Янтарные небеса

Глава 3

Джессика прижалась лицом к железной решетке, защищавшей разбитое оконное стекло, и взглянула на ночное небо, пытаясь увидеть луну или звезды и по ним хотя бы приблизительно определить, который сейчас час. Но сегодня, как и в предыдущие дни, небо было затянуто темными тучами. За окном стояла непроглядная мгла. По земле мелькали темные тени – это ветер теребил ветви деревьев и косматый мох, покрывавший стены дома. В лицо Джессике брызнули холодные капли дождя. «Сколько же дней прошло с тех пор, как я сюда попала?» – тоскливо подумала она.

Отец погиб, и Джессика осталась одна.

Уильям Дункан увез дочь из «Трех холмов» в Луизиану, однако Джессика не помнила из этого путешествия ровным счетом ничего. Она словно пребывала в страшном сне. В ушах по-прежнему звучало эхо выстрела, перед глазами стояло изумленное лицо Дэниела и кровавое пятно, расплывавшееся на его рубашке, в голове билась одна-единственная мысль: Дэниел, единственный добрый и порядочный человек, которого подарила ей судьба, умер, и виновен в его смерти ее собственный отец.

Джессика понимала, что ее ждет в доме тетки. Когда-то Евлалия являлась предметом зависти всей семьи. Младшая дочь простого лавочника, она умудрилась выйти замуж за богатого плантатора и уехала с ним на его роскошную плантацию «Виргинские дубы», чтобы жить там в довольстве и роскоши. Но война отняла у нее все. Муж погиб, землю конфисковали, дом сгорел, а сама Евлалия повредилась рассудком. Всю жизнь для Джессики самой страшной угрозой было, что ее отправят к тетке. И вот теперь это произошло.

Они прибыли к развалинам, бывшим когда-то процветающей плантацией «Виргинские дубы», под вечер, и отец, обдавая Джессику тяжелым запахом виски, принялся громко разглагольствовать о том, что собирается оставить ее у тетки Евлалии ради спасения ее же души. Вытащив несчастную из наемного экипажа, он поволок ее по ветхим ступенькам дома. Джессика пребывала словно в оцепенении. Все казалось ей нереальным, все было безразлично. Уильям распахнул покосившуюся входную дверь, и та издала жалобный звук, похожий на стон умирающего. Они вошли в обшарпанный холл, и отец принялся во всю глотку звать свою сестру Евлалию. Из темноты выплыло призрачное видение: костлявое тело, давно не мытые, висящие сосульками седые волосы, бледное морщинистое лицо, горящие, как угли, глаза. Тетя Евлалия… Отец грубо толкнул Джессику, и она, не ожидавшая ничего подобного, рухнула на грязный пол прямо под ноги старухе.

– Вот моя дочь, – прошипел он, и в голосе его прозвучала такая ненависть, что у Джессики кровь застыла в жилах. – Она носит в себе дьявольское семя. Черви гложут ее сердце! Греховный мир завладел ее мыслями, и изо рта ее вырываются богохульные речи! Ее нужно запереть, чтобы сатанинские силы не смогли проникнуть в ее душу. А вину свою пусть день и ночь искупает смиренной молитвой. – Отец на секунду остановился перевести дух, вытер вспотевший лоб и напыщенно продолжал: – Сам же я призван читать проповеди дикарям, живущим по ту сторону гор. Посему поручаю тебе, сестра моя, спасение души этого заблудшего дитя. Но прежде чем отправиться выполнять миссию, порученную мне Господом, я не прочь испить бокал вина, если просьба моя не будет тебе в тягость.

Словно издалека до Джессики донесся приторно-сладкий голос Евлалии:

– Ну конечно, брат Уильям, мы с полковником будем счастливы оказать вам гостеприимство. Прошу вас, проходите в гостиную, располагайтесь поудобнее, а я тем временем прикажу кухарке приготовить вам легкий ужин, чтобы вы могли восстановить утраченные после долгого пути силы.

Никакой гостиной в доме тетки не было, и, насколько Джессике было известно, полковник погиб больше десяти лет назад. Только теперь она пришла в себя и поняла, какой кошмар ее ожидает.

На ужин им подали на выщербленных тарелках черствые маисовые лепешки и в тыквенных чашах настойку из одуванчиков. Для себя Уильям раздобыл кувшин домашнего вина. Евлалия важно восседала во главе стола в поношенном платье и стоптанных туфлях, словно знатная великосветская дама, которой, впрочем, когда-то была.

Джессика украдкой обвела взглядом унылую столовую, по углам которой висела паутина, тускло освещаемую стоявшей на столе и издававшей мерзкий запах сальной свечой.

Обстановку ее составляла немногочисленная и убогая мебель: у стульев недоставало ножек, у кресел – подлокотников. На полу виднелись засохшие следы рвоты. В углу стояла какая-то старая бочка. В потолке зияла здоровенная дыра, сквозь которую проглядывало ночное небо. Джессика даже представить себе не могла, что отец может оставить ее в таком месте.

За столом мало ели и так же мало разговаривали. Уильям коротко и выразительно приказывал Евлалии содержать свою дочь в строгости ради ее же пользы. Евлалия же сладким голоском распространялась о том, какие у нее в саду растут чудесные незабудки и сколько гостей она собирается пригласить на следующий бал. «Сумасшедший дом», – подумала Джессика, и мысль эта была единственной здравой со дня свадьбы. Не может быть, чтобы отец оставил ее в этом сумасшедшем доме, решила она.

Поужинав, отец нетерпеливо вскочил и бросил на дочь какой-то странный взгляд. Джессике показалось, что в глазах его промелькнуло сожаление. Но нет, лицо его вновь исказилось ненавистью. Значит, она ошиблась, решила Джессика. Видимо, мерцание свечи, отбрасывающей трепещущий свет на лицо отца, ввело ее в заблуждение.

– Лучшего ты не заслуживаешь, сука! – зло прошипел он. – Пойду помолюсь за спасение твоей души.

И Уильям, подхватив под мышку кувшин домашнего вина, помчался со всех ног на зов Господа… и навсегда исчез из жизни Джессики.

Осознав наконец, какая участь ее ждет, она пронзительно вскрикнула и бросилась было за ним, но сильные черные руки схватили ее и понесли. Джессика отчаянно брыкалась, кричала, царапалась, но все было напрасно. Ее принесли в кладовку с зарешеченным окном и заперли. Отныне ей предстояло сидеть в этой темнице.

На следующее утро Джессика увидела сквозь решетку, как Рейф, огромный чернокожий детина, слуга Евлалии, несет по лужайке, заросшей высокой, по колено, травой, безжизненное тело Уильяма Дункана. Отца нашли в болоте. Он плавал на поверхности лицом вниз, обхватив руками пустой кувшин из-под вина.

Джессика боялась отца, вспышки его гнева приводили ее в ужас, ей всегда хотелось вырваться из-под его господства, однако она никогда не испытывала к нему ненависти. В конце концов, Уильям был ее родным отцом, а Джессике с малых лет внушали, что дети должны почитать своих родителей. Она понимала, что должна оплакивать отца, но слез не было. С его смертью в душу Джессики проник леденящий холод, ужасающая смесь двух чувств: облегчения, оттого что отца больше нет на свете, и страха, оттого что она осталась совсем одна. Чувства эти были настолько странны и противоречивы, что Джессике, целиком и полностью занятой тем, чтобы в них разобраться, было не до выражения скорби. Может быть, когда-нибудь она и поплачет по нему. А сейчас ей необходимо приложить все силы к тому, чтобы остаться в живых.

Поначалу Джессика еще пыталась следить за временем и не теряла надежды. Мало ли кто может зайти в усадьбу и постучать в ее ветхую входную дверь. Например, какой-нибудь мелкий торговец, или бродяга, или кто-нибудь еще. Тогда она расскажет ему, в какое затруднительное положение попала, и ей непременно помогут. Да что она, в самом деле, сделала, чтобы подвергаться такому бесчеловечному наказанию? Всего лишь вышла замуж, причем за человека хорошего и доброго. Она никого не опозорила, не нарушила никакого закона. Так за что ей такие страдания? Господь должен быть к ней милосерден. Ведь если она и совершила какой-то грех, то весьма незначительный, и ее можно за него простить.

Но время шло, один унылый день сменялся другим, и Джессика постепенно поняла, что никто ее не спасет. Ни единая живая душа не пройдет мимо усадьбы, а если кто и окажется вдруг где-то неподалеку, то увидит лишь полуразрушенную старую плантацию, каких по берегам Миссисипи и по ее заболоченным рукавам множество. Так зачем ему останавливаться, зачем подходить к ней? Ему и в голову не придет, что здесь кто-то живет. Кроме того, никто не знает, куда увез ее отец. Если бы даже ей представилась возможность послать письмо, к кому она может обратиться с просьбой о помощи? Дэниел, дорогой, любимый Дэниел, погиб от руки отца. Если бы отец был жив, у нее хотя бы оставалась надежда, что он когда-нибудь увезет ее отсюда, из этого сумасшедшего дома. Но отец умер, а Евлалия ревностно выполняет последнее желание человека, который никогда не вернется, чтобы отменить его. Джессика осталась одна на всем белом свете, и нет никакой уверенности в том, что ее кто-то вызволит отсюда, разве что она сама придумает какой-нибудь хитроумный способ, чтобы выбраться из своей темницы.

Но день сменялся ночью, и ни самих перемен, ни надежды на них не было. Отчаяние уступило место ужасу, потом депрессии, и Джессика чувствовала, как с каждым днем убывает у нее воля к жизни. «Скоро я стану такой же сумасшедшей, как и старуха, захватившая меня в плен, – подумала Джессика, отходя от окна. – И умру в этой проклятой темнице…»

В комнате уже стояла кромешная мгла. Джессику мучил голод. Он стал уже ее обычным состоянием, поскольку Евлалия кормила ее лишь овсяной кашей и мамалыгой, и то не каждый день, а порции были крошечные. Но Джессика страдала не столько от голода, сколько от темноты. В углу кладовки уже начали свою возню крысы, а скоро изо всех щелей выползут жуки, крупные, величиной с человеческий палец, шумные насекомые, способные издавать лапками пронзительный треск. Эти отвратительные создания толпами носились по полу, даже карабкались иногда на ее голые ноги…

Вздрогнув, Джессика обхватила себя руками. В ее темнице был леденящий холод, хотя на дворе стояло жаркое лето. На бедняжке была лишь ночная рубашка, потрепанная и замызганная. Всю остальную одежду Евлалия отобрала и почему-то изорвала в клочья. Волосы Джессики стали липкими и сальными, поскольку со дня приезда она не принимала ванну, и теперь они ниспадали ей на плечи и спину грязными сосульками. Иногда несчастная девушка использовала воду, которую ей давали для питья, чтобы умыться, однако этого было явно недостаточно, чтобы привести себя в порядок, и Джессика оставила эти бесплодные попытки, а вскоре вообще перестала чувствовать исходящий от нее неприятный запах. За дверью послышались шаги, и Джессика вздохнула с облегчением: наконец-то она будет хоть и не долго, но не одна. В ржавом замке со скрипом повернулся ключ, и дверь, взвизгнув, отворилась.

Евлалия никогда не приходила одна, так что если Джессика и подумывала вначале сбежать, когда ей приносили еду, то вскоре поняла, что сделать это ей не удастся. С Евлалией остались двое: Рейф, бывший невольник, которому после отмены рабства некуда было идти, и Уилл, надсмотрщик, жилистый, с похотливым взглядом мужчина, который считал усадьбу «Виргинские дубы» последним прибежищем, где можно укрыться от северян и всяких подонков, наводнивших после Гражданской войны юг. Он считал, что огромные невозделанные территории могут дать ему возможность сколотить когда-нибудь состояние. Эти двое слуг рыскали по округе, добывая для Евлалии продовольствие, крали, если не получалось по-другому, и ходили с собаками в лес на охоту. Они охраняли немощную старуху, которая по-прежнему была для них госпожой, запасали дрова и выполняли какие-то работы по дому. Массу времени они проводили за чисткой ружей, а бывало, и просто сидели на обветшалом крыльце, лениво жевали табак да сплевывали его в зияющие щели. А еще они сторожили Джессику.

Сегодня сопровождал Евлалию и остался у дверей, пока она носила племяннице скудный ужин, Рейф. Джессика была этому рада. Всякий раз, когда приходил Уилл, она ощущала неловкость и страх, а когда он ощупывал своими черными глазками ее едва прикрытое тоненькой рубашкой тело, ее пробирала дрожь.

Евлалия вошла в каморку, неся в одной руке поднос, а в другой – потрескивающую свечу, которой служила сосновая шишка с налитым в нее воском.

– Добрый вечер, дорогая. Ну как, тебе сегодня лучше?

Евлалия вбила себе в голову, что Джессику нужно держать взаперти из-за болезни. Поначалу Джессика еще пыталась спорить с теткой, но, поняв, что это бесполезно, махнула на все рукой.

– Да, спасибо, мэм, намного лучше. Думаю, что я уже почта поправилась. Быть может, завтра я смогу прогуляться по саду…

– Ну что ты, детка, для этого ты еще слишком слаба. Ты очень бледненькая, и потом, зачем ты стоишь возле окна? Так ведь можно и простудиться. Право, если до следующей недели ты не поправишься, придется мне послать за доктором Фортиниром. Я так о тебе беспокоюсь, девочка моя.

Разговор этот каждый день был одним и тем же. Поначалу Джессика пыталась спорить с теткой, возмущалась, что ее держат взаперти, убеждала выпустить ее из кладовки, рассказывала ей о Дэниеле и о том, что она вышла замуж, но ничего этим не добилась. Наоборот, настроение ее после этих разговоров только падало. Кроме того, если Джессика возмущалась тем положением, в которое попала, слишком яростно, Евлалия не кормила ее целый день, а то и больше. Так что Джессика в конце концов поняла: с теткой нужно вести себя спокойно и не лезть на рожон.

Евлалия прошла мимо Джессики, поставила поднос на пол, и на девушку повеяло отвратительным запахом давно не стиранной одежды и немытого тела. Тусклое пламя свечи осветило крошечную квадратную комнату с покрытыми паутиной стенами и неровным полом. Каморка эта была пуста, если не считать стоявшего в углу ночного горшка, который выливали крайне редко, да лежавшего на полу старого матраса, конечно, без подушки и простыни. В углу кладовки сидела тощая крыса. Моргнув несколько раз – видимо, тусклый свет оказался для нее слишком ярким, – мерзкая тварь юркнула в щель.

– Ну ладно, дорогая, у меня мало времени, а дел еще полным-полно. Я должна отнести твой поднос на кухню и отдать распоряжения насчет ужина. Полковник пригласил сегодня гостей. – Говоря это, Евлалия кокетливо взбила грязной рукой растрепанные седые волосы, словно находилась не в вонючей кладовке, а перед зеркалом роскошной гостиной.

– Как славно! – Джессика подошла поближе к свече и внимательно взглянула на тетку. – Быть может, мне тоже можно сойти вниз и присоединиться к вам?

Евлалия долго смотрела на племянницу, а потом сказала:

– Право, пора бы тебе уже выйти на белый свет, моя дорогая. Ты так давно не встречалась с молодыми людьми. Еще немного – и станешь старой девой, вообще замуж не выйдешь.

– Да, – чуть слышно проговорила Джессика, не веря своим ушам. Никогда еще она не слышала от тетки таких слов. – Думаю, вы правы. Если бы… полковник был настолько любезен, что представил меня вашим соседям…

– Ты могла бы надеть голубое тюлевое платье, – мечтательно проговорила Евлалия. – И жемчужное ожерелье, которое полковник подарил мне на свадьбу. Ты ведь видела его, моя милая? С бриллиантовой застежкой?

– А под платье – шелковые нижние юбки, а на ноги – новые лайковые туфельки, – тихонько подхватила Джессика, сделав по направлению к тетке маленький шажок, и затаила дыхание, боясь ее спугнуть. Только бы ей дали выйти из этой кладовки, а там… – А вы бы помогли мне сделать прическу…

Евлалия мечтательно вздохнула:

– Какая это радость – готовить молодую девушку к ее первому балу! А когда ты будешь спускаться по лестнице, все гости будут провожать тебя восхищенными взглядами, как когда-то меня… – Голос ее замер. Евлалия погрузилась в воспоминания.

Никакой парадной лестницы в «Виргинских дубах» не было. Когда-то процветающая плантация оказалась на пути армии северян во время жестокой битвы, которая разразилась на Эйвери-Айленде за соляные прииски. Соль ценилась обеими воюющими сторонами на вес золота. Усадьба «Виргинские дубы» пострадала очень сильно. Верхний этаж особняка был разрушен, надворные строения сожжены, обстановка разграблена. Невольники и домашний скот угнаны, поля выжжены и вытоптаны. И все это произошло всего через несколько дней после того, как Евлалия получила известие о гибели мужа на войне. Она так и не оправилась от этого удара, предпочитая прятаться от правды в придуманном ею мире.

Временами Джессика жалела тетку и, уж конечно, не желала ей зла. Но шли дни, стража ее приходила и уходила, надежда на освобождение становилась все призрачнее, Евлалия все глубже погружалась в мир безумных грез, и Джессика чувствовала, что ей все труднее становится понимать и жалеть женщину, которая держит ее в темнице. Изо всех сил, которых с каждым днем становилось все меньше, она пыталась сама не сойти с ума…

Не в силах больше ждать, Джессика подсказала:

– Может быть, мы начнем готовиться? Я слышу вдалеке топот копыт. Наверное, это уже едет полковник.

Евлалия медленно приблизилась к ней. Взгляд ее, еще несколько секунд назад такой мечтательный, внезапно стал злым и настороженным.

– Ах ты, гадкая девчонка! – прошипела она. – Хотела меня провести? Думаешь, я не знаю, какие темные мысли бродят в твоей голове? Ты хочешь моего мужа! Каждую ночь ты предаешься похотливым мечтам о нем! Мерзкая шлюха! Уильям был прав. Тебя и в самом деле нужно держать взаперти от всех порядочных людей и для твоей же пользы! Я сдержу свое обещание, Уильям, – проговорила Евлалия, вскинув голову к потолку. – Я не выпущу ее, не беспокойся! – Она перевела взгляд на Джессику. – На колени, девчонка, или я прикажу Рейфу выпороть тебя! Будем молиться о спасении твоей души.

Джессика обреченно опустилась на колени на голый и грязный пол и принялась молить Господа о чуде, не веря в то, что оно может свершиться.

В тени дома, нахлобучив шляпу на лоб, сунув руки в карманы макинтоша и подняв воротник, чтобы защититься от холодных брызг, стоял человек. В тусклом свете, струящемся из окна, на фоне стены четко выделялось его лицо, выражавшее крайнее нетерпение и сосредоточенность. Человеком этим был Джейк.

Отряд, посланный шерифом в погоню за Уильямом Дунканом примерно через час после его отъезда, потерял его след в десяти милях от «Трех холмов». Джейк не хотел уезжать от брата, пока врач не скажет ему, что тот вне опасности. Несколько часов просидел он возле кровати Дэниела. В горячке несчастный все время говорил о какой-то плантации «Виргинские дубы» и Новом Орлеане. Джейк понял, что беглецов надо искать именно там. Так что, не дожидаясь рассвета, он оседлал лошадь и отправился в путь. Из дома младший Филдинг не взял ничего, кроме оружия и еды, которую Рио поспешно собрала и сунула в седельные сумки. Глаза Джейка горели решительным огнем, губы были плотно сжаты: он не собирался возвращаться с пустыми руками. Однако цель он себе ставил не привезти Джессику, а покарать ее отца, Уильяма Дункана.

Поиски дались Джейку нелегко: негодяй хитро заметал следы. С трудом разузнав, что Уильям отправился в Галвестон, Джейк последовал за ним с отставанием более чем в неделю, а добравшись туда, обнаружил, что Дункан пересел на пароход и отбыл в неизвестном направлении. К тому времени как Джейк прибыл в Новый Орлеан, Уильяма уже и след простыл. Оставалось лишь надеяться, что догадки Дэниела верны: Уильям отвез дочь на плантацию своих родственников в Новом Орлеане.

Однако в Новом Орлеане Джейку сказали, что никакой плантации под названием «Виргинские дубы» ни в этом городе, ни вообще где бы то ни было на побережье Миссисипи нет. Больше недели Джейк колесил по городу, наводя справки в каждом квартале, с каждой минутой раздражаясь все больше и больше. Может быть, Дэниел ошибся? Или девчонка придумала, что у нее есть тетка? А что, если именно в эту минуту этот сукин сын Дункан улизнул из города безнаказанно?

Время шло, а новостей не было. И вот вдруг после месяца напряженных поисков Джейк наконец узнал то, что ему было нужно. Да, плантация под названием «Виргинские дубы» действительно существует. Владельцем ее был полковник Фишер. До войны она считалась крупнейшим в этих краях поставщиком индиго и риса. Но находилась она вовсе не в Новом Орлеане и даже не на Миссисипи, а черт знает где, где-то рядом с Эйвери-Аилендом, на заболоченном рукаве Лафорш.

Джейк отправился туда. Раздобыть подробную карту оказалось делом невозможным, а из людей, которых он расспрашивал, редко находились такие, которые что-то слышали о плантации «Виргинские дубы»; они смотрели на Джейка как на сумасшедшего. По их словам, плантация во время войны была разрушена, никто там больше не жил. Однако Джейк не представлял, где ему еще искать Джессику, и решил проверить, правду ли ему говорили.

Одного взгляда на полуразрушенный особняк оказалось достаточно, чтобы понять: то, что ему рассказывали, – правда. Настроение Джейка упало, он готов был рвать и метать. Проделать такой длинный путь, и все без толку! Да ни один нормальный человек не станет жить в таком полуразвалившемся доме, это ясно как Божий день!

Филдинг стоял как в воду опущенный, размышляя, что же делать дальше…

И вдруг взгляд его упал на ветхую пристройку с односкатной крышей, служившую сараем. Каково же было его удивление, когда он увидел в этом сарае домашний скот! Он стал присматриваться. У стены дома была сложена поленница дров. Над дымоходом вился дымок. К дереву перед домом были привязаны две охотничьи собаки, неимоверно тощие. Джейк наблюдал за усадьбой целый день и в течение этого времени заметил двоих мужчин – ни один из которых не был похож на Дункана – и старуху. Когда на землю спустились сумерки, он привязал лошадь в лесу, на приличном расстоянии от усадьбы, а сам подобрался ближе. С задней стороны дома он заметил зарешеченное оконце. Приглядевшись, он с замиранием сердца увидел ту, которую искал так долго и так мучительно. Джессика, на его счастье, подошла к оконцу именно тогда, когда он подполз к ее темнице.

По правде говоря, до сих пор он думал только о том, как найти Джессику и – если на белом свете существует хоть какая-то справедливость – Дункана. Дальнейших планов Джейк не строил. Да и зачем? Все казалось ему простым: найдет Джессику, скажет ее тетке, что собирается отвезти девушку к законному мужу, и поедет с ней верхом на лошади на ближайшую станцию. Там посадит Джессику на поезд, следующий на Запад, и дело с концом. Однако из того, что он увидел, было ясно: этот план не сработает. И дело тут не только в Дункане. Если эти его родственнички предпочитают жить как крысы, значит, они ненормальные. Кроме того, они держат девчонку за решеткой и наверняка под замком. Следовательно, на этих людей никакие уговоры и доводы не подействуют, так что нечего и пытаться. Да и времени у него нет на всякую там дипломатию.

Неделю назад Джейк отправил домой телеграмму, в которой справлялся о самочувствии Дэниела. Ответ был прост: «Я здоров. Найди ее, пожалуйста».

Никакого плана у Джейка не было. Он был лишь взбешен тем, что Дункан бросил свою дочь у тетки, а сам куда-то уехал, и пока он, Джейк, теряет тут драгоценное время, этот негодяй все дальше уходит от него.

У Джейка не было лошади для Джессики. Добыть кобылу можно было только в городе, а ближайший город находился отсюда на расстоянии почти целого дня пути. День туда, день обратно… Нет, это недопустимо долго. Он и так уже потерял слишком много времени.

Джейк не сомневался, что обещание, данное брату, выполнит: вызволит Джессику из темницы и отправит ее в «Три холма», а сам отправится вдогонку за ее негодяем отцом.

В маленькой душной каморке тяжелым пологом повисла полночь. Стояла тревожная тишина, нарушаемая лишь размеренным стуком дождя по огромным, тяжелым листьям гортензии, растущей прямо под окном. Густой туман обвил оконную решетку своими призрачными пальцами. Дом спал. Джессика, плотно завернувшись в ночную рубашку и подложив под голову руку, дремала на своем убогом матрасе…

… Самым простым оказалось попасть в дом: открыть ветхую входную дверь было проще простого. Однако на двери комнаты, где, по его расчетам, должна была находиться Джессика, висел огромный замок. Открутить болты можно было перочинным ножом, и Джейк возблагодарил Бога, что он у него оказался с собой. Несколько минут, и… оглушительно скрипнув, дверь отворилась. Джейк замер. Выждав некоторое время, он понял, что обитатели развалюхи не проснулись.

Войдя в комнату, Джейк чуть не задохнулся: в лицо ему ударило невыносимым запахом гнили и человеческих испражнений. Превозмогая отвращение и стараясь не думать ни о чем, кроме спасения Джессики, он стал присматриваться в темноте. Увидев ее на полу, он в два прыжка, быстро и бесшумно, как пантера, оказался возле нее.

Почувствовав что-то неладное, Джессика открыла глаза и хотела закричать, но не успела: чья-то сильная рука зажала ей рот. Сначала она решила, что к ней, как она и боялась, забрался Уилл, отвратительный тип с завораживающим, как у змеи, взглядом. Джессика принялась отчаянно брыкаться, однако насильник, не отрывая руку от ее рта, швырнул ее на пол.

– Только попробуй меня ударить или куснуть, и я тебе так дам, не обрадуешься! – яростно прошипел он. – У меня нет времени возиться с вопящими бабами. Перекину тебя через плечо да и вынесу из дома. Ну давай, поднимайся, пока не перебудила весь этот чертов дом!

И, зажимая Джессике рот рукой, другой он рывком поставил ее на ноги. Сердце ее исступленно колотилось, она изо всех сил старалась держаться на ногах, а незнакомец потащил ее к двери и, чего Джессика никак не ожидала, выволок из комнаты. Вцепившись в сильные руки невесть откуда взявшегося освободителя, Джессика, оторопев от неожиданности и страха, семенила с ним рядом, пытаясь поспеть за его широченными шагами.

Влажный ночной воздух пахнул Джессике в лицо. Откуда-то издалека доносился приглушенный шум. Мир, которого она так давно не видела, радостно встречал ее. Только что пережитый ужас быстро исчез, уступив место удивлению, и Джессика повернула голову, чтобы взглянуть в лицо тому, кто возродил для нее этот мир. Большая часть его лица была скрыта низко надвинутой на глаза шляпой, видны были лишь плотно сжатые губы. Непокорная прядь темных волос выбилась из-под шляпы и упала на воротник. Это был не Уилл, как Джессика уже успела догадаться. Какой-то незнакомец. Нет, она уже где-то видела этого человека. Но где?

И вдруг Джессику осенило. Да ведь это Джейк! Ну конечно, Джейк! Ее захлестнула волна отчаянной радости. Но откуда он здесь взялся? Как нашел ее?

Джейк, больно обхватив Джессику одной рукой за талию, а другой по-прежнему зажимая ей рот, тащил ее по заросшей буйной травой поляне. Сквозь тонкую ночную рубашку Джессика чувствовала его влажное от дождя плечо. Джейк… Дэниел… Техас…

Внезапно за спиной у беглецов послышалось рычание, а затем тишину ночи прорезал яростный лай. Джейк замер. Тут же к первой собаке присоединилась вторая, потом раздался крик и по шатким ступенькам крыльца прогромыхали тяжелые башмаки.

Джейк в сердцах ругнулся. Теперь только ноги могут их спасти. Схватив Джессику за руку, он бросился бежать. За их спинами раздался выстрел. Джессика поскользнулась на влажной траве, однако упасть не успела – Джейк поддержал ее и, больно стиснув ей руку, рванул за собой.

– Черт бы тебя подрал! Я тебя сейчас брошу.

Джессике хотелось кричать от боли и страха, но она сдержалась. Лай слышался все ближе, все отчетливее. Джессика уже не сомневалась, что слуги тетки пустились за ними в погоню. Понимая, что с ней сделают, если им с Джейком не удастся удрать, Джессика сломя голову помчалась от ненавистного дома.