Я - Люцифер

Глава 2

— Модести, — произнес Стивен Колльер.

Затем, пару секунд спустя, он повторил, нажимая на каждый слог:

— Модести Блейз!

Колльер был один — в пижаме и халате он сидел, раскинувшись в шезлонге, на балкончике маленькой квартирки неподалеку от Пляс-де-Тертр, на Монмартре. Над крышами домов виднелся купол собора Сакре-Кёр, освещенный прожекторами.

Колльер был сухощавый англичанин лет тридцати, с худым умным лицом, русыми волосами и печально ироничным взглядом. Внутренне робкий, он умело скрывал это манерой держаться и говорить. Его речь отличалась сдержанностью и была обильно сдобрена самоиронией. Он был слегка близорук и носил очки. Впрочем, в очках или нет, в одежде или без оной, Колльер никогда не считал себя особо привлекательным. Сейчас, однако, он находился в состоянии мечтательной удовлетворенности, тщетно пытаясь понять, что именно нашла в нем Модести Блейз. В парижской квартире, в которой он сейчас находился, кухня была оборудована по-современному, но в остальном дом был обставлен старой, хоть и симпатичной французской мебелью. Висели там и картины, как правило, не представлявшие большой ценности и купленные у художников, ежедневно предлагающих плоды своего вдохновения на Пляс-де-Тертр.

Помимо кухни и гостиной в квартире была еще ванная и две спальни. Вторая спальня обычно пустовала, разве что к Модести Блейз иногда приезжала погостить какая-нибудь ее знакомая.

Колльер подумал о спальне Модести. Было трудно представить, что целую неделю он спал в большой медной кровати с этой удивительной женщиной, наслаждаясь ее восхитительным телом.

— Счастливчик, — тихо сказал он сам себе. — Баловень судьбы.

Помимо счастья быть с ней в постели, он испытывал радость от того, что находился рядом с ней день за днем. Он в общем-то сносно знал Париж, но Модести чувствовала себя в этом городе как рыба в воде, и оттого, что она показала ему этот город так, как никто другой, Париж предстал перед Колльером в каком-то сказочном, волшебном освещении.

Модести Блейз могла свободно разговаривать на самые разные темы — и сохранять часами приятное молчание. Как-то они провели целое утро в Лувре, не проронив ни слова, наслаждаясь шедеврами искусства, не мешая этим шедеврам говорить самим за себя. Модести не только умела говорить и молчать. Она также обладала поразительным талантом слушать. Иногда Колльер так увлекался созерцанием слушающей Модести, что забывал, о чем говорил.

Он знал не так уж много женщин, и, вне всяких сомнений, Модести Блейз превосходила всех его прочих знакомых. О себе она говорила очень мало, и это лишь усиливало ее обаяние. Впрочем, Колльер не мог и помыслить о том, что она проявляла умышленную сдержанность, чтобы повысить свою загадочность.

Колльер знал, что у нее британское гражданство, но сама она родом из других мест, что она богата и независима, без прочных привязанностей; что она много путешествовала и обладала широким кругом знакомств. Как-то раз она взяла его с собой на роскошный прием, который устраивал богатый французский промышленник, оказавшийся очень обаятельным и культурным человеком. В другой раз она повезла его в ресторанчик, куда он вряд ли отважился бы отправиться сам по себе. Ресторанчик находился в алжирском квартале, и его завсегдатаи явно принадлежали к преступному миру — там он увидел мужчин, от которых исходила опасность, и женщин с жесткими взглядами.

Модести Блейз появилась в этом притоне в том же платье и при тех же драгоценностях, что и на обеде в «Максиме» за час до этого, и тем не менее она чувствовала себя совершенно свободно и в этой среде. Ее приветствовали там как старую и уважаемую знакомую, и поскольку Колльер сопровождал ее, он тоже удостоился благожелательного приема.

Колльер был весьма заинтригован личностью Модести Блейз, однако полагал верхом бестактности пускаться в расспросы насчет ее прошлого. Хотя, разумеется, его снедало любопытство. Впрочем, скорее всего, расспросы ни к чему не привели бы. Все, что Модести Блейз считала нужным, она бы и так сказала. Проявлять же назойливость означало поставить под угрозу их отношения, а этого Колльеру вовсе не хотелось. Он был рад тому, что получал от нее. Он был в восторге.

Конечно, Колльер догадывался, что этому счастью рано или поздно придет конец, и понимал, что она поставит точку так, чтобы не причинить ему лишних терзаний. Пока же он наслаждался существованием в этом похожем на прекрасный сон мире на двоих. Он жил в диапазоне от умиротворенности до полного экстаза.

— Модести Блейз, — тихо повторил Колльер. Он улыбнулся сам себе и решил, что надо встать, зажечь свет и сделать себе что-нибудь выпить.

Внезапно в дверь позвонили, Колльер нахмурился. Это явно не Модести! Она предупредила его, что вернется в полночь, а может, и позже. К тому же у нее были свои ключи.

По-французски Колльер мог объясняться вполне сносно, но ему совершенно не хотелось вести переговоры с каким-то случайным визитером. Поскольку свет в квартире не горел, ничто не свидетельствовало о том, что в ней кто-то есть. Поэтому звонивший должен рано или поздно уйти!

Но туг послышался звук поворачиваемого в замке ключа, и Колльер напрягся. Дверь открылась, потом закрылась. Щелкнул выключатель, и в гостиной вспыхнул свет. Затаясь на балкончике, Колльер напряженно вслушивался. Что-то тяжелое опустилось на пол, шаги проследовали к маленькой спальне. Снова щелкнул выключатель.

Колльер поднялся. Он не испугался. Его охватила смесь любопытства и раздражения. В нем была та прочная и крепкая основа, которая иногда присуща самым застенчивым англичанам.

Незваный гость прокашлялся. Теперь он вышел из спальни, тихо насвистывая. Оказалось, это мужчина. Мелодия — «Сафари» Кемпферта — отличалась напевностью, и Колльер машинально отметил, что исполнял ее незнакомец самым безупречным образом.

Теперь загадочный гость перекочевал на кухню. Там тоже вспыхнул свет. Колльер тихо вошел в комнату с балкона. На полу стоял большой чемодан свиной кожи, а его хозяин уже гремел сковородками на кухне. Колльер услышал характерный звук зажигаемой газовой конфорки.

Колльер подошел к открытой двери кухни. На огне шипела сковородка с куском масла. На столе, готовые отправиться на сковороду, лежали две отбивные и два яйца, извлеченные из холодильника. Незнакомец отрезал ножом от французского батона большой кусок.

Под ногой Колльера скрипнула половица. Человек мгновенно повернулся, и Колльер увидел, что он держит нож не за ручку, а за лезвие.

Колльера кольнуло ощущение нависшей опасности. Потом все встало на свои места. Человек снова взял нож за ручку и виновато улыбнулся Колльеру. Затем он сказал по-французски:

— Je'm excuse. Je ne savais qu'il у avait quelqu'un ici[1].

Колльер все понял, но ему вовсе не хотелось без необходимости общаться на чужом языке.

— Вы говорите по-английски? — сухо осведомился он. Человек посмотрел на него, и в его голубых глазах заиграли огоньки. Он был светловолос и на самом деле крупнее, чем показалось Колльеру сначала. Лицо у него было обветренное. Носил он вполне простую, но дорогую одежду.

— Кое-кто считает, что это не английский, — отозвался он с интонациями кокни[2], — но вообще-то меня обычно понимают.

— Итак, вы англичанин? — все так же сухо продолжал Колльер. — Тогда какого черта вы тут делаете? — Он вдруг осознал, что первый вопрос решительно не имел связи со вторым. Но если этот здоровяк и обратил внимание на такую оплошность, то он не подал вида.

— Меня зовут Гарвин, — дружелюбно сообщил он. — Вилли Гарвин. Хотел немножко подкрепиться и завалиться спать.

— Спать?

— Угу. Я позвонил, никто не открывал, вот я и решил, что в доме никого нет. Я быстренько чего-нибудь съем и на боковую.

— Но как вы проникли в квартиру?

— У меня есть ключ. — Вилли Гарвин подошел к плите и недоверчиво посмотрел на сковородку.

— И у меня есть ключ, — поджав губы, сообщил ему Колльер. — Я не знал, что нас двое.

— Это моя комната, — как ни в чем не бывало кивнул Вилли в сторону маленькой спальни. — Слушай, приятель, ты умеешь готовить? А то я в этом ни уха ни рыла. Все всегда горит… Я-то надеялся, Принцесса дома и она меня покормит.

— Принцесса?

— Это знак уважения! — весело пояснил здоровяк. — Я имею в виду Модести Блейз.

— Вы ее родственник? — неуверенно спросил Колльер. Ему было трудно представить Модести в родственных отношениях с этим типом, но это казалось единственным разумным объяснением происходящего.

— Нет, — сказал Гарвин и бросил отбивные на сковородку. — Сперва я работал на Принцессу, потом она, так сказать, сделала меня партнером. А потом мы отошли от дел. Мы старые знакомые.

Колльер совсем запутался. Ему не хотелось углубляться в частную жизнь Модести, и он решил сменить тему.

— Значит, она ничего не имеет против того, что вы появились в ее квартире, поужинали и легли спать? — подытожил он услышанное.

— Совершенно верно. Ровным счетом ничего.

Нахмурив лоб, Вилли следил за котлетами. Установилась пауза.

— Если вы так хорошо ее знаете, — заговорил наконец Колльер, — то почему же тогда вы не спрашиваете, кто я такой и что тут делаю?

Вилли удивленно посмотрел на него.

— Если бы ты был преступником, то не разгуливал бы по квартире в пижаме, приятель. В остальном это уже не мое дело.

Зачем проявлять бесцеремонность и задавать лишние вопросы? — Он снова посвятил все свое внимание котлетам и стал, чертыхаясь, переворачивать их ножом.

Колльер вдруг успокоился. Он плохо понимал, как этот тип мог быть старым приятелем Модести, но, учитывая необычность многих ее знакомых, удивляться особо не приходилось.

— Колльер, — с некоторым опозданием представился он. — Стивен Колльер.

— Рад познакомиться, Стивен. Ты часом не в курсе, когда вернется Модести?

— Примерно в полночь. — Колльер вынул из шкафа бутылку красного вина и начал ее открывать. — Ей позвонил сегодня человек по имени Рене Вобуа и пригласил на обед.

— Ясно, — кивнул Вилли. — Он хотел ее видеть.

— А вы его знаете?

— Встречал пару раз, когда работал на Принцессу. Симпатичный тип. Государственный служащий. Лет пятидесяти пяти, — добавил он как бы невзначай.

— Спасибо, — улыбнулся Колльер, которому начал нравиться Вилли. — Она именно это мне и сказала, но я все равно не собирался ревновать.

Вилли Гарвин одобрительно кивнул, поглядывая на котлеты. Вдруг его лицо исказилось гримасой отвращения. Он поспешно стащил сковородку с огня. От котлет поднимался густой дым.

— Вот! — горестно проговорил он. — Ты только посмотри на этих мерзавок! Глаз с них не спускал, а они что вытворяют?

— Я бы с удовольствием помог, — сочувственно отозвался Колльер, — только из меня повар еще хуже. У меня сейчас бы уже горела сама сковородка.

Это признание явно улучшило настроение его собеседника. Он налил два бокала вина, подошел с ними к плите. Вилли кое-как переложил отбивные на тарелку, поставил их на полку над грилем, потом, вылив на сковородку содержимое двух яиц, взял бокал со словами:

— Ваше здоровье, мистер Колльер.

— Зовите меня Стив. Салют!

Они стояли и смотрели, как белок на сковородке сохнет, обугливается по краям, а желток остается жидким.

— По-моему, тут маловато масла, — заметил наконец Колльер. — Конечно, советовать легко, но тем не менее стороннему наблюдателю иногда видна объективная картина…

— Все в порядке, — пробормотал Вилли. — Но уже поздно. Чего я только не перепробовал. И вообще, — добавил он с ухмылкой, — я не потерплю, чтобы мной командовали два каких-то нерожденных цыпленка. Будут жариться, как я сочту нужным, и еще скажут спасибо. А края я потом отрежу.

— Вот это правильно! — воскликнул Колльер. — У вас есть принципы, Вилли, и вы готовы за них страдать. Позвольте мне снова наполнить ваш бокал. Бургундское, конечно, не из самых дорогих, но приятное.

Пять минут спустя Вилли сидел за столом в гостиной и ужинал обугленными отбивными и ошметками яичницы, которые ему удалось соскрести со сковородки.

— Вам не помешает смаковать ужин, если я закурю? — церемонно вопросил Колльер, усаживаясь напротив.

— Конечно, помешает, но придется потерпеть. Прошу, — сказал Гарвин, пододвигая Колльеру портсигар и зажигалку.

И то и другое было из золота. Колльер также обратил внимание, что рубашка, брюки, а также легкий пиджак, который Вилли снял, садясь за стол, сшиты на заказ. На руке у него поблескивал хронометр «Роллекс-Ойстер».

Колльер закурил сигарету и вернул портсигар и зажигалку хозяину.

— Я мешать не буду, — говорил Вилли. — Поем и двинусь дальше. А Модести скажите, что, мол, я заглядывал. — Он осекся, принюхался и помотал головой. — Не стоит трудиться. Она сразу все поймет, как только войдет в кухню. Просто скажите, что я в Париже и, наверно, заночую у Клодины.

— Еще одна ваша старая знакомая? — вежливо осведомился Колльер.

— Подружка, — коротко ответил Вилли и добавил: — Очень любит заниматься любовью.

— Ну, а каково жить, отойдя от дел? — справился Колльер, затянувшись. — Вы ведь совсем еще молоды.

— Стараюсь не скучать. В Англии у меня есть пивная. Называется «Мельница». Старинный дом на реке возле Мейденхеда. Будете в тех краях, милости прошу в гости.

— С удовольствием. Вы руководите работой пивной с помощью дистанционного управления?

— У меня есть управляющий. Я бываю там лишь несколько месяцев в году. А вы что поделываете, Стив?

Стив ответил после секундного колебания:

— Я металлург. Боюсь, это довольно скучная профессия…

— Вряд ли такая уж скучная, раз вы этим занимаетесь. — Положив нож и вилку, Вилли вдруг спросил: — А с бериллием вы не работаете?

— В настоящее время нет.

— За бериллием будущее. В два раза легче стали, прочнее и удобней в обработке.

— Возможно, — улыбнулся Колльер. — Но, с вашего разрешения, я все-таки воздержусь от профессиональных разговоров. Я как-никак нахожусь в отпуске.

— Понял. — Вилли отнес пустую тарелку к мусорному ведру очистил ее и поставил в посудомоечную машину. В его глазах появилось полунасмешливое-полуозадаченное выражение. Когда он вернулся в гостиную, Колльер стоял у музыкальной системы и ставил пластинку Баха.

— Сейчас выкурю сигаретку и в путь-дорогу, — сказал Вилли, усаживаясь в кресло.

— Мне вы не помешаете. Если хотите, дождитесь Модести.

Вилли рассеянно кивнул. Он сидел, курил, а по комнате разносились аккорды фуги соль минор. Стив разлил остатки вина и уселся на диван. Вилли, как и Модести, прекрасно умел молчать, когда не о чем было говорить. Но, немного посидев, Вилли встал и вышел на балкончик. Он затушил сигарету и какое-то время стоял, глядя в темноту. Затем, сунув руки в карманы, вернулся в комнату. Он несколько раз потер ухо, и было видно, что его что-то сильно беспокоит.

— Значит, говорите, Модести обедает с Вобуа? — услышал Колльер сквозь музыку голос Вилли. Теперь в нем ощущалось напряжение.

— Да. — Колльер чуть приподнял брови. — А что?

— Вы знаете, куда они собирались?

— Хотели прокатиться по Сене на пароходике и пообедать там же — знаете, под прозрачным навесом…

— Знаю, — перебил его Вилли. — Значит, они сойдут у моста Альма где-то в половине двенадцатого. Пожалуй, направлюсь-ка я туда. На всякий случай.

— Что-то случилось? — осведомился Колльер, вставая.

— Очень может быть, — ответил Вилли, опять потирая ухо. Его прежнее дружелюбие как ветром сдуло, и Колльер тоже добавил в свои интонации холоду.

— Не сочтите меня излишне любопытным, — сказал он, — но вы провели тут полчаса, а теперь вдруг сочли, что что-то не так. Например?

— Сдается мне, что может стрястись беда, — сказал Вилли, надевая пиджак.

— Откуда вы знаете? — Колльера вдруг стало одолевать любопытство. Он не противоречил Вилли Гарвину. Ему просто хотелось понять.

— Точно не могу сказать, — отозвался Вилли. — Просто у меня в таких случаях начинает покалывать в ушах. — Он отвернулся, и Колльер понял: он не шутит.

— Погодите, — сказал Колльер. — Я буду готов через три минуты.

— Хотите со мной? — удивленно спросил Вилли.

— Да, — сказал Колльер, на ходу скидывая халат. — Хочу.

Вилли проследовал за ним в спальню. Когда Колльер надел брюки и рубашку, он спросил Гарвина:

— Такое с вами уже бывало? Я про уши.

— Бывало и не раз.

— Это что-то вроде сигнала? Предупреждения?

— Да. — В голосе Вилли послышалось нетерпение. — Смейтесь сколько угодно, но поторапливайтесь.

— Я не смеюсь. Мне просто интересно. И скажите, каков процент точности?

— Не понял.

— Если это сигнал об опасности, то всегда ли он срабатывает. Или случаются ложные тревоги?

— Хорош металлург, — отозвался Вилли. — Бериллий…

— А! — отмахнулся Колльер. — В его глазах загорелись азартные огоньки охотника, учуявшего добычу. — Бывает, чтобы это ваше покалывание в ушах оказывалось ложным сигналом?

— Такого на моей памяти не бывало.

— Отлично. — Колльер натянул носок. — А скажите вот что: случалось ли вам попадать в переделку без предупреждения?

— Хм… случалось, конечно. — Вилли говорил автоматически. Мысли его были где-то далеко.

Колльер надел туфли и встал. В его темных глазах сквозило беспокойство.

— Вы неплохо знаете, что такое неприятности, Вилли, так? — спросил он.

— Кое-что смыслю.

— Вы испытываете это самое покалывание, когда находитесь в расслабленном состоянии и не ожидаете от жизни подвоха или, напротив, когда вы сосредоточены, напряжены и готовы действовать?

Внимание Вилли наконец сфокусировалось на Колльере.

— Бога ради, пошевеливайтесь, — с какой-то злостью произнес он. — Я хочу поскорее оказаться у моста Альма и встретить Модести. Вы идете или нет?

Ночная прохлада еще не успела поглотить дневное тепло, и под большим плексигласовым балдахином, покрывавшим ресторан на палубе пароходика, было приятно и уютно.

Рене Вобуа, шеф Второго отдела, дождался, когда официант налил коньяку в два бокала, затем быстро перевел взгляд на женщину, которая сидела напротив него. Повернувшись к нему профилем, она смотрела на остров Ситс.

Вобуа был удачно женат, имел дочь на два-три года младше его спутницы, однако сейчас он испытывал приятное чувство оттого, что находится в компании женщины, красота которой привлекала внимание как мужчин, так и женщин.

Ее черные блестящие волосы были собраны в высокий шиньон. Глаза были цвета полночного неба, лицо загорелое, шея длинная и изящная. На ней была белая шелковая блузка с короткими рукавами и юбка из темно-синего бархата. Свободный жакет в тон юбке висел на спинке стула. Плечи Модести могли показаться чуть широковатыми, зато талия была узкой. Длинные и очень элегантные ноги особенно хорошо смотрелись, когда Модести шагала.

Сэр Джеральд Таррант, давний знакомый Вобуа, выполнявший те же функции, что и он, в одной британской спецслужбе, как-то сказал:

— Ее общество удивительно расслабляет, Рене. Это может показаться невероятным, но все-таки это так. С ней ты не чувствуешь никакого напряжения. Она создает удивительно умиротворяющую атмосферу. Впрочем, — добавил он, — на противника она производит совершенно иное впечатление.

Вобуа, к своему удивлению, отметил, что в течение всего вечера ему никак не удавалось углядеть в Модести это темное, опасное начало. Впрочем, он достаточно знал о ней, чтобы не ставить под сомнение прощальные слова Тарранта. Теперь же, нежась в приятной, спокойной атмосфере ужина, он понял, что и первая часть напутствия Тарранта тоже оказалась верной.

Модести повернулась к нему, взяла свой бокал, приподняла, приветствуя его. Вобуа ответил тем же.

— Я плохо за вами ухаживаю, — сказал он. — Мне бы следовало предложить вам сигареты. Признаться, я бы и сам сделал то же самое. Когда у меня на душе спокойно, я люблю выкурить сигарету.

Модести улыбнулась.

— Сэр Джеральд старается говорить нечто в этом роде, но у него нет чисто французского таланта произносить такие фразы и в конце он обычно краснеет. — Она взяла сумочку, что лежала рядом с ней. — У меня «Голуаз», если это вас устроит.

— Отлично, — кивнул Вобуа. — И спасибо за сведения о Тарранте. Рад, что у этого старого лиса все же имеются недостатки.

Вобуа, конечно же, слукавил насчет сигарет. В его портфеле лежало несколько пачек. Но ему очень хотелось посмотреть, как грациозно действуют руки Модести, которая открыла сумочку, вынула золотой портсигар, зажигалку и передала их Рене.

— Спасибо, — сказал он, зажег ее сигарету, потом свою. Некоторое время они курили в молчании, затем Вобуа спросил: — Вы не рассердитесь, если я буду звать вас по имени?

— Я буду только рада, Рене.

— Скажите, Вилли Гарвин не собирается посетить Париж? Я бы хотел возобновить с ним знакомство. Интересный персонаж этот Гарвин.

— В высшей степени. — Модести задумчиво улыбнулась, оставив своего собеседника гадать, какие же образы проносятся перед ее мысленным взором. — Но я понятия не имею, собирается ли он к нам.

— У него пивная в Англии? Он, наверно, там?

— Вряд ли. Перед Танжером я получила от него открытку из Токио. Он сказал, что поехал туда ради бань.

— Бань?

— Да. Ему нравится японский стиль. И японские массажистки.

— Ясно, — кивнул Вобуа. Пароходик сейчас проходил восточную оконечность острова Ситс. — Я хотел бы задать вам вопрос, — медленно сказал он, — но боюсь вас обидеть.

— Не бойтесь. Спрашивайте.

— В тот период, когда вы руководили Сетью, — начал Вобуа, осторожно подбирая слова, — вы действовали в сферах, которые, строго говоря, не являлись законными…

— Я имела самое прямое отношение к организованной преступности, — спокойно подтвердила она. — Безусловно, я выбирала, чем заниматься, но тем не менее все это было противозаконно. Продолжайте допрос.

— Вам никогда не приходилось обеспечивать… — Вобуа сделал небольшую паузу и извиняющимся тоном закончил: — Безопасность, защиту?

— Специально — нет, — коротко ответила Модести. — На мой взгляд, это недалеко ушло от наркотиков и проституции. Но иногда партнеры просили нас обеспечить их защиту, и мы брали за это деньги. Ларош, например, как-то выяснил, что большие нехорошие мальчики хотят порвать его цепь игорных домов, и обратился ко мне. — Модести пожала плечами. — Но вообще-то мы этим занимались недолго.

— Почему?

— Вилли Гарвин изловил самого большого из этих нехороших мальчиков и послал его работать кочегаром на рыбацкое судно, которым мы пользовались в наших контрабандных операциях. Он работал три месяца, а капитан был очень строгий.

Этим все и кончилось. — Она пригубила коньяк. — Сеть время от времени обеспечивала защиту разным людям, но мы никогда не предлагали свои услуги силком.

— Большое спасибо… — протянул Рене, задумчиво чертя пальцем на бокале невидимый узор.

— Это все, что вы хотели узнать? — спросила Модести.

— Нет. — Рене замолчал, приводя в порядок свои мысли, а Модести спокойно ждала. — Этот вид рэкета, — наконец начал он, — означает обычно сбор небольших сумм с большого количества людей. Пример — владельцы маленьких магазинов в большом городе. Но как, по-вашему, Модести, можно ли действовать по-другому — собирать большие суммы с ограниченного количества лиц?

— Под угрозой чего?

— Смерти.

— Это может сработать один раз, — ответила она, пожимая плечами. — Как, например, киднеппинг. Но как система не годится.

Вобуа стряхнул пепел с сигареты и кивнул.

— Предположим, что британское правительство получает уведомление о том, что один министр — скажем, жилищного строительства — умрет в течение полугода, если не будет выплачен выкуп в сто тысяч фунтов. К чему это может привести?

Модести рассмеялась и покачала головой.

— Это шутка?

— Конечно. Но все-таки если предположить, что я говорю всерьез? Какова будет реакция?

Модести пристально посмотрела на Вобуа, и всю ее веселость как ветром сдуло. Помолчав, она сказала:

— Сочтут, что это какой-то псих. Письмо передадут в полицию, вот, пожалуй, и все.

— А если в течение этих шести месяцев министр умрет?

— Какой смертью?

— Предположим, насильственной. А после этого придет новое письмо. С новым предупреждением. Что тогда?

— К нему отнесутся всерьез. Вы хотите сказать, что такое уже случилось?

— Это всего-навсего гипотеза, — улыбнулся Вобуа. — Шантаж частных лиц, шантаж правительства по поводу их чиновников. Думаете, это сработает как долговременный проект?

— Только если можно убивать так, что убийца не будет найден, и шантажировать так, что не удастся установить, откуда исходят письма с угрозами. И конечно, если удастся найти стопроцентно безопасный способ получения денег от тех, кто настолько перепугается, что согласится платить. Хотя в этом я не вижу смысла. Зачем приставать к правительствам? Почему не ограничиться богатыми частными лицами?

— Если кто-то в состоянии убивать без боязни быть выслеженным, у него возникает естественное стремление довести это обстоятельство до сведения потенциальных жертв, а для этого нужна небольшая реклама.

— Небольшая?

— Да, чтобы не возникло паники. И кстати, всегда найдутся правительства, которые согласятся платить, если произвести на них достаточное впечатление. Конечно, не в Европе, если не считать пары-тройки диктатур… Но в Африке, например, можно собрать неплохой урожай. Так, если премьер-министр Умбопо поверит в то, что его могут отправить на тот свет, он без угрызений совести опустошит государственную казну. Но проще всего, конечно, потрясти частных лиц. Нефтяной шейх тут, индийский миллионер там, южноамериканский плейбой здесь… Конечно, сперва аферистам придется доказать, что их угрозы не пустой звук, — продолжал Вобуа с улыбкой, — а самый простой способ добиться этого — поставить в известность всех клиентов, если с одним из них случится несчастье. Пусть видят, что бывает с ослушниками.

— Но тогда по их следам ринутся все полиции мира и Интерпол в том числе. Те, кому угрожают, окажутся под присмотром полиции, и у злоумышленников ничего не получится. И даже если кто-то согласится платить, как забрать деньги? Придется вступить в контакт. А это всегда самая трудная часть операций такого рода. Тут-то обычно их и хватают.

— Верно, — улыбнулся Вобуа и потушил сигарету. — Все это, конечно, чистый абсурд.

— Может, вы не упомянули какие-то детали? — медленно проговорила Модести. — Мелочи порой сильно меняют дело.

Вобуа рассмеялся и, чуть виновато посмотрев на нее, сказал:

— Я просто выдвинул гипотезу. И думал, что все необходимые детали вы добавите сами, Модести.

Модести откинулась на спинку стула и, чуть нахмурясь, посмотрела на своего собеседника:

— Рене, простите мне мою непонятливость. Но я никак не возьму в толк, пытаетесь ли вы что-то у меня узнать, хотите что-то мне сообщить или решили сыграть со мной в игру, правила которой я не выучила. Но, так или иначе, пока я ничего не могу понять.

Вобуа посмотрел на темные воды Сены и сказал:

— Это игра-фантазия. Я, конечно, свалял дурака, что затеял ее. Простите меня и давайте поговорим о чем-нибудь другом. Глядите…

Модести посмотрела туда, куда показывал он. Пароходик проходил западную оконечность Сите. Там берега были низкие, и между двух деревьев была натянута невидимая в темноте проволока. На ней танцевала призрачная фигура в белом. Казалось, она плавает в воздухе. Упав на колено, танцор скользил по проволоке, широко расставив руки в белом, качая головой в маске.

Сверху, с палубы, раздались смех и аплодисменты зрителей.

— Как приятно видеть молодого человека с таким нестандартным отношением к жизни. Он одевается как призрак, он натягивает проволоку и, когда появляется прогулочный пароход, начинает свою пантомиму для нашего развлечения. Причем совершенно бесплатно. Сите — его сцена, Сена — его зрительный зал. Он заражает нас своим настроением и сам получает от этого удовольствие. — Вобуа говорил с псевдофилософскими интонациями, и Модести охотно рассмеялась.

— Наверно, приятно совершать безумные поступки, когда ты молод и весел, — со вздохом сказала Модести. Вобуа изобразил на своем лице ужас.

— Моя дорогая! Если уж вы не причисляете себя к молодежи, то я и вовсе древняя руина. Будьте немножко снисходительнее!

— Мне двадцать семь, Рене. По крайней мере, мне так кажется. Мои детские годы — это сплошной туман.

— Двадцать семь? Ерунда! Вы носите шиньон, надеваете дорогую одежду и туфли на высоком каблуке, курите сигареты, пьете коньяк, но все это так, для отвода глаз. На самом деле вы еще ребенок! Ребенок, который прикидывается взрослой женщиной.

— Когда я была маленькой, то была гораздо старше, чем сейчас, — спокойно произнесла Модести, и Рене сразу понял, что она имеет в виду. Ее детство прошло в отчаянной борьбе за существование на Балканах и Ближнем Востоке в годы второй мировой войны и сразу по ее окончании. — Но если я кажусь вам юной, — улыбнулась Модести, — то это, возможно, потому, что я делаю примерно то же, что тот молодой человек. — Она кивнула в сторону Сите, постепенно уменьшавшемуся за кормой.

— То же, что и тот молодой человек? — удивленно переспросил Вобуа.

— Ну да. Я иногда хожу по проволоке. Мне это необходимо.

Вобуа осознал, к чему клонит Модести. Она же прекрасно поняла его гипотезу и то, что за гипотезой что-то кроется, и намекнула, что готова ему помочь, если в этом есть необходимость.

«Слава Богу, я не такой кровожадный и беспощадный, как Таррант, — подумал Вобуа. — По крайней мере, в отношении этой женщины. Он ведь дважды чуть не устроил ей путешествие на небеса».

Он положил руку на запястье Модести и сказал:

— Кстати, чуть не забыл. Когда я вчера вам звонил, трубку снял молодой англичанин. Он не сердится, что вы его бросили?

Модести стало ясно, что ее предложение услышано, причем с благодарностью, и мягко отклонено. На ее лице появилась быстрая и чуть озорная улыбка — знак того, что ей все ясно.

— Думаю, что молодой англичанин не сердится. У него нет оснований быть мною за что-то недовольным.

Рене Вобуа рассмеялся и убрал руку со словами:

— Не сомневаюсь… А вот стоит чудовище, именуемое Эйфелевой башней. Я придумал, как ее взорвать. Детали обсудим позже.