Японцы «на рубежах»

Как видим, после второй мировой войны в структуре японской семьи действительно произошли серьезные изменения. Гражданское законодательство, упразднив, особое положение старшего сына как наследника, обязало взрослых, самостоятельных детей обеспечивать материальное существование пожилых родителей. Но очевидно, что любовь и заботу невозможно обеспечить никакими, даже узаконенными предписаниями, и старики нередко становятся обузой, лишними в семье. К тому же в Японии все большее распространение получает так называемая «каку-кадзоку» — семья-ядро, состоящая лишь из супругов и их детей. Все чаще после женитьбы молодые предпочитают жить отдельным домом, самостоятельно и независимо во всех отношениях. Когда речь идет о состоятельных родителях, то проблема отчуждения между родителями и детьми не носит остро выраженного социального характера, поскольку не возникает вопрос об оказании материальной помощи старикам. Другое дело в так называемых средних семьях: в условиях разобщенности каждое поколение само решает собственные проблемы, а, как известно, их всегда больше у тех, кто слабее.

С 1972 года в Японии ведется активная борьба в защиту престарелых сограждан. Оппозиционные политические партии, профсоюзные объединения включили в свои программы действий требования коренного улучшения пенсионного обеспечения, учреждения системы бесплатного медицинского обслуживания пожилых людей, обеспечения для них нормальных жилищных условий, установления для пенсионеров права на труд. Особое внимание обращается на то, чтобы продлить трудовую деятельность, на первом этапе до 60 лет. Также выдвигаются требования повысить размер выходного пособия для тех, кто лишен возможности получать пенсию.

Уже многие годы такие требования направлялись и продолжают направляться в министерство социального обеспечения, и это приводит к определенным результатам. Так, в последние годы был введен общественный налог, который идет на оказание помощи старикам, в государственный бюджет включена статья по пенсионному обеспечению, учреждена «народная пенсия». Из перечисленного, пожалуй, именно «народная пенсия» представляется чем-то наиболее конкретным и реальным. В первую очередь потому, что механизм «народной пенсии» мало чем отличается от традиционной практики сбережения на старость.

Однажды, будучи в гостях у знакомого японского журналиста, я заговорил о злободневной проблеме пенсий. Неожиданно в разговор включилась хозяйка дома. Оказалось, что неработающая жена моего коллеги, надеясь по достижении 65 лет получить «народную пенсию», уже с 43-летнего возраста ежемесячно вносит в страховую компанию 3300 иен. Такие взносы она должна делать до тех пор, пока ей «стукнет шестьдесят», то есть в течение 17 лет. При этом пенсию она сможет получить лишь с 65 лет, и размеры ее будут установлены с учетом конъюнктуры.

Каждый японец имеет сбережения: регулярные вклады — непременная статья ежемесячного бюджета любой японской семьи. Эти скрупулезно изымаемые из ежедневного расхода суммы, незначительные на первый взгляд в рамках одного семейного бюджета, в масштабах всей страны вырастают в капитал, существование которого стало одним из важных факторов экономического развития Японии в-60-е годы. Экономический кризис, подорвав веру среднего японца в завтрашний день, резко сократил его ежедневные расходы и заставил его больше откладывать на черный день. И все же, по свидетельству газеты «Асахи», среднему японцу не удастся обеспечить себе прожиточный минимум к старости, даже если он не будет тратить все, что зарабатывает сегодня,— столь высок коэффициент роста цен в стране.

Стоимость продуктов , питания, плата за коммунальные услуги и проезд на транспорте безудержно ползут вверх. Несколько лет назад газета «Асахи» свидетельствовала, что прожиточный минимум для людей в возрасте старше 60 лет возрос с 5480 до 10 тысяч иен. Это было несколько лет назад. Недавнее посещение Японии убедило меня в том, что положение с прожиточным минимумом еще более осложнилось.

«Народная пенсия», складывающаяся на базе скрупулезных сбережений, означает некоторую гарантию материального обеспечения на склоне лет. Однако в целом проблема, вернее, сложный комплекс проблем, связанных со старостью, этим отнюдь не решается.

Дело в том, что японское общество неуклонно стареет. Причина — снижение коэффициента смертности (определенное повышение жизненного уровня, успехи медицины обеспечивают среднюю продолжительность жизни для мужчин 73 года, для женщин — 78 лет) и снижение коэффициента рождаемости. Создается своего рода устойчивое положение, которое ведет к приостановке роста населения, что соответственно сказывается на его возрастной структуре: снижается доля младших возрастных групп, растет доля пожилого населения. По сегодняшним прогнозам японской статистики, к началу XXI века лица свыше 65 лет составят в Японии больший процент, чем в странах Запада. Если в 1975 году люди в возрасте от 15 до 39 лет составляли 40,7 процента японского населения, в возрасте от 40 до 64 лет-27,07 процента, а старше 65 лет — 7,92 процента, то в 2000 году указанные возрастные группы распределятся так — 33,94; 31,22 и 13,81 процента.

Уже сейчас неуклонный рост доли пожилого населения начинает оказывать значительное воздействие на экономическую и социальную сферу жизни японского общества, на характер сложившихся в нем человеческих отношений. В частности, исподволь пересматривается роль японской женщины в обществе, условия найма женщины на производстве, намечается также тенденция некоторого увеличения возрастного ценза обязательного ухода с работы. Перспективы же 2000 года предупреждают о срочной необходимости коренного пересмотра всей политики социального обеспечения, выработки законодательства о роли и степени активного участия самой пожилой части японского общества в жизни страны. Все это в первую очередь требует изменения характера бюджетных расходов — демократизации всей экономической политики, которая по-прежнему неизменно служит интересам монополий, принося в жертву самые элементарные нужды широких масс японских трудящихся.

С требованием демократизации экономики в последние годы выступают, по существу, все без исключения оппозиционные партии страны и крупнейшие профсоюзные объединения. Под давлением широкой общественности при кабинете министров была создана специальная комиссия, в которую вошли высокопоставленные должностные лица из министерства здравоохранения, социального обеспечения и труда. Цель комиссии — изучить возможности решения проблемы социальных гарантий для престарелых с учетом не столь далекой перспективы, когда на каждых трех молодых работников будет приходиться один нуждающийся в обеспечении по старости.

Как это уже было не один раз, новые шаги консервативного правительства сопровождались различными обещаниями. Однако они очень скоро потонули в куда более «впечатляющих» проектах увеличения военных расходов и так называемой «административной реформы».

Первоначально выдвинутый консерваторами под лозунгом сокращения издержек на содержание бюрократического аппарата проект «административных реформ» постепенно приобретает характер санкций по передаче в руки частного капитала государственных железных дорог, средств связи и некоторых подразделений монопольной торговли такими прибыльными товарами, как табачные изделия и соль. С одобрением встреченный монополиями, этот проект вызвал решительный отпор со стороны японских коммунистов и социалистов, которые предупреждают трудящихся, что реализация проекта правящих консерваторов неизбежно приведет к массовым увольнениям и создаст угрозу демократическим завоеваниям послевоенного периода, вызвав резкое сокращение ассигнований на социальные нужды.

Выступая против опасного для судеб страны увеличения военного бюджета, против выгодной лишь правящим кругам «административной реформы», прогрессивные силы Японии борются не только за социальные гарантии для престарелых сограждан, но за обеспечение их «второй молодости» — права на активное участие во всех сферах общественной жизни. Японское общество не настолько богато, считают они, чтобы игнорировать профессиональный и жизненный опыт старшего поколения, способного ие только передать молодым лучшие традиции национальной культуры, опыт славных битв за права трудового народа, но и уберечь молодежь, рожденную и сформировавшуюся в относительно благополучный исторический отрезок времени, от трагических ошибок прошлого. Последнее предстает особенно важным в наши дни, когда находятся силы, пытающиеся пересмотреть оценку минувшего, представить в глазах романтической юности явно преступное — «героически прекрасным», достойным памяти и подражания.

В Японии мне довелось встретиться с двумя уважаемыми людьми преклонного возраста. Возможно, они между собой и незнакомы, но в моей памяти их образы сливаются воедино, столь близкими предстают их чаяния и стремления.

В благодатной по своим климатическим условиям префектуре Сидзуока на небольшом клочке суши, треугольником вдающемся в Тихий океан, расположился поселок Михо со знаменитым во всей Японии культурным центром. Помимо аквариума размером с двухэтажный дом, в многочисленных отсеках которого представлены сотни видов морских обитателей, и крупнейшего в Японии «музея человека», центр получил известность благодаря уникальному парку макетов «Михорандо» — страна «Михо». В одной половине парка находится макет-миниатюра дороги Токайдо, воспетой в японской литературе и живописи. Протянувшаяся с юго-запада на северо-восток страны, Токайдо проходит и неподалеку от горы Фудзи, которая также встает перед посетителями парка — покрытая зеленым травяным ковром, дорогая сердцу каждого японца Фудзи-сан — «гора, подобной которой нет в мире». Только высота миниатюрной Фудзи не более 5—7 метров. А вот и крохотные, но тщательно выполненные художниками фигурки древних путешественников: они расположились у подножия, на одной из 53 станций Токайдо, увековеченных кистью гениального Хиросигэ.

Вторая половина парка отведена под макеты наиболее примечательных и красивых мест мира, и здесь, рядом с лондонским Тауэром, парижской Эйфелевой башней, в стороне от огромного макета нового токийского аэродрома Нарита с любовью выполнен ансамбль нашего Кремля.

Парк Михо — излюбленное место японских туристов, которые в конце недели целыми семьями отправляются в поездки по стране. Рассыпавшись по аллеям и тропинкам, группы взрослых и детворы оказываются как бы в миниатюрном мире, где в отличие от мира настоящего не существует расстояний между странами д народами. Видимо, именно к этому и стремились устроители культурного центра Михо, возникшего на базе расположенных поблизости факультетов университета Токай, душой которого является всемирно известный ученый, политический и общественный деятель профессор С. Мацумаэ.

В феврале 1982 года научная общественность СССР и Японии отметила 10-летие присвоения профессору С. Мацумаэ почетного звания доктора наук Московского государственного университета, с которым у университета Токай давняя дружба.

С. Мацумаэ уже за восемьдесят, но ученый полон сил, душевной энергии, молодого задора. Круг его интересов удивительно широк: вот он участвует в конференции «круглого стола» представителей советской и японской общественности, а вот — приехал в Москву в качестве болельщика и наставника с командой борцов дзюдо. В молодые годы Мацумаэ сам занимался дзюдо, что, несомненно, принесло пользу: в свои 82 года он все еще статен и высок.

С профессором Мацумаэ мне неоднократно доводилось встречаться и в Москве, и на территории Михо. Гуляя по аллеям сказочного парка, ученый рассказывал о своей столь богатой событиями и впечатлениями жизни. Многое прожито, многое пережито, и сейчас, когда мудрость безошибочно отделяет зерно от плевел, главным предстает сама жизнь и, значит,— мир. Ему ученый и отдал все свои силы, знания, опыт, неустанно увеличивая свой вклад в. укрепление отношений добрососедства между нашими странами.

Гостей Ниигата — города-побратима Хабаровска, расположившегося на побережье Японского моря, непременно знакомят с уникальным домом профессора Сато. Правда, среди местных жителей он больше известен как профессор по декоративным карпам.

В небольшом тенистом саду стоит обычный провинциальный дом японца средней руки. Миновав просторную прихожую, наша немногочисленная группа (хозяин принимает одновременно не более трех-пяти человек) попала в необычную комнату. Помещение площадью около 30 квадратных метров имело лишь три стены — четвертую заменяла живописная ограда внутреннего сада. Отполированный до блеска деревянный пол имел форму буквы П, в середине которой внезапно блеснула гладкая поверхность водоема. Это и был знаменитый «пруд парчовых карпов» профессора Сато.

Вода плескалась почти на уровне пола, как бы являясь его продолжением, а в глубине ее происходило чудесное — живой калейдоскоп ежесекундно меняющихся картин, необыкновенными по яркости мазками которых были резвившиеся огромные карпы. Красно-желтые, золотистые, серебряно-голубые, с какими-то причудливо разбросанными разводами и пятнами чешуи, подсвеченные косым лучом полуденного солнца, просеянного зеленой листвой нависшего сада.

Зачарованный живой картиной, я не сразу увидел хозяина: как бы сошедший с классической японской гравюры удивительно благородной внешности старик сидел в глубине комнаты, весь уйдя в большое мягкое кресло, и, видимо, так же, как и мы, был поглощен никогда не надоедающим зрелищем.

Негромкий голос профессора нарушил тишину:

— Вы, я вижу, удивлены: мало японцам моря вокруг, мало запаха рыбы повсюду, устроил из собственного дома пруд... Но для меня мои карпы не просто рыба; если хотите, даже не просто частица живой природы. Нам бы у них стоило поучиться жить. Бросишь корм, а они, из самоуважения, что ли, к нему не спешат, не дерутся... В Европе символ мира — голубь. А по мне, Пикассо ошибся: драчливое существо для символа терпимости, взаимопонимания выбрал. Вот карп —• действительно символ мира... А ведь это главное — мир.

Кому, как не убеленной сединами мудрости, поддерживать огонь в очагах разума и добра, передавая следующим поколениям отточенные годами навыки искусства и ремесла, нелегко добытый опыт побед и поражений? И сколь чудовищно несправедливым предстает судьба многих пожилых японцев в наши дни.

Было бы неверным сказать, что в Японии к проблеме старости все относятся безучастно. В некоторых префектурах Японии, прежде всего там, где органы местного самоуправления находятся в руках прогрессивных сил, были разработаны специальные программы помощи престарелым. Создана Всеяпонская группа действий за улучшение социального обеспечения престарелых, объединившая уже около пяти тысяч человек. Большинству вошедших в группу 65—70 лет. Самый молодой из них — председатель группы, 60-летний Тосио Фурумия с упреком отметил: «Наше поколение почти все потеряло во время войны. После войны мы вновь работали до упаду, содействуя возрождению и успехам Японии, но вновь остались ни с чем. Правительство должно обеспечить пожилым хотя бы бесплатную медицинскую помощь...»

Один из активистов движения помощи престарелым, бывший токийский учитель Хидео Ватанабэ, организовавший в 1978 году частный дом для нуждающихся престарелых, гневно заметил: «Япония — экономический гигант, но гном в области социального обеспечения... Теперь кажется невероятным, что в японских традициях — забота о стариках. Мне говорят: это следствие поражения и послевоенных новшеств. Нет, проиграть войну — это одно, а утратить гуманистические национальные традиции — совершенно другое».

Проблема необеспеченной старости продолжает оставаться наиболее острой в жизни японского общества. Опа по-прежнему ожидает своего решения, которое зависит не столько от доброй воли, сознания и активности отдельных граждан, сколько от способности борющихся сил добиться пересмотра всей социально-экономической политики государства с тем, чтобы она от служения интересам сильных перешла к защите прав слабого.

"ОТСУТСТВУЮЩЕЕ ПОКОЛЕНИЕ"

Японская публицистика известна созданием абсолютно новых, при этом кратких и подчас удивительно метких выражений. Многие из них, как бы схватывая и демонстрируя саму суть того или иного явления, в значительной степени способствуют привлечению внимания широкой общественности к поднятой проблеме. Другое дело, что сам по себе вопрос, обсуждаемый в буржуазной прессе, далеко не всегда оказывается достойным подобного мастерства.

Однако этого не скажешь о все чаще встречающемся на страницах печати выражении «кэс-сэки дзидай»: проблема «отсутствующего поколения» справедливо вызывает беспокойство всех гражданственно мыслящих японцев. Ведь речь идет о достаточно опасном явлении, никогда прежде не наблюдавшемся в японском обществе — о нежелании определенного и все растущего контингента молодежи участвовать в различных сферах общественной жизни. Наряду с этим японские средства массовой ^информации высказывают озабоченность растущим количеством самоубийств среди молодежи, различного рода хулиганскими выходками, террористическими действиями, тяготением определенной части молодежи к прямым актам; насилия. Особенно поражают при этом многочисленные сообщения о, казалось бы, немыслимых для японского общества случаях насилия молодежи в отношении учителей и даже родителей.

Существует мудрая пословица: благополучно то общество, где уютно старикам и детям. Что же лишает этих юношей и девушек свойственного молодости романтического стремления ко всему прекрасному, питающему надежды человека в ранние годы и помогающему мириться со многими невзгодами зрелых лет? Что делает их жизнь подчас столь неуютной?

Ответить на это однозначно вряд ли возможно, так как процессы, происходящие в обществе, влияющие на характер сложившихся в нем человеческих отношений, на психику людей, чрезвычайно сложны и противоречивы. Но все же некоторые причины неудовлетворения, разочарования молодежи определить можно. Ведь молодость— это тот период жизни человека, который связан сначала с домом, семьей, родителями, затем — со школой, товарищами, учителями и, наконец, с профессиональной подготовкой к взрослой жизни и, следовательно, с такими вопросами, как возможность получить образование и работу. Попробуем же проследить некоторые явления, которые в последние годы сопутствуют молодому японцу на этих ранних этапах его становления.

Рождение ребенка в японской семье окончательно закрепляет женщину в положении домохозяйки. Пока ребенок в колыбели, мать неотступно при нем. Когда он уже может сидеть, мать прикрепляет его ремнями к спине и повсюду таскает с собой. В магазинах, в уличных шествиях, на экскурсиях — повсюду, на каждом шагу можно видеть женщин с перетянутой крест-накрест грудью, с ребенком за спиной. После родов японка в прямом смысле слова «несет свой крест». Первые слова, услышанные и произнесенные ребенком, связаны с матерью, первые шаги он делает с ее помощью, от нее получает первые наставления, советы.

В городах японские дети дошкольного возраста нередко посещают детские сады. Что же касается обычного японского детского сада, то это скорее детская площадка, куда родители приводят малышей на короткое время. В детском саду ребят не кормят. Родители снабжают их завтраком «о-бэнто». Помимо домашнего «о-бэнто», нередко напоминающего обычный школьный завтрак, в Японии широко распространены готовые «о-бэнто», которые продаются в людных местах — на вокзалах, в поездах, на стадионах, в парках. Обычно это небольшая запечатанная деревянная коробочка, внутри которой палочки для еды «хаси» одноразового употребления, бумажная салфетка, вареный рис, кусочек рыбы и приправа.

Примечательно, что уже в японских детских садах стремятся воспитывать у детей чувство своеобразного коллективизма. Это проявляется даже в мелочах: ребятишек дошкольного возраста нередко одевают одинаково — желтые панамки, белые гетры, одинаковые штанишки и юбочки, через плечо яркие сумочки и термосы с горячим чаем. Не с этой ли безобидной унификации начинается воспитание того, что сами японцы определяют как «групповая психология», которая нередко приводит к внутренней зависимости, скованности личности.

Вместе с тем бросается в глаза большая самостоятельность, которая буквально с первых - шагов предоставляется японским ребятам в семье. Один известный американский педагог уверял, что в японском воспитании «нет никакой методы, кроме одной — расчета на авось», однако думается, что «метода» у японцев все же есть и заключается она в стремлении подготовить ребенка к суровым, порою жестоким законам жизни: к японской природе с ее тайфунами, цунами и землетрясениями; к законам высокоразвитого капиталистического общества с его жесточайшей конкуренцией, с бешеным темпом производства и жизни, к самому по себе японскому обществу, которое по традиции требует от человека сдержанности в проявлении чувств, большой выдержки, умения нивелироваться, стушеваться.

С детства японцам прививается знание национальных обычаев и истории страны.- Самые первые впечатления связаны для японского ребенка с нарядным кимоно, которое представляется ему самой удобной и красивой одеждой. Недаром кимоно — непременный атрибут любого праздника. Японские дети с раннего возраста традиционно совершают экскурсии по местам исторических событий, знакомятся с памятниками старины, присутствуют на красочных национальных праздниках, которые сопровождаются конными состязаниями, видят всадников и коней в специальных убранствах, не меняющихся уже много сотен лет. Прошлое наравне с современностью входит в сознание детей.

Узкие улочки древнего города, пустынные горные тропы, где на мирного путника нередко нападала разбойничья шайка, таинственный средневековый лес, где прятались знаменитые «семь самураев» Акира Куросавы — защитники обездоленных, борцы за справедливость,— все это ничуть не к!енее знакомо японскому мальчику, чем космический корабль, спутники, сверхскоростные поезда. Японская девочка, выбирая себе идеал женской красоты, наверняка колеблется между ультрамодной эстрадной певицей «касю» и нежным образом японской девушки прошлого.

Ежегодно 3 марта все девочки Японии отмечают свой собственный праздник. В каждом доме в праздничном углу устанавливается небольшой специальный комод-лесенка. Выстроенные на каждой ступени этой импровизированной лестницы особые куклы воспроизводят в миниатюре императорский двор эпохи Хэйан (X—XI веков). В этот день каждая мать старается приготовить наиболее вкусные блюда, нередко ей помогают маленькие дочери, ведь именно к ним должны прийти долгожданные гости. Вид специальных небольших кукол, выставленной перед ними миниатюрной посуды, крохотных изображений старинной мебели не меняется вот уже более 300 лет, но история необычного праздника ведет еще дальше — в глубь веков, к древнему обычаю обряда очищения, когда каждый год 3 марта все болезни и недуги тела символически переносились на небольшие бумажные фигурки, которые затем бросали в реку. Постепенно эти бумажные фигурки превращались во все более искусно выполненных кукол, которые, видимо, и послужили рождению, а затем и процветанию знаменитого в Японии ремесла профессиональных мастеров-кукольников.

Пожалуй, самое важное, что- уносит из своего детства каждый японец,— это «дух карпа». Красочное изображение карпа вплоть до последних лет было символом другого праздника — Дня мальчиков. Сейчас этот день празднуется 5 мая как национальный праздник детей. Карп олицетворяет готовность плыть против течения, мужественно противостоять трудностям жизни. Когда, привязав ребенка к себе за спину, мать не покрывает его головку, на которую падает снег, когда подводит она своего двухлетнего сына к металлическим пирамидам для лазания, и он, взобравшись на трехметровую высоту, весело хохочет, а у нас замирает дух — как можно! — когда год спустя мать сажает его на велосипед и разрешает ему кататься на улице в гуще снующих взад и вперед машин, а в семь лет позволяет одному ездить в школу на электричке, то — пусть это покажется жестоким — она готовит его к долгому и тяжелому плаванию по бурному океану жизни, к испытаниям, которые неминуемо выпадут на его долю в обществе, живущем по законам капиталистической конкуренции.

Первое порою жестокое испытание ожидает японских ребят уже в школе. Ее недаром сравнивают с мелким ситом, через которое проходят лишь наиболее сильные, не робеющие после первого поражения, готовые к новым схваткам. Как правило, шести лет ребенок поступает в начальную школу. Школы в Японии подразделяются на три категории — государственные, муниципальные и частные. Обязательное обучение включает шесть классов начальной и три класса неполной средней школы. Для поступления в вуз после обязательного девятилетнего образования необходимо закончить еще три класса полной средней школы.

Учебный год в Японии начинается с апреля и длится до конца марта. Летние, зимние и весенние каникулы в северных и южных районах страны проходят в разное время. Продолжительность каникул, не считая общенациональных праздников, составляет около двух с половиной месяцев.

Ранним утром группами и в одиночку тянутся в школы ученики: мальчики в черных кителях, такого же цвета брюках и в форменных фуражках с эмблемой, на которой начертаны номер и название школы, девочки в темных матросках и белых гетрах.

В начальных классах общеобразовательной школы занятия проводятся по японскому языку, математике, естествознанию, обществоведению, морали, музыке, физкультуре, домоводству и рисованию. В старших классах — по японскому языку, математике, обществоведению (истории, географии, экономике, праву), иностранному языку, естествознанию, музыке, эстетике, физкультуре, морали, технике и домоводству. Программа насыщена. Так, на уроках музыки наряду с разучиванием песен преподаются основы музыкальной грамоты, прививаются навыки игры на каких-либо двух инструментах, включая, как правило, электропианолу. Домоводство рассматривается как серьезный предмет и для девочек, и для мальчиков. И те и другие должны уметь шить, вязать, вышивать, готовить обед, экономно вести хозяйство.

При переходе из начальной школы в среднюю сдаются экзамены. Особенно трудны экзамены при поступлении из неполной средней школы в полную (или повышенного типа), когда учеников подвергают строгой и придирчивой проверке по японскому языку, математике, иностранному языку, естествознанию, обществоведению.

Со страниц японской прессы вот уже много лет не исчезает выражение, которое можно перевести как «ад экзаменов». Речь идет о крайне завышенных требованиях, о стремлении учителей открывать дорогу к знаниям лишь тем юношам и девушкам, получившим обязательное образование, которые наделены способностями и «подают надежды». Подход сугубо прагматический. Цель — не столько раскрытие талантов, сколько надежда на перспективное извлечение прибылей за счет тех, кто должен надежды оправдать.

В Японии нет единой программы школьного образования. Более или менее обозначены границы программы обучения и ориентировочный объем знаний, которыми необходимо снабдить учеников за период учебы. Все же остальное зависит как от самих учащихся, так и от учителей.

С первых шагов лучшие ученики становятся кандидатами на получение высшего образования и на дальнейший успех в жизни. Важную роль играет, конечно, социальное положение учащихся.

Уменьшение числа детей (как правило, не более двух), развитие системы услуг и широкое внедрение бытовой электротехники значительно сократили время, необходимое для домашней работы, и это позволило японской женщине больше внимания уделять воспитанию детей. В рамках семьи это породило новое социальное явление так называемых «кёику мама» — матерей, все жизненные силы которых уходят на то, чтобы, так сказать, вывести ребенка «в люди». Быть «кёику мама» нелегко. В первую очередь это требует значительных материальных затрат. Традиционно статус образования в японском обществе исключительно высок, поскольку считается, что это единственный путь, который открывает перед «каждым» перспективу «пробиться в люди». Вот почему ни одна японская мать, даже лишая себя и свою семью самого необходимого, не откажет ребенку в максимально доступных средствах для получения образования.

Хороший детский сад, который открывает дорогу в хорошую школу. Хорошая школа, имеющая хорошую репутацию. Затем хорошее высшее учебное заведение, далее хорошая фирма, компания, учреждение. Вот цепочка к теплому месту в жизни. При этом «теплым местом» японцу представляется крупное предприятие, где человек наконец-то может освободиться от невыносимо сжимавших его весь «подготовительный» период тисков конкурентной борьбы.

Вступлению молодого человека в трудовую жизнь на «престижном» предприятии и посвящена нелегкая деятельность японских «кёику мама». Однако все эти усилия не идут ни в какое сравнение с той борьбой, которую под их руководством приходится вести детям. На пути к подобному «благополучию» школьник, являясь объектом бесконечных экзаменов на «пригодность», нередко теряет не только здоровье, но и моральные силы.

В последние годы много говорят о еще одном следствии «ада экзаменов». В результате неизбежного многолетнего давления со стороны собственной матери-воспитателя молодежь нередко полностью утрачивает не только самостоятельность, ио и всякую инициативу. Если же подростки от природы наделены сильным характером и не способны покорно гнуться под бременем программы «подготовки к жизни», ситуация может привести к трагедии: неосознанно весь их гнев направляется в адрес учителей, как непосредственно представляющих вечно экзаменующую силу, и даже в адрес собственной матери, которая не только в глазах окружающих, но и в глазах' собственного ребенка все чаще предстает не просто «мамой», а «кёику мамой» — мамой-воспитателем и, следовательно, также ответственной за их’ постоянные обиды и боль.

Проведенное недавно официальное обследование настроений молодежи выявило недовольство 22 процентов юношей и девушек своей жизнью и перспективами на будущее. Но в еще большей степени официальные круги Японии озабочены ростом преступности среди молодых людей и подростков. В 1981 году уровень преступности достиг рекордной цифры за весь послевоенный период. Японская полиция, насчитывающая 210 тысяч служащих, уже не справляется собственными силами. В связи с этим, выступая на совещании офицеров службы общественной безопасности, генеральный директор главного полицейского управления Японии О. Мицуи призвал полицию развернуть широкую кампанию по «оздоровлению социальной среды», чтобы не дать молодежи «погрязнуть в пороке». Для выполнения этой программы было привлечено 75 тысяч добровольцев из организаций по опеке над молодежью, а также 52 тысячи частных лиц. Правительственный комитет по борьбе с преступностью среди молодежи разработал план широкого привлечения подростков к спорту, к участию в поддержании чистоты и порядка в городах.

Масштаб контрмер сам по себе красноречиво говорит о серьезном характере проблемы. Об этом же свидетельствуют цифры: в 1981 году 184 900 подростков в возрасте от 14 до 19 лет были задержаны или допрошены за нарушение уголовного кодекса, что составило 44 процента всех зарегистрированных преступлений.

По заявлению полицейского управления, особую озабоченность вызвал рост числа насильственных актов, совершенных учениками против учителей: в 1981 году 943 учителя, большей частью из неполных средних школ, получили телесные повреждения в результате нападения учеников. Это более чем вдвое превышает число аналогичных случаев, о которых сообщалось в предыдущем 1980 году. «Хочу покоя и мира» — такую записку оставил директор одной средней школы в городе Тиба, находящемся недалеко от Токио. Он покончил жизнь самоубийством, приняв яд, после того, как во вверенной ему школе учениками- был совершен целый ряд насильственных актов.

Во многих исследованиях и официальных документах делаются попытки объяснить рост преступности среди молодежи. Как правило, в качестве причин на первый план выдвигают — «ад экзаменов» и последствия урбанизации. Так, в обследовании, проведенном центральным полицейским управлением, отмечается жестокое давление на молодежь системы образования, осно ванной на многочисленных экзаменах. 85 процентов учеников, повинных в хулиганских выходках, имеют самую низкую успеваемость, то есть признаны «негодными», «бесперспективными», не выдержавшими «экзаменационного ада».

Те, кто уже многие годы критикует систему образования, требуя ее коренной перестройки, вновь и вновь подчеркивают: насилие среди подростков — это неизбежное следствие японской школьной системы, при которой каждый ученик, желающий поступить в престижные высшие учебные заведения, должен выдерживать многочисленные и придирчивые экзамены. Помимо обширных школьных программ, которые нередко отличаются друг от друга, преподаватели рекомендуют желающим попасть в университет объемистые учебники, разработанные частными издателями. Кроме того, многие учащиеся посещают также частные курсы вне школы. Все это требует от детей нечеловеческого напряжения физических и душевных сил. При такой системе не может быть и речи о развитии индивидуальных способностей. Выход неизбежному разочарованию нередко дают различные формы насилия, как прямые, так и косвенные. Так, уже многие годы слух японских городских и сельских жителей терзают так называемые «босодзо-ку» — мотоциклисты, которые с бешеной скоростью носятся по дорогам страны, днем и ночью пугая окружающих воем моторов и сирен. На сегодня «босодзоку» насчитывают уже 40 тысяч, многие из них в результате лихачества становятся калеками, но, несмотря на все усилия полиции, армия «босодзоку» все пополняется такими же «бесперспективными». юношами и девушками, которым закрыта дорога в «престижную жизнь».

Конечно, при всей очевидной пагубности японской системы образования она не исчерпывает причин роста неудовлетворенности молодежи, нередко ведущей к хулиганству и даже преступлению. В исследовании, проведенном недавно министерством просвещения, говорится, что акты насилия чаще происходят в новых городских районах и в районах недавней урбанизации, где не существует тесной связи между соседями, как это было испокон веков в японских деревнях и небольших городах. Живущие в районах новостроек небогатые семьи, как правило, оторваны от «большой семьи» -— бабушек, дедушек, родственников — и в то же время с трудом налаживают связи с соседями. Материальная необходимость заставляет женщину в такой семье соглашаться на работу даже в удаленных от дома местах— как правило, в районах торговли и развлечений, нуждающихся в массе обслуживающих рук. Поэтому, возвращаясь из школы, дети нередко оказываются втянутыми в хулиганские компании: домой им спешить не к кому, а соседей они не только не боятся, но, как правило, и не знают. Нетрудно представить и дальнейшую судьбу таких детей: без неусыпного внимания и поддержки «кёику мамы» им вряд ли удастся просочиться через мелкое сито образовательной системы.

Обсуждая причины роста преступности, в Японии большое значение придают также пагубному влиянию свободно доступной детям дешевой прессы, выхолащивающих живую мысль комиксов, прессы садизма, секса, порнографии. Проникшая в Японию в потоке многочисленных «американизмов» мода на всякого рода эр-зац-чтиво привела к тому, что, по признанию самих же японцев, молодежь в большинстве своем вообще отказывается «потреблять» что-либо, кроме неизбежной учебной литературы и «манга» — комиксов. Содержание комиксов представляет собой схематичное изложение вестерна или же «самурайского» фильма — для тех, кто постарше, а для подростков — повторение в карикатурной форме сценариев известных телефильмов. Все это в виде цепочки картинок с минимальным количеством сопровождающих слов — и, как свидетельствует практика, максимумом серьезных последствий.

Телевидение в Японии уже долгие годы победно конкурирует со всеми другими средствами массовой информации, которые призваны формировать общественное мнение, воспитывать у людей сознательное отношение к процессам, протекающим в обществе, прививать вкусы, вырабатывать привычки, формировать личность. Своей общедоступностью и наглядностью телевидение Японии угрожает значительно сократить тираж книг и журналов. Ведь телевизор, в основном цветной (с 1970 года все каналы японского телевидения перешли на цветную трансляцию), обязательная принадлежность быта японца. Если раньше говорили: японцы лучше обеспечены жемчугом, чем жильем, то теперь можно сказать, что они лучше, чем жильем, обеспечены телевизорами. Телевизор смотрят в Японии буквально все, от мала до велика. По количеству телечасов на душу населения Япония, пожалуй, вполне может претендовать на первое место в мире: в японском доме телевизор не выключается с утра до вечера, так что неработающая женщина-хозяйка более или менее внимательно просматривает не менее пяти-шести программ в день.

Японские учителя и родители не могут не учитывать того влияния, которое телевидение неизбежно с самого раннего возраста оказывает на подрастающее поколение. В связи с этим мне неоднократно доводилось смотреть по токийскому телевидению передачи за «круглым столом», посвященные обсуждению проблем телевидения. Однако всякий раз поражала мягкость позиции учителей и родителей, справедливо защищавших психику и нравственность детства, и — жесткая напористость поставщиков «телесырья», заинтересованных лишь в сохранении неисчислимого источника доходов. Во всяком случае, в содержании программ телевидения и до сего времени произошло мало изменений.

Отсутствие единой общеобразовательной системы, наличие частных учебных заведений порой приводят к тому, что дипломы о высшем образовании получают и недостаточно подготовленные. Используя эти факты, правящие круги Японии давно уже стремятся ввести унифицированную систему образования. Конечно, последнее отнюдь не означает отказа- от давно уже узаконенного в японском обществе «благотворного», по уверениям буржуазных специалистов, сочетания двух систем образования, одна из которых служит подготовке элиты, а другая предназначена для всех «равноправных» остальных. Корни целенаправленно сохраняющегося традиционного разграничения ведут к эпохе Эдо, когда образование в Японии достигло уже высокого уровня: сословие самураев, которое называли «хранилищем талантливых людей», имело систематическую подготовку повышенного типа в различных школах феодальных кланов; выходцы из простого народа обучались в начальных школах «тэракоя». После «реставрации Мэйдзи» самураи утратили свои прежние привилегии, в результате чего значительная их часть стала жадно воспринимать новые идеи с Запада, считая, что усвоение новых веяний, получение образования — отныне единственный путь к обеспечению безбедной жизни. Более 80 процентов выпускников Токийского университета на первом этапе реформ были выходцами из среды самураев.

В 1885 году была выпущена серия правительственных постановлений, получившая название «декретов Мори», по имени первого министра просвещения. В Японии учреждалось обязательное трехлетнее (с 1899-го— четырехлетнее) образование. Согласно «декретам Мори» отныне образование в Японии должно было строиться на принципах, которые бы способствовали обогащению страны. Уже «декреты Мори» четко разграничивали «академические исследования» в высшей школе и «просветительскую деятельность» в начальных и средних классах. «Академические исследования» предназначались для «проникновения в суть вещей» и привития навыков практической работы «высшего порядка». Задача же просвещения состояла в «воспитании людей таким образом, чтобы каждый японец мог полностью осознавать свой долг, следовать на практике моральным нормам и быть готовым к наслаждению благополучием». Преподавание в университетах строилось преимущественно на «изучении тех наук и технологии, которые отвечали потребностям государства», и служило выработке национального мышления. В «декретах Мори» большое внимание уделялось подготовке учителей, в основном выходцев из средних и низших слоев крестьянства, которые должны были работать в школах,, являясь основными проводниками идей «национального единения». В каждой префектуре была учреждена средняя школа. В целом по Японии было создано семь средних школ повышенного типа, которые явились поставщиками наиболее способных учащихся для обучения в императорских университетах.

С начала XX века потомки самураев, окончательно утратив свою материальную базу, уступили лидерство в элитарной системе образования детям землевладельцев и выходцам из торгово-промышленных кругов. Все большее значение для получения элитарного образования приобретали деньги. Таким образом, японская школа с ее четкой градацией превратилась в базу подготовки различных слоев общества: из начальных школ выходили крестьяне и рабочие (с 1907 года было введено обязательное шестилетнее образование), средние школы готовили работников низшего звена государственного аппарата, профессиональные — провинциальных лидеров и второстепенных управляющих бизнеса. Университеты же служили подготовке высшей японской элиты — лидеров политических и деловых кругов. И в наше время из года в год статистика подтверждает, что абсолютное большинство государственного бюрократического аппарата Японии, так же как и руководящих кадров и даже среднего звена крупных предприятий, органов массовой информации, состоит из выпускников Токийского и Киотоского университетов. Основной состав всех кабинетов министров Японии при этом формируется из выпускников факультета права Токийского университета. Таким образом, лозунг «равных возможностей», предоставляемых якобы всем японцам системой образования, в очередной раз оборачивается мифом.

В результате исследования контингента учащихся Токийского университета (Тодай) были выявлены следующие факторы: 1) размеры доходов родителей студентов государственного Токийского университета за последние десять лет достигли уровня показателей крупнейших частных университетов; 2) в основном родители студентов Тодай заняты в высших сферах управления, более половины студентов — выходцы'из класса капиталистов и представителей высшего управленческого аппарата. Из этого совершенно очевидно, что судьба молодежи в Японии полностью определяется классовой принадлежностью родителей—• их занятиями и уровнем доходов. Поэтому можно сделать вывод: закрепление характера японского общества как «общества образовательного ценза», по существу, и означает закрепление его классового характера. Механизм образовательного ценза способствует дальнейшей классовой поляризации; на одном полюсе — абсолютное меньшинство имущих, на другом — абсолютное большинство трудящихся. Такие выводы подкрепляются и обозначившейся с 1975 года тенденцией сокращения коэффициента поступающих в высшие учебные заведения, что объясняется ростом расходов на обучение в вузах, удорожанием жизни, а также сокращением различия в первоначальной заработной плате в соответствии с образовательным цензом и существованием целого ряда непрестижных вузов, не обеспечивающих рабочих мест.

Так называемая «унифицированная», а по существу, переделанная по правительственному образцу система образования, которую на сей раз стремятся реализовать консерваторы, в условиях, когда страной правят силы, защищающие интересы монополистического капитала, вполне может быть орудием насаждения в души и умы молодого поколения идей милитаризма и шовинизма. Вот уже не один год в японской прессе широко обсуждается проект так называемой «третьей реформы образования». Официально целью правительственного плана является обеспечение программы изучения фундаментальных дисциплин, подготовки к выбору профессии уже в средней школе, а также перестройка всей системы высшего образования.

Первая реформа образования была проведена в 1872 году, когда в Японии была введена современная система обучения: по заявлению журнала «Тюокорон», впервые в мире в отсталой стране был взят «атакующий стиль» воспитания в духе преданности государству, в духе национализма. Целью такого воспитания была «подготовка сильных солдат богатой державы в эпоху империализма и колониализма». В головы японцев настойчиво вдалбливались идеи милитаризма, слепого доверия властям и безоговорочная вера в' божественное происхождение императора. Вторая реформа была проведена в 1945—1947 годах, когда были осуществлены некоторые демократические преобразования. Она рассматривала образование как одно из основных прав человека. Центральным понятием становилось не государство, а человек. Вплоть до наших дней эта система образования постоянно подвергается нападкам со стороны правых сил, которые с грустью вспоминают о былых временах, когда гораздо легче было обрабатывать умы «в нужном направлении».

Новый правительственный проект был с негодованием встречен общественным мнением Японии, обеспокоенным идеей усиления дифференциации, разделения детей на «способных» и «неспособных». Проект, в частности, допускает в начальной школе создание «групп повышенных требований» и разрешает детям сдавать экзамены экстерном, а в вузах предполагает сокращение сроков обучения для «одаренной» молодежи и отчисление тех, кто не набрал на том или ином этапе обучения нужных баллов. Как подчеркивает тот же журнал «Тюокорон», политической целью предполагаемой реформы является усиление контроля за высшей школой, стремление ослабить студенческое движение, вытравить из университетов дух свободомыслия путем вовлечения студентов в борьбу за высокие баллы.

Искаженные критерии надуманной «эффективности», стремление избавиться от «балласта», которым якобы являются «обычные дети», по меткому замечанию «Тюо-корон», может служить лишь эффективному воспитанию «человеческих ресурсов в соответствии со спросом капитала на различные виды рабочей силы». Анализируя проект реформы, невольно приходишь к мысли, что определенные силы никак не могут расстаться с далеким прошлым, когда в Японии успешно использовали «первосортных людей» и заставляли служить им «второсортных» и «третьесортных». Прогрессивные силы страны, не на шутку встревоженные новым наступлением на демократические права трудящихся, активно борются за сохранение той системы образования, которую неверно было бы рассматривать как «подаренную» американскими оккупационными властями: она явилась результатом борьбы японского народа за демократические права.

В результате второй реформы образования (1945— 1947 гг.) был введен принцип единого совместного обучения, срок обязательного образования был продлен до 9 лет, в каждой префектуре страны был создан государственный университет. Традиционно высокая ценность и престижность образования в японском обществе привели к значительному повышению образовательного уровня всего населения в 50-е годы. Высокая тяга к знаниям, к получению специального и высшего образования объяснялась также типичной для Японии системой пожизненного найма, в соответствии с которой заработная плата повышается за выслугу лет, и чрезвычайно важен уровень оплаты первой полученной работы, что зависит от образовательного ценза молодого человека.

Однако уже в 60-х годах стали предприниматься попытки изменения существующей системы образования с тем, чтобы она отвечала интересам экономической и идеологической политики правящих кругов. Именно с этого момента во главу угла была поставлена задача внедрения в сознание молодежи таких моральных норм и ценностей, которые наряду с обеспечением высоких темпов экономического роста способствовали бы большей политической устойчивости капиталистического общества.

Ассоциация организаций японских предпринимателей (Никкэйрэн) обнародовала «Взгляд на техническое образование, призванное удовлетворить потребности новой эры». В документе подчеркивалась важность «человеческого фактора» для экономического роста Японии. В ответ на это в 1962 году премьер-министр X. Икэда выступил с программой «формирования человека», которая делала упор на «качество рабочей силы», предлагая считать основным направлением политики в области просвещения «повышение уровня научно-технического образования как необходимой предпосылки национального строительства и усиления нравственного воспитания в целях формирования у молодежи добродетели, патриотизма, лояльности».

Практическими последствиями программы «формирования человека» явилось усиление дифференциации и профессионализации полной средней школы на основе теории развития способностей.

В конце 70-х — начале 80-х годов концепция «формирования человека» была дополнена лозунгом «образование— в течение всей жизни»: линия на «развитие человеческих способностей» вступила в противоречие с традиционной системой пожизненного найма, выслуги лет и производственной кооперацией, к которой подводила систематизация трудового процесса. Однако буржуазной пропагандой новое направление увязывалось с превращением Японии в так называемое «общество развитой информации».

На пороге XXI века трудно отрицать необходимость в постоянном пополнении знаний: без этого невозможно разобраться в огромном и сложном потоке обрушивающейся на человека информации. Но вот каким образом правящие круги связывают с этим свое очередное требование усилить контроль за учебным процессом, системой управления школами, с тем чтобы обеспечить формирование «единодушия нации», остается неясным.

На пути реализации идеологических целей правящих кругов встала прогрессивная общественность Японии, прежде всего коммунистическая и социалистическая партии, Японский союз учителей и другие демократические организации. Прогрессивные силы страны разоблачают попытки «рационализации» и повышения «эффективности» учебного процесса, поскольку в конечном итоге это ставит общеобразовательную и высшую школы в прямую зависимость от краткосрочных нужд эко? комического развития. Демократически настроенные учителя обеспокоены опасностью усиления централизованного правительственного контроля над образованием путем градации учителей начальных и средних школ, сосредоточения руководящих функций в руках ректоров университетов при ограничении прав факультетских советов профессоров, расширения вмешательства министерства просвещения в дела частных учебных заведений под предлогом увеличения государственных субсидий. Как подчеркивает демократическая общественность, в сфере обучения в стране действительно существует немало нерешенных проблем: всевозрастающие затраты отдельной семьи на образование, проблема «ада экзаменов», непомерно низкие расходы правительства на образование и т. п. Вот эти проблемы и надо решать.

Как мы уже видели, перед японским обществом стоит немало неразрешимых проблем. Сейчас усилия творческой мысли лучших представителей японских средств массовой информации не случайно направлены на проблемы юности, детства: «кэссэки дзидай» — «отсутствующее поколение», «босодзоку» — «хулиганы на мотоциклах», «терэбикко» — «теледети» — все это тревожащие совесть честных японцев сигналы бедствий, призванные обратить внимание и решить проблемы, которые, увы, уже давно превратились в обыденность. Но «обычно» — не значит «допустимо», и эти проблемы, как и многие-многие другие, японцам предстоит решать. Ведь нельзя спокойно смотреть в будущее, если оно зависит от «отсутствующего» поколения. А что иное, как не поколение безучастных, пассивных, безразличных к проблемам рядом живущего человека и всего общества, порождают все те, вызывающие озабоченность явления, о которых в буквальном смысле слова трубит японская прогрессивная печать.

Решение проблемы молодежи подсказывают данные международных и национальных обследований молодежного сознания. Результаты опросов, проводившихся в течение длительного периода с начала 70-х по начало 80-х годов, в первую очередь выявили «крайнюю неудовлетворенность молодых японцев сложившимся в' стране политическим и культурным укладом». В 1977 году по степени неприятия буржуазного общества японская молодежь уступала лишь молодым французам.

Чаще всего критика была направлена на сложившееся в японском обществе положение, при котором отдельный человек, его судьба в расчет не принимаются. «Политика господствующих сил противоречит желаниям и чаяниям людей»,— заявили 85 процентов опрошенных. «В меркантильном обществе деньги могут все»

(84 процента опрошенных). «Наше общество бессердечно к старикам и вообще ко всем слабым» (82 процента).

Известный японский ученый, доцент крупного Токийского университета «Дзёти» Т. Нагасима попытался объединить источники неудовлетворенности японской молодежи обществом в несколько основных групп. В результате он выяснил, что молодых японцев не устраивает, во-первых, чрезмерный крен правительственной политики в сторону защиты интересов буржуазного государства; во-вторых, полное игнорирование индивидуальных стремлений человека в буржуазном обществе, в-третьих, пренебрежительное отношение к людям с непрочным социальным положением, в-четвертых, социальная несправедливости и, наконец, в-пятых — жесткое давление на личность в обществе, «которое фактически превратилось в тотально управляемое».

Как же отражается общая неудовлетворенность японской молодежи на ее политическом поведении? Судя по исследованиям, все большее число молодых японцев считает, что «буржуазная парламентская демократия превращается в клочок бумаги».

Выражая свое неприятие буржуазного общества, японские юноши и девушки демонстрируют полное отсутствие интереса к политике, осуществляемой правящими классами, занимая позицию «отсутствия» — социальной апатии. В последние годы общественно-политическая пассивность стала характерной чертой значительной части японской молодежи. Согласно международным обследованиям большинство не удовлетворенных обществом японцев (54,5 процента в 1972 году и 39,3 процента в 1977 году) указали, что они не участвуют в активных политических действиях, ограничиваясь лишь использованием своего избирательного права. Еще 4,8 процента в 1972 году и 13,4 процента в 1977 году признали, что они вообще стремятся остаться в стороне от общественных дел. Таким образом, свыше половины не удовлетворенных обществом молодых японцев занимают пассивную социальную позицию.

Очевидная общественно-политическая пассивность, однако, не означает, что японские юноши и девушки отказались от поиска путей к достижению социальной справедливости. Так, данные опросов, проведенных среди студентов трех крупнейших университетов в Токио — Токийского, Тюо и Кэйо,— показали, что для японского студенчества в целом характерен большой интерес к марксизму. Из каждых ста опрошенных 63 интересуются теорией марксизма. Разумеется, интерес к марксизму не сразу приводит юношей и девушек к теоретическому освоению идей научного коммунизма.

Тяга японских юношей и девушек к теории марксизма закономерна и отражает традицию, которая сложилась в стране. После «реставрации Мэйдзи», когда Япония открыла себя внешнему миру, теория марксизма сразу же стала наиболее популярной среди рабочих и прогрессивной интеллигенции. «Капитал» К. Маркса был настольной книгой в буквальном смысле слова каждого японца. До сего времени значительная часть научного и университетского мира причисляет себя к последователям марксистской теории. Интерес молодых японцев к марксизму в значительной степени объясняется также стремлением глубже узнать основы идейной и политической жизни в странах реального социализма.

Политическая апатия значительной части японской молодежи волнует не только демократические силы страны, но и правящие круги Японии. Само собой разумеется, что причины такой озабоченности носят прямо противоположный характер. Представителей прогрессивных сил тревожит медленное формирование у молодежи зрелого классового сознания, так как это снижает ее интерес к политическим партиям, представляющим трудовой народ страны, а также к профсоюзам. С иных позиций оценивают создавшуюся ситуацию в правящих кругах Японии. Здесь беспокойство в первую очередь связано с явным ослаблением так называемых гражданских позиций у молодых японцев, иными словами — ослабление приверженности буржуазному обществу, капиталистической системе в целом.

Эти тенденции получили отражение в документе под названием «Формирование человека в новом индустриальном обществе». Документ был подготовлен Советом по исследованию японской экономики, который занимается разработкой политики финансовых кругов Японии. Ответственность за «неудобную» для бизнеса молодежь возлагается в документе на семью, «не прививающую детям дисциплинированность», на начальные и средние школы, «не прививающие подросткам правил гражданского поведения», на полные средние школы, «не обеспечивающие молодежи тех основ знаний, которые необходимы для включения ее в производственную деятельность», и, наконец, на университеты, обучение в которых не гарантирует прочного усвоения специальных и профессиональных навыков.

Однако в действительности виновником возникновения в стране тревожного явления «отсутствующего поколения» является деловой мир и защищающая его интересы правящая либерально-демократическая партия.

Сосредоточенность на своих интересах, к которым часто сводятся умонастроения молодежи, является результатом того, что сознание прав личности, формирующее активную жизненную позицию, под влиянием буржуазной пропаганды индивидуализма и либерализма находит свое проявление только в узком мирке личной жизни. Но если молодые люди не борются за решение своих проблем в составе массовых организаций и замыкаются в узких рамках индивидуальных проблем жизни, это неизбежно порождает в их среде негативизм и пассивное отношение к политике. Зафиксированный многочисленными обследованиями повышенный интерес молодежи к личным вопросам — проявление кризисных процессов в японском буржуазном обществе. Иллюзорное желание замкнуться в частной жизни, оторванной от коллективного труда и борьбы,— трагический итог неосуществимости жизненных планов молодых японцев в условиях капитализма.

"ЧЕЛОВЕК ПРЕДПРИЯТИЯ"

Представим себе просторный зал компании, банка, крупной конторы, предприятия. В зале собрались только что принятые на работу молодые специалисты и стажеры вместе со своими родителями. На трибуне восседают члены правления. Первое приветственное слово держит президент компании, который, обращаясь к родителям, благодарит их за хорошее воспитание и подготовку молодежи к самостоятельному труду и, в свою очередь, заверяет в готовности отныне взять на себя «опеку» юности — как в работе, так и в устройстве личной жизни. Затем президент обращается с напутствиями к молодежи. По ритуалу следующее проявление благодарственных чувств — за представителями собравшихся родителей, и, наконец, в завершение выступает выбранный из рядов самих юных «счастливцев»...

Подобные церемонии патерналистского характера восходят к далеким временам становления общественнопроизводственных отношений в Японии. Такая же форма найма активно использовалась и в период становления японского капитализма: предприниматели, набирая рабочих из крестьянской среды (это не исключало самой беззастенчивой покупки работниц-девочек) с оптимальной выгодой для себя, следовали древним церемониям патернализма, долгие годы способствовавшим воспитанию лояльности наемных работников по отношению к своим «приемным родителям» — работодателям. И до сего времени живучие традиции патернализма в сочетании с корпоративизмом и особенностями «групповой психологии» вредят делу рабочей солидарности в Японии, препятствуют единству профсоюзного движения в стране, замыкая его в тесные рамки профессиональных союзов на отдельных предприятиях. Вот почему японские коммунисты призывают всех сознательных тружеников взорвать изнутри систему, превращающую рабочего японца в «человека предприятия» — феномен, который представляет собой самый благодатный материал для эксплуатации и манипулирования сознанием в интересах монополистического капитала. Однако решить эту задачу отнюдь не легко, поскольку механизм превращения японского труженика в придаток капиталистического производства во многих своих звеньях доведен до совершенства.

Основным звеном этого механизма является уже вся система школьной и> профессиональной подготовки молодежи, которая, как мы видим, с первых шагов недвусмысленно предупреждает: детство кончилось, отныне начинается бесконечная череда «экзаменов».

Последняя порция экзаменов сдается уже при приеме на работу, и поэтому характер проверки определяется профилем предприятия. При этом, несмотря на всю строгость прощупывания нового контингента работников, предприятию, по существу, приходится в значительной степени мириться, с серьезными недостатками профессиональной подготовки кадров в японских вузах. Причина невысокой квалификации молодых специалистов — в системе двух четко разграниченных периодов обучения в высших учебных заведениях.

Дело в том, что в японских университетах занятия на первом и втором курсах ведутся по общей программе для всех студентов, ио при этом каждый может выбрать один из трех потоков: с большим количеством часов по истории и литературе; с большим количеством часов по математике и физике и с расширенным циклом занятий по математике и физике. После второго курса студенты сдают экзамены, после которых их распределяют в соответствии с будущими профессиями. В оставшиеся два года учебы они уже непосредственно изучают свою специальность. При такой системе обучения в течение первых двух лет обеспечивается неплохая общая подготовка, однако оставшихся двух лет явно недостаточно для хорошего овладения непосредственно специальностью. В результате принятая на работу молодежь в течение первых лет фактически продолжает свое образование, на этот раз поступая в ученики к старшим коллегам, и это в числе других факторов также способствует пониманию молодыми работниками «своего места». Хорошо известно, что ни один японец никогда не рассматривает другого полностью равным себе. Унаследованная еще с феодальных времен традиционная психология заставляет японца, работающего, например, на каком-либо предприятии, относиться к тем, кто поступил туда до него, как к «старшим» — «сэмпай», а к тем, кто после него,— как к «младшим»— «кохай». Это также способствует тому, что вновь поступившие на предприятие молодые специалисты, недавние выпускники вузов, рассматривают свое положение «младших» как вполне естественное в условиях вечной структуры «сэмпай» — «кохай».

Во многих случаях такое положение содействует снятию ставших характерными для японских предприятий последних лет конфликтов, связанных с недовольством молодых и способных работников невозможностью продвигаться, минуя ступени традиционной системы выслуги лет и повышения заработной платы со стажем. Все вместе это направлено на обеспечение так называемой «гармонии» в рамках предприятия, внутри которого отношения строятся на традиционных принципах того же «из»— феодального клана — семьи.

Западные специалисты нередко говорят о «феодальном» характере японского капитализма, включая современную, государственно-монополистическую стадию. После незавершенной буржуазной революции 1868 года японские капиталисты успешно использовали в своих целях специфику отношений, традиционно сложившихся в обществе на затянувшейся феодальной стадии развития. Чтобы успешно конкурировать на международных рынках, японскому монополистическому капиталу требовалось объединять рабочих и служащих вокруг своих предприятий, а все население — вокруг идеи «национального интереса».

Пропаганда духа преданности предприятию имела далеко идущие последствия. Вначале в японцах вырабатывали чувство преданности и принадлежности к иммитирующей «иэ» небольшой производственной группе—«единый трудовой коллектив», затем, концентрически расширяясь, такое чувство лояльности распространялось уже на все предприятие в целом — «союз малых трудовых коллективов». Наконец, оно охватывало уже все государство, представляемое как «союз множества трудовых коллективов».

На этой, «высшей», стадии от «лояльных» граждан можно было потребовать уже не только преданности, но и «самопожертвования», а от всего народа — мйОготы-сячных жертв, о чем свидетельствует опыт войны на Тихом океане.

Поражение во второй мировой войне в значительной степени притушило националистические амбиции господствующих классов Японии, но, по замечанию известного политического обозревателя А. Соно, японцы никогда полностью ле освобождались от чувства национализма. Однако в послевоенный период, и особенно в последние несколько лет, оно все больше направлялось в русло экономического противостояния партнерам-соперникам на мировых рынках. Об этом говорит «торговая война» с США и странами «Общего рынка».

В рамках мирового сообщества Япония предстает как «Джэпэн инкорпорэйтэд» — «Корпорация Япония», по меткому выражению западной прессы.

Речь идет о корпоративистском характере отношений между правительством, деловыми кругами и верхушечной прослойкой профсоюзного руководства, стоящего на позициях «сотрудничества» труда и капитала. Однако основы такого выгодного господствующим классам «единодушия», согласованности действий закладываются в рамках малых производственных групп. В интересах капитала и превращение каждого труженика в послушного воле предпринимателя — хозяина «человека предприятия».

Принцип безраздельного включения человека в строго определенную группу — прежде всего в рамках предприятия и вообще любого места, с которым его связывает заработок, является следующим по значению основополагающим принципом, характеризующим отношения в японском обществе (первым, как уже говорилось, является патернализм).

В отличие от западного общества, где психологическая напряженность личности, сдавливаемой рамками капиталистического производства, снимается в результате перехода в иную атмосферу, другой коллектив (из стен преприятия — в существующее вне его стен спортивное общество, клуб и т. д.), японская организация человеческих отношений это полностью исключает.

Предприятие, фирма, компания в Японии — строго авторитарная организация. Служащие, за редким исключением, не рискуют выражать свое несогласие с вышестоящими, проявлять недовольство: люди, которым всю жизнь предстоит работать вместе в условиях все еще сохраняющегося пожизненного найма, не могут позволить себе конфликтовать.

Однако постоянно сдерживаемое, подавляемое раздражение таит в себе опасность разрушительного взрыва. Это прекрасно понимают предприниматели, которые стараются обеспечить разрядку, но не во вред себе.

Традиционной формой такой разрядки в Японии стала игра в символическую «смену ролей». Нередко в газетах можно встретить сообщение о том, что коллектив такой-то фирмы или компании, собравшись всем составом, с удовольствием и пользой провел время на лоне природы или на гольфовом поле, йто для японца еще более «престижно».

Обычно два раза в год компании устраивают специальные дни соревнований в гольф, в которых на «равных правах» участвуют служащие и руководство. Обстановка соревнований, проходящих либо за городом, либо на вкрапленном в серый городской пейзаж, визуально отделенном от него высоченной зеленой сеткой травдном ковре гольфового поля, дает возможность расслабиться. «Программа» допускает и некоторые вольности — в одежде, поведении, даже в речи. Нередко служащие, подыгрывая «правилам игры», рискуют высказать начальству накопившиеся претензии, позволяют себе мнение, недопустимое в повседневной обстановке на производстве. Все это отнюдь не означает, что к подобным голосам действительно готовы прислушаться. Речь идет всего лишь о ритуальной «смене ролей», что прекрасно сознают обе стороны: начальство готово временно на многое закрыть глаза, подчиненные готовы завтра же, охотно забыв о своих воскресных выступлениях, вновь войти в обычную, куда более присущую им роль, которая предназначена для будней...

Какова же эта роль? И почему демократические силы страны бьют тревогу, предупреждая: не дадим завершить превращение японца-труженика в «человека предприятия»?

Представим на минуту, что мы в Японии, в Токио, и попытаемся прожить всего лишь один день бок о бок с самым обыкновенным, тай называемым «средним японцем», которых в этой стране абсолютное большинство.

Прежде всего: что означает—мы в Токио? Как воспринимается этот крупнейший в мире гигант изнутри, теми, кого называют все еще по-старинному «эдокко» — «дети Эдо»-, по-древиему названию Токио.

...С чем сравнить звуки самого большого города мира — Токио? Может быть, с настройкой фантастического оркестра, где вместо струнных — полязгивание пришедших в движение электричек, трамваев и поездов метро, где духовые играют подъем рабочему люду, где глухие раскаты ударных оповещают о начале нового дня японской столицы.

Первые признаки пробуждения появляются еще задолго до рассвета. Из-за легких раздвижных дверей деревянных домов, которых и сегодня большинство в огромном городе, доносится покашливание. Раньше всех просыпаются пожилые люди и торговцы-оптовики: зеленщики, продавцы рыбы и прочие перекупщики. Недолгие сборы. Тара приготовлена уже с вечера, вымыта, просушена и уложена на крошечных трехколесных грузовичках. Остается одеться, пройти через дворовый садик, по небольшой лесенке спуститься к гаражной двери. Звуки поднимаемого металлического жалюзи извещают о начале трудового дня.

В направлении рынков оптовой торговли устремляются автомашины всевозможных размеров, марок и возрастов. Самым главным является центральный рынок—• рыбное чрево японской столицы.

Поток машин, загруженных рыбой, всевозможной морской живностью, овощами и фруктами, направляется из рыночных ворот в различные районы города, что-' бы доставить скоропортящийся груз потребителям.

В семь-восемь утра в Токио начинают оживать узкие переулочки. Владельцы небольших лавок и лавчонок стряхивают щетками пыль с товаров, вдоль тротуаров догорают костры: сжигается бумага и мелкий мусор. Участки тротуаров напротив каждой лавки подметаются и поливаются водой из шлангов.

Вот на улицах показался спешащий к остановкам автобусов, к станциям метро и электричек рабочий люд. В Токио более 90 тысяч различных промышленных предприятий. Есть крупные предприятия с большим числом рабочих и служащих. Имеются и совсем крошечные. Все это лишний раз служит закреплению традиционного понятия японца о «престижности»: работать в крупном городе «престижнее», чем в небольшом, но работать даже в самом маленьком поселке городского типа —• «престижнее», чем в деревне. Соответственно «престижно» быть служащим крупного предприятия, это даже «престижнее», чем иметь собственное, но небольшое дело.

Как только схлынул первый поток пассажиров, в во-сем-девять утра все . виды городского транспорта начинают заполняться токийскими служащими. Ежедневно в деловые районы Токио на работу прибывает от полутора до двух миллионов человек. Один Токийский центральный вокзал каждый день пропускает свыше 800 тысяч человек, за ним следуют вокзалы Синдзюку и Икэбукуро. Многим приходится ездить издалека, тратя на дорогу около трех часов. )

К десяти часам утра улицы Токио заметно пустеют и поступают в распоряжение домохозяек. Трудовой день японской столицы начался.

Токио называют городом нелепых крайностей. Пятидесятиэтажные небоскребы, в Синдзюку стоят в один ряд с деревянными домишками. Город имеет самый большой бюджет и самый .высокий дефицит в Японии. В результате отсутствия единого общегосударственного плана использования территории страны в наши дни одиннадцать миллионов жителей японской столицы проживают на той же территории, на которой в послевоенные годы размещалось три миллиона человек.

Еще несколько лет назад жители японской столицы больше всего страдали от загрязнения воздуха и воды. Развернувшееся по всей стране широкое гражданское

движение помогло в значительной степени решить эти проблемы. Сейчас главная болезнь Токио — шум.

Как писала недавно одна французская газета, «в стране, где традиционное искусство всегда было пронизано ощущением покоя и уравновешенности, где поэты воспевали шепот ветра, бесшумное падение снежинок и созерцательную благодать тишины, где люди, как принято считать, наделены от рождения тонким слухом, чувствительным к малейшим трепетным звукам матери-природы, в этой стране царствует сейчас просто адский шум. Империя восходящего солнца и экономических достижений все больше превращается в империю децибелов».

В докладе, опубликованном недавно одной представительной научной комиссией, говорится, что если в Токио не будут приняты радикальные меры по снижению уровня городских шумов, то к концу 90-х годов жителям японской столицы перед выходом на улицу потребуется надевать специальные устройства, чтобы оградить себя от проникающего во все человеческие поры и уничтожающего человеческие нервы шума. Авторы доклада подсчитали, что если бы технически можно было преобразовать количество шумов, затопляющих Японские острова, в полезную для людей энергию, то она бы равнялась от 20 до 30 тысяч, киловатт часов в сутки. Чтобы нагляднее представить, что это такое, достаточно вообразить, что шум в жилой зоне Токио соответствует шуму, который производят 800 тысяч громко говорящих человек, расположившихся на площади в один квадратный километр. Авторы доклада приходят к выводу, что в Токио существует серьезная угроза для слухового аппарата жителей.

В гигантском городе со всеми его пригородами насчитывается около 30 миллионов человек, которые проживают в домах, построенных в основном из легких материалов и расположенных близко друг от друга. В среднем в каждой квартире имеются различные электроприборы и другая техника, включая неумолкающий телевизор, громкость которого приходится все увеличивать, поскольку шум из-за стены порою не позволяет его слышать. Жизнь в этих шумах в последние годы стала крайне невыносимой. Домашние электроприборы, однако, не самое страшное. Наибольший шум исходит от поездов и электричек, линии которых бесконечными нитями опоясали Токио. Особенно шумной является линия «Синкансэн» — сверхскоростных поездов. Дело дошло до того, что японская корпорация государственных железных дорог из-за многочисленных жалоб жителей планирует израсходовать до 1985 года 60 миллиардов иен, чтобы возместить ущерб нескольким тысячам людей, которые живут в домах вдоль железнодорожных путей и вынуждены терпеть шум, превышающий все допустимые нормы. Но деньги деньгами, на них не купить спокойствия, не восстановить пошатнувшуюся нервную систему.

Лишь к вечеру замедляется биение пульса кипучей и столь непростой жизни японской столицы. Токио позволяет себе забыть все треволнения дня и на несколько часов окунуться в отдых. Рано надвигающаяся темнота как бы обволакивает город волшебным покрывалом, скрывающим от глаз грязновато-серые тона дневного Токио. Опускаются жалюзи. Задвигаются двери. Огромная бетонно-стальная махина города погружается в свой короткий сон.

Что принесет с собой "очередное утро?

...И без того тусклый луч солнца, наполовину поглощенный бумажной створкой окна, осветил небольшую, в четыре-пять квадратных метров, комнатку недорогой квартиры. Безукоризненно чистые, с матовым блеском циновки выглядывают лишь по краям комнаты, всю середину которой занял спальный матрац-футон. Неслышный шорох раздвижной стенки, тихий голос на мгновение опустившейся на колени жены: «Пора, вставать».

Расставшись с теплом постели, стойко выдержав холодное прикосновение пластиковых шлепанцев, с- удовольствием пофыркивая, хозяин дома моется, затем завертывается в уютное домашнее кимоно, уже приготовленное за спиной заботливыми руками «канаи» (буквально: та, что всегда в доме). Так сам японец называет свою жену. Из комнаты кухни аппетитно пахнет рассыпчатым рисом и зеленым чаем. Прихлебывая обжигающую жидкость, с удовольствием похрустывая солеными печеньицами с водорослевой начинкой, глава семьи пробегает глазами свежепахнущие печатной краской страницы газет. Мысли его уже далеко от дома. в конторе или на производстве. Дела, дела.

И вот уже щелкает за ним замок на металлической двери, и через несколько минут он — лишь частица бесконечного потока, вливающегося в здание вокзала, что-бы затем растечься по нескольким перронам и постепенно исчезнуть в спешащей череде электричек. Пройдет восемь-десять часов, и тот же нескончаемый поток ринется в обратный путь. Наш знакомый все так же подтянут; только немного медленнее, невольно выдавая усталость, пересечет он Кэйхин и пойдет вверх по булыжнику переулка. Нужно поравняться вон с теми топко-зелеными, почти прозрачными ветвями ивы недалеко от его дома, чтобы из головы, из нервов ушло все, что связано с огромным серо-металлическим помещением конторы. Вот и его ива. Замедлив шаг, приподняв голову, он привычно любуется причудливыми просветами в плавно свисающей молодой зелени. Еще несколько шагов, лестничных ступеней, и вот уже металлическая дверь его маленького «дома», где можно вновь стать самим собой. Там, в квартире-ракушке, его личный мир, заботливо укрываемый от глаз постороннего.

Придя с работы, он прежде всего облачается в домашнее кимоно, без которого нет для него ощущения дома. В своей национальной одежде японец уже никак не походит на узкоплечего, втиснутого в стандартный европейский костюм современного «сараримана» (от английского «сэлэримэн» — преуспевающий деловой человек). Кимоно делает его как бы выше ростом, превращает в мужественного, полного достоинства данна-сама.

Усевшись за низенький столик и опустив ноги в специально устроенное под ним углубление, где в зимнее время установлена печка-хибати с раскаленными углями, он час-другой по крупицам будет впитывать благодатное тепло через ступни уставших и озябших за долгую дорогу домой ног.

Иметь хорошо обеспеченный тыл—дом и семью, в которой денно и нощно хлопотала бы заботливая, снисходительная жена,— это мечта, которую вынашивает каждый японец. Но далеко не каждому удается к ней приблизиться. На пути к мечте долгие нелегкие годы борьбы за существование, бесконечная череда дней без домашнего очага, в тоске по тому, что японцы называют «офукуро адзи» — вкус пищи родного материнского дома.

Кризис 1974—1975 годов сделал этот путь к «своему дому» еще более долгим и трудным. В обстановке, позволившей предпринимателям выдвинуть жесткую альтернативу— либо рост заработной платы, либо работа; либо соглашайтесь на «самоарест» заработка (фактически это означает отставание роста заработной платы от роста цен), либо вы окажетесь на улице,—рабочими -служащим не оставалось иного выхода, как пойти на уступки. И это понятно: неуклонный рост безработицы служил для занятых достаточно убедительным предостережением. В результате японским монополиям удалось пережить кризис, не только не утратив достигнутого в докризисный период уровня прибылей, но в некоторых сферах производства даже его повысить.

«Японский опыт», естественно, не мог не привлечь внимания западных конкурентов. Во-первых, подобное «.единодушие наций» перед лицом экономических трудностей оборачивается для соперников Японии поражением на мировых рынках вследствие усиления конкурентоспособности более дешевых японских товаров. Во-вторых, возник вопрос: нельзя ли использовать опыт соперника в борьбе против собственных трудящихся? Началось пристальное изучение методов управления в Японии: крупные компании Западной Европы, и прежде всего США, одна за другой направляли туда свои группы экспертов. В результате ознакомления с положением на японских предприятиях было сделано немало противоречивых выводов, а в печати появилось немало интересных работ. В целом же можно отметить: американский бизнес смог позаимствовать у своего «младшего партнера» значительно больше «эффективных методов», чем, например, западногерманский. И прежде всего потому, что западногерманские трудящиеся более сплоченные, чем американские. Это подтвердили и специалисты из ФРГ: «японский опыт хорош для японцев», для западногерманских трудящихся он означал бы серьезный шаг назад в сфере социально-экономических завоеваний. В этом и заключается, по существу, ответ на вопрос: что означает превращение японского труженика в «человека предприятия».

Один американский журналист, посетивший недавно предприятия японского автомобилестроения «Тоёта», пришел к следующему умозаключению: крупные японские компании обволакивают занятых на их заводах рабочих коконом гарантированного найма и социального обеспечения. Ассоциация не случайна: «Город Тоёта» с населением 290 тысяч человек находится в центре Японии, на месте, где в прошлом были поселения, занимавшихся выращиванием шелковичного червя.

Больше всего к сотрудничеству с компанией «Тоёта» привлекает японских рабочих и служащих возможность получения недорогого и достаточно удобного жилья, одной из несбыточных надежд среднего японца. Вновь поступившие на работу, а также неженатые рабочие и служащие получают обычно комнату в общежитии на 19 тысяч мест, которая обходится им в полторы тысячи иен в месяц. Молодожены, как правило, снимают одну из 4500 принадлежащих компании квартир. Кроме того, компания субсидирует 50 процентов стоимости питания рабочих и служащих. Семейным рабочим, проработавшим на заводе «Тоёта» несколько лет (не менее десяти), разрешается взять ссуду, чтобы купить небольшой дом — сборный дом той же компании «Тоёта».

На предприятиях компании «Тоёта» введена 40-ча-совая рабочая неделя. Сотрудники имеют довольно высокую по японским стандартам заработную плату. В жилом поселке компании по сниженным ценам можно приобрести продукты питания, одежду и другие товары первой необходимости. При компании есть больница на 403 койки, где работают 23 врача. Подобного рода больницы в Японии — редкость, ими гордятся не более десяти самых крупных японских предприятий. Выйдя, к примеру, из больницы с новорожденным — еще одним потенциальным работником компании «Тоёта», молодая мать может нанять, но всего лишь на неделю, домработницу. Компания «Тоёта» поможет ей в этом за счет средств из специального семейного фонда, который был создан в 1981 году и составил 4,5 миллиарда иен. Лично компания внесла 3,5 миллиарда иен,- один миллиард — вклады рабочих и профсоюза компании.

«Тоёта» создает возможности для отдыха своим рабочим и служащим: построено несколько горных и морских домов отдыха. Существует большое число различного рода спортивных комплексов. Иными словами, делается все, чтобы работники могли «расслабиться». А необходимость в таком «расслаблении», как мы увидим, действительно существует.

В интервью, данном американскому журналисту, представлявший руководство компании «Тоёта» заведующий отделом по связи с общественностью Я. Сасаки с гордостью заметил: текучесть кадров на нашем конвейере составляет всего лишь 3—4 процента в год, почти все инженеры и служащие старших звеньев работают в компании до выхода на пенсию.

Таким образом, все расходы предпринимателей по обеспечению интересов «единой семьи» полностью окупаются. Ведь фактически каждый работник, став новым членом одного из десятка наиболее благосостоятельных «семейств» японского производства, продает не только тело, но и душу. Недаром тот же Сасаки упорно подчеркивал «добровольную» готовность большинства занятых на предприятии рабочих и служащих приспосабливаться к некоторым «неприятным факторам». Речь идет ни больше ни меньше, Как о праве руководства, во-первых, по своему усмотрению переставлять работников предприятия на любую производственную операцию (каждым рабочим обычно осваиваются все операции, что позволяет администрации гибко маневрировать, обеспечивая интересы предпринимателей в сложных экономических ситуациях); во-вторых, требовать от каждого активного участия в решении' самого широкого круга производственных вопросов (принудительное участие в работе «групп повышенного качества», «групп недопущения брака», в движении «за двенадцать рационализаторских предложений в год» и т. п.); в-третьих, право, формально придерживаясь принятого в стране 8-часового рабочего дня, фактически продлевать его по своему усмотрению (помимо сверхурочных, работники обязаны являться на работу, по крайней мере, за полчаса до начала рабочего дня, с тем чтобы, выстроившись в холле предприятия в стройную шеренгу, участвовать в ежедневном «рапорте», в ходе которого каждого из них могут заставить выступить перед всеми, отвечая на вопросы по любой проблеме производства и жизни предприятия); в-четвертых, самым пристальным образом неусыпно контролировать жизнь каждого работника предприятия, что оказывается совсем нетрудным, когда, по словам того же Сасаки, рабочие и служащие, круглосуточно имея дело с компанией, постоянно находятся на глазах начальства.

Однако перечисленные права начальства и соответственно обязанности работников японского предприятия этим отнюдь не ограничиваются. Существует еще одно, негласное, право: лишать рабочих и служащих возможности бороться за свои собственные интересы и права. Этому и служит японский «профсоюз предприятия», недаром получивший среди своих рядовых членов название «профсоюз администрации».

Столкнувшись со все более жесткой позицией предпринимателей, японские трудящиеся в последние годы испытывают глубокое разочарование — утратив веру в реальность роста благосостояния в условиях «сотрудничества» с капиталом и одновременно — в способность «профсоюза предприятия», призванного как будто отстаивать интересы трудящихся, не только добиваться хотя бы некоторого улучшения жизненных условий рабочих и служащих, но даже просто отстаивать уже завоеванные позиции. Не случайно в Японии много пишут об отсутствии у молодых рабочих какого-либо желания вступать в профсоюзные объединения. В 1973 году во время опроса общественногб мнения, проведенного ведущей телекомпанией «Эн-Эйч-Кэй», на вопрос: «Предположим, что вы работник вновь созданной компании и не удовлетворены условиями работы. Что вы предпримете?» — молодые люди двадцати — двадцати четырех лет отвечали: «Мы создадим профсоюз и будем активно бороться за улучшение условий труда». Сейчас же абсолютное большинство демонстрирует полное недоверие к профсоюзам, поскольку они не в состоянии решать какие-либо вопросы в противовес курсу капитала.

Безусловно, в первую очередь речь идет о профсоюзах частных предприятий, руководство которых, выбранное самими предпринимателями и нередко спустя несколько лет «активной деятельности» включаемое ими в административный аппарат, прежде всего заинтересовано в укреплении репутации верных интересам «дела» — то есть интересам капитала. Профсоюзные организации государственных и муниципальных предприятий отличаются большей боевитостью. Недаром многие годы правящие силы пытаются всеми средствами ограничивать их деятельность. На это, по существу, направлен и широко обсуждаемый в стране проект так называемой «административной реформы»: в соответствии с проектом принято, в частности, решение о передаче частному капиталу государственных’ железных дорог и средств сообщения. Это означает попытку подорвать позиции крупнейшего профцентра страны Сохио, который многие годы стоял во главе ожесточенных классовых битв японских трудящихся: ведь большинство профсоюзов, входящих в Сохио,— это профсоюзы государственных и муниципальных предприятий.

Все это лишь часть широкого наступления правящих- сил Японии на жизненные интересы трудового народа. В своем стремлении расколоть массовое движение трудящихся и ослабить прогрессивный лагерь страны они неуклонно сжимают тиски вокруг каждого рабочего человека, взваливают на его плечи все большее бремя в виде растущих цен, налогов и коммунальных обложений, в виде все большей интенсификации труда, в форме дальнейшего сокращения государственных ассигнований на социальное обеспечение и, наконец, в виде угрозы безработицы. Всем этим правящие силы как бы заявляют: у тебя нет иного выхода, как только, подчинившись нашим правилам игры, стать «человеком предприятия».

Однако, как подчеркивают представители демократических сил, далеко зашедший процесс превращения японского труженика в «человека предприятия» еще не завершен. Последнее слово — за ним, и пусть поддержкой ему в борьбе за свои человеческие права будут славные традиции недавних битв, которые уже не раз приносили победу.

РОБОТ, МОНОПОЛИИ И ЭКСПАНСИЯ

В литературе и прессе уже не один десяток лет обсуждается ставшая сейчас злободневной проблема «робота». На первых порах поражавшие читателя удивительными возможностями искусственных созданий писатели-фантасты постепенно уводили его в ином направлении: робот представал уже не столь увлекательным и безобидным. Его стали бояться —и не как непослушного, нередко выходящего из повиновения слугу, а как грозного (в силу прочности материала) и жестокого (в силу бездушности) «хозяина».

Несмотря на всю убедительность жуткой картины «роботизированного века», которую рисуют многие «свидетели будущего», эта проблема пока еще не выглядит столь актуальной: вряд ли человек подчинится воле машин. Но одна сторона робота тревожит уже сейчас: ведь роботизация, по существу, означает вытеснение автоматами человека-труженика, а в странах капитала ему и без того постоянно грозит безработица. В первую очередь это касается Японии, где прогресс роботизации производства принял, как нигде более, широкие масштабы и где последствия роботизации со всею очевидностью сказываются на положении трудящихся.

На февраль 1982 года в Японии было 54,5 миллиона работающих, из которых 33,7 миллиона — мужчины, 20,8 миллиона — женщины. Если учитывать, что в Японии существует практика обязательного увольнения работника по достижении им 55-летнего возраста и что средний возраст работников ведущих компаний составляет 35—37 лет, можно сказать, что в трудовом процессе страны в целом участвуют представители сравнительно молодого поколения.

У нас публикуется много материалов, в которых сообщается о проблемах капиталистической рационализации, об интенсификации конвейерного производства. При этом известно, что наибольшего совершенства в этом направлении добились японские монополии. Именно в Японии капиталистическая рационализация достигает такой степени, что человек не в состоянии выдержать бешеный ритм производственного процесса. В таком случае работника довольно успешно заменяют роботами. Причем масштабы внедрения роботов на производстве все возрастают. Если ранее профсоюзные объединения не противились этому новшеству, то сейчас они встревожены не на шутку: «Не выпущено ли на свет чудовище, которое в конечном итоге проглотит все рабочие места». Такая озабоченность начинает возникать неспроста.

Первые роботы на японских предприятиях стали появляться около 10 лет назад и были довольно несложны (один робот заменял одного, двух человек) и дорогостоящи. По мере их внедрения, особенно в автомобилестроении, в строительном деле, горнодобывающей и судостроительной промышленности роботизация стала совершенствоваться (в некоторых случаях один робот заменяет уже до 5—6 человек), а производство автоматов становится дешевле.

По статистике, на конец 1981 года в Японии уже использовалось около 100 тысяч роботов, хотя некоторые специалисты утверждают, что отдельные виды роботов настолько примитивны, что их пока нельзя причислять к разряду «умных машин».

Основная компания по производству роботов «Кавасаки дзюкогё» полагает, что выпуск роботов перспективный вид производства и их изготовление ежегодно будет возрастать примерно на 30—40 процентов.

За вычетом экспортной продукции к 1990 году в самой Японии предполагается использовать около трех миллионов роботов. Учитывая, что, по прогнозам специалистов, усовершенствованные к тому времени роботы смогут выполнять работу в среднем четырех человек, нетрудно подсчитать: уже через несколько лет роботы отнимут рабочие места у-10—12 миллионов японцев. Что же станет с этими людьми, которых в перспективе могут заменить «умные», но бездушные машины?

Министерство труда Японии в этой связи рисует следующую картину. По нынешним подсчетам, например, в 1990 году в обрабатывающей промышленности численность рабочей силы увеличится всего на 5—7 процентов по сравнению с 1980 годом. Однако число занятых в сфере услуг за этот период возрастет на 24 процента. По данным того же министерства, в 1990 году в сфере услуг Японии будет занято около 17,5 миллиона человек, а в обрабатывающей промышленности—14,5 миллиона. Причем этот разрыв будет постоянно расти. Таким образом, очевидно, что В Японии машины будут планомерно вытеснять человека-труженика из производственной сферы в сферу обслуживания.

Роботизация — это новая отрасль, ее последствия в полной мере еще не осмыслены. Однако уже сегодня в стремлении на всякий случай успокоить общественность японская буржуазная пропаганда начинает предлагать свою трактовку «новой эры». Якобы робот — это палочка-выручалочка. Японской молодежи, дескать, свойственно стремление избегать неприятных видов работы. «Избалованная», предрасположенная к «легкой жизни» молодежь предпочитает якобы трудиться в сфере обслуживания, нежели в условиях шумного, грязного и опасного производства.

Скажем прямо, в этой «концепции» многое удивляет. В последние годы во многих странах мира сложилось иное представление о крупном производстве — немало писалось о светлых, чистых промышленных предприятиях, даже уютных благодаря расставленным прямо в цехах знаменитым японским букетам «икэбаиа». Так что, видимо, речь идет о другом.

Как-то в одном японском журнале приводились примеры решения вопросов повышения производительности труда на производстве и результаты опросов среди рабочих, как они относятся к условиям капиталистической рационализации. Говоря о конвейерной системе в электротехнической промышленности, один рабочий нарисовал следующую картину:

На одной поточной линии производится 500 цветных телевизоров в день. Если раньше для выпуска этой продукции требовалось работать с 8 утра до 16.40, то сейчас необходимое время сократилось на 25 минут. За счет чего?

В течение всего рабочего дня за спинами рабочих находится наблюдатель, который с секундомером в руках фиксирует время, предупреждая рабочих в случае малейшего отставания от конвейера,— своего рода «погоняла». Между самими рабочими вдоль всего конвейера рассаживают верных предпринимателям людей, которые периодически по цепочке передают призывы: «увеличим производительность», «не будем отставать», скорее, скорее и т. д. ...Оставшееся в результате такой гонки «избыточное» время также даром не пропадает: рабочих заставляют убирать помещения, мыть окна в цехах, поливать цветы, вытряхивать пепельницы и так далее. Все до мельчайших деталей предусмотрено, тщательно продумано, так чтобы буквально из каждого движения рабочего извлечь максимальную прибыль. Об «успехах» японской потогонной системы, достигнутых подобными методами, убедительно говорят цифры: количество занятых на автомобильном гиганте «Ниссан», выпускающем более двух миллионов автомобилей в год, постоянно сокращается и сейчас составляет чуть более сорока тысяч человек. На конвейерных линиях по производству цветных телевизоров в целом по Японии занято в десять раз меньше рабочих, чем в США.

На одном из таких заводов компании Мацусита под Киото мне довелось побывать четыре года назад. В цехе по производству цветных телевизоров было несколько поточных линий. На мой взгляд, каждую из них можно было бы назвать безостановочным, неутомимым роботом.

Вначале на движущуюся ленту ставится картонка — шасси будущего телевизора, затем по мере движения картонки по конвейеру тянущиеся к ней с разных сторон механические руки добавляли одну за другой многочисленные «пуговки» — детали, постепенно превращая все это в «начинку» телевизора. Лишь в конце поточной линии я увидел рабочего: он сидел с деревянным молотком в руках и впихивал разбухшую от «пуговок» и «стекляшек» картонку в деревянный ящик и обстукивал его со всех сторон, чтобы убедиться, достаточно ли надежно скрепили автоматы интегральную схему из полупроводников. Постучав молотком по корпусу телевизора, контролер втыкал шнур в сеть и, убедившись в четкости изображения, ставил в сопровождающие изделие бумаги пометку ОК.

В пустом, как бы полностью предоставленном конвейеру-роботу цехе лишь изредка появлялись специалисты-наладчики с контрольными приборами и подсобные рабочие с новыми партиями «питания» для роботов. Уже тогда я подумал, что при таких масштабах и стремлении любыми средствами добиваться сверхприбылей. проблема вытеснения человека с производства роботами-автоматами в самом скором времени даст о себе знать.

Один работник японской автомобильной промышленности, по свидетельству японской прессы, как-то заметил, что в его компании рабочие говорят: «Все 480 минут рабочего времени обе наши руки и ноги вместе с головой принадлежат владельцам компании». И это соответствует действительности. В автомобильной промышленности щироко используется так называемый метод «конкорда»: в цех не вносят сразу все детали, необходимые для сборки автомобиля, а доставляют по очереди —- после установки одних видов узлов поступают другие. Это якобы заставляет рабочих не отвлекаться и предельно рационально использовать рабочее время. Подобными методами молодым рабочим прививается чувство самоконтроля, а затем и способность к «самоуправлению»: лод этим здесь понимают полный рационализм движений, сосредоточенность, собранность — все то, что стало отличительной чертой японского труженика, обеспечив монополистическому капиталу баснословные прибыли и высокую конкурентоспособность на мировых рынках.

Прогрессивные профсоюзные объединения, все демократические силы страны рассматривают проблемы роботизации в комплексе с более широким кругом вопросов, связанных с политикой так называемой структур-ной перестройки экономики, проводимой в самые последние годы японскими монополиями.

Как заявляют представители правящих сил Японии, необходимость в коренной реорганизации не только отдельных звеньев, но всей хозяйственной структуры диктуется той качественно новой -ситуацией, которая возникла в последние годы в системе мировой капиталистической экономики. В первую очередь они связывают создавшееся положение с требованием развивающихся государств пересмотреть несправедливый характер экономических связей, сложившихся в эпоху колониализма. Ощутимым проявлением требования «нового международного экономического порядка» явилось резкое повышение странами, производящими нефть, цен на этот основной для Японии вид топливного сырья.

В начале 80-х годов в Японии появился целый ряд правительственных документов, а также детально разработанных программ основных оппозиционных партий по вопросам социально-экономического развития как на ближайшее десятилетие, так и на долгосрочную перспективу— до XXI века. Вслед за тем на страницах японской печати, а также по радио и телевидению развернулась широкая дискуссия, в ходе которой научными, культурными, общественными кругами страны выдвигались самые различные концепции относительно того, каков должен быть характер внутренней и внешней политики Японии в условиях наступления «новой эры». Столь широкий характер обсуждения, казалось бы, сугубо специальных вопросов Японии никого не удивит. Дело в том, что в силу почти абсолютно полной зависимости от привозного сырья (такой степени зависимости от внешнего рынка не наблюдается больше ни в одной развитой стране) японцы при решении своих проблем во главу угла ставят вопросы обеспечения внешнеэкономических связей. В условиях, когда страной вот уже более четверти века единолично правит консервативная либерально-демократическая партия, это, естественно, дает монополиям возможность оказывать дополнительное давление на трудящихся: дескать, если вы не проникнитесь «общностью» наших интересов и не умерите своих требований, это может обернуться снижением конкурентоспособности японских товаров на мировых рынках, снижением прибылей от экспорта и, следовательно, сокращением объема закупленного в других странах сырья. Результатом будет сокращение масштабов производства и неизбежный при этом рост безработицы. Неудивительно, что и на этот раз курс, выдвинутый монополиями и защищающей их интересы правящей партией, был выдержан все в том же духе.

По замыслам правящих кругов, необходимо уже в ближайшие годы произвести такую перестройку экономики, которая позволила бы перейти от развития трудоемких отраслей производства, потребляющих большое количество сырья и энергии, к так называемым наукоемким, которые обеспечивают экономию сырья, энергии и рабочих рук.

Предоставив таким образом территорию Японских островов так называемым., «чистым» видам производства, монополии намерены вывезти все необходимые для жизнедеятельности, но «невыгодные» в новых условиях, к тому же загрязняющие окружающую среду и, следовательно, требующие дорогостоящих очистных сооружений предприятия в развивающиеся страны. Это поможет японскому капиталу сразу убить двух зайцев: использовать сырье этих стран прямо на месте, избавив себя от транспортных расходов, и одновременно сократить издержки на оплату рабочей силы, так как труд в этих странах пока еще обходится в два-три, а иногда и в пять раз дешевле, чем в Японии.

О последствиях реализации подобного курса правящих сил страны для японских трудящихся догадаться нетрудно. Уже сейчас в результате активной политики экспорта капитала такие отрасли производства, как текстильная,, обувная, другие виды легкой промышленности, а также судостроение и сталелитейное производство, не выдерживают конкуренции со стороны так называемых японских межнациональных корпораций. Речь идет о предприятиях в странах Юго-Восточной Азии и других районах мира с японской администрацией и основной долей японского капитала. Дешевая продукция этих предприятий направляется в развитые капиталистические страны, в том числе и в саму Японию. В результате многие отрасли японского производства терпят убытки, все большее количество предприятий закрывается или оказывается на грани банкротства. Недавно министерство внешней торговли и промышленности Японии, которое является одним из центральных звеньев японского механизма принятия решений общенационального значения, предсказало, что к 1985 году прямые японские капиталовложения за границей достигнут 85 миллиардов долларов (в настоящее время они составляют около 25 миллиардов долларов). ³

Больше всего от активной внешнеэкономической экспансии японского капитала страдают японские рабочие: в случае банкротства предприятия или сокращения масштабов производства их, как правило, переводят в мелкие дочерние предприятия, либо, «разъяснив сложившуюся ситуацию», вынуждают соглашаться на более низкую оплату труда, переходить фактически в разряд второстепенной рабочей силы — нередко почасовиков, подсобников. Таким образом, японские монополии, следуя основному закону капиталистического производства — во что бы то ни стало обеспечивать прибыль,— лишают трудовой народ страны единственного источника существования—гарантированного заработка. При этом они отнюдь не представляются «благодетелями» трудящимся тех стран, куда переносятся наиболее тяжелые и трудоемкие отрасли японского производства.

Планируя реорганизацию экономической системы, крупный капитал Японии связывает основные надежды с проникновением межнациональных корпораций! прежде всего в страны Юго-Восточной Азии. Дешевая рабочая сила этих стран дает возможность с минимальными затратами налаживать производство товаров с последующей их реализацией на рынках Западной Европы и США. В Юго-Восточной Азии на межнациональных корпорациях с участием японского капитала уже сейчас занято более 100 тысяч человек. Предполагается, что с реализацией намеченной программы число работающих на подобного рода предприятиях будет все возрастать. Этому в немалой степени способствует специфика трудового законодательства в странах ЮВА: почти повсеместно здесь действует закон, в соответствии с которым требуется разрешение официальных властей на организацию профсоюзов, на проведение забастовок, стачек и т. д. Все это увеличивает возможности предпринимателей и ограничивает права трудящихся.

Примечательно, что в странах ЮВА, помимо межнациональных корпораций на базе японского капитала, действуют корпорации других развитых капиталистических стран. Однако условия труда на предприятиях, где хозяйничают японцы, наименее благоприятные, заработная плата — минимальная. Зарубежная печать широко пишет, что характер отношений между рабочими и предпринимателями на этих заводах не отвечает «духу времени», и это приводит к большому количеству трудовых конфликтов.

Справедливое негодование трудящихся стран Тихоокеанского бассейна, занятых на предприятиях с японской администрацией, накладывается также и на сохранившиеся в этом регионе антияпонские настроения, которые явились результатом оккупационной политики японской военщины в годы войны на Тихом океане.

Правящие круги Японии отдают себе отчет в том, чем может обернуться пока еще сдерживаемый отпор проникновению японского капитала в эти страны. Делается немало попыток к «снятию напряжения». Однако характер экономической политики Японии по отношению к этим странам в последнее время приобретает качественно новый оттенок. Об этом свидетельствуют пока еще «теоретические» концепции и проекты правящих сил — такие, как концепция необходимости иметь собственные вооруженные силы «для защиты торговых путей» или идея «тихоокеанского сообщества» и т. д.

В связи с июньской 1982 года встречей «семерки» (руководителей семи крупнейших капиталистических стран) в Версале бывший премьер-министр Японии Д. Судзуки официально выступил с идеей «солидарности стран Тихоокеанского бассейна», цель которой—«использование экономических возможностей этих стран для активизации мировой экономики». Это рассчитанная на длительные перспективы концепция создания широкой экономической зоны, суть которой сводится к развитию странами побережья Тихого океана, включая Японию, связей в экономической, технической и других сферах и созданию в перспективе на XXI столетие системы взаимного сотрудничества в исследовании и разработке энергетических ресурсов и в других областях.

Концепция «Тихоокеанского сообщества» была выдвинута в качестве одного из основных пунктов внешней политики Японии бывшим премьер-министром М. Охирой. Эта концепция создания зоны экономического сотрудничества, включающей Японию, США, Канаду, Австралию, Новую Зеландию, страны АСЕАН ⁴ и Микронезии. Но тогда некоторые страны АСЕАН негативно отнеслись к такой идее, и она не получила дальнейшего развития. На этот раз Япония предлагает осуществлять экономическое и техническое сотрудничество в реализации национальных проектов, а также совместно разрабатывать ресурсы Мирового океана и энергетические ресурсы.

Декларируя «равноправную основу» участия всех стран в «Тихоокеанском сообществе», японский премьер-министр тем не менее подчеркнул, что, поскольку в районе Тихого океана расположены как развитые, так и развивающиеся страны, нецелесообразно создавать организацию, подобную Европейскому экономическому сообществу. Исходя из этого, он призвал к установлению отношений «умеренной солидарности» между странами данного района, учитывая отличительные особенности каждой из них. При этом, памятуя о негативной реакции на выступление М. Охира, впервые выдвинувшего идею «Тихоокеанского сообщества», его преемник Д. Судзуки отметил изменения, обозначившиеся в позиции руководства некоторых государств — предполагаемых участников.

Возможно, что правящие силы.стран ЮВА и некоторых других стран региона действительно склонны считать Японию «локомотивом», который прокладывает путь к ускоренному развитию экономики в выгодном для монополий направлении. Однако народы этих стран скорее испытывают беспокойство, как бы не оказаться под колесами мощного и неуклонно сметающего все препятствия на своем пути «локомотива» японского империализма. Тем более что он⁴ уже не впервые избирает для себя это направление.

В целом развивающиеся страны не заблуждаются в отношений истинных целей японской «экономической политики». Недавно индийская газета «Нэшнл геральд» поместила статью С. Н. Маната под заголовком «Япония и развивающийся мир». В статье отмечается серьезная зависимость Японии от стран «третьего мира», на которые приходится почти 60 процентов японских долгосрочных инвестиций, почти 50 процентов японского экс-

порта и более половины импорта. Однако до сего времени политика Японии в отношении развивающихся стран носит весьма эгоистический характер: опасаясь усиления их конкурентоспособности на мировых рынках, Япония весьма неохотно предоставляет им экономическую помощь.