411. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[1282] <9.01.1913. Москва — Рим>
Дорогой Владимир Францевич!
Посылаю Вам рецензии на Сковороду из санктпетрбургской газеты "Русская Молва". Отчего нет от Вас известий? Получили ли мою закрытку? Поздравляю Вас с Новым годом. У нас Новый год омрачен тем, что 2-го января на льду, на коньках разбился Федя, получил сотрясение мозга и до сих пор в постели. Сейчас опасности нет, но первые часы предполагалось внутреннее кровоизляние и приходилось бояться всего. Привет Евг <ении /> Давыдовне.
Да хранит Вас Матерь Божия!
Любящий Вас С.Б.
412. Е.Ю.Рапп — В.Ф.Эрна[1283] <Начало 1913 г. Москва ? />
Дорогой друг!
Едва могу написать Вам несколько строк. Писать нельзя. Доктор не позволяет, но мне так хочется, чтоб Вы вспомнили обо мне. Работой по металлу я себе искалечила руку. Три месяца два пальца не сгибаются. А Вы, наверное, думали, что мне не хотелось писать Вам! И думали так неверно! Потребность говорить с Вами была напряженной, больше, чем прежде. Я переживаю что-то трудное. И часто не знаю плохо ли или хорошо. Я жду Вас с доверием и нежностью. И тогда расскажу.
Москву я еще не видела, и, кажется, не увижу. Улицы, дома, Кремль не чувствую реальным живым. Призрачно извилистые линии. Хочу увидеть картины и статуи и предчувствую их мертвенность. Я знаю, что Вас интересуют люди. Я видела их и много, и очень мало. Мне кажется, что все ушло внутрь, нет живого выявления. Все, что вовне бессильно и вяло и как будто ненужно.
Здесь устраивался вечер поэтов. Конечно, был Вячеслав Иванов, Аделаида Казимировна, были молодые поэты — Станевич[1284] и Анисимов[1285] — религиозно-мистического направления. Их стихи мне было особенно трудно слушать. Я не чувствовала напряженности, концентрации духа, всецелого отдавания. И все казалось тенью, глухим эхом, неживым прикосновением к Богу.
Вячеслав Иванов мне понравился меньше, чем когда-либо. Он ускользает, переливается многими цветами. Он и очень православен, и штейнерианец, и католик. Он как-то слишком стоит перед людьми, а не перед Богом.
Вера[1286], я видела ее первый раз, мне понравилась больше, чем я ожидала. Она сказала, что обожает Вас и, быть может, это привлекло меня к ней. У нее утомленный вид, но Лиле[1287] она говорила, что чувствует себя хорошо, спокойно, что ее брак — продолжение брака матери. Булгакова я не видела. Его сын болен, и он нигде не бывает.
Рачинский был и очень подчеркивал себя охранителем Церкви. Но разве Церковь нуждается в охранителях?
Петровский на меня произвел впечатление заколдованности. О, это очень жутко!
Евгении Казимировны нет. Она во Флоренции ухаживает за больной белле соеур. К Рождеству собирается приехать.
В доме очень говорят о книге Флоренского[1288]. Я еще не прочла. Книга занята. Но успела во время отсутствия Ники пробежать одну главу и показалось, что я в низкой, сводчатой церкви, где мерцают драгоценными камнями лампады, где душно от ладана и истонченных византийских линий, и где жажда глубокого, беспредельного, живого простора небес. Не знаю, может быть, увижу небо, когда прочту больше. Ник пишет статью о Флоренском[1289] и против обыкновения очень мало говорит о нем.
На днях дочь Веры Степановны будет читать реферат о двух религиозных типах: арийском и семитическом. Будет Новоселов, Кожевников и много разных людей. Я Вам опишу подробнее, и если меньше будет болеть рука.
Боба[1290] очень ен вогуе. На вечере поэтов имела успех. Гершензон ее хвалит. Советует создавать стихи, находит, что она прерафаэлит в поэзии[1291].
Ну, вот и все! Мне хотелось написать Вам еще об одном замечательном человеке, который прожил здесь три дня, но мои пальцы не могут писать совсем.
До свидания! Моя душа Вас ждет, потому что ей нужно опереться на Вашу силу ясность, и отдохнуть.
Поцелуйте нежно Евгению Давыдовну и Иринку.
413. Г.А.Рачинский — В.Ф.Эрну[1292]<10.01.1913. Рубанка — Рим>
10 января 1913 г. с. Рубанка
Дорогой Владимир Францевич!
Во-первых, от всей души спасибо за посвящение "Сковороды". Еще до получения Вашего письма я увидал его в корректуре и до слез был тронут этой лаской ко мне. Я знаю, как Вам дорог Сковорода, и тем глубже я чувствую силу любви, заключенной в этом даре. Этим мое имя навсегда связалось с той борьбой за Слово Отчее, которой Вы себя посвятили. Я плохо умею на письме выражать свои чувства, но крепко, крепко обнимаю и нежно Вас целую. — Книгу я прочел в корректуре, перед тем, как отдавать листы в печать. Может быть именно от этого способа чтения у меня получилось более сильное впечатление от личности Сковороды и его религиозного пафоса, чем от его философии, которая у меня не сложилась в голове в цельную и оригинальную систему. Но дело в том, что я, по складу моей души, больше сконен любить и ценить в мысителях этот личный и религиозный пафос, и то, что я не вижу стройной и, с историко-философской стороны, оригинальной системы, для меня дела нисколько не портит. Навидался я этих стройных и оригинальных систем в истории философии, от которых, как от козла, — ни шерсти, ни молока. Но все же чувствую, что окончательного суждения произнести не могу; когда изгладится первое впечатление, перечту книгу с новой точки зрения.
Дела у нас в издательстве в этом году замялись: за восемь месяцев вышла только одна книга, а потому и продажа была сравнительно ничтожная, и денег у нас мало. План на будущее таков: до весны 1913 г. выйдут 1) Зейпель, 2) Соч <инения /> Чаадаева, 3) Флоренский, 4) 2-ой том Дюшена, 5) "Русские ночи" Одоевского, 6) Сборник статей священника Щукина, 7) переводная брошюра Вл. Соловьева и 8) и 9) две брошюры — Карпова об основаниях натурфилософии и Дурылина о Китеже. На эти восемь изданий понадобится еще около 10 тысяч (ибо Флоренский и Чаадаев огромны, в особенности — первый — около 50 листов), а кредит на 1912/1913 год почти весь исчерпан. Весь расчет теперь на продажу. На 1913/1914 год мы имеем 1) Леруа, 2) "Гоголя" Зеньковского[1293], 3) Вашу диссертацию, 4) "Достоевского" Волжского (в старом виде, но все же, как и "Гоголя", в двух выпусках)[1294], 5) диссертацию Аскольдова[1295], 6) Вендланда[1296], 7) и 8) две небольшие вещи Бугаева о Фете и о природе у Пушкина, Баратынского и Тютчева[1297] и ряд брошюр: Вашу о Розмини[1298], Волжского о Сарове[1299], Фаминского об английских модернистах, Фаминского о Ньюмане[1300], переводную, порученную Макшеевой; всего, следовательно 13 номеров, что потребует около 12 тысяч (проставляя расходы, я не считаю расходов коммерческих, которые за два года потребуют около 6-и тысяч). Затем впереди: Августин, Баадер, Эриугена, Пордедж, Плотин, Шеллинг[1301] и библиография русской философии работы Ященко[1302]. Мы надеемся по весну 1914 года продать книг на 12 тысяч, но все же за покрытием 10 тысяч 1912/1913 года и 12 тысяч 1913/1914 года у нас не хватит тысяч шести, и они падут на кредит 1914/1915 года. В этот расчет включены и приняты во внимание необходимые авансы переводчикам по тем изданиям, которые еще готовятся и не попадут в две первые очереди, составленные из книг более или менее уже готовых и потому не терпящих отлагательства. Как видите, планов и работ — масса, причем, мы принимаем все меры, чтобы заказанные брошюры не превышали двух с половиной печатных листов по 40 тыс <яч /> букв. Затем у нас есть весьма важное предложение Гершензона. Чтобы Вы могли судить о нем, посылаю Вам копию его письма Маргарите Кирилловне (верните эту копию, если можете, она нам очень будет нужна в делах). Мы обсуждали проект Гершензона в принципе, и он нам показася желательным и приемлемым[1303]; конечно, весь вопрос в подробностях. Денег на него сейчас, как видите, нет, но он очень привлекает Маргариту Кирилловну, и, может быть, она найдет возможность как-нибудь его вдвинуть, не нарушая нашего бюджета. Вот пока все, что у нас в планах. Целую ручки у кумы и крепко целую крестницу[1304]; надеюсь, что она продолжает быть беллина; очень бы хотелось посмотреть на нее!
Храни Вас всех Христос! Жена шлет Вам свой сердечный привет. Душевно Вас любящий
Григорий Рачинский
Пишу из деревни, куда приехал отдохнуть на три недели. Через два дня еду опять в Москву на работу.
414. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1305] <13.01.1913. Бегичево — Москва>
<… /> Что новенького сообщить про меня, дорогая моя? Ничего почти, все тоже; только вот то новенькое, что написал разом предисловие к Соловьеву, где кроме объяснения значения этого труда как итога целой умственной жизни, есть очень много тонкой дипломатии, идущей от сердца, по отношению к сотрудникам "Пути", к которым нужно было определить отношение, так как моя книга в политической своей части во многом направлена против них. Думаю, что эту тонкую и деликатную задачу я разрешил так, как ты бы хотела, по крайней мере льщу себя надеждой на это, ибо об этом думал и старался <… />
415. С.А.Аскольдов — В.Ф.Эрну[1306] <20.01.1913. СПб — Рим>
20 января 1913 г.
Дорогой Владимир Францевич!
Посылаю Вам две рецензии о Сковороде. Розанова, несмотря на все усилия, не разыскал. Через два дня еду в Москву читать реферат в РФО "Время и его религиозное значение" — реферат по существу чисто философский[1307]. Проблему времени развиваю в духе Бергсона[1308], но с некоторыми добавлениями и с полемикой против понятия времени как числа и 4-го измерения. Жалко, что Вас там не будет. Кажется, нет в Москве и Бердяева. До меня дошли слухи о каком-то будто бы разрыве его с москвичами, хотя и не принципиальном.
Пока будьте здоровы и благополучны. Кланяюсь Евгении Давыдовне.
Любящий Вас С.Алексеев
Неужели от Сковороды не осталось ни одного портрета, его очень не хватает в Вашей книжке.
416. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1309] <10.02.1913. Бегичево — Москва>
<… /> Отвечаю на полученный от тебя сегодня обвинтельный акт <… />
"Я не люблю Булгакова" — это неверно. Я его очень ценю и ему симпатизирую. Все, что могу сказать, это, что общность наших занятий не способствует, а наоборот препятствует еще большей между нами близости. И в этом не я один виновен, точнее говоря, оба невиновны. Он говорит, что я "всем нутром" не понимаю Соловьева и даже неспособен его понять; я же со своей стороны не могу переварить превращения Софии во вселенскую хозяйку. Не спорю, сближение между нами все-таки может произойти вопреки этому, но как же тыхочешь, чтобы именно это служило элементом сближения?
"Я не смею больше любить Северцова[1310]". Каюсь, — виновен, все-таки люблю больше. И может быть этому способствует и то, что такого препятствия к близости нет. Нет того острого взаимного отрицания и взаимного оскорбления в той области, которую особенно горячо принимаешь к сердцу.
"Я не смею говорить с «Пометой» о каррикатурности булгаковских фантазий на соловьевские темы" и «Помета» не смеет его ругать. — Увы, виновен я, но она виновна только тем, что у нее есть эстетический вкус, которого у Булгакова нет вовсе. Кстати, выражение "вульгарные мысли" в отношении к нему употребил в разговоре со мною С.А.Котляревский, а не я.
В заключение обещаю тебе, что постараюсь быть не только мил, но и нежен с Булгаковым и буду либить его, но любви к его литературным упражнениям ты от меняне требуй: этого органически не могу. Вообще же, к чему ты начинаешь этот разговор, когда ты знаешь, что я из книги моей вытравляю всякие следы каких-либо нападок на него? <… />
417. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1311] [? 1913. Москва — Михайловское?]
<… /> Завтра у нас боевое заседание в "Пути". Я очень воинственно настроена, Рачок даже испугался моей энергии. Поддержанная тобой, я хочу завтра многое высказать Булгакову! <… />
418. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1312] <13.02.1913.Москва — Симбирск>
Дорогой Александр Сергеевич!
Отчего нет от Вас вести? Пишется ли Саров и Д <ивеевск /> ий? Здоровы ли Вы и Ваши? — Имею сообщить Вам печальную весть: наш авва серьезно болен, у него Мамонов находит болезнь сердца (миокардит), он лежит пластом, мамаша волнуется, ему нужен санаторий, она слышать не хочет, вообще положение тяжелое. Помолитесь о нашем друге и учителе!
В Москве Н.А.Бердяев. Мы встречаемся внешне хорошо, но остается какая-то дальность и отчужденность. Это и естественно: пишет он свое "творчество" и на нем уперся, хотя, верится, что это больше упорство, а не подлинная его сущность. Был в Москве В.В.Зеньковский. Встретились мы хорошо, и все прежнее изгладилось окончательно. Но возникли новые трудности уже реальные: работа о Гоголе, при содержательности и глубине, по форме оказалась очень плоха. Пришлось поговорить и с ним, и он впал в подавленность, особенно от разговора с Григорием Алексеевичем; не знаю, чем кончится, захочет ли и сможет ли он еще поработать над формой. Он сам признает, что не обращал на нее никакого внимания.
Если бы Вы были здесь, я показал бы Вам, о чем говорю, на примерах. Теософия все ползет и ползет. У меня был значительный разговор о ней с Петровским. Приходится теперь читать все это… Не помню, писал ли я, что на Святках у нас разбился Федя, но обошлось. Храни Вас Христос!
Любящий Вас С.Б.
419. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[1313] <18.02.1913. Москва — Рим>
18 февраля 1912, Москва, Зубовский б., д. 15.
Дорогой Владимир Францевич!
Простите, что давно не писал Вам, был трудный и хлопотливый месяц. У нас в семье сейчас благополучно, чего и Вам от души желаю. Федя выздоровел. В "Пути" продолжает печататься начатое и принятое. Ваше заявление я передал. По смете, составленной Григорием Алексеевичем, уже принятые вещи занимают почти все место, и даже не на один год. Но приедете, сами увидите, и тогда будем вместе обсуждать, что можно вставить и на какую очередь.
Вы спрашиваете, отчего я не пишу в "Богословском Вестнике"? Оттого, что вообще ничего не писал это время, хотя чувствую долг пред о. Павлом Александровичем. Читаю "Богословский Вестник" с большим интересом. Читаю и Ваши "Римские письма"[1314], и чувствую, как много я теряю от того, что не пережил Рима и Италии. Но теперь у нас опять надвигаются семейные осложнения: тяжело (т.е. безнадежно) болен в Крыму брат Елены Ивановны, так что возможно, что на Пасху поедем в Крым. Думаю, что увижу Италию уже с детьми…
Приехали сюда Бердяевы. Мы встретились внешне хорошо, но чувствуется отдаленность и отчужденность. Николай Александрович не заходит без зова, как заходил бывало. Пишет свою "Филисофию творчества"[1315], но о ней мне еще не приходилось говорить. Надо известные вещи пережить и словами их не обойти. Я, во всяком случае, исполнен добрых чувств и искренно к нему расположен. Может быть, я и преувеличиваю эту отчужденность.
Все больше приходится останавливать внимание на теософии, которая все ползет и ползет. Не знаю, чувствуется ли для Вас эта особенность настоящего сезона. Говорить об этом бегло не стоит, отмечаю лишь в качестве протоколиста.
Григорий Алексеевич, слава Богу, здоров (между прочим, и в этом последнем смысле), но у меня есть относительно его чувство какой-то его непрочности (в смысле здоровья).
Не порекомендуете ли Вы мне основных сочинений Росмини и Джоберти[1316], которые существуют в немецком или французском переводах. По-итальянски мне читать их трудно, а познакомиться хотелось бы и даже нужно, ввиду хода моей собственной работы.
В Религиозно-философском Обществе прошли в этом полугодии доклады Аскольдова[1317] и Зеньковского[1318]. Я не очень доволен ими, хотя заседания были оживленные. Предположены и еще доклады. Не познакомились ли Вы с сочинениями умершего недавно о. Астромова[1319], русского католика, который считал себя вдохновителем Вл. Соловьева?
Прощайте. Христос с Вами. Привет Евгении Давыдовне от нас обоих.
Любящий Вас С.Б.
420. С.И.Гессен — Вяч.Иванову[1320] <27.02.1913. СПб — Рим>
СПб. Таврическая, 35.
27 февраля 1913 г.
<… /> Это коллективная просьба к Вам от редакции "Логоса". Вы заметили наверное, что из числа ближайших сотрудников "Логоса" ушли Н.Лосский и С.Франк. Лосский потому, что не хочет раздражать своих московских друзей (Изд-во "Путь"), которым он отказал в ближайшем сотрудничестве. Франк потому, что считает "Логос" партийным органом нео-кантианцев, узурпировавшим наименование международного ежегодника по философии культуры. О Лосском говорить нечего. Его мотивы отчасти личные и вполне понятные. Он нам вполне сочувствует и будет продолжать сотрудничество у нас, тогда как в "Пути" не будет и сотрудничать. Но он не хочет, чтобы его считали в борьбе "Логоса" и " и "Пути" взявшим сторону "Логоса": это не соответствует вполне действительности и не желательно для него по личным мотивам.
О Франке тоже говорить не приходится. Франк по личным свойствам своего ума и характера обречен на безнадежное смешение определенности философской позиции с узостью и философской расплывчатости и мягкотелости с широтой. "Логос" никогда не собирался стать складочным метом для всяческого рода философических размышлений. С 1-ой же книги он определенно заявил, к чему стремится, и в течение трех лет, думается, не сошел с намеченного пути. Обвинять его в какой-то узурпации прямо смешно. Считать его органом неокантианцев — какой это провинциальный анахронизм! Будто Яковенко, Степун и я (не говорю о немцах) — кантианство! С таким же правом можно было бы нас назвать и платоновцами, и фихтеанцами, и гегельянцами!
Впрочем, Вы лучше другого чувствуете, что "Логос", если и партиен, то партиен постольку, поскольку он неуклонно стоит на стороне чистой философии. Для человека, обладающего философским зрением, уе теперь должно стать ясно, сколь велики по существу расхожения между Яковенко и хотя бы мной: к какому большому разномыслию они со временем неизбежно должны привести.
К сожалению не только Франк, но и Борис Николаевичв своей последней статье в "Тр <удах /> и Дн <ях /> ", забывши все пережитое за последние три года, каким-то непонятным образом игнорируя происшедшее развитие и намечающуюся дифференциацию (признак живой силы!), попытался вернуть спор на старую позицию о схоластике (кантианство) и метафизике, которая в свое время так набила всем оскомину[1321].
Будто между нашей гносеологией и истинной метафизикой есть еще принципиальное различие! Будто происходить от скептической и боязливой гносеологии и бороться с дурной метафизикой значит быть схоластом и методолгом! Нет, даже Борису Николаевичу удается (да и он сам наверное скоро изменит свое мнение) сделать небывшим то, что за это время случилось.
Итак, к чему я это все говорю? Чтобы просить Вас позволить нам поставить Ваше имя на обложке в числе ближайших сотрудников "Логоса" — на место Лосского и Франка. Нам важно поставить имя Вячеслава Иванова — Ваше сочувствие много значит и покажет всем, что мы не партийный, а вообще философский орган. Вспоминая наши беседы, я полагаю, что таково и Ваше мнение. Вы всегда считали "Логос" сознавшей себя философией. Критикуя "Логос", Вы критиковали философию. Вы не принимали "Логоса" постольку, поскольку для Вас вообще не приемлема в последнем смысле философия. Нам важно, чтобы это Ваше мнение, столько раз опрделенно Вами высказывавшееся, Вы ныне подтвердили еще раз Вашим согласием на нашу просьбу. Это и будет соответствовать фактам. Вы дали уже нам Вашу статью и, надеюсь, дадите еще. Мотивы Лосского к Вам не относятся. Из того, что Вы дали нам Ваше имя, никто не заключит, что Вы стали партийным философом — против "Пути", в котором Вы сотрудничаете. Всякий поймет, что Вы сочувствуете "Логосу" условно, как признаете ценность философии в сфере условного. Недовольство Бориса Николаевича философией Вас тоже вряд ли должно остановить. Думается, Вы не последуете зову Штейнера, и Ваше имя, ни в каком посредничестве не нуждающееся посланничество, слишком уверенно в себе и слишком широко чтобы отвергать условную ценность философии. Так как 30 марта выходит новая книга "Логоса", то нам очень желателен был бы Ваш скорый ответ.
Надеюсь, у Вас все благополучно, и Вы довольны Вашим пребыванием в Риме. Я остаюсь здесь до числа 15—20 мая, а затем собираюсь в Германию на лето. С наслаждением читаю Вашу "Нежную тайну"[1322].
Передайте, пожалуйста, искренний привет Вере Константиновне Марии Михайловне.
Сердечный привет шлет Вам искренне Вам преданный
С.Гессен
421. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1323] <28.02.1913. Москва — Симбирск>
Дорогой Александр Сергеевич!
Очень огорчен состоянием Вашего здоровья. Что у Вас с сердцем? Сообщите точнее. А что до настроения, то ведь всяко бывает, приходится терпеливо нести этот крест своей слабости. Говорю это, конечно, не о вас, но о себе.
В здоровье аввы, слава Богу, произошли улучшения. Я не знаю еще, как это выражается точно медицински, но самочувствие его лучше, разрешено есть, прекратились припадки и перебои, и он повеселел. Однако лежит, и видеть его можно только ближайшим людям, да и то не надолго. Как только встанет, надо гнать его из Москвы, иначе опять свалится.
Рад, что Вы написали Саров, жду с нетерпением рукописи. Когда я передал Гр <игорию /> Алек <сееви /> чу Ваши пожелания относительно гонорара, он сказал, что по его мнению, около желаемого Вами, так рублей 175, можно будет. Но к идее иллюстраций здесь относятся кисло, да и я не уверен, нужно ли это. Ведь такие иллюстрации, как лик преподобного Серафима, нужно дать лишь в очень хорошем, художественном исполнении, а откуда его взять? А ведь на иконе его всякий знает. В значительной мере то же относится и к остальному. Впрочем, м <ожет /> б <ыть /> иллюстраций требует текст, и я слишком рано заговорил, до знакомства с ним.
От Вас <илия /> В <асильевича /> Зеньковского нет еще письма, не знаю, как он решит.
Христос с Вами и Вашими!
У Елены Ивановны умирает в Крыму брат, вероятно, она поедет туда к матери.
Целую Вас. Любящий Вас С.Б.
422. Л.Ю.Бердяева — В.Ф. и Е.Д.Эрн[1324] <7.03.1913. Москва — Рим>
Эрны дорогие! Простите меня окаянную, что так давно вам не писала, хотя всегда храню вас в сердце. Это ведь — главное. Вот уже около двух месяцев, как мы в Москве. Я радостно встретила старушку и живется нам в стенах ее древних — уютно и тепло. Поселились мы там, где живет теперь Евгения Казимировна — у В. С. Гриневич[1325], открывающей Гимназию[1326]. Вот в этой гимназии мы и проживаем все Коммуной. Большой старинный особняк представляет нечто весьма своеобразное по составу своих обитателей. В большой зале собираются самые различные люди, начиная с отца Евгения[1327] и кончая Максом Волошиным[1328]… Мы занимаем две комнаты, куда Ни[1329] втащил свою библиотеку и засел за "справки" для окончания книги своей[1330] <… /> Когда же вы двигаетесь обратно ? Довольно уж вам питаться Италией, а то нам очень завидно. Будем ждать вас. Кто-то сообщил кому-то будто вы, Вл <адимир /> Фр <анцевич /> , приедете в Москву? Правда ли и как — с фамилией или один? Мы пробудем здесь, вероятно, до конца апреля. Нужно ли условиться где и когда увидимся? Шлем вам, дорогие, нежнейший привет, поцелуи и, до свидания в России. Целуем Италию.
Ваша всегда Лидия Бердяева.
423. Е.К.Герцык — В.Ф.Эрну[1331] <7.03.1913. Москва — Рим>
7/20 марта
Милый Владимир Францевич! Вы так давно не писали мне, я почти не понимала почему, но все-таки ждала… Пишу сейчас эти два слова только, чтобы спросить, чтоб услышать Ваш ответ, застану ли я еще Вас в Риме — или неужели мы встретимся только в мимомелькающих поездах? В эти последние дни выяснилось, что нам необходимо провести весну и начало лета с больной женой брата за границей, и тогда, конечно, я решаю во что бы то ни стало заехать хоть ненадолго в Рим. Выеду из Москвы через две недели и неделю проведу в Берлине с братом и его женой, а в Риме буду непременно в конце русского марта. Застану ли я Вас хоть немного? Мне бы этого очень хотелось. Чтоб мне радостнее ехалось в Рим, напишите мне хоть два слова еще сюда. Если не трудно будет, приглядите мне какой-нибудь, хоть плохонький, пансион, но близкий к Ивановым, но не на горе, как был наш Кейзер. И конечно недорогой. Так не верится мне, что все же Рим осуществится. О многом хочу говорить с Вами. Живем мы с Бердяевыми особенной и хорошей жизнью. И хоть Вам не писали, но часто поминали Вас. Приветствую и целую Ириночку, Евгению Давыдовну и Ивановых.
Буду ждать от Вас коротких двух слов.
Евгения Герцык[1332]
424. С.М. Соловьев[1333] — В.Ф.Эрну[1334] <10.03.1913. Боголюбы — Рим>
10 марта 1913 г. Боголюбы
Дорогой Владимир Францевич!
У нас в Волынской губернии наступила настоящая весна. Прилетели птицы и цветут первые цветы. Все же с каждой почтой ожидаю от Вас Синтаксиса сводного [?]. Писал Григорию Алексеевичу, что желал бы прочесть мою лекцию "Элинизм и христианство" в заседании Религиозно-философского общества в конце марта[1335].
Здесь Борис Николаевич, и я очень много узнал о теософии и Штейнере.
Двигаться на север думаем 20-го марта и к Страстной неделе перебраться в деревню.
У меня есть мечта: через несколько лет еще пожить во Флоренции и Ассизи.
И я и моя жена шлем сердечный привет Евгении Давыдовне и целуем Ирину.
Ваш Сер <гей /> Соловьев.
Дайте о себе знать, когда будете в Москве.
425. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1336] <24.03.1913. Спб — Москва>
<… /> Поылаю тебе мою статью, напечатанную в "Р <усской /> Молве". Вызвана она горячим сочувствием Грише[1337]. Он прямо мученик внешней политики и покоя себе не знает ни днем, ни ночью. Возвращаетя домой когда в 10, когда в 12 и ведет, по моему убеждению, глубоко правильную линию. А за все это — отвратительная травля в правой и националистической печати на самой отвратительной подкладке. Сами же лишили нас Константинополя и за это травят дипломатов <… />
426. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1338] [? 03.1913. Москва — Спб ?]
Денег с твоей книги[1339] 610 р. Из них уплачиваю счет в 228 р. за бумагу. Остальные счета уплатим в мае. Книги разошлись всего: за наличные деньги 212 экз., даровых 94 экз. (больше не надо давать), 125 экз. на комиссию и 25 получить по наложенному платежу. Всего 456 экз.
У нас здесь оживленно, в редакции много разговоров. Вчера был С. Соловьев. Он стал гораздо лучше[1340]. Напишу тебе о его лекции[1341]. Бердяев сегодня был. Много толковали о книгах Илариона[1342] и Булатовича[1343]. Вообще, как они все ни плохи, а мне ближе Петербургских обывателей Ковалевских и Петражицких! Говорю это серьезно без личного гнева! Неужели же я в твоих глазах всегда только и руковожусь личным! Неужели в моих мнениях никогда нет объективно правильного? Впрочем, кому, что дорого! Мне дорога Москва и весь ее дух и самая природа около Москвы. Я это испытала, когда посмотрела, проснувшись в окно вагона и увидела чудные места, после Петербургской гнили и холода <… />
427. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1344] <29.03.1913.Москва — Симбпрск>
Дорогой Александр Сергеевич!
Простите, что заставил Вас беспокоиться, да и меня это непрерывно беспокоило, но я выжидал, когда могу написать Вам в совершенно окончательной форме, и для этого надо было дождаться прочтения Вашей рукописи не мною, но и другими. Но все равно могу Вам уже сейчас сказать, что никакой "занозы" здесь для меня не возникало и что очерк Ваш, конечно, будет напечатан. Единственно, о чем может пойти речь, что — право за редакцией, м <ожет /> б <ыть /> , небольших сокращений, выпусков и под., конечно, без ущерба тому тону и основному настроению.
Мое личное впечатление, когда я читал, было, особенно местами, благодатно и сильно, давало ощущение Сарова (хотя глаз иногда спотыкался о стилистические недосмотры или — все-таки длинноты). Но ведь писать о Сарове вообще задача неразрешимой трудности. "юродивую" я все-таки мало почувствовал, — больше страшно. Относительно иллюстраций и мое личное мнение, и, думаю, еще более редакционное будет отрицательное: иллюстрации должны быть художественны или оригинальны, а иначе это будет смахивать на распространенные дешевые издания, чего мы не хотим. И, затем, кто же не знает лика преподобного Серафима?
Еще прибавлю — по соображениям не тактическим, но религиозным: зачем Вы говорите постоянно о "нетленных" мощах преподобного Серафима, когда Промыслу было угодно, чтобы эти святые мощи были в виде костей? Упоминаю об этом потому, что это существенно, хотя и мимоходно.
Брат Ел <ены /> И <вановны /> скончался, она ездила в Крым на похороны. Остальное благополучно. если не считать периодической хвори у детей, отчасти и у меня самого. Но ничего серьезного не было. А вот, что это у Вас за "порок" сердца? Скажите точнее, чем оно опрочено? Здоровье аввы улучшается. но, конечно, остается инвалидом и большей частью лежит. Теперь большая задача, как восстановить его силы летом.
Пока формально не состоялось редакционного постановления о том, как и когда печатать Вашу брошюру (вероятно, выпустят ее к осени), я не считаю тактичным возбуждать вопрос о немедленной высылке денег, но боюсь, что Вы расчитываете на них к празднику или вообще испытываете острую нужду. Если да, напишите, впрочем, я и так буду говорить с Григорием Алексеевичем.
Не помню, писал ли, что с "Гоголем" Василия Вас <илье /> вича Зеньковского окончательно разладилось, и он отказался (хотя вполне дружески, полюбовно и внутренне мотивировано). Ждем Эрна. Старые и новые болезни дают себя знать, но на то и жизнь.
Да хранит Вас и семью Вашу Матерь Божия!
Любящий Вас С.Б.
428. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1345] <3.04.1913. Бегичево — Москва>
<… /> Все больше крепнет во мне одна мечта — съездить на Афон и там крепко, со всей силой любви, помолиться за тебя и за себя, чтобы Бог нам помог, поставил и дал силы. И не одно это меня туда тянет. Хочется вообще быть поближе к той духовной жизни, которая там пробуждается. Может быть, скоро удастся.
Читаю книгу Булатовича и все больше чувствую, до какой степени там суть не в богословии, которое у них слабое и неумелое, а в жизни, которое у них слабое и неумелое, а в жизни, которая глубока, возвышена и совешенно не умещается в этом богословии. Подойти поближе к этой жизни, — вот где тепло и радостно.
Родная моя, помни только одно, что я всегда говорил тебе, что нет святой радости без Креста. И если тебе у Креста тепло и хорошо, это значит, что надо сораспяться со Христом, чтобы воскреснуть с Ним <… />
429. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1346] [? 04.1913. Москва — Бегичево]
<… /> Милый мой, чудный мой, если ты мне ни в чем не веришь, то вспомни, что тебе говорил Успенский[1347]! Вот они тоже все видят, как в тебе много жизни, сил и именно молодости; ты переживаешь то, что многие переживают в молодые годы. А у тебя это выходит так особенно удивительно, сочетание молодого, светлого, прекрасного, такая сильная живая, духовная работа, в соединении с зрелым умом и такой глубиной чувств!
Друг мой, радуйся этому, отдавайся этому. Не на Афоне твое место, а здесь, среди людей, в служении духовному развитию молодежи, в раскрытии путей для мысли и чувства! Господи, как это хорошо, как прекрасно и светло! Напрасно ты боишься за меня и думаешь, что я не буду идти дальше, не буду лучше. Я работаю вообще над собой, работаю всегда. Разве можно быть возле тебя и не становиться лучше, не развиваться! <… /> Напрасно ты так все погребаешь: Афон, смерть и старость! Не люблю я этого и никогда не пойду на Афон, никогда не умру, потому что хочу радостной и светлой смерти и знаю, что Бог простит, я ему верю, и старости не признаю, ее нет! Не на Афоне твое место, ты дитя тонкой культуры и должен в ней жить и работать. Неужели не радостна твоя жизнь и деятельность только потому, что пока не все обстоит так, как ты хочешь! Подожди — и это придет, верь только и не убивай жизни, а тогда, я верю и знаю, что все так будет, как твоя душа того жаждет <… />
430. Л.Ю.Бердяева — В.Ф.Эрну[1348] <4.04.1913. Москва — Рим>
Остоженка, Савеловский, 10
Гриневич
4 апреля
Спешим мы все, милый Владимир Францевич, звать вас остановиться непременно у В.С.Гриневич вместе с нами. В <ера /> С <тепановна /> очень будет вам рада и просила меня передать вам ее большое желание принять вас у себя. Комната есть совсем отдельная, большая, удобная, та, где жила Евг <ения /> Каз <имировна /> . Прямо с вокзала приезжайте к нам, ждем с большой радостью вас, милый <… /> Очень рада, что вы тоскуете уже по России и не нужно вас больше ревновать к Италии. Ждем вас все дружно. Патя осведомляется давно уже, Зайцевы (она в особенности) не упускает случая спросить, когда вы наконец приедете. Ну, и все прочие: Булгаков, Рачинский и т.д. Н <иколай /> А <лександрович /> обнимает вас и ждет очень. Я нежно целую ваших дам и очень жалею, что их не увижу здесь. До свидания, милый.
Ваша Лидия
431. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1349] <6.4.1913. Ст. Пятовская—Москва>
<… /> Посылаю тебе при этом письмо Эрна, очень милое[1350]. Что они все — несмотря на наши споры — ближе мне, чем Ковалевские и К°[1351] — в этом ты совершенно права. Может быть, даже наверное, от большей близости к ним и остроты в споре больше. Сейчас я настроен примирительно по отношению к нему.
Окончательно раздумал писать о Булгакове. Зачем, когда все разногласия и без того до дна высказаны. Письмо Эрну не требует ответа, т.к. я уже писал ему, что решения "Пути" по его делу может состояться только по его возвращении <… />
Не забудь пожалуйста прислать от "Пути" книги Щукина и Карпова. Корректуру в Петербурге получил и исправил. Осталось набрать всего часть "Эстетики" и заключение[1352] <… />
Лурье из Парижа прислал свой отчет об одном № «Вопросов философии». Там два слова о «Пути», где ты названа «Мадаме Моросоща, ун пчилантропе рицче ет éцлаирéе» и есть глупенькая мысль, что расцвет мистицизма в России объясняется крушением русской революции.
432. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[1353] <8.04.1913. Москва — Рим>
8 апреля 1913 г. Москва
Дорогой Владимир Францевич!
Поздравляю Вас с приближающимся праздником и заочно христосуюсь с Вами. Я так давно не имел от Вас писем и, кроме того, предполагаю Вас в пути, что вовсе не уверен, чтобы это письмо достигло назначения. Однако пишу на всякий случай, между прочим, и потому, что последнее время по различным причинам часто и с бепокойством думаю о Вас и ощущаю потребность послать Вам свой привет и теплое рукопожатие.
Мы благополучны. Елена Ивановна ездила недавно на похороны своего брата. Ждем Вас в Москву. Стоит чудная нежная северная весна, а в духовной атмосфере — благовонное веяние Страстной недели. Как я сожалею в эти дни о тех, кто разлучен с православной родиной, а, стало быть, и о Вас[1354].
Передайте Евгении Давыдовне поздравления с праздником, Неля поздравляет обоих.
Да хранит Вас "грядый на вольную страсть" Христос!
Любящий Вас С.Б.
433. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1355] <1913.Москва>
<… /> Мы говеем с Микой и Марусей в церкви Рождества. Так хорошо, тепло на душе, около Христа, так светло и радостно! Так больно, что люди Его хотят соединить с мраком и смертью и страданием! Все это так не свойственно моей душе! Я так люблю мир Божий, так люблю жизнь, все, что нам дано Богом, так благодарю Его за то, что Он создал нас и все нам дал на радость и творчество! Вот в чем моя душа! И только радостной и жизненной любовью ее можно победить, а не отдалением, отчуждением и отворачиванием! Прости меня, что это говорю, но ведь можно же сказать правду. Вот видишь, какие мы разные! Уверяю тебя, что это не значит, что я всей душой не мучусь, что так я грешна перед Богом! Все хотелось бы отдать,чтобы была моя жизнь светла и вся залита солнцем! Ах, как мне горько и больно, что я так сделала, что я не ушла от тебя! Это мой большой грех и искупить его я должна, я это знаю! Но, чтобы я примирилась на том, чтобы делить тебя с ней, то есть, чтобы обе были какими-то подругами — нет, нет, нет — никогда! На это я не чувствую себя в силах. Я отравлю свою душу ужасом и ревностью. Тогда я должна умереть. Так я покачувствую, может быть Бог будет ко мне милостив и даст силы вырвать из сердца эту мою святую, светлую любовь, которая приносит столько страдания, горя и мрака, что ты даже отвертываешься от меня в дни обения с Богом, как от греха! Ах как мне больно! Пиши.
434. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1356] <13.04.1913. Москва — Симбирск>
Великая Суббота
13 апреля 1913
Христос воскресе!
Дорогой Александр Сергеевич!
Приветствую Вас с радостью пасхальной, да пошлет Вам на сердце Воскресший Свою радость совершенную, Серафимскую радость! Надеюсь, что Вам дано было пережить Страстную неделю без внешних помех. Мне Бог послал это счастье. Страстная пролетела, как мгновение, пережилась как бы вне времени и пространства. Благодатные дни! Я говел со старшими детьми, и это совместное говенье доставило мне особую еще радость, которую Вы знаете. Все: и погода, и настроение, и обстоятельства сединились. чтобы дать праздник душе. Благодарение Богу!
А Вы все-таки так и не написали мне, в чем же состоит Ваша болезнь сердца. Напишите. Когда и как намечается переезд Ваш в Нижний? Мы остаемся в Москве числа до 20-го мая, когда кончаются экзамены Муночки. О поездке по Волге пока не думали, да трудно и загадывать при склонности к простудам детей.
Авва чувствует себя удовлетворительно, но лишь в санаторном режиме. На днях он выбрался из своей квартиры в квартиру своего брата на первом этаже, чтобы не подниматься, а затем выедет из Москвы совсем. Вообще же инвалидность или полуинвалидность его остается не устранена, не знаю устранима ли. Получили ли Вы книжку о С.Щукина, я просил послать. Знаете ли Вы, что спор "об имени Божием"[1357], естественно, очень волнующий авву[1358], который снова выступил здесь как ревнитель православия, имеет такое практически-жгучее (а догматически и тем более) значение? Интересна и своеобразна личность о. Антония Булатовича. Книжку прочтите, да и "На горах Кавказа"[1359] тоже. Непременно.
Теперь о лике преп. Серафима. Я не имел возможности говорить в "Пути" по поводу Вашего предложения — о фотографической репродукции старого, прижизненного еще изображения, но мне самому представляется, что, если может идти речь об иллюстрации, то именно такого рода, думаю, насколько знаю настроение, что и "художественная кислота" "Пути" (отрицательного отношения к которой, впрочем, я совершенно у Вас не разделяю) это примет. Важно узнать точнее, действительно ли это так. Насчет ускорения денег похлопочу и надеюсь иметь успех. А относительно выпуска брошюры весной нельзя поднимать и разговора: весь наш опыт говорит против этого, не забывайте, что нам ведь и без того приходится иметь дело с враждебностью и равнодушием. До осени задерживается уже напечатанная брошюра Дурылина о Китеже, книга Флоренского (впрочем, еще не готовая) и пр.
Вашу тревогу относительно Василия Васильевича Зеньковского я понимаю и, насколько она касается всего происшествия, разделяю, но в частности, Вы здесь находитесь в заблуждении или недоразумении. Ведь работу взял обратно сам В <асилий /> В <асильевич /> и, притом, к моему искреннему и глубокому сожалению, взял по разным сложным личным соображениям, из которых некоторые и не относятся к Гоголю. Работу он взял для переделки после личных переговоров, при которых я допустил неосторожность — предложил Григорию Алексеевичу высказать все откровенно. Тот был по-моему на высоте призвания, но, конечно, сделал В <асилию /> В <асильеви /> чу больнее, чем можно было.
Работу я читал сам всю со вниманием, неужели Вы могли допустить обратное? Я ее очень ценю, и Гр <игорий /> Ал <ексееви /> ч, но она страдает такою литературною беспомощностью, даже для меня в такой степент неожиданно (писана без всякой заботы над формой, без законченного пана, притом, перваякнига, а ведь это не то же, что статья): повторения, невыдержанность стиля, академизм рядом с психологией. Даже механическое устранение повторений или некоторых страниц облегчило бы от балласта, а изменение плана, какое предложи Григорий Алексеевич, внесло бы существенное улучшение. Если бы Вы имели в руках работу, Вы поняи бы сразу, что просто из любви к В <асилию /> В <асильеви /> чу нельзя было выпускать его в нечесанном виде и давать слишком легкую и обильную пищу зубоскальству, при важности и значимтельности содержания.
На Ваш, столь трудный для решения вопрос: можно ли выпускать Вашего преп. Серафима, отвечу так: я бы не мог, т.е. мог бы написать, но оставить для печатания "после смерти". В сущности, самое важное и нужное для себя я так оставляю или невыраженным, или еле намеченным для себя. Здесь два мотива: один — стыдность, обостряемая еще общим, повальным отсутствием целомудрия (одни Мережковские чего стоят!), а другой — немощь: странно недавно еще, когда был моложе (в религиозном отношении) я мог то, чего сейчас не могу, а чтобы мочь, должен "взойти" на ступень. А что до желаний, то хотел бы мочь только так, от себя, от души, от своего ума говорить, но именно потому, что только этого и только так хочу, больше всего уклоняюсь, надо, чтобы само заговорило, а что может быть, это даже и я знаю. Кроме того, языка, формы, не имею, посконностью доступной мне формы гнушаюсь, а новой не родилось. Но у других, кто может, не кликушествуя и не бесстыдствуя, люблю и ценю: вот например, Флоренский может, отчасти Розанов может (но как старикашка, немножко, как Федор Карамазов).
Можете ли Вы? Написали, — значит, можете. Я не ощущал, что нельзя, и от других не слыхал. Что может быть это иначе, совершеннее сказано, это — да, но это Вы и сами знаете. Потому практический мой совет: выйти из бесплодных сомнений — это оставить: еже писах, писах. Вон я из-за заметки о выборах, где просто по-человечески закричал, никого не уча и не призывая, перемучился: да можно ли, да не кликушествую ли, а как же Вам-то не перемучиться. А ведь, несомненно, для иных, не знаю, сколько их, но они нам и ценны и нужны, именно Ваши-то признания и переживания, вообще такого типа, и нужны. Мне бы хотелось вообще увеличить количество такого рода произведений, но, конечно, доброкачественных авторов.
Вот Флоренский обещается о скитах написать близ Троицы[1360].
Ну вот, конечно, не ответил Вам на Ваш вопрос прямо, но ведь Вы сами знаете, что его переложить нельзя.
Ну прощайте. Да осенит Вас радость Воскресшего! Поздравляю Ольгу Федоровну с праздником. Ел <ена /> Ивановна Вас поздравляет, она Вас особенно выделяет из круга близких мне лиц, говоря, что с Вами чувствует себя просто (а, кроме того, с Павлом Александровичем. Не странно ли? А мне это очень дорого!).
Любящий Вас С.Б.
435. В.С.Гриневич — В.Ф.Эрну[1361] <13.04.1913. Москва — Рим>
На общем собрании нашего особняка вынесено единогласное постановлении о том, что только сей почтенный особняк может явиться достойным приютом для Вас. Но так как Надежда Сергеевна заявила о своем приоритетном праве принять Вас у себя, то ей были представлены все убдительные доводы преимуществ Вашего пребывания под нашим соборным кровом — доводы, которым она не в силах была ничего противопоставить. А посему позвольте мне, всем нам, дорогой Владимир Францевич, обратить к Вам сие красноречивое послание для принесения Вам нашей общей просьбы приехать рямо к нам и провести праздники с нами… Не желая обременять Вас перечислением всех неисчислимых доводов в пользу нашего особняка для Вас — сошлюсь только на один как самый неопровержимый. В особняке нашем проживают Евгения Юдифовна, Лидия Юдифовна, Николай Александрович, Евгения Казимировна (ожидается) <нрзб>. В то же время морозы наступили лютые и всякие ночные передвижения будут прямо для Вас опасны! Итак — просим и ожидаем Вас к нам и горячо радуемся Вашему появлению среди нас. Все мы здоровы и шлем Вам и семейству Вашему наши душевные приветы и пожелания.
До скоро светлого свидания.
За всех
Вера Гриневич
Алекандру Викторовичу наш привет и тоже приглашение остановиться у нас.
436. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <24.04.1913. Москва — Тифлис>
24 апреля 1913 года
<… /> Я страшно устал, слегка простудился и потому прости, что пишу сумбурно. В голове очень шумит. Все как-то кругом ходит и не стоит на месте. В Киеве у нас было три часа. Мы посмотрели соборы, Владимирский и Софийский, благополучно попали на скорый поезд и очень быстро доехали до Москвы[1362]. В Москве нас встретил ужасный холод. В воздухе летали снежинки, дул ветер, я надел на себя редингот, все носки, какие мог, Лидия[1363] все шали.
М-ме Гриневич нас встретила очень радушно. Нашлась комната и для Лидии. С Бердяевыми встреча была сердечная и радостная. Е <вгения /> Ю <дифовна /> не приехала. Сейчас же стал работать телефон. Через несколько часов приехали Булгаков, Рачинский. С Булгаковым пока что без всяких трений. Рачинский необыкновенно хорош, поздоровался как всегда "по-православному", встретились с ним с большим подъемом <… />
Все встречи происходят точно на экране от усталости и слишком большой быстроты. Недавно тут был Сашенька[1364], оставил по себе массу симпатий и воздыханий. О Павлуше[1365] говорят много и все с симпатией. Об издательских делах пока ничего не известно <… />
Мой адрес: Москва, Остоженка, Савеловский пер., д.10, кв. Гриневич, мне.
437. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <27.04.1913. Москва — Тифлис>
27 апреля 1913 года
<… /> У нас все изменилось. Ужасный холод вдруг прекратился, настали великолепные дни, столь ясные, что Рим мог бы позавидовать. Все эти дни я был сам не свой, шумело неимоверно в голове, и только сегодня почувствовал, что прихожу в свое "нормальное" состояние. И придя в него, с ужасом вдруг почувствовал, что нужно во всех отношениях спешить, что называется переходить на телеграфический стиль образа действий, ибо дел уйма, а времени мало и совсем нет возможности предаваться размышлениям и "грусти томной", которую, признаюсь, вызвали во мне разговоры, свидания слишком скороспешные и неорганические. Собственно я еще ничего не сделал. Впрочем, осознал, что нужно сделать. Завтра еду в Посад к Павлуше и, вернувшись дня через три, примусь лихорадочно за дела. У Гриневич мне хорошо. Просторная комната, постоянно Бердяевы. С ним моментами очень спорим, с ней ведем уютные разговоры. Лидия очень энергично и планомерно ищет себе профессоров, купила план Москвы, ходит усердно и вчера, напр <имер /> , вернулась одна в 11 часов <… /> Свидание с Сусанной Михайловной[1366] было очень трогательным. Она меня посвятила во все подробности издательской жизни, "поплакались" мы вместе с ней обо всем, особенно о Павлуше, который вышел из всех возможных пределов и вместо 400 стр. написал уже 900 и все еще работы не кончил[1367]. Сусанна Михайловна между прочим показала мне кипу рецензий о Сковороде — половину хвалебных — половину ругательных, и особенно резкая Яковенки в "Русских Ведомостях"[1368]. Маргариты Кирилловны не видел еще — увидимся после Посада <… />
438. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <02.05.1913. Москва — Тифлис>
Москва, 2 мая 1913 года
<… /> Из дел пока решенных могу тебе сообщить, что 1.Письма о Риме приняты единогласно[1369]; 2.Проект моего журнала столь же единогласно провален[1370]. Насчет Университета ничего еще не ясно[1371] <… />
Бердяевы необыкновенно милы. Почти каждый день приглашают (главным образом для меня) по различным группировкам знакомых. Пока что самое интересное собрание было с участием далькрозиста — танцора, который показывал всякие забавные вещи, и завтра придет со своим профессором <нрзб>ритмичекой гимнастики с своим костюмом или вернее "без-костюмом" и будет целый вечер "танцовать" Шумана, Шопена и просто всякие ритмы[1372]. Самое скучное собрание было вчерашнее — религиозно-философское[1373]. Булгаков сух и холоден, неотзывчив и до него не доберешься. Рачинский потешал вначале забавнейшими анекдотами на темы божественные, а затем как-то тоже заотсутствовал. За эти дни: я встретил Валера, слушал стихи Лидии Юдифовны и Ад <елаиды /> Герцык (то и другое с большим наслаждением), три раза ухитрился упасть, разбил голову об лампу, купил новые башмаки (великолепные!) в магазине рекомендованном Павлушей и вместе с ним, затем искал с ним греческие монеты по антиквариям — провалился в "Пути", имел свидание с о. Ионой Брихничевым — ты видишь, что густо, даже очень <… />
439. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1374] [? 1913. Москва — Бегичево?]
На меня поизвел глубокое впечатление реферат Л.М.Лопатина. Глубокое впечатление сводится к тому, что этот вечер был для меня особеннопотрясающим доказательством смерти одних, бездарности других и полнойпутаницы в голове третьих! Ангел мой, взываю к тебе, молю тебя, услышь меня, поверь мне, что в данное время ты один есть и не мертвый, и не бездарный, и не путанный! Ты один можешь сказать живое слово, один можешь иметь значение и влияние, авторитет! Умоляю тебя, сознай это глубже, ярче, сильнее, не склоняйся, не тоскуй, иди твердо, сильно, бодро и жизнерадостно! Вооружайся и воюй, борись! Ты молод, прекрасен, обожаем, ты свободен, как никто. Но только не через одного Соловьева ты должен действовать. Это дало тебе исходный пункт, но ты должен выйти на широкий путь общей мысли и там сказать свое слово! Поэтому пойми меня, с каким восторгом, с каким трепетом я отношусь именно к твоему окончанию работы о Соловьеве, именно к твоему чтению! <… /> Лопатин мертв — это ужасно. Хвостов бездарен, Булгаков путан, Степуны и Лесуны[1375] декаденты и нигилисты. Как ужасно! Ты, ты, ты один. Молю тебя, утешь меня — не останавливайся, не унывай, не сомневайся ни в чем! Твоя жизнь полна смысла и прекрасна <… />
440. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <5.05.1913. Москва — Тифлис>
5 мая 1913 г.
<… /> Только вчера вечером поймал Лопатина в телефон. Сегодня у нас свидание. Ясно, что оно ничего положительного дать не может, но все же выяснит мои отношения с Университетом. Позавчера у нас был необыкновенный вечер с танцами и всякими "безумствами". Должен сказать, что на меня, запутавшегося в делах и деловых отношениях, а также в философических размышлениях над жизнью — он произвел неотразимое впечатление. Народу собралось видимо-невидимо. Пати, Кати, Зайцевы, Чеботаревская, какие-то юнкера, какие-то барышни, Лоло с тетушкой, Гершензон, Жуковский и т.д. и т.д. С самим танцором студентом-футуристом пришла невеста красавица, затмившая всех дам и даже Л <идию /> Ю <дифовну /> ! Первая половина вечера прошла так себе. Смотрели, критиковали, Патя с Катей даже негодовали. Но с 11 ч. началось необычайное оживление. Танцор оделся и так стал с одной девицей танцевать матчиш, с таким искусством и ловкостью, что сразу появилась веселость. Затем он же начал "русскую" залихватски с дикими вскрикиваниями и, когда дошел до апогея — Жуковский, издатель Куно Фишера, затопотал ногами, схватил Л <идию /> Ю <дифовну /> , пронесся с нею через весь зал, она вырвалась, он же с таким азартом стал танцевать русскую при гомерическом хохоте, что повредил себе ногу. Вообще энергии развязались. Профессор, аккомпанировавший ритмическим танцам и уже выпивший 4-ю бутылку пива, стал вверх ногами и прошелся так по всей зале, главный танцор комически изобразил катание на скетинге, атлет, племянник Бердяевых, Гриша одной рукой поднял человека на стуле и поставил его на стол; затем пел итальянские романсы, голосом, от которого дрожали стены и окна (куда Леля Чоглокова!), словом был необычайный кавардак, а в общем результате какое-то душевное очищение от всякого гнета. Если б ты видела Гершензона — он был в экстазе, в упоении <… />
441. С.И.Гессен — Вяч. И. Иванову[1376] <10.05.1996. СПб — Рим>
СПб 23/10 1913 г.
Глубокоуважаемый и дорогой Вячеслав Иванович,
из Вашего письма я вижу, что решение Ваше, к сожалению, бесповоротно, и ему надо подчиняться. Тем настойчивее я просил бы Вас за то дать "Логосу" какую-нибудь статью (из области эстетики), чтобы тем подтвердить Ваше участие в нем, как дружественного сотрудника. В данном случае Вы последуете примеру Н.Лосского, напечатавшего статью в том самом номере "Логоса", с обложки которого было впервые снято его имя.
У меня экзамены в середине мая кончаются, и я тотчас же уеду во Фрайбург, где находятся уже Нина Лазаревна с сыном. Очень бы хотелось с Вами лично побеседовать. Надеюсь, осенью Вы будете в Петербурге? <… />
Искренне преданный и уважающий Вас С.Гессен.
Как жалко, что существенный спор Бориса Николаевича с Федором Августовичем[1377] по вине обоих принял такую ненужную, злую, личную форму!
442. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1378] [? 1913. Москва — Бегичево?]
<… /> Жизнь кругом так бесконечно грустна, все так несчастливы, так одиноки, и я сама так одинока! Я вижу, что моя жизнь сейчас так складывается, что главной моей заботой и делом должны быть дети Мика и Маруся! Я сейчас очень многими своими делами жертвую для них и чувствую себя постоянно отрезанной в порыве развивать больше <сиц!> свою деятельность! Приходится и в этом бороться с тобой! А хотелось бы больше отдаться делам, хотя в этом искать удовлетворения и применения своих сил! С детьми я все время испытываю глубокие волнения. То радости, то страхи. Бывают дни, что я плачу и мучаюсь ужасно, и в этом я одна! Прежде была Екатерина Ивановна, но теперь я ее навсегда потеряла, т.к. она психически больна. Это тоже меня очень расстроило. Так что я одна как перст. Мика один у меня, но что ужасно, что он переживает такой ужасный возраст. От минут радости и глубокого душевного удовлетворения им я перехожу к ужасному страху и тепету! Неужели эта последняя моя надежда рухнет, и он уйдет от дорогого и святого для меня, на путь, на котором одно разрушение и смерть! Я вижу, как сильны страсти в моих детях и как много нужно, чтобы пасти их! Я говорю не о внешнем спасении, а обосуществлении ими того, для чего нужно и стоит жить! Много мне нужно перестрадать, и к чему это все еще приведет! Одно только существо, которому я верю и около которого отдыхаю — это ты, но ты далеко, и зачем-то я не могу тебя видеть, т.к. почему-то это нельзя! Это ужасно и неправда, и никому и ничему не нужно, а только мучает, мешает мне жить! Маруся меня также потрясает проявлением своего бурного темперамента и своенравия. Тоже не сулит спокойствия <… />
443. Б.В.Яковенко — В.Ф.Эрну[1379] <13.05.1913. Москва — Москва>
Дорогой Владимир Францевич!
Так как нам не удалось вчера увидеться лично и так как Вы на днях уезжаете, я же вряд ли сумею быть так скоро в Москве, — изложу Вам письменно то, о чем хотел поговорить.
Во-первых, я хотел обсудить с Вами "вопрос о Росмини". А именно: дело в том, что я давно уже работаю над его философией. Писать о нем что-либо объемистое, впрочем, я не собирался. Подготовляю только доклад в Психологическое общество и обзор его основных взглядов для "Вопросов Психологии" (листов на 5—6).
Мне сказали. что вы будете писать о нем диссертацию. Такое Ваше намерение меня чрезвычайно обрадовало. Я лично очень высоко ценю Росмини. Это мыслитель, достойный стать в одном ряду с Кантом, Маймоном[1380], Фихте, Шеллингом, Гегелем и Гербартом[1381]. На Западе (в Германии, Франции, Англии) он забыт, у нас — неизвестен вовсе. Ваша работа будет как нельзя более кстати.
Вместе с тем, однако, я почувствовал, что должен поставить вас в известность относительно своих намерений. Я уже почти что готов был читать о нем доклад этой весною, но отложил теперь на осень. Думаю, что и работа моя во всем целом будет готова к началу сентября.
Мне не думается, чтобы эти мои планы были для Вас помехой в каком-либо отношении. Но мне хотелось бы услыхать по этому поводу Ваше собственное мнение. Поэтому очень прошу вас ответить мне по следующему адресу:
Ст. Лианозово, Савеловской ж.д.
Архангельская ул., д.192
Борису Валентиновичу Яковенко
С добрым приветом
Яковенко. 13 мая 1913 г.
444. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[1382] <25.05.1913. Тифлис — Царские колодцы>
<… /> Вот я и в Тифлисе! Устал безмерно <… /> Сегодня же начну ходить по делам. Хочется все быстрее кончить <… />[1383]
445. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1384] <26.05.1913.Кореиз — Геленджик>
Крым, ст. Кореиз
Дорогой Александр Сергеевич!
Страшно виноват перед Вами молчанием. Оно имеет объяснение, с одной стороны в ряде болезней, из которых первая — Федькины экзамены (Вы знаете теперь по опыту, какова эта болезнь), затем болезнь Е <лены /> Ив <анов /> ны (на границе воспаления легких), затем выезд, но, с другой стороны, как ни грустно в этом признаться, мне не удавалось добиться от и через Григория Алексеевича такого пустяка, как нужный для Вас размер клише, определяющийся форматом книжки. Так и не дождался этого, пишу ему одновременно напоминание об этом и о другом.
Чтобы не забыть: Вам, вероятно, интересно будет познакомиться с теософским житием преп. Серафима, составленным М.В.Сабашниковой ("Духовное Знание", ц <ена /> 40 коп.)[1385] Я нахожу этот очерк талантливым, а его штейнерианскую приправу, для меня очевидную, для обыкновенного читателя в большинстве случаев маловразумительной. Интересно Ваше впечатление, как дышавшего Саровым, с одной стороны, и стоящего вне литературно-теософических влияний с другой.
Был Эрн. По-моему, он мало изменился, даже до странности, таково впечатление. Физически он выглядит во всяком случае не хуже, чем был. Он собирался, хотя, конечно, не собрался к Вам. Что касается взаимоотношений, то сейчас, кажется, такая полоса, что все мы как-то разбрелись и каждый в своем, дай Бог, чтобы это было не разделение, а лишь необходимое уединение.
Я приехал сюда несколько дней назад и пока пьянствую природой и свободой: море, розы, горы… Но уже начинает почесываться в голове и с будущей недели стану "учиться". Кроме всех прежних вопросов, которые от времени становятся только острее, на меня навалилось и, чувствую, что не на короткое время, "проблема оккультизма", пока чисто теоретически, хотя здесь очень трудно отделить теоретическое от практического. "Писать" становится все труднее во всех отношениях, не знаю, примусь ли за это.
Здоровье аввы остается все-таки надломленным, он постарел, обессилел, появилось в нем что-то детское. Не могу без боли сердечной вспоминать его на вокзале, куда он пришел нас проводить и принес-таки детям конфект. Как-то он переносит осуждение и от синода[1386] и от патриарха[1387] имяславству! Храни и укрепи его, Господь! И для о. Павла это осуждение создает конфликт, хотя и надеюсь, что на этот раз это еще смажется. Ах, как трудно совмещать свободное служение истине с обязательной (не внешне только) дисциплиной послушания клира, особенно в столь критическую эпоху, как наша! Всякий раз возвращаешься мыслью ко всей безысходности этого конфликта!
Виделся с Тернавцевым. Он постарел, вероятно, еще более обленился духовно, но мил и пленителен по-прежнему. Поговорили о всяком.
Николай Александрович уехал из Москвы, предполагал "посмотреть в Гельсингфорсе Штейнера"[1388], что из этого выйдет — не знаю. Вспоминаю о нем с любящей тревогой. Но все-таки нахожу, что он в периоде своего цветения. Таким углубленным и самособранным я его еще не видел, не помню, приходилось ли мне Вам выразить это впечатление?
Ну пока прощайте. Христос с Вами и с семьей Вашей.
Целую Вас. Пишите.
Любящий Вас С.Б.
Говорили в Москве, что в Геленджике живет Мариэтта. Она написала талантливые стихи "Ориенталия", восточная эротика. Прочтите, если попадется, и ей кланяйтесь, если увидитесь.
446. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <28.05.1913.Тифлис — Царские колодцы>
<… /> С курсами уже переговорил. Они согласны на мои условия, остается оформить договор. В первое же свидание директор передал мне от имени факультета просьбу прочесть актовую речь 26-го сентября. Это занятно и почетно. Но я не дал пока своего согласия, еще подумаю, найдется ли для Тифлиса подходящая тема[1389] <… />
447. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <31.05.1913. Тифлис — Москва>
<… /> Тифлис как-то затягивает. Римские вещи еще не пришли. Я начинаю решаться ехать без них в Красную Поляну, ибо до каких же пор ожидать?! <… /> И хотя лето будет длинное, так как занятия на Курсах начинаются 15-го сентября — все же лучше спешить. <… /> Вчера познакомился с Ю.Верховским[1390], поэтом, другом Вяч. Ивановича, который профессорствует на Курсах. Очень мил и симпатичен, хотя внешностью напоминает Макса Волошина. Только глаза — ясные, голубые, хорошие, вроде Волжского что-то. Может быть, подружимся <… />
448. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <3.06.1913. Тифлис — Москва>
<… /> Вчера был с Колей[1391] у Непринцевых[1392]. Мне они очень понравились. Невеста очень мила, как две капли воды похожа на карточку, что у вас на пианино. Очень хозяйственна, распорядительна, заботлива, образована, приветлива. С Колей все обращаются очень хорошо. Он острит, любезничает, все смеются, в результате оживление. Он уже заметно вошел в семью. Его патрон, инженер Непринцев, симпатичен, в своем деле хороший работник, с хорошим настоящим и, по-видимому, еще более хорошим будущим. Им строятся очень крупные здания в Тифлисе. Теперь он ведет постройку полумиллионного здания нового Музея в персидском стиле <… />
449. А.В.Ельчанинов. Дневник[1393] <4.06.1913. Тифлис>
VI/4 (или 5-го) 1913
Приехал Володя[1394] и очень много говорил о Вячеславе и его семье[1395].
…зашел ко мне Ю.Н.Верховский, и мы поехали к Эрну в Дидубе. Что говорил Эрн.
"Отношения между Вячеславом и Верой мне кажутся неразрешимыми, это узел, которого нельзя развязать. Вячеслав делает вид, что преклоняется перед Верой, поет ей дифирамбы, а сам скучает: она слишком обыкновенная для него, неумна, она не может заменить ему Лидию Дм <итриевну /> , не может быть ему женой… Он скоро сам почувствует это. Что же касается В <еры /> , то она не переживет охлаждения к ней Вячеслава, она на все решится. Я понял это, когда давно видел, как она, еще девочкой, низко склонялась над Роной, рискуя упасть…
Это — не брак, это просто связь, ничего мистического и свщенного здесь нет… Вячеслав — поэт, а не пророк, он умеет стилизовать, строить воздушные замки, фальсифицировать и закрывать правду".
Раньше я относился к Вячеславу, как к отцу, вождю: после этого рассказа я пережил сильное потрясение: я люблю Вячеслава по-прежнему, но не верю ему и не уважаю его; т.е. я уважаю его как переводчика, знатока Греции, но как пророка, учителя — нет.
450. П.А.Флоренский — В.В.Розанову[1396] <7.06.1913. Сергиев Посад—СПб>
1913.VI.7 Серг <иев /> Пос <ад />
Все, что пишете Вы, дорогой Василий Васильевич, отлично, но я не понимаю, что послужило поводом к тому. Или я что-нибудь не так написал о "зависти", или Вы недоразобрали, но я решительно не могу припомнить, в чем дело. Но это и не важно. Конечно, московская "церковная дружба" есть лучшее, что есть у нас, и в дружбеэто полная цоинцидентиа оппоситорум[1397]. Все свободны, и все связаны; все по-своему, и все — "как другие". Вы пишете о "новом" в богословии, что внесено нами, но к перечисленным Вами лицам не забудьте добавить Новоселова и Булгакова, Самарина и др., не выступающих в литературе, но мыслящих оригинально и со-участвующих в общей работе разговорами, советами, дружбой, книгами и т.д. Весь смысл московского движения[1398] в том, что для нас смысл жизни вовсе не в литературном запечатлении своих воззрений, а в непосредственности личных связей. Мы не пишем, а говорим, и даже не говорим, а скорее общаемся. Мы переписываемся, беседуем, пьем чай; Новоселов ради одной запятой в корректуре приезжает посоветоваться в Посад или вызывает к себе в Москву. Но это не Флоберовские запятые, да удивляется им потомство, а искание поводов к общению. Вас удивляет отсутствие зависти. Но ведь у нас друг к другу не может быть зависти, ибо почти все работается сообща и лишь небольшая часть работ в том или другом случае падает на того или другого. Дело другого, скажем Новоселова, Булгакова, Андреева, Цветкова и т.д и т.д., для меня и для каждого из нас — не чужое дело, не дело соперника, которое "чем хуже — тем лучше", а мое дело, отчасти и мое. В совершенстве его заинтересованы все, как и успех относят часто и к себе. Поэтому естественно, что каждому хочется вплесть в это гнездо хоть одну соломинку, исправить хоть одну ошибку в корректуре или чем-нибудь помочь. В сущности фамилии "Новоселов", "Флоренский", "Булгаков" и т.д., на этих трудах надписываемые, означают несобственника, а скорее стиль, сорт, вкус работы. "Новоселов" — это значит работа исполняется в стиле Новоселова, т.е. в стиле "строгого Православия", немного монастырского уклада; "Булгаков" — значит в профессорском стиле, более для внешних, апологетического значения и т.д. Вы нередко удивлялись, как я мало работаю, т.е. выпускаю в свет. А между тем я ведь сижу целый день. Но время уходит на корректуру одному, исправление перевода другому, пдыскание справок третьему, обширное письмо четвертому, разговор — с пятым, выслушание какой-нибудь статьи или плана шестому и т.д. Самые лекции, которые читаю я, семестровые и кандидатские сочинения, которые даю писать студентам, практические занятия и домашние разговоры со студентами, междулекционные беседы — все это очень утомляет, ибо это не просто учительство, а непрерывная борьба; мневедь приходится не просто созидать, а все время разрушать позитивистические настроения. То же — у Булгакова, у Новоселова, у всех нас. И вот, хотя и редко-редко (по неск <олько /> человек на курс) одерживаешь настоящую победу, однако, чувствуешь, что всех ранил и что впредь им придется все же задуматься, а при случае, когда Бог посетит несчастьем, — и принять кое-что в сердце. Но, Вы понимаете, это вечное военное положение требует много сил. Отдыхаешь лишь в церкви да за древностию — рисунками, монетами и т.д. <… />
451. Е.Н.Трубецкой —М.К.Морозовой[1399] <13.06.1913. Пятовская—Михайловское>
<… /> Продолжаю усиленно наполнять свою голову. Перечел целиком "Прелюдии" Виндельбанда[1400]. Читала ли ты эту книгу? Она имеет то достоинство, что будучи очень легко и живо написана, вводит прекрасно в цикл современных неокантианских учений, обнажает их душу, которую не всегда скоро и легко отыщешь в иных их многоученых, туманных и запутанных трактатах. Если не прочла, прочти.
А вот тебе книга, которую безусловно не советую читать ни под каким видом, это роман Гюисманса Лà-бас[1401]. Брат Гриша прислал мне ее как самую мерзкуюкнигу, какую он когда-либо читал. Она такова и есть, но он не без основания рассуждает, что мне нужно ознакомиться и с этим течением, необыкновенно ярко иллюстрирующим опасность оккультизма.
Тут оккультизм прямо и откровенно вырождается в сатанизм с черной мессой и убийством, с отвратительными оргиями. Описано так реально и отвратительно, что невозможно сомневаться — в основе лежит действительность. Этого выдумать нельзя, тем более, что многое совершенно совпадает с тем, что мне некогда рассказывал Соловьев о сатанических культах франкмасонов (он этим интересовался, так как считал франкмасонов церковью сатаны-антихриста). Эту книгу проглотил в два дня. <… />
452. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1402] <15.06.1913. Михайловское—Бегичево>
<… /> Сейчас читаю Историю Вселенских соборов, развитие догматов! Так это на меня тяжело действует. До такой степени все это искусственно, так сильно меня смущают все сомнения и ариан и всех других ересей! Так все эти толкования натянуты, так понятны все сомнения, так естественно они возникают и во мне, что я иногда чувствую себя на стороне какого-нибудь еретика! На самом деле в чем же истина? Ведь Христос обо всем этом не говорил, а все это есть тот или другой уклон человеческой фантазии! Так все это смутно, так страшно, что остается только велеть замолчать своему внутреннему голосу, т.к. все равно знаю, что ничего не разрешу и лучше преклониться и силентиум[1403].
Но многие сомнения во мне очень глубоки. Странное дело, что я гораздо меньше сомневаюсь, когда погружаюсь в мой любимый мир свободы, теургии, красоты и жизни! Тут я чувствую, знаю, и бесконечно люблю Бога и верю всему наивно и светло! Но церковный мир, чтение писателей духовных меня так смущает и подымает бурю сомнений. Это ужасно! Какой ужас охватывает иногда, страшно сказать!
Есть вещи, в которых я никогда не сомневаюсь и знаю, что умру с твердой верой! Но церковные истины — это другое дело. Это страшно, потому что здесь столько соблазна. Один исход — это заставить замолчать смущающий голос, а не то открывается бездна. Вообще, мы ничего не знаем!
Прелюдии Виндельбанда у меня есть — я когда-то читала там статью, кажется, о Спинозе.
Ужасно интересует меня вопрос о франк-масонах! Все это какая-то глубокая подпольная история. Очень важно разобраться в этом течении и схватить его нити. Насколько это сильно насколько влияет на события? Мы слишком привыкли все видеть и судить внешне, а не знаем, что делается в глубине души и жизни. Я давно ищу книг о масонах и сюда взяла книгу о русском масонстве[1404]. По вечерам читаю книгу Метнера, о музыке — очень интересно, и горячо написанная книга[1405]. <… />
453. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1406] <17.03.1913. Бегичево — Михайловское>
<… /> Ах, как хотелось бы с тобой всласть, до дна поговорить обо всех твоих сомнениях и вопросах. Об этих догматических спорах я много и много думал когда-то: в "Великом споре" Соловьева[1407] об них есть глубокие и сильные строки — перечти <… />
454. С.Н.Булгаков — М.К.Морозовой[1408] <23.06.1913? Кореиз — Михайловское>
Станция Кореиз, Ялтинского уезда
23 июня 19<13?]
Дорогая Маргарита Кирилловна!
Как поживаете и все ли у Вас благополучно? Я живу хорошо, если не считать мелких неприятностей (конечно, из области болезней), наслаждаюсь крымской природой, а вместе с тем, все свободное время отдаю работе (впрочем, пока не писанию, а только обдумыванию). Наслаждаюсь столь редкой для меня возможностью спокойно и не отвлекаясь отдаваться своей работе. Внешним образом живу в полном уединении и даже почти без переписки.
Сусанна Михайловна (которая, очевидно, и в этом году не хочет покинуть своего поста и отдохнуть) переслала мне два письма, касающиеся перевода Эри"у"гены (приходится и мне в транскрипции своей не отставать от века!). Эти письма, вероятно, уже у Вас в руках. Оба они произвели на меня благоприятное впечатление, особенно потому, что приятно иметь переводчика для Эриугены, и притом на определенный срок. Что касается проекта Шулкарского относительно примечаний и параллелей, то я этот проект нахожу непрактичным по невыполнимости: здесь не на чем остановиться, нельзя же сюда вкатить всю патристическую, да кстати и античную литературу, а выбор отдельных параллелей всегда вызовет справедливый упрек в произвольности, да, кроме того, надо ли положиться на опытности и вкус Ш <улкарского /> , кои нам неизвестны.
Наконец, русская литература имеет отличное исследование об Эриугене в сочинении А.Бриллиантова. Не думаю также, чтобы желательно было теперь же поручать составление вступительного очерка Шулкарскому, лучше оставить вопрос открытым (Мой очерк, если и будет составлен, будет преследовать не историко-литературные, а религиозно-философские цели). Мысль о составлении предметного указателя в виде подробного оглавления (которому будут соответствовать и заголовки наверху каждой страницы) превосходна. Вообще по письму Шулкарский производит на меня впечатление занимающегося эпохой и знакомого с литературой, хотя и несколько неофита. Хорошо было бы, если бы можно было иметь пробу перевода, хотя из того материала, который уже имеется в портфеле Шулкарского (он упоминает в письме о переведенных для себя страницах). Но только как бы его не обидеть, во всяком случае об этом надо списаться с С.Ф.Кечекьяном. Необходимо довести до сведения Шулкарского также, что перевод будет, хотя и не редактироваться, но редакционно прочитываться мною, а потому мне надо знать и предполагаемую терминологию наперед. Впрочем, это известно, кажется С.Ф-чу.
Такое мое впечатление от писем, однако это пока не более, как впечатление, и я на нем не настаиваю. Но, помимо всего прочего, эта комбинация соответствует и нашей тенденции стягивать около "Пути" молодые силы? Очевидно, от Б <ориса /> В.Вышеславцева относительно Николая Кузанского ответа не было?
Всего Вам доброго. Состоялась ли Ваша поездка <нрзб> ?
Е <лена /> И <вановна /> шлет Вам поклон.
Жму Вашу руку.
Ваш С.Булгаков
455. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1409] [? 06.1913. Михайловское — Бегичево?]
<… /> Я много хожу по хозяйству, слежу за всем. Теперь знаю все гораздо лучше. Хожу в колонию! Там как-то все становится благоустроеннее.
Читаю много. Перечитываю Минье "Французскую революцию". Давно не читала. Читаю с ужасом и волнением. Какое-то отвращение и ненависть испытываю. Несмотря на всю справедливость возмущенья против старого порядка, несмотря на всю мою любовь к свободе, как противна политическая страсть и насилие. Я так живо вспоминала нашу революцию, и мне противны кадеты, которые так глупо воображали, что они исторические фигуры. Особенно противный Муромцев[1410], важно восседавший и воображавший, что он тоже играет во французскую революцию. Как все это было глупо, именно глупо! Разве возможна теперь такая революция! <… />
456. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1411] <28.06.1913. Калуга — Михайлолвское>
Милая и дорогая Гармося,
Вчера послал тебе письмо, вызванное твоим, а сегодня пишу то, что сам хотел тебе написать.
<… /> Душа моя, дорогая, меня беспокоит последнее предприятие "Пути". Брат мой Гриша был у меня и много рассказал такого, что заставляет очень осторожно относится к материалу, который мы получили.
С обеих сторон масса вранья. Надо сказать, что, если с имяславцами было поступлено гнусно, то и их поведение было ниже всякой критики; спускание с лестницы игумна, ломанье рук и ног противникам — их рук дело. Вообще, если бы им дать войска, они поступили бы также с имяборцами, как с ними поступил Никон. Вообще, как всегда бывает в таком движении за чистыми людьми тут шли и проходимцы с очень скверными побуждениями. Вообще я предлагаю следущее: Гриша будет в Москве, и его необходимо пригласить на наше заседание для всестороннего освещения этого дела. Сообщи это Рачинскому.
Я написал ответ Радлову. Вышло очень крепко: он двадцать раз пожалеет о своей выходке, надо сказать довольно гнусной[1412].
Я получил предложение сделать доклад о моих опытах в московском Обществе сельского хозяйства, но не будучи агрономом, я на это не решился.
Занятия Кантом открывают все новые перспективы. Только бы удалось написать: чувствую, что могу сказать об этом много нового и существенного. Хочется поделиться с тобою всем этим, милый, дорогой друг, как я привык с тобой всем делиться.
Душа моя, мучительно тревожусь за тебя, когда тебя мучу. Ах, чем, чем я могу тебя утешить.
Крепко, крепко тебя целую, Христос с тобой, мой ангел.
457. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1413] <3.08.1913. Бегичево — Михайловское>
<… /> Сейчас пользуюсь минуткой, чтобы черкнуть несколько строк из Калуги, куда я попал членом железнодорожной комиссии, и дать весточку о себе.
Сейчас в полном разгаре перевод Фихте, который и мне очень много дает для главной темы. Перевод Яковенко превосходен и, так как главная масса отведена ему, я убежден, что мы даем русскому нечто очень и очень ценное. Попутно наклевываются мысли о сущности трансцендентального метода, которые мне очень скоро придется положить на бумагу в виду обязанности написать предисловие к переводу, оно же и статья к столетию Фихте.
Спасибо за присланные отзывы. Из них — два хвалебные, из коих один — в "Приазовском крае" принадлежитмоему семинаристу Лодыженскому, а третий, обвиняющий меня в "обывательской пошлости" в "Дне" принадлежит какому-нибудь "товарищу", получившему помазание от Булгакова[1414] <… />
458. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1415] <13.08.1913.Олеиз — Н.Новгород>
Олеиз, 13 августа1913.
Дорогой Александр Сергеевич!
Рад был вести от Вас, столь долго молчавшего. Я писал вам в Геленджик еще (и не помню, чтобы письмо было особенно "грустнохолодным"). На днях я с Федей выезжаю в Москву "пристраивать его" в гимназию, процесс небезболезненный, как Вы знаете. У нас благополучно, лето я провел в общем спокойно, поправился физически, занимался, вообще, внешне, доволен, внутренне же я никогда собой не доволен. Ваше настроение в виду переезда и перемены места вполне понимаю, п <отому /> ч <то /> мы с Вами нервны на одинаковый манер, но надеюсь, что это первое впечатление пройдет и радуюсь Вашей близости к Москве.
Вестей и писем имею мало. Мих <аил /> Ал <ексадрови /> ч поправляется, но, видимо, не вполне поправился, тем более, что болела мамаша. Цветков пишет, что хочет в этом году принимать священство. Меня это и радует, и волнует, и тревожно за него, п <отому /> ч <то /> все-таки он молод, хотя молодые-то силы и нужно отдавать Богу. Да осенит Вас Матерь Божия!
Обнимаю Вас.
Любящий Вас С.Б.
Адрес прежний (с 19-го авг <уста /> ): Зубовский б., 15, кв.11.
459. Г.А.Рачинский — М.К.Морозовой[1416] <15.08.1913. Бобровка — Москва>
15 августа 1913 г. с. Бобровка
<… /> А зима, думается мне, предстоит бурная: история новой "ереси" о имени Иисусовом, как Вы, вероятно, заметили из газет, принимает все более гнусные формы; военная экспедиция епископа Никона на Афон, арест монахов и рассылка их в изгнание по русским монастырям — все это создает такое положение, на которое нельзя не откликнуться, под риском быть осужденным за религиозное равнодушие и подпасть под проклятие тех, "кто дело Божие делают небрежно"! Ужасно боюсь, что из этого ничего не выйдет: поговорят, покипятятся и бросят бедных монахов на произвол судьбы; дай Бог, чтобы мое предчувствие оказалось ложным!
Кроме этого, я имею основания думать, что борьба с теософией примет эту зиму более резкие формы. Выйдет книжка Метнера[1417], которая не замедлит вызвать взрыв негодования у Бориса Николаевича, да и у остальных теософов. Нельзя же трогать безнаказанно Великого Доктора, предтечу пришествия Христа на эфирном плане! Затем в самой среде теософов назревает раскол; Эллису надоела теософическая каббалистика, и он повернулся к чистому христианству, за что на него немедленно поднялось гонение. Он писал мне, прося меня заступиться за него и объяснить г.г.теософам, что нельзя быть такими нетерпимыми. Об этом еще одному из своих московских друзей — Киселеву[1418], которого я не без успеха отбиваю и, кажется, совсем отбил от увлечения философией Штейнера. Я послал Эллису в ответ на его письмо огромное послание на трех кругом исписанных листках большой писчей бумаги (около трети печатного листа), где излагается ему мое исповедание, мое отношение к теософии и, не задевая личности Штейнера, который ему все еще дорог, выясняю ему тот нетерпимый и прямо антихристианский характер, который приняло штейнерианство, поощряю и убеждаю его вступить на путь чисто христианской мистики, бросить шатание по заграницам и вернуться в Москву. Я снял копию с этого моего послания и прочту Вам его при свидании; пока вся моя переписка с Эллисом — секрет, ибо он просил не разглашать о его обращении ко мне, но я уверен, что он же первый покажет мое письмо теософам, и выйдет некоторый скандал, против которого я ничего не имею: мне надоела их злохитрая и покрывающаяся щитом духовной тайны пропаганда! Меня прямо возмутила вышедшая в "Духовном Знании" книжка Сабашниковой о Св. Серафиме Саровском. Это — теософская фальсификация жития этого святого, написанная очень хитро в ультрахристианском тоне, с возмутительными рассуждениями о смысле творчества и аскезы, о чуде, о Христе и т.д. Я сделал на нее ряд примечаний и начал даже писать ее разбор, имея в виду сделать о ней в тесном кругу обстоятельный доклад. Московские теософы, как мне известно, рассчитывали пустить книжку в народ, в круги сектантов, и вообще распространить ее в широкой православной публике. Это уже прямо нападение и надо защищаться!
Я очень рад, что Яковенко отличился переводом Фихте, а то нам на переводчиков не везло.
Я не писал Вам по поводу моих треволнений по поводу перевода Макшеевой "Бòме" и 2-го тома Чаадаева, ибо хотел, чтобы Вы хоть летом отдохнули от редационных недоразумений и невзгод, представляющих, впрочем, крестный путь всякого русского издателя. Не везет Булгакову на его "протеже"; оказалось, что Макшеева очень плохо знает немецкий язык; целый ряд мест переведен так, что смысл получается прямо обратный. Каждые три строки — какое-нибудь вранье. Как пример приведу Вам такой рекорд: Бòме умирает и хочет причаститься — "Ер бегечрте дас Абендмачл зу нечмен"[1419]; переводчица передает это, ничтоже сумняшеся: "он попросил дать ему поужинать"!!! Я со скрежетом зубовным отредактировал две трети рукописи и через три, четыре дня кончу всю; перевод будет приведен в приличный вид, хотя, конечно, при таких условиях хорошего перевода из него не сделаешь. Но кроме того у меня при редактировании возникли сомнения относительно мест брошюры, которые нам с Вами при чтении не бросились в глаза; очень уж грубо анти-христианский тон. Я думаю задержать ее набор до встречи с Вами и привлечь совет Булгакова, а то я начинаю бояться цензуры. Быть может предисловие или примечания, или смягчение текста (чего я впрочем принципиально не люблю) могут поправить дело.
О Чаадаеве Вы вероятно слышали от Сусанны Михайловны: Гершензон бросил его на меня и пропал; он прочел в Одессе 4, 5 и 6-ой листы и сделал свои замечания, но с тех пор о нем ни слуху, ни духу. Я злюсь, но усердно работаю над Чаадаевым. 7,8,9,10 и 11-й листы готовы у меня, хоть сейчас печатать, дело стоит за Гершензоном; 12, 13 и 14-й листы будут готовы на этих днях; 15, 16 и 17-й — в наборе и должны поспеть к концу августа. А так как всего будет 20 листов с небольшим, то я расчитываю выпустить книгу, как предполагалось, в сентябре, если только Гершензон еще чего-нибудь не напутает. Я не унываю, работаю за себя и за него, но с его характером ни в чем нельзя быть уверенным; он в середине дела внес еще летом ряд изменений и заставил меня перечитать уже готовые листы и переделать их еще раз.
Очень меня обрадовало, что Мика вернулся из Англии патриотом! Пора нам вернуться к добрым, старым традициям, сороковых и пятидесятых годов, когда лучшие люди в России знали литературу Запада и его философию так, как теперь и не снится никому, любили и понимали западную культуру не хуже Эмилия Метнера, но оставались в корне русскими людьми и жили до могилы русскими интересами, работая для России и во имя России. Я всю жизнь люблю Гòте и носился с ним, но это не мешает мне любить и понимать старцев Оптиной и быть по мере сил моих человеком русским и православным.
Думаю быть в Москве в первых числах сентября и с нетерпением жду свидания с Вами. О многом хочется поговорить; на письме всего не скажешь. Таня шлет Вам свой душевный привет.
Сердечно Вас любящий
Григорий Рачинский.
460. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1420] <23.08.1913. Бегичево — Михайловское>
<… /> Вообще готовлюсь к полемике со многими, которая несомненно вынудит меня развить свои положения и, стало быть, будет интересна! На понимание же не рассчитываю. Вообще же думаю, что книга моя не исполнит своего назначения, если не вызовет страстного противодействия[1421]. Противодействие, вызываемое новой мыслью, очень часто бывает прямо пропорционально тому влиянию, которое она оказывает. То, что принимается без борьбы, тотчас забывается и глубоко не захватывает <… />
Заканчиваю сельско-хозяйственный сезон. Приятно было отметить еще новый шаг вперед, совершенно небывалую удачу с овсом, который, благодаря моей культуре, дал неслыханный урожай, выше даже черноземной нормы. Все это новыми методами, доселе здесь не применявшимися. Калужские агрономы, издающие в Калуге журнал, просили меня написать им мои наблюдения за 10 лет хозяйства, что я им и обещал сделать; так что зимой предстоит печататься:
в философском журнале; 2) в сельско-хозяйственном и 3) печатать мою музыку. Недостает только шахматных партий и газетных статей (на это совсем выдохся). <… />
461. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1422] <1913>
<… /> Вчера имела отрадное, умилившее меня впечатление — колония. Теперь я, кажется, окончательно начинаю убеждаться в том, какое это чудное дело! Не вообще, какое-нибудь морально-благотворительное, а живое, жизнерадостное, творческое! И в Шацком[1423] я начинаю серьезно убеждаться. Вчера был вечер прощальный! Ты не можешь себе представить, как эти дети были веселы,свободны, благородны, скромны вместе с тем! Ни тени пошлости, озорства или чего-нибудь грубого, распущенного. Потом, вообще, вся их жизнь за это лето обнаружила много хорошего! При свидании поговорим обо всем. Я очень счастлива этим! Хотя боюсь еще совсем отдаться своей радости, — все присматриваюсь к Шацкому! <… />
462. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1424] <30.08.1913. Бегичево — Михайловское>
Милая, дорогая Гармося, моя горячо любимая, сокровище мое,
Через неделю мы увидимся, и это письмо стало быть последнее до тех пор. Не могу тебе сказать , с каким волнением я жду этой минуты. — В ожидании ее я от тебя ничего не скрыл, ничего не утаил, всего, всего себя рассказал, каков я есть. Но и ты, душа моя, пойми меня вего, каков я есть, и помни меня всего, а не только ту сторону моего существа, которую хотелось бы помнить, не только ту, которая безбрежно и бесконечно радуется, тебя видя, но и ту, которая болезненно сокрушается и мучится об этой самой радости и тяжело — до боли — упрекает себя за нее. Пойми все это не умом, а любовью и не гневайся на меня, и не противься моей молитве, — той, которую я тебе исповедовал: ведь право, в ней высшая любовь и есть. Потому что в минуты, когда я ее твержу, я предпочитаю спасение твоей души моему собственном счастью и самой сильной, самойжгучей радости — той, которая заставляет всю душу трепетать в невыразимом невероятном волнении. Ах, какая сила подъема нужна, чтобы бороться против этих чувств. Вот когда чувствуешь, что Царство Божие силою берется. Ах, если бы ангел Божий мог конуться наших душ и дать нам эту силу полета; право, мы в нем не были бы разлучены, а внутренно спаяны, потому что была бы побеждена та несказанная мука, которая все-таки нас с тобой разлучает, и как часто! Вот хотя бы теперь, в этой переписке последнего времени: сколько мучительных отчуждений мы преодолели! Сколько раз мне мучительно казалось, что ты совсем от меня уходишь, и тебе — тоже. А теперь этого не кажется, отчего? Оттого, что все сказано до дна, — ты вошла в мою муку, стало быть, оба мыподнялись над самым нашим чувством и поднялись любовью к чему-то многовысшему.
Дорогая моя, не пугайся этого слова "подняться над чувством" — это не значит подняться над любовью. Сколько раз я говорил тебе, да и писал в своем "Соловьеве", что любовь не есть чувство: она больше этого; любовь человека — это все его жизненное стремление, стало быть источник всех его чувств и мыслей, а не какое-либо чувство или мысль. И вот вся задача жизни в том, чтобы это стремление поднялось на эту высоту где уже никакой разлуки нет. Разве может внутренно разлучить "Христос воскресе"?
Ну вот тебе, душа моя, то самое главное и важное, что я теперь думаю и чувствую всей душой. Крепко, крепко тебя целую и люблю.
463. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1425] <1913?]
<… /> Вообще мне так не хочется огорчать тебя, хочется поддержать тебя, успокоить, я очень жалею тебя и понимаю. Но что же делать, если сердце и душа хочет этого, а натура у меня такая бурливая. Да, я слишком жизненный человек, совершенно неспособный жить отвлеченно, как тебе того нужно <… /> Я понимаю отлично, что тебе нужна тихая жизнь, а я тебе не по натуре. В этом я убеждена и это-то меня мучит. <… />
Вообще я чувствую себя как в тисках. Во что бы то ни стало хочу быть тебе другом, хочу понимать твою душу, потому что знаю, что без тебя не могу, ты мне нужен, а между тем, чтобы это осуществлять и быть в состоянии не терять равновесия, я должна запереть душу, т.е.самую интимную ее глубину. Чтобы самой жить и давать жить другим, я должна сдавить свое сердце и в некотором смысле стать поверхностной и суховатой. Слишком горячо и стльно ячувствую, а жизнь держит в тисках и недает возможности развернуться <… />
Я понимаю, что я часто тебе вероятно тяжела, нужно другое — более спокойное. Я делаю все усилия, чтобы сломать себя, другого выхода мне нет, потому что примириться я не могу. Когда сломаюсь, тогда и примирюсь, а рассуждениями живой души не переродишь.
Пока живу любовью и лаской с Микой и Марусей. Это мне наполняет душу и дает жизнь. Я не могу существовать без живого общения любви, ласки, экспансивности! А они мои настоящие и дорогие и действительно ласковые и горячие. <… />
464. С.А.Аскольдов — В.Ф.Эрну[1426] <1.09.1913. СПб — Тифлис>
1 сентября 1913 г.
Дорогой Владимир Францевич!
Только сейчас могу Вам ответить по поводу интересующего Вас вопроса, — спора об Имени. Теоретически он решается для меня доволно просто, практическая же сторона дела вызывает много про ет цонтра.
Суть спора относится к вопросу чисто метафизическому. О форме и способе взаимоотношения Бога с миром, в частности, с людьми. Идет ли эта связь и взаимодействие столь далеко, что даже Имя в его физической и психической природе обожествлено, вернее, освящено какой-то активной силой Бога, или это только физическая и психологическая скорлупа культа, сама по себе ничего не значащая и не действительная. Я всецело на стороне первого взгляда. Все священные имена суть дары свыше, а потому даже переведенные на различные языки, произнесенные невнятно и косноязычно, психическим актом интенции на их смысл и соприкосновением с этим смыслом* оживотворяются этим смыслом реально и действенно. <примечание С.Аскольдова>: *Это не совсем по Гуссерлю. У него, по выражению Лапшина[1427], только указующие на смысл пальцы.
Далее, если рассматривать вопрос строго метафизически, то в силу непрерывности божественных энергий и абсолютного единства с Богом всех Его актов и сил, можно даже допустить такую словесную форму, что произносящий Имя Бога касается Его Самого, что Имя от Бога не отделено, что Оно и Бог одно.
Однако эта точность, ведущая уже к соблазну смешать часть с целым, придать части то же значение, что и Целому. Если я прикоснусь к кончику одного волоса на Вашей голове, то в известном смысле правильно будет сказать, что я прикоснулся к Владимиру Францевичу Эрну, что это Владимир Францевич Эрн. Однако это правильно будет для меня, видящего связь Вашего волоса с Вами, стоящего пред Вами лицом к лицу, но если бы Вашего волоса коснулось существо, видящее перед собою только конец Вашего волоса, и ничего больше, то ему правильнее было бы выражаться точнее. Приведенный пример, быть может, несколько неуклюже пояснит Вам, почему я, признавая возможным и метафизически допустимым такие выражения, что "Имя Божие есть Бог", считаю их все-таки неудачными и для общего употребления негодными. Вообще весь этот спор, как касающийся тонких и трудных метафизических вопросов, не есть спор для общего употребления и участия. Даже для времен вселенских соборов, когда каждый мирянин-христианин (а особенно участник догматических споров) был гораздо более философ, чем современный священник, я считаю этот вопрос слишком диалектичным. Но я его считаю по существу и не нужным. Вернее, я сказал бы так: его не следовало возбуждать, но уж раз он возбудился, он становится важным практически, поскольку он породил ложные мнения. Но вовсяком случае его значение по-моему очень преувеличивается. Скажите, какая разница будет в настроении, в искренности и действенности молитв, произносимых десятками миллионов, от того восторжествует ли то или иное метафизическое истолкование этой действенности. Ведь надо же признать, что практика религиозная и церковная, и индивидуальная вполне совпадает с имясловством. Все происходит на практике так, как если бы они были признаны правыми. Так из-за чего же перья ломать, когда крепость уже давным давно занята. Мы все сидим в крепости и ведем метафизическую полемику о том, что в крепость надо войти и надо в ней сидеть. Вообще весь этот спор лишь метафизически напоминает иконоборчество. Там было практически важно ввести икону в культ, обосновать в ней множество новых пунктов богообщения. Но практика Имени Божия давно уже сакраментальна и возбуждением споров об Имени Божием может только эту достигнутую уже сакраментальность подорвать.
По всем указанным основаниям я не могу не признать, что и предисловие к книге Булатовича, и статья Бердяева в "Р <усской /> Молве" проникнуты несколько ложным пафосом. Во всяком случае отречение Бердяева от Церкви православной для меня представляется актом легкомысленным и необоснованным. Или он два года тому назад не знал, что Синод состоит из чиновников в рясах, что нашим преосвященным[1428] давно уже приличествует более титул Тайных и Действительных Тайных Советников. Почему же он тогда умел различать гнилое от здорового в церковном теле. Ведь даже и Христос не отрекался от Храма Иерусалимского из-за того только, что он был в руках фарисеев и первосвященников. Пусть он нам покажет подлинную печать Христову в другом месте, подлинное подвижничество веры и воли, и тогда приглашает к отречению. Не в штейнерианстве ли возрождается новая церковь? К сожалению обо всем этом негде высказываться, да если бы и было где, нельзя было бы по другим причинам, по крайней мере для меня. Указывать неправоту Бердяева можно было бы, лишь указывая еще худшую неправоту наших иерархов, которые вполне подобны Евангельским фарисеям и Первосвященникам. Но я давно уже пришел к тому убеждению, что публичное обличение Царей и Первосвященников есть исключительная прерогатива пророков. Не нам касаться священных мест, хотя бы на них сидели ничтожные люди. Ибо чем заменить священное место в глазах тех, перед кем обличаешь.
Кроме всего прочего я должен сказать, что я до сих пор не знаю объективного изложения событий на Афоне. Конечно, обе стороны далеки от объективности. Далее, я не знаю официальных формулировок осуждения Учения об Имени. Может быть, там осуждается только действительно неудачная формула "Имя есть Бог". Я посылаю одновременно А.В.Ельчанинову статью Бердяева из "Русской Молвы" <вставка сверху>: если не читали прочтите. Я просил бы Вас дать А <лександру /> В <икторовичу /> это письмо для прочтения. Он задал мне некоторые вопросы по этому поводу. А дважды писать одно и то же не хочется. Да, вот еще что. У Вас ли один из № "Живой Жизни", который я Вам посылал в Рим. Там находится, кажется мне, статья о Святых[1429]. У меня нет ни одного ее экземпляра. Я не хотел бы, чтобы эта именно статья погибла без возврата. Если этот № у Вас, то будьте добры его переслать. Пока что будьте здоровы и благополучны.
Любящий Вас С. Алексеев.
465. Н.А.Бердяев — В.Ф.Эрну[1430] <12.09.1913. Люботин — Тифлис>
Люботин, 12 сентября
Дорогой Владимир Францевич!
Чувствую свою вину перед Вами. У меня какая-то психопатическая неспособность писать письма. Но не подумайте, что мое молчание означает забвение. Мы часто о Вас вспоминаем с любовью. Я думаю, что мы сейчас очень сильно с Вами расходимся в идеях и верованиях, но это нисколько не мешает моему личному хорошему отношению. О многом хотел бы поговорить с Вами, но в письмах это невозможно. За это лето много пережил и передумал, многое для меня оформилось. Отголоском того, что происходило во мне является моя статья "Гасители духа"[1431], которую я Вам послал. Написал еще в "Русскую мысль" статью о книге Е.Трубецкого[1432]. Книгу свою кончу в октябре[1433]. Теперь уже замышляю новую работу. Мне кажется, что я окончательно осмыслил Штейнера и оккультизм, над чем бился много лет[1434]. Моя точка зрения совершенно освобождающая и, как всякая освобождающая точка зрения, признает и правду того, что осмысливает. Так я отношусь к Ницше или к декадентству, или к социализму. Все это явления жертвенной безблагодатности. Меня до глубины души возмущает пассивное молчание Флоренского и Новоселова в деле расправы над афонскими имяславцами. Они должны принять на себя ответственность и пойти на все, вплоть до мученичества (изгнание из Академии, лишение сана, отлучение). Лиля сердечно Вас приветствует и напишет. В начале октября мы будем в Москве опять в Савеловском.
Рады будем получить от Вас известие. Какие у Вас планы, что делаете и как себя чувствуете? Привет Е.Д.
Ваш Ник. Бердяев
466. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1435] <13.09.1913. Бегичево — Москва>
<… /> Мы расстались с тобою на разговоре об имяславцах… И вот с тех пор я принялся вплотную читать "На горах Кавказа": в первый раз, т <ак /> к <ак /> до сих пор читал лишь отрывки. И эта книга — прожгла мне душу. Ничего более чистого, прекрасного и святого из человеческих произведений я никогда не читал. Это — человек, который видит Бога. И отчего же, душа моя, я испытывал такую жгучую боль, когда читал эту книгу?
Вот ты, Рачинский и Булгаков, требуете от меня, чтобы я высоко над людьми поднял этот свет, который я вижу и чувствую! А я, — и вижу, и не могу в одно и то же время. У меня открывается рана Амфорты[1436], вот и боль моя, и мука. Во всем мире всегда подвижники говорили одно и то же: только чистые сердцем Бога узрят, а если увидит тот, кто имеет в душе пятно, тот испытает муку, потому что не может соединиться с этим светом. Только душа, совершенно чистая и целомудренная, может вместить в себя Бога.
Иларион, как и все мистики всего мира, ставит совершенное целомудрие — условием Богопознания и говорит, что, кто в этой жизни не видал Бога, тот никогда Его не увидит. Все это я переживал все эти дни с мукой и слезами, и горькие мысли приходили в душу. Вот мне 50 лет! Жить уже не долго. Неужели я тебя погублю и сам умру в грехе, не примирившись с Богом. Господи, как больно быть от Него отлученным и сознавать, что отлучаешь от Него и ту, которую так горячо и так крепко любишь. А тут пришло твое письмо ко мне с мольбой: милый, дорогой, дай отдохнуть, дай порадоваться на мою осень!
Ах, дорогая моя, милая, хотим или не хотим, эта радость рано или поздно разобьется вдребезги; как скоро это случится, страшно даже подумать: как мало осталось жить, как бы осталось той радости, которая никогда, никогда не отнимится ни у меня, ни у тебя.
Душа моя, — к этой радости тесны врата и узок путь: неужели же у нас с тобой никогда, никогда не хватит сил пойти ими. Душа моя, прочитай, проживи ты эту книгу и найди в ней сил, — надо найти вместе сил, чтобы с корнем вырвать грех, который нас обоих разлучает с Богом. Ведь так или иначе это должно быть поставлено целью! Прости, прости, моя дорогая, что пишу тебе все это, но не могу. Я весь тут: толькооб этом и думаю все эти дни.
Крепко, крепко тебя целую и бесконечно нежно люблю.
Радлов написал на меня рецензию[1437], дышащую злобой. Покажу.
467. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[1438] <18.09.1913. Москва — Тифлис ?]
Дорогой Владимир Францевич!
Мне и скучно и грустно, что Вы не даете о себе вести. Летнего адреса Вашего я не знал, да и вообще узнал о Вас кое-что лишь стороной. Слышал, что Вы устроились в Тифлисе и готовите в печать диссертацию. Не знаю, радуетесь ли Вы сами устройству в Тифлисе. Конечно, целее будете, а сюда будете наезжать. Конечно, очень было бы причтно и полезно иметь Вас здесь в это безвременье, но приходится мириться с неизбежностью.
Я лето провел хорошо и сравнительно спокойно, удалось поработать, хотя здесь это прервалось. О многом хотелось с Вами поговорить. Прежде всего об Афоне. Нам (с о. Павлом и др <угими /> ) представляется необходимым издание серьезного религиозно-философского сборника об Имени Божием; была об этом речь и в редакции "Пути", конечно, только предварительная. Как Вашемнение и возможно ли Ваше участие? Я слышал, что Вы этим вопросом затронуты.
Верояно, Вы читали пронунциаменто[1439] Н.А.Бердяева по поводу афонских событий. Мне оно доставило много печали, хотя и я не считаю этого его последним словом. Невольно вспоминается время перед отъездом в Италию…
Григорий Алексеевич чувствует себя удовлетворительно физически, князь и Маргарита Кирилловна тоже. Очень не хватает Вас. Предполагаете ли Вы читать доклады в Религиозно-философском обществе в свой святочный приезд? Тем у Вас целый портфель, а для Общества это нужно.
Уже здесь я читал весенние номера "Богословского Вестника" и Ваши статьи в нем ("О природе мысли"). И чем дальше читал, тем больше ощущал особый пафос, которым проникнуты эти статьи,и радовался ему.
Чисто философская нить Вашего рассуждения мне еще не вполне ясна и не вполне бесспорна, но душу его я чувствую и люблю.
Как здоровье Вас всех? У нас сейчас все здоровы, хотя мелкая хворь, по обычаю, не переводится. Вчера получил письмо от Волжского, — крайне печальное, никак он не может устроиться. Его "Преподобный Серафим" печатается и скоро выйдет.
Кланяюсь Евгении Давыдовне. Неля шлет свой привет обоим. Христос с Вами. Обнимаю Вас.
Любящий Вас С.Б.
Поклонитесь А. В <икторови /> чу Ельчанинову. Написал ли он Сперанского[1440], коего обещал мне весной?
468. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1441] <21.09.1913. Москва — Н.Новгород>
Дорогой Александр Сергеевич!
Получил Ваше письмо из Нижнего и очень заболел душой за Ваше неустройство. Хотелось бы надеяться. что первые впечатления сгладятся. Неужели же такая разница в "цене жизни" между Нижним и Симбирском, что Вы опять чувствуете себя у разбитого корыта. Как Вы пристраиваете детей? В гимназиях или частных школах? Особенно дороги последние. Мне удалось пристроить Федора в 5-ю классическую гимназию, было это нелегко.
Только что приехала Ел <ена /> Ивановна, задержанная в Крыму болезнью маленького Сережи. Недавно был авва, он поправился, но все-таки невольно считает каждый шаг и каждую ступеньку. Злоба дня и боль наша — афонские события и самый вопрос об Имени Божием.
Предполагаем кое-что выпускать, авва воинствует против синода не меньше, а я думаю, больше, чем я. С.А.Цветков решил в скором времени принять священство,— благо ему! Жаль только всем нам, что он откладывает государственные экзамены, которые ему для священства-то не нужны, а все-таки было бы лучше исполнить всякую правду. Впрочем, с высшей точки зрения, это не существенно, а в главном он как будто тверд, хотя и молод он.
Н.А.Бердяев по поводу Афона возвестил на страницах "Русской Молвы" о том, что "врата адовы овладели Церковью Православной", а также и католической и зовет все живое вон из церкви. Статья написана сильно, дерзко и… легкомысленно, — вы ведь знаете Николая Александровича не хуже меня. Мне это доставило, доставляет и еще доставит много печали.
Эрн мне не пишет. О. Павел пока благополучен, хотя и в немилости у еп <ископа /> Феодора из-за "имяславия". Григорий Алексеевич ничего, но, ин сумма суммарум, атмосфера в "Пути" и около "Пути" становится все тяжелее, — сами понимаете.
Теперь о постигшем Вас шоке с текстами. Виноват во всем я и выпуски сделал я, и, самое главное, не успел вовремя Вам об этом и Вас предупредить, в чем винюсь искренно. Сделал же я это вот почему: так как мне кажется в такого стиля вещи сторонний глаз может иногда ощущать непосредственнее авторского, то я решил воспользоваться и данным Вами разрешением и Вашим доверием, чтобы удалять (конечно в минимальных размерах) то, что может давать привкус елейности, опасность которого вообще велика для такого замысла. Между тем это мешает тому впечатлению, которое может и должно произвести Ваш очерк. И особенно определенно этот привкус я ощущал и при первом и при повторном чтении там, где в Ваше изложение врываются тексты, притом самые употребительные. Кроме того, я думаю, что это как раз <нрзб /> , а вышло как раз обратно. Разумеется, раз Вы желаете, все будет восстановлено, да вообще я не буду больше трогать Вашего текста, — мне это недоразумение слишком дорого стоило, а Вам еще больше.
Прощайте. Да сохранит Вас Матерь Божия!
Привет О <льге /> Ф <едоров /> не.
Любящий Вас С.Б.
469. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1442] <9.10.1913. Бегичево — Москва>
Милая и дорогая Гармося,
Посылаю тебе на прочтение мой проект обращения к св. Синоду вместе с Булгаковским, а также письмо к Булгакову. Все по прочтении запечатай и пошли ему (проверив адрес на конверте, в коем я не уверен), причем он может и не знать, что ты прочла. Я же, разумеется, не хотел посылать ему какого-либо документа по столь важному вопросу, которого бы раньше не прочла ты, мой милый, дорогой и бесценный друг. Я думаю, что это воззвание можно было бы еще сократить и улучшить, но он меня торопит, а в дальнейшем улучшения возможны.
Как ты поживаешь, моя милая и дорогая, что думаешь и чувствуешь? Я сейчас один с Соней и гувернантками. Сережу проводил вчера за границу, Верочку и Сашу сегодня в Москву. День же сегодняшний потратил на составление этого воззвания. Признаюсь, это дело не легкое: нужны спокойствие и выдержка, коих у меня, как ты знаешь, не очень много, и большая осторожность в каждом выражении. И заметь, обвинения против Синода у меня гораздо менее категоричны, чем у Булгакова, но зато требую я гораздо большего: он — свободного обсуждения в церковной печати, я же — созыва собора.
Много и с большой нежностью думаю о тебе. Хотелось бы надеяться, что ты чувствуешь себя бодро и хорошо и не очень обо мне сокрушаешься, тем более, что я так скоро к тебе приеду.
Хотелось бы думать, нет потухшего взора и что правая бровь не завостряется в острый угол, а огибает зеленый глазок мягкой и доброй дугой, причем темно-бурая родинка на веке остается скрытой от постороннего взора (ее выступление тоже бывает признаком "катастрофического мироощущения").
Крепко, крепко тебя целую.
Да хранит тебя Бог.
470. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1443] <1.11.1913. Москва — Н.Новгород>
Москва, 1 ноября1913.
Дорогой Александр Сергеевич!
Надеюсь, что Ваша девочка вполне здорова и Вы приобыкли к новому месту. О встрече с Вами говорил мне Степпун, просветитель Нижнего. В Москву приехали уже все зимние. Приехал В. И. Иванов с "семейством". Он живет недалеко от меня. Когда видимся, он почти неизменно пленяет своей исключительной одаренностью, "вещестью"[1444], а остальное его Вы знаете. Злоба дня для него, конечно, Штейнер и штейнерианство, об этом всего больше говорится. Приехал Н. А. Бердяев. Виделись и уже спорили. У меня двойственное чувство: с одной стороны, для себя, он, несомненно, в росте духовном, в напряжении и страдании, а вместе с тем, его несознаваемый им "идеализм", который он принимает за реализм. Но люблю я его, мне кажется, не меньше прежнего, хотя и боль от него. М <ихаил /> Ал <ександрович />[1445] чувствует себя физически пока ничего и полон воинственного азарта против синода по делу афонцев. Но остается один, п <отому /> ч <то /> около него больше, чем следует рефлексии, рассудительности. пока, впрочем, он ничего из готовимого им не успел предпринять.
Эрн отозвался, наконец, он очень занят. Будет на Рождестве в Москве. О. Павел пока благополучно и терпеливо несет бремя своего положения в Академии, книга его выходит, но со степенью для него не спешат. Мы решили издать в "Пути" сборник об Имени Божием, но скоро с этим не раскачаемся[1446].
Не можете ли Вы оказать мне следующую услугу: при встрече с Мишенькиным[1447] (коему кланяйтесь) спросите его, не остается ли по его мнению (или не может ли он навести справки, однако, меня не называя) у известной Вам Анны Николаевны Шмидт родственников, которые могли бы заявить право собственности на ее сочинения[1448]. Я почти уверен (на основании своих сведений), что их нет*
<подстрочное примечание С.Б.: /> Кстати: не живет ли сейчас в Нижнем бывшая приятельница Шмидт, Анна Андреевна Иноземцева[1449], которая бывала у меня в Киеве в эпоху "Народа"?.[1450]
Не случится ли Вам встретить фотографию А. Н. Шмидт? Если бы Вы могли ее раздобыть, очень бы меня порадовали.
Сейчас читает лекции Мережковский. Он был в Москве 5 лет назад. Не знаю, будем ли видеться теперь, похоже, что нет, хотя это во всяком случае глупо[1451].
Книжка Ваша, кажется, оканчивается печатанием. Обнимаю Вас.
Христос с Вами и со всеми Вашими.
Ваш С.Б.
471. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1452] <21.11.1913.Москва — Н.Новгород>
Москва, Набережная Храма Христа Спасителя,
дом и кв. Мазуриной.
21 ноября 1913 г.
Дорогой Александр Сергеевич!
Письмо Ваше получил, но могу на него ответить лишь кратким извещением, что 12-го у нас заболел скарлатиной маленький Сережа (ему теперь 2 с половиной года). Я выселился из квартиры со старшими детьми и пока, вероятно, до декабря буду жить по указанному адресу, а затем, не знаю еще где. Пока болезнь идет ровно. Вы знаете, что переживается при таких обстоятельствах. Не забывайте в молитвах. Да хранит Вас Матерь Божия!
Ваш С.Б.
472. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1453] <13.12.1913. Москва — Н.Новгород>
13 декабря 1913 г. Москва
Милый Александр Сергеевич!
Спасибо Вам за Ваши взволнованные строки. Слава Богу, на этот раз мы помилованы, — и у Сережи болезнь прошла гладко и без осложнений, хотя карантин еще не кончился (дай Бог, чтобы нам удалось соединиться в праздник Рождества). О том, что пережито было за это время, не расскажешь, да Вы и знаете это. Скажу одно: стыдно и грешно, когда сознаешь, как недостоин этих переживаний и как о них забываешь скоро, и душа снова погружается в сон. Скажу одно: во время таких испытаний, как никогда чувствуешь подлинность и единственность Церкви, и выходишь с укрепленной и освеженной верой в Нее, но с углубленным сознанием вины перед Ней, вины всей жизни и теперешним бессилием отдать Ей все свои силы и волю. Но об этом даже сетовать совестно.
Я жил отделенный со старшими детьми до последнего времени, когда пришлось переменить жилье, и детей взяли родственники, а я живу в меблированных комнатах. Как полагается, на лбу у меня экзема, и я никуда не могу показываться, даже на "службу", сижу в номере и бываю только у аввы (крестный отмолил крестника[1454]!). Обнимаю Вас Да хранит Вас и семью Вашу Матерь Божия!
Любящий Вас С.Б.
Писать мне все-таки лучше по адресу квартиры моей.
473. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1455] <23.12.1913. Калуга — Москва>
<… /> Я с большим увлечением возобновил чтение книги Флоренского. Главы о грехе, о геене, о Софии и о дружбе — дивные, и мне бы хотелось , чтобы ты их прочла. Это вполне возможно, даже если ты из предыдущего многого не поймешь (напр <имер /> , об антиномизме — слабо и трудно). А хотелось бы иметь возможность об этом поговорить с тобой. Во всяком случае это — большой талант, к которому надо относиться бережно и любовно. Во мне все больше укрепляется намерение так или иначе отозваться на эту книгу — либо рефератом, либо статьей, — оценив положительно и приветствовать "дар Божий", но именно с этой точки зрения напасть на примесь ходячей школьной мудрости, которая портит целое — на узкое славянофильство в стиле Эрна и на нелепо-дилетантский "антиномизм". Тут жестоко отомстил за себя неудовлетворенный и попранный разум. "Истина антиномична" — этим он хочет отделаться от "рассудочности", но именно этим он в нее впадает: ибо антиномичен как раз рассудок, а не истина. И переносить антиномичность в саму истину — значит переносить в нее наш рассудок и нашу субъективную ложь. <… />
474. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1456] [? 12.1913. Москва — Бегичево]
Дорогой¢ милый¢ бесценный мой!
Получил ли ты декабрьскую «Русскую мысль»? Пишу тебе под впечатлением противного и глупого письма Радлова. Зато Струве сделал такую милую заметку, которая служит прекрасным ответом на это письмо и все исчерпывает, что можно сказать[1457]. Само собой разумеется, что тебе нечего отвечать на такую личную бессильую досаду Радлова, но ты даже и не сердись, мой ангел, ради Бога. Пожалуйста, не сердись. Ты должен привыкнуть к мысли, что ты многое затронул, всколыхнул твоей книгой и многое разрушил! Это не может пройти безболезненно для тебя и для других. Твоя роль вообще трудная и ответственная. Я много прислушиваюсь к впечатлением от твоей книги. Надо, необходимо, чтобы ты писал твою книгу — ее невольно ждет каждый прочитавший твоего Соловьева. Вообще, впечатление твоя книга производит острое! Милый ангел, пиши ради Бога, работай во всю, чтобы доказать, что ты не только разрушаешь, а главное, то,насколько ты развиваешь и ведешь линию Соловьева, что твоя книга не есть кризис религиозной мысли в России, а перелом и внесение свежего элемента в нее и более осознанное и пережитое освещение. Мне ужасно хочется, чтобы ты всем существом теперь вошел в твою работу. Напиши мне об этом, пожалуйста.
О Лопатине не беспокойся, он очень поправился[1458]. Огнев говорит, что он давно не выглядел таким свежим и здоровым, как сейчас. Вся суть в том, чтобы он впредь бросилсвои ужины на ночь с вином и ресторанной едой и вел немного более правильную жизнь. Еще хочется сказать о твоей работе. Я говорю не для тебя, так как ты меня не слушаешь, а для успокоения своей души, так как я этим всем много и глубоко живу. Твоя работа должна быть сильным доказательным оправданием трансцендентального метода мышления, и в этом будет ее связь со всей философией. Но она должна быть горячим всепроникающим подтверждением и приведением к Абсолютному. В этом будет весь пафос и устремление твоей работы. Напиши, так ли это.
Я тебя ужасно люблю и ужасно тоскую по тебе! Главное, всегда болезненно чувствую себя оторванной душевно, никогда не могу развивать и углублять, и переживать с тобой твои и свои мысли. Это очень трудно и тяжело! Все как-то отрывочно и недостаточно глубоко мы общаемся! Неужели ты этого не чувствуешь?
Во время нашего Рождественского пребывания в Михайловском хочу серьезно отрезвить Григория Алексеевича в его безумной влюбленности в Иванова. Я понимаю его эстетическое к нему отношение, но религиозного тут быть не может. Надо прежде всего определить мистически "откуда" человек, от Бога или от дьявола! Так, по-моему, Иванов — вампир темный! Все это я буду внушать Григорию Алексеевичу, пусть он кричит.
Недавно был вечер у Григория Алексеевича. За ужином мы сидели вчетвером с Ивановым и Булгаковым, и я пригляделась к Вяч. Иванову. — Это ужас, что за глаза! Ну, да ты чувствуешь! Какой ребенок Григорий Алексеевич!
Милый мой, как ты нужен и мне, и всем, и всему! Для выяснения и охранения светлой линии жизни среди хаоса! Ты опять скажешь свое на это в душе, читая эти строки. Хорошо, мой светлый ангел, отвечаю я твоей душе, давай бороться вместе, но горячо, близко-близко и дружно! А то я не хочу и боюсь страшно потерять мою опору! Тоже никто не захочет потерять светлое утешение и источник жизни!
Вяч. Иванов говорил мне за ужином, что у меня страшно дионисическая природа! Видишь, как страшно, хотя бы ты немножко испугался и вышел из равнодушия, мое сокровище. Пиши ответ в Михайловское. Целую нежно.
475. М.К.Морозова — Вяч.И.Иванову[1459] <14.11.1913. Москва — Москва>
Глубокоуважаемый Вячеслав Иванович!
Кружок молодежи, организовавшийся для совместных занятий по литературе и искусству, решается обратиться к Вам в надежде, что Вы не откажете ему в своем сочувствии и помощи советом и указанием в его молодом деле. Ввиду этого он единогласно просит Вас не отказаться принять скромное звание почетного члена сказанного кружка.
Председательница кружка
М.Морозова
476. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1460] <26.12.1913. Бегичево — Москва>
26 декабря 1913.
Милая и дорогая Гармося,
Еще раз поздравляю тебя с Рождеством и Новым годом у тебя в милом Михайловском. Хочется мне сказать тебе все ласковое, что есть в душе, а главное, что все это время я как-то особенно горячо о тебе думаю, потому что вижу тебя постоянно и вижу в близком любимом деле.
Как-то само сабой сложилось, что за все это время я занят исключительно "Путем" и ничем другим, т. е. в конце концов — тобою, потому что настоящая собирательница "Пути" — именно ты; а двигательница твоя — любовь ко мне; и на этом деле я вижу и силу ее и то, что она может сделать хорошего.
Что я делал за все это время. Редактировал перевод Фихте (кончил), получил книгу Кечекьяна с милым трогательным письмом, перечел Дурылина, читаю Волжского о преподобном Серафиме. Все это — какой-то расцвет "Пути", особенно в этом 1913 году. Сколько он выпустил крупного, значительного. Новый крупный талант Флоренского, несомненный литературный талант Дурылина, вновь зарождающийся талант Кечекьяна, начало библиотеки классиков-философов и, наконец, теплая, горячая задушевная брошюра Волжского, в которой обычные недостатки его стиля поглощены глубоким религиозным чувством. Не говорю уже о Щукине, который имеет такой заслуженный успех.
Все это ты собрала, и у тебя в твоем милом "Пути" собралось все, что есть теперь наиболее значительного в русской религиозной мысли. И кроме того, что есть, ты можешь радоваться еще и тому, что многого нет, например, Иванова, Мережковского, Философова. Не пускай их, душа моя: все, названное мною, так хорошо своей чистотой. И вот тебе ответ на вопрос, нужна ли ты мне или не нужна. Нужна, ангел мой дорогой, — не внешнее дело твое нужно, а сама ты, — моя милая собирательница и вдохновительница этого дела.
Какое же это дело? Ну тут уж ты не сердись, моя дорогая, на меня. "Дионисического" экстаза, — того исступленя, которым человек выходит из себя, чтобы впасть в низшую природу, тут нет совсем, есть высший экстаз, коим человек выходит из себя к высшему. Есть сплошной гимн Божией Матери ицеломудрию.
Вот что вышло из недр "Пути", вот, что из тебя вышло, вот в чем я вижулучезарную тебя ту, которую я так бесконечно, так горячо люблю. Вот твоя "аура" — твой солнечный аспект, а то, другое "я", которое говорит противоположное, которое борется против твоей же "ауры", есть только твой двойник, обманчивая тень тебя!
Пойми же всю глубокую двойственность моей любви к тебе; пойми почему мне так тяжело когда я укрепляю и утверждаю твоего "двойника" и затемняю "ауру". И пойми всю силу моего желания, чтобы оно — твое светлое, твое солнечное "я" в тебе победило. А разве эта победа так невозможна? Душа моя, есть чудное место у Флоренского, где он напоминает еще во сто крат более чудное место из Евангелия. Когда двое или трое на земле согласятся между собою просить о всяком деле, то исполнится молитва их, будет то, о чем они просят[1461].
Дорогая моя, ангел мой, давай условимся с тобой просить об одном и том же, чтобы пришло в нас Царствие Божие, чтобы осуществилось в нас совершенное целомудрие, чтобы наша светлая "аура" победила жгучий и темный огонь, дающий не жизнь, а обманчивый призрак жизни. А теперь — до свидания, мой милый, мой несравненный, мой радужный и горячо любимый друг.
477. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1462] [? 12.1913. Михайловское — Бегичево]
<… /> Родной мой,прости, но я не могу не упрекнуть тебя; зачем ты так давишь все, так убиваешь, когда жизнь так коротка, так полна лишений и страданий! Зачем?! Это и не нужнои жестоко! Ангел мой, ну умоляю тебя, поезжай со мной в Михайловское! Если бы ты знал, как я боюсь потерять эти драгоценные минуты! Нет этого я не могу допустить. Когда поправишься, то приезжай, а потом в Москву. 10 дней в Москве не стоят одних суток в Михайловском. Не лишай мою душу этого утешения и отдыха! Ну прости, что тебя тревожу, но уж очень я сражена и взволнована! Ангел мой, будь осторожен, вылечись хорошенько. Я тоже больна, кашляю неистово! Завтра приедет доктор! Какой ты хитрый, написал в телеграмме: приехал сын! А я уже обдумывала, как поехать и хоть на минуту тебя повидать. Помни, что в четверг 15-го заседание философского кружка, а 17-го в Психологическом Общ <естве /> реферат Новгородцева[1463]. Если твой сын уедет, телеграфируй мне — я приеду, остановлюсь в другой гостинице, возьму паспорт чей-нибудь, чтобы тебя не смущать и приду к тебе хоть ненадолго! Ангел, позволь ради Бога. Скучаю по тебе ужасно.
Если ты не поспеешь на реферат Новгородцева, то скажи прямо, что для "Пути", решения разных дел — твое присутствие необходимо. Что же такое, так нельзя жить, в таком рабстве — это возмутительно! Что же ты хочешь похоронить себя в имении и в хозяйстве. Какой это ущерб — твое отсутствие, для дела это ужасно! Я постоянно это чувствую и понимаю! Я тебе многое скажу, когда увидимся!
Пиши, ужасно прошу. Если останешься один, позволь мне приехать. Все выйдет очень хорошо, я очень осторожна и дипломатична, когда нужно, уверяю тебя.
Сегодня послала тебе 3 наших книги. Просмотри их. Еще послала моего издания — Канта[1464]. Дорогой, чудный мой, благодарю за письмо. Оно оживило меня, озарило светом мое горестное настроение! Ну, Христос с тобой, молюсь ему, чтобы Он сохранил моего бесценного, дорогого, прелестного моего! Пиши, умоляю тебя! Целую миллион раз, мой ангел, нежно, горячо, крепко!
Твоя Г.