Я (не) ваша мама

Глава 12 – Удел простолюдинов

Первых тяжеловозов бретонской породы привезли в поместье через неделю. Грант отправил за мной конюха, и я пришла на конюшню как раз тогда, когда наши новые питомцы настороженно изучали загон, в который их поместили.

Животные – один жеребец и пять кобыл – были рослыми и мускулистыми. Широкие лбы, большие уши, высоко посаженные хвосты. Жеребец был чалым, с белыми отметинами, а кобылы гнедыми и рыжими. Несмотря на внешнюю рыхлость и неуклюжесть, в них угадывались скрытые резвость и мощь. Будто подтверждая это, жеребец взбрыкнул при приближении конюха и шустрой иноходью понесся вдоль изгороди.

– Хорошие кони, – признал Грант.

Мою идею о разведении тяжеловозов он воспринял с сомнением. Он привык работать с изящными тонконогими лошадьми, в которых с первого взгляда угадывалась порода. Их уделом были скачки, охота и таскание роскошных карет с не менее роскошными хозяевами.

Эти же работяги предназначались совсем для другого, и я понимала, что нашему конюшему стоит немалых трудов усмирить свою гордость. Сначала он вовсе заявил мне, что потребует расчет – вот только дождется, пока мы продадим Альтаира. Но потом включился в поиск лучшего поставщика тяжеловозов и уже сам подсказывал мне, на что стоит обратить особое внимание. Теперь я уже почти не сомневалась, что Грант останется работать в поместье – пусть даже и с лошадьми совсем другого толка.

Наши скакуны тоже поглядывали на новичков с удивлением – будто не понимали, как могут те так ловко бегать на своих толстых ногах, даже копыта которых были скрыты шерстью.

– Если не возражаете, миледи, ими будет заниматься Питерс, – сказал конюший.

Я кивнула. Ему пока необходимо было сделать вид, что к этим тяжеловозам сам он не имеет никакого отношения. Но я знала, что вся конюшня находится под его чутким контролем, и он не оставит без внимания и этих не самых благородных животин.

Новости из конюшни быстро дошли до особняка, и когда я вернулась в дом, меня уже встречала разгневанная Шарлотта.

– Как вы могли решиться на такое? Позволить этим тварям находиться в конюшне рядом с чистопородными скакунами – значит, оскорбить память папы! Он никогда не допустил бы такого! Он понимал, что конюшни Карлайла – это вывеска, которая известна всей Эрландии!

Я сбросила запылившийся плащ и кивнула:

– Именно так, Шарлотта, – это всего лишь вывеска. И если мы сейчас не попытаемся хоть что-то предпринять, то скоро за этой вывеской не окажется уже ничего. В Эрландии слишком много конюшен, в которых разводят благородных лошадей, и слишком мало тех, в которых выращивают таких вот рабочих лошадок. А лорели и арели, которыми с нами будут расплачиваться крестьяне и торговцы, ничуть не хуже тех, что мы получили бы от лордов.

Ноздри девушки гневно раздувались – совсем как у норовистой лошади, которую я недавно пыталась погладить. Это сравнение так позабавило меня, что я не сдержала улыбки.

Это обидело Шарлотту еще больше.

– Вы не видите разницы, потому что сами такая же, как они – беспородная!

Она выкрикнула это мне прямо в лицо, но я даже не поморщилась. Подобные высказывания падчерицы давно уже не обижали меня. Я знала, что она обо мне думала, и не собиралась протестовать – какой смысл?

– Если ты сказала всё, что хотела, то давайте обедать. Прошу тебя, позови Нэйтана к столу.

Мне кажется, моя невозмутимость раздражала ее куда больше, чем раздражали бы мои возражения. Она топнула ножкой.

– Я вовсе не голодна! А если вам нужен Нэйтан, то извольте сходить за ним сами. Хотя настоящая леди догадалась бы послать горничную.

Интересно, что она станет делать, если мы будем вынуждены уволить всех горничных? Сумеет ли одеться сама, уложить свои волосы? А если мы останемся без кухарки? Нет, об этом я предпочитала не думать.

А вот оставлять без внимания ее вражду с младшим братом я была не намерена.

– Надеюсь, ты помирилась с Нэйтаном? Попросила у него прощения за то, что была с ним груба?

Ее зеленые глаза метали молнии.

– Я всего лишь сказала правду, – процедила она с неприятно поразившей меня злостью. – Это он виноват в смерти мамы.

Я привыкла к ее нападкам в мой адрес, но странную неприязнь, направленную на родного для нее человека, понять не могла.

Майкл говорил, что она безумно любила свою мать и долго не могла оправиться после того, как та умерла при родах. Для маленькой девочки это стало трагедией, и всю вину за эту потерю она возложила на брата.

Обычно ей хватало воспитания, чтобы держать эти чувства при себе, но иногда она срывалась, и эти вспышки изматывали и Майкла, и Нэйтана, и ее саму.

– Ты уже слишком взрослая для того, чтобы говорить это всерьез, Шарлотта, – я укоризненно покачала головой. – Матери тогда лишилась не только ты, но и Нэйтан. Но ты хотя бы знала ее – ты помнишь ее лицо, ее голос. Она качала тебя на руках и пела тебе колыбельные. Ты помнишь тепло ее рук – то тепло, которого был вовсе лишен твой маленький брат.

На миг мне показалось, что Шарлотта задумалась. Но так ли это было на самом деле, я не поняла, потому что уже в следующее мгновение девушка выкрикнула:

– Не смейте говорит о моей матери! Вы не имеете права упоминать ее имя! Она была лучше вас! Она была настоящей!

Она развернулась так резко, что подол ее платья взметнулся вверх, обнажив тонкие ноги в стоптанных ботинках, и бросилась по лестнице, не давая мне возможности ответить.

Впрочем, я и не собиралась ничего отвечать. Никакие мои слова не смогли бы сейчас ее переубедить.