Я свидетельствую перед миром

Предисловие к русскому изданию

«Я не претендую на то, что дал в своей книге исчерпывающее описание польского Сопротивления, его деятельности и структуры. <…> Я основывался на своем личном опыте, старался вспомнить все, что со мной происходило, рассказать о событиях, в которых я участвовал, и о людях, с которыми встречался», — так писал Ян Карский в постскриптуме к своей «Истории подпольного государства».

Ян Карский рассказывает историю личную, описывает только то, через что прошел сам, но в его драматической судьбе отражается история всего поколения, история Польши почти всего прошедшего столетия. Однако это вовсе не взвешенный, обобщенный и объективный синтез. Что же тогда представляют собой его воспоминания? Это рассказ молодого интеллигента, готовящегося к дипломатической карьере, затем, в сентябре 1939 года, — солдата разбитой польской армии, впоследствии офицера подпольной армии, тайного курьера, связывающего польское подполье с правительством в изгнании, наконец, многолетнего эмигранта, имя которого в Польше нельзя было произносить без малого пятьдесят лет.

В его свидетельстве есть важнейшие ключевые даты и события, такие как начало войны 1 сентября 1939 года и неожиданное нападение на Польшу 17 сентября 1939 года СССР — тогдашнего союзника гитлеровской Германии. Есть наивные надежды осени 1939 года, связанные с союзниками — Францией и Великобританией: Польша ждет гарантированной международными соглашениями помощи, но та не приходит. Есть беспросветность оккупационных лет и чудовищная трагедия польских евреев. Находясь с важной миссией в Лондоне, Карский не станет свидетелем восстания в гетто в апреле 1943 года, когда пол-Варшавы сровняют с землей и погибнет шестьдесят тысяч человек. До этого в течение нескольких месяцев около четырехсот тысяч варшавских евреев будут вывезены в лагеря смерти.

Когда же год спустя Красная Армия подойдет к Варшаве и надолго задержится на восточном берегу Вислы, а в нескольких сотнях метров оттуда, в центре города, будет догорать Варшавское восстание (за восемь летних недель погибнет двести тысяч человек, а более полумиллиона окажется изгнано из города), — Ян Карский уже будет в Соединенных Штатах. И будет знать, что сообщения, которые он передал вершителям судеб тогдашнего мира, так и не были услышаны.

«Я делаю то же, что и тысячи других» — так польский курьер Карский отвечал в феврале 1943 года министру иностранных дел Великобритании Энтони Идену, выразившему восхищение его героизмом. Действительно, молодых людей, которые нелегально проникали через «зеленую границу»[1] на Запад — сначала во Францию, затем в Великобританию — или оставались в Польше и включались в подпольную деятельность, были тысячи. Среди них элита — тщательно законспирированные правительственные курьеры.

Судьбу, почти зеркально отражающую судьбу Карского, мы можем увидеть, например, в биографии Ежи Солтысика. Двадцатидвухлетний юноша, подпоручик, служивший в зенитной артиллерии, в сентябре 1939 года участвовал в обороне Бреста. После вторжения Красной армии на территорию Польши так же, как и Карский, попал в плен и так же, как Карский, сумел бежать из эшелона и добраться до оккупированного Советами Львова. Тогдашний Львов оказался коварной западней для десятков тысяч человек, которые после начала войны двинулись из Варшавы на восток, — бежавшие от немцев поляки попадали под оккупацию СССР. Солтысик, опасаясь быть арестованным НКВД, в декабре 1939 года нелегально пробрался в Венгрию и оттуда во Францию, где вступил в одну из польских вооруженных частей. После поражения Франции был переправлен в Великобританию, где под псевдонимом Ежи Лерский стал курьером польского правительства в изгнании и эмиссаром генерального штаба Армии Крайовой. К этой работе Лерского привлек именно Ян Карский. После окончания войны Лерский не мог вернуться в коммунистическую Польшу. Он поселился в Америке, преподавал историю в Университете Сан-Франциско.

Похожая участь выпала еще одному легендарному курьеру — Здиславу Езёранскому (подпольный псевдоним Ян Новак): оборона Польши в сентябре 1939 года, подполье, опасный путь через все европейские границы во Францию и Великобританию и возвращение в Польшу уже в роли тайного курьера. Езёранский в 1939 году так же, как и Карский, сражался в артиллерии, с 1941 года участвовал в Сопротивлении, а в 1943-м стал курьером Армии Крайовой и передавал секретные материалы в польское посольство в Стокгольме. Затем с тщательно изготовленными фальшивыми документами на имя Новака ему удалось попасть в Лондон, где в марте 1944 года он рассказал о ситуации в оккупированной Польше представителям польского правительства и высшим английским властям, в том числе Уинстону Черчиллю. 25 июля 1944 года, почти за неделю до начала Варшавского восстания, Новак-Езёранский в очередной раз пробрался в Варшаву, став последним курьером, проделавшим этот путь. По прошествии двух месяцев, накануне капитуляции Варшавского восстания, по приказу командующего Армией Крайовой генерала Тадеуша Бура-Коморовского, Новак в последний раз отправился в Лондон, везя с собой сотни документов и фотографий разрушенной Варшавы. После войны он в течение долгих лет был легендарным директором польской редакции радио «Свободная Европа».

Опыт поражения, войны, конспирации, геноцида, пережитый этими людьми в молодости, оставил в судьбе каждого из них след на всю жизнь. Перед нами «История подпольного государства», незаурядные воспоминания Яна Карского. Ежи Лерский оставил мемуары под названием «Эмиссар Юр». Ян Новак — автор знаменитого «Курьера из Варшавы». Эти книги в Польше — евангелие для всех, кого интересует история военных лет. Или шире — судьбы целого военного поколения.

Сколько еще было подобных биографий, о которых мы никогда не узнаем? Сколько молодых солдат и подпольных курьеров так и не дождались конца войны, не оставили своего свидетельства?

Все трое в своей долгой жизни в эмиграции, в свободном мире — в США и Западной Европе — оставили себе прежние конспиративные фамилии. Ян Козелевский навсегда остался Яном Карским, Ежи Солтысик — Ежи Лерским, Ян Новак так и не вернулся к имени Здислав Езёранский. Несколько военных лет не только перепахали их мировоззрение, оставили в их душах неизгладимую печать пережитого, но и изменили их личности.

В Соединенных Штатах воспоминания Яна Карского были изданы очень быстро, еще во время войны, в 1944 году. Через четыре года книга появилась во Франции. С тех пор прошло почти семьдесят лет — целая эпоха. Несмотря на то что воспоминания разошлись в Америке и Франции огромными тиражами, Карскому казалось, что он остался на обочине. Предоставленный самому себе, лишенный возможности вернуться на родину, продолжить карьеру дипломата, он выбрал университетские стены. Ялта, Тегеран и Потсдам поставили окончательную точку в разделе Европы, а неудобный польский вопрос перестал играть сколько-нибудь важную роль в зарубежной политике мировых держав. Большой мир не интересовался судьбами малых народов. Геноцид евреев, трагедия варшавского гетто, проклятые места — нацистские лагеря смерти в Аушвице-Биркенау, Майданеке, Треблинке, Белжеце, Собиборе, Штуттхофе — проиграли политическому прагматизму первых мирных лет с их «холодной войной», превратились в постыдное табу.

Однако в сегодняшней России мы будем читать эту книгу иначе, чем в Америке и Франции конца сороковых. Во-первых, мы уже имеем дело не со свидетельством, записанным по горячим следам, а с документом прошедшей эпохи. Во-вторых, и это представляется наиболее важным, «История подпольного государства» наконец дошла до мира, в котором десятилетиями торжествовала официальная пропагандистская историческая ложь, но в котором по сей день сохранилась совершенно другая, личная память войны.

Прежде всего, «перезагрузки» требуют понятия и факты, очевидные польскому и западноевропейскому читателю. Дело тут не только в заполнении белых пятен истории, но и в ином языке. Главный камень преткновения: Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года — именно тогда немецкая армия впервые столкнулась в Европе с жестким сопротивлением. Ночь с 21 на 22 июня 1941 года для Карского и его читателей — важный поворот в истории войны, длившейся к тому времени уже почти два года. Был нарушен пакт Молотова — Риббентропа, на основании которого в 1939–1940 годах Германия и СССР оккупировали Польшу, Литву, Латвию, Эстонию, часть Финляндии и Румынии. Но эта дата не являлась, как гласила советская пропаганда, началом новой — другой — войны, хотя для СССР она с этого момента стала Великой Отечественной.

Не менее важный «водораздел» — день 17 сентября, когда на территорию Польши вступили войска Красной армии. Карский описывает свои первые впечатления от встреч с жителями оккупированного Советами Тернополя:

Российскому читателю предстоит не только разобраться в событиях и датах, но и понять, насколько активно жило подпольное «государство», как действовало конспиративное представительство эмигрантского лондонского правительства в Польше, как функционировала в подполье пестрая коалиция довоенных политических партий; понять значение Армии Крайовой и роль польского правительства в изгнании.

Карский вспоминает об этом многократно: целью польского подполья было не столько бряцанье оружием, сколько сохранение непрерывности деятельности государства, даже если это государство-невидимка с конспиративными структурами. Сохранение политической жизни даже в ситуации смертельной опасности, объединение различных политических партий ради всеобщего сопротивления оккупантам. Действительно, в Польше не появилось сил, готовых пойти на переговоры с немцами и создать коллаборационное правительство. У Польши не было ни своего Квислинга, ни режима Виши во главе с маршалом Петеном.

Воспоминания Яна Карского демонстрируют порой наивность тогдашних политических расчетов. Летом 1939 года Польша жила опасениями перед надвигающейся войной и вместе с тем — уверенностью, что польская армия сильна и окажет достойный отпор Гитлеру.

Позднее, уже после сентябрьского шока, осенью 1939 года царило всеобщее убеждение, что война будет кратковременной, а гарантированная международными соглашениями помощь французов и англичан вот-вот придет. Когда стало понятно, что спасения в ближайшее время ждать не приходится, поляки все еще верили, что послевоенная Польша будет продолжением Польши довоенной, все вернется на круги своя, сохранятся старая иерархия и порядки и в целом послевоенный мир будет тем же, что до войны.

Последствием подобных иллюзий и политических просчетов стало решение начать Варшавское восстание 1 августа 1944 года. «По поводу этого восстания поляки будут спорить еще сто лет» — так по прошествии многих лет Ян Карский вспоминал разговор с Юзефом Реттингером, одним из ближайших советников Владислава Сикорского. Действительно, дискуссия о цене этого великого и трагического подъема не прекращается в Польше до сих пор. Одни утверждают, что у подпольных властей не оставалось выбора, город чувствовал, что немцы вот-вот уйдут, и хаотичные бои происходили бы все равно. Другие считают, что только так жители Варшавы могли показать миру, что они не пассивны, что они сражаются за свою свободу, что им нужна помощь. Третьи говорят, что нет такого политического решения, которое оправдало бы смерть сотен тысяч невинных людей. Ярослав Ивашкевич, один из величайших польских писателей XX века, в своем дневнике 1944 года так описывал повстанцев, пробиравшихся на окраины и приносивших вести из центра города:

Спустя многие годы восьмидесятичетырехлетний Ян Карский оценит решение о начале восстания:

Каждый год в день начала восстания в Варшаве воет сирена в память о погибших и сотни тысяч людей собираются на старом варшавском кладбище Повонзки, где погребен прах повстанцев.

Ян Карский был первым свидетелем-очевидцем Холокоста — геноцида евреев в оккупированной Польше — и первым польским курьером, добравшимся до самых высоких кабинетов мира и рассказавшим о том, что видел. Он разговаривал с Энтони Иденом, министром иностранных дел Великобритании; 28 июня 1943 года был принят президентом США Франклином Рузвельтом. Неоднократно встречался и с польскими политиками за границей: президентом Польши в изгнании Владиславом Рачкевичем, премьер-министром генералом Владиславом Сикорским, вице-премьером и министром внутренних дел Станиславом Миколайчиком. Одно из самых пронзительных воспоминаний в книге Карского — разговор с эмигрантом из Польши, представителем Бунда в Лондоне Шмулем Зигельбоймом.

«История подпольного государства» была опубликована в Польше только в девяностые годы. Имя Яна Карского, легендарного деятеля подполья и многолетнего эмигранта, могло, без оглядки на цензуру, прозвучать у него на родине только после 1989 года. Двадцать с лишним прошедших с того времени лет в Польше продолжалась работа по возвращению памяти — многие годы запрещенной, но отчасти и вытесняемой общественным сознанием. Памяти, в частности, о том, что до 1939 года в Польше проживало многомиллионное еврейское меньшинство. Нацисты обрекли на уничтожение шесть миллионов людей просто за то, что они были евреями.

Книга Яна Карского — один из главных в польской мемуаристике документов, необходимых для понимания этой истории. Вот только возможно ли ее вообще понять? Марек Эдельман, великий польский еврей, легендарный руководитель восстания в варшавском гетто, как-то обронил в разговоре с двумя пишущими о нем книгу журналистами: «Нет, вы меня не раздражаете. Просто мы говорим на разных языках».