Перед бурей

Глава первая Штормград

Печальные толпы шли к Покою Льва под проливным дождем. Казалось, само небо оплакивает тех, кто отдал жизнь за победу над Пылающим Легионом. Андуин Ринн, король Штормграда, стоял в нескольких шагах от возвышения, с которого ему вскоре предстояло держать речь перед скорбящими всех рас Альянса. Он молча смотрел на прибывающих. Растроганному их видом, ему отчаянно не хотелось ничего говорить. Пожалуй, эта церемония отдания павшим последних почестей обещала стать самым трудным делом в его относительно недолгой жизни, и не только из-за прочих скорбящих, но и из-за собственной скорби: ведь она должна была состояться под сенью пустой могилы отца. Да, Андуин повидал много – слишком много траурных церемоний в память о павших в битвах. И всякий раз – как, несомненно, любой добрый правитель – надеялся и молился, что эта будет последней.

Надежды не сбылись ни разу.

Враги неизменно являлись вновь и вновь. Иногда – совершенно новые, незнакомые, возникшие словно бы из ниоткуда. Иногда – невероятно древние, давным-давно закованные в цепи либо погребенные и считавшиеся обезвреженными, вернувшиеся в мир после тысячелетий молчания, чтобы опять сеять среди мирных жителей ужас и смерть. Порой же враг был прекрасно знаком, но от этого не менее грозен.

«Как же отец раз за разом справлялся с подобными вызовами? – недоумевал Андуин. – Как устоял перед натиском дед?» Конечно, сейчас настали времена относительного затишья, но новый враг и новый вызов, вне всякого сомнения, не заставят себя ждать.

Смерть постигла Вариана Ринна совсем недавно, но сыну великого короля казалось, будто с тех пор прошла целая жизнь. Вариан пал в первом же настоящем бою последней войны, войны с Легионом – и, по всей видимости, причиной его гибели были не только чудовищные злобные твари, извергнутые Круговертью Пустоты, но и измена предполагаемой союзницы, Сильваны Ветрокрылой. Правда, еще одно сообщение – причем от того, кому Андуин вполне доверял – противоречило этой версии, наводя на мысли о том, что у Сильваны просто не оказалось иного выхода. Андуин не знал, что и думать. Воспоминания о хитрой и коварной предводительнице Орды, как всегда, вызывали злобу, и Андуин, как всегда, воззвал к Священному Свету, моля ниспослать ему спокойствие духа. Держать в сердце ненависть, пусть даже к вполне заслуживающему ненависти врагу… что в этом толку? Отца это не вернет. Что ж, по крайней мере легендарный воин погиб в бою, и его гибель спасла множество жизней…

А заодно сделала принца Андуина Ринна королем.

С одной стороны, к королевскому трону Андуин готовился всю свою жизнь. Готовился, но все же прекрасно понимал, что в другом отношении, причем очень важном, на самом-то деле править был не готов. А может быть, не готов и до сих пор: слишком уж велик был отец – и не только в глазах юного сына, но и в глазах своего народа, и даже в глазах врагов.

Получивший за ярость в битве прозвище «Ло’Гош», что означало «Призрачный Волк», Вариан был не просто могучим воином, с которым никто не сравнится в бою. Он был выдающимся правителем. В первые недели после трагической смерти отца Андуину пришлось положить все силы на то, чтоб успокоить потрясенный, убитый горем, взволнованный утратой народ, отказав в праве на скорбь самому себе.

Все горевали по Волку. Он, Андуин, горевал по человеку.

И ночью, лежа в постели, не в силах уснуть, часто думал: сколько же демонов потребовалось, чтоб одолеть короля Вариана Ринна?

Однажды он поделился этой мыслью с Генном Седогривом, королем павшего Гилнеаса, сделавшимся советником юного монарха. В ответ старик улыбнулся, несмотря на печаль, угнездившуюся во взгляде.

– Все, что я могу тебе сказать, мой мальчик: прежде, чем твоего отца одолели, он в одиночку уложил самого большого сквернобота, какого я когда-либо видел, и спас воздушное судно, полное отступавших солдат. Я точно знаю: Вариан Ринн заставил Легион дорого заплатить за свою смерть.

В этом Андуин и не сомневался. Конечно, этого было мало, но – уж что есть, то есть.

Вокруг стояло множество вооруженных стражей, однако сам Андуин в день памяти павших доспехов не надел. Одет он был в рубашку белого шелка, перчатки из кожи ягненка, темно-синие брюки и тяжелую королевскую мантию, шитую золотом. Единственным оружием ему служило орудие не только войны, но и мира – булава Страхолом у пояса. Вручая ее юному принцу, бывший король дворфов Магни Бронзобород сказал, что Страхолом – оружие, в одних руках жаждущее крови, в других же останавливающее кровопролитие.

Сегодня Андуину хотелось встретить и поблагодарить как можно больше осиротевших. Хотелось бы ему утешить всех до одного, но суровая правда заключалась в том, что подобное было невозможно. Оставалось утешаться уверенностью, что Свет озаряет их всех… вплоть до усталого юного короля.

Зная, что солнце – там, за тучами, он поднял лицо к небу. Капли дождя потекли по щекам, будто благословение. Такой же дождь шел несколько лет назад, во время такой же церемонии прощания с героями, положившими на алтарь победы в войне с могущественным Королем-личем самое дорогое – жизнь.

Вот и сегодня все было так же, только в тот день рядом стояли два человека, которых Андуин любил всей душой. Первым, конечно же, был отец. Второй – женщина, которую он с любовью называл тетушкой Джайной – леди Джайна Праудмур. В те дни оба – и повелительница Терамора, и штормградский принц – еще были согласны друг с другом в стремлении к миру между Альянсом и Ордой.

В те дни еще существовал Терамор.

Однако город Джайны был уничтожен Ордой самым ужасающим образом, и с тех пор его осиротевшая правительница никак не могла до конца унять боль этой жуткой утраты. Андуин видел: она старалась изо всех сил, но только снова и снова растравляла глубокую рану в сердце. Наконец, не в силах вынести мыслей о единстве с Ордой, пусть даже против такого страшного врага, как демонический Легион, Джайна оставила и Кирин-Тор, который возглавляла, и синего дракона Калесгоса, которого любила, и Андуина, которого вдохновляла всю его жизнь.

– Ты позволишь?

Голос был ласков и мягок, как и его обладательница, обратившаяся в Андуину с вопросом.

Опустив взгляд, Андуин улыбнулся верховной жрице Лорене. Та спрашивала, не желает ли он получить ее благословение. Согласно кивнув, он склонил голову и тут же почувствовал, что тяжесть в груди исчезает, а душа успокаивается. Лорена обратилась к толпе, и Андуин почтительно отступил в сторону в ожидании своей очереди.

Выступить с речью на церемонии прощания с отцом он не смог: слишком сильна, слишком свежа была горечь утраты. Со временем она как-то улеглась в сердце и несколько утратила свежесть (правда, от этого не убавила в силе), и потому сегодня он согласился сказать собравшимся несколько слов.

Шагнув вперед, Андуин встал рядом с гробницей отца. Гробница была пуста: Легион расправился с Варианом так, что отыскать тело оказалось невозможно. Андуин вгляделся в каменный лик на гробнице. Изваяние вышло очень похожим и приятным на вид. Вот только даже самым искусным камнерезам не удалось передать внутреннего огня Вариана – его горячего нрава, его веселого смеха, его порывистых движений… В глубине души Андуин был только рад, что гробница пуста: так он навсегда сохранит отца в сердце живым и полным сил.

Вспомнилось, как он добрался до места гибели отца – туда, где, не чувствуя рук Вариана, дремал подарок леди Джайны, Шаламейн. Дремал в ожидании прикосновения других рук, на которое сможет откликнуться.

Прикосновения сына великого воина.

Подняв его, Андуин словно бы ощутил присутствие Вариана. И в тот самый миг, когда он действительно взял на себя дела королевства, клинок меча вновь ожил, засиял – но не оранжево-красным воинским пламенем, а теплым, золотистым светом жреца. С этого и началось исцеление Андуина.

Генн Седогрив никогда в жизни не мог бы похвастать красноречием, но этих слов старика Андуину не забыть никогда:

– Твой отец совершил настоящий подвиг. Героический подвиг. И этим призвал нас, свой народ, никогда не поддаваться страху… пусть даже у самых врат преисподней.

Генн совершенно справедливо не сказал ни слова о том, что никто не должен испытывать страха. Главное – не позволять страху взять над собой верх.

«Не позволю, отец. И Шаламейн знает это».

С усилием вернувшись к настоящему, Андуин кивнул Лорене и повернулся к толпе. Дождь утихал, но еще не кончился, однако желания уйти не изъявлял никто. Взгляд Андуина скользнул по лицам вдов и вдовцов, потерявших детей родителей, сирот, ветеранов… Юный король гордился солдатами, павшими на поле боя, и всей душой надеялся, что, зная о героизме любимых, их духи будут покоиться с миром: ведь сегодня среди собравшихся перед Покоем Льва не было ни одного, кто поддался бы страху.

Тут он заметил Седогрива, державшегося позади, у фонарного столба. Взгляды их встретились, и старик слегка кивнул, приветствуя короля. Андуин вновь окинул взглядом лица – знакомые и незнакомые. Вот пандаренская девчушка изо всех сил сдерживает слезы… Андуин ободряюще улыбнулся ей. Девочка сглотнула и улыбнулась в ответ дрожащими губами.

– Подобно многим из вас, я знаю боль утраты не понаслышке, – заговорил Андуин. Голос его зазвенел ясно и громко, донесся до самых последних рядов. – Всем вам известно, что мой о… – тут он осекся, откашлялся и продолжал: – …что король Вариан Ринн… пал в первом же крупном сражении на Расколотых островах, когда в Азерот вновь вторгся Легион. Он умер, спасая своих солдат – отважных мужчин и женщин, пошедших на бой с неописуемыми чудовищами, чтоб защитить нас, наши земли, наш мир. Он знал: Альянс важнее жизни любого – пусть даже короля. Вот и каждый из вас потерял на войне своего короля или королеву – отца или мать, брата или сестру, сына или дочь.

Переводя взгляд от лица к лицу, Андуин явственно видел, как все они нуждаются в утешении.

– И оттого, что ему и многим другим хватило мужества пожертвовать собой, нам удалось совершить невозможное. Мы победили Пылающий Легион. И теперь воздаем почести воинам, пожертвовавшим ради этой победы всем. Так почтим же их память не смертью… но жизнью! Почтим, залечивая раны и помогая исцелиться другим. Почтим, смеясь и подставляя лица солнцу, покрепче обнимая любимых и ни на день, ни на час, ни на минуту не позволяя им забыть: они – важнее всего.

Дождь прекратился. В прорехах среди расходящихся туч показались кусочки ясного синего неба.

– Ни мы, ни наш мир не остались невредимы, – продолжал Андуин. – Без ран и шрамов не обошлось. Поверженный титан пронзил наш любимый Азерот ужасным мечом, выкованным из воплощенной ненависти, и нам еще неизвестно, каких бед от этого ждать. В уголках наших сердец навсегда останется пустота. Но если вы хотите послужить королю, скорбящему сегодня вместе с вами, если хотите почтить память того короля, что отдал за вас жизнь, призываю: живите! Ведь наши жизни, нашу радость, наш мир – все это подарили нам павшие. И этими дарами нужно дорожить. За Альянс!

Толпа разразилась криками «ура»; некоторые – сквозь слезы. Настала очередь другим обратиться к народу. Андуин отошел в сторону, уступая место новым ораторам, вновь взглянул в сторону Седогрива… и сердце тревожно сжалось в его груди.

Рядом с бывшим королем Гилнеаса стоял мастер Матиас Шоу, глава ШРУ – разведывательной службы Штормграда. Такими мрачными Андуин не видел их еще никогда.

Юный король не слишком-то любил Шоу, хоть тот и служил Вариану, а ныне и Андуину, умело и верно. Андуин был достаточно разумен, чтоб понимать и ценить заслуги агентов ШРУ перед Штормградом. Мало этого: он затруднялся даже сказать, сколькие из них погибли в недавней войне. В отличие от воинов, они, работавшие в тени, жили, служили и гибли так, что о деяниях их знали немногие. Нет, неприязнь Андуина вызывал вовсе не сам начальник шпионов. Скорее, король сожалел о том, что без мужчин и женщин, подобных ему, не обойтись.

Увидев, куда устремлен его взгляд, Лорена без лишних слов обратилась к толпе, а Андуин кивнул Генну с Шоу и легким наклоном головы в сторону указал, что им следует поговорить подальше от ушей множества скорбящих – ведь те еще не разошлись. Сейчас они преклонили колени в молитве. Затем одни отправятся домой и продолжат скорбеть в одиночестве, другие пойдут по тавернам, дабы напомнить себе, что они все еще среди живых, все еще могут наслаждаться едой, выпивкой и веселой компанией – радоваться жизни, как призывал Андуин…

Однако заботам короля конца не бывает.

Втроем они тихо отошли за мемориал. Тучи почти рассеялись, лучи заходящего солнца блестели на волнах гавани, простиравшейся внизу.

Упершись ладонями в резную каменную ограду, Андуин глубоко вдохнул соленый морской воздух и прислушался к гомону чаек над головой. Юный король собирался с духом, готовясь услышать мрачные вести, принесенные Шоу.

Едва узнав об огромном мече, вонзенном в землю Силитуса, Андуин приказал Шоу все выяснить и доложить обстановку. Тут требовались свидетельства очевидцев, а не дикие слухи. И что хуже всего, эти дикие, невероятные, тревожные слухи полностью подтвердились. Последнее деяние падшего титана, последний и самый разрушительный удар, нанесенный в войне с Легионом, едва не стер с лица мира большую часть Силитуса. Единственным счастливым обстоятельством, уменьшившим масштаб разрушений, оказалось то, что разгневанный, ослепленный яростью Саргерас не вонзил меч в более оживленную часть света. Ударь он не в безлюдную пустыню, а сюда, в соседний континент, в Восточные Королевства… Нет, об этом даже думать не следовало. Спасибо и на том, что катастрофа обошлась малой кровью.

До сих пор Шоу присылал донесения в письмах. Столь быстрого возвращения главы ШРУ Андуин никак не ожидал.

– Говори, – только и сказал король.

– Гоблины, повелитель. Целые толпы этих скверных созданий. По-видимому, начали прибывать в тот самый день, как… – тут Матиас осекся. Очевидно, даже ему не хватало слов, чтоб говорить о гигантском мече спокойно. – В день удара меча, – закончил он.

– Настолько быстро?

Андуин был изумлен, но, не выказывая удивления, продолжал смотреть в морскую даль. «Какими крохотными кажутся отсюда корабли и матросы, – подумал он. – Какими хрупкими… словно игрушки».

– Настолько быстро, – подтвердил Шоу.

– Гоблины – не самые очаровательные на свете существа, – сказал Андуин, – однако они хитры и ловки. И ничего не делают без причин.

– И эти причины, как правило, сводятся к одному – к деньгам.

Столь быстро собрать и снарядить такое множество гоблинов было по силам только Картелю Трюмных Вод, державшему сторону Орды. На всем этом деле явственно чувствовались отпечатки жирных пальцев пронырливого и бесчестного Джастора Галливикса.

На миг сжав губы, Андуин заговорил:

– Итак, Орда обнаружила в Силитусе нечто ценное. Что же на этот раз? Еще один древний город, достойный разграбления?

– Нет, Ваше Величество. Они обнаружили… это.

Король обернулся, и Шоу молча развернул грязный носовой платок, лежавший в его ладони.

В платке оказался камешек, комочек какого-то золотистого вещества. Казалось, это – мёд, смешанный со льдом – теплый, манящий, и в то же время прохладный, успокаивающий. А еще он… светился. Андуин окинул комочек скептическим взглядом. Да, выглядел он привлекательно, но не более прочих драгоценных камней. Совсем не то, что могло бы привлечь столь внезапное нашествие гоблинов…

В недоумении, Андуин взглянул на Генна и вопросительно поднял бровь. О шпионском ремесле он не знал почти ничего, а Шоу, при всем его авторитете, до сих пор оставался для короля загадкой, которую Андуин только начал разгадывать.

Генн кивнул, словно бы говоря: да, жест Шоу странен, а доставленный им предмет – тем более, но, как бы Шоу ни пожелал продолжить разговор, ему можно доверять. Король снял перчатку и протянул руку.

Камешек мягко скатился на ладонь, и…

Андуин ахнул.

Вся тяжесть скорби исчезла, будто с короля разом сорвали стальной доспех. Усталость сменилась приливом кипучей энергии и ясностью мыслей. В голове, один за другим, начали рождаться планы, и каждый из них был безупречен, каждый вел к успеху, порождал перемены в людях, гарантировал долгий мир и благоденствие всем жителям Азерота.

Мало этого, небывалых высот достиг не только разум, но и тело, словно ракета взмывшее к новым уровням силы, выносливости и ловкости. Казалось, сейчас Андуин мог бы не только взобраться на любую гору, но и сдвинуть ее с места. Он мог прекратить войну, мог озарить Светом любой темный уголок. Он был охвачен восторгом, однако абсолютно, совершенно спокоен, и ничуть не сомневался, что может направить в нужное русло эту бурную реку – да что там реку, цунами – энергии и силы. Даже сам Свет не действовал на него так, как этот… как это неведомое вещество. Ощущения были схожими, но не столько духовными, сколько физическими.

И куда более тревожными.

Надолго утратив дар речи, Андуин молча дивился на бесценное сокровище в ладони.

– Что… что это? – спросил он, наконец-то придя в себя.

– Мы не знаем, – без околичностей ответил Шоу.

«Чего с этим можно добиться! – подумал Андуин. – Скольких он может исцелить? Скольких укрепить, вдохновить, утешить… и скольких погубить?»

Эта мысль подействовала на короля, точно удар в живот, и вызванный камнем восторг поубавился.

– А вот Орда, похоже, знает, – твердо, решительно сказал Андуин. – И мы должны выяснить как можно больше.

Такое не должно было попасть в нечистые руки.

То есть, в руки Сильваны.

«Такая великая сила…»

Осторожно сжав в кулаке небольшой камешек, таивший в себе безграничные возможности, король вновь повернулся на запад.

– Согласен, – ответил Шоу. – Мы над этим работаем.

Адриан помолчал, обдумывая следующие слова. Он знал, что и Шоу, и Седогрив (против обыкновения молчаливый, однако взирающий на короля с одобрением) ждут его приказов, и был очень рад иметь столь верных людей на своей стороне. Другой на месте Шоу мог бы и прикарманить образец…

– Поручи это лучшим из своих людей, Шоу. Если потребуется, освободи их от всех остальных заданий. Мы должны узнать об этом больше. Вскоре я созову совет.

Протянув руку за носовым платком Шоу, Андуин бережно завернул в ткань комочек невероятного, неведомого материала и спрятал его в карман. Ощущения поутихли, однако не исчезли без следа.

Андуин уже принял решение отправиться в путешествие, посетить земли союзников Штормграда, поблагодарить их за помощь и помочь им оправиться от причиненных войной разорений.

Теперь эти планы обрели особую, чрезвычайную важность.