ПИСАТЕЛЬ В ЗЕРКАЛЕ ЛИТЕРАТУРЫ


Писатели о писателях

Человеку творческого труда необходимо постичь, каков его талант, осмыслить роль творчества в жизни людей своего времени и его значимость для потомков.

Писатель не сразу становится признанным, его мучит вопрос о своем предназначении, справедливости читателей и критиков, но более мучительной является потребность браться вновь и вновь за перо, невозможность не писать, не сочинять, не собирать, не следить за мыслью создающей.

Восхищаясь собратьями по труду, многие писатели исследовали их способность творить и создавать — так появлялись произведения писателей и поэтов о писателях и поэтах.

К примеру, Вл. Ходасевич создал роман «Державин», Ю. Тынянов написал три романа: «Пушкин», «Кюхля», «Смерть Вазир—Мухтара» (о Грибоедове), М. Булгаков написал роман «Мольер» и пьесу «Последние дни» (о Пушкине), В. Набоков создал повесть «Николай Гоголь», а Б. Зайцев — художественные биографии «Жизнь Тургенева», «Жуковский», «Чехов».

Данью признательности, благодарности, восторга становятся поэтические посвящения брату–стихотворцу. Обращения к А.С. Пушкину звучали, звучат и, наверное, будут звучать, «доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит».


Труд писателя

В. Каверин советовал: перелистайте черновики рукописей великих русских писателей — Толстого, Чехова, Достоевского, и вы убедитесь, что очень важное место в них занимают вымышленные биографии персонажей будущих произведений. В набросках Тургенева можно найти такие подробности жизни героев, которые никак не отражены в его романах. Но писатель должен знать о своих героях гораздо больше, чем рассказывает читателю. Он должен знать и себя для того, чтобы научиться познавать других. Прочитайте дневники Л. Толстого, и вы увидите, что, записывая с поразительной тщательностью подчас ничтожные подробности своей жизни, он неустанно изучал себя. Дневники были для него психологической школой мастерства.

Н.В. Гоголь писал: «Сначала нужно набросать как придется, хотя бы плохо, водянисто, но решительно всё и забыть об этой тетради. Потом, через месяц, через два, иногда более, достать написанное и перечитать: вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое–что и недостает. Сделайте поправки и заметки на полях — и снова забросьте тетрадь. При новом пересмотре ее — новые заметки на полях, где не хватает места — взять отдельный клочок и приклеить сбоку. Когда всё будет таким образом написано, возьмите и перепишите тетрадь собственноручно. Тут сами собой явятся новые озарения, урезы, добавки, очищения слога. Так надо делать, по–моему, восемь раз. Только после восьмой переписки — непременно собственной рукою, труд является вполне художнически законченным, достигает перла создания».

М.А. Булгаков часто испытывал удивительное духовное единение со своими персонажами. «Героев своих надо любить; если этого не будет, не советую никому браться за перо — вы получите крупнейшие неприятности, так и знайте», — это сказано в «Театральном романе», последнем незаконченном его произведении. Но ведь это и главный закон всего булгаковского творчества. Ясно, что любовь эта предельно требовательна, в прозе и пьесах Булгакова немало иронии и сатиры. Но в его произведениях всегда есть персонажи, для которых и рассказываются все эти грустные и веселые истории. Именно поэтому истории эти становятся воспитательными. Судьба Мастера из романа «Мастер и Маргарита» ни в коем случае не судьба Булгакова: хотя образ Мастера нарисован с явной симпатией, за ним нет никакой вины, но все же он не заслужил света, он получил только покой. Значит, в судьбе его были ошибка, слабодушие, отказ от борьбы за истину и любовь. Сам Булгаков считал: «Писатель должен быть стойким, как бы ни было ему трудно. Без этого литературы не существует».

Борис Полевой вел дневники. Это были маленькие записные книжки, которые умещаются в кармане пиджака, блокноты, иногда толстые тетради. И всегда: в пути, на отдыхе, после интересных встреч — он или по свежим следам глубоким вечером, или рано утром спешил записать все наиболее значительные впечатления прошедшего дня, события, наблюдения, мысли. «Да, жизнь — отличный и неутомимый соавтор», — записал однажды Б. Полевой.


Константин Георгиевич Паустовский

(1892–1968)
К.Г. Паустовский

К.Г. Паустовский родился в Москве, в семье железнодорожного служащего. В 1911 году окончил Первую киевскую классическую гимназию и поступил в Киевский университет на естественно–исторический факультет. Проучился в университете два года, перевелся в Московский университет на юридический факультет, но курса не окончил из–за начавшейся Первой мировой войны.

К.Г. Паустовский начал работать, еще учась в гимназии. С 1913 до 1929 года он переменил несколько профессий и много ездил по России. Был в разное время вожатым и кондуктором трамвая в Москве, санитаром военно–полевого поезда, учителем, рыбаком на Азовском море, журналистом.

Несколько лет Паустовский работал редактором РОСТА (Российское телеграфное агентство). С середины 1920‑х годов он активно печатался в журналах «30 дней», «Наши достижения» и других. В 1932 году Паустовский, объехав берега Каспийского моря, написал повесть «Кара—Бугаз». Первый его роман «Романтики» вышел в свет в 1935 году.

Во время Великой Отечественной войны он был военным корреспондентом на Южном фронте.

Значительное место в творчестве писателя в послевоенные годы занимала работа над автобиографической книгой «Повесть о жизни» (1947–1963).

Перу К.Г. Паустовского принадлежат пьесы «Поручик Лермонтов», «Наш современник», биографические очерки «Исаак Левитан», «Орест Кипренский», книга о писательском труде «Золотая роза».

С 1938 года он вел творческий семинар в Литературном институте им. М. Горького (последний семинар был проведен в 1959 году), на занятиях обсуждались проблемы работы автора над своими книгами. Вот ответы самого К. Паустовского на вопросы анкеты:

Приходится ли изучать вопросы для того, чтобы о них написать? — Да, и очень долго и тщательно.

Что послужило толчком к тому, что стал писать? — Среда, в которой я рос. Я рос в среде журналистов. Почти все современные писатели начинают с журналистики.

Что лучше для человека пишущего: путешествовать или сидеть сиднем на месте? — Слово «путешествовать» не подходит. Дело не в путешествиях, а в тесной связи с жизнью и строительством. Можно, находясь в Москве, участвовать в жизни и можно сидеть в кабинете, высасывать из пальца и плодить чепуху.

Как условия жизни действуют на работу, можно ли писать в скверных жилищных условиях? — Если у вас есть что сказать, то скверные условия могут затормозить, но никогда не убьют вас как писателя.

У К. Паустовского есть книга «Золотая роза», в которой он раскрывает секреты мастерства. Начинается эта книга рассказом «Драгоценная пыль» о бывшем солдате французских колониальных войск и нынешнем парижском клошаре Жане Шамете. Клошар — опустившийся, неряшливый человек — вдруг загорается мыслью осчастливить Сюзанну, которую девочкой он привез по заданию своего командира к тетке в Руан. Сюзанна выросла, стала красавицей, но верит, что счастливым может стать только тот, кто обладает золотой розой. Шамет работает мусорщиком, и он решил, что, убираясь в ювелирной мастерской, будет просеивать выметенную пыль, собирать золотой порошок и в конце концов подарит девушке золотую розу. Проходят годы. Сюзанна уезжает в Америку, а золотая роза остается под подушкой умершего Жана Шамета (он все–таки выполнил свое решение).

Узнав эту историю, пожилой писатель приобретает розу. Он говорит, что каждый литератор, подобно Шамету, собирает жизненные впечатления, чтобы из них «выковать» свою книгу — свою ценность, свою золотую розу.


Тема поэта и поэзии

Тема поэта и поэзии звучит в творчестве многих поэтов ХIХ-ХХ веков. Каждому поэту близки мысли, высказанные А. Пушкиным в романе «Евгений Онегин»:

Но отдаленные надежды

Тревожат сердце иногда:

Без неприметного следа

Мне было б грустно мир оставить.

Живу, пишу не для похвал;

Но я бы, кажется, желал

Печальный жребий свой прославить,

Чтоб обо мне, как верный друг,

Напомнил хоть единый звук.

***

И чье–нибудь он сердце тронет;

И, сохраненная судьбой,

Быть может, в Лете не потонет

Строфа, слагаемая мной;

Быть может (лестная надежда!),

Укажет будущий невежда

На мой прославленный портрет

И молвит: то–то был поэт!

А.С. Пушкин

А. Пушкин осмыслил свое литературное призвание, находясь в ссылке в Михайловском, Тогда им было написано стихотворение «Пророк», где поэт представляет те мучительные, но необходимые испытания, которым подвергается земной человек (да и не всякий земной, а тот, кто «духовной жаждою томим»), чтобы стать поэтом–пророком.

Шестикрылый серафим отверзает вещие зеницы, наполняет уши шумом и звоном, вкладывает «жало мудрыя змеи», а вместо сердца «угль, пылающий огнем».

Но всего этого недостаточно, только голос Бога создает пророка, исполненного волею Всевышнего, «Глаголом жечь сердца людей» — предназначение поэта.

А еще раньше, в «Песне о Вещем Олеге», А. Пушкин показал превосходство кудесника, обладающего божьим даром предвидения, над земным владыкою:

Волхвы не боятся могучих владык,

А княжеский дар им не нужен;

Правдив и свободен их вещий язык

И с волей небесною дружен.

Позже осмыслению своей роли как поэта и роли своего творчества А. Пушкин посвятит стихотворения «Поэт»:

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется…;

«Поэту»:

Поэт! Не дорожи любовию народной.

…Ты сам свой высший суд…;

и наконец «Я памятник себе воздвиг»:

Веленью божию, о, муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца…

Это последнее стихотворение восходит к оде Горация, которую переводили и Ломоносов, и Державин. Ломоносов сделал перевод, наиболее близкий к оригиналу. Державин же под памятником разумел свою поэзию. Памятник чудесен превосходством над природой («металлов тверже») и над славой «земных богов» — царей («он выше пирамид»).

Гораций видел залог своего бессмертия в мощи Рима:

Я буду возрастать повсюду славой,

Пока великий Рим владеет светом.

(Перевод Ломоносова)

Державин видит прочность своей славы в уважении к Отечеству, обыгрывая слова «слава» и «славяне»:

И слава возрастает моя, не увядая,

Доколь славянов род вселенна будет чтить.

Г.Р. Державин

Свои заслуги Державин видит в том, что сделал русский слог «забавным», то есть веселым, простым, острым. Поэт «дерзнул…возгласить не о подвигах, не о величии, а о добродетелях императрицы — о достоинствах ее человеческих ». Державин видит свою заслугу также в том, что в поэзии сохранял достоинство, искренность, справедливость, что мог:

В сердечной простоте беседовать о Боге

И истину царям с улыбкой говорить.

А свою Музу он призывает к воинственности и величию:

О, Муза! Возгордись заслугой справедливой,

И презрит кто тебя, сама тех презирай…

А. Пушкин, оценивая свои заслуги в поэзии, называет основным достоинством «чувства добрые», которые «лирой пробуждал», и еще то,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

В стихотворении «Поэт и толпа» А, Пушкин защищает независимость поэта. Он всегда признавал творчество возвышающим и спасительным:

И забываю мир — и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем,

И пробуждается поэзия во мне…

По–иному оценивает свой поэтический труд преемник и продолжатель Пушкина — молодой поэт М. Лермонтов. Он тоже знает о своей избранности, подлинной, не мнимой, но судьба его поэта, описанная в стихотворении, «Пророк», печальна. Поэт–пророк отвергнут обществом. Старцы детям говорят с улыбкою самолюбивой:

Смотрите ж, дети, на него:

Как он угрюм, и худ, и бледен!

Смотрите, как он наг и беден,

Как презирают все его!

Но творчество помогло и М. Лермонтову сохранить веру в жизнь, дало силы отвечать на удары судьбы бунтом, не согласиться с рабским и скучным веком:

Есть сила благодатная в созвучье слов живых,

И дышит непонятная, святая прелесть в них.

(«Молитва», 1839 г.)

В стихотворении М. Лермонтова «Поэт» эта тема представлена образно и ярко. В начальных строфах описывается кинжал — боевое оружие, надежное и необходимое джигиту:

Не по одной груди провел он страшный след

И не одну прорвал кольчугу.

Потом кинжал переходит в руки казака, затем в походную лавку армянина и, наконец, становится игрушкой — украшением жилища:

И надписи его, молясь зарей,

Никто с усердьем не читает…

Столь подробно описан кинжал для того, чтобы на примере его судьбы представить судьбу поэта:

Бывало, мерный звук твоих могучих слов Воспламенял бойца для битвы, Он нужен был толпе, как чаша для пиров, Как фимиам в часы молитвы.


Приходят другие времена, Пламенность речей поэта становится не в моде, да и слушатель им не верит. Но Лермонтов желает всем сердцем, чтобы пророк вспомнил о своем предназначении. И хотя последняя строфа заканчивается вопросом, а не утверждением, автор напоминает поэту о былом его величии и высоком призвании:

Твой стих, как божий дух, носился над толпой,

И отзыв мыслей благородных

Звучал, как колокол на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.


Н. А. Некрасов о поэте и поэзии

Настоящим исследователем жизни и творчества Н.А. Некрасова был К. Чуковский. В своей статье о поэтическом мастерстве и таланте Некрасова он писал:

«Всё. разнообразное свое мастерство Некрасов отдал на службу народу. Его стихами впервые в истории заговорило о своих муках и нуждах трудовое крестьянство.

Некрасов никогда не заботился о той нарядной красивости, какая требовалась дворянской эстетикой. Многие формы его демократической речи нередко возмущали реакционных рецензентов и критиков, которые в многочисленных журнально–газетных статьях называли его поэзию «вульгарной», «топорной», «корявой». Они были преднамеренно слепы к его мастерству, к его смелой новаторской технике, к его могучей песенной силе:

Вчерашний день, часу в шестом,

Зашел я на Сенную.

Там били женщину кнутом,

Крестьянку молодую.

Ни звука из ее груди,

Лишь бич свистал, играя…

И Музе я сказал: «Гляди!

Сестра твоя родная!»

(1848 г.)

Когда какой–то критик из реакционного лагеря стал нападать на стихотворения Некрасова, поэт гордо ответил ему:

Против твоей я публики грешу.

Но только я не для нее пишу.

Те, для кого он писал, видели в нем выразителя своих чувств и мыслей. Форма его стихов, ее демократизм была в их глазах прекрасна. Добролюбов писал в 1860 году от лица революционной демократии: «Нам нужен был бы теперь поэт, который бы с красотою Пушкина и силою Лермонтова умел продолжить и расширить реальную, здоровую сторону стихотворений Кольцова». И таким поэтом стал Н.А. Некрасов:

Стихи мои! Свидетели живые

За мир пролитых слез!

Родитесь вы в минуты роковые

Душевных грез —

И бьетесь о сердца людские,

Как волны об утес.

(1858 г.)

Чудесные душевные свойства Некрасова отразились в его поэзии. Ее основной источник — горячее сочувствие угнетенным людям:

К народу возбуждать вниманье сильных мира —

Чему достойнее служить могла бы лира?..

Но изобразить или отразить современность — этого ему было мало, он жаждал преобразить, переделать ее. Его реализм был действенным. Это был реализм борца:

Поэтом можешь ты не быть,

Но гражданином быть обязан.

А что такое гражданин?

Отечества достойный сын.

Ах! Будет с нас купцов, кадетов,

Мещан, чиновников, дворян,

Довольно даже нам поэтов.

Но нужно, нужно нам граждан!

(«Поэт и гражданин», 1856 г.)

В день смерти Гоголя, 21 февраля 1852 года, Некрасов написал стихотворение «Блажен незлобивый поэт», которое заканчивается строками:

Но нет пощады у судьбы

Тому, чей благородный гений

Стал обличителем толпы,

Ее страстей и заблуждений.

Со всех сторон его клянут

И, только труп его увидя,

Как много сделал он, поймут,

И как любил он — ненавидя!

Любить свой народ для Некрасова значило ненавидеть его притеснителей, и потому некрасовская поэзия с 1845 года стала поэзией обличения и гнева. Он обличал в своих стихах помещиков («В дороге», «Родина», «Псовая охота»), чиновников («Чиновник», «Колыбельная песня», «Современная ода»), богатеев–купцов («Секрет»). В это же время он стал с глубочайшим участием писать о рабстве крестьян («Тройка», «Огородник»…).

Пускай нам говорит изменчивая мода,

Что тема старая — «страдания народа».

И что поэзия забыть ее должна, —

Не верьте, юноши! не стареет она, —

напишет поэт–гражданин в 1874 году в «Элегии», подводя итог своей поэтической жизни.

Пройдут годы, десятилетия. Поэты XX века представят свои поэтические программы. Время начала 20‑х годов XX века назовут Серебряным веком русской поэзии. Каждый представитель этого момента видел по–своему назначение поэта и рассуждал по–своему об особенностях поэтического труда».


Александр Александрович Блок

(1880–1921)
А.А. Блок

Личность и творчество А.А. Блока привлекали всеобщее внимание и вызывали самые противоречивые суждения. Даниил Андреев (философ, мистик XX века) в книге «Роза Мира» пишет так: «Блок принадлежит к категории поэтов, стихи которых могут оказывать художественно–эмоциональное воздействие на кого угодно, но человек, лишенный мистического чувства и опыта, так же бессилен «разобраться» в Блоке, как бессилен осмыслить теорию относительности тот, кто не обладает знанием высшей математики».

Об А. Блоке оставили свои воспоминания 3. Гиппиус «Мой лунный друг. О Блоке», К. Бальмонт «Три встречи с Блоком», Б. Зайцев «Побежденный», Ю. Анненков, К. Чуковский и другие писатели и поэты. Биография его известна, но черты личности и душевное творческое состояние толкуются по–разному.

А. Блок родился в Петербурге и вырос в семье деда, знаменитого ботаника Бекетова. Мальчик был баловнем и любимцем окружающих. Бабушка, мама, тетки окружали его лаской, приобщали к литературе, театру. Образование Александр получил стародворянское: семейное, гимназическое, университетское.

Женился Блок в 1903 году на дочери Д.И. Менделеева, которую давно любил и знал с детства, так как их семьи были соседями по подмосковным усадьбам.

Началась идиллическая семейная жизнь, были поездки за границу, вышел первый сборник «Стихи о Прекрасной Даме», написанный в традициях символистов под влиянием Вл. Соловьева. Но все это внезапно отодвинулось на второй план, а сам Блок «почувствовал себя бессемейным бродягой и почти все свои стихи стал писать от имени этого отчаянного, бесприютного, пронизанного ветром человека» (К. Чуковский). Революцию поэт встретил с какой–то религиозной радостью, надеясь на то, что она преобразит людей.

Отчаяние и осуждение старого мира обостряются у Блока после того, как он побывал на фронтах Первой мировой войны в инженерно–строительной дружине. В 1916 году он чувствовал приближающуюся гибель, неблагополучие общества, семьи, личности. Февральскую революцию принял с радостью, работал в Чрезвычайной комиссии, расследовавшей деятельность бывших министров и сановников. Но робость и непоследовательность действий Временного правительства разочаровали Блока.

Об октябрьских событиях он пишет в статье «Интеллигенция и революция», обращаясь к русской интеллигенции с пожеланием «слушать ту великую музыку будущего, звуками которой наполнен воздух».

Ревом и звоном этого времени наполнена его поэма «Двенадцать».

В тяжелые послереволюционные годы у А. Блока обострилась его болезнь — астма, он все время задыхался, но покинуть Россию теперь казалось ему предательством. •

Не меньше, чем от болезни, Блок страдал от того, что перестал слышать музыку времени. После 1918 года стихов он почти не писал.

И хотя он работал в Союзе писателей Петрограда, участвовал в заседаниях, коллегиях, секциях, в 1918–1921 годах писал статьи, но серьезного смысла в этом не видел.

В 1914 году им было написано стихотворение, вошедшее впоследствии в сборник «Ямбы»:

О, я хочу безумно жить:

Все сущее — увековечить,

Безличное — вочеловечить,

Несбывшееся — воплотить!

Вот задача, определившая всю последующую жизнь, внушающая оптимизм и надежду. Но в том же сборнике есть другие строки, говорящие о роли поэта в обществе. В них нет бодрости духа, но есть твердость и непреклонность:

О, как смеялись вы над нами,

Как ненавидели вы нас

За то, что тихими стихами

Мы громко обличили вас!

***

Так смейтесь, и не верьте нам,

И не читайте наши строки

О том, что под землею струи

Поют О том, что бродят светы…

Но помни Тютчева заветы:

Молчи, скрывайся и таи

И чувства, и мечты свои.

(1911 г.)

Призыв к несгибаемости поэта звучит и еще в одном стихотворении сборника — «Земное сердце стынет вновь»:

Пускай зовут: забудь, поэт!

Вернись в красивые уюты!

Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!

Уюта — нет. Покоя — нет.

(1911–1914 гг.)

Одна из основных тем лирики Блока — тема Родины. «Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь», — писал А. Блок. Она дает настроение поэту, надежду и отчаяние:

О, весна без конца и без краю —

Без конца и без краю мечта!

Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!

И приветствую звоном щита!

***

Принимаю пустынные веси

И колодцы земных городов! .

Осветленный простор поднебесий

И томления рабьих трудов!

И смотрю, и вражду измеряю,

Ненавидя, кляня и любя:

За мученья, за гибель — я знаю —

Все равно: принимаю тебя!

(1907 г.)

Отчаяние поэта объясняется бесплодностью его попыток, невозможностью оторваться, уйти в сторону от своего, от родного:

Много нас — свободных, юных, статных —

Умирает, не любя…

Приюти ты в далях необъятных!

Как и жить, и плакать без тебя!

(«Осенняя воля», 1905 г.)

В начале своего творческого пути А. Блок был близок к символистам и младосимволистам. Его поклонение Вечной Весне, Прекрасной Даме сочеталось с поисками возвышенных чувств, дум:

Странных и новых ищу на страницах

Старых испытанных книг,

Грежу о белых исчезнувших птицах,

Чую оторванный миг.

Белая Ты, в глубинах несмутима,

В жизни — строга и гневна.

Тайно тревожна и тайно любима,

Дева, Заря, Купина.

(1902 г.)

***

Любил я нежные слова.

Искал таинственных соцветий.

И, прозревающий едва,

Еще шумел, как в играх дети.

***

Я знал, задумчивый поэт,

Что ни один не ведал гений

Такой свободы, как обет

Моих невольничьих служений.

(1902 г.)

Петербург А. Блока

Но поиски нежных слов, вера в Хранительницу—Деву сменились другими темами, хотя и с явным сохранением традиций символистов. Это стихотворения «Фабрика» и «Из газет» в сборниках «Распутья» и «Пузыри земли». Сами названия сборников говорят о повороте в творчестве. Позже, через десять лет после этого поворота, будет написана поэма «Соловьиный сад» (1915 г.), где тема поэта и поэзии (увлечение символизмом, отход от него) будет отражена в художественных образах.

Перед читателями предстанет обремененный тяжелой физической работой человек:

Я ломаю слоистые скалы

В час отлива на илистом дне,

И таскает осел мой усталый

Их куски на мохнатой спине.

Дорога к морю идет мимо тенистого сада, за оградой которого «кто–то тихо смеется и потом — отойдет и поет». Прелесть соловьиного сада манит измученного человека. И вот — лом брошен, осел забыт, работа оставлена, а сам труженик желанным гостем принят в этом раю:

Не стучал я — сама отворила

Неприступные двери она.

Забыты все страдания и тяготы труда, но продолжается это недолго, несмотря на сладкозвучие и ласку:

И, спускаясь по камням ограды,

Я нарушил цветов забытье.

***

Я вступаю на берег пустынный,

Где остался мой дом и осел.

Прошлая жизнь во всей ее простоте и даже неказистости притягательнее для героя поэмы, И хотя образ возлюбленной до конца остается прекрасным («Спит она, улыбаясь, как дети… Как под утренним сумраком чарым лик, прозрачный от страсти, красив!..), герой возвращается к морю, которое в блоковской символике обычно означает подлинную жизнь, народ, историю.

Поэт писал в письме Л.А. Дельмас, которой было посвящено это произведение: «Искусство там, где есть ущерб, потеря, страдание, холод…»

Человек возвращается к своему прежнему тяжкому труду, Но что его ожидает? Нет ни дома, ни осла:

А с тропинки, протоптанной мною,

Там, где хижина прежде была,

Стал спускаться рабочий с киркою,

Погоняя чужого осла.

Место занято, финал поэмы читатель должен представить себе сам. Сможет ли герой утвердиться и найти свое место в этом тяжелом мире или вернется к беззаботности соловьиного сада? Не для того он оттуда уходил, поняв, что:

Заглушить рокотание моря

Соловьиная песнь не вольна!

В черновых набросках к «Соловьиному саду» есть важная для понимания смысла поэмы авторская запись: «Он услышит чужой язык, испугается, уйдет от нее, несмотря на ее страсти и слезы, и задумается о том, что счастию тоже надо учиться».

Поэзия А. Блока, его лирический герой всегда дают читателю темы для размышления. Поэт, по мнению А. Блока, должен разделить судьбу своего народа, какой бы трагической она ни была:

О, Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь!

Наш путь — стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

***

И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль…

(«На поле Куликовом», 1908 г.)


Анна Ахматова

(Анна Андреевна Горенко)
(1889–1966)
А.А. Ахматова

А.А. Ахматова родилась под Одессой, ее отец — отставной инженер–механик флота — перевез семью в Царское Село, когда Ане был всего год.

Здесь А. Ахматова прожила до шестнадцати лет, сроднилась с этим местом. Училась в Царскосельской женской гимназии:

И кажется такой нетрудной,

Белея в чаще изумрудной,

Дорога не скажу куда…

Там средь стволов еще светлее,

И все похоже на аллею

У Царскосельского пруда.

(«Приморский сонет», 1958 г.)

Первое стихотворение девочка написала в одиннадцать лет. Знакомство с поэзией началось для нее с Державина и Некрасова. Образование А. Ахматова получила на юридическом факультете Высших женских курсов в Киеве и на историко–литературных курсах в Петербурге. В 1910 году она вышла замуж за поэта Н.С. Гумилева. В это время была опубликована первая книга ее стихов. А. Ахматова принадлежала к Цеху поэтов, куда входили акмеисты Мандельштам, Зенкевич, Нарбут.

Акмеизм провозглашал стремление к «прекрасной ясности» (М. Кузмин), воспевал «радостное любование бытием» (Н. Гумилев). .

В основе этого течения — простота и ясность поэтического языка, строгость поэтической композиции, стремление создавать зримые образы и точно называть предметы:

Ржавеет золото и истлевает сталь,

Крошится мрамор, К смерти все готово.

Всего прочнее на земле — печаль

И долговечней — царственное слово.

Сборники ее стихов выходили один за другим: «Вечер» (1912 г.), «Четки» (1914 г.), «Белая стая» (1917 г.), «Подорожник» (1921 г.), «Anno Domini» (1922 г.).

С середины 1920‑х годов А. Ахматова занимается изучением архитектуры старого Петербурга и одновременно изучает жизнь и творчество А. Пушкина. Но ее стихи почти не печатают.

В послевоенное время она много переводит. «Я не переставала писать стихи. Для меня в них — связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных», — писала А. Ахматова в 1965 году.

5 июня 1965 года в Оксфорде (Англия) состоялись торжества по случаю присуждения А. Ахматовой почетной степени доктора Оксфордского университета. Но на Родине произведения ее не появлялись в печати с 1946 года, после печально известного доклада Жданова и постановления ЦК ВКП(б) от 1946 года «О журналах "Звезда" и "Ленинград"». (Его признали ошибочным и клеветническим и отменили только в 1988 году, более чем через 20 лет после смерти Анны Андреевны!)

В период замалчивания ее творчества А. Ахматова пророчески писала:

Забудут? — вот чем удивили!

Меня забывали сто раз,

Сто раз я лежала в могиле,

Где, может быть, я и сейчас,

А Муза и глохла и слепла,

В земле истлевала зерном,

Чтоб после, как Феникс из пепла,

В эфире восстать голубом.

Полученное классическое образование, прекрасное знание многовековой русской культуры, широкий интерес к античности, Библии, творчеству Данте и Шекспира — всё это не могло не найти отражения в ее стихах:

Когда я ночью жду ее прихода,

Жизнь, кажется, висит на волоске.

Что почести, что юность, что свобода

Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало,

Внимательно взглянула на меня.

Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала

Страницы Ада?» Отвечает: «Я».

(«Муза», 1924 г.)

Позже она напишет цикл стихов «Тайны ремесла», в котором поэзию, творчество она обозначит как РЕМЕСЛО:

По мне, в стихах всё быть должно некстати,

Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда.

А в 1944 году она строго и величаво заявит в стихах:

Наше священное ремесло

Существует тысячи лет…

С ним и без света миру светло.

Но еще ни один не сказал поэт,

Что мудрости нет, и старости нет,

А может, и смерти нет.

Иосиф Бродский, говоря о поэме Ахматовой «Реквием», не напечатанной, но известной по самиздату, писал так: «Бывают в истории времена, когда только поэзии под силу совладать с действительностью. Наверное, в истории России не было страшней 15 предвоенных лет. Не было чернее их и в жизни Ахматовой. Жизнь в те годы, или, точнее, множество оборванных тогда жизней (среди прочих расстрел Н. Гумилева (1921 г.), арест и смерть О. Мандельштама (1937 г.); несколько арестов единственного сына — Л. Гумилева, позже, в 1953 г., смерть в лагере Пунина — второго мужа, арестованного в 1949 г.), увенчали ее музу венком скорби. Стихи о любви уступили место стихам памяти мертвых.

Ее поэзия, читаемая, гонимая, замурованная, принадлежала людям.

Стихи ее уцелеют независимо от того, опубликуют их или нет, потому что они насыщены временем…»

Она и сама это знала:

За меня вы будете в ответе,

Можете пока спокойно спать.

Сила — право, только ваши дети

За меня вас будут проклинать.

«На смерть Анны Ахматовой» написал поэт Н. Рыленков:

И лесть и клевета —

какие это крохи

В сравненье с бременем

святого ремесла

Для той, что на ветру

трагической эпохи

Честь наших русских муз

так высоко несла.

В предисловии к сборнику стихов Ахматовой в английском переводе (1983 г,, Нью—Йорк) И. Бродский пишет еще и о том, как хранила Ахматова «крамольные» стихи, среди которых были посвящения Блоку, Цветаевой, Пастернаку, Зощенко: «Подобные стихи… не могли быть опубликованы и записаны. Они хранились в ПАМЯТИ автора и еще нескольких человек для пущей сохранности. Время от времени она производила переучет: ей наизусть читали те или иные отрывки. Она не так боялась за себя, как за сына, которого в течение 18 лет пыталась вызволить из лагерей…»

Пусть так. Без палача и плахи

Поэту на земле не быть.

Нам покаянные рубахи,

Нам со свечой идти и выть.

В 1946 году, после войны, зал встал, когда на сцену вслед за почетными представителями Союза писателей СССР поднялись А. Ахматова и Б. Пастернак, их приветствовали аплодисментами — незапланированными и никем не организованными.


Марина Ивановна Цветаева

(1892–1941)
М.И. Цветаева

М.И. Цветаева родилась в Москве, Ее отец — профессор–искусствовед И.В. Цветаев, основатель Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина (первоначально назывался Музеем изящных искусств им. Александра III). Мать — М.А. Мейн — пианистка, художница, много помогала мужу в его благородном деле. В семье было две дочери: Марина и Анастасия.

Марина Цветаева окончила в 1908 году гимназию, слушала лекции по истории французской литературы в Сорбонне. С шестнадцати лет начала печатать свои стихи. Ее первые сборники — «Вечерний альбом» (1910 г.) и «Волшебный фонарь» (1912 г.) — встретили единодушное одобрение таких поэтов, как Брюсов, Волошин, Гумилев.

Последующие сборники выходили небольшими тиражами (сборник «Версты» был издан в Москве в 1921 году тиражом одна тысяча экземпляров). Поэтическая индивидуальность Марины Цветаевой, а также тематика ее творчества: Россия, любовь и смерть, поэзия — поставили ее имя на высшую ступень поэтического мастерства.

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

(1916 г.)

Революцию она не приняла. Период с 1917 по 1920 год был в ее жизни трудным и драматичным: умерла маленькая дочь, отданная в приют из–за голода, Марина и ее старшая дочь Аля (Ариадна) испытывали нужду, холод и голод.

Муж Цветаевой С. Эфрон находился в рядах Добровольческой армии, и от него в течение трех лет не было вестей. Положение М. Цветаевой, жены белого офицера, оказалось в Москве двусмысленным. Сама же она даже демонстративно подчеркивала его, открыто читала на публичных вечерах стихи из цикла «Лебединый стан», посвященные Белой гвардии:

Белая гвардия, путь твой высок:

Черному дулу — грудь и висок.

Божье да белое — твое дело:

Белое тело твое — в. песок.

(1918 г.)

Каждый вечер, каждый вечер

Руки Вам тяну навстречу.

Там, в просторах голубиных —

Сколько у меня любимых!

Я на красной Руси

Зажилась — вознеси!

(1920 г.)

В 1922 году М. Цветаева с семьей эмигрировала из России. Первые три года, проведенные в Праге (до конца 1925 года), оказались самыми светлыми. Встреча с любимым мужем, рождение сына Георгия, выход в свет новых книг: «Стихи к Блоку», «Разлука», «Психея», «Ремесло»…

Оказавшись в Париже, она столкнулась с материальной нуждой, испытывала тоску по Родине, ненависть к фашизму. Чувство одиночества, изоляция в эмигрантском кругу побудили ее вернуться на Родину. В 1939 году она возвратилась с сыном в СССР, где уже были С. Эфрон и старшая дочь. Но участь всех членов семьи оказалась плачевна: С. Эфрона расстреляли, Ариадну сослали, Марина осталась без работы, без жилья, получая редкие гонорары за переводы. В начале Великой Отечественной войны М.И. Цветаева эвакуировалась в Елабугу, где покончила с собой 31 августа 1941 года.

Пророчество ее стихов очевидно:

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я — поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти,

— Нечитанным стихам! —

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

(1913 г.)

А. Эфрон вспоминает, «как она писала»: «Отметя все дела, все неотложности, с раннего утра, на свежую голову, на пустой и поджарый живот….К письменному столу каждый день своей жизни шла, как рабочий к станку — с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе. Глохла и слепла ко всему, что не рукопись, в которую буквально впивалась — острием мысли и пера».

Ее стихи, обращенные к письменному столу, — изумительная исповедь поэта:

Я знаю твои морщины,

Изъяны, рубцы, зубцы —

Малейшую из зазубрин

(Зубами — коль стих не шел).

Да, был человек возлюблен,

И сей человек был — стол.

(1934 г.)

Цветаева быстро уводит читателя в мир своих ритмов, образов, слов, эмоции. Она любила музыку и умела ворожить словами, как слагатели древних заговоров:

Ветреный век мы застали, Лира!

Ветер в клоки изодрал мундиры,

Треплет последний лоскут Шатра…

Новые толпы — иные флаги!

Мы же останемся верны присяге,

Ибо дурные дожди — ветра.

(1918 г.)

«Может быть, самыми прекрасными можно назвать стихи Цветаевой об искусстве. Она презирала стихотворцев–ремесленников, но твердо знала, что нет вдохновения без мастерства, и высоко ставила ремесло.

В русскую поэзию она принесла много нового: настойчивый цикл образов, расходящийся от одного слова, как расходятся круги по воде от брошенного камня, необычайно острое ощущение притяжений и отталкиваний слов, поспешность ритма, который передает учащенное биение сердца… Будучи часто не в ладах со своим веком, М. Цветаева много сделала для того, чтобы художественно осмыслить и выразить чувства своих современников. Ее поэзия — поэзия открытий», — писал И. Эренбург.

Сижу без света, и без хлеба,

И без воды.

Затем и насылает беды

Бог, что живой меня на небо

Взять замышляет за труды.

(1920 г., С. Э.)

И. Бродский, спустя полвека размышляя о творчестве М. Цветаевой, скажет: «С формальной точки зрения Цветаева бесконечно интереснее всех своих современников, включая футуристов, и ее рифмы более изобретательны, чем рифмы Пастернака…»

В стихотворении «Поэт», написанном в 1923 году, читаем:

Поэт — издалека заводит речь.

Поэта — далеко заводит речь.

Планетами, приметами… окольных

Притч рытвинами… Между да и нет

Он — даже размахнувшись с колокольни —

Крюк выморочит… Ибо путь комет —

Поэтов путь. Развеянные звенья

Причинности — вот связь его! Кверх лбом —

Отчаетесь! Поэтовы затменья

Не предугаданы календарем.

«Она запретила себе повторяться и всё шла и шла вперед. Самое удивительное, что она могла бы быть лучше всех других, она могла делать всё то, что любой другой». (И. Бродский.)

Ее поэтические посвящения А. Пушкину, А. Блоку, А. Ахматовой, В. Маяковскому, Б. Пастернаку говорят о понимании ею роли и ценности каждого поэта.

«Ее всегда окружало, как облако, звучание стихов», — подытожил И. Эренбург жизненный путь М. Цветаевой.

Вскрыла жилы: неостановимо,

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки!

Всякая тарелка будет — мелкой,

Миска — плоской.

Через край — и мимо —

В землю черную, питать тростник.

Невозвратно, неостановимо,

Невосстановимо хлещет стих.

(1934 г.)


Владимир Владимирович Маяковский

(1893–1930)

В.В. Маяковский родился в селе Багдади близ города Кутаиси в семье лесничего.

Автобиографию, написанную в 1928 году, Маяковский назвал «Я сам». В ней он пишет:

— Я — поэт. Этим и интересен.

Гимназия.

Иду первым. Весь в пятерках. Читаю Жюля Верна.

Какой–то бородач стал во мне обнаруживать

Способности художника. Учит даром.

В 1906 году в семье случилось несчастье — умер отец от заражения крови, уколов палец, сшивая бумаги. Семья переехала в Москву, Жили скудно, за отца получали пенсию десять рублей в месяц. Мать сдавала комнаты студентам, чтобы Володя и две дочери учились. От студентов Владимир узнал про теорию социализма, вступил в партию большевиков; его трижды арестовывали: в 1908 году и. два раза в 1909 году.

В.В. Маяковский

Началом своей литературной деятельности Маяковский считает 1909 год. Попав в Бутырскую тюрьму, он познакомился со всеми литературными новинками, читал стихи А. Белого, К. Бальмонта. «Попробовал сам писать так же хорошо, но про другое. Оказалось так же про другое — нельзя». В 1911 году В. Маяковского приняли в училище живописи, ваяния и зодчества, где он познакомился с Давидом Бурлюком — организатором группы русских футуристов.

Вскоре Маяковский «весь ушел в стихи», писал их вместе с В. Хлебниковым, А. Крученых, и они «родили совместный манифест — «Пощечина общественному вкусу». В нем были такие призывы:

«Прошлое тесно. Академия и Пушкин

непонятнее иероглифов».

«Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и

прочих с ПАРОХОДА СОВРЕМЕННОСТИ».

«Всем этим Максимам Горьким,

Куприным, Блокам, Сологубам… Буниным

нужна лишь дача на реке. Такую награду

дает судьба портным.

Мы приказываем чтить права поэтов:

признать СЛОВО-НОВШЕСТВО, ненависть

к прежнему языку…»


Манифест был. подкреплен стихами футуристов:

О, рассмейтесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи!

Что смеются, что смеянствуют смеяльно,

О, засмейтесь, усмеяльно!

(В. Хлебников. «Заклятие смехом», 1910 г,)

Право Самоценного (самовитого) Слова утверждал всю свою недолгую жизнь этот поэт–скиталец Велимир Хлебников (1885–1922).

Другой поэт–футурист Александр Крученых написал такие стихи:

«Дыр бул

щил

убещур

скум

вы со бу

р л эз»

(1913 г.)

А в 1922 году появились его «Боен — кр» и «Мокредная мосень», что подтвердило характеристику автора — «иезуит слова», — данную Маяковским.

Давид Бурлюк в стихотворении «Утверждение бодрости» (1914 г.) провозглашал:

Каждый молод, молод, молод,

В животе чертовский голод…

Будем кушать камни, травы,

Сладость, горечь и отравы.

Будем лопать пустоту,

Глубину и высоту…

В его стихотворении «Приказ» звучала та же тема:

Заколите всех телят

Аппетиты утолять.

А вывод был сделан в духе футуризма:

Потрошите неба своды;

Озверевшие народы!

Не отставал от своих собратьев по перу и Владимир Маяковский, он написал стихотворения «Ночь», «Адище города», «Нате!» (1913 г.):

Через час отсюда в чистый переулок

вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,

а я вам открыл столько стихов шкатулок,

я — бесценных слов мот и транжир.

***

А если сегодня, мне, грубому гунну,

кривляться перед вами не захочется — и вот

я захохочу и радостно плюну,

я — бесценных слов транжир и мот.

В этот же период он создал трагедию «Владимир Маяковский», позже — поэмы «Облако в штанах», «Флейта–позвоночник», «Война и мир».

Октябрьскую революцию поэт принял безоговорочно. В своем послереволюционном творчестве он стремился дать, как он сам говорил, «героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи». Самыми известными его произведениями этой поры являются поэмы «150 000 000», «Люблю», «Про это», «Владимир Ильич Ленин», « Хорошо », пьесы « Мистерия–буфф », «Клоп», «Баня». Работая в окнах РОСТа (Российского телеграфного агентства), он придумывал злободневные плакаты, лозунги, призывы.

Окружающие обстоятельства складывались так, что поэту пришлось смирять себя, «становясь на горло собственной песне», и в 1930 году он покончил жизнь самоубийством.

В 1917–1923 годах на сцене Политехнического музея на поэтических вечерах выступали многие поэты, в том числе В. Маяковский. Он был прекрасным оратором, участие в вечерах и митингах считал необходимой деятельностью поэта. О его выступлениях в Политехническом музее осталось много воспоминаний, среди них воспоминания Льва Кассиля:

«В зале копится пока еще скрытое восхищение и негодование. И вот Маяковский начинает свой доклад.

Собственно, это не доклад, это блестящая беседа, убедительный рассказ, зажигательная речь, бурный монолог!..

Начинается, как всегда, разговор о классиках, критическом изучении их. Маяковский, уважительно отзываясь о Пушкине, Лермонтове и Толстом, говорит, что новому времени нужны новые литературные приемы, новый поэтический словарь.

***

Затем Маяковский отвечает на записки и вопросы с места:

— Мы с товарищем читали ваши стихи и ничего не поняли.

— Надо иметь умных товарищей!

***

— Маяковский, ваши стихи не волнуют, не греют, не заражают.

— Мои стихи не море, не печка и не чума.

***

— Маяковский, зачем вы носите кольцо на пальце?! Оно вам не к лицу.

— Вот потому, что не к лицу, и ношу на пальце, а не в носу.

***

— все–таки Пушкин лучше вас!

И Маяковский начинает наизусть «Евгения Онегина». Он прочел первую главу, начинает вторую. В зале хохочут, вскакивают. Только тогда, когда зал уже изнемог, Маяковский останавливается. И, пользуясь затишьем, он опять серьезно и неутомимо сражается за боевую, за политическую поэзию наших дней:

Мне наплевать

на бронзы многопудье,

Мне наплевать

на мраморную слизь.

Сочтемся славою, —

ведь мы свои же люди, —

Пускай нам

общим памятником будет

Построенный

в боях

социализм».

В 1926 году Маяковский написал статью «Как делать стихи?», в которой давал советы для выполнения «поэтической работы»:

«1. Социальный заказ.

2. Точное… ощущение желаний вашего класса, то есть целевая установка.

3. Постоянное пополнение… редкими, изобретенными, обновленными… словами».

***

Завершал он статью следующим выводом:

«Поэзия — производство. Труднейшее, сложнейшее, но производство».

В том же году он написал стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии», где подтверждал тот вывод:

Поэзия —

та же добыча радия.

В грамм добыча,

в год труды.

Изводишь

единого слова ради

тысячи тонн

словесной руды.

Но основное призвание поэта, как он его понимал, Маяковский сформулировал в стихотворении «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» (1920 г.):

Пойдем, поэт,

взорим,

вспоем

у мира в сером хламе.

Я буду солнце лить свое,

а ты — свое,

стихами.

Светить всегда,

Светить везде,

До дней последних донца,

Светить —

и никаких гвоздей!

Вот лозунг мой —

И солнца!

Наследие поэта осталось большое и неоднозначное. Всё, что он писал по так называемому «социальному заказу», партийные функционеры раздергали на лозунги и плакаты. Потомки же читают и заучивают строки из ранних стихов Маяковского о любви, которые писались с болью и тоской:

Послушайте!

Ведь, если звезды зажигают —

Значит — это кому–нибудь нужно?

Значит — это необходимо,

Чтобы каждый вечер

над крышами

загоралась хоть одна звезда?!

(1914 г.)


Сергей Александрович Есенин

(1895–1925)
С.А. Есенин

С.А. Есенин родился в селе Константинове Рязанской губернии в крестьянской семье.

Воспитывался он у деда по матери, человека зажиточного, знатока церковных книг. Сергей окончил сельское училище, затем церковно–учительскую школу.

В 1912 году переехал в Москву, работал у купца в лавке, трудился в типографии, занимался на историко–философском отделении народного университета имени А.Л. Шанявского, ходил в Суриковский литературно–музыкальный кружок.

Первые его стихи появились в журналах в 1914 году, в них явно звучали народно–песенные традиции.

Поет зима — аукает,

Мохнатый лес баюкает

Стозвоном сосняка.

Кругом с тоской глубокою

Плывут в страну далекую

Седые облака.

(1910 г.)

В автобиографии С. Есенин писал, что в 1915 году он поехал в Петербург: «Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй — Городецкий». Тогда же Есенин вошел в группу новокрестьянских поэтов. А через год вышла первая книга его стихов «Радуница», в которой картины деревенской жизни переплетались с библейскими сюжетами, образами:

Пахнет яблоком и медом

По церквам твой кроткий Спас.

И гудит за корогодом

На лугах веселый пляс.

Кто–то в солнечной сермяге

На осленке рыжем едет.

Прядь волос нежней кудели,

Но лицо его туманно.

Никнут сосны, никнут ели

И кричат ему: «Осанна!»

(1914 г.)

В начале своего творческого пути С. Есенин примкнул к имажинистам. В автобиографии он писал: «В 1919 году я с рядом товарищей опубликовал манифест имажинизма… Но эта школа… умерла сама собой, оставив правду за органическим образом». Имажинисты провозглашали «победу образа над смыслом», в стихотворении собирали «толпу образов».

У С. Есенина читаем:

Ягненочек — кудрявый месяц —

Пасется в голубой траве.

Или:

Золотою лягушкой луна

Распласталась на тихой воде.

Словно яблонный цвет, седина

У отца пролилась в бороде.

(1918 г.)

В 1919–1921 годах поэт путешествовал по России, Кавказу, Крыму, доехал до Ташкента, много писал.

Цикл стихов «Москва кабацкая» свидетельствует о душевном спаде, творческом кризисе поэта, вызванном его неверием в строительство новой жизни. Но взгляды С. Есенина меняются, он приветствует индустриализацию после поездки с американской танцовщицей А. Дункан по Европе и Америке. До конца своих дней Есенин оставался поэтом предельной искренности. Его стихи отражали остроту противоречий жизни, разобраться в которых пытался поэт:

Не знали вы,

Что я в сплошном дыму,

В развороченном бурей быте

С того и мучаюсь, что не пойму —

Куда несет нас рок событий.

(«Письмо женщине», 1924 г.)

В стихах С. Есенина звучат темы Родины и революции, Руси новой и уходящей, тревога за судьбу русской деревни, призыв к милосердию и любви ко всему живому:

Дар поэта — ласкать и корябать,

Роковая на нем печать.

Розу белую с черной жабой

Я хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылись

Эти помыслы розовых дней.

Но коль черти в душе гнездились —

Значит, ангелы жили в ней.

(1923 г.)

Поэмы С. Есенина «Пугачев», «Поэма о двадцати шести», «Анна Онегина», «Черный человек», статьи «Ключи Марии», «Быт и искусство» свидетельствуют о многогранности дарования поэта.

«Ключи Марии» — статья о художественном творчестве. «Мария на языке хлыстов шелапутского толка означает душу», — поясняет автор в примечании.

Вот отрывки из этой статьи:

«Я еду к тебе, в твои лона и пастбища», — говорит наш мужик, запрокидывая голову конька в небо. Такое отношение к вечности как к родительскому очагу проглядывает и в символе нашего петуха на ставнях. Известно, что петух встает вместе с солнцем, он — вечный вестник его восхода, и крестьянин не напрасно посадил его на ставню, здесь скрыт глубокий смысл его отношения и восприятия солнца».

«Человеческая душа слишком сложна для того, чтоб заковать ее в определенный круг звуков какой–нибудь одной жизненной мелодии или сонаты. Во всяком круге она шумит, как мельничная вода… и горе тем, которые ее запружают, ибо, вырвавшись бешеным потоком, она первой сметет их в прах на пути своем. Так на этом пути она смела монархизм, так рассосала круги классицизма, декаданса, импрессионизма и футуризма, так сметет она… и сонм кругов, которые ей уготованы впереди».

Связь с родной деревней жила в душе поэта всегда:

Низкий дом с голубыми ставнями,

Не забыть мне тебя никогда…

До сегодня еще мне снится

Наше поле, луга и лес,

Принакрытые сереньким ситцем

Этих северных бедных небес.

Константиново, родина С. Есенина

Больно осознавать поэту, что время изменило деревню и он сам стал для нее чужим:

Вот так страна!

Какого ж я рожна

Орал в стихах, что я с народом дружен?

Моя поэзия здесь больше не нужна,

Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

***

Пускай меня сегодня не поют —

Я пел тогда, когда был край мой болен.

(«Русь советская», 1924 г.)

Осмысляя несущуюся мимо жизнь, размышляя о своей роли в этом вихре событий, поэт высказывает свои сомнения, боль, любовь в стихах:

Припадок кончен.

Пусть в опале.

Приемлю жизнь, как первый сон.

Вчера прочел я в «Капитале»,

Что для поэтов —

Свой закон.

Этот «свой закон» означает для него лечить душу любовью к братьям нашим меньшим, к женщине, к родной стороне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!

Потому, что я с севера, что ли,

Что луна там огромней в сто раз,

Как бы ни был красив Шираз,

Он не лучше рязанских раздолий.

А, обращаясь к А.С. Пушкину, С, Есенин выскажет свои задушевные мысли:

Но, обреченный на гоненье,

Еще я долго буду петь…

Чтоб и мое степное пенье

Сумело бронзой прозвенеть.

За славой ехал рязанский паренек в Петербург, верил в свой талант и не стыдился стихов–песен о ковыльных степях и черных болотах, о синих небесах родного края:

Несказанное, синее, нежное…

Тих мой край после бурь, после гроз,

И душа моя — поле безбрежное —

Дышит запахом меда и роз.

(1925 г.)

И слава пришла к нему. Многие стихи С. Есенина положены на. музыку и стали песнями, Всё новые исполнители обращаются к есенинским строкам. А сожаления о безвременной кончине поэта (по официальной версии, Есенин покончил жизнь самоубийством) заставляют выдвигать иные версии его смерти.


Н. В. Гоголь. Портрет

Вопрос об ответственности творца за свой дар и дело рук своих волновал Н.В. Гоголя уже с первых произведений. Работая над повестью «Ночь перед Рождеством», он ввел образ чёрта — пакостника и прохвоста, несущего на землю зло. Но кузнец Вакула, известный богомаз, прославился кроме всего прочего тем, что наказал чёрта, изобразив его на картине («сбоку, как войдешь в церковь») таким гадким, «что все плевали, когда проходили мимо». Зло должно быть наказано, для того оно и упоминается в произведении. Эту мысль Гоголь развивает и в петербургской повести «Портрет». Состоит она из двух частей.

Н.В. Гоголь в Риме (по рисунку В. Жуковского)

В первой части рассказ идет о молодом художнике Чарткове — «художнике с талантом, пророчившим многое», доведенном до крайней степени бедности. Денег нет ни за квартиру заплатить, ни пообедать, так как последние гроши он истратил в картинной лавочке, купив за бесценок портрет старика. «…Сила кисти была разительна. Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое художник». И в тот же самый день страшные сны привиделись молодому человеку, доводя беднягу до дрожи и пота — жуткий портрет смущал его душу. Но этот же портрет «спас» молодого художника от разорения, так как за его рамой оказались червонцы, «новые, жаркие, как огонь». Теперь во власти 22-летнего художника было все! Можно было года три работать, не зная нужды, а можно было «одеться в модный фрак, сменить квартиру, отправиться в ресторан, в театр…»

Чартков выбрал второе, предался развлечениям, стал брать заказы у богатых людей, которые требовали «сохранить сходство и вместе с тем придать красоту оригиналу». Талант в этом деле не требовался, нужна была только ловкость. «Скоро он уже сам начал дивиться чудной быстроте и бойкости своей кисти».

Достаток к Чарткову пришел, а кисть «охладела и отупела». «Золото сделалось его страстью, и ужасная зависть к таланту овладела им. Он стал скупать все лучшее, что производило художество, и уничтожать. Чахотка, сумасшествие свели его, наконец, в могилу. Страшный портрет сделал свое дело: «спас» и погубил талантливого художника.


На портрете был изображен ростовщик, прославившийся в Петербурге своими злодеяниями, так что «никто не сомневался в присутствии нечистой силы в этом человеке. Перед смертью он сам заказал благочестивому художнику свой портрет. И хотя художник принялся за работу, но чувствовал, «что эти глаза вонзались ему в душу и производили в ней тревогу непостижимую». Злая сила хотела удержаться в картине и продолжать присутствовать в мире после смерти ростовщика. Поняв это, художник прервал работу, но не уничтожил картины. Портрет «пошел странствовать» по городу. Художник, осознав свою вину, ушел в монахи, а сыну своему завещал найти портрет и уничтожить его, сказав: «Спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою». Сын–художник, исполняя волю отца, нашел портрет на аукционе вещей умершего художника Чарткова и рассказал присутствующим историю злосчастного портрета. Однако получить картину он не смог — она пропала, была украдена.

Н.В. Гоголя крайне волновала мысль о чистоте помыслов творческого человека, запрете создания неосмотрительных, необдуманных произведений, несущих зло безнаказанно.

В наше время проблема ответственности писателя, художника, режиссера, мыслителя за создание свое стоит особенно остро.


Загрузка...