Путь назад занял целую вечность и еще чуть-чуть. Все это время я рисовала себе картины одна другой страшнее, рука сама собой несколько раз тянулась к сумочке – достать телефон, позвонить тете Рае и выяснить, насколько близки к реальности мои самые ужасные подозрения. Но мне всякий раз удавалось одернуть непослушную конечность: вести подобные беседы в присутствии водителя было совершенно не к чему.
Наконец я выбралась из дорогущей машины, дождалась, пока она продемонстрирует свой задний бампер на выезде из двора, и торопливо набрала номер.
– Значит так. Тряпки, губки и все остальное лежит… – не дожидаясь вопроса, начала инструктировать меня тетя Рая.
Прежде чем у меня получилось вставить хоть слово, я узнала все о местонахождении стратегически важных объектов в доме моего босса.
– Стой, стой! – мне еле удалось вклиниться в обрушившийся поток ценных указаний. – Он сказал сегодня не надо убирать… А теперь внимание: вопрос. Что ты ему говорила про меня?
– Я? – голос тетушки сделался таким важным, что стало понятно: будет врать.
Вранье мне сейчас без надобности.
– Мне нужно знать точно, что ты говорила ему обо мне, а главное – о моей работе.
– Ну, понимаешь… – в голосе тети Раи слышалось некоторое смущение, и это был практически смертный приговор, потому что смутить ее невозможно.
– Говори как есть.
– Я немножко поделилась с ним твоими проблемами на работе…
Я чуть не застонала в голос.
– В каких именно выражениях ты ими делилась? – хотя спрашивать не стоило. Уж выражения-то я могла себе представить.
– Ну… Возможно, в резковатых… Никита Владимирович приятный и отзывчивый человек, и у него тоже торговая компания, я и подумала…
К этому моменту в речи драгоценной родственницы я уже практически билась головой о подъездную дверь.
– …вдруг он на тебя глянет, может, и предложит у себя хорошую должность.
– Предложит, обязательно предложит, – сказала я в трубку и отключилась.
Ну почему я не додумалась взять с драгоценной тетушки подписку о неразглашении?
Вот и всё. Была у меня работа, и нет у меня работы. А уж с той рекомендацией, с которой меня выпрут, шансов, что я ее когда-нибудь вообще найду, практически нет. По крайней мере в этом столетии. И в этой галактике.
Раз уж мои зубы вполне себе обойдутся без зубного, трубы у тетушки тоже в полном порядке, встречаться с клиентом я не собиралась с самого начала – получается, у меня вроде как последний законный выходной. Потому что завтра я стану безработной. И нужно провести его…
Стоп!
Что-то в мелькнувшей мысли было важное. Разумеется, не в той части, что касалась безудержного веселья в последний выходной, а раньше. Заказчик! Ну конечно, у меня в портфеле сейчас лежит последняя возможность получить хоть какие-то деньги.
Если вчерашний большой заказ от приятного и славного мужчины пройдет по бухгалтерии, то меня выпрут с работы не с фигой в кармане, а с очень даже приличными процентами, на которые я смогу прожить месяца три уж точно. И кто знает, вдруг за это время я доберусь до соседней галактики и найду-таки работу.
Я скрутила волосы в тугой узел, нарисовала себе лицо, упаковалась в деловой костюм и ослепительно улыбнулась перед зеркалом. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы у меня на лбу было написано: мой босс узнал, что я говорю о нем за спиной, и в ближайшие пятнадцать секунд планирует меня уволить. На лбу надо написать что-нибудь более жизнеутверждающее.
Я зашла в кабинет нашего завотделом, сияя улыбкой победителя всего на свете во всех категориях.
– Ты же собиралась к зубному? – продемонстрировал он отличную память и внимание к частным делам сотрудников.
– Собиралась, – улыбалась я во все тридцать три. Так, градус улыбки, пожалуй, стоит снизить, иначе он воочию убедится, что все зубы, вплоть до «восьмерок», у меня в полном порядке. Да и не может быть настолько довольной рожи у человека, которому предстоят пытки в кресле стоматолога.
Я достала бланк заказа и протянула начальнику. Он прочитал, тоже ослепительно улыбнулся, а дальше сделал то, после чего я решила, что из нас двоих к врачу нужно не мне. И не к стоматологу.
Продолжая радостно улыбаться, завотделом начал рвать бланк на мелкие кусочки. Может быть, ему уже сообщили о том, что я нынче персона нон-грата? Но даже это не повод отправить в мусорку такой крупный заказ.
– Фирма «Солярис», – со смехом сказал он. – Скажите-ка, Лина, а вас не смутило, что им вдруг понадобилось так много канцтоваров?
Возмущение варварскими действиями застряло у меня в горле, не успев вырваться наружу. Я ничего не ответила, но про себя подумала, что да, смутило.
– И вы наверняка носили им образцы, – он улыбался, как фокусник, который достал из пустой шляпы кролика и теперь наслаждается изумлением публики. – В этом же нет ничего странного! Разве может нормальный человек купить папку, предварительно не ткнувшись в нее носом?
Я без сил опустилась на стул. Мой последний шанс уплывал в далекую даль, даже не помахав ручкой. Неужели это все какой-то глупый розыгрыш?
– Да-а, Лисова, – продолжал плясать на моих костях завотделом, – сколько вы у нас работаете?
– Полгода, – выдавила я. – Семь месяцев, если точнее.
– Удивительно, остальные агенты нарываются на «Солярис» в первые недели, ну максимум месяц работы… По крайней мере, теперь понятно, почему вы не делаете особых успехов.
– Что за «Солярис»? – раз уж лодка моей жизни идет ко дну, я имею право знать, кто пробил в ней днище и насыпал камней.
– Владелец фирмы – бывший однокашник нашего Никиты Владимировича. Что они там сто лет назад не поделили, не знаю. Но у него установилось стойкое неприязненное отношение к нашему боссу.
Сдается мне, владелец «Соляриса» тот еще засранец. Но я не могла не почувствовать в нем родственной души. Стойкое неприязненное отношение к боссу – вот прям мое. Мы с этим «Солярисом» могли бы на этой почве даже подружиться, тем более мужик-то симпатичный. Стали бы периодически напиваться с горя, и третий тост у нас бы не менялся из года в год: «Чтоб ему пусто было!», и не нужно было бы называть, кому именно, все понятно без слов.
Но, похоже, этой дружбе уже никогда не случиться. Судя по всему, «Солярис» подложил мне какую-то крайне неприятную свинью.
– Они издеваются, – продолжил завотделом. – Приглашают к себе новичков, если те звонят, отбирают у них кучу времени, создают огромный заказ, но, разумеется, никогда его не выкупают.
Новичков. Это слово больно резануло по ушам. Новичок на такое мог повестись, но я-то не новичок. Если честно, совсем-совсем честно, уволить меня все же стоит. И когда Никита Владимирович подпишет соответствующий приказ, я на него даже обижаться не буду.
А на кое-кого другого – буду.
– Спасибо, пожалуй, я пойду к зубному.
Вот теперь у меня правильное выражение лица, теперь каждый поверит, что ничего приятного мне в ближайшие часы не предстоит. И ошибется, потому что очень даже предстоит. Раз я потеряла работу, жизнь моя кончена и все летит в тартарары, почему бы не позволить себе удовольствие расцарапать лицо этому самому «Солярису».
– Кстати, Лисова, – раздалось из-за спины, – Никита Владимирович просил вас зайти, как только вы появитесь.
Нет-нет-нет! Общаться с Никитой Владимировичем прямо сейчас мне не хотелось от слова «совсем». Я поспешно скривила физиономию настолько, насколько это было возможно, приложила руку к щеке и простонала:
– Очень, очень острая боль!