Я — Златан

Считаю, это был один из величайших моментов в моей жизни. Клянусь! Я вернул отца, словно бы раньше его по-настояшему со мной не было. Это было какое-то новое ощущение, и после тренировки я помчался к нему и стал расспрашивать, как ему это понравилось. Как ни в чем не бывало, словно он был здесь не впервые.

Ну, как тебе?

Хорошо сыграл, Златан.

Невероятно! Отец оценил и, я полагаю, поверил в меня. Я стал для него, как наркотик. Он стал наблюдать за всеми моими действиями. Отныне он не пропускал ни одной тренировки. Его квартира превратилась в мой музей, и он вырезал каждую статью, даже любую заметку с упоминанием обо мне. И не останавливался. Спросите его о любом из моих матчей. У него имеются все записи, а также все, что обо мне написано, все мои футболки и бутсы, и даже «Гулдболлен» («Золотой мяч», приз, ежегодно вручаемый лучшему футболисту Швеции. Златан награждался им восемь раз подряд, с 2005 по 2013 гг. — прим. пер.). Спроси его, где что лежит, и он быстро покажет: все хранится в строгом порядке, а не как раньше обстояло с его вещами. Каждый предмет — на своем месте, и отцу достаточно секунды, чтобы найти его. C того самого знаменательного дня отец стал жить ради меня и моего футбола, и, я смею надеяться, ему стало лучше. Жизнь его не баловала — он был одинок. Санела перестала с ним общаться из-за его пьянства, буйного нрава и резких слов в отношении матери. Все это дорого обошлось ему, ведь.Санела всегда была его главной любовью (и всегда будет). А теперь ее не было рядом. Она порвала с ним, и это

еще один тяжелый момент в истории моей непростой семьи. Отцу требовалось что-то новое, чтобы как-то отвлечься. И вот! Отныне мы общались ежедневно, и я признаю, что этот новый поворот во взаимоотношениях с отцом послужил для меня движущей силой. Здорово, футбол может творить чудеса! Я стал бороться с удвоенной силой. Что значил вылет во второй дивизион по сравнению с тем, что я приобрел в лице одного немолодого человека, своего самого преданного болельщика?!

И все-таки я находился на распутье. Стоит ли мне играть в Суперэттан (второй дивизион чемпионата Швеции по футболу — прим, пер.), как его сейчас по-дурацки (тоже мне, Супер) называют, или следует начать посматривать по сторонам? Ходили слухи об интересе к моей персоне со стороны АИКа. Но правда ли это? Без понятия. Я ни черта не представлял себе своей цены на тот момент. Объективно, я ведь не был даже игроком основы «Мальмё». Мне восемнадцать, и для начала еще нужно подписать взрослый контракт. Я пережидал. Все вокруг выглядело шатко, особенно после увольнения Роланда Андерссона и Томаса Шёберга. Они-то мне доверяли, когда вокруг все только и хотели от меня избавиться. Как-то будет теперь? Стану ли я получать хоть какое-то игровое время, если останусь? Я сильно сомневался. На пару с отцом сомневались мы и насчет моих истинных способностей.

Ответов на все эти вопросы не находилось. Я продолжал раздавать автографы мальчишкам, но это еще ничего не значило. Первые восторг и удовольствие от пребывания в главной команде улетучивались. И вот тогда мне повезло встретить одного парня, футболиста из Тринидада и Тобаго. Это случилось во время предсезонки. Он был у нас на просмотре. После сборов он подошел ко мне.

Эй, паренек.

Что?

Послушай: если за три года ты не вырастешь в профессионала, в этом будешь виноват только ты сам.

О чем ты?

Ты сам все слышал!

Черт, конечно, я все слышал.

Правда, мне потребовалось время, чтобы осознать и «переварить» услышанное. Могли ли его слова быть правдой? Если бы мне сказал это кто-то другой, я бы еще многократно подумал, верить ему или нет. Но этот парень, по-видимому, знал, что говорил.

Он изрядно поколесил по миру. Его слова запали мне в душу. Heyжели из меня реально получится талантливый профессиональный футболист? Во всяком случае, я начал в это верить — впервые в жизни. Я с еще большим усердием стал самосовершенствоваться.

Хассе Борг, в прошлом защитник сборной Швеции, был только что назначен спортивным директором «Мальмё». Он сразу же приметил меня. Наверно, он разглядел во мне талант и рассказал обо мне журналистам. Вроде: «Эй, ребята, вам следует присмотреться к этому малому». В феврале к нам на тренировку пожаловал журналист из «Квяльспостен» Руне Смит. Это потрясающий человек. Мы вполне могли бы сдружиться. Он понаблюдал за моей игрой, а после мы поговорили наедине. Так, ни о чем.

Я что-то говорил о «Мальмё», втором дивизионе и моих мечтах стать профессионалом и поиграть в Италии, как Роналдо. Руне, улыбаясь, записывал, а я не знал, чего от всего этого ожидать. У меня не было никакого опыта общения с журналистами. Но получилось здорово. Руне написал примерно следующее: «Запомните имя будущего героя новостей — ЗЛАТАН! Звучит впечатляюще? И он действительно впечатляет. Совершенно неповторимый тип игрока — заряд динамита влинии атаки». Далее он вновь употребил сравнение с не ограненным брильянтом, а я выразил свои мысли в своей нагловатой манере, резко контрастировавшей с традиционной шведской сдержанностью. Статья возымела успех. Все больше детей подходили ко мне после тренировок, и среди них были даже девчонки. Начали подходить и взрослые. Так начиналась моя популярность, доходившая порой до истерии со всеми этими воплями «Златан, Златан!». Это стало неотъемлемой частью моей жизни. Но поначалу я смущался («Что такое? Это говорят обо мне?»).

Я покривил бы душой, если сказал бы, что меня не впечатлял весь этот антураж вокруг моей персоны. А что вы хотите? Всю свою жизнь я старался привлечь к себе внимание, а тут вдруг подходят люди и, находясь под большим впечатлением от моей игры, просят расписаться. Конечно, это круто! Одно из наибольших удовольствий в жизни. Это подстегивало меня. Я был полон адреналина. Я несся вперед. Знаете, я многократно слышал от звезд примерно следующее: «Ой, как же мне тяжело. Люди кричат под моими окнами в надежде получить автограф. Бедный я, несчастный». Да чушь все это собачья!

Такие вещи, как популярность, добавляют драйва, можете мне поверить. Тем более, если вы прошли через испытания, как я, па-

рень с окраины, из неблагополучного района. Тебя вдруг словно поражает удар молнии. Но отдельные вещи я решительно не приемлю — зависть и тому подобное; всякие психологические приемчики, используемые, чтобы поставить тебя на место, показать, откуда ты, или что ты ведешь себя не так, как принято. И меня выводили из себя выражения типа: «Да тебе просто повезло!» или «Да что ты о себе возомнил?».

Я отвечал тем, что становился еще более самоуверенным и дерзким. А что мне оставалось делать? Меня не научили извиняться. В нашей семье не принято было говорить: «Ах, простите, простите. Я очень извиняюсь, что расстроил вас». Мы не уступали друг другу, и каждый отстаивал свою точку зрения до последнего. А еще мы никому не доверяли. В общем, у каждого в нашей семье были свои недостатки. Отец часто учил меня: «Не делай ничего не подумав. Люди только и ждут момента, чтобы использовать тебя». Я прислушивался и мотал на ус. Не всегда это давалось мне легко.

Хассе Борг, одетый в приличный костюм, постоянно крутился вокруг меня, стараясь уговорить заключить взрослый контракт. Он действительно был на моей стороне и заинтересован во мне, и мне это льстило. Я почувствовал свою значимость. К тому времени в команду пришел новый тренер, Микке Андерссон, но я по-прежнему не знал, сколько игрового времени получу. Микке, по-видимому, рассчитывал в нападении на дуэт Никлас Киндвалл — Мате Лилиенберг, а меня рассматривал в качестве запасного. Я, разумеется, не горел желанием протирать штаны на скамейке запасных во втором дивизионе.

Я обсудил эту тему с Хассе Боргом. О нем могут говорить разное, но не случайно же он добился успеха в бизнесе. Он привык идти к цели напролом. И он был мастером убеждения. Проанализировав свой игровой опыт, он заключил:

— Все будет нормально, сынок. Мы еще на тебе заработаем, а Суперэттан послужит отличным плацдармом для твоего роста. Ты получишь возможность развиваться. Только подпиши!

Я согласился. Я стал доверять ему. Он постоянно звонил мне и снабжал советами, а я думал: «Почему бы и нет? Ему виднее». Всетаки он поиграл в Германии, имел большой опыт и все такое. Да и внешне все выглядело так, что он искренне заботился обо мне. «Все агенты — жулики», — любил говорить он, и я ему верил.

В то время за мной гонялся один агент. Его имя — Роджер Юнг (известный в прошлом защитник сборной Швеции — прим. ред.).

Он очень хотел подписать со мной контракт. Но мой отец был настроен скептически, а я и понятия ни малейшего не имел об агентах. Кто такие? В общем, я вспомнил слова Хассе Борга и подписал контракт с ним. Мне полагалась квартира в Лоренсборге (однокомнатная, недалеко от стадиона), а еше мобильный телефон (это было важно, поскольку с телефоном в отцовской квартире у меня возникали проблемы) и зарплата в размере шестнадцати тысяч крон в месяц (около тысячи шестисот евро — прим. пер.).

На предстоящий сезон я был настроен решительно. Однако старт получился так себе. В первом матче чемпионата, в гостях против скромной команды «Гуннильсе», мы должны были крупно выигрывать. Я уже по традиции начал матч на скамейке запасных. Черт, когда же, наконец, все это изменится?! Было ветрено, а на трибунах зрители скучали. Когда я все-таки вышел на поле, то вскоре получил локтем в спину. Я отмахнулся, а следом еще и обозвал судью, за что схлопотал желтую карточку. После этого инцидента было много шума на поле и вне его, газеты писали об этом, а наш капитан Хассе Маттиссон выразил мнение, что я распространяю вокруг себя негативную энергию.

Какая еще негативная энергия? Я просто завожусь.

Ты не должен терять контроль над собой.

И дальше: о том, что я не звезда, как себе это возомнил, и что любой смог бы выполнить те же финты, что и я. Просто другие игроки не бравируют этим и не хотят вести себя «а-ля Марадона». Меня расстроили все эти высказывания. Есть даже фото, где я в Гуннильсе стою у клубного автобуса с потерянным видом.

Со временем все наладилось. Я стал играть лучше, и надо отдать за это должное Хассе Боргу: в Суперэттан я действительно получил игровое время и возможности развиваться. Получается, я должен быть благодарен судьбе за этот вылет во второй дивизион.

Вскоре события стали развиваться бурно. Я был еще отнюдь не Роналдо, а шведская пресса уделяет мало внимания второму дивизиону. Тем не менее, крупнейшие газеты стали печатать материалы, посвященные мне, с заголовками вроде «Супердива в Суперэттан», а клуб болельщиков «Мальмё» зафиксировал резкий наплыв желающих вступить в него болельщиц. Ветераны команды удивлялись: «Что происходит?». Мне самому было трудно это объяснить. На трибунах люди держали плакаты «Златан — король», а когда я демонстрировал свой фирменный дриблинг, кричали и хлопали громче, чем на концерте рок-звезд. Что происходило?

C чего бы все это? Я не могу дать ответ. Я и сейчас не очень понимаю.

Предположу, что многим просто нравилось, как я вытворял свои номера с мячом. Я слышал восторженные возгласы «Вау!» и «О-о-о!». Прямо, как когда-то во дворе. У меня словно вырастали крылья, когда люди узнавали меня на улице, девушки вопили от восторга, а дети подбегали с просьбой дать автограф. Также впервые в жизни у меня появились приличные деньги, и с первой своей зарплаты я заплатил за ускоренные курсы вождения. Для парня из такого района, как Русенгорд, машина значит очень многое.

В Русенгорде гордятся не уютной квартирой или домиком на берегу. Здесь главный предмет гордости — дорогой автомобиль. И если вы хотите показать, что чего-то добились в жизни, лучший способ — это шикануть за рулем своей «тачки». В Русенгорде практически все за рулем, с правами или без. Когда я взял напрокат «Тойоту Селика», мы с друзьями почти не вылезали из нее. Тогда же я стал понемногу успокаиваться. Газеты писали, что я хочу исправиться и встать на «правильный путь». А когда мои приятели принялись угонять машины и заниматься подобными делами, я прямо заявил им:

Нет, ребята, такие дела больше не по мне.

Хотя мне по-прежнему нужен был драйв. Например, как-то раз мы с лучшим другом проезжали по Индустриальной улице, где работают все проститутки Мальмё. Эта улица находится недалеко от Русенгорда, и я бывал здесь еще в детстве и вытворял разные шалости. Однажды я даже бросил яйцо в голову одной из этих женшин. Просто глупая выходка, которая, признаю, меня не красит. На этот раз я не собирался заходить так далеко. Мы проезжали по улице, когда увидели одну проститутку, наклонившуюся к автомобилю и, по всей видимости, договаривавшуюся с клиентом. И мы решили: «Давай-ка проучим этого типа». Мы тормознули прямо перед его машиной, выскочили из салона и принялись кричать:

Это полиция! Руки вверх!

В руке, словно игрушечный пистолет, я держал бутылку изпод шампуня. Клиент, какой-то старый козел, не на шутку всполошился, дал по газам и смылся. Мы посмеялись и отправились дальше. Но едва мы отъехали, как услышали вой сирен, а в преследовавшей нас полицейской машине, к своему удивлению, на заднем сиденье увидели того самого типа с Индустригатан. «Что все это значит?», — подумали мы. И, конечно, нам следовало уби-

раться отсюда поскорее. Помимо всего прочего, мы были далеко не самыми образцовыми и законопослушными гражданами.·Но, черт возьми, мы же не совершили ничего противозаконного. Пришлось притормозить.

— Мы просто отдыхаем и развлекаемся, — как ни в чем не бывало ответили мы. — Решили немного поиграть в полицейских. Это ведь не возбраняется, не так ли? Мы очень извиняемся.

И полицейские в ответ улыбнулись. Всего и делов.

Вот только незадача: нас заметил еще один тип, из папарацци. Он целый день прослушивал полицейскую волну, и оказался тут как тут, сделав снимки. А я, как идиот, по своей неопытности (тогда все внимание средств массовой информации было для меня в новинку) еще и расплылся в широкой улыбке. Мне тогда казалось, что оказаться на страницах газет очень круто, неважно, забил ли ты потрясающий гол или тебя «приняли» полицейские. Вот я и улыбнулся, как клоун. А мой друг вставил это фото в рамку и повесил у себя на стену. А что вы думаете, сделал тот самый старый козел, которого мы разыграли? Он затем раздавал интервью, где говорил, что на самом деле он благопристойный прихожанин, который всего лишь хотел помочь падшим женщинам. Да иди ты! Но эту историю так раздули, что, поговаривали, некоторые клубы даже отказывались от своих претензий на меня из-за этого инцидента. Хотя, возможно, это всего лишь сплетни.

Однако газеты не успокаивались, и даже некоторые мои одноклубники стали нудеть в том духе, что «ему бы еще надо многому поучиться» или что «он еще такой неотесанный». Это трудно было переносить. Возможно, им нужно было раз и навсегда поставить меня на место. А то, видите ли, появился из ниоткуда, и за неделю привлек к себе внимания больше, чем все они за всю свою карьеру. Но, что еще примечательнее, на полупустых трибунах провинциальных стадионов, где мы играли, стали появляться отдельные солидные личности в строгих костюмах и при дорогих часах. Они явно не были местными.

Не уверен, понимал ли я тогда, что происходит, или хотя бы задумывался над этим. Но вокруг стали обсуждать этих ребят: поговаривали, что это опытные скауты из одного европейского клуба, специально приезжавшие оценить мою игру. Безусловно, слова того парня из Тринидада и Тобаго подготовили меня к такому возможному повороту событий, но это по-прежнему казалось мне нереальным, и я попытался обсудить данный вопрос с Хассе

Боргом. Но он старательно уходил от темы. Видно было, что ему она не по душе.

Хассе, это правда? Мной действительно интересуются иностранные клубы?

Расслабься, сынок.

Но кто же тогда эти люди?

Не имеет значения, — ответил он. — Мы тебя не продадим.

И я подумал: «Да, конечно, замечательно. Я никуда и не спе-

шу». И попытался тогда обсудить улучшение условий своего контракта.

Выдашь мне пять приличных матчей подряд, и я дам тебе новый контракт, — ответил мне Хассе. Я выполнил условие: здорово провел не пять, а все шесть или даже семь матчей. И после мы сели и стали обговаривать условия.

Я получил прибавку к зарплате в размере десяти тысяч, а позже и еще столько же. Я думал, что все в порядке и так и должно быть. Оказывается, я понимал не все. Я пришел к отцу и с гордостью показал ему свой контракт. Не скажу, чтобы он был сильно впечатлен. Вообще, нужно отметить, что отец сильно изменился. Он стал заядлым болельщиком, и, вместо того, чтобы погружаться в свои привычные пиво, войну и народную музыку, сидел и взахлеб читал все подряд о футболе. Когда он увидел пункт о возможной продаже в зарубежный клуб, то буквально подскочил.

Что за черт, — воскликнул он. — Здесь ни слова нет о том, сколько ты с этого должен получить.

И сколько же?

Ты можешь рассчитывать на десять процентов от суммы за твой переход. В противном случае они просто используют тебя.

Я подумал, что эти десять (или даже двадцать) процентов мне решительно не помешают. Но как было возможно их заполучить? Если бы в контракте была какая-то брешь, Хассе должен был бы упомянуть об этом, не так ли?

И я решился спросить у него. Я не хотел уступать так просто.

Послушай, Хассе, — начал я. — Я ведь могу рассчитывать на свои десять процентов в случае продажи?

Последовал ответ, которого я даже не ожидал.

Извини, сынок, — спокойно сказал он. — Так не пойдет.

Я рассказал об этом отцу, считая, что нам не следует отступать.

Но дальнейший ход событий я не мог себе даже представить. Отец пришел в бешенство и спросил у меня номер телефона Xac-

се. Он позвонил один раз, второй, третий. В конце концов, он дозвонился. Отец словно решил вцепиться в Хассе мертвой хваткой, и не был согласен ни на какие возражения (никаких «нет»!) на другом конце провода. Он потребовал назначить встречу, и это требование было удовлетворено: на следующее утро, в десять часов, мы должны были встретиться с Хассе в его офисе. Я заметно нервничал в ожидании этой встречи. Все-таки отец есть отец, и я не без оснований опасался, что он может выйти из себя. Так оно, в итоге, и случилось. Не откладывая в долгий ящик, отец принялся сыпать проклятиями и ударил кулаком по столу:

Мой сын вам что, лошадь?

Нет, разумеется, Хассе не считал меня лошадью.

Тогда почему же вы так обращаетесь с ним?

Да нет же, ничего такого мы себе не позволяем.

Примерно так выглядел этот диалог. В конце концов, отец

дал понять, что «Мальмё» меня больше не увидит, и что отныне я не проведу на поле и одной секунды, пока контракт не будет пересмотрен. Я заметил, как Хассе Борг становился все бледнее. Да, с моим отцом лучше не связываться. Он — словно рассвирепевший лев. В итоге, мы выбили эти десять процентов, а это уже кое-что да значило. Благодарить следовало исключительно отца, а вся эта история должна была послужить мне хорошим уроком. И тем не менее, я по-прежнему считал всех агентов жуликами и продолжал доверять Хассе Боргу. Он был для меня наставником, кем-то вроде второго отца. Он пригласил меня к себе на ферму, где я познакомился с его женой и детьми, а также с собакой и другими домашними животными. Также я спрашивал его совета при покупке (в рассрочку) своего «Мерседеса Кабриолета».

Ну, что еще рассказать про этот период моей жизни? Я стал 60лее уверенным в себе, смелее. Я забивал все больше красивых голов, так что многочасовая отработка бразильских приемов начала приносить плоды. Если в юношеской команде мне приходилось тяжело из-за всех этих бесконечных упреков («О, он опять злоупотребляет дриблингом» или «Он не играет на команду»), то сейчас меня приветствовали с трибун и мне аплодировали. А я отвечал поклонникам взаимностью, понимая это как еще один свой шанс и стараясь показывать еще лучшую игру. Конечно, недовольные оставались. Но им приходилось помалкивать, когда мы выигрывали, а публика выражала мне свои симпатии.

Охотники за автографами, рев трибун, плакаты с моим именем — все это давало мне дополнительные силы. Я находился в отличной форме. В выездном матче с «Вестеросом», уже в добавленное время, я принял передачу от Хассе Маттисона, перебросил мяч через себя и пару соперников (одним из них, помню, был Майсторович) и спокойно «положил» мяч в сетку.

За сезон в Суперэттан я забил двенадцать голов — больше всех в «Мальмё», мы вернулись в Аллсвенскан, а я был признан полезным для команды игроком. Я уже не был индивидуалистом, как отзывались обо мне раньше. Я стал отличать хорошее от дурного, и всякий раз, когда вокруг моего имени в очередной раз полнималась истерия, просто отделывался шуткой.

Все проблемы общения с журналистами остались позади. Я был с ними откровенен, рассказывал о своей игре и своих «тачках», не забывая «скромно» упомянуть, что «я такой один» или что «я — это я». В общем, никакой скромной чуши. И, я полагаю, на меня стали смотреть, как на что-то совершенно новое, вроде феномена. Я не произносил всех этих банальных и избитых выражений типа «Мяч — круглый».

Я был более открытым, старался говорить от души. Я разговаривал естественно, почти как дома, и даже Хассе подметил, что я завоевал популярность, и те самые скауты, наверное, уже снова притаились где-нибудь в кустах. «Но нам следует оставаться спокойными», — добавлял он при этом.

Позже до меня дошли слухи, что один агент ежедневно названивал ему «по мою душу». Я был нарасхват, и, думаю, уже тогда Хассе предполагал, что я смогу стать эдаким спасителем клубного бюджета. Я был, что называется, «золотым мальчиком» (как затем окрестили меня СМИ). И вот в один прекрасный день он подошел ко мне и спросил:

Как насчет того, чтобы отправиться в путешествие?

Конечно,охотно.

Нам предстояло, по его словам, «маленькое путешествие» по разным клубам, проявившим ко мне интерес. Черт, мне трудно было поверить, но это так.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Я не мог взять все происходившее в толк. События происходили с молниеносной быстротой. Еще вчера, в юношеской команде, я считался проблемным парнем. Сейчас же мы с Хассе Боргом направлялись на тренировочную базу «Арсенала» в Сент-Олбансе, что в северном Лондоне. Вы можете себе такое представить?!

Там было классическое футбольное поле с натуральным ухоженным газоном, а на нем — Патрик Виейра, Тьерри Анри и Деннис Бергкамп. Но еще круче для меня было то, что я смогу встретиться с Арсеном Венгером. На тот момент он еще не достиг заоблачных высот с «канонирами». Венгер стал первым тренероминостранцем в истории «Арсенала», и когда его назначили, газеты вышли с заголовками «Арсен? Кто, кто?». То есть — да кто это такой вообще и откуда взялся этот Арсен Венгер? Но уже во втором своем сезоне в клубе он привел команду к «дублю», выиграв чемпионат и Кубок Англии, и завоевал авторитет. Поэтому, когда мы направлялись в его офис, я чувствовал себя маленьким мальчиком.

В кабинете присутствовали мы с Хассе Боргом, один агент, имя которого я запамятовал, и, собственно, сам Венгер. Его пронзительный взгляд вызвал во мне легкую дрожь. Он словно видел меня насквозь. Я знаю, что он составляет психологические портреты своих игроков: устойчивы ли они эмоционально, и все такое прочее. Он очень внимателен к деталям, впрочем, как и все великие тренеры. Так что поначалу я и слова не решался вымолвить.

Я просто сидел и, видимо, выглядел робким и застенчивым. Но некоторое время спустя я потерял терпение. Что-то в образе и манере поведения Венгера меня спровоцировало. Он регулярно подкатывался на своем офисном стуле к окну и смотрел на улицу. Словно хотел контролировать все, что происходит вокруг. А еще он постоянно твердил одно и то же:

— Ты можешь испытать себя и потренироваться с нами, — повторял он. — Сможешь прочувствовать атмосферу в команде. Moжешь попытаться.

Уже не имело значения, правильно ли я себя веду, но его елова завели меня. Я был полон желания показать ему, на что я способен.

Дайте мне бутсы, и я пойду и продемонстрирую все, что умею, — в нетерпении произнес я, но Хассе тут же вклинился в разговор.

Стоп, стоп, стоп. Мы же не на просмотре, не так ли? — заметил он. И конечно, я разделял его точку зрения: либо вы в нас заинтересованы, либо нет. А всякие там просмотры и пробы — это уже понижение в классе. Не желая чувствовать себя, как в постыдной роли напрашивающихся, мы ответили отказом.

Извините, мистер Венгер, но это нас не интересует. — Потом эти слова породили массу пересудов.

Однако я уверен, что такое решение было правильным. И вот мы уже держали курс на Монте-Карло, где к нам проявлял интерес «Монако». И здесь мы также ответили «нет». Hy и, наконец, в итальянской Вероне все повторилось — мы отказали местному одноименному клубу. А затем вернулись домой. Классная была поездка. И пусть она не оказалась плодотворной (что, как мне кажется, вполне логично), но я хотя бы получил представление о том, как ведут дела в Старом свете. По возвращении же в Мальмё, где царили зима и холод, я подхватил грипп.

К тому времени меня уже стали вызывать в молодежную (возраст игроков — до двадцати одного года) сборную Швеции. Я вынужден был пропустить свой дебютный матч, к разочарованию агентов и скаутов. Последние следовали за мной по пятам. Я мало что знаю о них самих и их работе, но с одним парнем пришлось познакомиться поневоле. Это датчанин Йон Стеен Ольсен. Он так долго присматривал за мной по заданию «Аякса», что мы даже стали здороваться. Я не придавал этому большого значения. Для меня это было всего лишь частью происходившего вокруг балагана, в котором трудно было разобрать, что чушь, а что — правда. После нашей поездки реальность стала более осязаемой, что ли. Немного передохнув, я стал собираться на тренировочные сборы с «Мальмё».

Мы отправлялись в Ла-Мангу. Было начало марта, и физически я чувствовал себя хорошо. В JIa-Манге вовсю светило солнце. Это такая песчаная коса на юго-восточном побережье Испании, курорт с протяженными пляжами и барами. Вглубь от побережья расположен большой тренировочный комплекс, где многие из-

вестные клубы проводят предсезонную подготовку (а также проходит традиционный ежегодный футбольный турнир «Кубок ЛаМанги» — прим. пер.). Номер я делил с исландцем Гудмундуром Мете. Мыс ним были «не разлей вода» еше с юношеской команды, но ни ему, ни мне раньше не приходилось бывать на сборах в таких местах. Правил мы не знали, поэтому опоздали к первому ужину команды и были оштрафованы. Мы отнеслись к этому с юмором, а уже на следующее утро отправились на тренировку. Обычная рутина.

Однако в сторонке я заметил знакомое лицо. Я даже вздрогнул — это опять был мой старый знакомый Йон Стеен Ольсен. И он здесь? Я поздоровался: «Привет, привет». Ни слова больше — не хватало еще разозлиться из-за него. Эти ребята-скауты здесь на каждом углу, и я уже привык к этому. Но уже на следующий день он был не один. Как мне сказали, с ним был главный скаут «Аякса». А тем временем Хассе весь напрягся.

— Hy вот, теперь, кажется, и начинаются дела. Лед тронулся! — произнес он, добавив, — О’кей, превосходно!

А я просто продолжал тренироваться. Но становилось неуютно: теперь незваных гостей из «Аякса» было уже трое. Явился еще и помощник главного тренера. А Хассе сообщил мне, что пожалуют еще люди. Это уже стало напоминать нашествие, а на следующий день нам предстояло встретиться с норвежским «Моссом». На матче должны были присутствовать главный тренер голландской команды Ко Адриансе и спортивный директор Лео Бенхаккер.

Раньше я ничего не слышал о Бенхаккере (впрочем, ничего не знал я и о крупнейших футбольных боссах Европы). Но я сразу же понял, что он — важная шишка. Он был в шляпе, защищавшей от солнца, и курил толстую сигару. У него были седые вьющиеся волосы и яркие глаза. Кто-то сравнил его с полоумным ученым из «Назад в будущее», но если и так — это был более суровый вариант. Бенхаккер излучал силу и хладнокровие. Он даже больше смахивал на мафиози, что мне нравится. И я ничуть не удивился, когда узнал, что Бенхаккер тренировал мадридский «Реал» и завоевывал с ним звание чемпиона Испании и обладателя Кубка страны. Невооруженным взглядом было заметно, что он привык командовать и подчинять. Еще я узнал, что он, как никто другой, способен разглядеть потенциал в юных футболистах. «Ого! Вот это то, что мне нужно!» — подумалось мне. Но были еще кое-какие обстоятельства, о которых я не знал. Оказывается, Бенхаккер уже

неоднократно пытался уговорить Хассе назначить за меня цену. И Хассе всякий раз отказывался. Возможно, он просто набивал цену.

Этот парень не продается, — отвечал он и, вполне возможно, блефовал. Тогда Бенхаккер заявил:

Если вы не назовете вашу цену, в Ла-Мангу я не приеду!

Это уже ваши проблемы. Можете и не приезжать... — был ответ Хассе (по крайней мере, с его слов), и Бенхаккер сдался.

Он специально прилетел в Испанию и чуть ли не сразу отправился на наш матч с «Моссом». Правда, у кромки поля я его не видел. Там расположились Йон Стеен Ольсен и (ближе к воротам соперника) главный тренер «Аякса» Ко Адриансе. Бенхаккер же поднялся на небольшую трибуну, чтобы лучше видеть все поле, и, по всей видимости, уже приготовился к возможному скорому разочарованию. Наверно, впервые за свою карьеру ему пришлось проделать такой неблизкий путь, чтобы посмотреть на неизвестное молодое дарование (по сути, «кота в мешке»), не имея при этом каких-либо предварительных гарантий. К тому же, игра была товарищеская и не имела принципиального значения. Ни у кого не было никакого смысла выкладываться по полной, и, вполне вероятно, это был бы еще один проходной и ничем не примечательный матч. Но господа из «Аякса» все же присутствовали здесь, что-то обсуждая между собой, и я немного нервничал.

Началась игра. Было жарко, но, к счастью, дул легкий бриз. Мы вышли на поле в своих традиционных голубых футболках. Уже в самом начале матча я получил пас справа, недалеко от штрафной площади соперников. На часах — 15:37 по местному времени (в этом можно убедиться по любительскому видео на «You Tube»). Ситуация не выглядела потенциально опасной — так, обычный игровой момент. Но я увидел в нем вариант для дальнейшего развития. Это был как раз один из тех образов, что рождаются у меня в голове, картинка, которая прокручивается у тебя перед глазами — то, что я никогда толком не мог себе объяснить. В футболе не все можно заранее спланировать. В футбол просто играют. Так вот, я первым же легким касанием (такой изящной подкидкой) перебросил мяч через защитника и начал рывок к воротам. Я обогнал еще двоих защитников и уже в штрафной принял свой пас. Была подходящая ситуация, чтобы подыграть себе пяткой. Так я и сделал, перехитрив еще одного соперника, и вышел, наконец, на ударную позицию. Я пробил с лета и застыл в ожидании — это, может быть, десятая доли секунды, когда ты думаешь, будет гол или мяч пройдет мимо. Но нет, мяч оказался в сетке. Это был-один из наиболее потрясающих голов из тех, что я когда-либо забил. И я побежал по полю, вскинув вверх руки и крича. Присутствовавшие на матче журналисты даже подумали, что я кричу «Златан, Златан!». Но, позвольте, с чего бы мне орать свое имя? Нет, я кричал: «Шоу, шоу!».

Да, это был гол на загляденье. И я могу себе представить, что думал тогда Бенхаккер. Должно быть, он просто не находил себе места. Нечасто же он видел нечто подобное! Позднее я узнал, что Бенхаккер был очень взволнован. Он нашел то, что искал: перспективного игрока с хорошей техникой и голевым чутьем, да еще и сумевшего из ничего создать такой превосходный гол. Но, как человек достаточно прагматичный, он должен был понимать, что этим голом я серьезно поднял себе цену. И если это видели «шпионы» из других клубов, то за меня предстоит сумасшедшая битва. И Бенхаккер решил действовать без промедления. Он мигом покинул свое место на трибуне и направился прямиком к Хассе Боргу.

Я хочу встретиться с этим парнем сейчас же, незамедлительно, — прямо сказал он.

Не знаю, возможно ли это, — ответил Хассе.

Что значит «возможно ли это»?

Пожалуй, на это нет времени. У нас много дел и четко спланированный график.

От этих слов Бенхаккер просто пришел в бешенство.

В действительности, никаких таких особо важных дел у нас не было. А Хассе, должно быть, испытал от всего происшедшего ни с чем не сравнимое удовольствие (ну разве только... — сами понимаете с чем). Он прекрасно осознавал, что имеет на руках такого козырного туза, как я, и его распирало от желания начать свою игру со всеми его коронными приемчиками.

О чем это вы? — переспросил Бенхаккер. — Он же совсем юнец. Вы находитесь на сборах. Конечно же, время должно найтись.

Hy ладно, только недолго, — небрежно ответил Хассе, и они договорились встретиться в расположенном неподалеку отеле, где остановилась делегация «Аякса».

Мы прибыли на место. Еще по пути, в машине, Хассе много вещал о том, как важно, чтобы я показал себя с лучшей стороны. Я молчал. Возможно, «Аякс» и собирался купить меня, что само по себе грандиозно, но, если бы дела пошли не так, не уверен, что я оставался бы спокоен.

Мне еще были мало знакомы все эти крупные европейские шишки, и еще меньше представления я имел о большом бизнесе. Но после такого гола, который я забил, рассуждал тогда я, весь мир должен быть у твоих ног. Мыс Хассе зашли в отель и обменялись рукопожатиями со всеми присутствовавшими (как, все-таки, легко быть обаятельными). В духе: «Как дела? Как поживаете?». Сначала разговор шел на общие темы, я улыбался и говорил о том, как я хочу «отдать всего себя футболу» и что «футбол — это тяжелая работа», и далее все в таком же духе. Это напоминало какойто спектакль с участием одних только положительных героев. На деле, под всеми этими масками скрывались серьезные и недоверчивые лица. Они пристально смотрели на меня, пытаясь понять, кто же я такой на самом деле. Особенно запомнился Лео Бенхаккер. Он подался вперед, в мою сторону, и тихо произнес:

— Если вздумаешь поиметь меня, я сделаю это с тобой дважды.

Его слова произвели на меня неизгладимое впечатление. Вот это уже мой стиль общения! Иронический, я бы так сказал. Я был более чем уверен, что эти ребята провели свое расследование и знали обо мне все, включая и о том инциденте на Индустригатан. Но меня это мало тогда заботило. Хотя сказанное Бенхаккером стоило рассматривать как предупреждение, не так ли? Помню, встреча прошла быстро, и уже пятнадцать минут спустя мы возвращались в свой отель. А потом я долго ходил по своему номеру, весь в раздумьях.

На футбольном поле — одна игра, на трансферном рынке — другая. Мне лично нравятся обе, и я знаком с хитростями обеих. Я знаю, когда можно быть спокойным и расслабленным, а когда следует развязывать войну. Но прежде чем этому научиться, я прошел долгий путь. Изначально я не знал ровным счетом ничего. Просто маленький мальчик, хотевший играть в футбол.

После той встречи в Ла-Манге я на время забыл об «Аяксе». Я вернулся домой и разъезжал в свое удовольствие на «Мерседесе Кабриолете». Пусть и не на таком, о котором мечтал, а всего лишь взятом напрокат в предвкушении «большой сделки». Я беззаботно разъезжал на нем по городу, а на заднем сиденье лежал футбольный мяч. В общем, такой приятный будничный день в Мальмё.

До начала нового сезона высшего дивизиона — Аллсвенскан — оставалось еще несколько недель. Также мне предстояло провести матч за молодежную сборную в Буросе. В остальном — ничего особенного: тренировки, время в компании друзей и любимые видеоигры. И вот раздался телефонный звонок. Это был Хассе Борг. Ничего удивительного: мы часто созванивались. Однако на этот раз его голос звучал непривычно:

Ты не занят? — задал он первый вопрос, и не сказал бы, что я действительно был на тот момент чем-то сильно занят.

Но ты готов? Ты в порядке? — продолжал он.

Разумеется. К чему это ты?

Они уже здесь.

Кто?

Люди из «Аякса». Приезжай в отель Святого Йоргена. Мы ждем тебя — сказал Хассе, и, конечно, я тотчас же направился туда.

Я припарковался у отеля. Сердце стучало. Я понимал, что грядет серьезная сделка, а Хассе Боргу выразил пожелание, чтобы меня продали за рекордную сумму. Я хотел войти в историю. До этого один шведский футболист перешел в «Арсенал» за сорок миллионов (Фредди Юнгберг, 40 млн шведских крон — прим, пер.), а за норвежца Джона Карью «Валенсия» заплатила все семьдесят. Это был рекорд для Скандинавии. Я же мечтал его побить. Мечта простительная для девятнадцатилетнего парня.

Непросто быть невозмутимым, когда речь заходит о серьезном деле. И еще, не забывайте, что я из Русенгорда. А мы, ребята с окраин, привыкли, например, к спортивной одежде. Да, был период в школе «Боргар», когда я пробовал менять стиль. И сейчас я был в спортивном костюме «Найк» и бейсболке. Наверно, это не соответствовало дресс-коду такого ответственного момента. В дверях отеля меня встретил Йон Стеен Ольсен. Конечно, меня предупредили, что все должно держаться в строгом секрете. «Аякс» ведь размещает свои акции на фондовой бирже, и любая утечка информации на сторону может отразиться на их курсе. А затем я увидел Сесилию Перссон и едва не подпрыгнул. Что она здесь делает? Вот уж никогда бы не ожидал встретить в отеле Святого Йоргена кого-то из Русенгорда. Это же два разных измерения. И, тем не менее, это была она. Мы росли в одном доме, а ее мать была лучшей подругой моей. А потом я вспомнил, что Сесилия работала здесь уборщицей. Как и моя мать когда-то. Она как-то недоверчиво посмотрела на меня, мол, «что здесь делает Златан в компании этих людей?». А я подал ей знак «ничего никому не

говорить». Я поднялся на лифте и прошел в конференц-зал. Здесь уже собрались какие-то люди в костюмах, среди них Бенхаккер, его специалист по финансам и, конечно же, Хассе. Атмосфера показалась мне несколько странной.

Хассе был весь на нервах, но внешне он держался молодцом:

Послушай, сынок! Видишь ли, пока еще нельзя сказать ничего определенного. Но сам-то ты хочешь перейти в «Аякс»? Они хотят тебя приобрести.

Даже если бы у меня и имелось какое-то нехорошее предчувствие, я не подал бы и виду и выглядел бы довольным.

Безусловно! — без раздумий ответил я. — «Аякс» — это отличная школа.

И все вокруг одобрительно закивали и заулыбались.

Но все-таки меня не покидало какое-то странное ощущение. Мы пожали руки, и мне было объявлено, что теперь я смогу обсуждать свой персональный контракт. После этого Бенхаккер с компанией почему-то покинули помещение, и мы с Хассе остались одни. Что за чертовщина творилась с этим Хассе? Он держал за губой внушительный пакетик снюса и показывал мне пачку бумаг.

Ты только взгляни. Я сделал это для тебя, — сказал он, и я посмотрел в эти бумаги. Там значилось — сто шестьдесят тысяч в месяц. Это ж бешеные бабки, и, вау, все они — мне одному? Одного я не понимал: много ли это по меркам рынка или нет. И я спросил у Хассе:

Это хорошие деньги?

Да конечно, черт возьми! — воскликнул он. — Это же в четыре раза больше, чем ты получаешь сегодня.

Я успокоился: о’кей, наверно, он прав и это большие деньги. И я мог представить, как он переживал все это время.

Hy тогда пойдем, отпразднуем, — предложил я.

Отлично, Златан! Мои поздравления! — поддержал Хассе. Мы вышли, затем он ненадолго удалился обсудить еще какие-то детали и когда вернулся, выглядел по-настоящему гордым. Словно он заключил самую выгодную сделку в мире.

Они также оплатят тебе новый «Мерседес», — добавил он.

Hy что, и это тоже было фантастикой, и я воскликнул:

Ого, круто!

И все же, я больше ничего не знал о свершившейся сделке, никаких подробностей. Даже мысли закрадывались насчет этой кру-

той тачки: а правда ли это? А что мне было думать? Был ли я готов к этому переходу?

Да ни черта подобного! Я ничегошеньки не знал: понятия не имел, как ведут себя футболисты в Голландии, какие платят налоги. Да и, если по-честному, у меня, по большому счету, не было того, кто представлял бы мои интересы с наибольшей выгодой для меня. Неопытный девятнадцатилетний парнишка из Русенгорда, ничего не знающий о мире. Или не больше, чем уже упомянутая Сесилия о жизни за пределами отеля. Вдобавок, как я уже писал, я считал Хассе Борга своим другом, даже чуть ли не вторым отцом. Я и мысли не допускал, что главное, о чем он думал — это сделать на мне деньги для своего клуба. И прошло очень много времени, прежде чем я осознал, почему тогда в отеле меня не покидало какое-то странное чувство. Понятно, что те ребята в костюмах еще не завершили переговоры — они только входили в решающую стадию.

Они даже не договорились о цене за мой переход. А сделать это гораздо проще, если договоренность с игроком уже достигнута: он поставил свою подпись под контрактом, и определена его будущая зарплата. C этого момента ты твердо знаешь, за какие деньги будешь играть. И если пронырливый агент знает, что ты получаешь меньше всех в команде, то ему проще получить со сделки большую комиссию. Так что меня просто использовали в этой стратегической игре.

Но тогда я ни бельмеса не смыслил во всей этой кухне. Я как будто вступил в клуб избранных и был преисполнен радости. У меня хватило ума держать рот на замке и не проронить об этом ни слова. Единственным, кому я рассказал обо всем, был мой отец, который, как человек повидавший виды и достаточно мудрый, отнесся к этому скептически. Людям он не доверял. Hy а я принял все случившееся как случившееся и уже на следующий день отправился в Бурое, чтобы сыграть за молодежку в матче против Македонии. Это был отборочный матч чемпионата Европы и мой дебют в сборной. В общем, ответственное событие. И все же мои мысли оставались там, где в то же время, должно быть, вновь встречались Хассе Борг и Лео Бенхаккер и продолжали переговоры.

Мы должны были хранить в тайне информацию о состоявшихся переговорах до двух часов следующего дня, когда об этом должно было быть объявлено в Голландии. Я узнал, что еще целая бригада иностранных агентов приехала с целью заполучить меня.

И они остались ни с чем: я был уже игроком «Аякса». Я был счастлив. И когда я решил полюбопытствовать у Хассе Борга, какой же оказалось моя цена, его ответ, без дураков, я не забуду никогда. Ему даже пришлось повторить цифру, потому что я либо не понял, либо подумал, что он имеет в виду голландские гульдены, а эта валюта была мне не знакома. Но когда я осознал, что это была за сумма, то, наверно, подпрыгнул до потолка или даже пробил его. Да, я, конечно, мечтал о рекордном трансфере. Да, я хотел обойти Джона Карью. Но видеть эти цифры на бумаге, черным по белому — это уже совсем иное впечатление. Мираж, галлюцинация! Это были восемьдесят пять миллионов! Рекорд, блин! Ни одному шведу, ни одному скандинаву, ни самому Хенрику Ларссону или Джону Карью и близко не удалось подобраться к этой цифре. И я представил себе, что начнется сейчас в прессе и на телевидении. К счастью, к их вниманию я уже слегка привык.

И тем не менее, когда на следующий день я открыл газеты — это было сумасшествие. Они устроили настоящую вакханалию. «Денежный мальчик», «Златан невероятный» и еще множество эпитетов в таком духе. Я прочел все и что ж — остался доволен. Помню, тогда в Буросе мы отправились выпить кофе с моими товарищами по молодежной сборной — «Чиппеном» (прозвище Кристиана Вильгельмссона — прим, пер.) и Кеннеди Бакирчиоглу. Мы сидели в кофейне, заказав также содовую и булочки, и к нам подошли девчонки примерно нашего возраста. Одна из них, емушаясь, обратилась ко мне:

Это вы тот самый парень, который стоит восемьдесят пять миллионов?

Hy что я мог ей ответить?

Точно, — сказал я. — Это я и есть.

А телефон разрывался от звонков. Люди рассыпались и расстилались в комплиментах и поздравлениях, не без зависти, конечно. Все, кроме моей матери. Она была в ярости.

Боже мой! Златан, что случилось? — кричала она. — Тебя похитили? Ты живой?

Какая прелесть! Она увидела меня по телевидению и даже не поняла, о чем идет речь. Что вполне естественно: если ты из Pyсенгорда и попал в новости — значит, попал в переделку.

Все классно, мам, — ответил я. — Меня только что купил «Аякс».

Но она не унималась.

— Почему ты ничего не сказал мне? Почему я должна узнавать об этом из телевизора?

Но потом она успокоилась, и сейчас я нежно берегу воспоминания о том случае. На следующий день мы Йоном Стееном Ольсеном отправились в Голландию. По прибытии в Амстердам я надел клубный розовый свитер и коричневый кожаный пиджак (самую классную вещь, какую я когда-либо к тому времени надевал) и направился на пресс-конференцию. А там был ажиотаж: зал был переполнен. Я даже смутился и опустил глаза. Я был одновременно и счастлив, и не уверен в себе. Я впервые попробовал шампанское и даже позволил себе дурачиться, вроде «У-у, что это за гадость». Бенхаккер вручил мне футболку с девятым номером, тем же, что когда-то был у Ван Бастена.

В общем, все было даже как-то чересчур. Здесь также присутствовала одна команда парней — съемочная группа, снимавшая документальный фильм о «Мальмё» и обо мне под названием Bladarar («Истинно голубой», или в вольном переводе со шведского «Небесно-голубые идиоты», по цветам формы клуба «Мальмё» — прим. пер.). Они последовали за мной в Амстердам и вели съемку моей встречи с клубными спонсорами в местном представительстве «Мицубиси». Я расхаживал в своем пижонском кожаном пиджаке, рассматривая автомобили и, улыбаясь, говорил что-то вроде: «Уже само по себе удивительно находиться здесь. Hy ничего, надеюсь, я привыкну».

Впервые в жизни меня посетило чудесное чувство, что нет ничего невозможного. Честно говоря, все было похоже на сказку. И на дворе — весна. Затем я отправился на стадион «Аякса» и разгуливал там по пустым трибунам с леденцом во рту. А журналисты совсем с ума сошли. Они сочинили душещипательную историю о бедном пареньке из неблагополучного района, чья мечта начинает сбываться. А днем позже еще и добавили, что, мол, Златан узнал, что такое профессиональный футбол и почувствовал вкус жизни в роскоши. Между тем, сезон Аллсвенскан должен был вот-вот начаться. Хассе Борг договорился, что я проведу в «Мальмё» еще полгода, и прямо из Амстердама мне нужно было возвращаться домой и приступать к тренировкам. Помню, что по прибытии было холодно.

Я постригся и был доволен тем обстоятельством, что хотя бы некоторое время отдохнул от своих одноклубников. И вот теперь они сидели в раздевалке и, передавая по кругу газеты, читали о

моей «сладкой жизни». Эту сцену можно наблюдать в уже упомянутом фильме Bladarar. Я вхожу, улыбаясь, скидываю пиджак и, крича от радости «Йа-ха!», вижу, как они поднимают свои головы с кислыми физиономиями. Мне даже стало неловко.

Все выглядели опечаленными. Понятно, что они должны были позеленеть от зависти, особенно Хассе Маттисон — тот самый парень, что отчитывал меня когда-то в Гуннильсе. Сейчас он выглядел подавленным, но, признаюсь, он все равно приятный малый. И, как настоящий капитан команды, он все понял правильно. По крайней мере, попытался изобразить радость.

Поздравляем! Это здорово! Сделай это! — произносит он, но одурачить никого вокруг, а тем более кинокамеру, не получается.

Камера показывает его печальные глаза, а потом переходит на меня, сидящего и расплывающегося в улыбке, счастливого как ребенок. В те дни я словно подхватил какой-то вирус. Мне требовалось действие, еще действие. И я стал совершать глупости. Я зачем-то мелировал волосы, так что торчали отдельные светлые пряди, и еще обручился. Нет, я не считаю, что обручиться с моей тогдашней подругой Мией или вообще обручиться — это глупо. Миа была прекрасной девушкой, симпатичной блондинкой, изучавшей веб-дизайн, да и в целом — продвинутой личностью. Мы познакомились за год до этого на Кипре, где она подрабатывала в одном баре, и обменялись номерами телефонов. А уже в Швеции стали встречаться и весело проводить время. Но было что-то в этой помолвке, что меня смущало, и уже не имея комплексов перед журналистами, я решил поделиться с Руне Смитом из «Квяльпостен». Тогда он спросил:

И что же ты преподнес ей в качестве подарка?

Подарка? У нее же есть я.

Она заполучила Златана! Это было одно из тех поспешных заявлений, которые словно вылетали из моих уст, и звучали вызывающе, точь-в-точь в соответствии с моим бунтарским имиджем. В итоге, несколько недель спустя Миа осталась ни с чем. Я скоропалительно разорвал помолвку благодаря своему другу, внушившему мне, что в течение года мне обязательно придется жениться. В общем, я совершал много неожиданных и необдуманных поступков. Меня словно несло. Вокруг ведь стремительно происходило столько событий. Да еще и приближалось начало сезона в Аллсвенскан, и мне предстояло доказывать, что я действительно стою этих восьмидесяти пяти миллионов. В первом туре чемпионата по два раза

отличились Андерс Свенссон и Ким Чельстрём. И сразу рошли разговоры о том, что мне будет нелегко подтвердить свой звездный статус. И что, возможно, я был просто переоцененным юнцом. Как часто говорили обо мне в ту пору, я был слишком превознесен средствами массовой информации. И я понял, что должен «выстрелить». В общем, груз ответственности был велик. Помню, как 9 апреля 2001 года стадион «Мальмё» буквально бурлил.

Одно маленькое отступление. Накануне игры Руне Смит брал у меня интервью. Если вы не забыли, у меня тогда был «Мерседес Кабриолет», которым я очень гордился. Так вот. Руне хотел сфотографировать меня на фоне автомобиля. Но я воспротивился, посчитав, что не стоит выглядеть слишком уж заносчивым. Не хватало еще, чтобы вернулось все прошлое дерьмо, ведь и так уже вокруг носилось: «давление на него будет слишком велико» и все в том же духе. Все и так развивалось слишком стремительно для парня девятнадцати лет. Хотя все это меня заводило: еще бы, жизнь вышла на совершенно другой, качественно новый уровень. А еще было давнее желание «вернуть должок» всем тем, кто никогда не верил в меня. C тех пор, как я начал играть, мною двигали жажда реванша и даже гнев. И сейчас я был переполнен ожиданиями и азартом.

Мы принимали на своем поле АПК. Не самый простой соперник для стартовой игры чемпионата. В последней нашей 04ной встрече мы были разгромлены и, в итоге, покинули высший дивизион. В этом сезоне АПК рассматривался в качестве одного из фаворитов на победу в Аллсвенскан. А мы? Команда, только что вышедшая из второго дивизиона, да и то — не первого места. Несмотря на это, на нас возлагались надежды, главным образом из-за меня — «парня за восемьдесят пять миллионов». Стадион «Мальмё» был забит битком — почти двадцать тысяч зрителей. Выбегая на поле по длинному коридору с окрашенным в небесноголубые цвета полом, я слышал этот несмолкающий гул трибун. Он только усиливался, словно приветствуя наше возвращение в Аллсвенскан.

В воздух полетели мелкие листки бумаги. Болельщики держали в руках плакаты и клубную атрибутику, а когда мы выстройлись для приветствия, принялись громко скандировать. Сперва я не расслышал, что именно. Но на фоне всеобщего «Мы любим «Мальмё»» доносилось и мое имя. Среди этого удивительного хора я видел плакаты с надписями вроде «Удачи, Златан!». Я стоял на поле и рукой словно подстегивал болельщиков: «Еще, еще». Даже те, кто тогда сомневался лично во мне, были правы хотя бы в одном: вся команда была решительно настроена на матч.

Игра началась. И публика взревела еще сильнее. Признаться, тогда главным для меня было не забить, а выдать представление, показать артистизм, все те коронные приемы, которые я так долго отрабатывал. Уже в самом дебюте игры я прокинул мяч между ног защитника АИКа, а следом несколько раз продемонстрировал дриблинг. Затем я несколько выпал из игры, а АИК перехватил инициативу и стал раз за разом угрожать нашим воротам. Наше положение выглядело угрожающим. А я, возможно, хотел слишком много и сразу. Когда слишком много хочешь, это сковывает.

Но я постарался успокоиться, а на тридцатой минуте игры получил пас от Петера Сёренсена прямо перед штрафной. Это не был явный голевой момент. Ноя решился сделать ход. Я подыграл себе пяткой и, скорее наудачу, ударил по воротам. И, о боже, я чуть не пережил шок: вот сейчас, сейчас... Гол! И я бурно праздновал успех, а стадион ревел: «Златан, Златан, СуперЗлатан!». А после этого меня несло вперед словно на крыльях.

Я проделывал трюк за трюком, а на девятой минуте второго тайма Сёренсен вновь выдал мне прекрасный пас. Я принял мяч на правом фланге и рванул вперед. Угол был настолько острым, что все подумали, что я буду делать передачу. Но я все-таки решил ударить. От линии ворот, почти с нулевого угла. Мяч «пробил» руки вратаря и влетел в сетку. Трибуны неистовствовали, а я просто спокойно шел по полю с поднятыми вверх руками и с видом победителя: «Вот она — сила! Вот он — я! Поняли — вы, все те, кто жаловался на меня и хотел отлучить от футбола?!»

Это был реванш, это была гордость, и я думаю, что все, кто считал, что я не стою тех самых восьмидесяти пяти миллионов, должны были заткнуться. Не забуду, как после этого памятного матча сияющие репортеры упражнялись в остроумии:

Если я назову тебе имена Андерса Свенссона и Кима Чельстрёма, чем ответишь ты?

Я дважды скажу Златан.

Люди смеялись, а я в приподнятом настроении выходил со стадиона в этот прекрасный весенний вечер, и меня ждал мой «Мерседее Кабриолет».

Правда, добраться до него оказалось непросто. Маленькие дети, парни и девушки окружили меня с просьбой дать автограф.

Так что, я решил, что останусь здесь до тех пор, пока не распишусь для всех — это мой принцип. Когда, наконец, раздача автографов завершилась, я сел в машину и погнал «с ветерком», а фанаты воеторженно кричали мне вслед и размахивали моими автографами. Казалось бы, уже достаточно. Однако это было еще не все. На еледующее утро пришла очередь прессы.

Они словно обезумели. Помнится, когда мы вылетели из Аллсвенскан, я произнес примерно следующее:

— Хочу, чтобы обо мне забыли. Вам не следует даже знать, сушествую ли я. Но когда мы вернемся, я ударю, как молния!

Теперь они подхватили эти слова. Меня называли той самой молнией, которая ударила. C чем только меня не сравнивали. Даже стали поговаривать о шведской лихорадке под названием Златан. Я был повсюду, во всех средствах массовой информации. И обо мне читали не только мои юные поклонники. Это были и женщина на почте, и пожилой мужчина в винной лавке. Я даже слышал вокруг шутки вроде: «Эй, ну ты как? Как дела?» — «Мне кажется, я подхватил лихорадку «Златан»». А я был на седьмом небе. Все было замечательно. Какие-то парни даже сочинили песенку, ставшую хитом. В ней пелось «Златан и я — мы из одного города», и люди скачивали ее как рингтон для своего мобильного. Впечатляет, когда о тебе еще и поют. Впрочем, следовало опуститься на землю, и поэтому все мои мысли были о предстоящей игре третьего тура чемпионата Швеции. Двадцать первого апреля нам предстояло встретиться в Стокгольме с «Юргорденом».

В позапрошлом сезоне «Юргорден» покинул высший дивизион вместе с нами. Вместе мы и вернулись обратно: «Юргорден» с первого места, а мы — со второго. Откровенно признаться, в очных встречах во втором дивизионе они сделали из нас котлету — 2:0 и 4:1. Поэтому некоторое психологическое преимущество было на их стороне. Однако в двух первых турах мы убедительно переиграли АПК и «Эльфсборг» с одинаковым счетом 2:0. Hy и, конечно, не стоило забывать, что у «Мальмё» был я. Все вокруг только и говорили обо мне. Ожидалось, что на матче будет присутствовать и наблюдать за моей игрой главный тренер национальной сборной Швеции Ларе Лагербек.

Разумеется, весь этот царивший вокруг моего имени ажиотаж у многих вызывал раздражение: «Что, черт побери, такого особенного в этом парне?». Накануне матча один из таблоидов поместил на своих страницах коллаж, где во весь разворот была изображена

линия защиты «Юргордена» — три рослых малых со скрещенными на груди руками. А над ними красовался аршинный заголовок: «Мы положим конец этой переоцененной звезде Златану!». В общем, я ожидал, что на поле будет горячо. Матч предстоял принципиальный, с обилием жесткой борьбы. Но когда я ступил на газон Олимпийского стадиона Стокгольма, увиденное едва не повергло меня в шок.

Фанаты «Юргордена» были просто переполнены ненавистью. Такого психологического давления я не испытывал еще никогда. Они скандировали: «Мы ненавидим Златана!». Вокруг меня словно бушевал ураган, а я ощущал себя находящимся в его эпицентре. Весь стадион был настроен против меня. До меня доносилась маеса всякого дерьма, и я узнал много нового о себе и своей матери.

Прежде я с подобным приемом не сталкивался, но, все же, в какой-то степени могу понять всех этих людей. Фанаты ведь не могут непосредственно повлиять на ход событий на поле. Так что же им остается? Правильно — подвергать нападкам лучшего игрока в команде соперников. И вполне естественно, что они пытались вывести меня из равновесия. Увы, но так уж принято в футболе. Но в этот раз они явно перегнули палку и завели меня. Следовало поставить их на место, и я играл, скорее, не против соперников, а против зрителей. Правда, как и в матче с АИКом, я не сразу «включился» в игру.

Меня с первых минут начали плотно опекать. Те самые трое громил с газетного разворота словно приклеились ко мне. И первые двадцать минут «Юргорден» владел преимуществом. Но у нас в составе был парень из Нигерии — Питер Идже. Его купили изза его репутации голеадора. И, действительно, в следующем сезоне он стал лучшим бомбардиром чемпионата. Но на тот момент он находился в моей тени. А кто, собственно, не находился?! На 21-й минуте Идже получил пас от Даниэля Майсторовича (впоследствии он станет мне близким другом) и открыл счет — 1:0. А на 68-й минуте Идже ассистировал уже другому нашему африканскому приобретению — Джозефу Эланге. Эланга оттеснил защитника и сделал счет 2:0. Трибуны свистели и негодовали, а я ощущал себя никем. Я так пока и не забил, словно эти защитники решили, что так и должно быть. Хотя, если объективно, до поры до времени я был не так уж хорош.

Так — пара финтов, да пас пяткой где-то у углового флажка. В остальном же, на поле пока солировали Идже и Майсторович.

Однако пару минут спустя я получил пас в центре поля. Пока ничего особенного. Но сначала я попытался обвести одного соперника — получилось, — следом второго, и, к своему удивлению, увидел, что путь к воротам свободен. И я продолжил свой рейд.

Это напоминало танец с мячом, и по пути к цели я прошел всех тех защитников со страниц газеты, а завершил все точным ударом по воротам с левой. Это была не просто радость от забитого гола. Это было чувство свершившегося возмездия. Вот вам всем, освистывавшим и поливавшим меня грязью! А еще мне казалось, что этот поединок со зрителями не закончится и после матча.

Мы разгромили «Юргорден» со счетом 4:0, и вы только представьте, что случилось после игры! Фанаты «Юргордена» окружили меня, но никто и не собирался выяснять отношения и проявлять агрессию. Они просто хотели заполучить мой автограф. Я просто поразил их. По правде говоря, вспоминая тот случай, я и сейчас удивляюсь, как с помощью одного забитого гола или эффектно исполненного приема можно все перевернуть. Знаете, в одном из самых моих любимых фильмов — «Гладиаторе» — есть такая всем известная сцена, когда император появляется на арене и приказывает гладиатору снять шлем, а тот подчиняется и произносит:

— Мое имя — Максимус Деций Меридий...И я отомщу, в этой жизни или в следующей.

Так же чувствовал (или хотел бы чувствовать) и я: находиться здесь перед всем миром и показать всем сомневавшимся во мне, кто я такой на самом деле. И я не представляю, кто был бы способен остановить меня.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

«Это «Хай Чаппарел»!», как я любил говорить (подразумевается тематический парк в Швеции, воспроизводящий ковбойскую атмосферу — прим. пер.). В общем — цирк-шапито. Это когда я позволял себе говорить всякую чепуху. Как, например, что «если бы я входил в состав сборной Швеции на Евро-2000, она непременно стала бы чемпионом Европы». Возможно, это звучало вызывающе и смешно, но когда я действительно получил вызов в сборную, было уже не до шуток. Это произошло в том же апреле 2001 года. Я только что отметился голом в ворота «Юргордена», и газеты вовсю превозносили меня. В то время я был героем новостей, и думаю те, кто читал обо мне, уж точно не считали меня скромнягой. Что и вызывало во мне определенное беспокойство. А что если такие авторитеты, как Патрик Андерссон и Стефан Шварц (лидеры шведской сборной того времени — прим, пер.) придерживаются того же мнения? Вдруг они думают, что я всего лишь наглец?

Одно дело — быть звездой «Мальмё», и совсем другое — национальной сборной. Все-таки здесь были люди, выигрывавшие еще бронзу чемпионата мира (1994 года — прим. ред.)\ Хотите верьте, хотите нет, но я был в курсе, что в Швеции не принято выпячивать себя, тем более если ты еще и новичок в команде. И, решив, что перебесился еще в юношеской команде, я хотел понравиться.

Я желал влиться в коллектив, стать, так сказать, «членом банды». Но сначала все было не просто. Мы отправились на тренировочный сбор в Швейцарию, и журналисты не отходили от меня ни на шаг. Я чувствовал неловкость. «Черт, — хотелось сказать им. — Здесь сам Хенке Ларссон (Хенрик Ларссон, выдающийся шведский нападающий — прим, пер.) — ступайте лучше к нему». Все напрасно. А на пресс-конференции в Женеве меня спросили, сравниваю ли я себя с кем-нибудь из великих звезд мирового футбола.

— Нет, — как ни в чем не бывало ответил я. — Есть только один Златан.

Это прозвучало так дерзко, что оставалось только подтверждать сказанное делом.

После этого громкого заявления я постарался притихнуть, «залечь на дно». Не нужно было заводить себя. Я испытывал такой пиетет перед всеми этими громкими именами, за исключением, пожалуй, Маркуса Альбека, с которым делил номер. В команде я был немногословен и старался держаться в сторонке. «Он — странная личность. Он предпочитает быть один, — писали газеты, и это звучало интригующе. Вроде, какой загадочный этот Златан!

В действительности, я элементарно был не уверен в себе. И не хотел досаждать своим присутствием окружавших меня людей. Особенно Хенрика Ларссона, которого я боготворил. Он блистал в «Селтике» и в том же 2001 году завоевал «Золотую бутсу» как лучший бомбардир национальных чемпионатов европейских стран. Хенрик был величиной. И я был горд, когда узнал, что составлю ему компанию в линии атаки в матче со Швейцарией.

Перед этой игрой случилось еще кое-что любопытное. Некоторые газеты выпустили большие материалы обо мне, желая получше познакомить читателей со мной накануне моего дебюта в сборной. Так вот, в одной из таких статей директор школы «Соргенфри», той самой, где ко мне приставили персональную воспитательницу, поведал о том, что я был самым неряшливым учеником за все тридцать три года (или около того), что он там проработал. В «Соргенфри» я был просто отпетым хулиганом. В общем, цирк, да и только. Пустая брехня. Хотя были и положительные моменты: многие верили, что в сборной меня ждет большой успех. Во мне хотели видеть и хулигана, и звезду одновременно. И я чувствовал на себе этот прессинг.

Однако в дебютном матче успех мне не сопутствовал. Меня заменили во втором тайме, а затем и вовсе не вызвали на два следующих ответственных матча отборочного турнира чемпионата мира против сборных Словакии и Молдовы. Тренерский тандем Лагербек — Сёдерберг предпочел выставить в атаке Хенрика Ларссона и Маркуса Альбека. Это заставило меня еще больше притихнуть. Раз уж я даже не основной игрок сборной. Однако и это не сработало. Вспоминаю свой первый матч за сборную в домашних стенах — в Стокгольме. Мы встречались с Азербайджаном на «Росунде» (до 2012 года основная арена проведения матчей сборной Швеции — прим. пер.). В состав тогда я еще толком не пробился. А Стокгольм был для меня, как другой мир, будто Нью-Йорк. Здесь я чувство-

вал себя потерянным и каким-то беззащитным. Правда, в городе было много классных девчонок. Я только и делал, что оборачивался им вслед.

Я начал матч на скамейке запасных. «Росунда» была переполйена (ну, или почти переполнена). Тридцать три тысячи человек пришли посмотреть игру. Наши основные игроки выглядели уверенными в себе и готовыми ко всему. Однако через пятнадцать минут после начала матча начало происходить нечто необъяснимое. Зрители принялись скандировать мое имя. Я был ошарашен, а по коже побежали мурашки. На поле присутствовало целое созвездие: Хенрик Ларссон, Улоф Мельберг, Стефан Шварц, Патрик Андерссон... Но их имена никто не выкрикивал. Они кричали мое, а меня даже не было на поле! Это было даже слишком. Я этого не понимал. Что такого я сделал?

Ну, выдал я пару матчей в Аллсвенскан, и что с того?! А оказалось, я пользовался большей популярностью, чем более заслуженные футболисты, бронзовые призеры чемпионата мира, поигравшие в ведущих европейских чемпионатах. Вся команда стала смотреть в мою сторону. А я не мог понять, радуются они за меня или нет. Знаю только, что происходящее стало для них полнейшим сюрпризом. Это что-то совершенно новое, чего раньше не случалось. Спустя некоторое время публика принялась скандировать традиционное «Давай, Швеция, давай!» и только тогда я пришел в себя и принялся зашнуровывать бутсы (оттого, что мне больше нечем было заняться, или просто от нервов). Я словно пережил электрический шок.

Зрители решили, что я собираюсь разминаться, чтобы выйти на поле, и с еще более бешеной силой стали скандировать «Златан, Златан!». Я тут же оставил бутсы в покое. Со стороны могло создаться впечатление, что, сидя на скамейке, я как бы управляю всем этим шоу, что было уже чересчур. И я притаился, при этом украдкой наслаждаясь происходящим. Я чувствовал легкую дрожь. Адреналин начал свое движение. Наконец, Ларе Лагербек велел мне идти разминаться, а затем я пулей вылетел на поле, с абсолютно счастливым видом. Я парил по полю, с трибун доносилось мое имя и мы вели в счете 2:0. Я принял мяч на подступах к штрафной соперников, подыграл себе пяткой (мой ставший фирменным еше со времен дворового футбола прием), затем скинул мяч партнеру и, получив передачу обратно, спокойно замкнул ее. В тот вечер вся «Росунда» словно сияла. Да и Стокгольм стал для меня чуточку своим.

Приведу один смешной случай, свидетельствующий о том, что мой Русенгорд навсегда со мной. В том же году, когда я был со сборной в Стокгольме, мы заглянули в ночной клуб Томаса Бролина (известный в прошлом шведский футболист — прим, пер.) под названием «Ундичи» (по-итальянски «одиннадцать»; т. е. футбольная команда — прим. пер.). Сидим себе спокойно, отдыхаем. И тут один из моих закадычных друзей из Русенгорда начал доставать меня.

Златан, а Златан, ну дай мне ключ от твоего номера.

На что он тебе?

Просто дай мне его, и все!

Hy хорошо, хорошо.

Я отдал ему ключ и забыл об этом. Возвращаюсь вечером в гостиницу, а в номере — мой друг. Он закрыл шкаф на ключ и сидит, весь сияя от счастья.

Что у тебя там? — спрашиваю и гляжу на шкаф.

Ничего особенного. Да, только не трогай, пожалуйста.

Чего, чего?

Не волнуйся, Златан. Мы на этом заработаем.

И что бы вы думали, было в том шкафу? Невообразимо, немыслимо. Это был целый комплект пуховиков, которые он спер в «Ундичи». Так что, признаться, у меня не всегда была приличная компания.

А, между тем, в «Мальмё» взлеты чередовались с падениями. Было несколько странно находиться в клубе, из которого ты уже официально перешел в другой. Я не мог бы назвать себя гармонияной личностью. Временами на меня словно накатывало, и я взрывался. Собственно, так происходило со мной постоянно, а причиной могла послужить скверная обстановка вокруг меня. Во мне словно просыпался плохой мальчишка. Вот и в очередном матче с «Хеккеном» я заработал желтую карточку, и, чувствовалось, что это еще не предел. Наверно, вокруг гадали: «Что еще выкинет этот полоумный Златан?».

«Хеккен» возглавлял Турбьёрн Нильссон, в прошлом — звезда шведского футбола, и за команду выступал Ким Чельстрём, мой знакомый по молодежной сборной. C самого начала игра приняла жесткий характер. В одном из эпизодов я ударил Кима сзади по ногам (за что и получил желтую — прим. пер.). А затем еще и отмахнулся локтем от соперника и на этот раз увидел перед собой уже красную и был удален с поля. И тут я взорвался. Направляясь в раздевалку, я оттолкнул репортера с микрофоном, а подбежавший ему на подмогу звукооператор обозвал меня идиотом. Тогда я полез уже на него: «Это кто идиот?».

Кто-то из нашей команды встал между нами, предотвратив дальнейшее выяснение отношений. Конечно, после всего этого поднялась очередная шумиха в газетах, и я получил миллионы советов в духе, что «я должен пересмотреть свое поведение» и так далее, иначе «в ШАяксе“ мне придется туго». И прочая чушь! «Экспрессен» даже поместил интервью с психологом, который высказал мнение, что мне нужно обратиться за помощью. Конечно, моя реакция на это была мгновенной: «Да кто, черт побери, он такой? Да что он понимает?»

Не требовался мне никакой психолог. Мне просто нужны были мир и покой. И, по правде говоря, было не очень-то приятно наблюдать с трибун, отбывая дисквалификацию, как твою команду буквально унижает «Гётеборг» — 6:0. Наша прекрасная победная серия оборвалась, а в главного тренера Микке Андерссона полетели критические стрелы. Не скажу, что я имел что-то против него, но и доверительными наши отношения тоже назвать было нельзя. Со своими проблемами я обращался к Хассе Боргу.

Была одна вещь, которая меня раздражала. Мне казалось, что Микке слишком уж носится со старожилами команды. Он их побаивался и, конечно, очередное мое удаление в матче с «Эребру» вызвало его недовольство. В воздухе висело напряжение. Как-то летом мы проводили обычную двусторонку. Микке Андерссон взял на себя функции судьи. У меня произошла небольшая стычка с нашим вратарем Джонни Феделем, одним из ветеранов команды, и Микке, разумеется, встал на его сторону. Я, малость не в себе, подошел к Микке:

Да вы просто боитесь «стариков» в команде. А может, вы еще и привидений побаиваетесь? — прокричал я.

По полю были разбросаны мячи, и я принялся что есть силы ударять по ним. Бах, бах, бах! Они разлетались по сторонам, как снаряды, попадая по стоявшим за пределами поля автомобилям. Поднялся жуткий вой сигнализаций. Все стояли как вкопанные и смотрели на меня, такого бешеного и неуправляемого. Микке сделал попытку меня успокоить, но я крикнул ему:

Вы что мне, мамаша, что ли?!

Я был в ярости и направился прямиком в раздевалку, освободил свой шкаф, сорвав с него табличку со своим именем, и ясно

дал всем понять, что никогда не вернусь назад. C меня хватит! Прощай, «Мальмё», и — спасибо за все! И вы, идиоты, прощайте! Я сел в «Тойоту Селика» и уехал прочь. И на тренировки больше не возвращался. Сидел дома, играя в приставку, или проводил время с друзьями. Я словно устроил себе школьные каникулы, а Хассе Борг названивал по телефону и истерически вопил:

— Ты где? Куда ты подевался? Тебе следует вернуться!

Конечно, я не был столь уж несносным и четыре дня спустя все же вернулся. И вел себя как примерный и хороший мальчик. Не думаю, что моя выходка была чем-то серьезным — так, секундная вспышка. Ну, бывает такое в футболе, да и, в целом, во всем спорте, где адреналин бьет через край. Плюс ко всему оставаться в команде было недолго, а какие-нибудь смешные штрафные санкции меня мало беспокоили. Наоборот, я полагал, что это они должны быть мне благодарны. Еще несколько месяцев назад «Мальмё» переживал кризис. У клуба был дефицит в десять миллионов, и он не мог себе позволить купить приличных игроков.

Сейчас же «Мальмё» разом превратился в богатейший клуб Швеции. Я принес им большой капитал, и даже президент клуба Бенгт Мадсен отмечал в интервью: «Такой игрок, как Златан, рождается раз в полвека!». Нет, конечно, я не рассчитывал на какие-то шикарные проводы со стороны клуба. Ну, на хотя бы добрые напутствия и пожелания, или слова вроде: «Спасибо за восемьдесят пять миллионов». Особенно на фоне чествования Никласа Киндвалла неделю назад перед домашним матчем с «Хельсингборгом», собравшим тридцать тысяч зрителей. Я чувствовал, что в клубе меня немного побаиваются. Кто знает, что еще взбредет ему в голову? Я был тем, кто мог испортить впечатление от такой небывалой сделки, как с «Аяксом», еще более невообразимым поступком. А между тем приближался мой последний матч в Аллсвенскан.

Это была выездная игра с «Хальмстадом», и мне хотелось преподнести зрителям незабываемое прощальное представление. Поверьте, я уже никому ничего не был должен — с «Мальмё» я был в расчете и мысленно находился уже в Амстердаме. И все-таки здесь прошел определенный период моей жизни...

В общем, накануне игры я посмотрел на вывешиваемый на стенке стартовый состав на матч. Посмотрел еще раз. Моей фамилии в нем не было. Ее не было даже в заявочном списке, то есть я не попал и в запас, И я все понял. Это было мое наказание. Таким способом Микке решил продемонстрировать, кто здесь босс. И я с этим смирился. А что оставалось делать? У меня даже не вызвали никакой реакции его объяснения моего отсутствия журналистам: «он находится не в очень хорошем психологическом состоянии». И еще, что «ему необходим отдых». Эти слова звучали так, словно он — такой добренький дядя — сжалился надо мной и позволил отдохнуть. А еще я продолжал наивно надеяться, что руководство подготовило какой-то сюрприз для меня, возможно, с участием болельщиков.

Некоторое время спустя меня вызвали в офис Хассе Борга. Вы уже знаете, как я отношусь к подобным вызовам: я всегда думаю, что все закончится очередной проповедью. На этот раз, после всего происходившего за последнее время, я уже не ожидал ровным счетом ничего. В офисе присутствовали Хассе Борг и Бенгт Мадсен, оба с многозначительным и преисполненным собственного величия видом. Подумалось, уж не на похороны ли я попал.

Златан, наше сотрудничество подходит к концу.

Только не говорите мне, что...

Мы бы хотели сказать тебе...

Что, вы хотели бы поблагодарить меня вот здесь? — удивленно спросил я и посмотрел по сторонам.

В этом унылом чертовом офисе мы были втроем.

Что, вы даже не устроите встречу с болельщиками?

Понимаешь, — сказал Бенгт Мадсен. — Говорят, что провожать игрока перед матчем не приносит удачу.

Я недоуменно взглянул на него. Не приносит удачу?

Вы провожали из футбола Никласа Киндвалла перед тридцатью тысячами зрителей, и все потом было нормально.

Да, но...

Что, но?

И все-таки мы хотели бы вручить тебе этот подарок.

Черт, что это такое?

Это был хрустальный мяч.

На память.

Так это и есть ваш способ отблагодарить меня за восемьдесят пять миллионов?!

На что они надеялись? Что я возьму этот мяч с собой в Амстердам и буду пускать скупую слезу, каждый раз глядя на него и вспоминая «Мальмё»?

Мы хотели бы выразить тебе нашу признательность, — продолжали они.

Он мне не нужен. Можете оставить его себе.

Да, но ты ведь не можешь...

Я? Я могу. И я поставил этот мяч на стол и вышел вон. Таким было мое прощание с клубом — ни убавить, ни прибавить. Осадок остался. И все же, я выбросил все из головы. Я уезжаю отсюда, да и чем таким особенным был в моей жизни «Мальмё»? Настоящая жизнь только начиналась, и это было главное, а не прошлое.

Это был не рядовой переход в «Аякс». Я стал их самым дорогим приобретением в истории. И пусть «Аякс» был несопоставим с «Реалом» или «Манчестер Юнайтед», все же это был великий клуб. Всего пять лет назад он выступал в финале Лиги чемпионов. А за год до этого и вовсе выиграл ее. За «Аякс» в разное время играли такие люди, как Кройфф, Райкард, Клюйверт, Бергкамп и, конечно, Ван Бастен. Последний был для меня самым выдающимся среди перечисленных, и мне предстояло играть в футболке с его номером. Это казалось нереальным. Мне предстояло забивать и решать исходы матчей, и чем больше я представлял себе все это, тем больше ощущал на себе груз ответственности.

Никто не станет платить восемьдесят пять миллионов без намерения получить что-то взамен. «Аякс» уже три года как не побеждал в национальном чемпионате. Для команды такого калибра это выглядело, по меньшей мере, конфузом. «Аякс» — одна из самых любимых и популярных команд в Голландии, от которой ее многочисленные болельщики требуют больших побед. И ты должен соответствовать, а не играть в привычные тебе игры. Оставить при себе свои привычки и не начинать здесь со своего: «Я Златан, а ты кто такой?». Мне следовало перестроиться, постараться адаптироваться и влиться в команду, а также изучить местные порядки. А меня все равно продолжали преследовать приключения.

По пути из Гетеборга домой, у местечка Боттнарюд недалеко от Йёнчёпинга, меня «приняла» полиция. Я промчался на ста девяносто пяти (км/ч — прим, ред.) на участке с ограничением в семьдесят. Не сравнить с тем, что я позволял себе позднее. Однако права у меня отобрали, а газеты не просто в очередной раз вышли с громкими заголовками. Они еще не преминули напомнить мне о том давнем инциденте на Индустригатан.

Была состряпана целая подборка из моих «подвигов», начиная от удалений с поля и продолжая более крупными скандалами. Вся эта волна донеслась и до Амстердама, и хотя клубные функционеры, должно быть, уже были наслышаны обо всех моих похожде-

ниях, местные журналисты подхватили эстафету. Неважно было, насколько сильно я хотел измениться, но ярлык сорвиголовы вновь приклеивался ко мне с самого начала. «Компанию» в этом качестве составил мне другой новобранец «Аякса» — египтянин Мидо, до этого удачно проявивший себя в бельгийском «Генте». Мы с ним на пару сразу же получили такую репутацию. Но все это были цветочки по сравнению с теми историями, которые мне довелось услышать о Ко Адриансе, главном тренере команды, с которым мы пересекались когда-то в Испании.

Его сравнивали с форменным гестаповцем. Он знал все о своих игроках, и ходили целые легенды о его методах и наказаниях. Среди них была история о вратаре, которого угораздило ответить на телефонный звонок во время разбора тактических действий. Наказанием ему послужило в течение целого дня провести в качестве оператора на телефоне в клубе, причем тот не говорил поголландски. Так что звучало это примерно так: «Алло, алло! Ничего не понимать!». И так — в течение всего дня. А еще был случай с тремя парнями из юношеской команды, которые самовольно отправились на вечеринку. Их заставили лечь на газон, а остальным игрокам было велено пройтись по ним, причем в шипованных бутсах. И подобных историй было немало, хотя, не скажу, чтобы они каким-то образом беспокоили меня.

О тренерах всегда ходит множество пересудов, а мне импонируют специалисты, придерживающиеся дисциплины. Мне удавалось ладить с тренерами, старавшимися не приближать к себе подопечных и держать с ними дистанцию. На этом я и воспитывался. Никто не утешал меня: «Бедный маленький Златан! Hy конечно же ты сможешь сыграть». Мой отец не приходил на тренировки, подобно другим, и не лизал задницу тренеру, чтобы тот был бы со мной помягче. Ничего подобного! Я был предоставлен самому себе. Я скорее разозлился бы на тренера и повздорил с ним, и заслужил бы право играть, потому что я сам по себе хороший футболист, нежели сдружился бы с ним и играл бы только потому, что он благоволит мне.

Мне не нужны были никакие сюсюканья. Меня это смущало. Я просто хотел играть в футбол, и ничего больше. Но сейчас, пакуя чемоданы и собираясь в путь, я, конечно, заметно нервничал. «Аякс» и Амстердам были для меня чем-то вроде неизведанной земли — «терра инкогнита».

Помню сам полет, приземление в аэропорту и встречавшую меня девушку из клуба. Ее звали Присцилла Янсен. В «Аяксе»

у нее было множество обязанностей. Я всячески старался быть с ней любезным. Вместе с ней был парень, приблизительно моего возраста, выглядевший очень стеснительным, но при этом прекрасно говоривший по-английски. Он рассказал, что сам из Бразилии, где ранее играл за «Крузейро». Знаменитая команда (я это знал), за которую когда-то выступал Роналдо. Этот парень также был новичком «Аякса», и у него было настолько длинное имя, что я так и не разобрал его. Сойдясь на том, что я могу называть его Максвелл, мы обменялись номерами. Затем Присцилла отвезла меня на своем «Сааб Кабриолет» в Димен — небольшой городок к юго-востоку от Амстердама. Здесь меня и поселили, и в моей комнате были всего лишь кровать «Хестенс» (известный шведский производитель — прим, пер.) и 60-дюймовый телевизор. Больше ничего. Но я с удовольствием принялся играть в свою приставку, в предвкушении предстоящих событий.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Быть предоставленным самому себе — не такое уж великое испытание. Подрастая, я учился заботиться о себе сам. Сейчас, пусть и ощущая себя самым крутым парнем в Европе — я же стал профессионалом, за которого выложили такие деньжищи, — вокруг себя я видел пустое жилище. До большого города было далековато, а в моей комнате не было никакой мебели. Я не мог чувствовать себя, как дома, да, к тому же, и холодильник катастрофически быстро опустел. Нет, это не вызывало у меня паники или неприятных детских воспоминаний. Я держался стойко. В моей прежней квартире в Лоренборге холодильник тоже часто пустовал. Я был привычен ко всему. Но в «Мальмё» обстояло иначе: до чувства голода никогда не доходило, потому что я объедался как идиот в клубном ресторане «Кулан», да еще и прихватывал еду с собой, чтобы умять ее вечером. На худой конец, я мог отправиться к матери или друзьям.

В Мальмё мне не нужно было ничего готовить или наполнять холодильник. А вот в Димене вновь приходилось начинать сначала. Это выглядело нелепо и смешно. Я уже становился серьезным малым, но у меня в доме не было даже кукурузных хлопьев, а в кармане с трудом можно было наскрести мелочь. И вот я сидел в этом одиноком доме на своей фирменной кровати «Хестен» и названивал всем подряд: друзьям, отцу, матери, младшему брату и сестре. Я позвонил даже Мие, хотя у нас с ней все было кончено, и спросил, не сможет ли она вернуться ко мне. Я был одинок, обеспокоен и, вдобавок ко всему, голоден. В конце концов, я обратился к Хассе Боргу.

Я рассчитывал, что он сможет договориться с «Аяксом», чтобы клуб хотя бы предоставил мне кредит. Как я знал, у Мидо получилось подобное со своим прежним клубом. Не вышло.

Я не могу этого сделать, — категорично ответил Хассе. — Тебе придется обходиться самому.

Его слова взбесили меня. Я полагал, что, уж если он продал меня, то должен же помочь мне в нынешней затруднительной ситуации?

Почему нет? — спросил я и услышал уже хорошо знакомое.

Так не получится.

Тогда где мои десять процентов?

Ответа я не получил и взбесился. Да, признаю, винить мне оставалось только себя. Я ведь даже не подозревал о том, что обналичить свой чек я смогу не раньше, чем через месяц. А еше возникли трудности с машиной — с моим «Мерседесом Кабриолетом». Он был зарегистрирован в Швеции, и мне не разрешено было ездить на нем в Голландии. Мне только что его пригнали, и я уже намеревался разъезжать на нем по Амстердаму, а вместо этого был вынужден его продать. Я заказал себе новый — тоже «Мерс», но SL 55. Это приобретение должно было заметно отразиться на моем банковском счете.

И вот я сидел в этом Димене, разбитый и голодный, а отец популярно объяснял мне, что я идиот, который приобрел такую дорогую машину, не имея пока ни гроша в кармане. Вероятно, он был прав, но от этих нравоучений даже хлебной крошки в доме не прибавилось, и я продолжал тихо ненавидеть пустые холодильники.

И вот тогда я вспомнил о том бразильском парне, которого встретил в аэропорту. Все мы — я, Мидо и тот самый Максвелл — были новичками в команде. Но я сдружился с ними не только по этой причине. Мне проще было общаться с чернокожими и латиноамериканцами. Они казались более веселыми, закаленными жизнью и менее завистливыми. Главным желанием голландских игроков было убраться отсюда поскорее в Италию или Англию, и поэтому они постоянно косились друг на дружку, гадая, кто еледующим пойдет на повышение в классе. А, например, африканцы или бразильцы просто были рады находиться здесь. Из серии: «Ого, неужели мы будем играть в самом «Аяксе»?» C ними я чувствовал себя, как дома, и мне импонировали их юмор и дружелюбие. Но Максвелл не был похож на других бразильцев. Он не был компанейским, и ему не требовалось постоянное веселье. Это был домашний мальчик, удивительно сентиментальный, который регулярно звонил своим близким. В общем, абсолютно располагающий к себе парень, и к тому же отзывчивый.

Максвелл, я в затруднительном положении, — пожаловался я ему по телефону. — Дома — шаром покати. Можно мне пожить у тебя?

Конечно же, — ответил он. — Приезжай прямо сейчас.

Максвелл жил в Удеркерке, небольшой общине с населением в

семь—восемь тысяч жителей, и я переехал к нему. Я прожил у него

три недели, пока, наконец, не обналичил свой первый чек. И хотя спать приходилось на полу на матрасе, все же это было неплохое время. Мы вместе готовили еду и обсуждали тренировки, других игроков и нашу прошлую жизнь в Бразилии и Швеции. Максвелл прекрасно говорил по-английски. Он рассказал мне о своей семье, о двух своих братьях, с которыми был очень близок. Я хорошо это помню, потому что вскоре один из них погиб в автокатастрофе. Это было крайне печальное известие. В общем, Максвелл мне действительно нравился.

За время пребывания в его доме я привел себя в порядок, и после этого дела пошли в гору. Ко мне вновь вернулось это фантастическое чувство наслаждения футболом, и я был действительно хорош в ходе предсезонки. Я штамповал голы в матчах с любительскими командами и демонстрировал все разнообразие своих фирменных приемов. «Аякс» всегда славился своим искрометным и техничным футболом, и газеты писали: «О-о! Похоже, он стоит заплаченных за него восьмидесяти пяти миллионов». А Ко Адриансе, как я и предполагал, был строг со мной. Поначалу я думал, что это просто черта его характера, ведь я слышал о нем столько историй.

После каждого матча он выставлял нам оценки: наивысшей была «десятка». После одной из игр, где я наколотил кучу голов, он сказал: «Сегодня ты забил пять, но и упустил столько же моментов. Поэтому и получаешь «пять»». Hy что ж, пусть так, если требования столь высоки. И я просто продолжал делать свое дело, полностью уверенный в том, что никто не сможет меня остановить. Помню, как встретил одного малого, который все никак не мог понять, что я из себя представляю.

Ты и вправду хороший футболист? — спросил он меня.

Не мне об этом судить.

Скажи, а тебя когда-нибудь освистывали фанаты соперников?

Черт побери, еще бы...

О’кей, тогда ты действительно великий, — заключил он, и его слова врезались мне в память. Тот, кто действительно чегонибудь стоит, подвергается освистыванию и обструкции. Так уж заведено в жизни.

В июле в Амстердаме проводился турнир. Это традиционный и престижный предсезонный турнир среди клубов, в котором в том году, помимо нас — его хозяев, приняли участие «Милан», «Валенсия» и «Ливерпуль». Состав подобрался солидный. Это был

мой шанс показать себя Европе, и, к своему удивлению, я сразу же обнаружил разницу с чемпионатом Швеции. Если в «Мальмё» я мог подолгу возиться с мячом, то сейчас бы мне этого никто не позволил. Здесь были совсем другие скорости.

В стартовом матче мы противостояли «Милану». В то время этот гранд переживал трудные времена, но не стоило забывать, что еще недавно, в девяностых, он доминировал в Европе. А я старался сильно не переживать по тому поводу, что у них была одна из сильнейших линий обороны во главе с самим Мальдини. Я старался играть жестко, заработал пару штрафных и продемонстрировал несколько своих приемов с мячом, удостоенных аплодисментами. Но в этой тяжелой игре мы уступили 0:1.

В следующем матче мы встречались с «Ливерпулем». В том году «Ливерпуль» уже завоевал три кубка и обладал, пожалуй, сильнейшей защитой в Премьер-лиге — с финном Сами Хююпия и швейцарцем Стефаном Аншо. Последний был в то время в отличной форме. Один его недавний «подвиг» стал предметом бурного обсуждения. В финале Кубка Англии Аншо рукой преградил мячу путь в ворота, и этот его ловкий трюк, который не заметил судья, помог «Ливерпулю» одержать победу. Он и Хююпия буквально приклеились ко мне. Но уже в самом начале игры я удачно поборолся за мяч у углового флажка и продвинулся к штрафной, где меня уже встречал Аншо. Он блокировал меня, но оставались варианты для дальнейших действий. Я мог сделать навес, отыграть мяч назад или все-таки попытаться прорваться к воротам.

И я выбрал последний вариант, решив применить финт, которым в свое время часто пользовались Роналдо и Ромарио (а позднее ставший фирменным приемом Роналдиньо — прим. пер.). Я просматривал его еще юношей на компьютере, а затем час за часом тренировал, до тех пор, пока не мог выполнить с закрытыми глазами. Он называется «Змея» (а также «флип-флэп», или, в бразильском варианте, «эластико» — прим. пер.). Название это объясняется тем, что при точном выполнении приема движение напоминает обвивающуюся вокруг ноги змею. Выполнить этот финт непросто: внешней стороной подъема стопы вы стремительно откидываете мяч вправо и тотчас же носком или внутренней стороной подъема той же ноги пробрасываете мяч уже влево. А затем совершаете рывок. Раз, два — и готово! Все происходит чертовски быстро, и вы полностью контролируете мяч, словно он приклеен к вашей ноге, как шайба к клюшке хоккеиста.

Златан в детстве

Я множество раз прибегал к этому финту в матчах Аллвенскан за «Мальмё». Но ни разу против таких защитников мирового класса, как Аншо. Это было что-то. Я уже успел прочувствовать атмосферу большого футбола во время матча с «Миланом», и она завела меня. Поэтому было вдвойне забавно обвести такого парня, и мне это удалось. Ать-два, пиф-паф! И Стефан Аншо остается в стороне, даже не коснувшись меня, а я рвусь вперед. Вся команда «Милана», присутствовавшая на матче, в восторге вскочила со своих мест. И вся «Амстердам Арена» ревела.

Это было настоящее шоу, и когда после матча журналисты окружили меня, я своими словами описал им, как все было. Клянусь, я ничего заранее не планировал сказать. Просто тогда я еще не научился быть сдержанным и осторожным в высказываниях. «Сначала я подался влево, — рассказывал я. — И он туда же. Я вправо — он снова за мной. Тогда я опять влево, а он... отправился за хот-догами». Эти слова цитировались повсеместно и стали знаменитыми. На основе моего рассказа даже сняли рекламу. А еще пошли слухи, что «Милан» заинтересовался мной. Меня назвали новым ван Бастеном, и все в таком же роде. Сам же я ощущал себя примерно так: «Ого, да я же в полном порядке. Я — бразилец из Русенгорда, и поистине, для меня начинается великий сезон».

Однако... Приближались плохие времена. Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что предпосылки для этого были, и виноват во многом опять был я сам. Я вел себя не так, как следует. Я даже стал резко терять в весе и выглядел очень худым. А еще проблема была в тренере — Ко Адриансе. Он критиковал меня и делал это публично. До определенной поры это было терпимо. А после своего увольнения он договорился до того, что у меня не все в порядке с головой. Пока же раздавалось привычное брюзжанье, что «я слишком много играю на себя». И я начал понимать, что даже трюки, подобные тому, что я проделал с Аншо, не будут оценены в «Аяксе», если они не приводят к конкретному результату.

Это выглядело, как цирковой трюк, способ показать себя и развлечь публику, нежели что-то полезное для команды. В «Аяксе» традиционно придерживались схемы игры с тремя нападающими, вместо привычных для меня двух. Мне отводилось место в центре. Никаких рейдов по флангам, никакой самодеятельности. Предполагалось, что я должен курсировать в отведенной мне зоне и быть своего рода целью для передач партнеров. Принимай передачи и, главное, забивай. Я даже стал сомневаться, куда по-

Златан в школьные годы

Ч/Г

Одна из любимых машин — «Феррари», но не «Энио

Мотоцикл тоже неплохо

Счастливый отец

Хоффа

Ибрагимович празднует гол в составе сборной Швеции

Лучано Моджи, Макси и Златан

Ибрагимович и Роналдиньо. Оба играли за «Барселону», но в разное время

девался знаменитый техничный и изобретательный голландский стиль игры. Складывалось впечатление, что они решили походить на остальную Европу. Мне было трудно все это понять.

Вокруг была масса всего нового. Я еще не понимал язык и местную культуру, а тренер со мной даже не разговаривал. Да он вообще ни с кем не общался. На его лице было каменное выражение. Даже от его взгляда становилось как-то неловко. И от меня словно отвернулась удача. Я перестал забивать, и все мои предсезонные успехи пошли насмарку. Они даже вышли мне боком. Все эти восхищенные заголовки в газетах и сравнения с Ван Бастеном сменились разочарованием, и меня стали называть неудачным приобретением. В нападении меня сменил грек Никое Махлас (с которым я тоже успел подружиться). Раскритикованный прессой и потерявший форму, я терзался сомнениями. Что я делаю неправильно? Как мне выйти из этого положения?

Таков я на самом деле. Я никогда не бываю доволен собой (в духе: «Вот он я какой!»). Скорее наоборот. Это как вечная пластинка: «Следовало мне поступить так или иначе?». В такие минуты я смотрю на окружающих. «Чему я мог бы у них научиться? Чего мне недостает?». Каждое мгновение я анализирую свои ошибки, и считаю, что это правильно. Что я мог бы улучшить? Я всегда возвращаюсь с игр или тренировок с каким-нибудь новым опытом, подчас трудным и даже горьким. Я никогда не успокаиваюсь, даже когда, казалось, мог бы себе это позволить. И это помогает мне развиваться. Факт остается фактом: в «Аяксе» мне много приходилось размышлять над всем этим, и не с кем было поделиться мыслями.

В моей квартире разговаривать оставалось разве что со стенами. Конечно, я позванивал домой и даже позволял себе жаловаться на жизнь. Но я никогда не стану винить в своих проблемах кого-либо другого. Просто я ощущал в жизни какой-то застой, и мне было нехорошо. Я не мог наладить свою жизнь в Голландии. Тогда я направился к Бенхаккеру и спросил его:

Что говорит тренер обо мне? Он мной доволен или как?

Бенхаккер выгодно отличается от Ко Адриансе тем, что ему не

нужны просто послушные солдаты.

Все классно. Все идет нормально. Просто с тобой нужно терпение, — ответил он.

А мне уже хотелось вернуться домой. Я чувствовал, что меня не ценят ни тренер, ни журналисты, ни тем более фанаты. Фана-

Ноги. Всё благодаря им...

...и не всегда удается уберечь их от травм

ты «Аякса» — это нечто. Они настолько привыкли к победам, что даже счет 3:0 в пользу любимой команды может вызвать у них недовольство. «Что за черт, почему только 3:0?».

После ничьей в матче с «Родой» они забросали нас камнями и бутылками, так что пришлось искать убежище на стадионе и отсиживаться в подтрибунных помещениях. И подобное дерьмо происходило постоянно. Куда только подевались эти восхищенные возгласы «Златан, Златан!», которые мне довелось услышать уже и здесь. Их сменил неодобрительный гул, причем не со стороны 60лелыциков соперников. Тяжко было слышать от своих же фанатов что-то в духе: «Что, черт возьми, происходит?».

И в то же время, в футболе следует принимать это как должное. И я их понимал. Я был самым крупным капиталовложением клуба и не мог себе позволить прозябать в запасе. Я должен был стать новым Ван Бастеном и поставить голы на поток. И я старался, клянусь, изо всех сил старался показать все лучшее, что умею.

Футбольный сезон слишком долгий, чтобы в каждом матче демонстрировать одинаково высокий уровень игры. Но именно к этому я и стремился. Сразу по прибытии сюда я постарался выложить все и сразу, и поэтому, как я полагаю, и попал в эту полосу неудач. Я хотел слишком много и сразу, а одного желания оказалось недостаточно. К тому же, помимо всего прочего, я не привык к такому давлению. А эти чертовы восемьдесят пять миллионов оказались для меня той самой неподъемной ношей. И я часто сидел затворником в своем доме в Димене.

Не имею понятия, что тогда думали обо мне журналисты: наверно, представляли себе, как мы с Мидо ночи напролет «зажигаем» на вечеринках. А в действительности я просто сидел дома, и день и ночь играл в видеоигры. Если понедельник у нас был выходным, то в воскресенье вечером я улетал к себе домой, в Мальмё, и возвращался шестичасовым утренним рейсом во вторник, отправляясь из аэропорта прямо на тренировку. Ни о каких ночных клубах, конечно же, и речи не было. Ничего в этом роде. Но и назвать себя профессионалом в ту пору я не могу, просто язык не повернется. Я не досыпал и неправильно питался, а также совершал безответственные поступки в Мальмё. Я развлекался с пиротехникой — петардами (которые мы забрасывали на чужие участки) и фейерверками. Это давало дополнительный заряд адреналина. Я увлекался бешеной ездой, поскольку не мыслю себя без этого. Если ничего не ладится в футболе, нужно искать вдохновения в

других областях. Мне нужно было действие, мне требовалась скорость, и я не желал быть послушным.

Я продолжал худеть, а в «Аяксе» мне, к тому же, отводилась роль игрока, способного побороться за мяч. Поэтому требовалось быть физически крепким. Я же похудел до семидесяти пяти кило, а то и меньше. Возможно, это случилось из-за того, что я элементарно перетренировался. У меня не было отпуска. За полгода я провел уже две предсезонки. А диета? Да какая там, к черту, диета! Я жрал всякую дрянь. Я по-прежнему не умел приготовить себе ничего толкового: только пожарить тосты, да сварить макароны. И позитивная волна, поднятая прессой, сошла на нет. Заголовки на манер «Златан вновь на коне» сменились другими: «Златана освистали» или «Он явно не в порядке». В общем, он такой-то и сякой. А потом на первый план вышли мои локти. Они наделали столько чертового шума.

А началось все в игре с «Гронингеном», во время которой я ударил локтем по шее защитника соперников. Судья ничего не заметил, а защитник рухнул на газон и был унесен с поля на носилках. Поговаривали даже, что у него сотрясение мозга. Когда он вновь появился на поле после перерыва, то словно продолжал пребывать в состоянии грогги. Но хуже всего для меня оказалось то, что федерация футбола разобрала этот инцидент и решила дисквалифицировать меня на пять матчей.

Это явно не входило в мои планы. Это было черт знает что. И уж точно нельзя сказать, что дисквалификация пошла мне на пользу. Да, не отрицаю, я ударил этого парня, так что ему пришлось оказывать медицинскую помощь. Будто началась новая череда моих глупых поступков. И если бы я даже не схлопотал эту дисквалификацию, от этого я не стал бы выходить на поле чаще. Да и фанаты были, прямо сказать, не в восторге. И я позвонил Хассе Боргу. Это было, конечно, глупо, но что еще мне оставалось делать в, как мне казалось, безвыходной ситуации.

Черт, Хассе, ты можешь выкупить меня обратно?

Выкупить тебя? Ты что это, серьезно?

Забери меня отсюда. Я не могу больше это выносить.

Hy же, Златан, на это нет денег, и ты должен это понять. Тебе следует запастись терпением.

Но я устал запасаться терпением. Мне требовалось чаще выходить на поле. И в придачу, я так тосковал по дому, что хоть вешайся. Я продолжал ощущать себя совершенно потерянным и снова принялся названивать Мие, не осознавая точно, скучал ли я действительно по ней, или, быть может, по кому-то другому. Я был одинок и мечтал вернуться в прежнюю жизнь. И что в итоге? В итоге я получил еще одно проблему.

Началось с того, что я узнал, что зарабатываю меньше всех в команде. Я давно догадывался об этом, а сейчас все подтвердилось. Самый дорогостоящий игрок с самой низкой зарплатой. Kyпленный, чтобы стать новым Ван Бастеном, но не получающий при этом сколь-нибудь серьезных денег. И я подумал: «В чем причина?». Это было нелегко себе вообразить.

Я вспомнил слова Хассе Борга о том, что все агенты — жулики, и прочее. И вот тут меня осенило: «Да он просто надул меня!». Он вел себя так, словно печется о моих интересах, а на деле он работал исключительно на «Мальмё». И чем больше я думал об этом, тем злее становился. C самого начала Хассе Борг позаботился о том, чтобы никто не стоял между нами, никто, кто смог бы представлять мои интересы. Вот почему я выглядел как дурачок в своем тренировочном костюме в отеле «Святой Йорген», позволяя разным умникам в костюмчиках и с экономическим образованием обводить меня вокруг пальца. Ощущение было, словно ты получил удар под дых. Надо немедленно повернуть все вспять! Деньги никогда не были для меня самым главным, но быть настолько униженным и использованным, почувствовать себя последним лохом, которого можно обдурить и заработать на нем... Все это привело меня в бешенство, и я решил разобраться. Я позвонил Хассе.

Что это за черт? У меня худший контракт во всем клубе.

Ты о чем?

Он косил под дурачка.

А где мои десять процентов?

Мы вложили их в страховой фонд в Англии.

Страхование? Что за черт? Это ни о чем мне не говорило, как

если бы мешок с деньгами зарыли где-нибудь в пустыне.

Я хочу получить свои деньги сейчас.

Но это невозможно, — был его ответ.

Деньги уплыли: их вложили во что-то мне неведомое. И я решил докопаться до истины. Я нанял себе агента, поняв, наконец, что не такие уж они и жулики. Без личного агента у вас нет ни малейшего шанса. Без его помощи вас снова облапошат эти ребята в костюмчиках. Через своего друга я вышел на парня по имени Андерс Карлссон, работавшего в агентстве «Ай-Эм-Джи» в Стокгольме.

Он был что надо. Он был из тех, кто никогда не выплюнет жвачку на тротуар и не перейдет улицу в неположенном месте. Он не суетился, не спешил без нужды. При этом он мог действовать жестко и решительно. Андерс реально помог мне на первых порах. Он вернул мне эти деньги. Правда, случилась еще одна подстава. Сумма оказалась равна не десяти, а восьми процентам. И я задал резонный вопрос:

Что это значит?

Оказалось, что эти ребята якобы провели какую-то налоговую предоплату (?). Я подумал: «Что за дерьмо? Налоговая предоплата! Ничего не слышал о такой». И переспросил, может ли быть такое, или это новая уловка. И что вы думаете? Андерс Карлссон все перерыл и вернул мне недостающие два процента. Никакой налоговой предоплаты не было и в помине. Вся эта схема рухнула, а я окончательно распрощался с Хассе Боргом. Все происшедшее послужило мне уроком на всю жизнь. Это наложило на меня определенный отпечаток, так что, даже не подумайте, что я не имею представления о том, сколько у меня денег на счету и на каких условиях они размешены.

Когда мой друг Мино позвонил мне и спросил:

Сколько ты получил за свою книгу от «Бонньера»? («Альберт Бонньерс фёрлаг», или «Издательство Альберта Бонньера» — одно из старейших и крупнейших издательств Швеции — прим, пер.)

Я точно не знаю.

Ерунда, все ты знаешь.

И, разумеется, он был прав.

Я полностью все контролирую. Не хочу быть использованным и одураченным, и поэтому стараюсь делать на ход вперед в пере говорах. Стараюсь понять, о чем думает противоположная сторона, чего хочет и в чем может заключаться ее секретная тактика. И еще я припоминаю ту историю. Такие вещи навсегда остаются в моей памяти, и даже Хелена частенько повторяет, чтобы я выбросил ее из головы. Сказал бы себе примерно следующее:

Я устал ненавидеть Хассе Борга.

Но нет, я его не забуду, ни за что. Не следует поступать так с парнем с окраины, понятия не имеющим о подобных делах. Не следует претендовать на роль наставника, второго отца, если наделе ищешь любой путь и любую лазейку, чтобы облапошить его. А я был пареньком из юношеской команды, в которого никто не верил, и кому последнему приходилось рассчитывать на попадание во взрослую команду. Но потом... Когда все резко переменилось, и меня продали за бешеные деньги, отношение стало несколько другим. Теперь они захотели выжать из меня все до последнего. Я прозябал без денег, а меня в это время использовали. Такого я не забуду. И я часто задаюсь вопросом: «А посмел бы Хассе Борг проделать подобное, если бы я был обеспеченным мальчиком с папой-юристом?».

Не думаю. Уже здесь, в «Аяксе», я сказал что-то вроде: «Он должен взглянуть на себя со стороны». Но я полагаю, он не придал этим словам значения, поскольку позже в своей книге Хассе написал, что был для меня наставником и что искренне заботился обо мне. Ни больше, ни меньше. Я думаю, он все понял уже потом, два года спустя, когда мы случайно столкнулись в лифте. Это случилось в Будапеште, где я был со сборной. Я ехал в лифте, мы остановились на четвертом этаже, и, откуда ни возьмись, заходит он. Приехал сюда в какую-то очередную командировку, опять кому-то лизать зад. На ходу завязывая галстук, он заметил меня. Он из тех, кто при встрече говорит дежурное: «Привет, привет! Как дела?». Сказав что-то похожее, он, как ни в чем не бывало, протянул руку.

Она повисла в воздухе. Он не опешил, нет. Он просто стоял, холодный и взвинченный, а я не проронил ни слова. Я посмотрел на него, вспомнил прошлое, а затем просто вышел из лифта. Это была наша единственная встреча с тех пор. Так что, нет, я ничего не забыл. Хассе Борг — двуличный человек. В «Аяксе» из-за него мне было плохо: я чувствовал себя одураченным и униженным, с худшим контрактом. Меня освистывали свои же болельщики. Со мной приключались неприятности. Кругом было дерьмо: дисквалификация за удар локтем, целые списки совершенных мной ошибок, сотое припоминание мне прошлых проделок, вроде давнего случая на Индустригатан. Так что я был выведен из равновесия. Старый добрый Златан куда-то исчез. Ежедневно вокруг меня ходили разные пересуды, а меня одолевали разные мысли.

Ежечасно, даже ежеминутно, я искал решения, потому что — нет, я не стану сдаваться, ни за что на свете. Мой путь в Европу был тернист. Я плыл против течения. Чужие родители и тренеры с самого начала были настроены против меня, и многое, чему я научился, пришлось постигать вопреки чьему-то мнению. Когда все вокруг выражали недовольство, что «Этот Златан только и делает, что увлекается дриблингом», он такой и сякой, он вообще неправильный. Но я продолжал гнуть свою линию, прислушиваясь к мудрому и дельному и пропуская мимо ушей все остальное.

И сейчас, в «Аяксе», я действительно старался понять и усвоить то, как здесь принято думать и играть.

Мне самому было интересно, смогу ли сделать это лучше. Я усердно работал и учился у других. И, в то же время, не хотел отказываться от своего собственного стиля. Никто не сможет лишить мою игру индивидуальности, моей души. Я не стал вести себя 60лее вызывающе, а просто продолжал бороться. А когда я борюсь на футбольном поле, то могу выглядеть весьма агрессивно. Это черта моего характера. Больше чем от других, я требую от себя. И, по всей видимости, я достал нашего тренера Ко Адриансе. Как он говорил впоследствии, я был трудным человеком, полным самомнения и делающим все по-своему, и так далее. Пусть так, он может говорить, что хочет — я не собираюсь вступать с ним в спор. Я принимаю ситуацию, как есть: тренер — главный в команде. Могу лишь сказать, что я очень старался вернуть себе место в основе.

Но пока ничего не менялось. За исключением слухов о возможной скорой отставке Ко Адриансе, что тоже было неплохо. Мы вылетели из отборочного турнира Лиги чемпионов, где нас остановил «Селтик» с Хенриком Ларссоном, а следом и из Кубка УЕФА, споткнувшись на «Копенгагене». Не думаю, что именно эти неудачи послужили главной причиной его увольнения, ведь дела в чемпионате складывались у нас хорошо. Его убрали потому, что он не мог наладить контакт с игроками. Ни с кем у него не сложились отношения. Мы были словно в вакууме. Не скрою, мне нравятся строгие тренеры, а Ко Адриансе, бесспорно, таковым и являлся. Но он явно перегнул палку со своими диктаторскими методами управления командой. Даже ни намека на какой-либо юмор, ничего. И вот теперь мы с нетерпением ожидали, кто придет ему на смену.

Ходили слухи, что это будет Райкард. Звучало обнадеживающе, и не только потому, что из великого игрока автоматически должен был получиться хороший тренер. Но все же он стал легендой в «Милане» вместе с Ван Бастеном и Гуллитом. Однако назначили Кумана. Я был наслышан о нем как об игроке, обладавшим пушечным ударом и фантастически выполнявшим штрафные удары в «Барселоне». C ним в команду пришел еше один великий в прошлом игрок — Рууд Крол. Я сразу же отметил, что они понимают меня гораздо лучше прежнего наставника, и это вселило в меня надежду на изменения к лучшему.

Но дела пошли еше хуже. Пять матчей подряд я провел на скамейке запасных, а с одной из тренировок Куман и вовсе отправил меня домой. «Ты будто отсутствуешь, — прокричал он мне. — Ты не выкладываешься. Отправляйся-ка ты домой». Не спорю, мои мысли были заняты другим. Даже Ларе Лагербек (главный тренер сборной Швеции в то время — прим, ред.) в газетных интервью выражал беспокойство за меня, и поползли слухи, что я могу лишиться места в сборной. А это уже не шуточки.

Ведь летом предстоял чемпионат мира в Японии и Корее — событие, которого я с нетерпением ждал долгое время. А еше меня беспокоило, что в «Аяксе» у меня могут забрать мой девятый номер. Плевать было на то, что написано у меня на футболке. Но это означало бы, что они потеряли веру в меня. В «Аяксе» номерам игроков придавали значение. «Номеру десятому» положено делать одно, а «номеру одиннадцатому» — другое. И ни один из номеров не ценился так, как «девятка», принадлежавшая когда-то Ван Бастену. Носить ее считалось честью, и если ты не оправдывал ожидания, то мог ее лишиться. И теперь такая угроза нависла надо мной.

На тот момент я забил всего пять голов в чемпионате. За весь сезон их набралось всего лишь шесть. Большую часть времени я проводил на скамейке запасных, а болельщики все чаще недовольно гудели в мой адрес. Когда я разминался, чтобы выйти на замену, они принимались скандировать: «Никое, Никое, Махлас, Махлас!». И неважно было, насколько был плох мой конкурент — они явно не желали моего выхода на поле. Они хотели, чтобы остался он, а я думал: «Черт, я еще даже не вышел на поле, а все уже настроены против меня». Если у меня не получалась передача, они приходили в ярость, гудели и заводили старую пластинку: «Никое, Никое, Махлас, Махлас!». Моей хорошей игры им было недостаточно. Пришлось смириться и терпеть, тем более что уже становилось ясно, что мы одержим победу в чемпионате.