Яд в моём сердце (СИ)

Глава 10. Эла

День выдался на удивление ясным и солнечным, такой по-настоящему тёплый и погожий денёк. Эла распахнула оконную раму, и ласковый майский ветер овеял её прохладным дыханием. Ей почудился тонкий аромат лесных цветов и молодой зелени, и вместе с тем где-то на задворках сознания всколыхнулись давние чувства. Остро и волнующе. И она ощутила себя влюблённой, совсем как в ранней юности. Вспомнилось прошлое лето, когда ей пришлось вернуться на подмосковную дачу и снова встретиться с ним.

О, нет! Хватит этой бессмысленной и глупой ностальгии! Ей давно не пятнадцать, не двадцать семь! Если что и было, то быльём поросло. Эла прикрыла окно и медленно обернулась, поймав на себе проницательный взгляд матери.

Марта тут же засуетилась, делая вид, что озабочена сбором вещей. Она уезжала к двоюродной тётке в Тамбов на все майские праздники. Эла рассеянно улыбнулась: она-то знала, что от матери ни одна деталь не ускользает, а уж что касается Лины — тем более.

— Как думаешь, Элеонора, может, мне взять с собой пуховик? — как бы между делом спросила мать.

— Д-да, почему бы и не взять? — невпопад ответила Эла, и Марта недовольно прищёлкнула языком.

— Ты хоть слышишь, о чём я тебя спрашиваю? — возмутилась она. — Ну какой может быть пуховик в мае? Где ты витаешь? У меня душа не на месте, может, мне остаться дома?

— Ну, задумалась, что такого? — пожала плечами Эла, усаживаясь на диван рядом с Линой. — Поезжай, смени обстановку, а за нас не волнуйся. Мы справимся.

— И чем вы тут заниматься будете без меня? Может, вам с Линочкой на выходных на дачу поехать?

— Я только за! — с радостью отозвалась Лина, отрываясь от книги. — Там сейчас очень хорошо, и воздух такой, что опьянеть можно. А в воскресенье вернёмся.

В тот момент в окно комнаты, где находились все члены семейства Альтман, ударилась птица, забилась крыльями, зацарапалась коготками, скатываясь на оконный отлив, и Лина, ахнув, подкралась к подоконнику.

— Это голубь! — воскликнула она, осторожно забираясь под занавеску. — Голодный, наверное. Эл, принеси хлебушка.

И пока Эла ходила на кухню, Лина успела приоткрыть раму и приблизиться к пернатому. А тот и не думал улетать, так и топтался возле неё, и когда она покрошила перед ним горбушку, стал торопливо склёвывать хлебные комочки. И всё это под Линин весёлый смех и бессвязную болтовню.

— Когда птичка прилетает и бьётся в окно, это очень хорошая примета, — щебетала она.

— Не верю я ни в какие приметы, — с улыбкой отмахнулась Эла.

Но Лина будто не слышала этих слов, так и ворковала с ним чуть ли не по-птичьи.

«Просто поразительно, и в кого она такая, моя девочка? — размышляла Эла, невольно вздыхая. — Уж точно не в меня, ведь я совсем из другого теста. А у Лины точно затянувшееся детство, хотя успевает во всём, интересная, умная и очень, очень симпатичная. Одни глаза чего стоят. Они ей явно от отца достались. Такие же небесно-голубые, мечтательные и будто сияющие изнутри».

Эла хорошо запомнила их последнюю встречу и его озорной, весёлый и, казалось, влюблённый взгляд. Насколько она смогла понять, он не был ни придурком, ни восторженным юнцом, напротив, в свои неполные восемнадцать вёл себя уверенно и дерзко. Очаровал, отвлёк от назойливых мыслей о… нём… об Эдике Полянском. Тогда откуда у Лины этот неуёмный восторг? Умение удивлять и удивляться, радоваться жизни? Бесхитростная, не умеющая скрывать эмоции девочка. Ведь все её чувства будто на ладони. Они искрятся в глазах, играют в интонациях, в жестах. Хотя какие беды в её годы? Бог миловал, уберёг от безумных влюблённостей. Вот если только Лина не однолюб. Кажется, когда-то ей нравился Филипп Полянский? «А что теперь?» — задумалась Эла и тут же решилась на эксперимент.

— А что Полянские, приезжают на дачу? — украдкой глядя на дочь, спросила она.

И Лина на секунду замерла, затем обернулась и посмотрела с такой беспредельной грустью, что невольно защемило сердце.

— Так… после гибели тёти Мариночки они не приезжают. Только дядя Эдик… редко. Однажды видели его, бродил по даче, т-такой потерянный, а земля вся травой поросла.

— А что про Филиппа слышно? — допытывалась Эла.

Но Лина лишь пожала плечами — ни всплеска радости, ни сожаления не промелькнуло на лице. Так и отвернулась, не проронив ни слова.

«А девочка не так проста. Наверняка ведь чувствует что-то. И он, Филипп Полянский, для неё не такой уж пустой звук».

— И хорошо, что не приезжают. От греха подальше. — недовольно пробурчала Марта. — Марины не стало, и семьи нет. Думала, всё на Эдике держалось, так нет же, на Марине! Триста лет не виделись и ещё бы столько не видеть!

— Не надо так, мама. Ты многого не знаешь, — начала было Эла и тут же осеклась: не стоит посвящать мать в подробности трагедии семилетней давности, ведь в том, что Марина потеряла ребёнка, есть и её, Элы, вина. И мысли об этом до сих пор не дают покоя. Наверняка, Эдик Полянский ненавидит её всеми фибрами души. И как бы она повела себя, случись им столкнуться где-нибудь на улице, в метро, в магазине? В обморок, конечно, она бы не упала, но и сделать вид, что они не знакомы, тоже не смогла бы.

— Ты случайно не заболела, Эла? — подозрительно прищурилась мать. — Я тебя второй раз спрашиваю — в четверг на дачу поедете?

— В четверг. Как только Лина освободится от занятий, так и поедем, да, Линусь? — Эла торопливо поднялась и вышла из комнаты, подальше от цепких глаз матери.

Вот только кто же мог предположить, что Эле придётся отложить поездку, а у Лины случится волнующее, незабываемое приключение? И как после этого не верить в приметы?!

***

В четверг, как и договаривались с Остапчуком, Эла отправилась на экскурсию по телецентру. Честно говоря, она не сильно горела желанием, но Генка оказался на редкость настойчивым и после той последней встречи постоянно напоминал о себе телефонными звонками и эсэмэсками с шутливыми признаниями и комплиментами. «И что он там себе навоображал, этот закомплексованный очкарик?» — усмехалась она. Хотя Лариска продолжала утверждать, что Генка отличный парень, просто немного чудаковатый, и с женщинами ему совсем не везёт.

Ну да. Не всем же быть мачо, таким как Славик, к примеру, чтоб его! И мама Марта туда же. Как только Эла отвечала на Генкин телефонный звонок, тут же начинала сиять от счастья, как начищенный медный чайник на солнце. Помнится, ей всегда нравился Остапчук, лучший ученик класса и гордость школы. Ну почему мамам нравятся такие вот Генки, из которых потом вырастают ни рыба ни мясо?! И вообще, если бы не свободная вакансия на должность стилиста-визажиста, она бы ни за что не согласилась на встречу.

На «свидание» с Остапчуком Эла собиралась со всей тщательностью, ведь её внешний вид должен был послужить прекрасным дополнением к резюме. А потому она выбрала платье цвета бордовой фуксии, уложила волосы в замысловатую ракушку, подобрала изящные аксессуары — жемчужные серьги-капли и такую же подвеску на золотой цепочке, — повязала на голову тонкий оливковый платок и натянула перчатки в тон. Образ завершили стильные ботильоны на высоком каблуке, кожаный плащ и сумка на длинной ручке-ремне. Эла так увлеклась своим образом, что чуть не забыла про встречу. Пришлось вызвать такси, постоять в заторах на главных улицах и всё же опоздать на двадцать минут.

Преодолев препятствия в виде двух постов охраны и предъявив пропуск, Эла оказалась на территории Останкино и набрала номер Остапчука.

Тот, казалось, потерял дар речи, потом продышался и зачастил в трубку:

— Элочка, любовь моя! Сейчас я распоряжусь, и тебя проведут ко мне, — радостно воскликнул он, и Эла с тяжёлым вздохом возвела глаза к небу.

В фойе телецентра её встретила девушка-администратор. Окинув Элу оценивающим взглядом, она расцвела улыбкой, будто признала в ней звезду театра и кино.

Они прошли по вестибюлю со множеством зеркальных дверей и витрин, по длинным коридорам, на стенах которых висели фотографии известных телеведущих и постеры программ. Голос Остапчука отдавался гулким эхом по всему этажу, и по мере приближения становился всё громче, а речь — более отчётливой. Девушка-провожатая довела её до дверей кабинета и тут же удалилась. Эла встала у стены напротив и терпеливо ждала, пока Остапчук выговорится.

— Это что, по-твоему, сценарий? Да это очередная банальщина, а не сценарий! — бушевал Генка-редактор. — До выпуска программы остаётся две недели. Мы что, запускаем сериал для домохозяек с лямурами и прочей ерундой? Это должно быть остро и злободневно. Каждая фраза должна быть ёмкой! Мы не можем разбрасываться временем!

— Так вы же сами неделю назад одобрили, а теперь…

— А теперь, — пропыхтел Генка, стирая пот со лба. — Теперь не пойдёт, нужно переделать!

— Хорошо, я всё перепишу. А когда нужно принести?

— Вчера, Аркаша, вчера. Давай, сгинь с моих глаз! И работай, работай!

Генка напутственно махнул рукой и как бы невзначай обернулся к Эле.

— Элочка, ну наконец-то! — Он широко раскинул руки и, шагнув навстречу, неуклюже сжал её в объятиях.

От неожиданности Эла забыла отпрянуть, даже дышать перестала в кольце его рук, и как только Генка выпустил её на свободу, тут же отступила на безопасное расстояние.

Пританцовывая, он помог Эле снять плащ и повёл на экскурсию. Они обошли несколько студий, где проводились съёмки известных программ. Генка рассказывал о работе, сыпал профессиональными шутками и сам же над ними смеялся. При каждом удобном случае он норовил прикоснуться к ней — гладил руку, сжимал плечо, и Эле приходилось сдерживаться, чтобы не послать Остапчука куда подальше. Его активность заметно возрастала при встрече с сотрудниками. Эла наблюдала, как тот преувеличенно вежливо расшаркивается перед начальством, как задирает нос перед обычными служащими, при этом лапая её за талию. В какой-то момент Эла не выдержала и взбрыкнула.

— Ген, не наглей! — прошипела она, высвобождаясь из его объятий. — Если ты решил таким образом самоутверждаться за мой счёт, то не выйдет.

— Да что ты, Элочка, что ты! — Генка спрятал руки в карманах брюк и сально улыбнулся. — Пойдём, я тебе самое главное ещё не показал.

Широкими шагами Остапчук рванул по коридору. Едва поспевая за ним, Эла бежала на высоких каблуках и начинала закипать.

Перед самым входом в студию, где снимался «Модный приговор», Генка резко остановился, и пока Эла приближалась к нему, с вожделением разглядывал её с головы до ног. Они вошли в пустующий зал, где двое электриков возились с проводами и светом. Эла бродила по студии и с интересом рассматривала декорации, подиум и «трон» главного кутюрье страны.

Остапчук молча наблюдал за ней, по-хозяйски сложив на груди руки, и когда Эла обернулась, тихо произнёс:

— Хотел тебя со Славиком Зайцевым познакомить, но он готовится к показу новой коллекции и сегодня не появится тут. Так что погуляй пока, осмотрись.

— Мог бы предупредить, я бы в другой раз приехала, — упрекнула его Эла.

— А ты разве не ко мне в гости ехала? — Генка поиграл бровями и подмигнул.

— Было бы удобнее совместить полезное с приятным.

— Так успеется ещё. — Генка развёл руками и, обернувшись к рабочим, принялся отчитывать их на весь зал. Надо отдать ему должное, выглядел он при этом весьма убедительно. Но Эла подозревала, что все эти рисовки предназначены специально для неё.

Спустя час бестолковой ходьбы по этажам Эла ужасно вымоталась и ругала себя на чём свет стоит: как глупо она повелась на уловки бывшего одноклассника! Нет, возможно, в другое время и с другими людьми она бы с удовольствием побродила по телецентру. Вот только в компании Генки чувствовала себя неуютно. Претило ей подыгрывать ему и улыбаться.

К тому же Элу мучили сомнения. Сможет ли она работать здесь, быть на побегушках у капризного модельера, считаться с чужими вкусами и мнениями, во всём соглашаться с начальством? В Калининграде она была хозяйкой собственного салона и на доходы, в общем-то, не жаловалась. И в том, что на телевидении будет именно так, Эла почти не сомневалась.

Тем временем они с Остапчуком вернулись в его кабинет. Тот вызвал секретаршу, отдал приказ сварить кофе и, усадив Элу на кожаный диванчик, исчез за дверью. Вот только Эле на месте не сиделось. Она поднялась с дивана, шагнула к окну и невидящим взглядом уставилась на Останкинский пруд.

Секретарша торопливо накрывала на стол: позвякивала посудой, цокала каблуками, входя и выходя из кабинета, но Эла не прислушивалась, растворилась в собственных мыслях, а потому не сразу уловила Генкин топот. И когда ощутила его присутствие за спиной, резко обернулась.

— Эла, ты вся такая, такая… — Остапчук возбуждённо дышал, медленно надвигался и тянул к ней лапы. Эла вжалась в подоконник — отступать было некуда.

— Э… Ген, давай без рук, — попыталась она вразумить Остапчука, но тот будто не слышал её слов.

— Я просто с ума схожу, теряю над собой контроль, — хрипел он. Потная ладонь заскользила по её плечу, а вторая больно впилась в талию, и Эла почувствовала, как Остапчук противно ощупывает её.

— Я понимаю, что ты рад, но это перебор! — Эла брезгливо передёрнулась и посильнее оттолкнула его.

— Перебор? Вот значит как? — надулся Генка, но руки всё же убрал. — Тебе жалко, что ли? — пробубнил он, и Эла удивлённо заморгала. Если он так шутит, то это вполне даже смешно.

Однако Генка и не думал шутить, лицо его напряглось, а взгляд стал тяжёлым и злобным.

— Ты лучше послушай! — тихо заговорил он. — Я о тебе словечко замолвил, вакансию попридержал, двоим отказали по моему настоянию, так что дело, как говорится, в шляпе. Ну и ты будь посговорчивее.

— Посговорчивее?! Это … это в каком смысле? — возмутилась Эла, отступая в сторону.

Остапчук покраснел, ноздри его затрепетали от частого прерывистого дыхания. Эла и ахнуть не успела, как он ухватил её за плечи и прижал к стене.

— Хочешь знать, в каком смысле? Я тебе сейчас расскажу, — зашептал он Эле в лицо, обдав скверным дыханием. — Каждую ночь я вспоминаю ту нашу встречу в ресторане и грежу тобой. Как же мне хочется облить тебя чем-нибудь сладеньким… и вылизать, как конфетку.

Взгляд его расфокусировался и поплыл, правый глаз скосился к виску, веки прикрылись, будто Остапчук и впрямь испытывал нечто подобное оргазму. Оказавшись в тисках, Эла невольно разглядела его блестящие сальные щёки, усыпанные чёрными точками от угрей, а на тёмной ткани пиджака — мелкие чешуйки перхоти, к тому же аромат дорогого парфюма едва перебивал агрессивный запах пота.

«Боже, как можно быть таким тупым и мерзким одновременно?!» — она содрогнулась от неприязни и дёрнулась что есть сил, но Генка только сильнее вжался в неё.

— Остапчук, ты совсем охренел?! Немедленно отпусти меня! — прошипела Эла, извиваясь в его руках.

Дверь неожиданно распахнулась, и секретарша с подносом застыла на пороге.

— Извините, я…

— Выйди вон! — прорычал Генка, но хватку всё же ослабил, и Эла, извернувшись, ударила распоясавшегося редактора коленкой в пах. Тот взвыл и выпустил её из лап.

— Урод! — взвизгнула Эла и, подхватив вещи, выскочила из кабинета.

***

Эла бежала куда глаза глядят, лишь бы подальше от Остапчука с его похотливыми щупальцами и сальной физиономией. Ей так хотелось взвыть от отчаяния! Вот уж действительно, в тихом омуте… Хотя тихим бывшего одноклассника никак не назовёшь. Надо же, как разошёлся! Она ожидала от Генки чего угодно, только не откровенного сексуального домогательства. Сетуя на собственную глупость, Эла завернула за угол и очутилась в длинном коридоре с массивными металлическими дверями и декорациями, пробежалась в поисках выхода, спустилась этажом ниже и, наконец, начала приходить в себя.

В фойе телецентра Эла сбавила шаг и огляделась по сторонам, опасаясь, как бы Остапчук не нагнал её в гневе. Честно говоря, плевать ей на этого додика. Даже если он и обнаружит её здесь, что может сделать прилюдно?!

Эла добрела до стеклянных витрин, за которыми виднелись музейные экспонаты, расправила плечи и оглядела себя в мутном отражении. Ей было душно от пережитого стресса и быстрой ходьбы, а потому она не спешила надевать плащ. Причёска немного растрепалась, выбившиеся локоны свисали на лицо, глаза нездорово поблёскивали. «Ну и видок», — усмехнулась она, заправляя выпавшие прядки волос в ракушку. Однако проще было повязать на голову платок, чем наспех устранить следы недавнего конфуза. Порывшись в сумочке и быстро обыскав плащ, Эла с досадой вздохнула. Кажется, она обронила любимый аксессуар в кабинете у Остапчука или потеряла в беге по этажам.

— Да, мы бы вмонтировали эти кадры, как доказательство её недееспособности. И вам выгодно — бесплатная реклама клинике, — прозвучал мягкий женский голос за спиной Элы.

— Что ж, если это принесёт пользу делу, то, пожалуй, я соглашусь, — ответил до боли знакомый мужской голос.

Затаив дыхание, Эла медленно обернулась и потрясённо замерла.

«Нет… нет… нет… только не это!» — взмолилась она.

В нескольких шагах от неё стоял Эдуард Полянский и о чём-то беседовал с симпатичной дамой лет тридцати. Кажется, одной из ведущих канала НТВ.

Как такое возможно?! Эдуард Полянский собственной персоной здесь, в Останкино? И вправду говорят: мир тесен. Совершенно тесен! И ведь почти не изменился за эти годы — такой же статный, привлекательный, темноволосый. Но что-то новое угадывается в облике: задумчивая складка между бровями, виски с заметной проседью. Одет со вкусом в дорогой элегантный костюм, как и полагается для официальной встречи. Всё это, возможно, и придаёт солидности. Сколько же ему сейчас? Сорок два, сорок три?

Будто почувствовав на себе чьё-то пристальное внимание, Эдуард оторвался от собеседницы и посмотрел поверх её головы. Элу мгновенно бросило в жар. «Только бы не заметил», — подумала она, отворачиваясь к витрине и нервно поправляя причёску.

Похоже, удача напрочь покинула её. Столько лет мечтать о встрече и так облажаться! Ну и пусть, пусть! Возможно, судьба даёт ей ещё один шанс! И она его не упустит!

Сделав глубокий вдох, Эла нашла в себе силы обернуться и встретиться с ним взглядом.

Казалось, время замедлило бег. Удивление в глазах Эдуарда сменилось теплотой, складка на лбу разгладилась, а тёмные линии бровей поползли вверх. Неожиданно, очень неожиданно! Вот и не верь после этого в провидение.

Девушка-ведущая, заметив, что Эдуард утратил к беседе всякий интерес, замолчала и, обернувшись к Эле, что-то тихо произнесла.

Полянский коротко кивнул, едва заметно улыбнувшись, и сердце Элы сладко замерло, а ноги ослабели. Вспомнилась сцена упоительного поцелуя в ту роковую ночь семь лет назад. Да что это с ней? Она рефлексирует, будто школьница перед молодым сексапильным учителем. Ну как такое возможно?

Выждав паузу, ведущая вновь заговорила, вовлекая Эдуарда в диалог, и тот, извинившись, принялся записывать что-то в блокнот. Эла решила во что бы то ни стало дождаться его. Душа трепетала от предвкушения чего-то особенного, а мысли носились в голове, рисуя картинки идеального будущего.

Очнулась Эла внезапно: перед ней возник Остапчук и с силой сдавил плечо. Попалась в сачок, словно глупая птичка-синичка. Вот же незадача! Вздрогнув от отвращения, Эла попыталась высвободиться из цепкой хватки обнаглевшего одноклассника, но тот был настроен решительно.

— Эла, постой! — рявкнул Генка, захлёбываясь злобой. — Выслушай меня.

— Руки убери, — процедила она сквозь зубы. — Забудь обо мне, Остапчук, я не собираюсь работать у вас, так что давай, отваливай.

— Как это не собираешься? Это… как так? — Его клешни больно сжимали плечи. — Ты ставишь меня в неловкое положение перед начальством. Я просил за тебя, отклонил несколько кандидатур. Между прочим, стоящих кандидатур, и теперь ты должна…

— Я ничего тебе не должна! Разговор окончен — ищи других, более сговорчивых претенденток на «Мисс телевидение».

— Других? — побагровел Остапчук и встряхнул её, будто тряпичную куклу. — Да чего ты ломаешься? Думаешь, я не помню о твоих похождениях? Или ты только со мной такая скромница?

— Ты ненормальный? Отпусти меня немедленно! — Эла забилась в его руках, но тот и не думал уступать. — Я была о тебе лучшего мнения, знаешь ли!

— Ты… — зарычал взбешённый Генка.

— Что здесь происходит? Отпустите девушку. Немедленно! — жёстко скомандовал низкий голос Полянского где-то над ухом Элы, и Остапчук от неожиданности встрепенулся.

— Это вы … мне? — Генка завис с открытым ртом и смотрел на Полянского поверх косо сидящих очков, точно загнанный суслик на степного волка. Ёжик на его голове вздыбился, галстук сбился в сторону.

— Вам! — повторил Эдуард с нажимом.

Остапчук громко сглотнул, явно пасуя перед грозным видом незнакомца, быстро разжал руки и отступил. Тяжело дыша, он поправил очки и галстук, бросил на Элу растерянный взгляд и, махнув рукой, зашагал прочь.

Эла потрясённо смотрела вслед удаляющемуся Остапчуку и пыталась выровнять дыхание.

— Ну, здравствуй, Эла. Какая неожиданная встреча! — в голосе Эдуарда слышались напряжённые нотки.

— Здравствуй, Эдик. — Улыбка вышла вымученной и совсем не привлекательной — уж Эла догадывалась, как жалко выглядит со стороны. А ещё она внезапно устыдилась неряшливого вида и, спохватившись, пригладила волосы, поправила платье и наконец взглянула на Эдуарда. Он молча наблюдал за ней, глаза светились теплом и участием. Так обычно смотрят на нашкодившего ребёнка: надо бы наказать, да рука не поднимается.

— Чего хотел от тебя этот неандерталец? Может, мне обратиться в администрацию? — настороженно спросил он, а между бровями вновь залегла морщинка.

— Нет, пожалуйста, нет, — всхлипнула Эла, больше не в силах сдерживать слёзы. — Я хочу поскорее уйти отсюда. — Она накрыла лицо ладонями и отчаянно разрыдалась. А когда почувствовала осторожное прикосновение Полянского, и вовсе обмякла. Он обнял её, утешая, и Эла благодарно припала к его плечу, чувствуя себя совершенно измученной и разбитой. Он легонько похлопывал её по спине и терпеливо ждал, пока она выплеснет всю горечь.

Ну что за нелепость! Сколько раз она представляла себе эту встречу, и так всё мерзко и откровенно тупо вышло. И что он теперь подумает о ней?!

— Может, расскажешь? — Полянский слегка отстранился и заглянул Эле в лицо.

— Это просто не… недоразумение, я не… не думала, что всё так… — с трудом выговорила она.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Эла смогла успокоиться и взять себя в руки.

— Пойдём на свежий воздух, прогуляемся у прудов, там и поговорим. — Эдуард помог ей одеться, и она безропотно последовала за ним, опираясь на крепкую руку и пряча от него покрасневшие глаза. Благо она использовала влагостойкую тушь для ресниц и, кажется, избежала чёрных разводов под глазами. От Полянского исходила уверенность и сила, и Эла чувствовала себя в безопасности. И будто не было стольких лет разлуки и страстного поцелуя в ту роковую ночь, когда они вдвоём не справились с нахлынувшими чувствами.

***

В Останкинском парке Полянский усадил её на свободную скамью и терпеливо ждал, пока она приведёт себя в порядок.

— Так что произошло? — снова спросил он, как только Эла закончила с макияжем.

— Да так, глупость, — вздохнула она, застёгивая сумку и поднимаясь со скамьи. — Повелась на уговоры бывшего одноклассника и подруги. Думала устроиться стилистом на Первый канал, да только цену слишком высокую запросили. А я считала, что люди меняются. Взрослеют и умнеют. За школьные годы узнаёшь одноклассников, как облупленных. Бывает, обидное прозвище приклеивается намертво, волочится по жизни и в самый неподходящий момент портит репутацию. Остапчук именно из той категории. Я думала, что он изменился, стал человеком. Но я ошибалась. Люди не меняются.

— Сочувствую, но не нужно судить обо всех по одному моральному уроду. Остапчук? Это тот самый агрессивный очкарик?

— Да, он редактор Первого канала.

— Всё же, когда устраиваешься на работу с повышенными нагрузками, необходима психиатрическая экспертиза, — усмехнулся Полянский. — Видно, переутомился парень. Или, быть может, есть другие причины? Подозреваю, что есть. — с ласковым упрёком продолжил он.

Эла вскинула голову, уловив в глазах Эдуарда искорки иронии.

— Нет… нет никаких причин, просто он козёл редкостный, вот и всё! — Она наконец улыбнулась, чувствуя, что на смену отчаянию приходит лёгкость.

Они побродили вокруг пруда и незаметно за разговором оказались за пределами телецентра. И тут же в растерянности замолчали, уставившись друг на друга — Эла с робкой надеждой и тоской, а Эдуард, как ей показалось, в задумчивости.

— У меня машина на стоянке тут недалеко, могу подвезти, — предложил Полянский после недолгой паузы. — Хотя, если ты никуда не спешишь, можно посидеть где-нибудь, как раз время обеда. Я знаю тут поблизости один неплохой ресторанчик. Ты как, не против составить мне компанию?

Вспомнив о поездке на дачу, Эла на секунду засомневалась. Через три часа ей нужно быть на вокзале, однако предложение Эдуарда казалось очень заманчивым — когда ещё представится такая возможность? — и Эла решила согласиться.

— Да, было бы неплохо, только сначала мне нужно сделать один звонок, — кротко улыбнулась она и, достав из сумки телефон, набрала номер дочери. Эдуард отошёл на несколько шагов, оставив Элу наедине с собеседником.

— Лин, — тихо проговорила она, поглядывая в сторону Полянского, — я могу опоздать на электричку, у меня сейчас очень важная встреча. Может, завтра поедем?

Лина немного помолчала, но вдруг неожиданно заявила, что серьёзно настроилась на поездку и не собирается менять планы.

— Я возьму два билета. Если не успеешь, приедешь завтра, — подытожила она. — Кота не забудь и привези чего-нибудь сладкого.

И Эле пришлось согласиться. Ведь спорить с Линой — всё равно что стену по кирпичику разбирать. Такая же упрямая, как и все женщины Альтман.

— Окей, как скажешь, дорогая, только позвони, когда будешь на месте.

Всю дорогу до стоянки старые приятели говорили на отвлечённые темы. Никто из них не спешил затрагивать личное, довольствуясь впечатлениями о погоде, о новшествах, удививших Элу по приезде в Москву. Эдуард стал немного другим, чувствовался в нём свободный, не обременённый обязанностями мужчина.

— И всё же я очень удивлён встрече. — Улыбнулся Эле Полянский. — Надо же как бывает…

— Признаться честно, я до сих пор пребываю в тихом шоке, — легко засмеялась она, — хотя, иногда встречаю друзей и знакомых в самых неожиданных местах. К примеру, год назад в Венгрии я столкнулась с соседкой по дому в бакалейной лавке. Представляешь, как мы смотрели друг на друга?

— Охотно верю, я и сам нередко попадаю в подобные ситуации. Значит, ты теперь Москвичка? Не тянет назад в Калининград?

— Нет, не тянет, да и семья моя здесь — мама и дочь. Хочется быть ближе к родным. Вот только с работой пока не определилась, сложно всё, как видишь. А … ты тут по какому вопросу? — поинтересовалась Эла.

— Так, по общественным делам, в качестве приглашённого эксперта на программу, ну и клинику заодно прорекламировать.

— Ого! А что у тебя за клиника?

— Частная психиатрическая клиника имени академика Эдуарда Филипповича Полянского.

— И кем доводится тебе академик Полянский?

— Это мой дед. — с гордостью ответил Эдик.

— Вот это да … вот это родословная! — удивлённо воскликнула Эла. — Никогда не задумывалась над этим. А твой отец, значит, Филипп Эдуардович, и сын Филипп.

— Да, — улыбнулся Эдик, — традиции семьи.

— Интересно. А если в семье родится ещё один мальчик, то как будете выходить из положения? — допытывалась Эла.

Однако услышав эти слова, Эдуард изменился в лице, взгляд его потускнел, а губы сложились в твёрдую линию.

— Мы бы назвали его Эдуардом, — глухо произнёс он, и Эла поняла, что сболтнула лишнего, коснулась болезненной темы — несчастья семьи, когда его жена Марина потеряла ребёнка.

— О боже, прости меня, Эдик, — прошептала она, сгорая от неловкости и стыда. — Я… не имела в виду ничего такого. — Дрожащими руками Эла отыскала в сумочке пачку сигарет и с трудом прикурила.

Эдуард стоял рядом и рассеянно наблюдал за метаниями Элы.

— В том, что тогда произошло, твоей вины нет, — устало сказал он. — Да и всё давно в прошлом.

Не смея поднять глаза на Полянского, Эла припомнила, как постыдно бежала, точно крыса с тонущего корабля, боясь осуждения и презрения, боясь саму себя.

— Кажется, сегодня не мой день, мне лучше поехать домой. — пробормотала она и развернулась, намереваясь уйти, однако Эдуард подхватил её чуть повыше локтя и задержал с осторожной настойчивостью.

— Ты обещала составить мне компанию. Я так не люблю обедать один! — возразил он, и Эла, виновато вздохнув, сдалась.

На стоянке Эла по привычке поискала синюю «Тойоту-Камри». На ней, когда-то в прошлом, Эдуард возил их с Линой в клинику к больной матери. Однако тот подвёл Элу к новенькому серебристому «Ленд Крузеру» и распахнул перед ней переднюю дверь.

— Прошу, — как ни в чём небывало улыбнулся он, и Эла с удовольствием нырнула в уютный велюровый салон. — Тут недалеко, минут пятнадцать. Нам ведь ещё есть о чём поговорить.

Всю дорогу они ехали молча. Эдуард сосредоточился на движении — в этот час центральные улицы были забиты транспортом и пешеходами. Эла перебирала в памяти события дня. Слишком много потрясений свалилось на хрупкие женские плечи. Однако взгляд её то и дело тянулся к Полянскому, а в душе просыпались давние, почти позабытые чувства. Она невольно сравнивала его с другими мужчинами — в её глазах он оставался лучшим, идеальным во всех отношениях. Интеллигент до мозга костей, аристократ в седьмом колене, в облике которого сквозило что-то неуловимо дерзкое и до одури привлекательное. И выглядел он гораздо красивее, чем семь лет назад, как дорогое настоявшееся вино, что с годами становится крепче. Эти холёные руки, не знающие тяжкого физического труда, что лежали сейчас на руле автомобиля, вызывали в ней приятное томление и … желание. Эла припомнила, как совсем недавно они касались её, бережно обнимали и поглаживали по спине. От этих мыслей она разомлела, пытаясь сосредоточиться на дороге, но близость его опьяняла. Он ведь всегда имел всё самое лучшее и продолжал держать марку: часы «Ролекс», утончённый парфюм, новенькая машина. А женщины … какие должны быть женщины у такого неотразимого мужчины?! Кстати, часы, что красовались на запястье Эдуарда, стоимостью в половину её квартиры в Калининграде, мягко говоря, приводили в недоумение. У Элы на такие дела всегда был намётан глаз, она бы влёгкую смогла отличить подделку. Не каждый состоятельный человек мог позволить себе такую роскошь.

Будто прочитав её мысли, Полянский усмехнулся и со свойственной ему непринуждённостью пояснил:

— Нет, я не грабил банк и не брал со студентов взяток. Я не практикую подобное и осуждаю за это других. В общем, это подарок. Благодарность мужа одной пациентки за то, что я избавил её от недуга. А часы действительно стоящие, никогда не подводят. Однажды я попал под дождь и вымок до нитки. Думал, остановятся, начнут шалить, но нет.

— От некоторых подарков невозможно отказаться. Я бы, наверное, тоже не смогла, — улыбнулась Эла и с трудом отвела взгляд.

***

Они приехали в небольшой ресторанчик с уютной обстановкой в стиле прованс и в этот час оказались единственными посетителями. На стенах просторного зала пестрели панно с птичками и домиками, в глиняных чанах росли голубые деревца, столики с кружевными белоснежными скатертями окружали плетёные кресла и стулья с высокими спинками. Играла лёгкая музыка, и приглушённый свет ламп располагал к приятному общению. Улыбчивая официантка оставила меню и незаметно удалилась.

От ароматов пищи у Элы закружилась голова. Она вдруг припомнила, что утром даже кофе выпить не успела. Однако присутствие Эдуарда её не на шутку волновало, и было совсем не до еды. Эла пыталась держаться свободно, но каждый раз эмоции подводили её — как только их взгляды встречались, щёки начинали пылать огнём, а руки крепко сжимались в замок. Реакция совершенно не свойственная ей, женщине со стажем неудачных отношений. Хотя и Эдуард, как ей показалось, тоже был немного скован, что втайне приносило удовлетворение.

Полянский быстро определился с заказом, выбрав три полноценных блюда. Откинувшись на спинку кресла, он, совсем не скрываясь, разглядывал Элу.

О нет, как же она ошибалась, уверенности в нём хоть отбавляй!

— А ты ничуть не изменилась за эти годы, — констатировал он с тихой улыбкой. — Красота, неподвластная времени.

— Спасибо за комплимент. Но и ты тоже почти не изменился, Эдик, — скрывая смущение за улыбкой, Эла выдержала взгляд его карих искрящихся глаз.

В ответ он лишь недоверчиво усмехнулся. Наверняка Полянский, знаток человеческих душ, видит её насквозь. Недаром психиатр!

— Может, бокал вина? Это расслабляет, успокаивает и настраивает на беседу, — подтвердил он её недавние подозрения.

Боже, как, должно быть, жалко она выглядит со стороны!

— Да, пожалуй, от вина не откажусь. Сегодня был день не из лёгких.

Эла рассеянно смотрела в меню, не в силах сосредоточиться на строчках, и когда официантка пришла за заказом, ткнула в первый попавшийся салат с куриной печенью, которую с детства терпеть не могла.

— И это всё? Ну нет, так не пойдёт, — возразил Эдуард и дополнил заказ парой калорийных блюд. — Ничто так не восполняет силы, как сытная еда, — проникновенно произнёс он. — Это лучшее лекарство от стрессов. Правда, заедать неприятности — не самый лучший выход, но в исключительных случаях можно.

— Ну что ж, последую твоему совету. — Эла благодарно улыбнулась. В каждом его жесте, в мимике угадывалось неподдельное участие, что было особенно приятно. Даже в паузах не было неловкости, чувствовалась между ними некая связь.

Они немного помолчали. В ожидании заказа Эла потягивала вино с тонким послевкусием фруктов и пряностей и незаметно расслаблялась. Взгляды становились смелее и дольше, а в крови разжигался азарт.

— Значит ты в поисках работы? — поинтересовался Эдик. — И чем, если не секрет, собираешься заняться?

— М-м-м… — брови Элы взметнулись вверх. — Подумываю открыть собственный салон красоты. Смена имиджа и всё такое.

— Неплохо. Ты всегда умела создавать красоту. — Полянский постукивал пальцами по столу, уголки его губ тянулись вверх.

— Надо же, а я думала, ты никогда не замечал, — ввернула шпильку Эла. Кажется, былое присутствие духа возвращалось к ней.

— Замечал, поверь, замечал… — сдержанно вздохнул Полянский.

«…но чувство долга и бла-бла-бла…» — мысленно продолжила Эла, и улыбка её сделалась шире.

— Интересно, о чём ты сейчас подумала? — Эдуард слегка подался вперёд и с подозрением прищурился.

Он явно хотел разрядить обстановку, но Эла на секунду растерялась: «Неужели он и правда видит её насквозь?»

— Ни о чём … с чего это ты взял? — она наигранно захлопала ресницами.

— У тебя был такой взгляд… — усмехнулся Полянский, недоверчиво качнув головой.

И Эла расслабилась.

— Фух… а я-то было решила, что ты и правда умеешь читать мысли.

— Я же не телепат. У меня, знаешь ли, несколько иные направления.

— Например? — сосредоточилась Эла, подперев лицо ладонью.

— Например, я неплохо владею методиками гипноза.

— Ух ты. Значит, ты легко можешь ввести в транс?

— Скорее вывести, — всё с той же улыбкой ответил он. — Хотя учитывая, что транс — результат гипноза, то и ввести, конечно, тоже.

— Как любопытно. — Эла допила вино и элегантно, не сводя с Полянского глаз, поставила фужер на стол. — Расскажи о каких-нибудь случаях из практики, мне безумно интересно.

— Хм, не хотелось бы хвалиться собственными достижениями, но так и быть, кое-что расскажу.

И Эдик, немного подумав, поведал ей историю студента-двоечника, который после пары сеансов гипноза удивил профессоров своими знаниями.

— Вот это да, — смеялась Эла. — Ты что же, вложил в него сверхспособности?

— Нет, конечно, нет, просто избавил от комплексов и страхов, и вся информация, накопленная годами, нашла выход. Это был научный эксперимент, и он удался.

— Просто удивительно, с удовольствием бы побывала на таком сеансе, хотя — это, наверное, страшно, когда твоё сознание подчинено чужой воле.

— У тебя немного неправильное представление о гипнозе, это всего лишь метод терапии, который призван приносить пользу.

— Ну так просвети и расскажи что-нибудь ещё, — загорелась Эла, чувствуя, что всецело подпадает под обаяние Полянского.

Она восхищалась этим мужчиной. Всё-то в нём было прекрасно: от безупречного внешнего вида до умения держаться и вести разговор. «Какой разительный контраст между ним и Славиком, не говоря об Остапчуке», — невольно сравнивала она, а в душе пробуждались давние девичьи чувства.

Вскоре принесли украинский борщ, который оказался вкусным и сытным. Утолив первый голод, они снова вернулись к беседе и болтали, как старые добрые приятели. К Эле окончательно вернулись силы, и она, уже ничуть не стесняясь, остроумничала и шутила, вспоминая истории юности. Эдик внимательно слушал и вставлял смешные реплики в разговор.

— Ну так вот, тогда я ещё не очень хорошо знала английский, — смеясь, рассказывала Эла. — А тот парень, который был в нашей группе, вызвался провести экскурсию по ночному городу. Мы-то с подругой поверили, что он знаток языка, наивные дурочки. Взяли авто на прокат и поехали…

— Подозреваю, что у него и прав-то не было. Просто он клюнул на красивых девчонок.

— Именно! Правда, далеко мы не уехали. На первом же повороте нас остановили. И на все вопросы полицейского этот друг только и мог сказать, что: «Ноу, ноу, что ви, что ви…» Вот это был номер!

— И как же вы выкрутились?

Фоном играла музыка: зарубежные хиты девяностых сменялись мелодичным джазом, но Эла не прислушивалась, всё её внимание было приковано к Полянскому. Но когда по залу полились трели саксофона и зазвучал ритмичный бит, не удержалась.

— Обожаю Дейва Брубека, — прищёлкнув пальцами, воскликнула Эла. — «Тейк файв» — лучшая из лучших джазовых мелодий!

— Может, станцуешь? — шутя, предложил Эдик.

— Для тебя — легко! — многозначительно изрекла она, чувствуя, как от удовольствия кровь пульсирует в висках.

И всё бы хорошо, но неожиданно в их маленький оазис вмешались звуки фортепиано. Полянский помрачнел, и от его былой непринуждённости не осталось и следа. Прикрыв глаза, он молча откинулся на спинку кресла и затих.

Эла осеклась, подумав было, что сморозила какую-то глупость. Мелодия рояля звучала всё громче и трагичнее, нежные переливы дополнились глубокими аккордами, будто изливали боль души. Эла огляделась по сторонам и внезапно поняла причину отчуждения Эдуарда. Интерьер ресторана, так похожий по стилю на внутреннее убранство загородного дома Полянских, фортепианная музыка! Неужели он до сих пор живёт прошлым?!

Очнувшись от мыслей, Эдуард открыл глаза и некоторое время смотрел в пустоту.

— Прости, я что-то задумался, — наконец произнёс он, натянуто улыбнувшись. — «Элегия» Рахманинова. Нравится?

— О, нет, это не по моей части, — Эла пожала плечами, с трудом подавив досаду. — Настолько проникнуться классической музыкой мне не дано. Но знаешь, я ничуть не жалею об этом.

— А я с годами научился слушать и ценить. Мне нравится этот небольшой ресторанчик, в воскресные дни тут играет струнный квинтет, а по четвергам, как ты уже убедилась, готовят отменный борщ. Я, как знаток хорошей кухни, люблю бывать здесь.

— Ах, вот оно что? А я-то думала, ты приезжаешь сюда слушать Рахманинова, — поддела его Эла, лукаво улыбнувшись. И тут же отругала себя за несдержанность: рано, рано показывать зубки.

Эдуард немного смутился.

— Ну что же мы всё обо мне да обо мне? Ты по существу так ничего и не рассказала.

— Да что у меня может быть интересного? Переосмыслила жизнь, решила начать всё с нуля. Как думаешь, Эдик, не поздно ли мне добиться доверия взрослой дочери?

Взгляд Полянского потеплел, и на лице снова заиграла улыбка.

— Лина — добрый, светлый человечек, но, несмотря на это, всё равно нужно будет очень сильно постараться, чтобы подобрать к ней ключик.

— Я стараюсь, правда стараюсь! — пылко произнесла Эла, — но ты прав, это не так просто. — вздохнув, она опустила глаза и тут же сменила тему. — А как твои родители? Света? Филипп?

— Света живёт в Питере, заведует клиникой репродукции. Отец перенёс инсульт полгода назад, и теперь мы с мамой занимаемся его реабилитацией. Выходит понемногу, но работы ещё много. Филипп… — Эдик озабоченно нахмурил брови. — Этот парень давно уже вышел из-под контроля и, в общем, всё сложно.

— Ты что-то недоговариваешь? — допытывалась Эла, видя, как посерьёзнело лицо Полянского.

— Представь себе, у меня тоже не получается найти к нему подход. И весь мой жизненный опыт к чертям. Я не давлю на него и терпеливо жду, когда он возьмётся за ум.

— Родители обычно склонны преувеличивать.

— Я не преувеличиваю, поверь. Двадцать лет мальчику, далеко не подросток, меня в его годы никто не заставлял учиться, даже речи об этом не возникало. В общем, месяц назад мы сильно повздорили, и он ушёл из дома. Упрямый, как… — Эдуард внезапно замолчал и взволнованно прочистил горло. — Болтается с сомнительными друзьями, хотя бывает дома в моё отсутствие. На днях я обнаружил пропажу: исчезли ключи от дачи. Подозреваю, что он туда нагрянет с компанией на праздники.

— О-о-о, — удивлённо протянула Эла. — Интересный поворот. Лина уехала в посёлок на все выходные. Правда, завтра я должна присоединиться. Но вот теперь думаю, а стоит ли?

— Насколько я помню, у Лины волевой характер, и из неё может получиться неплохая воспитательница. — Эдуард загадочно поиграл бровями. Кажется, прежняя весёлость возвращалась к нему. — Кстати, как обстоят дела с логоневрозом? Если нужна помощь, то лучшие специалисты клиники к вашим услугам. За счёт клиники, разумеется, — предложил он.

— Нет-нет, всё хорошо. Она теперь заикается редко, только, когда волнуется.

***

Подали ароматный чай с воздушными пирожными, и задушевная беседа продолжилась. Эдуард никуда не торопился, и этот факт безумно радовал Элу. «Стало быть, он свободен?!» — пела её душа. Время летело незаметно, и Эла, уже совсем не таясь, смотрела ему в глаза, млела от бархатистых ноток его голоса — он словно обволакивал её, незримо касаясь кожи, во взгляде читались интерес и… восхищение?! От осознания этого у Элы кружилась голова, и в сердце плескалось тихое счастье.

За окном вечерело. Стрелки настенных часов приближались к шести. Солнце садилось за крыши домов, а на небе неподвижно висели розовые шапки облаков.

Соседние столики постепенно заполнялись посетителями, и гул голосов становился всё отчётливее. Увы, романтической идиллии не суждено было продлиться вечно. Эдуард подозвал официантку, намереваясь расплатиться.

— Будем ждать вас снова, — вежливо улыбнулась та, радуясь щедрым чаевым, а Эле отчего-то стало грустно.

Она ненадолго отлучилась в дамскую комнату и подивилась собственному отражению в зеркале, подметив, как горят её глаза, как вся она будто сияет изнутри. Всё же какая удивительная штука жизнь: никогда не знаешь, что тебя ожидает. Неужели мечты сбываются?!

В вестибюле старые приятели неторопливо оделись, обмениваясь взглядами и улыбками, будто возвращали друг другу комплименты, и наконец покинули ресторан.

А на выходе Элу ожидал сюрприз. Откуда ни возьмись, выросла женщина с ведром роз.

— Молодой человек, купите розочку девушке. Уж больно она у вас хорошенькая! — заголосила та, алчно поглядывая на Эдуарда. И тот не растерялся, шагнул к продавщице и внимательно оглядел розы.

— Давайте вот эти. — Он выбрал самые крупные бутоны.

Не переставая нахваливать товар, женщина суетливо достала цветы из ведра и ловко обернула их в хрустящую обёртку.

— Осторожно, они колючие.

— О, благодарю. — Эла приняла букет, на эмоциях схватившись за стебли цветов, и вздрогнула от боли. Острые шипы поранили пальцы, и перед взором всплыл эпизод из далёкой юности.

Когда Эле исполнилось пятнадцать, Эдик окончил пятый курс медицинского института. Худощавый, стройный паренёк по-прежнему её не замечал, хотя она обещала стать настоящей красавицей. Однажды Светочка, его младшая сестрёнка, проболталась, что у брата появилась подруга, и поэтому на родительскую дачу он приезжал крайне редко.

В один из нечастых визитов Эдик возился в цветочной клумбе Изольды Дмитриевны, аккуратно срезая тугие бутоны роз. Видно, любимую порадовать хотел. Эла топталась рядом, украдкой поглядывая на соседа, делала вид, что любуется цветами, ведь в центре куста сидела самая алая, самая пышная роза. Попробуй, дотянись! Думала, Эдик её не замечает, но он всё же заметил.

— Нравится? — усмехнулся парень, и Эла растерялась, поначалу не поняв вопроса.

— Д-да… — кивнув, закусила губу.

И он, рискуя поранить руки шипами, отодвинул тонкие побеги цветов, срезал тот самый крупный бутон и с улыбкой протянул ей. Схватившись за колкий стебель, Эла жадно ловила взгляд Эдуарда, а тонкая струйка крови стекала на ладонь.

И потом ещё долго лелеяла в памяти, как он суетился, как обрабатывал ранку йодом и перевязывал руку бинтом.

— Помнишь? — спросила Эла, с надеждой взглянув на Полянского, но тот лишь озадаченно пожал плечами. Да и с чего ему помнить такой незначительный эпизод? Столько лет прошло и столько событий случилось.

А Эла помнила.

Помнила, как готова была пораниться снова, только бы он был рядом! И теперь ощутила горечь уязвлённого самолюбия.

***

Погода стояла по-настоящему тёплая и весенняя. Припарковав автомобиль недалеко от трассы, Эла и Эдик решили прогуляться. Они брели по Тверской в сторону Кремля, любуясь зеркальными витринами с неоновыми подсветками и интересным дизайном. Ноги Элы гудели от неудобной обуви, но она не подавала вида — лишь однажды присела на мраморную лавку возле парка, притворившись, будто ей понадобилось написать эсэмэс. Рядом с Полянским мир казался ярче. И было приятно нечаянно дотрагиваться до него, идти рука об руку и говорить, говорить. Эле хотелось как можно дольше продлить эти волнующие мгновения, но время неумолимо летело вперёд и стрелки часов приближались к десяти.

Когда они подъехали к дому Элы, Эдик помог ей выбраться из машины и проводил до подъезда. Всё ещё опираясь о его руку, Эла с надеждой смотрела на Полянского.

«Нужно решаться, второго такого шанса может не быть!» — в отчаянии думала она, но вслух непринуждённо произнесла:

— Может, поднимемся ко мне? Я умею варить отличный кофе. — И тут же, уловив сомнение во взгляде Эдуарда, поспешила уточнить: — Ты не переживай, дома никого нет, все разъехались, остались только я и кот.

К счастью, Полянский не сопротивлялся. Казалось, он и сам был не прочь продолжить вечер.

— А знаешь, — загадочно улыбнулся он. — Почему бы и нет? До понедельника я совершенно свободен. Да и с котом не мешало бы познакомиться, пусть привыкает.

Эла потянула Полянского за рукав плаща, смеясь над его забавными шутками про незваных гостей.

Болтая, они поднялись на седьмой этаж и вошли в квартиру.

Скинув ботильоны и плащ, Эла отправилась на кухню. Эдуард последовал за ней, надев предложенные хозяйкой новые домашние тапки. В квартире Альтман всегда царили идеальный порядок и чистота, и Эла мысленно радовалась — наверняка ведь оценит. Полянский — настоящий аккуратист, в любом другом мужчине этот факт Элу обязательно напряг бы, но только не в Эдике. Ему эта особенность характера невероятно шла, будто по статусу полагалась. И Эла с удовольствием замечала его одобрение. Кот Сибас подозрительно присматривался к гостю: сидел под столом, сверкал глазами и недовольно урчал, но потом всё же решился на более близкий контакт: прыгнул на дерматиновый диванчик и, обнюхав Полянского, словно пёс, прилёг рядом.

***

Эла ловко управлялась с закусками: тонко нарезала сыр и холодное мясо, умело укладывая ломтики на тарелку. Потом сварила кофе и достала бутылку коньяка из заначек мамы Марты. Эдик сидел за столом и с каким-то особенным удовольствием наблюдал за ней. На миг Эла представила, что они настоящая супружеская пара, и от этого в душе разливалось приятнее тепло. Она поймала себя на мысли, что хочет окружить Эдуарда заботой и вниманием. Интересно, а он? О чём он думает, глядя на неё?

— Хорошо тут у вас, душевно, — поделился Полянский впечатлениями, словно прочитав её мысли.

— О да, мне тоже комфортно в родительском доме, правда, мама очень консервативна, не могу убедить её сменить обстановку. — Эла аккуратно поставила перед ним дымящуюся чашку и уселась напротив. — Эдик, ты любишь кофе с коньяком? Угощайся.

Кофе пришёлся по вкусу, и они, обсуждая вечер, с удовольствием потягивали горячий напиток. Неожиданно Эдуард замолчал, задержав на Эле долгий взгляд.

— Спасибо тебе за этот замечательный день. Я рад, что мы встретились и надеюсь, что наша дружба… — Он накрыл её ладонь своей и слегка пожал пальцы, и от этого прикосновения по телу Элы будто электричество пробежало. Прерывисто вздохнув, она замерла и с трепетом ожидала продолжения фразы. Однако момент признания прервал пронзительный звонок телефона. Эла едва сдержала стон разочарования.

«Чёрт бы его побрал, кому понадобилось звонить в такой час?» — она мысленно выругалась, с сожалением оставив Полянского.

— О, это Лина, — воскликнула Эла, отворачиваясь к окну и отвечая на вызов. Как же она могла забыть про дочь!

— Эл, у меня всё отлично, я давно на месте и уже ложусь спать, — зевнула девчонка в трубку.

— Хорошо, завтра я буду, милая, — как можно спокойнее ответила Эла и сбросила вызов. Эдуард сидел на месте, явно любуясь ею, и терпеливо ждал возвращения.

— А может, ну его, этот кофе? Несерьёзно как-то, — улыбнувшись, Эла вернулась за стол и разлила в фужеры коньяк.

Вечер продолжался. За разговором старые друзья почти опустошили бутылку. Алкоголь творил чудеса — Эла плыла от счастья, а у Эдика блестели глаза, и в них угадывался особый интерес. Эле хотелось быть ближе, сидеть бок о бок, чувствовать тепло его тела, касаться твёрдой линии губ и ласкать, ласкать… Их руки потянулись друг к другу и нежно переплелись.

Не в силах больше сдерживать желание, Эла поднялась из-за стола и шагнула к Полянскому. Эдуард уже нависал над ней, обжигая горячим дыханием висок. Когда? Как? Она не успела понять.

— Эдик, а помнишь? — тихо простонала Эла, намекая на ту незабываемую ночь семь лет назад.

— Помню. — Не дослушав, он крепко обнял её и страстно поцеловал.

Она обмякла в его руках и растворилась в ощущениях, чувствуя лишь трепет его тела и мощное биение сердца.

— М-может, пойдём в зал? — Эла потянула его за собой, вынырнув из омута эмоций.

— Да, — согласился он, покрывая её шею поцелуями.

«Какой он всё-таки…» — с улыбкой подумала Эла, вручая ему початую бутылку коньяка.

— Располагайся тут, а я сейчас подойду, — проворковала она, высвобождаясь из тесных объятий Эдика, — я быстро.

Смиренно вздохнув, Полянский плеснул в фужер коньяка и уселся на диван.

Быстро освежившись под душем, Эла подправила макияж, накинула шёлковый халатик и вернулась в комнату.

Эдуард неподвижно сидел на диване и отрешённо смотрел в пустоту. Казалось, совсем недавно они до икоты смеялись над пустяками, а теперь он выглядел разбитым и совершенно неприступным.

«Да что же могло произойти?» — терялась в догадках Эла, осторожно присаживаясь рядом.

— Эдик, — начала она было, чувствуя, что робеет перед ним, но он, усмехнувшись, залпом осушил фужер и поднялся на ноги.

— Я, пожалуй, пойду, — отозвался он холодно, а взгляд метнулся к пианино.

И сердце Элы оборвалось. Да как же она забыла! Среди фотографий в рамках, что стояли на крышке инструмента, затерялось и фото его жены, Марины Лавровой. Ещё вчера, вытирая пыль, Эла задвинула её портрет подальше с глаз, но Лина вернула фотку на место. Упрямая. Упрямая девчонка!

— Нет, — взмолилась Эла, чуть не плача. В несколько шагов она оказалась у инструмента и, положив рамку стеклом вниз, обернулась к нему. — Эдик, нет, останься, пожалуйста, умоляю…

Поставив фужер на стол, Полянский опустился на край дивана, обхватил руками голову и горько простонал. Плечи поникли, и во всём его облике ощущались надломленность и скорбь.

Почти не дыша, Эла устремилась к нему и осторожно присела рядом.

— Эдик, пожалуйста, не нужно так, — всхлипнула она, чувствуя себя чем-то мелким и ничтожным в сравнении с его пожизненной любовью к Марине. «Разве возможно так любить, разве возможно так?» — билась отчаянная мысль.

— Если бы ты знала, как тяжело терять, — почти беззвучно выдохнул он.

— Я знаю, — задрожала Эла, не смея взглянуть на него. — Знаю, что такое терять.

— Она была ангелом. Ангелы… они ведь не живут на земле, они спускаются с небес, забирают душу… а потом уходят навсегда.

Эла ужаснулась его словам. Да в своём ли он уме? Сколько можно убиваться и страдать? Сколько можно жить прошлым?!

«Глупости!» — кричало её сознание, в груди нестерпимо жгло от обиды и ревности. Эла с трудом сдержала крик, боясь вспылить, эмоции рвались наружу дикой истерикой. «Ты сам себе всё придумал. Она была обычная, земная! Она тебе изменила! А я… я бы никогда… я ведь лучше! Посмотри же на меня, Эдик!» Однако вместо этих слов она прошептала, сцепив дрожащие пальцы:

— Как же ты жил все эти годы?!

Но он ничего не ответил.

Они сидели неподвижно, взгляд её украдкой скользил по рукам Эдуарда, поднялся к груди, задержался на мелких морщинках в углах глаз. Элу тянуло к нему, а он… будто ждал чего-то и задумчиво смотрел в пустоту. И она не сдержалась, коснулась его плеча, погладила затёкшие мышцы шеи, проникла под ворот рубашки. Пальцы прошлись по гладко выбритому подбородку, остановились на линии губ. Он шумно вздохнул, задержав её руку в своей. Ах, если бы Эла могла найти слова утешения, то обязательно произнесла бы их, да только мысли мгновенно разлетелись, как парашютики одуванчика на ветру. Остались лишь ощущения — острые и обжигающие.

— Эла, что… ты со мной… делаешь? — сбивчиво шептал он, стремительно привлекая её к себе.

Губы — приоткрытые, нервно трепещущие, почти соприкоснулись, жаркое дыхание смешалось, и от этого у Элы закружилась голова. Ничего не изменилось по прошествии стольких лет — она испытывала те же пылкие, те же сладостные чувства. Он нежно и в то же время требовательно сжал её в объятиях, вдохнул аромат волос и жадно припал к губам. Руки Элы гладили его плечи, пальцы отыскали пуговицы на рубашке и мягко освобождали из петелек. Пусть он тоскует по Марине, пусть, но сейчас, этой ночью, он будет принадлежать ей!

Когда их тела соприкоснулись, Эла застонала от удовольствия и задрожала. Губы Эдуарда проложили огненную дорожку от шеи к груди, и она потеряла счёт времени.

***

Эла проснулась на рассвете от смутного шороха, будто кто-то в комнате возился с одеждой, хоть и очень тихо, заботясь о сне ближнего. Она прислушалась, не открывая глаз, но всё мгновенно стихло. Показалось? Тело приятно ныло, губы слегка припухли от недавних ласк. Боже! Они с Полянским всю ночь занимались любовью! Низ живота тут же налился сладостным томлением, в груди всколыхнулась жаркая волна. Эла приоткрыла веки, выхватив взглядом мужской силуэт у окна. Сунув руки в карманы и задумчиво глядя в утреннюю хмарь, Эдик стоял вполоборота, одетый в свой официальный костюм. В тусклом свете лицо его казалось бледным и суровым.

Эла откинула простыню, медленно, почти беззвучно, поднялась с постели и, совершенно нагая, направилась к мужчине.

— Эдик, ты… что-то случилось? — она нежно обвила его за пояс руками и вплотную прижалась разомлевшим ото сна телом. Но он отстранился, осторожно размыкая объятия и окидывая её отрешённым взглядом.

— То, что между нами случилось… это неправильно. Это просто… ни в какие ворота. Кажется, мы вчера здорово перебрали и… — запинаясь, произнёс он. — Прости, Эла, но это… было ошибкой.

Каждое слово обжигало сердце, тяжким грузом оседая в душе. Нервно глотнув воздуха, Эла внезапно устыдилась своей наготы, прикрыла руками грудь и попятилась. Слова застряли комом в горле. Всхлипнув, она натянула халат и услышала, как в прихожей хлопнула входная дверь. Полянский ушёл, оставив её наедине со своими сомнениями и тягостными мыслями. Это крах. Полный, позорный крах. Эла упала лицом в подушку и безудержно разрыдалась. Так её ещё никогда и никто не унижал!

Однако по натуре Эла была оптимисткой. Выплеснув весь негатив, она промокнула глаза простынёй и уставилась в потолок.

Стало быть, она ошибка? Ошибка, значит? Нет, Полянский, ошибка — это когда после первого раза понимаешь, что сделал какую-то дичь. А когда ты три раза подряд доказываешь свою мужскую состоятельность, при этом дрожа от вожделения, будто подросток…. — Эла облегчённо вздохнула и улыбнулась сквозь слёзы, — это не что иное, как бегство, страх перед новым и невероятно волнующим. Страх быть зависимым! Нет, Эдичка, меня не проведёшь!