Я сжег Адольфа Гитлера. Записки личного шофера

После сожжения

После совещания, на котором присутствовали Геббельс, Бургдорф, Борман, Кребс и Монке и на котором были выработаны условия переговоров с генералом Жуковым, генерал Кребс отправился к русским в качестве парламентера. K 9 часам вечера генерал еще не вернулся. Монке приказал отложить прорыв на 24 часа.

Поздно вечером генерал Кребс явился наконец в имперскую канцелярию. Он сообщил доктору Геббельсу, что русский генерал Жуков требует безоговорочной капитуляции. Он смог лишь получить заверение, что с ранеными и пленными будут обращаться согласно положениям Женевской конвенции.

Наше решение было твердым: прорыв. Он был назначен на 21 час 1 мая 1945 г. Нам было все равно. Имелись только две возможности: прорваться живыми сквозь вражеские линии или умереть смертью, достойной солдата. Все новые подразделения русских просачивались в Тиргартен. Было очевидно, что, если русские предпримут сильные атаки, удержать свои позиции до прорыва нам будет трудно.

В этот ужасный момент я невольно подумал о фрау Геббельс.

Что будет с нею и с ее детьми?

Она не хочет расставаться со своим мужем… да теперь уже и слишком поздно.

Эта мысль не давала мне покоя. Неужели нельзя спасти невинных детей? Наступило 1 мая 1945 г.

Настроение в бункере фюрера стало почти невыносимым. После обеда пришел статс-секретарь Науман и просил меня доставить в бункер еще 200 литров бензина. Доктор Геббельс и его жена приняли решение, по примеру Адольфа Гитлера и его жены, покончить с собой тотчас же после нашего прорыва из имперской канцелярии и хотят, чтобы их тела были сожжены.

К этому моменту в руках немецких войск оставались только площадь Белле-Альянц, Ангальтский вокзал, Потсдамский мост, Бранденбургские ворота, вокзал «Фридрихштрассе», а также дворцовый квартал.

В лазарет бункера была доставлена тяжело раненная молодая девушка. Платье ее было разорвано и испачкано кровью. Ей немедленно промыли раны и наложили повязки. Несмотря на страдания, с ее уст не сорвалось ни одной жалобы. Бледная и усталая, лежала она в бункере. Чуть слышным голосом она спросила о своем женихе. Ей было известно, что он работает у меня шофером в имперской канцелярии. Она не надеялась встретить его здесь, так как считала, что он выполняет какой-нибудь приказ и, должно быть, сейчас где-нибудь в пути.

Но судьба подарила ей счастливый случай. Жених оказался на месте. Я немедленно вызвал его. Молодая девушка, казалось, сразу забыла обо всем, в том числе и о своих физических страданиях.

Молодой человек обратился ко мне и сказал, что он хотел бы исполнить желание своей невесты: они просят чтобы их немедленно обвенчали. Я тут же отправился к статс-секретарю доктору Науману.

Он был юристом, знал законы и к тому же до этого уже оформил брак нескольких пар. Но просьбу молодых людей Науман исполнить отказался, заявив, что он слишком занят и не может сделать это в данный момент. Его непосредственный начальник, доктор Геббельс, дал ему срочное поручение.

Таким образом, мне, начальнику жениха, не оставалось ничего другого, как обвенчать молодых. Я приказал составить свидетельство о браке и назначил церемонию бракосочетания на 18.00 в диетической кухне бункера.

Опираясь на руки свидетелей, девушка вместе со своим женихом вошла в кухню. Как было и раньше во время бракосочетаний, здесь воцарилась некая торжественность. Слышно было только, как в саду имперской канцелярии рвались снаряды. Когда снаряды попадали в бункер, было такое впечатление, будто по случаю торжества разбивают бокалы.

Мне трудно было найти подходящие слова. В этой неслыханно тяжелой обстановке глаза молодых людей светились таким огнем и они смотрели на меня с таким глубоким доверием, словно все это происходило совсем в другое время и они были обыкновенной счастливой парой.

Вскоре после венчания я узнал о том, что дети Геббельса умерли.

Доктор Штумпфеггер рассказал мне, что Геббельс просил его впрыснуть им быстро действующий яд. Доктор не смог этого сделать: мысль о собственных детях не позволяла ему совершить такой поступок. Геббельс был в отчаянии. Он ни в коем случае не хотел, чтобы его дети попали живыми в руки врага. В конце концов он нашел среди беженцев в угольном бункере врача, который согласился выполнить просьбу супругов Геббельс. Этот-то врач и умертвил детей.

Последние приготовления к прорыву были закончены. Лишний багаж нужно было оставить здесь. Наследство фрау Евы Гитлер, которое она распределила незадолго до своей смерти, можно было взять с собой лишь частично.

Часы показывали 20 часов 45 минут.

Для сожжения трупов Геббельса и его жены все было приготовлено. Об этом позаботился сам Геббельс.

Желающие участвовать в прорыве — солдаты, беженцы и раненые — были разделены на отдельные группы. К группе, которой командовал я, были присоединены еще 30 женщин.

Я еще раз спустился в бункер фюрера, чтобы проститься с доктором Геббельсом и его женой. Хотя их дети были уже мертвы, сами они держались спокойно и стойко. Фрау Магда Геббельс попросила меня разыскать ее сына от первого брака Гаральда и передать ему сердечный привет от нее. Я должен был рассказать ему о том, как умерла его мать.

Наступила темнота. Разбившись на группы, мы покидали имперскую канцелярию. Быстро прошли вымершую Вильгельмплац, спустились в тоннель метро и по шпалам направились к Фридрихштрассе. Примерно через два часа мы добрались до вокзала Фридрихштрассе.

Здесь мы увидели потрясающую картину. Смертельно усталые солдаты, раненые, о которых никто не заботился, и беженцы лежали у стен, на ступеньках лестниц, на платформах. Большинство этих людей уже потеряло всякую надежду на бегство и было безучастно ко всему происходящему.

Я покинул вокзал, чтобы разведать возможность прорыва в северном направлении. Данный мне приказ гласил, что я должен попытаться со своей группой (около ста человек) достигнуть Фербеллина. По имеющимся сведениям, там еще сражались отдельные части немецких войск.

В нескольких метрах от Вайдендамского моста улица была перекрыта заграждениями. Рвались снаряды. Все вокруг казалось вымершим. Засевшие за баррикадой солдаты сообщили мне, что некоторым подразделениям удалось прорваться, но оставшиеся, понеся тяжелые потери, отброшены назад.

Выглянув за баррикаду, я убедился, что солдаты говорили правду: тела убитых и раненых темнели на мостовых, словно тени. Картина была ужасающая.

Чтобы можно было просматривать Фридрихштрассе, враг зажег на Цигельштрассе гигантский костер. Со слов солдат я узнал, что русские укрепились в домах и развалинах Фридрихштрассе. Они уничтожали автоматным и пулеметным огнем всякого, кто появлялся на улице.

Собрав в этом месте свою группу, я объявил всем, что назначаю Адмиралпаласт постоянным сборным пунктом. Каждому была предоставлена возможность прорываться самостоятельно или присоединяться к другой какой-либо прорывающейся группе.

В 2 часа ночи ко мне подошли какие-то люди. Я узнал Бормана — он был в форме обергруппенфюрера СС. Среди сопровождавших его лиц были доктор Науман, адъютант Геббельса гауптштурмфюрер СС Швегерман и доктор Штумпфеггер. Они покинули имперскую канцелярию после нас.

Я спросил Швегермана, что произошло с Геббельсом и его женой. Швегерман ответил, что супруги Геббельс покончили с собой точно так же, как Адольф и Ева Гитлер: министр застрелился, а фрау Геббельс приняла яд.

Обстановка не позволяла говорить об этом дальше. Борман, доктор Науман и я обсудили положение. Борман решил достать для прорыва танки. Я возразил ему: вряд ли сейчас, в этом районе можно найти хотя бы один танк.

И вдруг случилось чудо: мы услышали лязг гусениц, который все приближался и приближался. Надежда вкралась в наши сердца, когда мы увидели три танка T-IV и три бронетранспортера.

Командир первого танка, отрекомендовавшийся оберштурмфюрером СС Ганзеном, доложил: то, что мы видим, — это остатки танковой роты дивизии СС «Норд», которая в соответствии с приказом ушла на север. Я сообщил Ганзену о нашем намерении прорваться через оборону, приказав ему двигаться медленно, так, чтобы наша группа, направлявшаяся к Цигельштрассе, была под защитой танков. Мы шли рядом с танками, словно черные тени. Борман и доктор Науман находились по левую сторону от танка, доктор Штумпфеггер и я шли за ними…

Нервы были напряжены до предела. Каждый знал, что речь идет о жизни или смерти. Внезапно противник открыл сильный огонь. Через секунду огромное пламя неожиданно вырвалось из ближнего танка. Шедшие впереди Борман и доктор Науман были отброшены взрывной волной.

В ту же секунду я упал, отброшенный в сторону. Доктор Штумпфеггер свалился прямо на меня. Я потерял сознание. (См. схему №2.)

Иллюстрация 2: Схема №2