Я (не) твоя: Невеста поневоле

Глава 19

Всю ночь не спал Зосим, думал крепко, как с совестью своей ужиться. Только и жена спокойно жила, рядом спала, улыбалась да упрашивала братцу помочь. Не гнела её ложь.

— Ничего, ежели Богу надобно — упасёт.

И не потому так решил Зосим, что жаль ему избу поставить старухе, хоть и дорого выйдет, а потому что соглашаться с её правдой не схотел.

Выдал Петьке провизии да велел ведьме отнесть: зерна да мяса, как сговаривались.

— А про избу чего передать? — сдувает прядь с лица вдовица.

— Ничаво, — сдвигает брови Зосим. — За враньё платить не стану.

Не по себе Анне. Смотрит на мужа, что телегу снедью нагружает, и к Рябому ближе подходит, чтоб окромя них никто не слыхал.

— Ты чего удумал, Зосим? — негромко говорит.

— Чего? — переспрашивает тот.

— Неужто забыл, каки речи Марфа вела?

— А тебе нужда какая? Отвези, чего дали, и вся не’долга.

— Что Ульяна про дитя говорила? — не отстаёт от Рябого вдовка.

— Чего надо, то и говорила. Поезжайте уж.

— И не страшно на душу такой грех брать? Долг твой семью хранить.

Сжал кулаки Зосим. Да как смеет баба речи такие весть. Ему о долге и чести говорить? И пошто пристала? Али знает чего?

— Известно тебе что? — прищуривается Зосим. — Ежели так — говори, как есть.

— Не ведаю, токмо не зря старуха говорить станет про такое. К чему ей ложь в семью пускать?

— Зосим, — спускается с крыльца Ульяна. — Это для женщины той? — кивает на телегу.

— Для ней. Иди в дом!

Встретилась Анна глазами с Ульяной и тут же взгляд отвела.

— Ну, сам смотри, — сказала вдовка и к мужу поспешила.

— Чего смотреть? — не поняла Ульяна, чувствуя, как страх накатывает.

— Да кто её знает, — ушёл Зосим от ответа.

Едет на телеге Анна с Перушей, а у самой на душе тоска смертная. Как быть? Потому решила у мужа спросить.

— Петь, а коли знаешь ты, что человеку плохо станется, чего делать будешь?

— Как чего? Спасать!

— А ежели другой говорит, что не надобно, сам разберётся.

— Кто таков? Чай, не Бог, чтоб судьбу вершить.

— А ежели промолчу — плохой буду?

— Грех на душу возьмешь! Могла помочь — и смолчала.

Вздохнула Анна, сама так думает. Как воротится, всё Ульяне скажет. Жена грешна пред мужем, а младенчик безгрешный. Негоже ему за материнские грехи душу отдавать.

Добрались до дерева, а дальше пешком токмо. Распрягли лошадь, нагрузили, как смогли, сами кой-чего взяли. Показывает дорогу вдовка, а где-то волки воют.

— И ты одна не сбоялась? — удивляется Петька. — Вот жену Бог послал, — улыбается. Остановился, сбросил с себя груз да как поцелует, закружит.

— Пусти, сумасшедший, — разносится голос счастливый звонкий. — Марфе снесём сначала, а потом приласкаю.

А старуха сама ждёт.

— Будет ли у меня дом новый? — спрашивает.

— Погоди, поставит хозяин, — заверяет Анна, а Марфа на неё прищуром смотрит, словно не верит.

— Не нужны подачки, коли обмануть меня вздумал, — отвечает. — Ни хлеб ваш, ни мясо.

— Да ты что, бабушка, — ласково Анна отвечает. — За добро — добром платят. Нужды знать не будешь.

— Значит, будет дом? — опять спросить решила.

— Дай только время, — утирает пот вдовка. — Тяжело ему принять, только совесть не даст глаза закрыть.

— Срок тебе неделя! Дальше уж приходить не надобно, ничего не приму!

Не смогла всё ж смолчать Анна. Как вернулась, сразу к Ульяне бросилась, поведала обо всём.

— За что же мне жизнь такая дана, — качает головой Ульяна. — За мой грех ребёнка мира Божьего лишать!

— Поговори с ним.

— Тебя выдать?

— Скажи, что сквозь сон слова её слыхала, токмо сейчас вспомнила. Правда мол?

Так Ульяна и сделала. Выждала время, когда Зосим добрый был. Разыгрался с Агафьей. Нравится ему девчонка. Молчаливая да смышлёная.

— Сон мне снился, Зосим, — начала Ульяна. — Будто ежели колдунье дом не поставишь — ребетёнок у нас мёртвый народится.

Зыркнул на неё недобро.

— Сон, значится? — спросил. — Ну так в сон-то чего верить?

— Знаю я всё, — зарыдала жена, бросаясь в ноги к нему. — Не позволь гордыне и злости младенчика жизни лишить!

— Выгоню! — зарычал. — Вдовку выгоню. Как посмела⁈

— Не виноват он, не виноват. Я только. Меня сгуби, как народится. Авдотье отдай, она возьмёт, сестре моей. А меня бей, как хошь, только душу светлую в мир пусти.

— Совсем из ума выжила! Нужна ты мне, мне, нужна! — сел подле, плечи опустились. — За что ж на меня Господь гневается? Всю любовь отдал тебе, всю душу вынул ради тебя, супротив правды пошёл. А ты — убей.

Вздохнул горько Зосим, встал и вышел. Вернулся поздно, шатаясь, и сразу спать завалился. Токмо знала уж Ульяна, что мужиков собрал, по рублю выдал и к старухе отправил дом ставить.

Укрыла его Ульяна, рядом прилегла.

— Доброе у тебя сердце, муж мой, — гладит его по плечу, знает, слышит он, хоть и спит вроде. — Век тебе благодарной буду.

Так и потекли дни за днями. Зосим на поле пропадал с Петькой, женщины по дому хлопотали, младенчикам одёжу запасали. Пряли, вышивали, Агафью премудростям бабьи учили.

Лушка стала родителей сторониться. Бегала к сестре, у неё пропадала, а как прознала про старуху-ведунью, упросила вдовку дорогу показать.

— Так на что тебе? — ахнула Анна.

— Лучше век одной быть, чем за дурочка замуж. Не могу больше там жить, не стану. Ежели не возьмёт меня ведунья в ученицы, сбегу из деревни.

— Хоть Ульяне скажи!

— Никому, поняла? — смотрит на неё Лушка по-взрослому. — Вороча’ть придут. А так пущай сбёгла и ладно.

— Да за что ж так с сестрой?

— А ты оговорись, что видала меня, да в деревню свою к родным направила, у неё сердце покойно и будет.

— Бог с тобой, — перекрестила Анна и поведала, куда идти надобно.

Как пришла к старухе Лушка, поглядела на неё Марфа, расспросила: кто да чья.

— А чего ж надобно тебе молодость на болоте губить?

— Людям помогать хочу, как ты!

— Кто ж тебе сказал, что помогаю? Вон баб от детей избавляю.

— Так сами идут, их грех — не твой. Что скажешь — то делать стану.

— Ишь, — рассмеялась Марфа. — Вот такая и нужна. Оставайся.

Поискали Лушку поискали да забыли со временем. И остался Касьян да Фёкла с Ванькой, что злость с детства впитывал. Вырастет — станет, как отец самодуром, а другие дети разлетелись, кто куда.

Только на сердце Анны всё неспокойно. Отчего ж ведунья так про них с Петрушей сказала? Откуда горя ждать? Потому жила как с оглядкой, всё страшась слов Марфы.

Отпустило со временем Зосима. Примирился с судьбой своей. Как домой приходит — жена привечает, лакомые кусочки подсовывает, старается так, что сердце от счастья в груди щемит. Да и урожай народился хороший, всегда бы такой. И тревожно стало Рябому, словно всё повторяется. А как поедет по сёлам зерно продавать, вернётся — а Ульяны…

Не хотелось об том думать, только дума на лице написана.

— Чего хмурый такой, Зосим.

Тяжело уж Ульяне, на сносях почти. Поначалу живот идёт, а потом сама Ульяна.

— Жену первую вспомнил покойницу, — перекрестился на иконы Зосим. — Вдруг опять поеду, а вернусь…

— Не боись, муж, хорошо всё будет. Поезжай по делам своим, а как вернёшься, вдвоём с сынком тебя ждать стану. Назовём как?

— Сама сынка назовёшь, — отмахивается Зосим. — А коли дочка — Настей зови.

Отчего-то уверен был Зосим, что сходство с Назаром сильное будет. Прознают люди, засмеют. Да уж выбрал сам судьбу свою. Пущай что хотят говорят, он своим умом жить станет.

Взял мужиков с собой да подводы с зерном. Далеко ехать, чтоб подороже продать. Вёрст 30–40 — не меньше, а то и все 60! А Ульяна вослед перекрестила, молитву прочла и в дом. Ждать времени своего да мужа.