На привокзальной улице

Доронин и Анна Рощина встретились возле железнодорожного клуба и медленно направились вдоль длинной привокзальной улицы, в конце которой находился так хорошо знакомый Сергею домик Рощина с молодыми кленами под окнами.

Погода весь день была пасмурной, но к вечеру легкий морозец хорошо подсушил землю. Шуршали под ногами опавшие листья деревьев, хрустели тонкие пленки льда на лужицах в выбоинах асфальта. Анна любила эти первые заморозки поздней осени и с удовольствием глубоко вдыхала холодный воздух.

Сергей был задумчив, и они некоторое время шли молча. Сначала это даже нравилось Анне. Она то прислушивалась к шороху листвы под ногами, то с детским озорством давила хрупкие льдинки на лужицах и изо всех сил старалась согреть своей теплой рукой большую холодную руку Сергея. Однако вскоре молчание его начало тяготить Анну. Не выдержав, она спросила:

— Что это ты неразговорчивый такой сегодня, Сережа?

А Сергей по-прежнему молчал, будто и не расслышал ее вопроса. Никогда с ним не было такого. Обычно при встречах с нею он был весел, оживлен, рассказывал что-нибудь о своей работе, делился замыслами. Почему же он такой молчаливый сегодня?

И вдруг ее осенила догадка:

«Может быть, решится наконец?…»

И хотя сама она еще совсем недавно ждала этого разговора, почему-то теперь испугалась…

— Видишь ли, — проговорил наконец Сергей не очень твердым голосом, — я давно уже собирался тебе сказать…

Но тут он внезапно поскользнулся и чуть не упал. Анну развеселило это маленькое происшествие, и она рассмеялась так заразительно, что рассмешила и Сергея. Однако он тотчас же снова насупился и сказал тоном упрека:

— Разве с тобой поговоришь серьезно о чем-нибудь, кроме диспетчерской службы?

— А я что-то и не помню, чтобы ты когда-нибудь отважился на более серьезный разговор, — снова засмеялась Анна, умышленно употребив слово «отважился» и давая этим понять Сергею, что она догадывается, о чем может пойти этот «серьезный разговор».

Окончательно смутившийся Сергей тяжело вздохнул и снова замолчал, теперь уже надолго. Но это успокоило ее, так как «серьезный разговор» переносился на другой раз…

Привокзальная улица, по которой шли Сергей и Анна, была совершенно темной. Из замаскированных окон не проникало ни одного лучика света, и от этого создавалось впечатление глубокой ночи, хотя на самом деле не было еще и десяти часов вечера. Чтобы развеселить приунывшего Сергея, Анна хотела было рассказать ему какую-то смешную историю, но в это время они услышали далекий, все нарастающий шум авиационного мотора. А когда самолет был уже над их головами, Анна остановилась и, крепко сжав руку Сергея, спросила:

— Чей это, Сережа?

— Наш, по-моему, — ответил Сергей, всматриваясь в непроглядно-черное небо, будто в нем можно было увидеть что-то. — У фашистского тон другой, ниже гораздо и какой-то охающий. А ты чего, испугалась?

— Нет, мне не страшно, но неприятно как-то… — вздрогнув всем телом, ответила Анна. — Вот когда я на дежурстве — совсем другое дело. Там некогда думать об этом, если даже бомбят. Тогда только одна мысль: вывести поскорее эшелоны со станции, спасти военные грузы, санитарные поезда… В такие минуты всегда чувствуешь себя как в строю, из которого ни шагу нельзя ступить ни вправо, ни влево.

Помолчав, она вздохнула и спросила печально:

— Когда же все-таки война кончится, Сережа?

В эту минуту властный диспетчер, беспрекословно распоряжавшийся поездами на своем участке, показался Сергею маленькой девочкой, которой вдруг стало страшно. И ему захотелось сказать ей что-нибудь в утешение, но нужных слов не находилось…

— Война кончится, Аня, когда мы победим.

— Не блещешь ты красноречием, Сережа! — тихо засмеялась Анна. — Не верится даже, что лекции твои о тяжеловесных поездах таким успехом пользуются.

— А ты бы зашла сама да послушала, — обиделся Сергей.

— Для меня мой папа больший авторитет, чем я сама, — не без гордости за отца заявила Анна. — Ему они нравятся. Кстати, он очень просил меня сегодня затащить тебя к нам. У него к тебе какое-то серьезное дело.

Загрузка...