Он был каким-то излишне нервным и суетливым, поэтому сразу же мне не понравился, едва появился в моём офисе.
— Я к вам, — кинулся он ко мне.
Недовольно скривив лицо, я остановился перед дверью своего кабинета.
— Вы что-то хотели? — сухо поинтересовался я.
— Я к вам, — повторил он, нервно поглаживая чёрную кожаную папку.
«Ещё один графоман-любитель! Сейчас будет меня потчевать своим шедевром, — с неприязнью подумал я и глубоко вздохнул. — Ничего уже нельзя поправить, раз уж он здесь…»
Я открыл дверь кабинета:
— Проходите.
Он не вошёл, а осторожно проскользнул, прикрыв за собой дверь и сразу же, увязавшись за мной, бросился к моей гордости — большому письменному столу из красного дерева, привезённому из Германии. На ходу раскрыл папку.
— В чём дело? — я сел в кресло и придвинул к себе пепельницу в виде Колизея.
Он извлёк из папки старенькую общую тетрадь, не решаясь сесть. Пусть постоит.
— Мы не принимаем рукописей, — сразу же предупредил я.
— Это, — он сразу же замялся. — Год назад у вас работал журналист Ларин. Степан Ларин.
Я впервые внимательно посмотрел на него. Неприятно было вспоминать прошлогоднюю историю — она отвратительно пахнет даже теперь, и этот придурок мне опять всё напомнил. Мне тогда здорово досталось от Брынчалова… Вновь, теперь уже от господина президента и моего личного друга и покровителя — в этом году выйдет мой трёхтомник…
— Чего вы хотите? — этот тип был не только неприятен, но уже и опасен.
— Вот, — он придвинул ко мне тетрадь.
— Что это? — саркастически усмехнулся я, выуживая из кармана пачку «Мальборо».
Не думает же он, что я предложу ему курить.
— Это его рукопись.
— Ларина? Стёпы? — я насторожился — неужели это те его проклятые документы, в которых компромат на Брынчалова.
— Да.
— Как она к вам попала?
«Голубчик, отсюда ты отправишься аккурат в ФСБ», — промелькнуло у меня в голове.
— Неважно, — он отмахнулся от меня рукой и быстро зашагал к дверям.
— Эй, постойте! Постойте, а что с ним?
«Почему я не нажал кнопку?»
— С кем?
«Господи, до чего он неприятен — похож на спившегося, деградирующего интеллигента! Ненавижу таких!»
— С Лариным? — я с любопытством придвинул к себе тетрадь.
Нет, это не компромат. Я расслабился. Что он тут написал? Рукопись?
Тип мялся в дверях, как-то жалко улыбаясь.
— Так что с ним? Я слышал, что он поправляет своё здоровье в частной клинике?
Тип уже стоял по ту сторону двери, но задержался и, прежде чем её закрыть, сказал:
— Он умер, — и, после секундной паузы, добавил: — Ещё год назад.
Дверь захлопнулась. Я успел отдёрнуть руки от этой проклятой тетради — показалось, что она превращается в опасную чёрную змею.
— Умер? — тупо спросил я сам у себя.
Мои руки затряслись, а подсознание, поспешив на помощь, твердило откуда-то из-под мозжечка: «Успокойся, тебе нельзя волноваться! В сейфе стоит бутылка коньяка… Успокойся, он умер! Нужно срочно выпить…»