Я в моей голове

Глава 8. Вторая неделя

На следующий день в школе я обошел своих ребят и спортсменов, заинтересованных в боксе. Собрал 16 рублей. Уточнил у Филиной начало репетиции. На секции собрал еще 12 рублей. Передал ключ от спортзала Алексé (Сереге Алешкину), авторитетному среди спортсменов и ровесников пацану, члену бюро ВЛКСМ. Сам отправился в Восточный поселок к заводоуправлению железобетонного комбината.

В Красном уголке на втором этаже, ориентируясь по шуму, обнаружил довольно большую группу смущенных черно-белых девчонок, внимательно осматривающих друг друга, что-то непрерывно поправляющих и при этом оживленно щебетавших. Некоторые из них были в солнечных очках. Увидев меня, все замолчали и уставились, кто заинтересованно, кто насмешливо, а кто вопросительно. В уголке на стуле с готовым аккордеоном обнаружил Толика, чувствующего себя явно не в своей тарелке. Увидев меня, он просто воспрянул духом. В небольшом зале в заднем ряду заметил двух женщин. Наверное, чьи-то мамы.

— Здравствуйте! Я надеюсь самое интересное еще не пропустил? — пытаюсь шуткой разрядить обстановку.

Не слушая возникший галдеж, поднимаю руку, прерывая шум и продолжаю:

— Вижу, все вы красавицы, настроены по-боевому и готовы всех порвать на концерте, а заодно покорить всех ребят. Я не против. Пусть помучаются бессонницей, вспоминая вас.

Расслабились, заулыбались. Ко мне с улыбкой подошла Светка Воронкова.

— Очки все девочки не смогли найти. Может очки нарисовать? — выдает первую проблему.

— Если даже у одной не будет очков, придется снять их всем. А насчет нарисованных? Мне, да и другим ребятам, я думаю, будет приятнее смотреть на ваши красивые личики, а не на боевую раскраску каких-то амазонок. Ответственно заявляю, как парень, — опять вызываю смех.

— Жалко, в очках так интересно смотримся, — печалится Светка.

— Не переживай, ваш танец и так произведет фурор, а завтра у вас всего лишь премьера. Вам после концерта столько будет предложений по выступлениям и столько вступлений, что успеете обеспечить всех какими-то очками, — успокаиваю.

Девчонки, прислушиваясь к нашему разговору улыбаются.

— Ну, а теперь поразите меня. Покажите, на что вы способны. Представьте, что вы выступаете в Кремлевском Дворце Съездов перед руководителем страны, — продолжаю настраивать девчонок, устраиваясь в третьем ряду.

Продолжая смеяться, девчата встраиваются в ряд, охватывая друг друга за талию сзади.

Светка, стоящая ближе к краю командует тихонько:

— Приготовиться! — все подобрались, подняли головы и выровнялись. Толик в углу тоже напрягся и положил рука на кнопки и клавиши, внимательно глядя на Светку.

— Раз, два, три! — продолжает она вполголоса.

Зазвучал проигрыш. Девчонки начали движения. Не ожидал. Двигались практически синхронно. Конечно, шероховатости были. Старался не засмеяться, ведь все-таки забавные некоторые фигуры получались. А мамы на последнем ряду ржали под конец не сдерживаясь.

Конец танца. Стоят выжидающе смотрят на меня.

— Браво! Молодцы! Не ожидал! Считайте, я и публика в восторге, — не стесняюсь сыпать комплименты и изображаю овации. Девчонки облегченно разулыбались. Они, что меня считают профессиональным хореографом? Я ведь первый раз в жизни это делаю. А они, как на экзамене, замерев и не дыша, ждут моей оценки.

— А теперь, чтобы из «замечательно» сделать «великолепно» я выскажу несколько замечаний и предложений, — замерли в напряжении.

— В танце держать голову прямо, приподняв подборок. Если нужно посмотреть на ноги, хотя чего вам на них смотреть, каждый день их видите. Это для меня и пацанов ваши ножки — шедевр природы и толчок для необузданной мальчишеской фантазии. (Смутились, но радостно). Так вот, если надо глянуть на ноги опустите глаза, а не голову.

Во время танца не улыбаться. Держите строгое, можно надменное выражение лица. Вы кто? Царицы! Остальные в зале — пыль у ваших ног. Вас ничего не должно смутить, не ваша ошибка, не то, что ребята от восторга полезут на сцену.

Крайним девочкам свободные руки убрать за спину.

Теперь по костюмам. Важно постоянно чувствовать бедро соседки и не размыкать их, а для этого надо трико в этом месте скрепить чем нибудь — сшить нитками или, например, попробовать закрепить прищепками, на которые тюль или шторы вешают. Сами потом решите.

Выстраиваться на сцене на сцене будете за занавесом. Когда занавес раздвинут, вы уже будете стоять, готовые для танца. После занавес снова вас закроет. Тогда расцепляетесь и уходите.

Я прошел к девчонкам.

— Когда поднимаете ножки, желательно чтобы ступни поднимались у всех на одинаковую высоту. Примерно вот такую, — показал.

— Иначе из зала, не смотрится, — поясняю.

— Далее, всегда держать ступни с чуть развернутыми носками, — показал стойку, подъем ноги и махи.

— Дальше ходьба. Представьте себя на подиуме при показе мод. Ходить надо, как модели — нога за ногу, — показал, пройдя вперед и назад, вызвав смех.

— И последнее. Поверьте мне, как ценителю женской красоты (смех), желательно ушить трико, чтобы они обтягивали ваши ножки, как рейтузы или колготки. Вот мои основные замечания. Конечно, движений маловато, но сейчас их придумывать и добавлять в танец нецелесообразно. Потом можно пофантазировать, добавить и отработать. А так и сейчас ваш танец — бомба! В Союзе, возможно, такого еще не было. Вы — первые и вы — лучшие! Представьте себя Терешковыми, — воодушевляю.

— Вопросы ко мне есть? Вопросов нет. Перерыв на обсуждение. Потом снова танцуем, — подошел к Толику.

— Сыграл хорошо! То, что надо и как надо. Молодец! — похвалил зардевшегося пацана и продолжил:

— Наверное, в клубе тебе нужен будет микрофон с выходом на колонки. Зал там большой, шум будет от зрителей — твой звук будет теряться, — вслух рассуждаю.

Подошла Светка с какими-то мелочами. Отмахнулся. У нее и самой все хорошо получается. Посоветовал — разделить всю группу на две. Одни танцуют, другие смотрят и поправляют. Засмеялась. Они так и делают.

— И зачем я здесь? — изобразил огорчение.

Репетиция продолжалась еще пару часов. Меня поразило трудолюбие девчонок. Никто не стонал, не изображал усталость и прочие женские уловки. Наверное, не было зрителей-мужчин. Толика, наверное, воспринимали как музыкальный аксессуар. А меня…? Даже не могу определить. Только раз, какая-то девочка огрызнулась на сделанное ей замечание. Филина резко и сразу поставила ее на место:

— Не нравиться — можешь уходить, на твое место трое прибегут.

Да у них тут нешуточная конкуренция. Наверное, чтобы попасть в коллектив невероятные интриги затевались и страсти бушевали. Надо бы Светку похвалить при всех. Что ей пришлось вынести?

Пора заканчивать.

— Все девочки хватит. Репетиция, будем считать Генеральная, закончена. Лучше уже не сделать.

Вы все просто молодцы. Честно могу сказать — не ожидал. Поражен. А особое спасибо хочу сказать Свете, — я подошел к покрасневшей девчонке и поцеловал ей руку, под протяжное восхищенное:

— О-о-о! — девчонок. И все захлопали.

— Кому идти одной в другую от всех сторону, могу проводить я или Толик, — объявил и кивнул на опять смутившегося паренька. Хотя Толик тут же собрался и тоже кивнул, вызвав смех девчонок.

— Сережа, нас подожди, — попросила Филина. Я кивнул. (И чего ей надо?)

В коридоре, нас с Толиком догнали мамы.

— Спасибо тебе парень. Замечательно придумал. Наши девчонки просто в восторге. Я сама, такого еще не видела. Мы просто поражены.

— Ага! Слышал, как вы ржали от восторга, — мысленно иронизирую.

— Вообще-то, это не я придумал, я только идею подсказал, а остальное они сами, — отговариваюсь, — Может еще смущение изобразить и ножкой шаркнуть? — промелькнула мысль.

— Спасибо конечно, вы первые зрители, оценившие танец, — проявил я учтивость.

Из здания вышли общей толпой, потом часть девчонок из Восточного отделились и пошли к домам. Остальные растянулись по тропинке в поселок. Проходя школу, Танька не выдержала и спросила:

— Сережа, а где ты этот танец видел?

Я наслаждался тихим вечером, слабым морозцем и не хотел говорить на серьезные темы. Но что-то надо было отвечать:

— Честно, я не помню. Может, видел по телику кавказские танцы, тогда и пришло в голову. Помнишь, там танцоры в черных бекешах и девушки в белых платьях?

Недоверчиво смотрит на меня.

— А еще сможешь, что нибудь подобное придумать? — не оставляет она меня в покое.

— Не знаю. Танька, чего ты ко мне пристала? Посмотри вечер какой! — наконец не выдержал я.

Чтобы смягчить свою вспышку, задумчиво тяну:

— Подумать надо. А на какую тему? — передаю вопрос ей.

— Я не знаю, — в растерянности отвечает.

— Вот и я не знаю. Хотя, имея веревку и палку, можно придумать что угодно, — злорадно заключаю. Мы расходимся к своим домам. К нашим домам идем с девчонкой из Желтого дома.

Киваю на клуб:

— Завтра премьера. Девчонки сильно волнуются? — меня беспокоила их психологическая устойчивость. Из-за чрезмерного волнения одной, усилия всех могут пойти прахом.

— Конечно, волнуются. Но все будет в порядке, я уверена, — успокаивает меня.

— А зачем палка с веревкой? — интересуется.

— Какая палка? — пытаюсь сообразить о чем она.

— Ты сказал, — напоминает.

— А, это не я сказал, а Ходжа Насреддин в фильме. Помнишь? Он там пытку придумал, используя веревку и палку, т. к. больше ничего не было, — объяснил.

У Желтого дома попрощались.

— Интересно ты думаешь, — непонятно сказала девчонка на прощание, чем озадачила меня.

Сижу после ужина за уроками. В правое ухо телевизор бубнит, за спиной мать зудит опять на отца. Отец бубнит, оправдываясь. Мысли разные в голову лезут. Никакого настроения нет для уроков. Надо сменить вид деятельности, как советуют… (кстати, кто? Психологи?) Достал заветную тетрадь. Натыкаюсь на тему — ПЕСНИ. Одну песню уже исполнил, правда, уже созданную или ее скоро создадут. А я планировал записывать будущие песни с целью прославления себя любимого и для повышения своего благосостояния и своих близких. Хореографом и менеджером я себя уже выставил. Песню на концерте к 8-му марта обещал спеть. А если я исполню обещание и спою «свою» песню из будущего, да под гитару? (Если сумею). А не успею подготовиться, то выполню обещание, спев «Ребят» под пианино Евгении Сергеевны или аккордеон Толика. Надо вспоминать какую нибудь песню. Концерт к женскому дню. Песни для женщин. Ничего в голову не лезет. Наверное, переутомился. Надо добивать уроки и спать. Завтра подумаю.

На следующий день девчонки, уже перед уроками нам, ребятам подарили подарки к 23-му февраля: открытки с наивными пожеланиями и оригинальную многоцветную ручку с линейкой. Даже придержали нас перед классом. Одноклассники снисходительно улыбались, переглядываясь. Когда все расселись, к доске вышла Маринка Любимова (боевая и самая горластая в классе). Девчонки загадочно зашикали на возбужденных ребят. Дождавшись тишины, Маринка своим громким голосом, торжественно зачитала поздравление будущим защитникам Родины, иногда заглядывая в шпаргалку.

Вспоминаю — уже через полтора года страну ждет Афганистан. Из ребят класса, только я там побываю, но в город тоже придут цинковые гробы. Будет свой Герой Советского Союза, тоже погибший. В честь него будет названа 1-я школа (учился) и улица, на которой она стоит (или жил герой). Но сколько участников, оказывающих «интернациональную помощь», сопьются, сколятся. Эта война для страны, станет одной критических ошибок, после чего неумолимо покатится под исторический откос. А что я могу сделать? С трудом выплываю из горестных размышлений.

Это поздравление, было уже более развернуто и продумано, с претензией на креативность. У двери застыла учительница математики и рукой показала классу не реагировать на ее появление, а с улыбкой тоже прослушала поздравление от девочек. Похлопали довольной Маринке.

У меня на столе лежали еще два свертка. Наверное, индивидуальные подарки. Так девочки проявляют свою симпатию к одноклассникам-мальчикам. К 8-му марта, наоборот. Обычно, подобное проявление чувств, вызывает насмешки у пацанов. Разворачивать подарки не стал — начался урок.

Вспомнил, как в 6-ом классе, я к 8-му марта сделал индивидуальный подарок Таньке Филиной. Дома взял маленького фарфорового слоника и начал заворачивать в газеты, стараясь завернуть поплотнее. Извел уйму старых газет. Получился солидный сверток. Затолкал этот сверток в коробку из-под обуви. Коробку тоже завернул в кучу газет. Поверх обернул калькой и перевязал ленточкой. Получилось симпатично на мой взгляд. В школу пошел с одноклассником — Юркой Беляевым из соседнего барака. Одному идти в школу с явным подарком 7 марта было стыдно. «Подарок» под ехидные взгляды пацанов водрузил на Танькину парту. Это было непередаваемое зрелище. Мои мучения с упаковкой стоили этого. Танька, под любопытными взглядами всего класса, сначала в торжественной тишине начала развязывать ленточку, потом разворачивать бумагу и газеты, одну за другой. Послышались смешки и шутки. А газеты не кончались. Уже начали смеяться открыто. Наконец она дошла до коробки. Достав сверток, борьба с газетами продолжилась. Уже ржали все. Несколько раз Танька пыталась бросить это занятие, но подруги и любопытство заставили ее разворачивать газеты вновь и вновь. Когда сверток стал совсем маленьким, она не выдержала и обиженно бросила его на стол. Соседка взяла его и стала щупать:

— Там что-то все-таки есть, — и сама стала разворачивать оставшиеся газеты. Наконец достала слоника и поставила перед расстроенной Танькой.

— Красивый, — успокаивающе констатировала.

Когда учительница сделала замечание про беспорядок возле Филиной парты, Танька обиженно заявила:

— Пусть, кто упаковывал, тот и убирает.

Конечно, я убирать не стал. Не знаю, узнала ли Танька, про меня (скорее всего, узнала), но упреков от нее я не слышал. А в старших классах на переменах я часто стал ловить ее взгляд. Бывало, что это меня раздражало.

На перемене, в дверь заглянул пацаненок и позвал меня к Евгении Сергеевне в музыкальный класс (как он назвал). Там она меня обрадовала — гитара меня ждет и протянула бумажку с адресом.

— Просят за гитару 15 рублей, — выжидающе смотрит на меня.

Задумываюсь — когда выбрать время. Моя пауза видимо обеспокоила.

— Можно в рассрочку, — добавляет тут же.

— Не надо в рассрочку, заплачу сразу. Когда можно зайти? Я могу в пятницу, после школы или в субботу, — интересуюсь и информирую.

— Наверное, лучше днем в субботу, — уточняет и добавляет:

— Продавец гитары согласился поучить тебя. Об остальном, вы с ним сами договоритесь. Он мой старый знакомый и хороший музыкант, — зачем-то добавляет. (Наверное, намекает, что имеет на него влияние.)

— Это не его гитара? — уточняю зачем-то, ведь это не важно.

— Не его, но инструмент хороший, — улыбается.

Интересуюсь, кто организует выступления на концерте.

— В клубе есть подготовленные люди, организаторы, осветители, звуковики. Ведущим концерта будет Лена Малкова — наша школьная старшая пионервожатая. (Это не удивительно, она часто ведет концерты и не только школьные.) Я тоже участвую в организации. А что ты хотел? — уже серьезно.

— Перед танцем девочек и после танца, надо закрыть занавес. Аккордеонисту, наверное, потребуется микрофон с колонкой. Возможно, звука на зал не хватит, — объявляю наши (свои) желания.

— Он, что, петь будет? — притворно пугается.

— Для инструмента, — уточняю.

— Это все решаемо. Зря вас не было вчера на генеральной репетиции. Там бы все решили.

И продолжает:

— Организаторы концерта не хотели пропускать ваш танец, как неизвестный номер. Я убедила, что все будет пристойно и интересно. И инспектор ГОРОНО подтвердила, что это что-то необычное и замечательное. (Вот так «мамы» на вчерашней репетиции.) Так, что у вас поддержка есть и сверху. Я сама заинтригована, что вы там могли выдумать необычное?

Я понял — идеологическая цензура. Партия плотно опекает культуру и чиновники от культуры могут, просто на всякий случай, запретить номер, выбивающийся из утвержденных и установленных рамок, способный вызвать неприятные вопросы сверху.

— Спасибо, — благодарю ее за поддержку «кота в мешке».

— Во сколько собираются исполнители? — вспоминаю важный момент.

— Концерт — в шесть вечера, участники собираются за 2 часа, т. е. в 4 дня, — уточняет.

— А наш танец когда? — пытаюсь спланировать.

— Надо у организаторов уточнять, где-то в середине, — отговаривается.

На следующей перемене нарисовались Воронкова с «хвостиком» и протянула сверток, перевязанный ленточкой с открыткой под ней и мило краснея, протянула мне:

— Это от нас, с Праздником!

Я опешил.

— Спасибо, конечно, искренне тронут! Что вы со мной девчата делаете? А как мне вам отдариваться? К 8-му марта? — выплеснул я свою проблему. Никогда, ни в прошлом, ни в будущем не любил получать подарки. Они обязывают дарить что-то в ответ. А если таких дарителей много?

— Да не надо ничего дарить. Ты уже сделал нам всем подарок. А может и еще сделаешь? — успокаивает меня, хитро поглядывая исподлобья.

Я передал им информацию Евгении Сергеевны о времени сбора участников и предложил собраться всем в половине пятого. Подозревал, что при организации концерта будет много бестолковости и неразберихи и много времени будет затрачено впустую. А ожидание в безделье выматывает больше, чем исполнение. Светка сообщила, что трико придется сшивать. Прищепки или не держат или рвут материал. Уже оповестили всех и предупредили, чтобы приготовили нитки и иголки. Дополнительно привлекли двух девочек на помощь. (Обрастаем техническим персоналом.)

Распрощавшись, только вошел в класс, как насел Фил с упреками. Протянул 4 рубля:

— Тебя не отловить. Надо бы спокойно поговорить по антиквариату, по расширению числа сборщиков и еще много других вопросов.

Я смутился. Вспомнил, как он на уроке об этом шептал. Взмолился:

— Давай сразу после уроков, сейчас голова кругом с этим праздником и концертом.

На уроке сидел, вспоминал песни будущего о женщинах. В голову вдруг пришла понравившаяся легкая и трогательная песня про бабушек Славы Мясникова из Уральских пельменей. Вспомнил незатейливый мотив и некоторые строчки и слова. Достал черновик и стал записывать, оставляя пропуски (потом вспомню или придумаю).

Уроков еще впереди много и не только сегодня. А репетитора в субботу попробую озадачить, чтобы написал аккорды для гитары и показал их. К концерту попробую выучить и сыграть.

На следующей перемене подкатили три десятиклассника по вопросу боксерской секции. Огорчил (огорчил ли?), что пока приобретаем только боксерский инвентарь на свои деньги по желанию. Собираем по 4 рубля до обеда четверга. Один достал и протянул пятерку (видимо знал). Отдал рубль сдачи из Филовых.

Удивили два семиклассника, подошедшие с тем же вопросом и протягивающие деньги. Чувствую некоторое беспокойство и учиняю экспресс допрос. Из недомолвок и мычания понимаю, что они первые ласточки — самые смелые, а желающих значительно больше. Вляпался! Меня, случись чего, родители разорвут. Решаю — надо посоветоваться с Михалычем. Он рискует больше меня. Да и денег от старшеклассников хватит для покупки. Объявляю:

— Вы, ребята, молодцы, что хотите заниматься таким мужским видом спорта (воспрянули).

Но я пока вам ничего не могу сказать. Должны принять решение по вашему возрасту взрослые. Поэтому денег от вас пока не надо. (Огорчились).

— Не унывайте! — подмигиваю, улыбаясь, — Я же не отказываю, завтра подойдите, думаю, все к тому времени будет ясно.

Выбрав свободное время, отправляюсь к Михалычу. У него заперто, но за дверью слышится какая-то возня. Понятно. У Михалыча в разгаре роман с одной из молодых англичанок, появившихся в школе год назад. Вспоминаю, что их ждет долгий счастливый брак, двое сыновей, сделавших успешную карьеру военными медиками. Так же вспоминаю про свое желание подтянуть свой английский. Где найти на все мои хотелки время!?

На следующей перемене озадачиваю Михалыча о желании семиклассников.

— Как чувствовал, что ты Серега со своей затеей принесешь мне проблемы! — в возмущении воскликнул он, — Я же не могу создать боксерскую секцию без квалифицированного тренера по боксу. Этот спорт травмоопасен и потребуются врачебные справки о допуске к занятиям.

Не надо меня грузить. А другой детский спорт не травмоопасен? Что-то я не помню, чтобы на многочисленных моих секциях от меня требовали врачебные справки.

— Можно организовать такую же секцию по ОФП для малолеток, с тренером из старшеклассников, под эгидой комсомольского бюро. Плохо обламывать добровольное желание подростков заниматься спортом. Пусть бегают, прыгают, скачут через скакалку, отжимаются, подтягиваются, а между делом постучат по груше, висящей в зале, но без учебных боев, — предлагаю свой вариант решения.

— Подведете вы меня «под монастырь», — задумывается, сокрушаясь, — А тренером тебя? — хитро улыбается.

— Да куда мне? И так времени свободного нет, на личные дела не хватает, — пожаловался. — Тарасова из десятого, или Алексý из восьмого, — перевожу стрелки. — Ребята ответственные, серьезные, спортсмены. Сами знаете. Алексá сам со мной в секции регулярно занимается и брат его из седьмого класса, — продолжаю убеждать задумавшегося Михалыча. — Все равно потом две трети отсеются, как почувствуют нагрузку и увидят, что надев перчатки Стивенсонами не стали, — улыбаемся уже вдвоем.

— Все продумал? Хорошо, схожу к директору. Сделаем, как он скажет, — снимает с себя принятие решения и облегченно расслабляется.

— Что ты там за танец оригинальный выдумал для девчонок? — уже нормальным тоном спрашивает.

Какими путями по школе сплетни расходятся? Где танец и где Михалыч? Он же в учительскую раз в неделю заходит. А туда же. Достали уже!

— Ничего я не придумывал. Только идею предложил, а девчонки загорелись и сами все додумали и сделали, — устало, привычно отговариваюсь.

— Не скромничай, — не верит.

С Филом, по пути домой, долго обсуждали нашу тему. Я пытался внушить, что под нашу деятельность при желании можно подвести статью. Непродуманные действия нас или сборщиков, могут спровоцировать владельца взломанного дома или похищенной иконы написать заявление в милицию. Через некоторое время мы будем объясняться с ментами. Оно нам надо? Мы должны стремиться к тому, чтобы все в цепочке должны быть довольны, от антиквара до владельца. И так же все, должны опасаться выпасть из этой системы. Лучше не выставить предмет на продажу, чем потом все потерять, в том числе наше будущее. Вроде он проникся. Решили собрать все в моем сарае и в свободное время внимательно осмотреть, привести в товарный вид и составить опись. По возможности, отвозить товар в Москву раз в месяц. Сборщики, подобранные мной, замыкаются на меня, побранные им — на него. В пятницу переносим все от него ко мне. В воскресенье едем снова в Душкино, шарим там еще раз и вывозим все на базу. Первая поездка в Москву в конце марта в каникулы. Довольные, разошлись, договорившись встретиться на концерте.

В клуб подошел пораньше девчонок. У встретившейся озабоченной Евгении Сергеевны выяснил кто организатор концерта. Оказалась известная всем в поселке Ольга Цветкова, выпускница нашей школы.

Ольга живет в поселке. С детства она постоянный участник всех культурных мероприятий школы и клуба. Она пела, танцевала, декламировала, вела мероприятия, вот теперь концерт организует. После школы стала работать то ли в отделе культуры, то ли в клубе. Многое про нее мне известно. Трудно в поселке сохранить тайное про ровесников.

С трудом нашел ее на втором этаже в каком-то помещении в окружении галдящей толпы девчонок. Увидев незнакомое лицо, все замолчали и уставились на меня. Ольга, конечно, меня узнала, хотя мы раньше никогда не пересекались. Но разница в возрасте не большая и общих знакомых много.

— Знакомьтесь, Сергей Соловьев, автор танца, о котором мы все слышали, но не видели, и надеюсь, сегодня увидим, — торжественно, но с какой-то насмешкой, объявила она.

Шаркнуть ножкой, сделать реверанс, хотя нет — это женское. Поклониться? Что-то мне не нравится начало. Просто кивнул головой. Ольга, хоть и полновата, но пока молодая смотрится привлекательно для пацана. (Я бы отдался не сопротивляясь).

— Здравствуйте! — подчеркиваю, что вежливость никто не отменял. И продолжаю: — Ольга, вы сильно преувеличиваете, или вас намеренно ввели в заблуждение. Не я автор. Меня можно назвать автором идеи. Но так уж сложилось, что выдвинув идею, я продолжаю курировать спонтанно сложившийся коллектив. Поэтому я, и надеюсь, вы заинтересованы в нормальном проведении номера, — выдав эту тираду, смотрю на нее. Вижу, смешалась или смутилась.

— Конечно, конечно. Что ты хотел? — смотрит серьезно на меня. (Ага, мы на ты.)

— Ольга, я хотел бы узнать, когда танец по программе. Перед танцем и после танца надо закрыть занавес. И нашему аккордеонисту для инструмента надо поставить микрофон, подключенный к колонке.

Она начала шарить по каким-то спискам с многочисленными пометками, подчеркиваниями, перечёркиваниями. (Как она там разбирается?) Наконец что-то нашла:

— Ваш номер после оркестра народных инструментов, это где-то, через час после начала концерта. Я накануне напомню. А надолго закрывать занавес?

— Секунд сорок — минуту, — рассчитываю, за сколько секунд девчонки успеют сцепиться и расцепиться.

— Тогда, мы пустим стихи про Армию перед занавесом перед танцем, — она вновь склоняется над списком и начала там чиркать дополнительно.

— Так даже лучше. После танца, времени закрыть девчонок занавесом понадобится меньше, — дополняю.

— По звуку подойди к Валерке, он за звук отвечает, — Ольга поднимает голову и добавляет: — Ты меня Сергей поражаешь. Не ожидала от тебя.

— А чего ты ожидала? Что я с бутылкой «бормотухи», на глазах изумленной публики, начну склонять тебя к интимной близости? — мысленно иронизирую, — А где его искать? — на всякий случай спрашиваю.

— В репетиторской ВИА или на сцене, — отворачивается она к окружающим.

Понял, я лишний при перетирании чьих-то костей. Сейчас выйду и стану причиной новой темы. Стоило мне связываться с этим танцем? Кому еще придет в голову кроме меня про меня — Буба Касторский со своими цыпочками? Вышел в фойе. Большинство девчонок из «Домино» уже собрались. Стоят отдельной группой. В руках сумки и пакеты. Чуть в стороне — Толик с ящиком аккордеона. Пошел к ним. Навстречу Воронкова:

— Евгения Сергеевна сказала, что ты уже здесь. Все очки достали.

— Все собрались? Наш номер через час после начала концерта, после народных инструментов. Обещали предупредить заранее. Но ты попроси, кого нибудь отслеживать. И сам буду контролировать. Не хочу, чтобы вы попали впросак из-за чьей-то нерасторопности или зависти. Перед танцем вас закроют занавесом, надо будет успеть сцепиться. Переоденетесь, время будет, потренируйтесь на скорость. А на будущее, надо бы придумать выход на сцену поэффективней без занавеса.

Пока говорил, девчонки обступили нас и напряженно вслушиваются. Когда кто-то из них пытался что-то сказать, ее одергивали подруги. (В авторитете я, блин!) Вижу, все волнуются.

— Если у кого есть вопросы или предложения по-существу, прошу, — предлагаю им.

— А где переодеваться? — спрашивает кто-то.

— Понятия не имею, сами найдете. Неужели такие дивчины гарные с какой-то мелочью не справятся? — пытаюсь шутить. Не доходит.

Вспоминаю короткий анекдот:

«Пришла подруга поплакаться на жизнь, ржали до утра…» — вроде появились улыбки у некоторых.

Продолжаю отвлекать:

«Одна подруга жалуется другой: — Встречаюсь с двумя парнями, не знаю, кого из них выбрать.

— А что сердце говорит?

— А сердце говорит — не майся дурью, вернется твой парень, убьет всех троих». Вот теперь смеются.

— Все я пошел, надо решить со звуком для Толика, — киваю на подошедшего паренька.

— И не радуйтесь, I'll be back — Я еще вернусь, — пытаюсь скорчить зверскую морду и скопировать интонации Железного Арни, хотя еще никто из них не видел этого фильма. Улыбаются. Вроде бы немного снял напряжение. Потом подойду, еще повеселю.

После долгих поисков Валеру-звуковика нашел под сценой. А я и не знал, что там много помещений. Никогда не задумывался, где переодеваются многочисленные артисты.

Мне показалось, что от Валеры попахивало перегаром. Но по лицу не было заметно.

Выложил ему наш вопрос со звуком. Он молча махнул рукой, и мы пошли на сцену. Я объяснил, где предполагаю, будет сидеть наш аккордеонист. Он пожал плечами и сообщил, что не видит проблемы. Он будет при сцене и надо будет его предупредить перед номером. А он поставит микрофон и подключит. За громкостью проследит.

Проходя в фойе мимо ряда зеркал, кинул взгляд на свое отражение. Что-то мне не нравится. Пригляделся. Одежда, как у большинства школьников. Прическа! Мне перестали нравиться мои длинные волосы до плеч. А какую прическу выбрать? Залысин, еще нет и намека. Лицо обычное. Надо попробовать виски и волосы над ушами постричь коротко, а на затылке пусть остаются длинными до воротника. Челку оставить на бок, только укоротить. Пробор, наверное, не нужен будет.

Появились мои ребята.

— Ты чего на себя пялишься? — смеется Серега Яшкин и сам смотрится в зеркало.

— Говорят, что я изменился. Вот ищу изменения, — оправдываюсь. Смеются.

— А ты действительно ведешь себя не как обычно, — с улыбкой заявляет Серега Леднев.

— Старею, наверное, или съел что-то, — отшучиваюсь.

— Пойдем в зал, места забьем, — поторопил, всегда куда-то спешащий Крюк.

Зал был разбит на три части. Передние около 10 рядов, потом проход, за ним бóльшая часть кресел. Проход и галерка — последние пять рядов. На подобных мероприятиях мы старались всегда сесть на галерке. Так и сегодня заняли подряд 10 кресел посередине зала, согнав (попросив) пару зрителей. Я не стал садиться с ребятами.

— Вы, наверное, уже слышали про танец? — закивали. — Боюсь, без меня не справятся — обоссутся или обидит кто, — продолжаю.

— Меня на помощь возьми! Меня! И меня! — загалдели.

— Если вас увидят — точно обосрётся! — заржали жизнерадостно так, что в зале на нас стали оглядываться. Так под смех друзей пошел под сцену к «своим цыпочкам», вспоминая анекдоты.

Спустился, а где их искать? Вроде не выступаю, а в туалет потянуло. С чем это связано?

В туалете ополоснул лицо. Жарко все же в плаще. Пошел, сдал плащ и шапку в гардероб. Уже время к началу, а народ все прибывает.

Понял. Рабочий день закончился. В это время, концерты люди любят. Развлечения в дефиците. Хорошие фильмы в клубе редкость. По телевизору не 50-100 программ и мелодрам с Домом 2 там нет. Социальных сетей и интернета нет. Развлечениями люди не избалованы. Вот и валит народ с радостью на любые концерты, тем более бесплатно. Глянул на часы в фойе — время! Снова пошел под сцену.

На этот раз меня нашли и провели в женскую раздевалку, заверив, что все уже переоделись. Над головой слышу женский голос начал торжественно что-то объявлять. Началось. Мои находились в довольно большом помещении, полном девчонок и женщин. Наши находились компактной группой, в необычных, на фоне других, черно-белых костюмах. Многие лица сливались с белым цветом костюма, некоторые заливал нездоровый румянец. Руки не находили своего места, что-то теребили, поправляли. Некоторые нервно разговаривали или неестественно смеялись. Я оглянулся, да тут почти все ведут себя так. Впрочем, за исключением девчонок из танцевального ансамбля «Вдохновение». Вот те изображали из себя бывалых артисток и снисходительно поглядывали на остальных. Начинаю, тем более наши, увидев меня, повернулись и замерли.

— Слышал, что у мусульман в раю праведника окружают молодые девушки-красавицы. Так вот знайте — гляжу на вас и чувствую себя в раю! — восклицаю и поднимаю вверх руки. Робкие попытки улыбнуться. Ведь смешно? Ладно, продолжаю:

— Света! Вот гляжу на наших девчонок, и думаю, если какую либо замарашку нарядить в ваш костюм, от пацанов отбоя не будет, — вот вроде появился блеск в глазах, и послышались уже искренние смешки.

Тут кого-то вызвали на сцену. Опять напряглись. Начинаю анекдоты:

«- Родители, вернувшись с работы, застали бабушку в предынфарктном состоянии. Весь день внучка ходила за ней и повторяла: — Молись и кайся, молись и кайся! Оказалось, девочка хотела, чтобы бабушка почитала ей сказку «Малыш и Карлсон», — ну вот вроде нормальный смех. Продолжаю:

«- У подруги спрашивают: — Анечка, а где твои любимые джинсы? — Я их продала! Я в них чувствовала себя пчелой. — В жопе жало!», — вот теперь похоже на хохот. Все в помещении, замечаю, перемещаются к нам поближе. А мои девчонки уже улыбаются и ждут продолжения. Мне не жалко:

«- Парень жалуется друзьям. Понравилась на улице девчонка, пошел за ней, вдруг удобное место подвернется для знакомства. Она повернула, я повернул, она зашла в помещение, я за ней, она присела, я присел, а она как закричит: — Немедленно уйди отсюда. Здесь женский туалет!» — Теперь ржут все в помещении. Смотрю, вернулись уже выступившие. Наверное, мне отсюда пора уходить.

— Ладно, мне пора. Увидимся перед сценой.

Прошел в зрительный зал через заднюю дверь. А зал-то полон. Люди даже в проходах вдоль стен стоят. Протиснулся к своим. Мое место держат пустым.

— Ты где был? Что так долго? Когда танец будет? — посыпались вопросы.

— Так получилось, — отговариваюсь.

— Перед танцем снова уйду, — предупреждаю. Встретимся уже после концерта.

На сцене Ленка объявляет ансамбль бального танца «Вдохновение» и называет руководителя — Рукину Веру. Вот прикол будет, если объявит меня. Может принять меры и предотвратить? Нет, я должен выделятся.

А эта Вера — без ложной скромности. Одевается на работе вызывающе — в мини. Конечно, у нее такая фигурка! Есть, что показывать и чем гордиться. Когда она вечером в своей красной мини юбке и черных колготках проходит через фойе, полном подростков, которые собирались в кино — наступает тишина. Все, отвесив челюсти, проводят глазами вызывающе сексуальную фигуру. Какие же эротические фантазии будоражат подростковые умы и как бурлят гормоны? Она уже скроется, а ребята все еще не могут прийти в себя.

Появилась она в клубе года 2 назад. С тех пор из старшеклассников 8-10 классов школы создан и существует ансамбль бального танца. Лауреаты каких-то конкурсов! Из моего класса туда ходит Маринка Белова (первая красавица класса), Юрка Семенов (черный, как цыган, и косолапый) и еще несколько ребят.

На сцене танцуют шесть пар под песню «Rain» (Дождь). Девчонки в желтых платьях по колено (Ну и цвет!), ребята в черных брюках и белых рубашках. Юрка, как и ожидалось, заметно косолапит. (Зачем он на бальные танцы пошел?) У многих танцоров заметна подростковая угловатость в движениях. Маринка чувствует себя на сцене и в танце, как дышит. Гармонична. Хотя в спорте не выделяется. Также уверенно держится на сцене ее подруга из десятого класса Юлька, тоже красавица с отменной фигуркой. У обеих есть парни, выпускники в нашей школе и выпустились в прошлом году. Сейчас оба — студенты института. Оба танцевали во «Вдохновении», оба играли в школьном ВИА.

Танец закончился. Зрители реагируют довольно бурно. Вообще, у нас сейчас зрители всегда тепло относятся к артистам, снисходительно относятся к неловкости, неумелости или ошибкам. А вот умелых, хорошо подготовленных — любят. Как «Вдохновение». Смотрю вниз в зал на затылки зрителей. Похоже, пополам молодежи и взрослых. Возле стен опоздавшие, как правило, взрослые. Мужчин меньше, чем женщин.

Мои родители никогда не ходят на концерты. Отец, раньше ходил на футбол на встречи сборных городов и меня с собой брал. Потом перестал интересоваться. Не ходил даже, когда я играл. Меня это, почему-то не задевало.

Тем временем, концерт шел своим чередом. Ребята, сначала пытались меня вовлечь в обсуждение артистов, но видя меня, погрузившегося в свои мысли, отстали. Спрашиваю, сколько времени? Без десяти семь. Приближается момент истины. Ну, девчонки, не подведите! Надо идти.

— Все ребята, я пошел, — встаю и выбираюсь к выходу. На выходе, вижу знакомое лицо мужика и направляю его на свое место. Поднимаюсь к выходу на сцену. Оказывается, сбоку от сцены довольно большое пространство, невидимое из зрительного зала. Вижу здесь Ольгу, со знакомыми листами в руках, Ленку — конферансье, Валеру и Евгению Сергеевну. Тут же толпились исполнители следующего номера в старинных русских нарядах и другие взрослые и дети. Ольга, увидев меня, громко прошептала:

— Ваше выступление через четыре номера.

Евгения Сергеевна успела спросить:

— Как девочки, настроены?

Заверил:

— Сейчас пойду, проверю.

— Мы уже тут слышали, как ты внизу поднимал настроение артистам. В зале слышно было.

— Ладно, я пошел. Только оповестите нас и про занавес не забудьте. — Кивают.

— Сережа, только потише, я умоляю — Ольга громким шепотом. Ленка улыбается мне.

Спускаюсь под сцену. Опять в раздумьях. Как идти в женскую раздевалку? Тут появляется в коридоре Леня Кравченко.

— А ты чего тут? — интересуется. (Понять его можно, до недавнего времени — я и искусство ходили по разным улицам.)

— Трамвай жду, а что? — он немного подумал и заржал. (Опять я буду виноват.)

— Тише, тише Леня. Я тут паренька с аккордеоном ищу. — Он на миг задумывается:

— Есть такой, заходи, — кивает на дверь, из которой вышел.

Мужская раздевалка — одни пацаны. Вижу знакомые лица одноклассников Семихина Серегу и Кузьмина Серегу. И этот играет? У него же с детства слух понижен. Во всех классах сидел на первой парте. Наверное, наследственное — родители глухонемые. Здороваюсь со всеми и направляюсь к одноклассникам:

— А я и не знал, что вас в постоянный состав приняли. Поздравляю! — Жму руки.

— Да вот, я на ритме… — Семихин, как всегда смущен.

— А Серега на ударных, — кивает на Кузю.

— Ладно, удачи! — искренне желаю.

Нахожу глазами Толька с аккордеоном в обнимку, забившемуся в уголке. Смотрит на меня с надеждой и ожиданием. Киваю ему на дверь.

— Тебя что, здесь обижали? — притормаживаю в дверях. Он активно мотает головой.

— Волнуюсь, — признается.

В коридоре останавливаюсь.

— Давай здесь подождем наших Айседор.

— Каких Аседор? — пискнул.

— Айседора Дункан, жена Есенина, великая танцовщица двадцатых-тридцатых годов. Не знаешь Есенина? — расширяю кругозор подростка.

— Знаю, моя мама стихи его любит. А про жену нет. — Основательно отвечает. И страх в глазах пропал.

Из наших черно-белых девчонок, кто-то, выглянув в коридор и обернувшись, радостно крикнула:

— Они здесь!

Девчонки шустро высыпали в коридор, даже в глазах зарябило от черно-белых костюмов.

— Ну как? Настроение бодрое? — интересуюсь. Неуверенно некоторые закивали.

— Девочки! Посмотрел я часть концерта. Довольно унылое зрелище, даже «Вдохновение». Поверьте мне, старому цинику (хихикнули), мы всех порвем, мы всем мозг взорвем и всех шокируем. Готовьтесь бисировать.

— Как это? — кто-то поинтересовался. Тут же несколько голосов начали объяснять.

— Готовьтесь к славе и соответственно к зависти. О, анекдот в тему:

«- Жизнь и так дерьмовая, а тут сосед по парте еще пятерку получил». Заулыбались.

«- Пап, а тебя твоя мама била? — Нет, только твоя!» — Захихикали.

Наконец мимо нас прошла группа подростков с балалайками и другими инструментами.

— Похоже мы за ними. Успеем. Вы не волнуйтесь. Все у вас будет хорошо. Очки никто не потерял? Вы без очков видели бы только первые ряды, а в очках и их не увидите. Только расцепиться не забудьте, а то пойдете в разные стороны и еще раз шокируете окружающих. — Засмеялись. (Вроде настроены по-боевому.)

По лесенке спускаются со сцены две девочки, а за ними — вызывающая очередных артистов девушка. Увидев нас в коридоре, махнула рукой наверх. Мы двинулись за славой.

— Ой, девочки, сейчас ваш танец, а мне в туалет захотелось. Это не может быть связано? — Продолжаю шутить.

— Запомните девчонки этот момент. Это ваш первый поход за славой. Так что, вперед, и нет вам преград. Порвите их всех!

Поднялись на пятачок пред сценой. С нами здесь стало тесно. Все окружающие внимательно рассматривают костюмы девчонок. А они ни на кого, не обращая внимания, поправляют очки, банданы, передают друг другу иголки с вдетыми черными или белыми нитками. Все замерли. Номер с балалайками закончился. Ребята кланяются на овации и идут к нам. Ольга, глянув на меня, кому-то махнула рукой на другом конце сцены. Занавес начал закрываться. Ленка пошла объявлять или читать. Кто-то выскочил на сцену и унес стулья. Девчонки высыпали на сцену, выстроились и начали пришивать себя. Один стул поставили для Толика сбоку. Евгения Сергеевна подтолкнула Толика к стулу. Я посмотрел на Валеру и кивнул ему. Он кивнул в ответ и пошел поставил микрофон перед Толиком и направил его на аккордеон, потом подошел к усилителю, что-то покрутил, вернулся к микрофону и щелкнул по нему. В зале послышался щелчок.

Все девчонки не подведите! Евгении Сергеевне я на ухо сказал:

— Танец, зрелищнее смотреть из зала. — Она кивнула и пошла за мной.

Поспешили к ближайшей двери в зрительный зал и успели протиснуться, когда Ленка начала объявлять наш танец:

— Следующий номер нашего концерта — оригинальный танец, подготовленный ученицами старших классов под названием «Домино».

Занавес начал открываться. На сцене ряд девчонок в черно-белых трико, таких же косынках и в черных очках. Зал охнул, засвистел, затопал, захлопал. Стройненькие фигурки не могли не понравиться. А Ленка (зараза) продолжает:

— Идея — Соловьева Сергея, (свист и крики особенно громко с задних рядов) ученика 9-го класса нашей школы, хореограф — (заминка) он же. Аккомпанирует Гуров Толя, ученик 8-го класса нашей школы. — Отбарабанила и ушла.

— Чем ты недоволен? — наклонилась ко мне Евгения Сергеевна.

— Славы боюсь, — отвечаю. Засмеялась и взъерошила мне волосы.

Толя начал проигрыш. Похоже Валера мастер по звуку. Звук не резал уши и был достаточно громким. Девчонки начали движения. В зале послышался смех и крики, а когда девочки стали поднимать ножки зал уже стонал, выл и бесился. Многие от смеха чуть со стульев не падали. Вероятно, нынешние зрители не избалованы подобными необычными зрелищами. А девчонки — молодцы, продолжали движения с невозмутимыми лицами. Смеялся и я (не возможно было не смеяться). Поглядел на Евгению Сергеевну. Она от смеха промокала платком глаза, потом не выдержала, повернулась и пошла из зала, продолжая смеяться. (Наверное, смутилась, что я замечу потекшую тушь.)

Это действительно был фурор! Мы добились успеха! Уже и танец закончился, и занавес закрыли и Ленка вышла объявлять следующий номер, а зрители не унимались, топали, свистели, хлопали и орали:

— Еще давай! Повторить! Бис! Снова полосатых давай! Домино! Домино! — а потом сложилось:

— До-ми-но! До-ми-но! — всем залом.

Ленка постояла, перед закрытым занавесом и ушла за него.

Я тоже повернулся и стал протискиваться через возбужденную толпу у выхода. Поднялся на пятачок. Все вокруг, видимо, тоже смеялись. Девчонки на сцене спешно снова пришивали себя. За занавесом слышался голос Ленки, читающей какое-то стихотворение.

— Сережка! Все в шоке! Как ты смог придумать такое? — Ольга, улыбаясь, глядела на меня. — Это гениально! И так просто! Сколько вы танец готовили? Неделю?

Я прикинул:

— Четыре дня девчонки репетировали. Вчера только костюмы одели. — Уточнил.

— Невероятно! Сами, без хореографа! За 4 дня! Неподготовленные, обычные девчонки. Хотя там ничего особенного нет, но в комплексе! Гениально! Никогда такого не видела.

— Он еще и музыку предложил, — заложила меня Евгения Сергеевна. Ольга охнула, приложив руку к пышной груди (сердцу). (Ну, актриса!)

В это время занавес раздвинулся и Толик начал проигрыш. Девчонки начали повторно танцевать. Сначала я подумал, что эмоции зала снизятся, т. к. новизны и неожиданности уже не будет. Но ошибался — зрители снова свистели, ржали, орали, топали и хлопали. Наверное, громче, чем в первый раз.

— Я уже давно так не смеялась, — подошла ко мне Евгения Сергеевна.

— Сережа! Готовься к выходу на сцену, — объявила Ольга.

— Это не планировалось. Зачем? — начал я отказываться.

— Ты автор лучшего номера сегодняшнего концерта. Надо тебя и музыканта с девочками представить зрителям. Скажите им не уходить со сцены и снять очки. Лена! Объявляй. — Командует Ольга.

Евгения Сергеевна поправляет мне волосы и подталкивает к сцене. В это время занавес раздвинули. Ленка вышла к микрофону:

— Уважаемые зрители. Позвольте вам представить сборный танцевальный коллектив девушек старших классов нашей школы, которые исполнили так понравившийся вам танец «Домино». — Показывает на растерявшихся и переглядывающихся девчонок.

— Так же позвольте представить вам автора этого танца Соловьева Сергея. — Протягивает руку в мою сторону и глядит на меня. Начинает хлопать.

Проходя мимо Толика, поднимаю его за шиворот и подталкиваю на сцену. Подхожу к девчонкам и киваю головой в зал. В зале хлопают, свистят и орут. С моим появлением на сцене и кивком, шум возрастает. Действительно, видно только первые ряды, даже середина зала скрывается в темноте.

— Позвольте представить вам аккомпаниатора танца Анатолия Гурова, — Ленка показывает рукой на Толика. Тот неловко кланяется с аккордеоном. Ему тоже свистят и хлопают.

Слышу громкий шепот Ольги сбоку:

— Все поклонитесь и уходите!

Кланяемся (я наклоняю голову) и со всеми поворачиваюсь и ухожу. Девчонки радостно сбегают вниз. А потом внезапно орут, визжат, виснут на мне и целуют. Восторг! Что-то говорят, смеются, некоторые вытирают слезы. Смущенного Толика тоже обнимают и целуют.

— Так, девочки! Вы были великолепны! Молодцы! — девчонки снова орут и обнимаются. — Мы сделали это! — снова восклицаю.

— Мне пора! Всем спасибо! — поворачиваюсь, чтобы уходить. И останавливаюсь из-за тишины за спиной.

— Сережа! А дальше что? — Воронкова.

— Дальше? Будем жить. — Наконец понимаю невысказанный вопрос. — Будете репетировать, усложнять танец. Могу предсказать, что вас позовут обязательно на концерт к 8-му марта и другие школьные концерты города. Понадобится моя помощь — позовете.

— Понадобится, — проговорил кто-то за спиной. (Не знакомый голос.)

Я чувствовал какое-то опустошение, как после успешного окончания напряженной работы. В зал больше не пошел. Там будет все, как обычно. И концерт идет к концу. Вышел на улицу, глубоко вдохнул морозный воздух. Начало положено — я громко заявил о себе. Пока на уровне школы и поселка. Теперь надо продóлжить и углýбить, как будет говорить будущий Генсек (лом ему в задницу). А зачем мне слава? Задумываюсь.

Я ведь уже думал. Мне надо повысить благосостояние свое, своей семьи и близких мне людей. А знаменитым — это легче.

Так же мне подспудно не нравится, что произойдет с моей страной и людьми через несколько лет. Только, что я могу из провинциального (даже не областного центра) городка сделать. Уже сейчас страна катится под откос, только никто этого не замечает. Может на самом верху это видят, знают, но ничего менять не хотят. Элиту страны устраивает ее положение. Народ тоже пока все устраивает. Только меня не устраивает. Мне нравится жить при социализме, даже при его отрицательных сторонах. Но при капитализме будет еще хуже, особенно при диком — в 90-е. А это знаю только я!

Уже через полтора года, страна вляпается в Афганистан и все быстрее покатиться под откос. А что я могу сделать из своего городка? Через год с небольшим окончу школу, поступлю в ВУЗ. Я буду уже в крупном городе с более широкими возможностями. Только какие возможности у семнадцатилетнего подростка, пусть и студента? В военном училище мне теперь делать нечего. Если я хочу повлиять как-то на будущее страны, надо выходить на властьимущих. Я могу тайно рассылать письма, как делали некоторые «попаданцы». Для этого мне надо относительную свободу передвижения, что почти невозможно из военного училища. Запрут там, в казарме, с якобы, потенциальной возможностью выйти в увольнение два раза в месяц. Но в реале и тех всячески пытаются ограничить и лишить. В моем будущем военном училище — казарменное положение у нас было все четыре года. На первом курсе, я в увольнение сходить смог всего несколько раз за год и ненадолго. Так что — только институт.

Как и «попаданцы» я не хочу, чтобы про мои знания будущего узнали наверху. Действительно, могут запереть в золотой клетке в лучшем случае. Буду консультировать на интересующие темы, пока не посчитают меня не нужным. А что могут сделать с носителем суперстратегической информации? Нет человека — нет проблемы. Какая гуманность, когда на кону глобальные интересы страны? Могут так же передать эскулапам-мозгоправам или ученым, если захотят понять или изучить причину феномена — обретение памяти носителем за всю его будущую жизнь. А могут просто грохнуть, только из чувства самосохранения, если мои письма попадут не в те руки. Ведь предателей страны и злостных коррупционеров наверху полно. Не задумываясь, избавятся от угрозы себе или своему положению, угрозе лишиться своего богатства. И продолжат с возросшим рвением гадить стране или набивать свои карманы.

Если я решусь на анонимное информирование, то надо хорошенько подумать над адресатом и о способе его информирования. Что-то разбрасывание писем по почтовым ящикам меня не привлекает. У любого начальника, положения выше среднего, имеются секретари, помощники, референты (хотя последних, в это время вроде еще нет). И чем выше положение руководителя, тем больше этот аппарат. А через этих клерков, спец. службы и организуют оперативное сопровождение секретоносителя. Хотя, вроде, еще при Хрущеве был узаконенный запрет об оперативной разработке и сопровождении КГБ и МВД крупных партийных чиновников и членов их семей, начиная с секретаря Обкома. Якобы, имел на это право, только Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. Но я, как обычный человек, могу и не знать реальную, скрытую от широкой публики структуру управления партией и СССР и соответственно возможности партийных и государственных контролирующих и карающих органов.

При Брежневе все прогнило, в том числе и органы власти. Поэтому твердо знаю, что в СССР, особенно в последние годы его существования, наличие строгих законов, не гарантирует их строгое соблюдение. Соответственно, за руководителем любого ранга могут следить (в том числе за личной перепиской), как спец. службы государства, так и конкуренты, завистники, коллеги, подчиненные, имеющие власть и возможности. В таком случае, мое послание может попасть не только нужному мне адресату, но и кому нибудь другому или другим. А дальше все для меня может быть закончено, как в не устраивающих меня сценариях.

А может устраниться от спасения страны, жить спокойно, учится, повышать свое и родных благосостояние и готовить себе норку, чтобы комфортно пережить бурные 90-е. Даже приумножить свое состояние, зная о предстоящей Гайдаровской денежной реформе, деноминациях рубля, Чубайсовской чековой приватизации, пирамидах типа МММ, ГКО, дефолта 98-го года. Возможно даже, сколотив состояние, к концу века свалить за рубеж на ПМЖ. Осесть, где нибудь в Испании на теплом побережье в своей прикупленной хижинке в несколько этажей или в Англии, финансовой столице мира, вложив часть средств в акции наиболее перспективных в будущем фирм и вовремя потом их продать. Но почему-то, это меня не привлекает. Может и придется сделать ноги, если появится реальная угроза жизни мне или близким. Но это крайний случай. Я ведь себя знаю. По мне — надо хоть попытаться что-то сделать для моей страны, тщательно продумывая каждый шаг и поступок. Ошибок и промахов быть не должно. Тогда точно могут произойти те сценарии и не дожить мне до времени свободного выезда за рубеж.

Концерт закончился и народ повалил из клуба на улицу. Сегодня я понял выражение «бремя славы» на себе буквально. Увидев меня, знакомые, малознакомые и незнакомые, но знающие меня подходили — жали руку, благодарили, хвалили, восторгались и задавали один вопрос:

— Как тебе удалось придумать такое?

Сначала я благодарил и отшучивался, потом еле сдерживался, чтобы не огрызнуться, а когда я почувствовал, что готов дать в морду, то сбежал и спрятался от основного потока народа за одной из колонн клуба. Ну, где же мои? Гады, тормознулись в фойе в тепле. Сейчас, возможно, выглядывают меня. Наконец, углядел среди голов длинного Стаса Симакова и окликнул его. Увидев меня, он махнул мне рукой, сказал, что-то опустив голову и стал протискиваться в мою сторону.

Вскоре около меня собрались все наши пацаны и несколько других знакомых ребят и девчонок. Те же вопросы и восхищения продолжились. Терпел и отшучивался как мог. Кто-то спросил, а не могу ли я познакомить с кем нибудь из девчонок. Наконец я увидел возможность отвести интерес от себя:

— Без проблем! А кто тебя интересует? Или тебе все равно? Тогда может тебе Толик подойдет? А может тебя интересует несколько девчонок? — заржали, начав подкалывать смутившегося парня. Но некоторые задумались. Решили пойти в спортзал.

До спортзала дошли всего несколько человек. Кто-то стал совать мне деньги. Даже не запомнил всех. Решил навестить Гобатова и уточнить по завтрашней встрече. Леха, как обычно, был в спортзале. Интересно, он требует доплату за переработку. Вряд ли. Он живет своим спортзалом. Приходит с утра с уборщицей и уходит последним в темноте. Вот, что значит — человек на своем месте. Горбатова, единственного человека за сегодняшний вечер, не интересовал танец и моя роль в его создании. Поздоровавшись (за руку!), я уведомил, что завтра часа в три дня я приду с ребятами и деньгами. Что-то, прикинув про себя, он кивнул.

Уведомив будущих боксеров о завтрашнем приобретении спортинвентаря, попросил подойти ко мне после шестого урока или к трем в спортзал. Отговорившись, что надо пойти придумать новый танцевальный шедевр, под смех друзей пошел домой учить уроки.

Дома, к счастью, родители никаких вопросов о концерте не задали. Еще не знают. Завтра станут знаменитыми на заводе. Сообщил о предстоящей в субботу покупки гитары за 15 рублей и оплате репетиторства. Мама посокрушалась о бестолковой трате денег и перевела обвинения на отца, который ВСЕ деньги пропивает и совсем о семье не думает.

«А поутру они проснулись…» знаменитыми. Пусть не с утра, а в школе. Пусть не они (про девчонок не знаю), а я. Сначала в классе пришлось выдержать шквал вопросов и упреков одноклассниц, под откровенное ржание и шутки ребят. А когда кто-то вспомнил про Бубу с цыпочками, то ржал уже весь класс и я со всеми. Каждая учительница перед уроком поздравляла и хвалила нас с девчонками. Меня это стало напрягать, а Филиной с Осей, похоже, нравилось. Каждую перемену их обступала толпа девчонок и чего-то обсуждали, изредка с интересом поглядывая на меня. А потом я услышал — «Молись и кайся», «в жопе жало» и др. Тут на меня уже насели ребята, потребовав анекдотов. Пришлось вспомнить несколько:

«Если ты никогда не пил чай и ел бутерброд, сидя в туалете, то ты никогда не опаздывал в школу!»

«Женщины придумали настоящего мужчину, чтобы пугать им своих мужей» — особенно громко смеялись девчонки.

«Папа, а тебя твоя мама била? Нет, только твоя!»

«В магазине пацан просит бутылку водки. Продавщица отказывает: — Нет, мал еще!

— Меня отец послал.

— Ну, послал и чего? Напиваться из-за этого надо?»

«Пошел витязь на смертный бой со Змеем Горынычем. Нашел огромную вонючую пещеру. Наверное, это убежище Змея, подумал богатырь и давай орать в пещеру:

— Эй, Змей Горыныч, выходи на честный бой!

— Биться, так биться, но зачем в жопу орать, — отвечает Горыныч, поворачиваясь».

«И запомните девочки, что молодой, богатый, красивый, добрый, умный и веселый — это шесть разных мужчин».

Из-за хохота не слышали звонка. Учительница удивленно смотрит на смеющихся учеников, расходящихся по своим местам.

На одной из перемен меня вызвали к директору школы.

— Слышал про ваш успех, жаль сам не видел. Не смог сходить. Еще думаете выступать? — смотрит поверх очков.

— Я теперь не нужен, девчонки сами все смогут сделать. Старшая там Воронкова из восьмого. — Открещиваюсь.

— Ну, ну! Посмотрим, — задумывается.

— Ты ведь в военное училище собирался поступать или передумал уже? — спрашивает, демонстрируя, что ничего тайного для него нет.

— Точно еще не решил, время еще есть подумать, — подпускаю тумана.

— Понятно, — испытующе смотрит.

— Что там у тебя за идея с боксом? — наконец приступает он к основному (или не основному?) вопросу.

— Ничего серьезного поначалу не планировалось. Просто я и некоторые из старшеклассников хотели разнообразить свои тренировки и позаниматься с боксерской грушей. Нашли в спортзале завода старый боксерский инвентарь. Договорились с директором. Сегодня, с Вашего позволения, принесем в школу. В школе это узнали и многие захотели тоже позаниматься с грушами. Их две будет.

— Вчера подошли желающие из седьмых классов и попросили тоже приобщиться. Желающих — не мало. Я думаю, стоит организовать отдельный спортивный кружок по общефизической подготовке с желающими из шестых-седьмых классов. Старшим, назначить ответственного старшеклассника. Вот на этой секции, в один или два дня в неделю, пусть потренируются на снарядах, заодно постучат по грушам. Общий контроль будет осуществлять Геннадий Михайлович и бюро ВЛКСМ. — Подробно и правдиво изложил всю затею и планы, опустив некоторые скользкие моменты.

Сан Саныч снял очки и задумался. Потом неожиданно начал:

— В молодости, я тоже боксом занимался. Долго на секцию ходил. Даже в соревнованиях участвовал, но разрядов не добился. — Замолчал.

— Была бы в нашем городе секция бокса! — мечтательно и провокационно произнес я, чем прервал воспоминания директора.

— Хорошо. Так и решим. Но учти, травм и драк быть не должно! Следи! — заключил он. (И это на меня повесил!)

Придется идти к Михалычу.

Михалыч изображал недовольство. Оказывается на днях, всех директоров школ и учителей физкультуры вызывали в ГОРОНО. (Я понял, что наш директор ходил один, прикрыв Михалыча). Причина была в том, что в какой-то школе, школьник свалился с гимнастической стенки и получил травму. Бесконтрольно, вне урока ребята начали баловаться и в процессе случилось ЧП. Силен наш директор. Не стал прикрывать свою задницу. Наверное, на совещании его и других директоров строила женщина. Михалычу озвучил решение директора. Он сразу «подобрел». Информацию о его участии в подборе старшеклассника старшим в секцию для малолеток, его инструктаже и последующем контроле он воспринял благодушно. Под конец поинтересовался танцем. Сам он не видел, ему восторженно рассказали о необычном танце и реакции зрителей. Кто восторгался рассказывая, не сказал. Пообещал в следующий раз сам посмотреть. Удивился, что Оса (Оськина) из моего класса тоже танцевала. Оса — любимица Михалыча в легкой атлетике. Правда, потом ходили слухи, что их отношения выходили за рамки учитель-ученица. Все может быть. Оса — бойкая отчаянная девчонка, а Михалыч — интересный харизматичный мужик. На прощании рассказал анекдот про учителя физкультуры:

«На уроке учитель: — Все бежим по кругу. Углы не срезаем!»

Михалыч молча некоторое время смотрит на меня и сообразив начинает хохотать.

Евгения Сергеевна, вызвав меня сообщила, что о нашем танце сообщат в отдел культуры, хотя там и так знают. Возможно, девчонкам придется выступать на городских концертах. Я опять перевел стрелки на Воронкову. (Прокатит?) Спросила — нет ли у меня еще каких оригинальных идей еще. Ответил — не думал еще. Попросила подумать. Пришлось пообещать.

Подошел Толик — гармонист. Протянув 4 рубля и спросил про секцию. Обрадовал его, что сегодня в школе появятся груши и перчатки. Будем вешать. Может приходить на тренировку. Я поинтересовался — слава его не коснулась? Он махнул сокрушенно рукой:

— Достали все!

Ребята на переменах передавали деньги. Набралось уже больше сорока рублей. Ничего, скакалки и гантели тоже нужны.

После школы, сходив спортзал, притащили груши, три пары перчаток и лапу. Инвентарь был старенький, кое-где кожа потрескалась. Большая груша была отбита. Чувствовались вмятины в местах частых ударов.

В спортзале выявилась проблема. Где вешать груши? В потолке спортзала были крюки, но такой длинной подвески не было. А маленькую грушу надо было крепить сверху и снизу к полу. Михалыч уже ушел, посоветоваться было не с кем. Временно решили большую грушу подвесить на турнике.

И пошла забава. Кто-то, надев перчатки, бил, как мог по груше. Скоро выяснилось, что грушу желательно придерживать. Кто-то работал с лапой. А я и присоединившийся ко мне Толик стали выполнять мой, ставший уже привычным, комплекс упражнений по разминке всех групп мышц, и упражнения на силу, резкость и растяжку. А также бой с тенью. Потом, тоже начали работать с грушей и лапой. Заметил — Толик совсем не дружит со спортом. Посоветовал ему делать утреннюю гимнастику и пусть достает гантели и качает силу. Покивал. Может, привыкнет и втянется. Гордость есть, а чувствовать себя слабаком среди сверстников она не позволит.

По дороге домой, я зашел в библиотеку в клубе. Попросил подобрать методички по боксу и литературу про иконопись. Удивленная моими интересами библиотекарша иронично спросила:

— А по хореографии тебя ничего не интересует? (И эта знает!)

— Бокс и иконопись для меня важнее, — твердо ответил. Поджав губы, куда-то ушла. Пока рассматривал спортивную литературу, выискивая все о боксе, вернулась библиотекарша с небольшой стопкой каких-то книг. Посетовала:

— Почти нет ничего по религиозным культам. Вот здесь посмотри, может что найдешь ВАЖНОЕ для тебя, — иронично выделив интонацией «важное».

Отобрал несколько методичек по боксу и один каталог по культуре, с одной статьей с картинками об иконах. Вечером изучал. Про иконы ничего полезного. А из методичек выцепил про рваный бег и выполнение на бегу различных упражнений, а так же бег с тяжестями в руках и на ногах. Надо к утренней зарядке на следующей неделе подготовить утяжелители. Попросить надо маму сшить мешочки для песка с завязками на руки и на ноги. На стадионе уже мною тропинка протоптана — надо усложнять условия для бега.

Прикинул, как будут выглядеть утяжелители, и показал матери. Посмотрев, кивнула. Похоже, она уже перестала удивляться моим просьбам и поступкам. Вечером, был подвергнут перекрестному допросу, вперемешку с шутками по поводу концерта и танца. Но было видно по родителям, что они довольны и горды. Судя по обмолвкам, на следующем концерте ожидаю их увидеть. Упрекали меня за то, что не сказал им заранее о своем участии в концерте. Видимо, неудобно им пришлось сегодня на работе. Заодно напомнил об обследовании отца. Видимо не прониклись еще. Надо давить.

На следующий день Воронкова Светка (подошла одна) уведомила меня о сообщении Евгении Сергеевны о предстоящих выступлениях группы на школьном и городском взрослом концерте к 8-му марта. Поздравил и посоветовал подобрать еще пару девчонок для замены на всякий случай с готовыми костюмами. Порекомендовал в марте возобновить репетиции и заранее придумать новые движения. Неожиданно она поблагодарила:

— Спасибо тебе…, от всех нас! — и улыбнувшись, убежала. (Наверное, почувствовала запах подаренного ею одеколона).

После школы с Филом перетащили антиквариат ко мне. Расположившись в бабушкиной комнате, собрались начать опись и очистку некоторых икон. У бабушки спросили, как ухаживать за иконами. Оказалось никак — только пыль смахнуть. Сухой кисточкой из моего детского набора, как смогли, почистили некоторые иконы. Прикинув тяжесть и объем уже собранного, поняли, что все нам вдвоем не утащить. Ведь в воскресенье, еще добавятся крупные и тяжелые предметы. Фрол обещает в воскресенье принести еще несколько. Нужен будет третий человек или придется вывозить в Москву за два рейса. Фила обязал сходить в городскую библиотеку и в ее читальный зал за литературой по иконам. Фил предложил сделать самим пробную поездку в Москву с несколькими предметами на разведку. Если получится, то и взрослый не потребуется. Обстановку поймем и тропинку проторим. А если не получится, то рискуем, только потерей денег на билеты и нескольких икон. Я подумал, что это разумно. Не хотелось подставлять взрослого человека или решать потом вероятные проблемы с посвященным в наши замыслы посторонним. Так и решили — сделаем пробную поездку через неделю. Субботу прогуливать — нам не привыкать. На этот раз запасемся справками от родителей. К директору мне ходить не понравилось.

На следующий день, переодевшись после школы, захватив пару червонцев и чистую тетрадь (на всякий случай), я отправился за гитарой в Новый район города. Друг Евгении Сергеевны жил на набережной города в старом доме.

Несколько таких первых благоустроенных, трех и четырехэтажных домов, были построены (возможно, тоже пленными) после войны для городского начальства и руководства многочисленных заводов и фабрик города. Уже потом, после начала хрущевского строительного бума, новое поколение начальников предпочитало селиться в новых домах улучшенной планировки. А в этих, уже ставших старыми и непрестижными домах, оставались доживать свой век старики или жили их потомки и редкие новоселы из счастливчиков пролетариев.

Дверь на втором этаже мне открыл высокий худой нескладный парень лет 30–35. Я его видел среди музыкантов на танцах, концертах и вроде среди оркестрантов на торжествах в городе. Одет он в застиранную рубашку, в вытертых до белизны джинсах и тапочках. Длинные волосы и усы выдавали его принадлежность к нынешней богеме. Они же, его немного старили. (Лет 28–30 прикинул, приглядевшись). Оглядев меня, уточнил:

— За гитарой?

Я кивнул. Он посторонился, пропуская меня в квартиру. Скинув в прихожей ботинки и верхнюю одежду, надел предложенные тапочки и пошел за хозяином. Планировка квартиры, как и предполагал, была нестандартной. Небольшая прихожая продолжалась узким коридором. В квартире пахло обедом, немного кошками и чем-то незнакомым, что присуще всем чужим квартирам. Пройдя за парнем по коридору с рядом закрытых дверей, я оказался в комнате творческого человека. Потолок и стены были покрыты какими-то панелями (наверное, для звукоизоляции), на стенах множество плакатов, афиш, изображениями зарубежных и отечественных вокально-инструментальных групп, фотографий. В углу электроорган или синтезатор (не разбираюсь) с микрофоном и колонками. На стене, над узким раскладывающимся диваном висит электрогитара. Еще одна прислонена к синтезатору. Напротив заваленный стол (художественный беспорядок), рядом проигрыватель на тумбочке со стопками пластинок на двух полках. В углах, под потолком — маленькие колонки, какие-то фонари и разноцветные лампочки, (наверное, самопальная цветомузыка). Хозяин прервал мой осмотр, достав, откуда-то из-за шкафа гитару в матерчатом чехле и протянул мне:

— Смотри.

Я, расстегнув чехол, достал инструмент. Гитара была светлого цвета и выглядела как новая. Накинув ремень, я проверил звучание струн на каждом ладу. Гитара звучала!

— Струны и некоторые лады заменены, — информировал он. Я кивнул.

— Раньше играл? — заинтересовался.

— Пытался, на гитарах знакомых. Своей не было. — Опять шифруюсь. Теперь он кивнул.

Я достал и протянул ему червонцы. Он, из заднего кармана достал простой кошелек и протянул пятерку.

— Присаживайся, — кивнул мне на диван. Сам сел на круглый стульчик у синтезатора.

— Евгения… Кхм Сергеевна сказала, что хочешь научиться играть? — смотрит испытующе.

— На хорошем уровне, — уточняю. Он отчего-то смутился и вдруг протягивает руку:

— Павел.

— Сергей. Жмем руки. Отмечаю — пожатие уверенное крепкое, рука сухая теплая.

— Как ты собираешься учиться? — неожиданно спросил он.

— Не понял? Как скажешь, — удивляюсь. Павел опять смутился.

— Дело в том, что я никогда не учил не знакомых. Евгения… Сергеевна попросила. — Неуверенно объяснил он. — Поэтому я не знаю, как это делается правильно, — уточнил.

Я задумался — честный парень, без понтов, без гнильцы, не рвач, но и не добытчик. Надеяться на такого можно, но за ним не укрыться женщине. Он не ведущий, а ведомый, даже в своей профессии. Менее умелые, но более наглые и пробивные его оттирают, но при необходимости используют. Спрятался от жизни за своей музыкой и доволен.

— Думаю, мы с тобой должны согласовать место, дни и время для занятий. У меня таких мест нет, кроме школы, да и там нежелательно. Я буду приходить с гитарой туда и тогда, куда и когда скажешь. Ты меня учишь тому, что считаешь нужным — теории и практике и даешь задание для самоподготовки дома. Как в школе. (Улыбаюсь). На следующем занятии проверяешь, разбираем ошибки и учим новое. Я могу приходить в будни после уроков в понедельник, среду, пятницу, субботу. В воскресенье в течение всего дня. Платить за занятия могу после каждого занятия, еженедельно или за месяц. Как скажешь. Сколько стоит занятие — не знаю. Тоже — как скажешь.

— Я где-то так и думал. И Женя говорила, — задумчиво протянул. Даже Евгению Сергеевну назвал привычно.

Дальше разговор пошел продуктивней. Договорились, что ходить я буду по средам и субботам к 3-м часам сюда к нему домой. Держим связь на случай внезапной занятости кого нибудь из нас в назначенные дни через Евгению Сергеевну. Немного поспорили об оплате. Он вообще не хотел брать денег — ведь Женя попросила за меня. (Вот чудак!)

— Любые профессиональные знания и умения, а также передача их другим должна оцениваться. Если не самим, так другими. Средний рабочий у нас получает рубль в час. Я тебе могу платить за час учебы два рубля. По сколько часов в день ты будет меня учить решать тебе. Вот по таким расценкам я и буду платить, если ты согласен, — выдал расклад ему.

Павел промолчал. (Надо додавливать). Я встал и положил на стол пятерку:

— Это за два с половиной часа. Если два рубля в час мало, скажи.

Из будущего помнил — я в десятом классе ходил к репетитору по математике два раза в неделю на час-полтора занятий, с оплатой 5 рублей в неделю. Неужели я в нем ошибся и ему мало?

— А сколько хочешь ты? — спросил его напрямую.

— Да, нисколько. Я хорошо зарабатываю, мне хватает, — в сердцах взрывается он.

— Хорошо! Я не буду платить тебе, — ухмыляюсь соглашаясь. — Я буду сам вести учет времени, и нужную сумму буду оставлять здесь, (думаю, Евгения Сергеевна меня поймет и поддержит) — кивнул на пятерку.

Он встал (мне показалось с раздражением), взял с книжной полки какую-то стопку брошюр и книжек.

— Вот, дома почитаешь. Желательно выучить. (Литературка-то была подобрана заранее — с краю лежала), — протянул мне. Сел рядом на диван и взял МОЮ гитару.

— Гитара состоит…

Наконец началось первое занятие.

У Павла, конечно, не было преподавательского опыта. Ему было легче показать, чем объяснить. При изложении теории он запинался, зачастую подбирал слова. Иногда я не понимал его, особенно когда он начинал говорить на сленге музыкантов или сыпал диезами, бемолями, квинтами. (Надеюсь, все это я в выданной литературе найду). Зачастую, он углублялся в такие дебри, что хотелось его прервать. Что-то я пытался записать в принесенной с собой тетради. Показав мне на гитаре аккорды, просил повторить. Мы закончили на сегодня, когда у меня пальцы горели (даже порезал) и не могли нажимать на струны.

Когда я убирал гитару в чехол, Павел спросил:

— Евгения сказала, что ты ей напел хорошую песню. Не споешь? Она мне пела. Но мне бы хотелось послушать твое исполнение, — пояснил он.

Мне не трудно выполнить просьбу хорошего человека. И я, припомнив слова, начал:

— Ребята надо верить в чудеса…

В ходе песни, он подскочил к синтезатору, включил и начал подыгрывать, под конец вполне уверенно. Когда я закончил, он посидел задумчиво и спросил:

— Откуда это?

Потом, что-то вспомнив (Наверное, Евгения Сергеевна ему передала мою версию):

— А, ну да! А еще что знаешь? Неизвестное, — интересуется.

— Видишь ли, Павел. Евгения Сергеевна обязала меня выступить на школьном концерте на 8-е марта. Она, наверное, хочет услышать меня с этой песней.

Я замолчал. Он в ожидании смотрит на меня. Неожиданно спрашиваю его:

— Павел, а у тебя есть секреты от нее? — пристально смотрю ему в глаза.

Он удивленно смотрит на меня. Потом смущается и отворачивается:

— Обмануть я ее не могу. Она почему-то сразу понимает. (Почему я не удивлен?) Но не рассказать могу, — уверенно заканчивает, поворачивает голову и глядит на меня.

— Тогда пусть пока это будет нашим секретом, — вопросительно смотрю на него.

Он кивает и ждет продолжения.

— У меня есть песня по теме концерта, которую НИКТО не знает. Я хочу исполнить ее. На гитаре! — выдаю свой замысел.

Он ошарашенно отшатывается от меня.

— Это не возможно! Осталось… чуть больше недели! — восклицает.

— Песня играется перебором, основной мотив буду передавать голосом, у гитары второго микрофона не будет, и ее будет слышно в мой микрофон слабо. Песню мне изучать не надо, надо только уверенно изображать игру. — Убежденно заявляю. — Надо мне помочь только подобрать аккорды для гитары и записать. Недели мне хватит их выучить и выработать навык, — добавляю.

— Не знаю. Такого никогда я не слышал. За две недели можно научиться играть на гитаре на трех аккордах на дворовом уровне, но не для солирования на концерте, — продолжает сомневаться.

А я почему-то был уверен, если я не смогу это сделать, то мне нечего браться и за другие мои замыслы.

— Давай попробуем! Если я не буду накануне уверен в успехе — спою под аккордеон «Ребят», — продолжаю уговаривать.

Мне он нужен, как союзник, как друг и как музыкант. И я ему нужен. Слишком много планов у меня. Не малая часть их связана с музыкой. Вот только, не превратиться ли уважаемая Евгения Сергеевна из союзников в противники. Женщины болезненно относятся к попыткам влияния посторонних на их собственных мужчин. Но я злоупотреблять не собираюсь. Ладно, война план покажет.

— Хорошо, давай попробуем. Мне самому интересно. Подожди, — он смотрит на часы и уходит из комнаты.

— Ребятам позвонил, что задержусь. На, смажь пальцы, — объясняет и протягивает баночку с вазелином.

Садится за синтезатор, смотрит на меня и кивает. Я начинаю копировать Мясникова из Уральских пельменей. Сначала речитативом:

Начинаю петь:

Во время исполнения Павел снова подыгрывал мне, подбирая аккорды. Потом схватил нотную тетрадь и начал записывать ноты, иногда проигрывая довольно длинные музыкальные отрезки. А он более уверенно владеет нотной грамотой, чем Евгения Сергеевна отмечаю. Закончив запись, проигрывает мелодию с нот и смотрит на меня. Отмечаю некоторые неточности, как мне кажется. Он вносит изменения в запись. И так несколько раз. Наконец исполнение меня устраивает. Павел просит меня достать гитару. Заглядывая в ноты, мычит мотив и играет на гитаре, перебирая струны.

Довольный он смотрит на меня. Я обозначаю аплодисменты.

— Напиши текст, — кивает на мою тетрадь.

Перехожу за стол и записываю текст. Павел, садясь на мое место, стал напевать песню и ставить табулы над текстом. Потом сделал вывод:

— Если не усложнять игру, то может и получится. К тому же, если гитару особо слышно не будет. — Он посмотрел внимательно на меня.

— Откуда эта песня? Ты выступал на сцене? Ничего понять не могу. Я всю жизнь занимаюсь музыкой, но не смог придумать ни одной гармоничной мелодии. А ты…!

— Песню придумал к концерту. Пообещал Евгении Сергеевне. А жилищные условия у нас таковы, что ночевать приходится в комнате бабушки, почти всю жизнь. На сцене никогда не выступал и даже не планировал. Так получилось. Я уже думал об этом. В голове порой возникают какие-то мелодии, бывают довольно мелодичные, иногда со словами. Вот и задумал научиться играть. Вдруг получится действительно стоящая песня. — Наивно смотрю на него.

Он недоверчиво на меня.

— А еще есть?

— Есть кое-что. Вот недавним праздником навеяло. Только над текстом еще придется посидеть. Начинаю, отбивая такт на обратной стороне гитары:

— Все пока. Дальше надо сидеть над текстом, — прервал исполнение. Пока пел, Павел уже склонился над клавишами.

— Это почти готовая песня и отличная. Пропой еще раз, я подберу.

Смотрю на него. Эх ты! Бессребреник. Чистая душа. Надо вразумлять:

— Павел. Ты давно зарабатываешь музыкой. При этом зарабатываешь, перепевая или исполняя чьи-то песни или мелодии. Я не против, чтобы мои хорошие мелодии и песни пели и играли. Но я тоже хочу зарабатывать на этом. Я не против, чтобы ты тоже мог зарабатывать на моих песнях, если ты будешь мне помогать. Я тебе могу показаться меркантильным. Но пожалуйста, попробуй меня понять. Я с родителями и бабушкой ютимся в двух комнатах по 9 квадратных метров в древнем бараке, где ходить за водой, выносить помои и ходить в туалет надо за 50 метров. С нами, в одном коридоре так живут еще три семьи. Кухня общая на всех. Еще недавно я вел себя, как все пацаны вокруг. Некоторые из моих друзей детства и знакомые уже на зоне. Другие спиваются. Такое будущее ждало и меня. Спроси Евгению Сергеевну. Она меня знает. Вот я и решил — изменить свою судьбу. Вырваться с этого дна. Не совсем плохое желание? Правда? И если у меня способность придумывать что-то новое, что нравится людям, то почему мне не заработать немного для себя и своей семьи.

Павел сначала смотрел на меня осуждающе, но по ходу моего монолога выражение лица его менялось. Теперь он выглядел смущенным.

— Женя говорила, что ты сильно изменился. Танец замечательный придумал, никто такого не видел. И музыку к нему. И выступление организовал. А дальше, что думаешь делать? — интересуется.

— Пока готовиться к концерту. Все уже спрашивают, а что еще я могу нового придумать? Евгения Сергеевна тоже. Времени ни на что не хватает, сплю по 5 часов, — пожаловался. — Учиться. Сочинять и придумывать. Делать себе имя, как смогу, — продолжаю и спрашиваю:

— Ты со мной?

— А зачем я тебе? Играть на гитаре я тебя научу, как смогу. Больше я ничем помочь тебе не смогу, — смущается.

— Сможешь, еще как! Я потом тебе расскажу свои планы, после концерта, — уверяю его.

— Сергей! Тебе сколько лет? — неожиданно спрашивает.

— 16, - удивленно отвечаю.

— А говоришь и рассуждаешь, как много поживший опытный человек.

Я пожал плечами. Зачем отрицать очевидное?

— А дальше, после школы, чем думаешь заниматься?

— У меня много планов и музыка с песнями в них занимает место, но не главное.

Я поднимаюсь:

— Тебе, наверное, пора? Задержал я тебя?

— Удивил ты меня, — в задумчивости Павел сопровождает меня к выходу. (Я так и не смог определить — сколько в этой квартире комнат.)

— До встречи в среду, — прощаемся.

Вечером сидел и изучал литературу, полученную от Павла. Приходилось многое зубрить. Что-то конспектировал. Мозг все новое впитывал, как губка. Почему английский, еще недавно, у меня так хорошо не запоминался? Может потому, что сейчас есть цель? А может симбиоз пустой головы подростка и навыков будущего носителя держать в памяти огромный объем информации дают такие результаты? Как говорил доктор из «Формулы любви»:

— «А голова предмет тёмный и исследованию не подлежит».