Взъерошенные перья

Глава одиннадцатая

Именно так смотрят дети, когда они знают, что в чем-то виноваты.

– Хаскелл, я ничего от тебя не скрываю, – повторила Присс после довольно продолжительной паузы, сумев придать голосу обиженные нотки. – Просто не могу вспомнить ничего такого, чего бы тебе не сказала. – Для вящей убедительности она пару раз моргнула и добавила: – Я не стала бы лгать тебе, Хаскелл. Честное слово, не стала бы! Кроме того, какая мне польза врать?

Последняя фраза выдала ее с головой. Людям, которые говорят правду, не приходят в голову столь глупые оправдания. Они не просят тебя подумать, зачем им врать. Правдивые люди считают само собой разумеющимся, что ты поверишь им на слово. И только лжецы уверяют в том, что говорят правду, только правду и ничего кроме правды, а потом пускаются во все тяжкие, чтобы отвлечь ваше внимание. Например, предлагают сыграть в угадайку.

Пару минут я прокручивал все это в голове.

– Присс, почему ты не хочешь поговорить откровенно?

Разумеется, это были напрасные слова. Присцилла тут же оскорбленно вскинулась:

– Я говорю откровенно!

– А мне кажется, что нет.

– С чего, черт возьми, ты это взял?!

– Потому что знаю.

И так далее и тому подобное. Пока я наконец не понес совсем уж полную чушь:

– Если есть одна вещь, которую я не выношу, так это когда мне не говорят все, что знают, о том деле, над которым я работаю. С таким же успехом я мог бы работать с завязанными глазами!

На что Присс выдохнула:

– Может, ты все-таки заткнешься, Хаскелл?! Тебя слышно на всю округу!

Я оглянулся. Дверь открыта, а мы тут орем во всю глотку. Но, заметив беспокойство Присс, я заговорил еще громче:

– Да? Если ты находишь наш разговор громким, то как насчет Э-ТО-ГО? СКАЖИ МНЕ, ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ! НЕМЕДЛЕННО!!!

Глаза Присс округлились. Он метнула взгляд на дверь и прошипела:

– Знаешь что, Хаскелл… Пойдем пообедаем.

Неужели она решила уступить? И поведать мне всю правду в более непринужденной обстановке? Например, за едой… Что ж, меня такой поворот вполне устраивает.

– Вот это совсем другое дело! – воскликнул я.

Пока мы с Присс кричали друг на друга, на птицефабрику прибыла ее величество Лизбет – дабы отправиться на обед с Р.Л. Мы обнаружили Лизбет в вестибюле, на ней была очередная шубка – на этот раз из голубого песца. На улице, можно сказать, жара, а она разгуливает в мехах! Впрочем, у меня имелось подозрение, что Лизбет даже на пляж заявилась бы в норковом бикини. Мы с Присциллой двинулись к двери под прицелом прищуренных синих глаз.

Ни Присс, ни я не сказали ни слова. Если Лизбет не намерена снизойти до разговора со мной, то я уж точно не собираюсь точить с ней лясы.

Если помните, я оставил машину всего в паре шагов от входа. Временами я поражаюсь своей предусмотрительности. Едва мы распахнули дверь, как выяснилось, что с моим носом все в полном порядке. Он работал, да еще как! Я рванулся к машине, надеясь, что мой нос не успеет довести меня до самоубийства. По сравнению с вонью, стоявшей в воздухе, вчерашнее амбре можно было назвать лишь легким намеком на неприятный запах.

Денек выдался отменный. Вокруг, куда ни глянь, цвел кизил – словно кусты осыпали попкорном. Но мне было не до окрестных красот, голова моя была занята совсем иными вещами. Например, как ограничить работу легких одними лишь выдохами. И почему никто из семейки Вандевертов не замечает чудного аромата? Присс стояла с другой стороны машины, как ни в чем не бывало ожидая, когда я открою дверцу. Она даже ни разу не поморщилась. Или, лучше сказать, не поперхнулась.

Уж не знаю. Может, с обонянием дело обстоит так же, как и со слухом? Если ты живешь среди грохота, то в конце концов становишься невосприимчив к шуму. Возможно, если день за днем вдыхать всякую пакость, то благополучно умертвишь свое обоняние? Должно быть, обоняние Присс пребывало в состоянии комы.

Я никак не мог попасть ключом в замок. И какого черта я вообще ее запер?! Дом-то я свой не запираю. Да, привычка закрывать машину на ключ оказалась куда более въевшейся. Если вы с десяток лет прожили в Большом Городе, то вряд ли когда-либо избавитесь от нее.

Наконец я забрался внутрь и быстро захлопнул за собой дверцу. О блаженство! Запах, конечно, полностью не исчез, но по крайней мере появилась возможность нормально дышать, не испытывая желания себя задушить. Я потянулся к противоположной дверце, и мой взгляд наткнулся на Белый дом Джейкоба, который стоял высоко на холме позади птицефабрики. Казалось, особняк Вандевертов с явным превосходством взирает на меня сверху вниз. Кроме шуток. До него было не больше пяти минут езды, но жилище Вандевертов выглядело так, словно принадлежало другому миру.

Более чистому и ухоженному миру.

Миру, где пахнет гораздо лучше.

Миру, где не убивают людей.

Присцилла села рядом, я собрался было вставить ключ зажигания, но рука моя застыла на полпути. До меня вдруг дошло, что именно не давало мне покоя со вчерашнего вечера. Накануне Р.Л. ушел из офиса в половине четвертого, но Лизбет сказала, что домой он прибыл почти одновременно со звонком Присциллы. А ведь Присс сообщила Лизбет о смерти Джейкоба после половины шестого!

Вопрос на миллион: где Р.Л. шлялся все это время?

Всю дорогу до Пиджин-Форка я обдумывал этот вопрос. Где, черт побери, был Р.Л., когда убили его родителя?

Как только мы отъехали, Присс включила радио, давая понять, что не склонна к разговорам. Меня это вполне устраивало. Я умею быть терпеливым, правда не слишком долго.

Мы решили пообедать в ресторане Ласситера, расположенном в центре Пиджин-Форка. Впрочем, большого выбора у нас не было. Побывав в гриль-баре Фрэнка и в заведении Ласситера, вы должны либо отправиться по второму кругу, либо бежать на собственную кухню и заниматься стряпней.

Центр Пиджин-Форка был наводнен публикой, как это всегда бывает в полдень. Наводнен, конечно же, по меркам Пиджин-Форка. В квартале, примыкавшем к ресторану, я насчитал с десяток машин, а на Главной улице были заняты почти все места на старомодной платной стоянке. В Пиджин-Форке два часа стоят десять центов, так что для города это не бог весть какой источник доходов. Хотя в здешних краях никогда не знаешь, о чем больше всего будут говорить. Мне рассказывали, что последние пять лет население нашего городка жалуется на цены за парковку. С тех самых пор, как цена эта возросла с пяти до десяти центов.

Я остановил машину на одной из боковых улочек, и мы с Присс направились к ресторану. По дороге Присс была не более разговорчивой, чем в машине. Она кивнула Полу Мейтни, который помахал нам из окна своей парикмахерской, потом поприветствовала незнакомую мне женщину. Я плелся рядом, чувствуя себя полным идиотом. Присс меня попросту не замечала. По ступенькам она взбежала, чтобы я не успел распахнуть перед ней дверь.

Ресторан Ласситера называется так явно по недоразумению, хотя вряд ли у его хозяина было бы много посетителей, напиши он на вывеске правду о своем заведении – «Жирные ложки Ласситера».

Но даже такое название не давало бы целостной картины, поскольку у старины Ласситера жирными были не только ложки. Тарелки, блюдца, стаканы и сама еда – все было покрыто толстым слоем жира. Можно сказать, что жир – это отличительная черта Ласситера. Но одну вещь Сайрус Ласситер готовить умеет. Это жаркое на вертеле. Непритязательный аромат соуса для жаркого заставляет вас забыть про все на свете, вы даже прощаете Сайрусу музыку, которая играет все время, пока вы едите.

Пару месяцев назад, после скоропостижной смерти своего брата, Сайрус ударился в религию, поэтому вместо песенок в стиле кантри или незатейливого джаза вам приходится внимать религиозным гимнам. Поверьте, подобное музыкальное сопровождение несколько нервирует. Рано или поздно вы спросите себя: а может, Сайрус, зная качество своей кухни, по доброте душевной желает подготовить клиентов к переходу в лучший мир? И вы окончите свои дни, проглотив кусок его жаркого, зато под праведные звуки?

Мы с Присс прошли в отделанную красным пластиком кабинку, расположенную рядом с дверью, и не успели оглянуться, как к нам подскочил Сайрус Ласситер собственной персоной. Вот что значит находиться в компании члена пиджин-форкской королевской фамилии – сервис на высоте. Сайрус, краснолицый толстяк, похожий на разжиревшую бутылку кетчупа, разве что не расшаркался перед Присциллой.

– Очень жаль было услышать про вашего отца, – сказал он.

Присс пробормотала в ответ что-то неразборчивое и не раздумывая сделала заказ. Мне показалось, что она могла бы вести себя и повежливее, но Сайрус, похоже, отнес дурные манеры моей спутницы на счет ее горя. Его маленькие, глубоко посаженные глазки метнулись ко мне, и я прочел в них сочувствие.

Я от души понадеялся, что печаль Сайруса связана не с тем, что мы заказали дежурное блюдо – жаркое ассорти. Это кушанье требует отдельного описания. Тарелка прибывает на ваш стол наполненная до краев – ломти жареной говядины, свиные ребрышки, запеченные куриные крылышки, картошка фри и обязательный маринованный огурец внушительных размеров. Мне казалось, что жаркое ассорти нанесет непоправимый вред стройной девичьей фигуре Присциллы, но говорить я об этом не стал. Тем более что, возможно, Присс нагуляла аппетит, разозлившись на меня.

Я погрузился в ожидание, надеясь, что вот-вот Присцилла сообщит мне то, во что пока меня не посвятила. Минуты текли за минутами, но Присс помалкивала. Если так пойдет и дальше, то придется ждать целую вечность. Похоже, на добрую волю Присциллы полагаться не стоит. Не глядя на меня, она то прихлебывала воду, то ковыряла скатерть, то вертела в руках алюминиевую подставку для салфеток, то перекладывала ножи и вилки. И все это молча. Ни словечка не сказала.

Видимо, придется начать самому, и лучше здесь, чем потом в машине. Ход моих мыслей был предельно прост. В машине Присс могла послать меня куда подальше, а в ресторане, где присутствовали сливки пиджин-форкского общества, вряд ли станет устраивать безобразные сцены.

Тем более что к нашей кабинке то и дело кто-нибудь подходил, дабы принести свои соболезнования; человеку же, который, как считается, пребывает в трауре, не пристало орать и бесноваться в общественном месте. Как ни странно, от людей в трауре ждут, что они будут подавлены и молчаливы.

Все, пора приступать.

– Ну, Присс, ты хочешь что-нибудь мне сказать?

Присс невозмутимо посмотрела на меня круглыми невинными глазами.

Скорее всего, я неверно воспринял приглашение Присс пообедать. Она вовсе не собиралась уступать, просто выманила меня из офиса, чтобы никто не смог подслушать, о чем мы говорим. Клодзилла всегда утверждала, что я ничего не смыслю в женщинах, и я все больше и больше склонялся к тому, что она права.

Постаравшись придать своему взгляду такую же невозмутимость, я предложил:

– Для начала почему бы тебе не сказать, где, по твоему мнению, вчера вечером был Р.Л.? Насколько я понимаю, ничего не известно о его местопребывании в течение двух часов.

Ага, в самую точку! Присцилла заморгала, щеки ее заалели.

– Я… я не знаю, о чем ты говоришь. Эта игра начинала уже меня утомлять.

– Послушай, Присс, все ты знаешь. Выкладывай! Нетрудно подсчитать, что у Р.Л. имелось достаточно времени, чтобы незаметно вернуться на птицефабрику, дождаться, когда Инес выйдет с Руби, после чего войти и…

Присс затрясла головой:

– Хаскелл, ты все неправильно понял! То, что Р.Л. вчера поздно вернулся домой, не имеет никакого отношения к смерти моего отца. Никакого!

– Почему ты так уверена в этом?

Мне этот вопрос казался логичным. В отличие от ответа Присс.

– Потому!

Тут прибыл Сайрус с тарелками, и Присс одарила меня таким взглядом, что я поперхнулся. Мне почудилось или Сайрус действительно подал Присс тарелку с большей учтивостью, чем мне?

Я пришел к выводу, что мне ничего не почудилось, когда Сайрус буквально швырнул передо мной тарелку. Посадка оказалась настолько жесткой, что изрядный кусок жареной свинины катапультировал на скатерть.

– Ой! – невозмутимо произнес Сайрус и повернулся к Присс. – Что-нибудь еще, мисс Вандеверт?

– Я бы попросил салфетку, чтобы вытереть вот это.

Сайрус оглянулся на меня с таким видом, словно удивлялся, почему это я еще здесь сижу.

– Ах. Да-а… – протянул он, вручил мне счет и удалился.

Прекрасно разбираясь в жире, Ласситер понятия не имеет об обслуживании. Ну разве что об отсутствии обслуживания.

Присс, воспользовавшись прибытием тарелок, сосредоточилась на том, чтобы ее рот был постоянно забит едой, дабы с чистым сердцем не отвечать на мои вопросы. Каждый раз, когда я пытался ее о чем-то спросить, она трясла головой и показывала на рот, прекрасно имитируя корову, впервые в жизни оказавшуюся на лугу.

Но я-то, конечно же, не поддался на столь незамысловатую уловку.

Кроме того, мне было все равно, в какой форме Присс даст ответ, лишь бы ответила. Она могла написать его на одной из многочисленных салфеток, которые Сайрус заботливо положил рядом с ней и забыл положить рядом со мной.

– Хорошо, Присс, – сдался я, – раз ты не говоришь, что тебе известно, я сообщу Верджилу, что Р.Л. пропадал вчера два часа…

При упоминании имени шерифа случилось чудо. Присс внезапно вспомнила, как надо глотать.

– Это шантаж! – прошипела она.

– Вообще-то да, – согласился я.

Присс смотрела на меня, перебирая в уме варианты. Очевидно, она решила, что с выбором негусто, потому что после паузы сказала:

– Хорошо. Не будем втягивать в наши дела шерифа. – Голос ее звучал устало. – Но ты почувствуешь себя круглым идиотом, когда я тебе все расскажу.

Я молчал. Может, Присс об этом не слышала, но она говорила с человеком, который, работая детективом, узнал последним, что жена ему изменяет. Да и узнал только потому, что жена решила сообщить об этом, перед тем как уйти навсегда. Так сказать, прощальный подарок. И теперь Присс лелеет надежду, что может заставить меня чувствовать себя круглым идиотом? Она что, шутит? Чтобы я теперь почувствовал себя круглым идиотом, надо сделать такое!

Присцилла вздохнула и продолжила:

– У Р.Л. уже два месяца есть любовница. Именно у нее они провел эти два часа. Мы с Р.Л. всегда были очень близки. Наверное, это потому, что до прошлого года мы жили вместе, все равно как близнецы. Во всяком случае, несколько недель назад он мне признался в том, что изменяет Лизбет.

Идиотом я себя не чувствовал, несмотря на уверения Присс, но некоторое удивление все же испытал. Неужели Р.Л. обманывал Лизбет? Да он настоящий самоубийца! Лизбет мне не казалась женщиной, способной благосклонно принять известие о существовании любовницы у своего супруга.

– И кто эта счастливица? – поинтересовался я, запихивая в рот огромный кусок свинины.

И тут же пожалел о своей бесцеремонности. Глаза Присс сузились.

– Полагаю, я сообщила тебе все, что хотела сообщить! Кроме того, ты собирался лишь удостовериться, что Р.Л. не вернулся вчера незамеченным на птицефабрику.

Свинину я проглотил, но останавливаться и не думал:

– Я ее знаю?

Присс окатила меня яростным взглядом.

– Хаскелл, ты ее не знаешь! И больше я тебе ничего не скажу.

– Может, встречал ее в городе? Мысленно перебирая всех женщин Пиджин-Форка, я пытался понять, кто из них мог спутаться с Р.Л., но тщетно. Ни одной кандидатуры. Разве что Мельба. Моя секретарша, конечно, была бы не прочь, да, боюсь, Р.Л. стал бы возражать. В Мельбе не меньше пятидесяти килограммов лишнего веса, а после знакомства с пятью ее чадами я пришел к выводу, что Мельба ищет не любовника и даже не мужа. Она ищет надзирателя. Пусть Р.Л. и не отличается особым умом, но кое-какие выводы он все-таки способен делать.

Присс выглядела раздраженной.

– Послушай, Хаскелл, ты можешь втыкать мне под ногти булавки, можешь посадить меня на муравейник, или что там еще любят делать частные детективы, но я тебе не скажу имя этой женщины! Ясно?

Варианты, предложенные Присс, выглядели весьма заманчиво, особенно в свете того, каким тоном она со мной говорила. Но после минутного раздумья я решил, что Присс, скорее всего, говорит правду. Кроме того, уж больно у нее был решительный вид. Можно, конечно, проделать с ней все эти эксцентричные номера с булавками и муравейником, но Присс все равно бы мне ничего не сказала. Только булавки бы зазря извел и напугал ни в чем не повинных муравьев.

– Ясно.

Присцилла свирепо куснула огурец, яростно прожевала его и заговорила:

– Теперь, думаю, ты понимаешь, почему я так разозлилась на Р.Л., когда мы вернулись с обеда. Он самым бессовестным образом сваливает все на меня. Мол, это я задерживаю его на собраниях и заседаниях, заваливаю работой и тому подобное. Одно дело, когда он просит меня хранить его секреты, и совсем другое – использовать меня в качестве прикрытия своей интрижки. Не желаю я собачиться с его драгоценной Лизбет.

Я припомнил, как Присцилла вчера кричала Р.Л.: «Не впутывай меня в это дело». Так вот что она имела в виду.

– Так что, Хаскелл, теперь ты знаешь, что все это не имеет никакого отношения к убийству моего отца. Поэтому я не считала нужным ни о чем тебе говорить.

– Так ты именно это скрывала от меня?

Гшрвюс выглядела искренне удивленной.

– Разумеется. А ты думаешь, что-то еще?

Я пожал плечами. Не стоит выкладывать свои мысли. Откуда мне знать, всю правду она сказала или же только часть? После того как я убедился, что Присс не была со мной до конца откровенной, разве можно верить ей? Да она приврет и недорого возьмет.

От всех этих размышлений я почувствовал себя жутко неуютно. Наверное, мне не удалось скрыть свои чувства, поскольку Присс как-то странно на меня посмотрела.

– Ты не можешь всерьез подозревать Р.Л., Хаскелл! – Голос ее звучал раздраженно. – Посуди сам, Р.Л. – единственный, кто не получает никакой выгоды от смерти отца.

Она была права. И в самом деле, Р.Л. многое бы приобрел, проживи Джейкоб на день дольше.

Я кивнул и сосредоточился на куриных крылышках. Присс, видимо, не удовлетворилась моим кивком.

– Даже если бы Р.Л. действительно подумывал о разводе, ему бы не помешали лишние деньги, чтобы быстрее добиться своего.

Оставалось только еще раз кивнуть. Чего эта женщина от меня хочет? Письменного подтверждения?

– Вот так! – заключила Присцилла.

Тут я решил, что ей, должно быть, требуется словесное подтверждение.

– Ты права. Устраивает?

Присс улыбнулась. Теперь совершенно ясно – эта женщина действительно любит побеждать.

И все же когда она вот так сидела и улыбалась, то выглядела чертовски привлекательной. У меня вдруг пропало желание сажать ее на муравейник и втыкать под ногти булавки.

После этого мы почти не говорили, сосредоточившись на уничтожении жаркого. Сайрус приволок кофе и домашние пирожные, которые, несмотря на явный переизбыток жира, все же оказались вполне съедобны. Процедура набивания желудков самым благотворным образом сказалась на нашем настроении.

Настроение сохранялось приподнятым до тех пор, пока мы не подъехали к птицефабрике и не вылезли из машины. Аромат куриных выделений был уже не таким густым. То ли ветер ослабел, то ли сменил направление, то ли мой нос уподобился носам Вандевертов и впал в кому, а может, все вышеперечисленное сразу.

Я поспешил обогнуть «форд», чтобы успеть открыть дверцу, прежде чем Присцилла сделает это сама, но, когда добежал, она уже выбралась из машины. Следуя за Присс по дорожке, я размышлял, удастся ли мне когда-нибудь быть джентльменом и открыть перед ней дверь.

И тут я его услышал.

Если вы когда-нибудь служили в полиции, то уже никогда не забудете этот звук. Этот конкретный звук навсегда отпечатается в вашем мозгу.

Звук взводимого курка.

– Присс, ложись! – заорал я во всю глотку. Естественно, вместо того чтобы рухнуть на землю, Присцилла остановилась и недоуменно воззрилась на меня.

– Какого чер…

Договорить ей не удалось. Я подпрыгнул как взбесившийся кенгуру и сшиб Присциллу с ног. Где-то между столкновением с Присс и столкновением с землей я услышал выстрелы.

Ощущение было странным. Одна часть моего сознания пребывала в полной прострации и без устали твердила: «Боже мой, боже мой, боже мой». И каждую секунду ждала, что сейчас узнает, каково это, когда в тебя впивается пуля. А другая часть сознания хранила ледяное спокойствие. Эта часть моего разума невозмутимо констатировала, что правая щека сейчас придет в болезненное соприкосновение с бетонной дорожкой, а также отметила, что стреляли, по всей видимости, из густого кустарника сбоку от здания. И еще хладнокровно отсчитала выстрелы.

Раз, два, три.