Я тебя ненавижу

Глава 40

Ярослав

Просыпаюсь среди ночи от ноющей боли в левой руке.

Откинув одеяло, встаю с кровати и спускаюсь на кухню. Там в ящике долго ищу обезбол. Губы сильно пересохли, во рту как будто хрустит песок, даже моргать больно, будто из моего организма испарилась вся влага.

Выпив сразу две таблетки плетусь обратно в спальню. Все тело ломит, голова раскалывается. Такое чувство, что мне настучали по ней, предварительно надев железное ведро.

Ложусь в кровать и просто жду, когда подействует обезбол, периодически отключаюсь и снова открыв глаза, чувствую, что руку в локте практически невозможно согнуть. Снова встав с кровати, включаю свет в комнате и вижу следующую картину…

Рука в сгибе увеличилась в размере раза в два точно, красно-малинового цвета, пульсирует так, будто искрят оголенные провода. Жутко горячая. Меня самого тут же бросает в жар, становится трудно дышать.

Что за херня, все было же нормально?

Обезбол здесь уже вряд ли поможет.

Спускаюсь в гостиную, там горит свет. Семь утра. Кому там еще не спится кроме меня?

Мама сидит на диване перед плазмой и бесцельно переключает каналы.

— Ярик? Ты чего так рано встал? — мама оборачивается на шум.

— Да рука болит, — подойдя ближе, показываю причину своего раннего пробуждения.

— О Господи! — мама прикладывает руку ко рту и ошарашено смотрит на меня.

— Что ты молчал, надо срочно звонить в Скорую, — причитает мама, вскакивая с дивана, отправляется на поиски мобильника.

— Да хорош, какая скорая, просто сделаю рентген и все, уверен ничего серьезного, — отмахиваюсь по привычке. Терпеть не могу, когда мам носится со мной, будто мне семь лет, и я поцарапал коленку, перелезая через деревянный соседский забор.

Да было и такое…

Раньше мы жили простой жизнью, как живет большая часть населения нашего города. Обычный дом, обычная машина.

Как говорят — средний класс.

В семь лет тебе ужасно хочется быть взрослым. Думать, как взрослый. И поступать также.

В нашем районе жили такие же ребята как я. Но тогда они считались очень крутой компанией и дружить с ними стремились все, кто хоть немного стал выше кухонного стола.

Им на тот момент было лет по двенадцать, для меня они казались такими крутыми. Как-то раз я предложил им дружбу, на что они только хмыкнули и отправили меня досиживать на горшок. Но в один из дней они сами подошли ко мне и выдвинули условие: «Хочешь быть в нашей компании, тогда тебе придется привезти для нас вооон тот скутер», — один из мальчишек показал на участок соседа, который недавно обзавелся именно таким транспортом. (Тогда скутеры были очень популярны, каждый четвертый, наверное, ездил на нем).

«Но, я же его украду», — маленький, наивный Ярик.

«Да не ссы пацан, мы покатаемся и вернем обратно, чес-слово…», — конечно же я поверил.

Полез через забор на участок соседа, даже не думая о том, как я смогу вывести его на улицу.

Забор был старый и весь в расщелинах. Добравшись почти до верха, моя рука соскакивает, и я лечу вниз, не забывая ободрать себе все ладони, колени и щеку. Оказавшись на траве после падения, слышу, как та самая компания разражается хохотом и с криками — «Шухер! Валим!», они исчезают из виду.

Сижу на земле и «любуюсь» на свои достижения. Ладони сильно жгут и на них проступило немного алой крови, с щекой, наверное, такая же история, а вот колено…

А из колена торчит огромная гнилая щепка, струйка крови бежит от нее вниз по ноге. Не помню, как добрался тогда домой, но когда меня увидела мать в таком виде, чуть не грохнулась в обморок, схватившись за сердце.

Эту занозу было ужасно больно доставать, а потом всю эту красоту мне обильно залили зеленкой.

Благодаря этой занозе, я немного понял, что, все что говорят взрослые — не всегда хорошо.

Да, на тот момент я действительно считал тех ребят классными и взрослыми.

Так вот, если сравнивать состояние матери, увидев меня семилетнего с кровавой коленкой тогда, и сейчас с опухшей рукой, взгляд будет практически такой же…

…

Кое-как натянув на себя худи и спортивки, спускаюсь вниз с ключами от машины.

— Поехали, докинешь меня до больнички, сам не смогу. Рука разболелась еще сильнее.

— Конечно сынок. Я сейчас быстро переоденусь, — мама торопливо одевается.

Выходим и садимся в машину. Обычно мама не любит ездить за рулем, ей привычней на пассажирском. Но водит она вполне уверено.

Воскресенье. Утро. Машин на дороге практически нет. Так что добираемся до больницы быстро и без пробок.

Мне делают снимок и просят немного подождать.

Пока ждем результатов, достаю телефон и захожу на страницу к Алиске. Моя маленькая девочка офлайн. Еще спит.

Пролистав ее фото, на лице появляется улыбка от уха до уха. Она такая милая, нежная, хрупкая. Вспоминаю, то что было в спальне и в паху все оживает. Она так отдавалась мне, так нежно стонала подо мной. Смущалась после. Я у нее первый!

ПЕРВЫЙ!

Она только моя, МОЯ.

И ни чья больше. Никому не позволю к ней прикоснуться.

Бля, этот факт бьет по мозгам, как хороший алкоголь. Пьянит меня.

Даже и мысли не хочу допускать, что это не серьезно, что к ней может прикоснуться кто-то другой. Такого просто не может быть!

Категорически не хотелось отпускать ее домой. Я покрывал поцелуями каждый сантиметр ее тела и мне этого было мало. Ее нежная кожа, словно запретный плод, сладкий нектар, который получит только избранный.

…

Дверь кабинета открывается, и я поспешно прячу телефон в карман.

Врач подходит к нам и приглашает в кабинет. Вид у него сейчас очень озадаченный. В руках снимок, он смотрит то на него, то на меня не решаясь начать разговор.

— Не тяните, пожалуйста, — голос матери звучит неестественно тихо.

— Э-э-эм… ситуация в общем-то не из приятных… — смотрит на меня не моргая.

— Так как у вас, Ярослав, недавно была травма, был перелом, соответственно кость пострадала. Но это не самое страшное. Ваш сустав был частично разрушен, чего при первых исследования мы не смогли выявить, кость срослась, но не правильно.

— Боже мой, — мама переводит взгляд с меня на врача.

— И что делать? — остаюсь хладнокровным в этой ситуации.

— Что-то могло спровоцировать нагрузку на сустав, это и запустило воспалительный процесс. Возможно была чрезмерная физическая активность. Вам предстоит операция. Придется заменить разрушенную часть на титановую пластину, следовательно, придется еще раз ломать кость, — ПИ-З-ДЕ-Ц! Бегущей красной строкой транслирует сейчас мой мозг.

Физическая активность говорите… Была, но оно того стоило… Я просто боялся раздавить моего маленького Лисенка.

— Когда можно провести операцию? — включается мама в разговор?

— Мы будем оперироваться только у Титова, — мама достает телефон и открывает контакты.

— К сожалению, это невозможно, — док наконец откладывается снимок моего рассыпающего на части сустава в сторону.

— Почему? — произносим в один голос.

— Он теперь оперирует в Германии, — у меня все обрывается внутри.

Я прекрасно понимаю, что эта операция необходима. И что она будет проходить у Титова, а значит я уеду в Германию на неопределенный срок.

Снова разлука. Снова Алисы не будет рядом. Сейчас это чувствуется в сто раз больнее. Я прикрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла.

…

В Германии меня ждут уже завтра. Собираю вещи, бронирую билет. Вылет в 15:00.

— Привет Лисенок, я по тебе безумно соскучился, — меня разрывает изнутри чувство несправедливости. Только-только все стало хорошо, как у нас новые испытания.

— Привет, Яричек, я тоже очень соскучилась, — от ее радостного голоса становится немного теплее на душе.

— Ты как, ничего не болит?

— Нет, все хорошо, мы увидимся сегодня? — молчу, не в силах ничего сказать.

— Яр? — голос Алисы заметно меняется.

— Алис, — тяжело вздохнув, продолжаю, — у меня плохие новости. Мы сегодня не сможем увидеться. Я сегодня улетаю в Германию на операцию, после той аварии у меня воспалился разрушенный сустав на левой руке. Я не знаю на сколько я улечу…

— Но… — Алиса запинается, мне кажется я слышу ее всхлип.

— Все будет хорошо, Ярик. Ты главное не переживай. Слышишь? Я знаю, что все будет хорошо. Видео связь никто не отменял, я тебя обязательно дождусь. Я люблю тебя.

— Лисааа, ты даже не представляешь, как я тебя люблю.

…

Сидя в самолете, смотрю в иллюминатор, за бортом серое и унылое небо, как и у меня в душе. Внутри что-то неприятно царапает. Почему мне кажется, что это был наш последней разговор?