Я свидетельствую перед миром

Предисловие к французскому изданию 2010 года

Мир вспомнил о Яне Карском в октябре 1981 года, когда в Вашингтоне открылась Международная конференция освободителей узников нацистских концлагерей, организованная Эли Визелем и Американским мемориальным советом по Холокосту. Откликнувшись на приглашение Эли Визеля, бывший эмиссар польского Сопротивления нарушил молчание, которое хранил с 1945 года. Он снова публично докладывал о преступном уничтожении евреев, свидетелем которого был летом 1942 года. Когда-то, в ноябре того же сорок второго, проделав опасный путь из оккупированной Варшавы в Лондон через занятую Гитлером Европу, он упорно пытался довести свое свидетельство до сведения союзников, выполняя чрезвычайное поручение представителей варшавского гетто.

Его доклад на конференции назывался «Как открылась правда о существовании плана „окончательного решения“». Карский задавался вопросами, что и когда узнали об этом власти западных стран, как они получили эту информацию и какова была их реакция. «Я был в числе тех, кто сыграл в этом некоторую роль», — сказал он.

Тогда-то многие из присутствовавших на конференции и вспомнили о его вышедшей в 1944 году в США книге «История подпольного государства» (The Story of a Secret State). Первый тираж в триста шестьдесят тысяч экземпляров разошелся мгновенно, и вскоре последовало английское издание. Уже в 1945 году книгу перевели на шведский, в 1946-м — на норвежский, а в 1948-м — на французский язык. Французская версия получила двойное название: «Я свидетельствую перед миром. История подпольного государства» (к первоначальному заголовку прибавили заголовок последней главы).

Выступление Яна Карского на конференции 1981 года стало сенсацией в США и Израиле.

В июне 1982 года иерусалимский институт Яд Вашем присвоил Яну Карскому звание Праведника мира.

А в 1985-м французская публика увидела на экране его прекрасное, залитое слезами лицо — в документальном фильме Клода Ланцмана «Шоа» (съемка происходила в 1978 г.).

В 2004 году появилось исправленное и снабженное комментариями французское издание книги Карского, знакомящее новое поколение читателей с уникальной историей польского Сопротивления. Книга привлекла широкое внимание, тираж был быстро раскуплен, а в 2009-м ее автор стал героем сразу двух непохожих друг на друга романов. Это еще больше подогрело интерес к «подлинному» Карскому.

Настоящее имя человека, известного всему миру как Ян Карский, — Ян Козелевский. Он родился 24 июня 1914 года в Лодзи и был восьмым и последним ребенком в семье ремесленника, владельца шорной мастерской. Никаких фамильных замков и гербов в его родословной нет, что он считал нужным повторять каждому, кто восхищался его «аристократическим» видом. Нет, он принадлежал к почтенному семейству из польского среднего класса и был воспитан как ревностный, но не фанатичный католик и патриот в духе Юзефа Пилсудского[2]. На его личность наложила отпечаток атмосфера многонационального города, где прошло его детство.

Его мать, Валентина Козелевская, овдовевшая в 1920 году, жила в доме 71 по улице Килинского, большинство жителей которой составляли евреи. Так что среди друзей мальчика по двору и по лицею было немало детей из еврейских семей. Посетив Лодзь в мае 2000 года (за два месяца до смерти) в качестве почетного гражданина, Карский сказал: «Мысленно я всегда оставался здесь. Без тогдашней Лодзи не было бы сегодняшнего Карского»[3].

В Лодзи он стал активным участником католического миссионерского движения мирян «Легион Марии», здесь же сложились его планы на будущее — он хотел стать дипломатом. В 1931 году он поступает в Львовский университет Яна Казимира. Ставший после смерти матери опекуном Яна старший брат Мариан поддерживает его. Учится он блестяще, после окончания курса (дипломатии и права) и обязательной годичной военной службы стажируется в Женеве и Лондоне. Во Львове Ян вступает в созданную сторонниками Пилсудского студенческую организацию «Легион молодых». В беседе с одним журналистом об этих годах он пояснял: «Да, в юности я много и часто кричал: „Да здравствует Пилсудский!“ Но еще больше работал»[4].

Мечтая о дипломатической, то есть, по определению, гражданской, карьере, он, однако, проявляет свойственное ему во всем рвение и на военном поприще: заканчивает в 1936 году конноартиллерийское училище во Владимире-Волынском первым в своем выпуске и получает в награду почетную шпагу от президента Польской Республики. Первым стоит его имя и в списке выпускников элитной дипломатической школы (1938 г.). Наконец, 1 февраля 1939 года, его принимают на службу в МИД.

Ровно через год подпоручик Ян Козелевский (в то время он носит подпольный псевдоним Ян Каницкий), прибыв из оккупированной Варшавы во Францию, кратко описывает для премьер-министра польского правительства в изгнании[5] генерала Сикорского путь, который он прошел с сентября 1939 года, после разгрома Польши: «шесть недель провел в заключении у большевиков под Полтавой», выдан Германии как простой солдат, уроженец Лодзи, «десять дней пробыл в немецком концлагере в Радоме», бежал, стал работать в подполье. «С подпольными заданиями побывал во Львове, Лодзи, Вильно, Познани, Люблине и т. д. Я брат пана Конрада, то есть полковника Козелевского». Вместе с Марианом — «паном Конрадом» — они уже в декабре 1939 года составили первый отчет о положении польского населения и общественном мнении в стране (который был передан правительству в изгнании неким дипломатом нейтральной страны) — отсюда глубокая осведомленность, которую Ян проявил в 1940 году в Париже и Анже, куда был послан курьером от польских подпольщиков. В Париже он записался добровольцем в формирующуюся польскую армию, но в том же документе приписал: «Если правительство сочтет нужным, я готов вернуться в Польшу и оставаться там. Мое желание — служить Польше в самых трудных условиях». Слово «трудных» подчеркнуто Сикорским.

Между тем в Анже, где тогда находилось польское правительство, и генерал Сикорский, и его сподвижник, бдительный министр внутренних дел профессор Станислав Кот, приняли Карского довольно сдержанно, опасаясь, не относится ли он к ярым последователям маршала Пилсудского. Однако Кот, опытный педагог, очень скоро понял, что перед ним человек редкостных качеств — позднее в Лондоне он назовет его настоящей жемчужиной, — высоко оценил его дисциплинированность, цепкую память, аналитический ум и решил сделать его доверенным эмиссаром правительства. «Вы покорили профессора Кота», — удивленно сказал Сикорский молодому подпоручику. А тот, по приказанию Кота, выучил наизусть длинные и сложные инструкции, которые правительство передавало руководителям Сопротивления.

Моральными и профессиональными качествами эмиссара неизменно восхищались все, с кем он работал. Когда в апреле

1940 года, вернувшись в Варшаву, он отчитался перед лидерами политических партий, они были буквально потрясены. Сам же он скромно называл себя «граммофонной пластинкой, которую записывают, пересылают и прослушивают», и считал своим долгом скрупулезно выполнять то, что ему поручали.

Из страха заговорить под пыткой в гестапо он пытался покончить с собой — патриотическая жертва, значимость которой для ревностного католика трудно переоценить. Когда же он отправлялся с другим важнейшим заданием, причем двойным — от Делегатуры (представительства польского правительства в изгнании внутри страны) и от евреев гетто, — иерархи католической церкви оккупированной Польши дали позволение вручить ему медальон с частицей Святых Даров. Одновременно подпольщики снабдили курьера дозой яда. Понимая несовместимость этих вещей, он перед отъездом отказался от яда. Карский совершенно искренне считал себя новым миссионером, это подтверждают его слова, сказанные сорок лет спустя, в 1981 году: «Бог выбрал меня, чтобы я увидел то, что увидел, и засвидетельствовал это».

В Польше Карский работал под началом генерала Ровецкого, верховного главнокомандующего Союза вооруженной борьбы, внутренних вооруженных сил Сопротивления, переименованных в феврале 1942 года в АК — Армию Крайову (то есть Отечественную армию)[7]. В 1940–1942 годах поручик Ян Козелевский носил псевдоним Витольд. Под этим именем его знали в подполье. Витольд Кухарский был арестован в Словакии, передан в гестапо, подвергнут пыткам и бежал. Именно это имя стояло в указе, подписанном генералом Ровецким в феврале 1941 года, о награждении эмиссара орденом Воинской доблести (Virtuti Militari). Сам герой узнал об этом только в девяностые годы от историка Анджея Кунерта, нашедшего указ в секретных архивах. Не знал о нем и генерал Сикорский, когда в январе 1943 года вручил орден Virtuti Militari Яну Карскому в Лондоне.

Псевдоним Ян Карский присвоило Витольду лондонское правительство, когда летом 1942 года он готовился, по поручении главы Делегатуры Сирила Ратайского и лидеров политических партий, к крайне рискованной поездке в Лондон в качестве посланца внутреннего гражданского Сопротивления.

В 1987 году Ян Карский пересказал своему биографу Станиславу М. Янковскому разговор, который состоялся у него с Ратайским незадолго до отъезда в Лондон:

О том, что последовало дальше, рассказано в незабываемой главе «Гетто», которая начинается со встречи курьера с одним из руководителей еврейской социалистической партии Бунд Леоном Фейнером и одним из лидеров сионистов. Это была официальная часть его «еврейской миссии»: запомнить и передать по назначению вопросы еврейской общины правительству и ее наказы двум представителям еврейского меньшинства в лондонском Национальном совете: адвокату Игнатию Шварцбарту и рабочему-бундовцу Шмулю Зигельбойму. Карский знал, что еврейская секция бюро информации АК уже собрала и микрофильмировала все документы, которые подтверждали преступления, творящиеся в варшавском гетто, и акции по уничтожению евреев, начавшиеся в Треблинке, Белжеце, Собиборе. В Лондоне и Нью-Йорке считали информацию об этих зверствах преувеличенной. Поэтому Ян Карский согласился дополнить официальную часть добровольной ролью очевидца, понимая, что это может стоить ему жизни. Зато он получит право говорить о том, что видел собственными глазами, и просить ускорить помощь.

Драгоценные микрофильмы, которые он привез в Париж запаянными в обычный ключ, попали в Лондон 17 ноября 1942 года. А 28 ноября, когда в Лондон прибыл сам курьер, польские власти заверили его: первый двухстраничный доклад, обобщающий материалы об уничтожении евреев, передан правительствам союзников и еврейским организациям в Лондоне. Этот первый «доклад Карского» послужил подтверждением информации, которую в августе 1942 года обнародовал в Швейцарии член Всемирного еврейского конгресса Герхарт Ригнер и которую подвергли сомнению в Соединенных Штатах.

2 декабря Карский передал устные воззвания из гетто обоим еврейским представителям в Национальном совете. Он также выступил перед польским Советом министров и лично беседовал с министром иностранных дел Эдвардом Рачинским, которому было поручено передать привезенную им информацию британским властям и распространить ее как можно шире. 17 декабря Рачинский выступил по радио ВВС, прямо ссылаясь на Карского.

В феврале 1943 года Карский дважды встречался и с британским министром иностранных дел Энтони Иденом. Однако, к разочарованию поляков, до Уинстона Черчилля Иден его не допустил. Решение отправить эмиссара Карского в США, принятое в мае сорок третьего, связано с ухудшением польско-советских отношений.

Чтобы добиться личной аудиенции у Рузвельта, были пущены в ход все средства. Польский посол Ян Чехановский в начале июля разослал приглашения множеству людей из американской администрации, в том числе члену Верховного суда Феликсу Франкфуртеру, привлекая их внимание к посланцу польского Сопротивления и одновременно — очевидцу еврейской трагедии. Усилия посла увенчались успехом — 28 июля ему и Карскому был назначен прием у Рузвельта. Карский не раз рассказывал об этой беседе и всегда подчеркивал, что президента больше всего интересовало положение внутри Польши, вопрос о границах и о необходимости компромисса с Советским Союзом. Когда Карский спросил Рузвельта, что он хотел бы передать полякам, тот ответил: «Скажите им, что мы победим! <…> А еще скажите своему народу, что в этом доме у него есть друг». Ян Карский всегда вспоминал, какое потрясающее впечатление произвел на него Рузвельт, олицетворявший всю мощь Америки. Однако в машине на обратном пути в посольство Чехановский резонно заметил: «В общем-то, президент почти ничего не сказал».

Карский вернулся из США в Лондон 19 сентября 1943 года, твердо надеясь, что его опять пошлют в Польшу. Но премьер-министр Станислав Миколайчик (который сменил на этом посту погибшего генерала Сикорского) сказал, что об этом и речи не может быть, поскольку, несмотря на все предосторожности, курьер «засветился» — в перехваченных нацистских радиограммах говорилось о «некоем действующем в Америке Яне Карском, большевистском агенте на содержании у американского еврейства». В действующую армию его тоже не пустили, а приказали оставаться в Лондоне в распоряжении премьер-министра, чтобы, используя свою популярность и безупречную репутацию, противостоять развернутой в просоветской прессе кампании, объявлявшей правительство в изгнании «реакционным», а Армию Крайову — «незаконной». Кроме того, Энтони Иден вынуждал Миколайчика уступить территориальным требованиям Сталина в обмен на земли в Восточной Пруссии и Силезии. И вот Ян Карский выступает с новой серией докладов о польском Сопротивлении, пополняя собственные данные сообщениями польского подпольного радио «Свит». С осени сорок третьего он стал постоянно употреблять термин «подпольное государство» — the Polish Underground State, а первая его статья под таким заглавием появилась 15 декабря 1943 года в Polish Fornightly Review, газете, издаваемой польским Министерством информации и пропаганды.

Между тем на Тегеранской конференции (28 ноября — 2 декабря 1943) Черчилль и Рузвельт согласились со всеми требованиями Сталина относительно Польши и других стран Центральной и Восточной Европы. Энтони Иден упомянул об этих решениях, выступая перед палатой общин 15 декабря, Рузвельт — перед американским конгрессом и января, а Миколайчик все ждал, когда Вашингтон назначит ему дату приема у президента. Он собирался взять с собой Карского, который при поддержке своего старого знакомого, министра информации Станислава Кота, готовил для американской общественности целую программу по защите Польши. Предполагалось также снять в Америке фильм о польском подполье — эту идею Карский подал еще летом 1943 года, и теперь она была одобрена. Он уже написал сценарий и подготовил документальную базу.

20 февраля 1944 года, не дождавшись приглашения для премьера, Карского отправили в Вашингтон одного, поручив его Чехановскому, которому также было поручено объяснить американцам, что Карский не может вернуться в Польшу до конца войны.

Однако никакой правительственной субсидии Карский не получил и должен был продвигать идею фильма как свою частную инициативу. Кроме того, ему предписывалось выступать с лекциями и писать статьи в польскую, европейскую и американскую прессу.

В Вашингтоне Ян Карский сразу понял: надеяться на то, что фильм будет снят, не стоит, поскольку «Голливуд не расположен затрагивать польскую тематику». Но американцы не забыли отважного поляка, его имя было на слуху, лекции имели успех. Поэтому Чехановский посоветовал ему вместо фильма написать книгу и поручил своему пресс-атташе найти подходящего издателя. Им стал Эмери Ривз. 23 марта 1944 года Карский телеграфирует Станиславу Коту:

Разрешение было немедленно дано. Польское посольство сняло номер-офис в гостинице на Манхэттене, наняло секретаршу-билингва, и Карский, не откладывая, принялся за работу на условиях, поставленных издателем: быстрота, никакой пропаганды, ничего антисоветского, никакой полемики. «Что нам за дело до ваших споров со Сталиным!» Помимо этого, издательство оставило за собой право вмешиваться в текст, чтобы сделать его «более привлекательным», и львиную долю прибыли — пятьдесят процентов потиражного авторского вознаграждения.

15 августа 1945 года Карский отчитывается:

А в частном письме Коту признается, что работал днем и ночью, прерываясь только на еду и сон.

Результат был великолепный. Карский с гордостью сообщает в Лондон, что Ривз и его редактор Уильям Постер, «ознакомившись с рукописью, пришли к выводу, что книга отличается свежестью, хорошей композицией, высоким литературным уровнем и может быть издана с незначительными поправками».

Однако очень скоро Карский убедился, что поправки оказались не столь незначительными, — начались довольно ожесточенные споры. «Американцы хотят выпятить мою личную роль и сделать акцент на приключенческой стороне сюжета в ущерб идейно-политической», — писал он. Ривз усомнился в правдивости некоторых сцен, отличающихся особым драматизмом, и это страшно оскорбило автора. Для разрешения конфликта понадобилось письмо за подписью премьер-министра Миколайчика, удостоверяющее от имени Польской республики подлинность всех фактов, изложенных эмиссаром Карским. Наконец, встал вопрос о «восточном соседе» и участии коммунистов в Сопротивлении. Тут компромисса достичь не удалось. Ривз безжалостно выкинул целую главу, где говорилось об этом.

Карский постоянно советовался с Котом, детально рассказывал ему, как построена книга, что он хотел выразить и какие возникли трудности. «Прошу Вас высказать свои замечания, пожелания, исправления. Мне не хотелось бы допустить ни одной оплошности», — писал он министру. Судя по всему, первоначальный замысел сценария оказал влияние на характер и строение глав, нередко перекликающихся друг с другом.

Книга описывает все пережитое автором с 24 августа 1939-го до 28 июля 1943-го. Последняя глава кончается аудиенцией в Белом доме, которой увенчалась миссия курьера Витольда, и его печальными раздумьями у подножия памятника Костюшко на Лафайет-сквер.

«Автор рассказал только то, что сам видел, слышал и испытал», — настаивал Карский.

Главным достоинством своего свидетельства он считал его честность. Так, в 1982 году, в ответ на предложение главного редактора польского эмигрантского журнала Ежи Гедройца издать его книгу на польском языке он написал:

Когда же под конец жизни Карского, в 1999 году, первое польское издание все же появилось, он предварил его такими словами:

Конспирация требовала не называть подлинные имена, а подчас и псевдонимы многих выведенных в книге персонажей, изменять названия, не выдавать еще действующие явки и места пересечения границ. В июне 1944 года Карский пишет Коту, что все-таки упоминает много имен:

А в 1982 году в уже упоминающемся письме Гедройцу уточняет:

По желанию автора польское издание 1999 года дает множество комментариев, объясняющих, кто и что имеется в виду. Уважая эту его волю, мы также снабдили текст обширным аппаратом.

Ян Карский — или поручик Витольд — стремился прежде всего рассказать союзникам Польши, а потом и всему миру об уникальном феномене польского подпольного государства, подробно и настойчиво описывая его полноценные институты, демократические принципы и подчеркивая, что польский народ признавал только эту власть и не шел на сотрудничество с оккупантами.

Особое место в книге занимает «рассказ о трагедии еврейского народа, о том, как он просил о помощи и не получил ее».

Возможно, поэтому он отчасти уступил настойчивой просьбе издателей «написать о борьбе евреев гетто, хотя эти факты не связаны с композицией книги».

Другими важными темами своей книги автор называет реакцию английских и американских государственных деятелей на его сообщения о зверствах оккупантов.

Тем читателям-соотечественникам, которым в 1999 году книга могла показаться слишком антинемецкой, Карский напомнил, что она писалась в 1944 году, когда в нем кипела ненависть к врагу.

Карскому необходимо было получить от своего правительства внятное одобрение того, что отброшенная издателем глава о «восточном соседе» и «действиях партизан и Польской рабочей партии» заменена «постскриптумом».

Напомним, что происходило в тот момент в Польше, о чем Карский и польский посол знали и что с оптимизмом освещала американская пресса. 22–25 июля 1944 года Армия Крайова вместе с Красной армией освободила Люблин и гражданская администрация местного отделения Делегатуры вышла из подполья. 27 июля все ее работники были интернированы, а затем арестованы НКВД. В Люблине обосновался привезенный из Москвы Польский комитет национального освобождения, который объявил себя законным правительством и передал Красной армии (точнее, НКВД) право распоряжаться на всей освобожденной территории Польши. Концлагерь Майданек принимал новых узников: разоруженных солдат АК и схваченных гражданских должностных лиц подпольного государства. 1 августа вспыхнуло Варшавское восстание, продлившееся до 2 октября.

Но Ривз и представители издательства «Хоутон» ссылались на то, что Миколайчик в то время договаривался со Сталиным и его люблинскими ставленниками о компромиссе. Карский вспоминает:

В рассказе о лагере в Избице Любельской, который Карский принял за Белжецкий лагерь, в первоначальном тексте книги было сказано, что его провожатым был эстонский охранник и сам он переоделся в форму эстонской охраны. В принципе такое было возможно, но в данном случае лагерь охраняли украинцы. Карский изменил их национальность по указанию польского правительства в Лондоне, которое еще надеялось сохранить Львов в составе Польши (как обещал Энтони Иден) и не хотело портить отношения с влиятельной украинской эмиграцией. В польском издании 1999 года Карский восстановил истину, и мы в настоящем издании последовали его примеру.

«История подпольного государства» в обложке, украшенной белым польским орлом, появилась на прилавках книжных магазинов 28 ноября 1944 года, но еще в сентябре отрывки из книги были опубликованы в журналах: рассказ о еврейской трагедии — в Colliers и The American Mercury, а в женском Harper’s Bazaar — о женщинах-подпольщицах. Насчитывающий шестьсот тысяч членов клуб Book of the Month Club объявил «Историю подпольного государства» лучшей книгой месяца (декабря 1944). Общий тираж американского издания достиг, как уже говорилось, трехсот шестидесяти тысяч экземпляров. Карского разрывали на части — в течение следующих нескольких месяцев он исколесил Соединенные Штаты, выступая с лекциями по приглашениям разных клубов и ассоциаций. 20 декабря посол Чехановский передал президенту Рузвельту экземпляр книги с дарственной надписью автора, снабдив его письмом, где напоминал президенту «об аудиенции, которой он удостоил 28 июля поручика Яна Карского». Стерлинг Норт в журнале New York Post писал:

В марте 1945 года довольно широко распространявшийся в США журнал Soviet Russia Today опубликовал за подписью некой Евы Грот статью под названием Not the Whole Story («Не вся история»), полную едких нападок на польское правительство в Лондоне, на польское Сопротивление и на самого Карского. Автор статьи называла его аристократом, ничего не знающим о трудовом народе, провокатором, который смеет отрицать военные заслуги союзников и называть Ялтинскую конференцию «новым Мюнхенским сговором» (Карскому действительно случилось как-то раз, не сдержавшись, публично произнести такие слова), да еще и «антисемитом, связанным с польскими националистами». По мнению самого Карского, эта публикация отрицательно повлияла на успех книги. А вскоре, на фоне эйфории от общей победы и всеобщего восхищения доблестными русскими, книга стала попросту неуместной. Вышел только французский перевод 1948 года, а готовившиеся испанская, португальская, китайская и ивритская версии так и не были изданы.

Видя, как развиваются события в 1944–1945 годах, Карский больше не строил иллюзий относительно того, что появление его книги как-то поможет Польше и ее законному правительству:

Он чувствовал себя истощенным, здоровье его сильно пошатнулось. В письмах Станиславу Коту он писал, что в течение всех четырех последних месяцев (с апреля по июль 1944 г.), пока писалась и готовилась в печать книга, он не прекращал пропагандистской деятельности: шесть радиопередач, двадцать лекций, десятидневное турне в Детройт, включающее шесть выступлений.

Он просил, чтобы его заменили кем-нибудь другим — ведь бросать пропагандистскую деятельность было нельзя, — и предлагал своего старого друга Ежи Лерского, который недавно прибыл в Лондон из Польши. Но он не знал, что Лерский постоянно критиковал премьер-министра Миколайчика за готовность пойти на «территориальный компромисс» и уступить требованиям Советов, поддерживаемым союзниками, тогда как сам Карский считал себя обязанным поддерживать линию правительства — таковы были его принципы: неукоснительная лояльность, верность государственным интересам. За это кое-кто даже упрекал его в просоветских настроениях, что ему было особенно больно слышать. Узнав об этом, он, по собственному признанию, не спал несколько ночей. Карский не одобрял позицию «непримиримых» потому, что прекрасно понимал необходимость физически сохранить польский народ. Новак-Езёранский, эмиссар Армии Крайовой и лондонского правительства, автор книги «Курьер из Варшавы», так передает слова Карского, сказанные им в январе 1944 года, незадолго до отъезда из Лондона в США:

5 июля 1945 года Соединенные Штаты и Великобритания перестали признавать легитимность польского правительства в изгнании и завязали официальные отношения с посаженным Сталиным Правительством национального единства (Франция сделала то же самое 29 июня). В первое время этот удар был несколько смягчен для Карского последним поручением, на этот раз полученным от американцев: он на четыре месяца вернулся в Европу, чтобы убедить правительства разных стран в изгнании передать свои архивы и документы о Второй мировой войне в Институт Гувера, созданный при Стэнфордском университете в Калифорнии. Побывав в Лондоне, Париже и Риме, он получил согласие не только поляков, но также латышей, эстонцев и литовцев.

Вернувшись в США, он понял, что о нем все забыли, — он был теперь никому не известным европейским эмигрантом, таким же, как множество других. «Я ненавидел тогда весь мир и хотел отстраниться от него». Забыть, забыть военный ад, никогда и ни с кем больше о нем не говорить, никому больше не рассказывать о трагедии евреев, свидетелем которой он был. Для простоты оформления документов в иммиграционных службах он не стал восстанавливать имя Козелевского и навсегда остался Карским.

Он попытался зажить нормальной жизнью, завести семью, но брак его распался через два года. Ему удалось добиться разрешения на выезд из Польши для любимого брата Мариана и его жены Ядвиги. Сразу обосноваться в Америке они не могли, и Карский на последние остатки полученных за книгу денег купил им маленькую ферму в Канаде, недалеко от Монреаля.

Возобновить дипломатическую карьеру оказалось невозможно: в Госдепартаменте он как уроженец страны, подконтрольной коммунистам, мог рассчитывать только на самую незначительную должность, а чтобы попасть на службу в ООН, ему пришлось бы перейти на сторону варшавского режима — такой шаг он для себя исключал.

Оставался один путь — получение ученой степени и преподавание в университете. Ректор дипломатического отделения Джорджтаунского католического университета Эдмунд Уолш принял Карского с распростертыми объятиями и выхлопотал ему стипендию для обучения в докторантуре. В 1952 году степень доктора политологии была получена, и Карский стал преподавать. Отныне он связал свою судьбу с Джорджтаунским университетом, где проработал больше тридцати лет.

В 1954 году профессор Ян Карский получил американское гражданство. Зная его репутацию антикоммуниста, американская администрация не раз привлекала его как эксперта и поручала ему различные задания. В течение двадцати лет он готовил по собственной программе специалистов для Пентагона и часто ездил по заданию Госдепартамента читать лекции в Азию, Африку и на Ближний Восток. Никто из его коллег и студентов в Джорджтауне, кроме ректора Уолша, с которым он познакомился еще в 1943 году, не знал о его прошлом, но все ценили его как благородного человека и прекрасного лектора. У него учился выпускник 1968 года Билл Клинтон.

В 1954 году в вашингтонской синагоге, куда Карский пришел на концерт современной танцевальной труппы, он встретил Полю Ниренскую, урожденную Ниренштайн, варшавянку, свою старинную знакомую — они общались в Лондоне в 1938 году. В июле 1965-го они поженились. Поля, у которой все родственники, кроме успевших уехать в Палестину родителей, погибли, перешла в католичество. Супруги условились никогда не говорить о прошлом.

Помимо преподавания в университете, профессор Карский в течение многих лет писал книгу, посвященную политике великих держав в отношении Польши. Монография в семьсот страниц The Great Powers and Poland. 1919–1945. From Versailles to Yalta («Великие державы и Польша. 1919–1945. От Версаля до Ялты») вышла в 1985 году. «Печальная книга», — скажет ее автор. Проанализировав огромное количество архивных данных, он приходит к выводу, что в циничной игре с Польшей «морально более виновен Черчилль, а физически — Рузвельт».

В 1987 году Карский скажет своему биографу Станиславу М. Янковскому:

В 1978–1985 годах, когда бывший эмиссар польского подполья Витольд снова заговорил, уточняя, подчеркивая нравственное и историческое значение той необычайной миссии, которую он выполнял в ноябре сорок второго по поручению своих соотечественников-евреев, окончательно складываются — на этот раз в глазах всего мира — его образ свидетеля и его не для всех удобная позиция. Человеком, который попытался остановить Холокост, но не был услышан, назовет его польский историк Бронислав Геремек, а Эли Визель сочтет, что он сыграл существенную роль в том, что у союзников проснулась совесть и это облегчило судьбу евреев Будапешта.

Клод Ланцман, снимая свой фильм в 1977–1978 годах, разбудил память свидетелей Холокоста. Готовый фильм «Шоа» вышел на экраны весной 1985-го, и сразу после этого главный редактор польского эмигрантского журнала Kultura Ежи Гедройц попросил Карского написать о нем статью. Статья появилась в ноябрьском (1985 г.) номере, затем в ноябре 1986-го была перепечатана парижским Esprit, а в июле 1986-го — американским Together. Карский искренне восхищается фильмом, но сожалеет, что в сорока минутах, которые отобраны из его восьмичасового рассказа, смещен акцент с того главного, про что мог сказать только он, — про глухоту западных стран к призыву о помощи, переданному через него евреями варшавского гетто.

Карского увлекла идея сделать фильм, дополняющий «Шоа» и показывающий «нынешним и будущим поколениям», что в этой катастрофе честь человечества спасали тысячи простых людей, которые помогли выжить какой-то части евреев. «На глазах всего мира» — так называлось сообщение, обнародованное Карским в январе 1993 года по случаю грядущего пятидесятилетия восстания варшавского гетто и упоминавшее о «докладе Карского», который польское правительство передало союзникам в ноябре 1942 года и который был найден историками в британских архивах. По мнению Карского, которое он твердо отстаивал, «польское правительство в Лондоне сделало все, что могло, чтобы помочь евреям. Но у него в то время не хватало сил не только самому спасти их, но и защитить независимость своей страны».

Фильм «Шоа» вынудил польское правительство генерала Ярузельского частично снять запрет с имени Карского, но не с его книги — она оставалась запрещенной. И только в апреле 1987-го, через сорок с лишним лет после окончания Второй мировой войны, поляки впервые увидели фотографию героя Сопротивления Яна Карского в двух газетах. В ноябре 1987 года публицист Станислав Янковский впервые встретился в США с Карским — это стало началом его работы над большой книгой. В декабре того же года Карский предоставил Янковскому все свои личные архивы и вел с ним долгие беседы у себя дома в Вашингтоне. И наконец, в 1991-м, в связи с выходом в свет написанной Янковским биографии «Эмиссар Витольд», Карский приехал на родину, и независимая Польша восторженно приняла его. В 1995-м он снова посетил Польшу по случаю издания польского перевода с английского книги Томаса Э. Вуда и Станислава М. Янковского «Как один человек пытался остановить Холокост».

В девяностые годы несколько университетов мира присвоили Карскому звание доктора honoris causa. В 1994-м он стал почетным гражданином Израиля. В 1995-м первый польский президент Лех Валенса наградил его орденом Белого орла. В 1998 году Израиль, отмечавший пятидесятилетие еврейского государства, выдвинул Карского на соискание Нобелевской премии мира. Двое историков из поколения «Солидарности» (Анджей Рознер и Анджей Кунерт) убедили Карского дать согласие на публикацию «Истории подпольного государства» по-польски, и в декабре 1999 года, через пятьдесят пять лет после написания, книга вышла в свет на родине автора. Бывший боец польского подпольного государства снабдил это издание посвящением: