю!

Фу-фу-фу! Гаддость с двумя «д»!

Но моё здоровое эго страдает от румянца стыда.

– Нет, мам. Понимаешь… Тут дело…

– Та, Марусь, при чём тут красота-шмарсота! Я говорю, шо девка нашего лошка застремала, – пустилась в объяснение баба Софья. – Короче, надоела она ему.

– Не лезьте в мои дела! – это я ору. – Не лезьте в… – даже слова поперепутались.

Виданное ли дело! Как такое терпеть!

Ухожу в свою комнату, затеняюсь и даже отключаю ай-виндж. Минут пять уходит на обиду. Чего-то глаза режет. Плакать? Ну, уж нет! Обычно ай-виндж оценивает моё эмосостояние и повторяет отцовские слова: «Чего сопли размазал? Кончай нюни! Ты – мужик!» Потом на плечо словно ложится отцовская рука – горячая с жёсткими мозолями.

Или напоминает: «Состояние гнева: слабость в конечностях в дальнейшем приводит к артриту. Понижение активности в области груди…» И дальше нечто подобное. Короче, человек имеет право только на счастье, когда почти всё тело – согласно эмоспектру – активно, кровяные потоки в норме и прочее.

Нет, ну чего они все достали? Двое на одного… Эх, бабы! Языками только бы почесать попусту – тоже отцовские слова.

Татушка на предплечье слабо щекочет – кто-то просится в личку. Мама? Её шаги за дверью, но она не станет звонить, дождётся, когда выйду. Бабуля со своего планшетника? От неё извинений не дождёшься. Наверное, «Чистая речь» мне снова штрафные баллы прислала за повышенный тон. Интересно, если послать программу матом, какие санкции она применит? Матерщина давно вошла в раздел правонарушений, но что если составить матерное выражение по правилам?

Ладно. Кто там у нас…

– Привет.

Вот это уже не по-мужски. Мне надо было первым позвонить Катерине и извиниться. Теперь она звонит мне. Впрочем, «абонент» только что открылся после утреннего… недоразумения.

– Привет.

С ней произошла странная перемена, и я пребываю в смятении, пытаясь понять, что именно изменилось в моей подруге.

– Хорошо выглядишь, – произношу машинально, пока собираюсь с мыслями.

– Правда? – Она смущается. – А ты чего в темноте сидишь?

– Да так. Размышляю о сути бытия, – изображаю из себя мыслителя. На какое колено он локоть ставил? Катя улыбается. – Мама пришла на занятия. Готовлюсь.

В принципе, не соврал. Сейчас мне точно предстоят занятия по космологии.

– Извини. Я не хотела мешать. Просто утром…

– Послушай меня, Катерина, – когда я так произношу её имя, Катька слушает с вниманием – испытанный приём. – Нам многое надо обсудить и кое в чём разобраться, – беру инициативу в свои руки, – поэтому предлагаю сегодня поужинать в «Астории».

Глаза подруги смотрят на меня в упор: каряя с золотинкой радужка, чистый с голубизной белок и глубокие зрачки. У неё чуть раскосый разрез глаз, густые изогнутые ресницы бросают тени на веки.

Она отвела взгляд, задумалась. Неужели Катька готовилась к этому звонку? Подобрала слова и прочее, но моё предложение сбило её с толку. Что-то я совсем перестал понимать окружающих.

– Хорошо. В семь.

Отключилась без привычного кокетливого «пока» пальчиками правой руки. Кажется, жизнь меняет вектор? Как умно выразился: жизнь меняет вектор. Хотя немного канцелярщина.

Выхожу из комнаты. Мама уже приготовила учебные доски – оконные стёкла в зале превращены в планшеты с диаграммами, схемами и справочным материалом.

– Как Катя?

Вот откуда знает? Бабы! Я мужик и держу себя в руках.

– Нормально, – подключаюсь через ай-виндж к семинарской программе. – Привет передавала, – и громко добавляю: – Сегодня в семь у нас свидание! Так что давай работать.

В дверном проёме балкона вижу густое облако табачного дыма – бабуля фыркнула, услышав моё восклицание.

Мужчина должен сам водить машину. Начал я со старого «мерса» отца в десять лет, когда смог достать до педалей. Да-да! Здесь не было автопилота. Я читал, что когда-то не на всех автомобилях стояли автоматические коробки передач, которые давно ушли в прошлое. Вот было время, ёлы-палы!

Катерина улыбнулась, слушая мой рассказ, и с уважением во взгляде наблюдала, как я справляюсь со штурвалом автоптера. Когда увидел её, выходящую из подъезда дома, едва не остолбенел. Цветок – первое сравнение, пришедшее на ум. Открытая длинная шейка, прелестная головка, увенчанная высокой причёской. Нет. Скорее, розовый бутон, готовый вот-вот раскрыться. Едва справился с румянцем, придержал за пальчики, пока подруга садилась в салон.

Гм! Лучшее, что я мог сделать, – рассыпаться в комплиментах и болтать всю дорогу, чтобы волнение окончательно не сковало. Тут как в боксе: пропустил первый удар и поплыл. Куда только делось её кокетство, жеманство? Почти другая девушка – сразу не разберёшься…

Мы сели посреди зала – от кого таиться? – откуда прекрасно просматривалась сцена.

– Сегодня выступает Долинина, – между делом заметил я, пока официант наполнял наши бокалы белым мускатом Красного камня.

– Ты серьёзно? – недоверчивый слегка растерянный взгляд. – У неё же всероссийское турне.

– Я её попросил.

Мне нравится Катин смех.

– Шутник!

– Ты не веришь? – Какая интрига!

Катерина выровняла спинку, удивлению нет предела.

– Даже не знаю… Но как?

С деловым видом чокаюсь своим бокалом о её бокал.

– Секрет. Нет-нет, не думай, что ты о нём не узнаешь. Просто… Оставим на потом.

А вот Катькин секрет я разгадал. Когда-то, при первой встрече, я ей понравился сразу. Чего тут скрывать! Она мне тоже. И, скорее всего, моя подруга обратилась к программе «Знакомство» – элементарная неуверенность в собственных силах. Программа оценила наши психомодели и выдала линии соприкосновения психотипов. Проще говоря, такому мускулистому самцу, как я, нужна Катька-кокетка с обольстительными формами. И начались короткие шортики, глубокие декольте, татуаж и прочее. В чём ошиблась программа? Просто верить ей надо так же, как астрологическому прогнозу: ну, Луна в Деве, ну, Марс в Водолее – может, они в гости зашли.

Закрытое светлое платье Катерине больше к лицу. Теперь я вижу её настоящую. Эти нежные хрупкие руки с тонкими пальчиками, нежные плечи…

– Что с тобой?

Что-что… Увлёкся и покраснел.

Катя отвернулась – мой румянец, похоже, рассмешил девушку.

– Прости.

– Да ладно. Ты прости. Я… Ты выглядишь… Ну, потрясающе.

– Спасибо, – она тут же изменила тему разговора. – Можно тебя спросить о личном?

Так-так-так. Я не готов, но поздно идти на попятную. Катя мне очень нравится, и я не собираюсь…

– Как мама?

Мама? Ах, мама. Действительно очень личный вопрос и говорить о нём можно лишь с другом или…

Она оценивает замешательство по-своему:

– Извини. Я не имела…

– Тих-тих-тих, – я беру её за пальцы, пытаясь остановить лишние слова. – Всё нормально. Всё в порядке. Мне о ней… Да и об отце всё равно хочется поговорить. И лучше этим человеком будешь ты.

Она не отдёрнула руку – они так тонки, эти нежные пальчики…

– Сегодня заметил на мамином лице новые морщинки. Представляешь? Она немножко состарилась. Интересно увидеть отца и дядю Лёшу.

– Они втроём занимаются с тобой?

– Да. Каждый в свой день.

Поджав губки, она убрала руку и огладила плечи, словно почувствовала дуновение ветерка и на мгновение озябла.

– Я бы так не смогла. Наверно, разревелась бы.

– Мне нельзя. Прямой потомок, наследник родительских талантов.

Пока был мал – скрывали, а потом папа с мамой сами всё рассказали об авиакатастрофе. Плакать я себе запретил – хотя очень хотелось. Потом однажды услышал, как бабушка шепнула маме: «Маруся, он быстро взрослеет». И помню грусть в глазах моих любимых женщин.

– Добрый вечер, дорогие друзья! – На сцене возник конферансье, и его восклицание вывело меня из задумчивости.

– Вот, пожалуйте, – постарался улыбнуться возлюбленной.

А чего ходить вокруг да около: девушка, подруга. Скажи ещё – товарищ! Катерина – моя возлюбленная. Надеюсь, взаимно.

– Сегодня у нас в гостях неподражаемая…

– Неужели Долинина? Точно – Долинина! Я не верила…

– Пустяки. Главное – сдержал слово.

– Просим! Просим! – Конферансье принялся аплодировать, и зал ресторана вторил ему.

Моложавая статная женщина в сверкающем сиреневом платье вышла на сцену, поклонилась аплодирующим и послала мне воздушный поцелуй.

– Браво! – стараюсь не краснеть, не краснеть…

– Вы знакомы? – Восторгу любимой нет предела.

Интрига! О, интрига!

Тишина воцарилась мгновенно. Зал заполнился музыкой, и прекрасный голос запел:

Всегда быть рядом не могут люди.

Всегда быть вместе не могут люди…

Я украдкой взглянул на экранчик ай-винджа: 22:00; «Пульс ровный. Стадия быстрого сна». Хорошо. Очень хорошо. Эмоспектр постепенно из «печали» переходит в «счастье» и даже немного больше – «любовь». Синий цвет конечностей постепенно переходит в красный – оранжевый – жёлтый, заливающий грудь и голову.

Во сне с нами порой случается удивительное. Кто-то странствует по далёким землям, кто-то летает, кто-то поёт. В реальной жизни необязательно обладать голосом и слухом, быть успешным и красивым. Во сне ты тот, кем хочешь быть. Здесь больше имеет значение твоя фантазия, стремление. Пусть даже ты прикован к постели… Да мало ли что случается с людьми в жизни, и ай-виндж с программой «Снопевец» поможет сбыться их мечтам. Зависимости от программы никакой: человек устаёт и желает отдохнуть даже от сна. В реале. Хотя иногда случаются трудоголики.

К примеру, моя бабушка Софья. Мне приходится следить за её состоянием во сне, опекать. А иначе она может петь сутки напролёт, пылая от счастья. Софья Долинина. Ну, в девичестве.

Мерси Шелли Фляжка

В этот понедельник Вова Шкалик проснулся очень поздно. Голова трещала, во рту стояла африканская сушь. И подташнивало. А всё оттого, что вчера Вове улыбнулась удача. Да так широко улыбнулась, что чуть не сломала челюсть. Вовину.

С утра он обошёл мусорные контейнеры в соседних дворах, но ничего стоящего не нашлось. Ясен пень, по воскресеньям утром люди спят. А выкидывают всё в субботу. Бывают, конечно, случаи… В прошлое воскресенье вынесли большую связку книг. Не из современных, которые в мягких обложках с девицами, а вполне солидную классику, с крепкими корешками. Их Вова в тот же вечер сбагрил старикану, торгующему макулатурой у метро. Одну только книжку старикан забраковал, «Мифы Древней Греции»: слишком рваная и заляпана чем-то зелёным. Зато дал Вове аж семьдесят рублей за остальные.

Но то было в прошлое воскресенье. Такое не повторяется. Вова устроился на скамейке в замызганном скверике у гаражей и собирался немного вздремнуть – стоял ещё апрель, но день выдался тёплый. Тут-то удача и растворила пасть.

Один из соседей вышел повозиться с машиной. Раньше Вова с радостью присоединился бы. Он тянулся к гаражам по старой памяти, как бывший работник автопрома. Помогал иногда соседям с ремонтом. Раньше. Пока не потерял работу, не стал запойным и не начал выпрашивать «десяточку до получки». Тогда соседи начали сторониться Вовы, а то и вовсе гоняли его матом от гаражей.

Но и скверик давал хороший обзор. Сосед выкатил машину, открыл капот. Запиликала мобила. Сосед поднёс трубку к уху, выругался и направился к дому. Скрылся в подъезде. Гараж остался открытым. Вова подошёл, стараясь не перейти на бег. Руки тряслись, глаза разбегались от неожиданного подарка судьбы. Вова растерялся – что брать? Сдуру схватил первое, что ближе: у переднего колеса соседской «Волги» стоял аккумулятор. О том, сколько весят такие аккумуляторы, Вова не подумал. А бросать было поздно.

Ему пришлось таскаться с этой тяжеленной железякой ещё два часа. Дотащил до знакомой мастерской, где у него покупали иногда палёные запчасти, и тут понял, что опять память подвела. Воскресенье, закрыто. Твою мать!

А на обратном пути Вову приняли менты. От скуки. Воскресенье, опять же. Он ещё побежал сдуру. Двинули под рёбра пару раз, сидел до вечера в клетке. Слава богу, в отделение знакомый капитан зашёл. Местный, Вова ему «газик» чинил в прошлом году. Отпустили. Но аккумулятор конфисковали, суки. С горя Вова прикончил свою последнюю заначку – флакон одеколона, припрятанный в дальнем углу серванта ещё со дня рожденья. Заначка добила его отвратительным мыльным вкусом. А запах-то нормальный был… От такого несоответствия Вова расстроился ещё больше. Даже одеколоны делать разучились. Вот был в своё время «Тройной»… А с этого современного польского ничего, кроме тошноты.

Когда он проснулся, вчерашние невзгоды пронеслись в голове вместе с болью, которой начинался теперь почти каждый день. Но в этот понедельник ломало совсем уж зверски. Вова вытащил флягу и открутил колпачок. Он знал, что там пусто. Но всё-таки запрокинул голову и потряс фляжку над языком. Ничего.

– Привет, Шкалик, – сказала фляжка голосом продавщицы из ларька. – Сколько у тебя осталось?

– Двадцать. – Вова потянулся к джинсам, валявшимся на полу, и вынул две смятые бумажки. Следом выпала какая-то мелкая монетка и тут же укатилась под диван.

– Запустить поиск собутов?

– Чё ты спрашиваешь, дура! Сама знаешь, что запустить. Куда я с двумя червонцами пойду? Рюмочную закрыли уже месяц как!

Фляжка мигнула синим индикатором.

– Новочерёмушкинская, 3А. Второй подъезд. У него тридцать.

– А ближе нет? – поморщился Вова.

– Нет. Поздно встал. Час назад были двое на Шверника. Уже нашли себе третьего. Ты мог два поинта заработать.

– Да нахера мне твои поинты… – Вова оделся, запихал фляжку в карман куртки и вышел.

Фляга не соврала. Дворы хрущёвок по дороге к Новочерёмушкинской были пусты. В хорошую погоду те, кого он искал, выползали на улицу, их сонные сгорбленные фигуры можно было легко отличить от спешащих на работу прохожих. Но вчерашнее солнце куда-то подевалось, денёк выдался промозглый, словно опять возвращалась зима.

Вова знал район и срезал дворы напрямую, перешагивая через кривые оградки вдоль тротуаров, обходя уродливые железные горки и лестницы детских площадок, загаженные собаками песочницы, разломанные скамейки… Вова люто ненавидел всё это, особенно скамейки и оградки. Каждую весну муниципальные гастарбайтеры-узбеки заново красили все дворовые постройки в попугайские цвета, и за последние годы Вова уже несколько раз садился на краску, которая потом не отстирывалась. На ту же засаду попадались многие люди – и детвора на лесенках, и мамаши на лавочках, ведь придурки с краской никогда не ставили никаких знаков и ограждений, а их дешёвая краска не просыхала неделями. Зачем вообще это надо? Почему не покрасить один раз и навсегда, козлы? Почему не покрасить ночью, такой краской, чтобы к утру уже высохло? Двадцать первый век, бля.

В нужном дворе фляга пискнула и зажгла зелёный индикатор. Вова огляделся. Здоровенный мужик с красной рожей, в мешковатом лыжном костюме, сидел около подъезда, скорчившись на трубе очередного детско-спортивного сооружения из отходов металлургии. «Ещё бы на горку залез, лыжник хренов», – подумал Вова.

– У тебя двадцать? – просипел мужик.

– Ага, – кивнул Вова. – Вместе будет полтинник. Можем взять маленькую.

– Погоди, тут третий намечается. – Красномордый помахал флягой. – Моя говорит, у него целая сотня есть. Метро «Нахимовский».

– Так зачем ему собуты? – удивился Вова. – За сотню сам может взять нормально.

– А тебе не всё равно? Может, за компанию. Я и сам в одиночку не люблю бухать. А может, он поинтов хочет набрать. И нам тоже перепадёт. Пошли.

– Далековато…

– Подскочим на маршрутке. Не ссы, я угощаю.

Но в маршрутке красномордый и не думал платить. Когда машина остановилась у метро, он пихнул Вову в бок – мол, валим. Народ спереди начал выходить.

– Ээ, кыто нэ заплатыл? – крикнул шофёр.

– Езжай в свою Черногорию, там заплатят! – огрызнулся красномордый, выталкивая Вову из маршрутки и выскакивая следом.

Их фляжки запищали одновременно, когда они подошли к подземному переходу. Около урны крутился сутулый волосатик в армейском камуфляже.

– Ты, что ли, третьим будешь? – спросил красномордый.

– Я, я! – Волосатик радостно махнул головой, откидывая патлы с лица. Лицо было опухшим и каким-то бабским. Пустые голубые глаза словно просвечивали насквозь.

– Ну пошли, что ли.

– Только это, мужики… – Волосатик замялся. – У меня нет ни копейки. Я так просто сказал. Думал, если у вас пятьдесят, так мы… то есть вы… я знаю тут ларёк один, у них за пятьдесят дают сразу пол-литра.

– Ах ты, гнида… – громко прошептал спутник Вовы. – У меня тринадцать поинтов уже… Я должен был за «сбор тройки» ещё четыре получить и на второй уровень выйти! Да я тебе сейчас!..

Вова непроизвольно втянул голову в плечи, когда увидел, как обиженный «лыжник» замахивается пудовым кулаком. Но удар не достиг цели – похоже, волосатик в военной форме привык к таким историям и был наготове. Он ловко юркнул под рукой противника и бросился в подземный переход. Мужик с красной мордой рванул за ним. Вова плюнул и побрёл домой. Голова трещала.

Он прошёл только две остановки по Нахимовскому, до заправки. Там в нос шибануло бензиновой вонью, и Вова понял, что сейчас уже точно блеванёт. Едва успел сбежать с проспекта в овраг.

В овраге полегчало. Здесь было тихо и безлюдно, даже машин не слышно. Речка мирно несла свои сточные воды среди кривых деревьев и мусора. Пустые бутылки, пакеты, автомобильные покрышки, останки мебели, катушки от кабеля – чего тут только не было. Но всё равно здесь лучше, чем в асфальтовом городе наверху.

Вова отдышался, прислонившись к дереву, вытер рот рукавом и потихоньку зашагал вдоль речки. По оврагу можно дойти до Ремизова, а там по Ульянова к своей «Академической». Может, у метро получится выпросить пятак-другой «на проезд».

Минуты через три он вышел на поляну с двумя высокими ивами, торчащими над глинистым берегом эдакой огромной вилкой. С одного дерева свисала верёвка, на ней что-то болталось. Вова вздрогнул. Нет, ничего особенного – просто деревяшка привязана.

«Тарзанка». На такой штуке он тоже когда-то прыгал через речку. В детстве, в деревне.

Хотя, постой, что значит «в деревне»? Это ведь где-то здесь… Ну да, после войны тут ещё не было города, а была деревня Котловка, где они жили с матерью и сестрой. А потом все переехали в хрущёвки, как раз вверх по Ульянова. Но на речку продолжали бегать. Только речка вроде другая была, поближе… Ан нет, та же самая! Просто её упрятали в подземный коллектор, снаружи остался только этот дальний кусок в овраге, по другую сторону Севастопольского. Надо же, вот ведь куда забрёл…

Вова даже приостановился, разглядывая верёвку-качель, которая вытягивала из памяти картинки прошлого, словно старый чемодан с фотографиями из-под дивана. Картинки шли не по хронологии, а в своём собственном порядке, зацепляя истории разных времён. Вот и слово «тарзанка» – конечно, в детстве они так не говорили. Это позже он услышал, лет пять назад, когда выгуливал племянников. Дети сестры были уже совсем городскими – капризные, вялые, на уме одни киндер-сюрпризы да телевизор. Но главное, что поразило Вову: они совершенно не умели общаться со сверстниками, даже в собственном дворе не знали соседских ребят.

Оно и понятно, город. Никуда не отпускают одних, школа-дом-школа… Если играть, то только в этих голых собачьих дворах под присмотром либо в специальных загонах игровых центров в больших супермаркетах. Там племяши и видели «тарзанку». И требовали, чтоб Вова отвёз их к ней. А он вместо этого привёл их на речку, перекинул брезентовую стропу через высокий сук дерева… Пацаны были в восторге. Им даже в голову не приходило, что такое можно сделать самим. И прямо над водой летать, и никто не ругает, не орёт с балкона «Отойди от грязи!!!». А сколько ещё всего они не знают, что было у нас в детстве, с грустью подумал в тот день Вова. Никогда ведь не было скучно. Футбол, лапта, «казаки-разбойники», игра «в банки», «в пробки»… И ездить не надо было никуда, и покупать. То есть покупать и нечего было. Таких игрушек, как сейчас, отродясь не видели. Зато все были как-то связаны, знали друг друга на два района вокруг. Откуда брались все эти дворовые игры, вся эта ценность простого фантика в кармане, верёвки на дереве, меловой стрелки на асфальте? Почему всё это пропало, стало ненужным мусором в овраге? Вова вздохнул и двинулся дальше.

За очередным поворотом тропинки он приметил дымок костра. И пошёл медленнее.

Компания, четыре парня и девица. Одеты прилично, смеются. Явно не бомжи и не алконавты. Хотя бутылку «Столичной» в руках девицы Вова разглядел издалека. Но ещё сильнее подействовал запах шашлыков. Вова вспомнил, что второй день не ел. Снова подступила тошнота.

Да только они ведь сразу пошлют подальше, когда увидят такую опухшую рожу… Вова тихо ступал по тропинке, не решаясь свернуть в сторону костра. Один из парней заметил его и махнул рукой. Вова помахал в ответ и решил, что можно подойти.

– День рождения отмечаете? – спросил он, стараясь улыбаться натурально.

– Какое там рожденье! Сократили нас всех! – воскликнул парень, который махал. – Последний день гуляем.

– И я тоже… уволили…

– Ого, так мы товарищи по несчастью! За это надо выпить! Да вы не стесняйтесь, подходите. Лена, налей товарищу! Шашлычок вот берите на закусь.

Девица встала, озираясь в поисках посуды.

– Мне можно сюда. – Вова протянул флягу.

Девица плеснула так щедро, что замочила ему рукав.

– Сто пятьдесят семь граммов! – бодро сказала фляга. – Но сеть собутов не использовалась. Ни одного поинта не получаешь, Шкалик.

Девица с бутылкой ойкнула и отпрянула. Парни захохотали.

– А, это… эксперимент такой… – Вова помахал флягой. – Бесплатно раздают, вроде социальной помощи…

Он рассказал, как фляга помогает находить собутов. И как начисляются поинты, если удалось найти больше двух человек. Ну и там уровни разные, вроде как должны ещё какие-то бонусы давать, если дорастёшь.

– Блин, да это же настоящая социальная сетка! – воскликнул один из тех парней, что пока молчали. – Мы как раз этим занимались, только в Интернете! А с таким девайсом можно вообще круто замутить! И совместные покупки оптом, и поиск попутчиков для туризма, и…

– Не трави, Димон, – мрачно перебил его другой, постарше. – Перед инвесторами надо было эти песни петь. А сейчас поздно уже. Кризис подкрался, закрыли лавочку. Ты лучше спроси у товарища, где такие фляжки раздают. Может, нам завтра тоже на опохмел не хватит.

Вторники Вова любил. Это была такая маленькая персональная религия, не требовавшая улыбок сторонней удачи. По вторникам Вова не ждал чудес, но был свято уверен, что плохих событий в эти дни случается меньше. Так что по вторникам он вроде как отдыхал либо делал что-нибудь простое и ненавязчивое.

В этот вторник он снова пошёл в автомастерскую, куда не попал в воскресенье со злосчастным аккумулятором. Тамошний халтурщик Витёк был должен Вове двести рэ за разные запчасти, которые Вова ему притаскивал. Витёк не отдавал долг с февраля, прекрасно зная, что Вове всё равно некуда девать краденое.

Понимал и Вова. Но воскресное происшествие с аккумулятором навело его на новый подход. Он рассказал Витьку, что в выходные добыл для него хороший товар, но мастерская была закрыта, так что пришлось продать другим людям. Которые, кстати, расплачиваются сразу. Извини, мол, теперь буду с ними работать.

Он не особо надеялся на эту байку, но, кажется, магия вторника сработала. Витёк понял намёк и сразу отдал Вове стольник. А оставшуюся часть долга предложил натурой, наполнив Вовину флягу какой-то новомодной спиртовой протиркой. Пахла протирка паршивенько. Но в ответ на Вовины претензии Витёк закатил ему целую лекцию – мол, современная химия для автомобилей гораздо чище того, что хлебают люди в наши дни.

По дороге домой Вова купил батон, чай и банку кабачковой икры. И весь вечер провёл на диване, читая забракованные уличным букинистом «Мифы Древней Греции». Нормальный такой вторник.

– Доброе утро, Владимир.

– Чего? – Вова протёр глаза и уставился на флягу.

– Поздравляю. У вас тридцать четыре поинта.

– Откуда?

– За привлечение пятерых новых участников в сеть собутов. Вы, Владимир, теперь на втором уровне. Вам причитается вознаграждение.

– И где оно?

Фляга назвала адрес. Это было рядом, на Ленинском. Пятнадцать минут ходу. Невзрачное кафе с табличкой «Закрыто на дегустацию». Вова помялся у двери, не зная, что делать. Но тут фляга пискнула, и дверь открылась.

– Проходите, пожалуйста, – приветствовала Вову толстая тётка в синем фартуке.

Вова прошёл. В кафе было человек десять. Половина за столиками, другая половина толпится у бара. Явных опойков не заметно, но все какие-то мятые. Вова встал в хвост очереди. Очередь шла быстро.

– Ну-с, что будем пить? – улыбнулся белобрысый бармен, когда дошло до Вовы. В вопросе чувствовалась какая-то издёвка.

– Самое лучшее будем пить, – сказал Вова, стараясь повторить шутливую интонацию.

– Значит, «Косорылов Самогон»!

Бармен нагнулся под стойку. Вова встал на цыпочки и заглянул туда же. Кроме ящика «Косорылова», никаких других бутылок там не было. И судя по цвету жидкости в пластиковых стаканчиках окружающих, все пили одно и то же. Вова взял с бара свой стаканчик, отхлебнул. Не одеколон, и на том спасибо.

Смысл ухмылки бармена он понял позже. Дома фляга объяснила ему, что такую халявную выпивку можно получать хоть каждый день, но её надо отрабатывать. Как? Надо рассказывать о «Косорылове». Не менее чем трём людям в день.

Сначала Вова послал флягу подальше. Но задумался. Работа-то непыльная. Всяко лучше, чем по мусорным контейнерам шарить… Он выглянул в окно. Сосед, у которого Вова стащил аккумулятор, снова возился у гаража со своей «Волгой». Вова решил попробовать.

Из-под раковины на кухне он извлёк ящик с инструментами. Ну, это громко сказано: почти все свои инструменты Вова давно пропил. В ящике оставались только молоток и маленькая крестовая отвёртка со сбитым жалом. Вова взял отвёртку и пошёл на улицу.

– Привет, Петрович! Не ты отвёртку потерял? Валялась тут рядом.

Сосед мрачно глянул на Вову. Но хитрость с отвёрткой помогла: сразу не послал.

– Нет, не моя. А ты не видел тут в воскресенье… Кто-нибудь по гаражам лазил?

– Пацаны вроде крутились, с первого подъезда. А чего?

– Да аккумулятор у меня спёрли, скоты.

– Такая молодёжь теперь, Петрович. Ты отвёртку-то бери всё равно, мне ни к чему.

Сосед взял у Вовы инструмент, всё ещё недоверчиво заглядывая ему в лицо:

– Завязал, что ли?

– Ну, как-то так… Работёнку нашёл вроде. Вчера как раз отмечали. Кстати, классную вещь пили, советую попробовать…

Работа и вправду оказалась непыльной. За остаток дня Вова легко нашёл ещё двух собеседников, которым можно было порекомендовать новую выпивку. Фляжка назначала поинты за каждый разговор.

Вечером, лёжа на диване с «Мифами Древней Греции», он даже почувствовал какое-то сходство с Прометеем. Он вырвал из книги картинку, где орёл выклёвывает прикованному Прометею печень, и повесил на гвоздь в стене.

Сорвался Вова через две недели. Оказалось, что бухло, предназначенное для рекламы, каждую неделю разное. Первые две марки Вова вполне переваривал. И даже, наверное, успел привыкнуть к халявной выпивке неплохого качества. Иногда он уносил бухло с собой во фляге и тем убивал сразу двух зайцев. Во-первых, реклама получалась более естественной, когда он угощал собеседников. Во-вторых, он разводил их на закуску – и не голодал.

Но на третью неделю стали наливать полнейшее говнище из вычурных бутылок с яркой наклейкой. Можно было и не пробовать, Вова давно знал этот закон: если этикетка на бутылке раскрашена в такие же попугайские цвета, как металлолом на детских площадках, – значит, в бутылке отстой. Однако Вова честно отработал воскресенье и понедельник, впаривая это жуткое пойло соседям, знакомым и просто случайным встречным.

И тут настал вторник, любимый Вовин день и персональный выходной. Нарушать уважение ко вторнику было никак нельзя. С утра Вова сходил на дегустацию, убедился, что разливают тот же отстой, – и ушёл в глухую оборону. Он весь день игнорировал фляжку, которая пищала и требовала, чтобы он шёл продвигать пойло в уличных разговорах. Вова делал вид, что не слышит. Он думал. Совсем расставаться с фляжкой не хотелось. Но и заниматься этой хернёй сегодня, именно сегодня, не хотелось тоже.

Он так ничего и не придумал до самого вечера. Зато понял, что хороший день вторник угроблен. И когда фляжка визгливым голосом продавщицы в десятый раз потребовала, чтобы он шёл на улицу и разговаривал с людьми о «классном новом напитке», Вова не выдержал. Он заговорил с фляжкой. Так, как не говорил никогда.

– Да кто ты такая, чтоб меня учить?! Ты на себя посмотри! Кто, блядь, тебе такую пробку сделал, которая через два дня протекает? Ты вообще знаешь, что такое «притёртая пробка»?! Да любой китайский термос тебя своей пробкой выебет!

Вова отвернул пробку, бросил на пол и расплющил каблуком.

– О, какая теперь! Притёртая к полу, хах! И тебя саму не мешало бы приплюснуть. Кто же такую уебищную форму придумал? Куда это гусиное яйцо засовывать? Они что, нормальных армейских фляжек не видели? Сплющить надо. Да и согнуть ещё, чтобы в заднем кармане лежала нормально.

Вова положил фляжку на стол и треснул кулаком по выпуклому боку «гусиного яйца». На фляжке появилась вмятина. Вова стукнул ещё раз. Отлетел крепёжный кронштейн.

– Ой, прости, я догадался, для чего эта херовинка была! – продолжал заводиться Вова. – Наверное, чтобы на поясе носить, а не в кармане! Тогда почему эта крепёжка такая маленькая? Где ты видела у мужика ремень шириной в один сантиметр? Ну, чё молчишь? Весь день трындела, а как отвечать надо, так заткнулась?!

Индикатор фляжки вдруг мигнул оранжевым. Вова никогда не видел такого сигнала и не знал, что это означает. Но ему было уже по барабану.

– Хуле ты мигаешь, дура? Ты же и мигать не умеешь толком! Какой криворукий гандон приделал тебе индикатор на боку, на самом выпуклом месте, так что он всегда за одежду цепляется?! Почему не разместить его под горлышком? Или ваши тупицы не знают, что у большинства людей эта лампочка отлетает уже через неделю? Вот так, гляди!

Вова резко провёл флягой по ребру столешницы. Индикатор разбился.

– Молчишь? Нечего сказать? Ну и катись.

Он размахнулся и метнул побитую флягу в форточку. И сразу почувствовал себя легко и весело.

А потом чертовски захотелось спать. Уютно свернувшись на диване и уже проваливаясь в сон, Вова вспомнил, что две недели назад Витёк из автомастерской звал его к себе работать помощником. Там у них как раз один слесарь ушёл, переехал в другой город. Из-за этой дурацкой фляги предложение совсем вылетело из головы. Надо не забыть с утра…

– С добрым утром, Владимир Степанович.

Вова разлепил глаза. Над ним стояли двое – большой лысый и маленький узкоглазый. Оба в строгих чёрных костюмах. Вова вспомнил лысого: это он выдавал фляги в том странном «центре реабилитации». Интересно, как они вошли, подумал Вова. Ах да, он же сам давно перестал запирать дверь. Брать-то в его конуре нечего.

– Я… это… – Вова сделал руками жест, изображающий флягу. – Потерял. Очень извиняюсь.

– Мы уже нашли ваш собутлинг-коммуникатор, Владимир Степанович. Более того, наша система мониторинга зарегистрировала очень необычный фидбэк с вашей стороны. Мы считаем, что ваши способности недооцениваются. И предлагаем вам серьёзное повышение.

– Пятый уровень? – усмехнулся Вова.

– Нет. В данной сети вообще нет такого уровня, на который вы вышли. Господин Хуо, представитель головного офиса нашей компании, утверждает, что вы совершили некий «сингулярный прорыв». Он захотел лично увидеться с вами.

Вова поглядел на узкоглазого. Кореец, что ли? Хер их разберёшь.

Узкоглазый, в свою очередь, с любопытством рассматривал Вову и его конуру. А потом быстро залопотал на своём собачьем языке. Лопотал он долго, минуты две, по-ленински указывая прямой рукой – то на Вовину люстру без плафона, то на картинку с Прометеем на стене, то на банку из-под кабачковой икры, что стояла на полу возле дивана. Наконец он заткнулся и поклонился, как сломанная кукла.

– Господин Хуо благодарит вас за ценные замечания по дизайну коммуникатора, – перевёл лысый. И протянул Вове конверт.

– Это на первое время. Советую потратить на одежду. Остальное вам подскажет ваш персональный гид. Вот он.

Лысый вынул из кармана маленькую чёрную коробочку, какие бывают в ювелирных. Раскрыв её, поставил перед Вовой на стол. В коробочке лежала золотая серьга-клипса со сверкающим камешком. Когда Вова отвёл взгляд от камешка, людей в пиджаках уже не было.

Вова заглянул в конверт: евро. Он таких даже никогда не держал в руках, знал только по картинкам в сберкассе. Вова аккуратно положил конверт на диван. Достал серьгу из коробочки, повертел в пальцах. Да уж, ходить с такой штукой… Пидорский будет видок. Может, продать и свалить? Неа, найдут. Сейчас ведь нашли, хотя ни адреса не оставлял, ни имени, когда фляжку получал.

Он вздохнул и надел клипсу на ухо.

– Здравствуй, Володенька, – сказал голос в голове. – Меня зовут Ксения, но для своих я просто Барабака. А мы с тобой теперь свои, ха-ха.

– И что с тобой делать? – пробормотал Вова.

– Ой, так много всего интересного! Сегодня, например, пойдём в галерею «Винзавод». Там презентация, тебе надо будет посмотреть, а потом откомментировать на наших площадках.

– Чего смотреть-то?

– А не всё ли тебе равно, мой сладкий? Может, сумочки новые покажут, а может, косметику. Да ты не беспокойся, коньячок там тоже будет, хороший.

Сергей Чекмаев Старый мистер Краус

Старая кляча Краус висел у нас на примете очень давно. Цель подходящая, не какой-нибудь там нувориш, нагревший руки на лунных инвестициях, у которого вместо пульса – колебания курса гелия-3. Или молодящаяся золотая гниль, что поставила главной целью как можно сильнее разрушить собственный организм за папины деньги. Нет, настоящий потомственный триллионер, классический делатель денег из всего, и в первую очередь – из своих же, семейных капиталов, третий в роду фон Хаусхофферов. Впрочем, что я вам рассказываю? Рейтинг Форбс читают все.

Краус потомственные денежки приумножил солидно и даже, балансируя на краю паралича и слабоумия, сурово нависал тенью над всей своей империей. Менеджеры пугали его именем стажёров, старшие партнёры – клиентов и подрядчиков, пусть сам он уже давно не показывался в главном офисе. Финансовыми потоками рулили доверенные управляющие, но ко всем счетам корпорации «Индастриал Маджестик» Краус всё ещё имел неограниченный доступ.

Перехвати управление на часик-другой – и многое в твоей жизни переменится.

Если сможешь найти лазейку, конечно.

Мозговитые парни с нашей стороны работали не один месяц. Через Сеть не взломаешь, через банк – тем более, и сильно повезёт, если копы опередят внутреннюю безопасность корпорации. Иначе вместо тёплой отсидки можно загреметь на лунные копи навсегда.

Оставалось одно: пробраться в дом и немножко поуправлять денежками с личного терминала. Офшорные счета, отрицательные проценты, одноразовые карточки… всё было давно готово. Не хватало только самого главного – денег Крауса. Налопатив кучу кредитов и уйдя на покой, сволочной старикан не утратил тяги ко всему самому дорогому и престижному. Он построил себе гиперхаус.

Вы думаете, гиперхаус – это такая новомодная игрушка для богатеньких? Вроде как умный дом с хитрыми примочками: батареи на крыше поворачиваются вслед за солнцем, климат по вкусу, вода тройной очистки из собственной скважины… Если бы! Гиперхаус – самая настоящая сиделка, заботливая домохозяйка, медсестра, диетолог и тренер по фитнесу в одном лице. По дрожанию век и суженному зрачку подбирает освещение, в ответ на одышку и хрипы в голосе предложит взамен привычных сигар лёгкие курительные палочки, а, пардон, по анализу вчерашнего обеда составит диету на следующую неделю. Экспресс-лаборатория встроена прямо в унитаз. Короче, настоящий подарок для старых пердунов с деньгами, вроде Ханса Мария Крауса фон Хаусхоффера.

Ну, и конечно, гиперхаус лучше всех на свете охраняет покой и благополучие своих жильцов. Электронный сторож, который никогда не спит, не болеет, не напивается, не думает о девках. И который никогда не смотрит в другую сторону, потому что наблюдает за всем сразу. И стоит вырубиться хотя бы одной камере – на пульте у копов тут же заполыхает красным тревожный сигнал. Через минуту прискачет тяжеловооружённый патруль с огнём в глазах, приплясывая от нетерпения. Что может быть почётнее и выгоднее, чем защитить беспомощного старичка за его же деньги?

Одна радость, скрипучий мешок с костями на пороге маразма впал в классическую мизантропию: решил, что все вокруг охотятся за его деньгами. Никаких сиделок, мажордомов, экономок – минимум личного общения, как можно меньше чужих лиц и чужих звуков. В общем, могильная тишина. Привыкает, старая кляча, готовится.

Поэтому личной охраны в доме не было, квадратные парни с нейронными глушилками периметр не патрулировали. Да и зачем? Гиперхаус сам себе охрана почище целого полка мордоворотов.

Осталось удалить из дома самого хозяина. Хаусхоффер был изрядным домоседом, и никому не улыбалось, проникнув в дом, столкнуться с ним нос к носу.

Но как? Сымитировать пожарную тревогу? Бесполезно. Гиперхаус потушит огонь задолго до прибытия красных машин и бравых парней в золотых касках. Приглашения на званые вечера Краус спускал в утилизатор, не читая, а там, где кровь из носу требовалось личное участие, вместо него светили голливудскими улыбками многочисленные директора и управляющие. Визиты к докторам заменял всё тот же гипер, отправляя ежедневные анализы пачками и сверяясь по новейшим методикам от самых дорогих врачей.

Но была всё же в броне у старого пня одна маленькая лазейка. Он обожал поло. Разумеется, большую часть матчей смотрел дома, не вставая с утки и грелки, но на открытие сезона или на важные кубковые матчи всегда являлся сам.

На стенах нашей совещательной комнаты висели расписания и таблицы всех трёх лиг, исчёрканные маркерами, словно кирпичная стена в Гарлеме.

И вот – дождались. В день кубкового полуфинала Главной лиги наши наконец доложили, что Краус укатил на разъездном роллс-ройсе. И не просто потрясти песочек и проветрить старые кости – водитель полчаса забрасывал в багажный отсек чемоданы. Старикан, конечно, чокнутый на всю голову, но даже он вряд ли заберёт с собой половину гардероба, уезжая на час.

Значит, Краус отчалил надолго. Скорее всего, на несколько дней – до города, где проходит полуфинал, даже по верхней линии хайвея добираться не меньше шести часов. Вряд ли он поедет обратно сразу после матча, останется ночевать в гостевом доме для ВИП-персон.

В итоге времени у нас навалом. Для подстраховки будем считать – сутки. Вполне достаточно.

– Хорошо, – сказал Трамп, наш мозговой трест и та ещё сволочь. – Подытожим ещё разок, что у нас есть. Через главный вход войти мы не сможем: сканер сетчатки не обманешь. Зрачок ещё можно сымитировать линзами, а вот старческую катаракту – нет, медкарта Крауса охраняется, как форт Нокс.

Его поддержал Микаэль, невозмутимый и бесстрастный, как статуя индейского бога:

– В коммуникации лезть тоже бессмысленно, там датчики движения, вакуумные запоры и куча прочей неприятной дряни. Вентиляция, водопровод, канализация, доставка – везде хода нет. Даже если успеем нейтрализовать известные системы, нет гарантии, что у гипера не припасено что-то в запасе. Блокирует внутри и даст сигнал на пульт. Потом вырежут вместе с трубой и в таком виде доставят на лунную орбиту. В общем, наш первый шаг очевиден – гараж. В него имеют доступ шофёры, обслуга электрокаров, страховка…

– Короче, – проворчал Бинго, электронщик, – их личные карточки обошлись нам дёшево, а коды доступа я давно уже подобрал. Всё готово, Трамп. Можем начинать хоть сейчас.

– Не торопись. Что у нас по системам гипера, Хоук? Разобрались?

Не знаю, откуда у Хоука взялось его прозвище. На ястреба он похож не более, чем я на гиппопотама. Высоченный, сутулый, с длинными обезьяньими руками. Но дело своё знает. Говорят, он ещё в детстве десятками щёлкал охранные системы супермаркетов. Просто так, за коробку тянучек или блок жевательной резинки.

– Не порадую. У дома три основных режима – «Сторож», «Слуга» и «Сиделка». Первая охраняет территорию, вторая подаёт Краусу в постель апельсиновый сок, подбирает костюмы и цвет галстука, третья вытирает ему сопли и чешет пятки. Обычно все три функции работают одинаково интенсивно, но, уезжая, Краус выкрутил первую на максимум. И сейчас защита дома… – он покрутил пальцем у виска, – несколько усилена.

– Лучше сказать: параноидальна до крайности.

– В целом – да. Соваться в гипер напрямую я бы не советовал. Тухляк абсолютный. Но есть маленькая уязвимость в схеме управления. И если мы сделаем всё чётко…

– Ясно, ясно, – прервал его Трамп. – Значит, как и планировали. Первая часть операции: проникновение в гараж. Как ты, Мэнни? Готов? Не мандражишь?

– Нет, – ответил я. Кратко, без подробностей. Зачем напоминать, все и так прекрасно знали, сколько потов и килограммов сошло с меня, пока я, и так самый маленький и тщедушный в группе, сгонял вес до жиденьких сорока восьми высушенной глисты Крауса.

Конечно, я храбрился. Тогда мне и в самом деле казалось, что дело почти на мази и что вся многомесячная подготовка наконец-то принесёт свои плоды.

Но сейчас, стоя на бетонном полу гаража среди запахов пластика, машинной химии и озона – старик предпочитал новейшие электромобили, – я ощутимо дрожал.

Во-первых, внутри было холодно. Не знаю уж почему, может, гипер предпочёл не тратить ресурсы на подогрев вспомогательного помещения, если в доме всё равно никого нет.

Во-вторых, карточка доступа сработала как надо, меня впустили внутрь, но сейчас для охранных систем я был не более чем временным гостем. С правом доступа, но подозрительным. А учитывая параноидальный статус «Сторож», – подозрительным вдвойне.

Гиперу ведь всё равно кто я: водитель, менеджер службы доставки или ремонтник. Дальше гаража мне ходу нет. И если только дом заподозрит, что я не тот, за кого себя выдаю… за спиной схлопнутся лепестки грузовых дверей, а где-то на пульте зайдётся суматошными трелями сигнал тревоги. Хорошо, что за мной приедут обычные копы, но всё равно за незаконное проникновение мне впаяют минимум полгода общественных работ. Плюс подделка карт доступа, покушение на взлом гипера… короче, на свободу я выйду нескоро.

В общем, было отчего дрожать.

Хоук потратил не меньше получаса, чтобы разложить всё по полочкам. Как раз на такой случай: чтобы я не впал в панику ещё до начала операции.

– Гипер, само собой, не пальцем сделан. Его очень умные ребята программировали. Но сам принцип того, что дом открыт, то есть хозяин не сидит в нём безвылазно, как улитка в раковине, даёт нам неплохие шансы. Понятное дело, гараж со всех сторон изолирован от дома, потому что более уязвим. В него имеют доступ куча людей, и дом просто свихнётся всех проверять.

– Ему и не надо, – заметил я. – Достаточно просто закрыть доступ из гаража внутрь. С доставленными товарами можно и потом разобраться, в тишине и спокойствии. Когда никого не будет.

Он возликовал так, будто я – лучший ученик в его классе и только что дал правильный ответ.

– В точку, Мэнни! Но ты забыл одну маленькую деталь: сам Краус тоже иногда прибывает в дом через гараж. Как пассажир. Садится в личный лифт и поднимается в апартаменты.

– Лифт не впустит меня внутрь. Там наверняка следящие системы, отпечатки пальцев, сканирование сетчатки и прочее счастье…

– А вот и нет! Сам гипер закапсулирован, и любое проникновение в него действительно должно пройти через охранный периметр со всеми подтверждающими личность процедурами. Но гараж в зону абсолютной недоступности не входит.

– А что входит? Лифт?

– Браво! Ты далеко пойдёшь, мальчик! Именно лифт. Но не в тот момент, когда он стоит внизу и ждёт пассажира. Только когда едет. Уже едет. Понимаешь?

Хоук и Бинго считали, что предусмотрели всё. Но они остались там, в совещательной комнате, ходить из угла в угол и грызть ногти. А я пребывал здесь, посреди гаража, в пяти метрах от сталепластиковых створок лифта.

Использованная карточка сервисной службы больше не могла мне помочь. Своё дело она сделала – теперь придётся потрудиться и мне.

На панели лифта не было никаких кнопок. Ну, конечно, зачем Краусу тыкать сенсоры, если дом и так знает, кому и куда ехать. Но для этого он должен признать во мне хозяина. Точнее, допустить, что он – это я.

И никаких кодовых слов. Понятно почему: старый склеротик забудет даже самые короткие, а простой пароль здесь не подходит. Значит, что?

Я откашлялся. Достал из кармана аэрозоль с гелиевой смесью, вы такие сто раз видели на аттракционах. Разумеется, ничего запрещённого, небольшая доза, только чуть-чуть улучшить настроение. Помните, как становится смешно, когда все начинают верещать писклявыми голосами?

Мы собрали в Сети все записи выступлений фон Хаусхоффера. Неделю я тренировался подделывать голос в точности до третьего знака после запятой. На слух мы не полагались, проверяли анализатором. Только когда графики записей наложились один на другой почти идеально, Трамп дал добро. Мои связки тогда постоянно болели, и голова трещала от инертной смеси – столько газа я не нюхал ещё никогда.

Баллончик пшикнул, холодная струя обожгла нёбо. Я снова закашлялся и запустил секундомер.

– Когда, наконец, приедет этот проклятый лифт? – сварливо проскрипел я.

Видимо, тембр совпал с исходником, потому что генератор загудел, кабина пошла вниз. Ребята могут мной гордиться – голос получился петушиный и жёлчный одновременно. Стопроцентный Краус.

Когда двери открылись, я не сразу заставил себя сделать шаг внутрь. Несмотря на все наши хитроумные планы… это был прямой путь в ловушку. Стоило лифту закрыть двери – и меня ничто уже не спасёт. А проверки будут, я не сомневался. Для того и крутил часами педали на велотренажёре, изматывал себя до головокружения, заедая мышечную усталость низкокалорийной пищей.

Лифт взвешивает гостя. Если сегодняшним утром Крауса пробрал понос или – наоборот – он плотно наелся за завтраком, меня ждёт неприятный сюрприз. Масса тела – крайне изменчивый параметр. Чуть меньше, чуть больше, и неприятности обеспечены.

Конечно, кроме взвешивания будут и другие проверки. Но, как уверял меня Хоук, уже там, наверху, на жилом этаже гиперхауса. Часть проверок лифт проведёт сам, во время движения, но самое сложное начнётся потом.

Пока же следящим системам хватило моего голоса. И – через несколько секунд, когда лифт тронется – веса.

На табло неумолимо бежали секунды. Надо решаться, иначе опоздаю.

Я шагнул вперёд, за спиной бесшумно закрылись двери, отрезая мне путь к отступлению.

Кабина тронулась, и я непроизвольно втянул плечи, ожидая сигнала тревоги.

Но ничего не случилось. Сирена молчала – значит, мой вес показался гиперу подходящим.

Секундомер отсчитывал мгновения. Вот сейчас… ну же! Прямо сейчас!

Резко мигнул и погас свет. Лифт вздрогнул и остановился, пришлось схватиться рукой за стену, чтобы не упасть.

Вовремя.

Хоук приволок на очередное заседание кипу распечаток – какие-то схемы и графики. Но быстро увлёкся и, как это часто с ним бывало, взялся рисовать прямо на планшете.

– Пока у гипера стоит «Сторож», шансы малыша внутри невелики. Дом проверит его по полной и уже где-нибудь да и заметит подмену. Мы не знаем всех параметров и никогда не узнаем, даже если взломаем доступ на сервера фирмы-производителя. Следящие системы настраиваются индивидуально.

– И что ты предлагаешь? – спросил Трамп.

Да-да, мне тоже интересно. Это ведь не им рисковать шкурой. Внутрь полезет малыш Мэнни, пока вся остальная команда будет отсиживаться в успокоительной полутьме совещательной комнаты.

– ЭМИ.

– Что?

По-моему, мы спросили это одновременно. Я, Трамп и Бинго.

– Электромагнитная атака. Один мощный импульс, который разом отрубит электричество в доме.

Бинго пожал плечами:

– Ерунда. У гипера целая куча резервных мощностей – от солнечных батарей на крыше до генераторов в подвале. После ЭМИ он будет в нокдауне считаные мгновения, максимум секунду. Мы не успеем даже первую линию защиты взломать.

– А зачем взламывать? Что первым делом происходит с любой системой, когда выключат электричество?

– А! – Трамп повеселел. – Вот ты о чём! Она перезапускается!

Хоук улыбнулся словно сытый кот:

– Точно так. Все настройки обнулятся, и гипер перезагрузится в исходное состояние. То есть в лучшую в мире Сиделку, а не в самого подозрительного Сторожа.

– Как Сиделку? – спросил я. – Это что, заводские настройки?

– Не совсем. Но в рекламных проспектах модель гипера, которую построили для Крауса, описана как идеальный домашний помощник, лучший бэбиситтер, постоянно следящий за местоположением и состоянием детей, пожилых родственников и домашних животных. Хаусхофферу, конечно, делали персональный заказ, но основные параметры никто менять не стал. Старый пень – тот же малолетний карапуз. За ним тоже надо следить, чтобы не перегрелся, не почувствовал себя плохо, вовремя съел таблетки и кашку.

Лифт висел в темноте с минуту. Я чувствовал, как сильно дрожат мои руки, но в целом начал успокаиваться. Бинго не подвёл – заряд ЭМИ сработал точно по графику, в тот самый миг, когда кабина поднимала мнимого Крауса на верхний, жилой ярус.

В темноте запертого пространства становилось неуютно. Я даже рассердился на себя – ещё не хватало получить приступ клаустрофобии! Запертая консервная банка давит на психику, и от этого ощущения так просто не отделаешься.

Стены вздрогнули. На мгновение включился свет, помигал немного и загорелся окончательно. Потом вдруг снова погас, а лифт дёрнулся.

Да, конечно, я помнил все объяснения Бинго – перезапущенный гипер первым делом проверяет вспомогательные системы и устройства. Но как же хорошо говорить об этом вдали от пластиковых стен, которые грозят сомкнуться, раздавив меня, как опасную букашку.

Проклятый гипер! Никогда не знаешь, что у него на уме.

А вдруг мы что-то неправильно рассчитали и дом вообще отключит все лишние системы, решив, что должен экономить электричество? Или пошлёт на всякий случай тревожный сигнал на пульт охраны? И мне придётся провисеть между этажами несколько часов? Тогда копы возьмут меня тёпленьким и готовым к употреблению. Я только рад буду.

Свет ярко осветил кабину, когда я уже почти поддался панике. Повезло.

Через секунду лифт снова поехал. Механический женский голос произнёс:

– Добро пожаловать домой, мистер Краус. Не устали сегодня?

– Как собака! – сказал я в соответствии со сценарием.

Фух, вроде получилось. Теперь гипер считает меня за своего. В лифт сел кто-то похожий на мистера Крауса, а из открывшихся дверей выйдет подопечный и повелитель. Человек, которому умняга-дом обязан подчиняться, выполнять все до единой прихоти и преданно смотреть в глаза. Ну… или куда он там обычно смотрит. Статус «Сиделка» отныне имеет максимальный приоритет.

– Главное – проникнуть в апартаменты Крауса. Найти его личный терминал и… Дальше особых проблем не будет, в своём уютном коконе Хаусхоффер о защите и думать забыл. – Бинго потёр руки.

Трамп почесал переносицу и спросил:

– Никаких паролей, ограниченного доступа и систем распознавания личности? Ты уверен?

– А зачем они? Фирма-изготовитель уверяет клиента, что внутрь гиперхауса никто проникнуть не сможет. Никто и никогда. У Крауса нет прислуги, сиделок и прочего – дом заменяет ему всё. От кого тогда хорониться? Зачем пароли и всякая подобная дребедень?

Мы уже обговорили это не раз, но зануда Трамп снова и снова возвращался к последнему акту нашего предприятия.

– И гипер так легко допустит нас в святая святых?

– Совсем нелегко. Вся операция должна быть синхронизирована с точностью до секунды. Тогда получится идеально: внизу Мэнни будет всего лишь гостем, а наверху уже станет королём пещеры чудес. Надеюсь, он нас не подведёт.

– Эй, Мэнни! – Трамп посмотрел на меня. – Не подведёшь?

– С чего бы вдруг? Всё просто и ясно, справлюсь как-нибудь. Только и вы уж постарайтесь…

Когда лифтовые двери раздвинулись снова, я понял, что парни постарались на славу. Гипер привёз меня наверх, в сокровищницу, пещеру Аладдина, туда, куда мы стремились два последних месяца.

В личные покои Ханса Мария Крауса фон Хаусхоффера.

Осталось найти терминал, провести несколько несложных манипуляций, перечень которых я заучил наизусть, и – победа! Денежки потекут на наши счета, а пока хозяин хватится, Бинго растащит их по таким далёким офшорам, что не докопается ни Интерпол, ни служба безопасности «Индастриал Маджестик».

В комнатах царил невероятный порядок, полированные поверхности сверкали, каждая вещь лежала на своём месте. Гипер, судя по всему, работал за двоих, пока хозяин уехал развлекаться.

Ну что ж, повелитель вернулся. Служи мне, следи за мной, ублажай меня.

– Стакан сока, мистер Краус? – неожиданно спросил дом, и я вздрогнул.

– Позже. Сначала мне надо кое-что сделать.

– Не хотите ли отдохнуть? Может быть, подготовить вашу постель?

– Не стоит, у меня много работы. Надо успеть закончить, прежде чем я снова уеду. Не мешай мне!

Я сделал шаг по направлению к кабинету.

Вжжж… хлоп! Дверь резко закрылась прямо у меня перед носом.

– Сегодня повышенная солнечная активность, магнитная буря. С вашей гипертонией, мистер Краус, лучше не выходить на улицу. Я настоятельно рекомендую вам остаться дома.

Хрясь! Хрясь! Хрясь! Металлические жалюзи опустились почти одновременно, наглухо перекрыв окна. В комнате заметно потемнело.

– Дома, – повторил гиперхаус. – В тишине и темноте.

Справа что-то громыхнуло. Я испуганно обернулся, ожидая как минимум вооружённых роботов или головорезов личной охраны. Но нет. В стене открылась неприметная ниша, и мне навстречу выехало супертехнологичное инвалидное кресло.

– Садитесь, мистер Краус. Так будет лучше. Кстати, вам пора принимать лекарство. Ваши капли, мистер Краус. Я отмерил ровно сорок, как указано в рецепте доктора Бартона. И ещё…

Мне показалось или в механическом голосе и вправду появились нотки извращённого удовольствия?

– …Я подогрел ваши свечи, мистер Краус. Вы готовы к процедурам?