Взвихрённая Русь – 1990

2

Со станции первый нагрянул сразу в райком.

На диване у входа добросовестно спал Боярчиков, дежурный милиционер, выбросив одну руку к телефону на тумбочке у изголовья.

Колотилкин стукнул в стекло двери.

Боярчиков привстал на руках, недовольно заморщился. Думал, уборщица пригремела.

Но увидел хозяина, засветился в торопливой улыбке, проворно подбежал, в поклоне открыл.

– Здравия желам, Василий Витальевич! – гаркнул молодо милиционер.

– Ясно… У вас что, дома нет, апостол,[2] что тут спите?

– Ка-ак… нет? – не понял Боярчиков. – Есть, Василий Витальевич! Ещё ка-ак есть! Вечное вам благодарение! Вашими хлопотами вырвата трехкомнатная резиденция. Лоджия десять, кухня двенадцать, санузелок невоссоединённый…

– Дома бы и спали.

– Да в другие разы, конечно, в рукавице.[3] А сейчас… По службе… Как бы… охраням…

– Кого и от кого?

– Вас от разных…

– Давно уже как бы охраняете?

– Всю перестройку!

– Хоть на одного разного напоролись?

– Бог миловал… Ни на одного-с…

– Вот и хорошо. Скажите, вы не пробовали как-то иначе устроить свою жизнь? В институт никуда не поступали?

Боярчиков ценил, когда начальство с ним заговаривало. Значит, за равного держит! И для крепости связи пускался в угодливую шутливость.

– Как никуда? В заборостроительный поступал.

– И что?

– Мимо! Только апропиндосился… Недобор пол-очка. Ну не картёжная игра эти институты?

– Но и жизнь проспать под дверью… Чего мучиться? Чего тут в обнимку с телефоном читать Храпницкого?[4] Идите домой. Спите по-людски. Разделся и под тёплый бочок к законной духовочке…

– Да эт…

Боярчиков замялся. Посуровел лицом. Задумался надолго. Он не мог поймать, говорил первый в шутку или на крутом серьёзе?

– Идите, идите, – подпихнул словом Колотилкин. – Никакого дежурства отныне у нас больше тут не будет.

Делать нечего.

Пузанистый Боярчиков хлопнул себя фуражкой по руке, как бы смахнул пыл, и поплёлся, напевая тихонько себе под нос:

Вроде шёл домой, но очень подивился, что ноги сами по привычке привели в отделение.

«Гхм… гармонь-мать… Голова вела домой… Ноги доставили в собачий домик. Это неспроста».

Кругом было пусто. Ранища несусветная.

С тоски Боярчиков шатнулся в кабинет задумчивости. Всласть накурился на горшке.

Вышел из аппассионаты[5] и, потягиваясь, в полноте чувств пропел – горлышко прочистил:

Чем же заняться?

На ум ничего не шло.

Он грустно уставился в окно.

Чем же заняться? Ждать начальника? Доложить по форме всё как есть? Пускай тогда и решает?

Но когда приплавится начальник? А ну чего сключится в райкоме? Кинутся искать виноватого. И виноватым будет Боярчиков! Как минимум. Без письменного указания бросил в районе пост номер один!

«Этот взбалмошный москвичок, может, перегрелся на своей столичанке-тачанке. На него бзык и наедь. А я, пенёк кудрявый, слушай?!.. Всё! Культурный досуг закрывается!» – приказал он себе и пожёг назад в райком.

На всём скаку влетел Боярчиков в райком. И вытянулся у тумбочки с телефоном. Приложил руку к козырьку.

Пост номер один взят под государственную охрану!