Я начинаю войну!

Вспоминает «перевертыш» из КГБ экс-генерал Олег Калугин

Решение о вводе было непростым, и оно задерживалось вплоть до глубокой осени 1979 года. Апрельская революция в Афганистане явилась сюрпризом для советского руководства. Тараки информировал Центральный Комитет партии о якобы готовящейся расправе с коммунистами и в этой связи посчитал нужным сделать первый шаг, то есть упредить разгром партии и взять власть в свои руки.

То есть это была скороспелая операция, проведенная с помощью афганских военных. Большинство из них, кстати, были выпускниками советских военных училищ и даже академий. Так что просоветская верхушка в воинских подразделениях Афганистана тогда была довольно весома. Но, пожалуй, самое главное, если говорить о КГБ, то оно было совершенно не подготовлено, и, впрочем, никто не ожидал такого разворота событий в апреле 1978 года.

В то время разведка КГБ имела довольно приличные позиции в афганском руководстве, причем на уровне министров, это довольно характерно для многих развивающихся стран, когда агентура внедрена в руководящие круги того или иного государства.

В Афганистане мы сидели довольно плотно, и необходимости что-то делать с точки зрения стимулирования революционных процессов в пользу социализма никто не видел.

Неожиданно на арене появляется Тараки, ссылаясь на угрозу разгрома партии, решает учинить переворот.

Переворот прошел успешно. Насколько я знаю, когда доложили Брежневу о том, что готовится этот переворот, это было буквально в счи-таные часы до начала, он как будто выразил большое сомнение в необходимости. Потому что создавался очаг напряженности на южных границах. Обстановка была, в общем-то, достаточно стабильной, и вдруг еще один болевой такой нерв, оголенный неожиданно.

Но тем не менее события пошли своим путем. Факт свершился. Нужно было что-то делать. Мы, как известно, приветствовали революцию. И вот здесь, конечно, представилась хорошая возможность для КГБ укрепить свои позиции в стране.

Собственно, с этого началось и личное мое участие. Оно не длилось долго, но было первым в августе 1978 года, то есть несколько месяцев спустя после революции.

Вместе с Крючковым я отправился в Афганистан для заключения формального соглашения о сотрудничестве между органами безопасности Афганистана и Советского Союза. Афганцы встретили нас хорошо. Группа была маленькая, всего 3 человека.

Сарвари был тогда начальником контрразведки, Тарун начальником жандармерии, Амин был главой правительства, Тараки, естественно, отцом республики после переворота. Короче, встретили нас исключительно дружелюбно.

Я никогда раньше не был в Афганистане. И искреннее тепло молодых, наполненных высокими идеалами офицеров, которые окружали нас, вселяло в нас надежду, что Афганистан пойдет по социалистическому пути и преодолеет вековую отсталость. Короче, станет, возможно, в потенциале одной из республик великого Советского Союза. Тем более разговоры на эту тему и тогда уже среди афганских офицеров были. Между прочим, по пути в Афганистан мы остановились в Ташкенте, и нас принимал Рашидов. И, конечно, после Ташкента с великолепием его дворцов, царственности, так сказать, приемов Кабул выглядел просто плачевно. Нищета, бедность.

Но был великий энтузиазм руководства молодых симпатичных ребят, которые страстно желали сделать некое подобие, я так думаю, Узбекистана. Наверное, это был у них первый идеал, приближенный к той мечте, которую они лелеяли в то время.

Как начальник внешней контрразведки, я провел несколько просветительских бесед с руководством афганской контрразведки. То есть собралось все руководство контрразведки, которым я рассказал о происках американцев, прежде всего, Центрального разведывательного управления, о том, как нужно организовать работу против представителей ЦРУ в Кабуле. Я сказал, что, несомненно, советская сторона будет заинтересована во взаимных действиях. И действительно, такого рода мероприятия затем стали разрабатываться, и, по сути дела, формальное соглашение, которое мы заключили в августе 1978 года, послужило началом достаточно длительного сотрудничества. Результатом подобного сотрудничества была все более усиливающаяся роль КГБ внутри страны. Затем фактически — выбор Наджибуллы, да и Кармаля, по существу — его предшественника. Это было сделано с подачи КГБ.

ЦРУ там тоже всегда работало. Тем более это было подбрюшье Советского Союза. Но какой-то зловещей роли ЦРУ, с точки зрения смещения акцентов именно на Афганистан, я лично не усматривал. Думаю, что американцев устраивала позиция тогдашнего руководства. Они не видели в ней особой опасности для своих интересов. Короче, думать о том, что американцы замышляли свержение, — это было исключено.

Должен сказать, что на меня произвел очень хорошее впечатление Амин. Сегодня, может быть, это не к месту, но он был интеллигентный человек, оказалось, что мы учились вместе в Колумбийском университете, когда начали вспоминать какие-то нам знакомые места, он оживился, и мы как-то сразу нашли общий язык. И, честно говоря, он мне был симпатичен.

Но когда познакомился с некоторыми материалами нашей резидентуры в Кабуле о внутриполитической обстановке в Афганистане, в частности по распределению сил в руководстве страны, вдруг узнал, что Амин подозревается в сотрудничестве с ЦРУ. Мои попытки выяснить, насколько весомы эти подозрения, насколько они обоснованы, были безуспешны. То есть не было ничего существенного, что могло свидетельствовать о его причастности к ЦРУ.

Он был атташе каких-то афганских сил, обучаясь в США. Но это ни о чем не говорит. Просто внутриполитическая борьба в афганском руководстве, в то время еще находившаяся в самой начальной стадии, уже приобретала уродливые формы, напоминавшие наши советские 30-х, 40-х, 50-х годов. То есть заподозрить кого-то, обвинить в связи с иностранной разведкой — это лучший способ расправиться с ним как с потенциальным оппонентом.

Думаю, кто-то из халькистов запустил мысль о том, что Амин нечист. Но, так или иначе, мы знаем, что Амин сыграл зловещую роль в том смысле, что он физически убрал Тараки. И, конечно, он фактически ускорил процесс приближения Афганистана к той точке, когда вопрос о том, вторгаться нам или не вторгаться в страну, приобрел особую остроту.

Тараки же произвел впечатление невысокого полета специалиста в какой бы то ни было области. Но он был на Востоке как чтимый старец. В нем уже не было ни заряда энергии, в нем не было такой харизмы, которая бы привлекала, особенно молодежь, совершившую революцию. Амин обладал этими качествами, то есть он был естественным соперником на руководящую роль в стране.

Поэтому не исключаю, что попытка убрать Амина была организована. Именно в основе ее это предположение о том, что он был агентом ЦРУ. Ну, а как это бывает, любая такая попытка имеет обратный результат.

Вся эта информация шла оттуда, от агентуры, доверенных лиц, доброжелателей, которые приходили и говорили: «Слушайте, не делайте ставку на Амина, это человек, который запачкан кровью, на которого нельзя положиться в политическом смысле». Наши же представители попадались на удочку этим слухам.

Так или иначе, мы среагировали, потому что я помню, как Борис Семенович Иванов, назначенный в 1979 году руководителем советских органов безопасности в представительстве в Кабуле, как раз именно сообщал о том, что Амин — это угроза Афганистану, его социалистическому выбору, вернее скажем, выбору, который был определен целями Апрельской революции. В начале сентября 1979 года я присутствовал на очень узком совещании руководства групп Первого главного управления КГБ, то есть разведки Госбезопасности, и военной разведки в Москве. Оно состоялось в кабинете у Крючкова.

Присутствовали человек 8—10 с обеих сторон. Ивашутин от ГРУ возглавлял, Крючков от КГБ. В то время события в районе Персидского залива развивались очень стремительно. После Апрельской революции, в общем-то, некогда относительно спокойная гавань вдруг забурлила, и у наших военных и политиков складывалось мнение, что обострение американо-иранских отношений, присутствие американской военной эскадры в зоне Персидского залива потенциально чревато опасностью советским интересам.

Эта тема превалировала в сообщении Ивашутина на этом совещании. Он говорил, что мы не можем спокойно относиться к усиливающемуся присутствию американцев в регионе.

Если случится так, что Амин окажется предателем и поведет дело в русло американской политики, то мы фактически потеряем полностью наши рубежи безопасности на южной границе Советского Союза. Поэтому, говорил Ивашутин, надо предпринять необходимые действия для того, чтобы взять под контроль ситуацию в Афганистане, и единственный способ такого контроля — это введение советских Вооруженных сил в страну.

Крючков, выступая от имени руководства КГБ, сказал: «Юрий Владимирович Андропов считает, что нам не следует этого делать сейчас».

Потому что, ввязавшись в афганские внутренние дела, мы можем там завязнуть надолго. И исход такого рода военной операции трудно предсказать. Это, кстати, показывает, что в августе 1979 года Андропов придерживался точки зрения, что вторжение в Афганистан Вооруженными силами было бы неоправданно и чревато последствиями.

Кстати, насколько мне известно, в течение всего 1979 года, особенно во второй половине, афганское руководство, и в том числе Амин, настаивало на присутствии советских Вооруженных сил в Афганистане, то есть здесь как бы шли параллельно две линии. Одна — это настойчивые просьбы Афганистана и осознание нашими военными, что эти просьбы должны быть удовлетворены.

КГБ в то время занимало позицию как бы нейтральную, но скорее склоняющуюся к отказу от вторжения. Что произошло дальше, можно только предполагать, поскольку окончательное решение принималось на высшем уровне, четырьмя лидерами Политбюро: Андропов, Громыко, Суслов и Устинов. Очевидно, Устинов играл главную скрипку при решении этого вопроса. Ивашутин, выступая на том же совещании, говорил языком Министерства обороны.

Уверен, что это была не его личная точка зрения, а точка зрения, превалирующая в Генштабе и, очевидно, имевшая поддержку самого министра Устинова.

В принятии решения играли главную роль, конечно же, политические руководители самого высшего звена и силовые структуры, которые обеспечивали исполнение этих пожеланий или указаний руководства через посредника — международный отдел Политбюро ЦК КПСС. КГБ влиял на внешнюю политику. Я лично готовил документ в связи с указанием Андропова о подготовке предложений в Политбюро о том, что нам делать в Афганистане. Это был период, предшествовавший вторжению. Но о вторжении речь еще не шла. Приведу некоторые рекомендации, которые показывают роль КГБ в формировании нашей политики.

Первое. Пропагандистское обеспечение. Публично обвинить Пакистан в развязывании агрессивных действий против афганской революции.

Для придания убедительности этим обвинениям систематизировать факты, свидетельствующие о подготовке вооруженных партизанских групп на территории Пакистана. Представить их в Совет Безопасности ООН.

Обратиться к лидеру Ирана Хомейни с письмом о поддержке иранской революции, с выражением надежды на укрепление традиционной дружественной связи.

Мятежников в регионе квалифицировать как наемников империализма США, сионизма, остатка свергнутой в Иране монархии, жаждущих реванша в Афганистане и его расчленения.

Через сторонников правительства среди духовенства обратиться с воззванием к народу, обвинив сионизм, империализм в попытках расколоть мусульман…

Выделить 2–3 ударные части, наиболее верные правительству, вооружить их самой современной техникой и оружием для использования их в боевых действиях.

Осуществить рейды в тылы повстанцев с целью уничтожения их радиостанций, баз и складов вооружений.

Развернуть несколько мобильных радиостанций на территории страны, особенно в тех районах, где активизируются контрреволюционные силы, для проведения интенсивной радиопропаганды в пользу Тараки и одновременно создания помех для работы враждебных радиопередатчиков.

Существенно усилить объем и мощность радиовещания с территории СССР от имени правительства Тараки.

Второе. Военная поддержка. Привести в боевую готовность советские воинские подразделения на границе с Афганистаном с целью их возможного десантирования в те районы страны, где поставлены под угрозу безопасность советских граждан и необходима их физическая защита или эвакуация. Это чисто по американской технологии — защита собственных граждан, а там и войска — дальше будет видно.

Предусмотреть участие этих подразделений в действиях по охране объектов и учреждений афганского правительства. То есть начинается фактически защита режима от возможных действий оппозиции.

Далее осуществление разведывательных полетов. Направление советников военно-боевых операций: направить наших советников в районы боевых операций для оказания помощи командованию афганской армии и т. д.

Что касается уничтожения Амина, то мы сегодня знаем из различных, зачастую противоречивых показаний, что речь шла о попытке захвата дворца с помощью специальной группы КГБ, боевиков. Они провели эту операцию довольно неудачно. Неудачно потому, что многие из специалистов по Афганистану рассказывали, что Амин всегда любил общаться с советскими представителями. Любил ходить на приемы в посольство. И его устранение можно было организовать совершенно иначе, бескровно, в результате захода его в советское учреждение, посольство, где задержать его. Потом сказать, что у человека был приступ. Он направлен на лечение в Москву. Самый простой способ.

История же, которая произошла, выглядит нелепо. Все это усложнило ситуацию. Это насторожило. Массовое отравление людей, естественно, вызвало чувство какой-то назревающей беды.

То, что это сделал КГБ, не вызывает сомнений, потому что это единственная организация, которая обладала индивидуальными средствами выведения из строя массовых групп… Имеются в виду снадобья, которые добавляются в пищу и в напитки, растворимые… Они как раз производят соответствующий эффект. Все происшедшее было каким-то нагромождением. В это время я уже готовился к поездке в Ленинград и во всем этом не участвовал.

2 января в 16:00 меня принимал Андропов, и мы обсуждали мою предстоящую работу в северной столице.

Во время встречи позвонил представитель КГБ в Кабуле Борис Семенович Иванов. Он доложил обстановку после ввода войск и положение дел в афганском правительстве. Андропов очень возбужденно сказал ему: «Слушай, Борис, передай Кармалю, чтобы он немедленно выступил по телевидению. Прошло уже три дня, как прошел переворот, а выступления нет. Он же должен понимать, что люди требуют объяснений. Скажи ему, немедленно подготовьте необходимые тезисы, сделайте все, чтобы это произошло как можно быстрее».

В Кабуле действовали четыре главных представительства: посол, советник по линии партии — представитель ЦК КПСС, представитель КГБ, представитель ГРУ, которые имели независимые линии связи и информировали Москву о ходе событий в стране. Когда обстановка в стране начала накаляться, когда афганская оппозиция все более успешно развертывала свои боевые операции на территории Афганистана, в Москву стали поступать противоречивые сведения о том, что же на самом деле творится.

И вот тогда Владимир Александрович Крючков, начальник разведки, выступил с инициативой, которая была одобрена. На мой взгляд, она и затянула на многие годы афганскую войну. Инициатива же заключалась в том, чтобы объединить все потоки информации в один. К тому же Брежнев очень тяжело воспринимал происходящие события. Чтобы не расстраивать, решили не создавать чересполосицы в информационном потоке, а создать единую и приглаженную…

Хотя сам Андропов, насколько мне известно, был противником приукрашивания информации. Не следует сбрасывать со счетов роль Крючкова. Это человек, поднаторевший в дворцовых интригах, старый функционер партийного аппарата, международного отдела, знавший повадки наших руководителей, их потребности. С его приходом в разведку, кстати, началась шлифовка материалов. Шлифовка сглаживала острые углы. Крючков, как типичный представитель партийного аппарата той лживой школы, лицемерной школы, приглаживал информацию по многим позициям, по многим аспектам.

Афганистан — это просто трагедия затянувшаяся, и, конечно же, здесь не Крючкова вина, но во многом он содействовал тому, что наши руководители не имели правильного представления о том, что происходит в этой стране.

Андропов же в последние годы доверял Крючкову полностью, и тот злоупотреблял его доверием. Информация звучала в бравурных и успокаивающих тонах. К сожалению, мы от этой практики не избавились и сегодня.

В целом КГБ играл очень существенную роль в Афганистане. В большинстве случаев соответствующая информация поступала в Москву от Иванова. До ввода войск и после КГБ был главным поставщиком информации в Москву. КГБ играл роль номер один. Остальная информация имела скорее дополняющий характер, чем основной.

К тому же во главе страны были ставленники КГБ Кармаль, а затем Наджибулла, мнения и просьбы принимались к исполнению этим ведомством.

Думаю, что эта убаюкивающая информация и многочисленные при этом пожелания дать больше средств, вооружений, больше, значит, инвестиций и т. д. изматывали нашу страну. Война длилась многие годы в результате глупости, безответственности органов информации, в частности разведки, которые были обязаны обеспечивать руководство правдивой и объективной информацией о происходящем в стране. Этого не произошло. Считаю, что война продолжалась намного дольше, в частности, по этой причине.

Стереотип мышления, вот эта вера в преимущество советского социалистического строя, этот исторический оптимизм, вера в грядущие поражения всяких сил, которые не смогут устоять перед историческим прогрессом, они, наверное, сыграли свою роль и в Афганистане. Исходили из посылок непогрешимости нашей системы, непогрешимости нашей теории.

Мы ухлопали колоссальное количество денег в этой стране. И, насколько мне известно, это происходило даже после вывода советских войск из Афганистана.

Вооруженные силы также оказались неподготовленными к ведению такой широкомасштабной войны в специфических условиях афганского ландшафта, сложнейшего рельефа местности.

Самонадеянность, чувство победоносной и несокрушимой силы втянуло наших военных в войну, которая, по-моему, закончилась поражением. Мы ушли оттуда вроде с почетом, красиво, но мы бросили на произвол судьбы тех, кто помогал нам, кто хотел вместе с нами строить светлое будущее для Афганистана, поверил нам…

Кармаль и Наджибулла были связаны с КГБ, естественно. Кармаль не оправдал надежд советского руководства, в том числе КГБ, в силу особых свойств характера, неумения управлять слабостями, на смену ему пришел Наджибулла, тоже воспитанник КГБ.

КГБ подготовил и группу для осуществления дворцового переворота. Не следует путать эту группу с известной группой «Альфа», созданной в 70-х годах с целью противодействия внутри страны всякого рода проявлениям… В Афганистане же группа называлась «Зенит».

То, что мы увязли в афганской ситуации, было на руку Соединенным Штатам. Эта затянувшаяся война весьма негативно сказалась на положении Советского Союза, его авторитете в глазах многих развивающихся стран, прежде всего мусульманского мира.