Янтарная камера

Глава 2

Спецназовцы выбирались из разрушенного аэровокзала, щурились на заходящее солнце, горестно вздыхали. Сколько денег и сил было вложено в восстановление объекта, от которого снова остались руины! Когда же угомонятся эти нелюди? Как была пропущена в тыл целая колонна диверсантов, увешанных оружием и взрывчаткой? Они же не из воздуха материализовались, по земли шли.

Бойцы курили на пустыре, мрачно наблюдали, как возятся люди в руинах. Вражеская группа ликвидирована полностью, никто не вырвался. Прибыли медики, убедились, что в их услугах здесь не нуждаются. Спасатели выносили тела погибших, выкладывали в ряд, укрывали. На трупы старались не смотреть.

– Хорошо, что это уже не наше счастье, – пробормотал Гаспарян.

Прибыла машина из контрразведки. Здоровые молодцы спеленали пленника, бросили в кузов, уехали. Появился транспорт из штаба. Героев дня провожали без аплодисментов.

Спецназовцы тряслись в микроавтобусе, покоряющем бывшие колхозные поля. Снова капал дождь, размывая дорогу, насыщая влагой уставшую землю. Сыро, слякотно. Картошку давно убрали, в бороздах догнивала ботва. Урожай в этом году был скверный. Злые языки шутили, что и тут постарались украинские диверсанты. На деревьях кое-где еще желтела листва, но в основном растительность стояла голая.

Дорога в аэропорт «Северный» никогда не отличалась качеством покрытия. Асфальт здесь не прокладывали, слой щебенки давно разрушился, плыли откосы и обочины. Ходили слухи, что на дорогу выделялись деньги, но по назначению они не пришли.

Возможно, по этой причине в сентябре в администрации Калашовки прошли аресты. Забрали первого заместителя районного главы, проредили финансовый отдел, увезли в кутузку госпожу Макарову, ответственную за благоустройство и районную дорожную сеть.

Она вроде в чем-то созналась, выдала следователю настоящий перл:

«Я никогда ни в чем не была виновата. Это система!»

Водитель ушел с основной дороги, чтобы не пыхтеть через всю Калашовку. Колеса месили проселок, машина плыла, угрожающе висла над откосами.

Вездеходов на всех не хватало. Российской техники было мало, а качество трофейной поражало воображение и вызывало дикий смех с привкусом горечи.

Из-за леса выплывали западные предместья райцентра, когда-то славящегося своим промышленным потенциалом. Над городом по-прежнему возвышались трубы металлургического завода, но дымила только одна. В трех цехах бывшего гиганта ремонтировалась техника. Трудоустроиться туда для местных жителей было так же престижно, как попасть в корпорацию «Эппл».

Город был чудовищно растянут частным сектором. Высокие дома стояли только в центре. Там даже торчали две свечки, пережившие четверть века независимости и процветания, а также попадания артиллерийских снарядов.

Через минуту машина уже катила по частному сектору. Водитель, местный парень, постоянно выискивал короткую дорогу, лез в какие-то щели, срезал путь по пустырям и гаражным кооперативам. Экономия горючего дошла до абсурда.

Весть об атаке на аэропорт, похоже, облетела городок. Улицы были пусты. Над обшарпанными заборами торчали голые кустарники и плодовые деревья.

Дороги оставляли желать лучшего. Дыры в асфальте были засыпаны чем попало, заложены кирпичами. На что-то большее у властей не было денег.

Городок никогда не славился обеспеченностью жителей. Здесь отсутствовали живописные реки, озера, зато с лихвой хватало промышленной гари, мрачных заводских корпусов за уродливыми бетонными заборами, лязгающей техники.

Частный сектор хирел, люди жили небогато, особенно сейчас. Безработица достигла устрашающих размеров. Грабежи и воровство становились обыденностью. Полиция и дружинники работали на износ. Многие мужчины шли в ополчение – там хоть кормили и давали паек.

Временами появлялась информация, что в город проникают группы бывших зэков, науськанных украинскими властями. Дескать, грабь, убивай, демократия все спишет, а потомки оценят.

Людей для патрулей катастрофически не хватало. Нередко этим занимался даже спецназ, в обязанности которого в спокойное время входила охрана штаба бригады и важных лиц из руководства.

В бревенчатом здании штаба, где до войны располагалось что-то спортивно-юношеское, было шумно и суетно. Бегали люди, кто-то ругался. Постоянно подъезжали и отходили машины. В коридоре плакали какие-то женщины.

О геройстве спецназа народ был в курсе. На бойцов люди посматривали с уважением.

Командир бригады полковник Мищук пребывал в недельной командировке в Донецке. По альтернативной версии – в Москве. Начальник штаба подполковник Былинский тоже отсутствовал.

Дежурный развел руками. Мол, уехал, жутко ругаясь. В последний раз звонил четверть часа назад из аэропорта, упражнялся в изящной словесности, требовал письменного отчета от капитана Корнилова, когда тот появится. Всю свою компанию забрал с собой – отделение охраны и секретаршу Веру. Она же управляющая делами и объект, на котором можно срывать злобу.

Алексей отпустил своих людей – общежитие в трех шагах, – порекомендовав им не пить и не разбредаться. Он мялся на крыльце, потом побеседовал с заместителем Былинского майором Сержаковым, написал ломаным почерком лаконичную объяснительную. Он злился, поражался армейскому бардаку и безответственности, потом пожал плечами и побрел домой.

Алексей снимал половину частного дома в Заовражном переулке, в пяти минутах ходьбы от штаба, за оврагом с мостиком, в узком проулке, куда едва протискивалась машина. Это жилье было не ухожено и требовало ремонта. Огород зарос бурьяном по самую шею.

Но Алексея это устраивало. Чистоту он поддерживал, вода и печка имелись, дрова были нарублены на месяц вперед. А главное – кровать не вызывала нареканий – солидная, железная, навевающая ассоциации с трудным детством. Остальное его не волновало. Он приходил в эту хату лишь поспать.

Телефон разбудил капитана в девять утра. Болело все! Вчера он несколько раз падал, обзавелся синяками и ссадинами. Он в изумлении уставился на циферблат «Командирских», которые уже двенадцать лет не ломались, перевел глаза на телефон, лежащий на тумбочке. Алексей даже не помнил, как вчера раздевался. В конце концов, он еще молодой мужчина, ему требуется крепкий здоровый сон.

– Спишь, тезка, – ворчливо констатировал начштаба бригады подполковник Былинский Алексей Никифорович. – Без задних ног. И совесть, ничего, не ерзает?

– Еще не понял, товарищ подполковник, – признался Алексей. – Пока спал, не ерзала. Уснул, не поверите, с чувством выполненного долга. Было тошно, обидно, но дело свое мы сделали.

– Ладно, к тебе без претензий, – буркнул Былинский. – Это дерьмо всем миром разгребать не один месяц. Может, сделаешь милость, оторвешь свои косточки от кровати и предстанешь пред ясные очи?

– Вы в штабе?

– Да.

– Хорошо, скоро буду.

– Потрясающая любовь к субординации! – заявил начштаба и прекратил разговор.

Алексей откинул голову и уставился в облупленный потолок, на котором, как кожа на обгоревшем трупе, лопались волдыри известки. Он почистил зубы, согрел чайник с остатками позавчерашнего кофе, позволил себе пять минут релаксации и философского созерцания.

Боевой офицер что-то действительно расслабился. Не к добру. Ведь неприятностей следует ожидать не только с другой стороны линии фронта.

Через полчаса он приоткрыл дверь и усмехнулся. Новая «революционная» власть обрастает бюрократическими замашками. Как к директору завода заходишь – приемная, секретарша, ворохи бумаг и скоросшивателей, не считая пары современных компьютеров.

В приемной сидела симпатичная женщина в защитном облачении, которое ей чертовски шло. Невысокая, ладная, с распущенными пепельными волосами и вздернутым носиком. Рядом с секретаршей и доверенной делопроизводительницей Былинского Верой Александровной Золотаревой пристроилась ее пожилая коллега и диктовала ей цифры. Секретарша вносила их в компьютер. Она покосилась на скрипнувшую дверь, украдкой улыбнулась.

Алексей сухо кивнул и сказал:

– Доброе утро, дамы. Мне назначено.

– Никакое оно не доброе, – заявила пожилая работница, покосившись на поясную кобуру посетителя.

– Какое есть, – возразила секретарша. – Добрый день, Алексей Петрович, проходите, вас ждут.

В кабинете было только самое нужное: стол, стулья, пара шкафов. Интерьер украшала карта непризнанной республики во всю стену. В натуральную величину, как шутили штабисты. На ней умещалась и парочка соседних западных районов, по недоразумению оставшихся за Украиной.

Подполковнику было около пятидесяти. Суховатый, худой, сутулый, с аккуратной плешью, рассекающей голову. Он носил очки в массивной оправе и предпочитал камуфляж без знаков различия, словно стеснялся своих звезд. Начальник штаба сидел за столом, обхватив виски ладонями, и угрюмо смотрел в монитор небольшого лэптопа. Он сделал знак, садись, мол.

Алексей опустился на стул и поморщился. Десятиминутная прогулка не придала ему здоровья и бодрости.

Подполковник с раздражением захлопнул компьютер, хмуро воззрился на заместителя начальника охраны.

– Ну, здравствуй, Алексей Петрович.

– Здравствуйте, Алексей Никифорович. Новости изучаете? Лучше не делать этого по утрам. Они только бесят.

– Сильно бесят, – подтвердил Былинский. – Америка собирается поставлять Украине летальное оружие. А незалежный президент бухнул с трибуны Генассамблеи ООН, что Украина достигла важного прогресса в осуществлении реформ. Она сегодня, видишь ли, борется за свободу и демократические ценности, которые объединяют весь цивилизованный мир. У нее могучая армия, которую побаивается Россия, огромный нереализованный потенциал.

– Сказочная страна! – подтвердил капитан. – В ней искоренена преступность, на границах мир и покой, власть печется о благополучии населения, расцветают наука и искусство, народ вкушает плоды бесплатного образования и медицины, все богаты и счастливы. Поражаюсь, Алексей Никифорович, почему жители наших республик и Крыма не бегут обратно в Украину, теряя штаны и сшибая шлагбаумы на границах.

– Ну ты и загнул, – уважительно сказал Былинский и всмотрелся в офицера, сидящего напротив. – Не нравишься ты мне, капитан. В больницу тебе надо после вчерашнего. Да и простуда из тебя еще не вышла.

– Не хочу. – Алексей помотал головой. – Буду ждать.

– Чего? – не понял подполковник.

– Пока мазь изобретут, – пояснил Корнилов. – Помазал, и все зажило. Я в порядке, товарищ подполковник. Переходим к нашим баранам? Что на сегодня?

– У депутатов Рады очередное обострение, – заявил Былинский. – Осеннее, видать. Им поступила информация, что мы затеяли новую провокацию. Пьяные сепаратисты разгромили собственный аэропорт. Один преступный клан наехал на другой, в итоге район лишился важного транспортного объекта, погибли мирные жители. Кремлевские наймиты, конечно, все свалят на мнимых украинских диверсантов, что абсурдно по определению. Украина – априори хорошая, она не уничтожает гражданские объекты и не убивает мирных жителей. Вообще невозможно представить себе более миролюбивое государство.

– А почему пьяные сепаратисты? – не понял Алексей.

– А где ты видел трезвых сепаратистов? – удивился начштаба. – Мы же звери в человеческом обличии, у нас нет ничего святого, мы уснуть не сможем, пока не расстреляем всех жителей парочки мирных деревень. Зло берет от этого маразма, которому верит Запад. – Начштаба скрипнул зубами. – Вот скажи, тезка, почему так? Россия снова нарушает мировой порядок. Ты заметил, как только украинские военные делают пакость, так сразу в СМИ истерика – Россия нарушает перемирие, не выполняет минские договоренности.

– Что с пленным? – спросил Алексей.

– Нормально с пленным, – отмахнулся Былинский. – Спасибо тебе, что устоял перед соблазном и не грохнул его на месте. Старший лейтенант Бобрич, уроженец Галичины, убежденный последователь дела Степана Андреевича Бандеры и Адольфа Алоисовича Гитлера. Вышел из «Правого сектора», обвинив его в недостаточной радикальности. Исповедует крайне правый национализм. У контрразведки есть кое-что об этом отморозке. Летом пятнадцатого командовал ротой под Дебальцево. При прорыве окружения активно использовал живой щит из представителей гражданского населения и пленных ополченцев. Лично участвовал в пытках и казнях. Держится на допросах гоголем. Пока. Свидомый, так сказать. Патологическая украинская самоидентичность. Я весь из себя такой хохол, высшая раса, куда там немцам, скандинавам и прочим древним римлянам. Допроса с пристрастием пока не проводили, просто спать не давали. Он, в принципе, подтверждает, что командовал группой диверсантов, заброшенных в наш тыл. Об остальном пока молчит. Как перешли границу, какими тропами, кто провел, пособничал?..

– А главное, кто послал их и готовил эту акцию, – добавил Алексей. – Да и насчет пособников тема интересная. Это были не смертники, умирать не собирались, планировали нагадить и уйти с триумфом. Значит, кто-то должен был содействовать с коридором. Они знали, что после акции весь район заблокируют, но рассчитывали, что время для отхода у них будет. А мы среагировали быстро, что стало для них сюрпризом.

– Случайность, – заявил подполковник. – В Пырино комиссия из Донецка проверку боеготовности проводила. Оба взвода подняли по тревоге, подогнали машины. Счастливая случайность, понимаешь? Экипаж Ан-24 подал сигнал. А ведь по задумке диверсантов они должны были разбиться. Опять же твоя группа на вертушке. Кто, скажи на милость, мог знать, что вы будете тут летать? Нас спасают лишь счастливые случайности, понимаешь? Бог играет на нашей стороне. А вдруг передумает? Мы потеряли двенадцать гражданских, половина – женщины. Убиты трое охранников. Мы не можем защитить наше население, и это самое страшное. Отсюда паника и бардак. Объект, в который вбухали кучу денег, снова разрушен. В ближайшие полгода его точно не восстановят, потому что не на что. Мало средств выделяется.

– Тут не средства надо выделять, а кладбища, – проворчал Алексей. – Какие-нибудь меры предприняли?

– Оцепили все леса, заблокировали дороги.

– Зачем? Еще кого-то хотите найти?

– Так надо, – отрезал начштаба. – Положено. Все части приведены в состояние боевой готовности. Доложили Мищуку, но он не может сейчас вернуться. Да и какой с него толк, если все уже случилось? В городской администрации истерика. Там обвиняют военных. Мол, не позаботились о должной охране объекта. – Былинский разозлился, треснул кулаком по столу. – Ненавижу, когда дураки начинают умничать! Хотя понятно, кто-то там радуется. Теперь воровство не докажешь, все деньги, мол, ушли на аэропорт. Не могу избавиться от ощущения, капитан, что с коррупцией мы не боремся, а дружим.

– Мне-то что делать?

– А что, заняться нечем? – Былинский всплеснул руками. – Охрана объектов налажена безупречно, все окружено тройными редутами и рвами с крокодилами? Ладно. Кишка у них тонка нагадить вторично. Формально ты заместитель начальника охраны, но это не твой уровень. Съезди с парнями на газораспределительную станцию. Был сигнал, что там мелькали подозрительные лица. Потом дуй в Плотвиху, это на границе. Там работают парни из контрразведки. Поступило сообщение от внештатного агента, что диверсанты проникли на нашу территорию именно на этом участке. Их вел один из местных жителей, причем часть пути провез на минивэне. Нужны подробности, почему такое случилось. Если это проторенная тропа, то мы в заднице, понимаешь? Эту дорожку надо блокировать. Контрразведчики ведь не делятся с нами информацией. – Подполковник собрался снова ударить по столу, но передумал. – Мы сидим тут как слепые. Вся разведка – ты да я. И сделай, наконец, что-нибудь со своим здоровьем! – возмутился Былинский. – Смотреть тошно! Не хочешь бюллетенить, так лечись по ходу работы. Что тут непонятного?

Простуда к вечеру отступила, заняла оборонительные позиции в недрах организма. Помогли рюмка водки с перцем и клетчатый шарф вокруг горла, который вкупе с бравым камуфляжем смотрелся как-то авангардно. Подчиненные посмеивались – мол, здравствуйте, Остап Ибрагимович, – потом привыкли. Царапины и гематомы тоже отошли на задний план.

Но этот день, проведенный впустую, окончательно вымотал Алексея. На газораспределительной станции все работало. Ребята из роты капитана Меркурьева старательно несли службу. Еще бы, после вчерашнего!

Подозрительные лица оказались парочкой бомжей, инспектирующих соседскую свалку. Их задержали, увезли на допрос. Скорее всего, это была пустышка.

В Плотвихе действительно проводились оперативно-следственные мероприятия, там арестовали двух деревенских жителей по подозрению в причастности. Они все отрицали, улики были косвенные. Но тропа в обход болота реально имела место.

Следопыты едва не напоролись на растяжку, оставленную диверсантами. Дело было к вечеру, видимость терялась. Колесник не заметил с высоты богатырского роста проволоку, натянутую над тропой, напоролся на нее, почувствовал беду, успел закричать. Время замедления – четыре секунды.

Гаспарян схватил его за шиворот, потащил в сторону, повалил в канавку. Успели до взрыва. Граната, слава богу, оказалась наступательной.

Колесник отделался испугом и вселенским позором, Гаспарян – подвернутой лодыжкой. Он ругался на весь мир, растирал поврежденную конечность, потом пытался встать на нее, охнул, согнулся пополам, стал материться с утроенной энергией. Потом бедняга подобрал палку с сучками, соорудил из нее костыль и запрыгал к машине. К больной ноге никого не подпускал, обещал надрать задницу любому, кто прикоснется.

Спецназовцы возвращались на базу в полном унынии. Зачем убили весь день, неизвестно. Всех терзали пакостные предчувствия.

– Напиться бы сейчас, – пробормотал Жлобин, и остальные согласно закивали. – Хоть что-нибудь хлебнуть. Мережко, ты ничего в бардачке не заныкал?

– Нет, – ответил тот, вертя баранку. – Я не пью за рулем. Неудобно – бутылка по зубам стучит.

Сгустились сумерки, когда микроавтобус въехал в Калашовку. Гаспарян вышел на улице Некрасова, у медпункта, и захромал лечиться. Остальные покатили дальше, въехали в ворота базы, там потянулись в общежитие.

Алексей дважды обошел территорию, погрузившись в задумчивость и натыкаясь на часовых, которых явно был переизбыток. Он навестил дежурного, посидел с ним пару минут, донимая странными вопросами.

В штабе, в бригаде, да и в самой Калашовке никаких инцидентов за день не случилось. В растерзанном аэропорту работала высокая комиссия. Возможно, скоро полетят головы – военные и гражданские.

В штаб нагрянули гости – несколько молчаливых офицеров из военной контрразведки. После их отъезда начштаба Былинский был зол, как гадюка. Совещался с командирами подразделений, инженерного взвода, связистов, устроил выволочку снабженцам. Ушел совсем недавно – минут сорок назад. Секретарша Вера задержалась, печатала какие-то бумаги, но и ее уже нет.

Капитан сделал пару звонков, снова походил по территории, ловя недоуменные взгляды бойцов караульного взвода. Все это становилось глупо. Предчувствия не покидали его. Что-то должно было случиться. Хотя, возможно, и не сегодня.

Он посмотрел на часы и зашагал на съемную хату. Капитан постоял у калитки, подышал вечерней свежестью. Дождик прекратился, в тучах обозначились прорехи, сквозь которые поблескивали звезды. Дул холодный ветер, заставляя вспоминать, что такое зимняя форма одежды. Он стряхнул оцепенение, открыл калитку, поднялся на крыльцо.

Через сорок минут Алексей вышел из дома. Он словно заново родился – отмылся, переоделся, даже бритвой поводил по заросшим щекам.

Капитан погрузился в хитросплетения заборов и кустарников. В том самом доме на улице Сиреневой кто-то был. За шторами поблескивал огонек. Он отомкнул калитку, быстрым шагом пересек двор.

Женщина будто ждала его под дверью. Алексей только постучал, а она уже открыла, втянула его внутрь, повисла на шее. Из одежды на ней был самый минимум – легкий сатиновый халатик. Она смеялась, жадно целовала его в губы. Под ногами вился пушистый рыжий кот, плотоядно урчал.

– Фу, – сказала женщина, отлипая от него. – Нацеловалась. Пойдем!.. – У нее был приятный, чертовски сексуальный бархатный голос.

– Вера Александровна, вы такая страстная. – Он не мог отдышаться, эта особа заводила его не на шутку. – Даже не напоите, не накормите?

– Потом, мой милый. – Вера Александровна Золотарева, верная помощница и секретарша подполковника Былинского, скинула халатик и потащила Алексея в кровать.

Он нисколько не возражал. Жизнь есть жизнь, какие бы гадости в ней ни учинялись. Она урчала как кошка, стаскивая с него одежду, наткнулась на пистолет, засмеялась.

– Так это лишь оружие? А я-то думала…

У Алексея срывалось дыхание.

– То, о чем ты думала, находится немножко левее.

Предметы мужского гардероба разлетались по комнате, оказывались в самых нелепых местах. Кровь кипела, приливала не только к голове.

Тела переплелись на широкой кровати, которая заскрипела так отчаянно, словно ей делали больно. Но это их не отвлекало. По соседству проживала лишь одна глухая старуха, которую Вера иногда подкармливала.

Они встречались украдкой больше трех недель, фактически с того дня, когда Алексей впервые появился в штабе. Взгляд его застыл на молодой женщине в хорошо сидящем камуфляже. У нее в глазах заиграли изумруды. Капитан выложил перед ней свои документы, а она не сразу поняла, что он хочет.

– Это вы после ранения?

– Так точно, мэм. – Он небрежно козырнул. – А вы здесь самая главная?

– Ну что вы. Я тут исключительно для красоты.

Вечером того же дня он «случайно» столкнулся с ней в продуктовом магазине, где она покупала картошку, помог донести до дома. Страсть накрыла его с головой. Это было необычно, как-то причудливо.

– Вы помогли мне донести покупки. Должна же я вас как-то отблагодарить, – пошутила она после первого секса и задумалась.

Повод ли это перейти на «ты», а заодно и познакомиться?

Все повторилось через день, два, вошло в норму. В штабе они демонстративно поддерживали сухие отношения, но кто-то начинал догадываться.

Иногда у него случались вечерние и ночные дежурства – от службы никуда не денешься. В эти дни ему становилось не по себе. Он пытался представить эту женщину. Чем она сейчас занимается, не пытается ли за ней приударить какой-нибудь резвый мерин? Ведь пытались, но до возникновения на горизонте одинокого капитана ей никто не нравился.

До безумия четырнадцатого года Вера Александровна работала в департаменте по чрезвычайным ситуациям, так что носить униформу ей было не в диковинку. Былинский и тогда был ее начальником. Он ушел из армии в звании майора, поступил в департамент на хорошую должность.

С чрезвычайными ситуациями в городке, напичканном заводами с устаревшим оборудованием и такой же инфраструктурой, все было в порядке. Тут периодически что-то взрывалось и горело.

В принципе, у Веры Александровны был муж. До развода не дошло.

«Настоящую женщину никаким мужем не испортишь», – шутила она по этому поводу.

К текущему моменту этот гнусный, ничтожный человечек проживал у родни под Житомиром, как снова шутила Вера, на территории, временно занятой неприятелем. Ей приходилось волочь на себе хозяйство и зарабатывать на жизнь. Детей бог не дал, хотя в текущей ситуации это было скорее плюсом, чем минусом.

Работала она прилежно. Однажды призналась, что временами ей по-человечески жаль Былинского, у которого толком ни семьи, ни друзей, зато огромный груз ответственности и пара микроинфарктов за плечами.

– Я даже знаю несколько его секретов, которые он держит в тайне, – похвасталась Вера. – Шеф просил никому не говорить, и поэтому не скажу, не проси.

Очередное сексуальное сражение завершилось. Стороны, довольные друг другом, приходили в себя на мятых простынях, тяжело дышали. Их ноги остались переплетенными. Вера бездумно улыбалась, ерошила слипшиеся волосы Алексея.

С пронзительным «мяу!» на кровать запрыгнул кот Онуфрий. Он прошелся по голове капитана Корнилова, устроился между потными телами.

– Тебе собаку надо завести, – сказал Алексей. – Прокормим, если что. Собака нужна, время трудное, всякая шпана по ночам болтается.

– Зачем мне собака? Сама кого угодно покусаю. У меня пистолет есть, я им пользоваться умею. А еще вот это рыжее чудовище. – Она погладила Онуфрия, который отзывчиво выгнул спину. – Бойцовский кот, может загрызть. Шучу, конечно. Он только муху способен обидеть. С мышами дружит, за птичками не бегает.

– Зато по утрам носится так, словно это он опаздывает на работу, – проворчал Алексей.

– Точно, – согласилась Вера. – Сволочь он. – Она приподнялась, уставилась на него большими глазами.

– Что-то не так? – насторожился Алексей. – Промчались романтические ночи, но не пришли критические дни?

– Ах, если бы. – Она вздохнула. – Я несколько раз пыталась забеременеть, и все впустую.

– Прости.

Вера перелезла через него, отыскала на тумбочке пачку сигарет, зажигалку, закурила.

Алексей бросил это дело год назад и пока держался. Отучать женщину от пагубной привычки он даже не пытался. Пусть дымит, если ей так легче. Каждый по-своему снимает стресс.

– День прошел спокойно? – спросил он.

– Издеваешься? – вспыхнула женщина. – Это ад какой-то, а не день. Былинский дважды наорал, так смотрел, будто это я на аэропорт напала. Послезавтра приедет Мищук, будут жуткие оргвыводы. Комиссия из Донецка уже работает, ожидается еще одна, аж из Москвы, во главе с каким-то важным борцом с диверсиями. Ходят слухи, что бригаду расформируют. Насчет этого не знаю, но руководство хорошенько взгреют. Мол, охрана аэропорта лежала на нашей совести.

– Но это, в принципе, справедливо, – осторожно заметил Алексей. – Любой аэропорт – стратегический объект. Насколько знаю, раньше в нем стояли военные.

– А у нас всегда так – ждем, пока жареный петух клюнет. Три недели назад сняли нормальную охрану, усилили безопасность в Нахимове, а Северный отдали частному охранному предприятию. Невозможно понять, кто является инициатором этого приказа. Начальство кивает друг на друга, на компанию «Донецк-авиа», контроль над которой давно забрали военные.

Они лежали, совершенно расслабленные. Словно не было вокруг всего ужаса, снаружи плескалось море и пальмы кланялись воде.

– Словно не с нами это все, – как-то отстраненно прошептала Вера. – А завтра, между прочим, уже суббота.

– На шабаш собираешься слетать? – осведомился Алексей.

– Я бы слетала. – Женщина откинула голову, помрачнела. – Завтра похороны, Алексей. Десять человек сразу. Еще двоих повезут в Ульяновку и Сосны, там у них близкая родня. Шесть женщин, представляешь? Ведь не старые, у многих дети, пожилые родители. Это ужас какой-то. Я знала двоих.

– Надеюсь, очередной Нюрнбергский процесс все-таки состоится, – пробормотал Алексей. – Хотя, конечно, погибшим от этого не полегчает.

– А вот ты зачем приехал воевать на Донбасс? – спросила Вера. – Сам из Сибири, служил в разведке Дальневосточного округа. За каким лядом тебя понесло в богом забытую всесоюзную житницу?

– Ты все знаешь, Вера. – Алексей смутился, он не любил возвращаться к этой теме. – Дослужился до капитана, формально числился командиром разведывательной роты. Неплохо звучит, да? Что в такой дали можно разведывать? Завел семью, детей настрогать, правда, не успел. Были друзья, сослуживцы уважали. Потом конфликт с начальством, вернее, со штабным гаденышем, имеющим протекцию. Разрыв с женой из-за этого фрукта. Вот и покатился по наклонной, подал рапорт об увольнении, к бутылке начал прикладываться. Спасибо Василию Павловичу, бывшему комбату. Он третий год на пенсии, в четырнадцатом перебрался на Донбасс, свою историческую родину, вспомнил, связался, пригласил поучаствовать, так сказать. Знаешь, Вера Александровна, жизнь начала налаживаться. В ополчении восстановили в звании, учли, что служил в спецназе, снова друзья, уважение. Вот только понятия не имею, куда направят завтра-послезавтра.

– И почему мы с тобой такие неприкаянные? – Вера вздохнула.

– Какие есть. – Он закряхтел, выбираясь из кровати. – Ладно, пора брать процесс в свои руки. Вижу, что от тебя я сегодня ужина не дождусь. Предлагаю сделку. Твои продукты – я готовлю. В следующий раз наоборот.

– Какая прелесть, господи! – восхитилась Вера. – Голый мужчина станет готовить мне ужин, а я на это буду смотреть. Не забывай, что в республике режим экономии, поэтому сильно не размахивайся.

– Я в курсе, – проворчал Алексей. – Не волнуйся, нам не привыкать заваривать чайные пакетики по четыре раза.