Я, Юлия

She speaks always in her own voice

Even to strangers; but those other women

Exercise their borrowed, or false, voices

Even on sons and daughters.

She can walk invisibly at noon

Along the high road; but those other women

Gleam phosphorescent – broad hips and gross fingers —

Down every lampless alley.

She is wild and innocent, pledged to love

Through all disaster; but those other women

Decry her for a witch or a common drab

And glare back when she greets them.

Here is her portrait, gazing sidelong at me,

The hair in disarray, the young eyes pleading:

‘And you, love? As unlike those other men

As I those other women?’

Она всегда говорит своим голосом,

Даже с незнакомцами, а другие женщины —

Чужим или измененным,

Даже когда беседуют со своими детьми.

Никем не замеченная, она проходит в полдень

По главной улице, а другие женщины,

Широкобедрые, с грубыми пальцами,

Сразу заметны в темном переулке.

Дикая и невинная, она пронесет свою любовь

Сквозь любые бедствия, а другие женщины

Зовут ее то ведьмой, то потаскухой

и откликаются на ее приветствие бешеным взглядом.

Вот ее портрет, она смотрит на меня искоса,

Волосы взъерошены, юные глаза вопрошают:

«А ты, любимый, ты не похож на других мужчин

Так же, как я – на других женщин?»