Ястребы востока

Глава 1. Возвращение воина

– Стой! – бородач в доспехах взмахнул пикой, зарычав, словно сторожевой мастифф. Им заплачено было за то, чтобы они обеспечили каравану безопасную дорогу до Антиоха. В черной ночи звезды в небе сверкали, словно алые угли, но их света было недостаточно, чтобы высветить огромного человека, который неясно вырисовывался перед ним. Железная рука неожиданно метнулась вперед и сжала плечо солдата так, что у того в один миг онемело плечо. Через прорезь шлема гвардеец разглядел голубые глаза незнакомца, которые светились в темноте, словно глаза хищника.

– Да хранят нас святые! – ахнул перепуганный стражник. – Кормак Фицжоффри! Прочь! Возвращайся в ад! Я клянусь…

– Не стоит приносить такие клятвы, – проворчал рыцарь. – Что ты там несешь?

– Вы не бесплотный дух? – едва слышно прошептал солдат. – Разве вас не убили мавританские корсары?

– Будь прокляты боги! – прорычал Фицжоффри. – Или ты считаешь, что это рука – всего лишь клубы дыма?

Он вцепился пальцами в руку солдата и безрадостно усмехнулся, когда тот взвыл от боли.

– Хватит лицедейства, скажи-ка мне лучше, кто сейчас находится в этой таверне?

– Только мой господин, сэр Руперт де Виль из Руана.

– Отлично. Он один из тех, кого я могу назвать другом на Востоке.

Огромный воин подошел к двери таверны и вошел, ступая легко, словно кошка, несмотря на тяжелую броню.

Часовой потер руку и с любопытством уставился вслед гиганту, отметив, что Фицжоффри, забросив на плечо, носит щит с ужасающей эмблемой своей семьи – белым ухмыляющимся черепом. Часовой знал гиганта, знал, что тот обладает взрывным характером, что он великолепный боец, и более почитаем, чем Ричард Львиное Сердце. Но Фицжоффри нанял судно, чтобы вернуться на свой остров, еще до того, как Ричард оставил Святую Землю. Третий Крестовый поход закончился неудачей и бесчестием. Большинство франкских рыцарей последовали домой за своими королями. Что этот мрачный убийца-ирландец делает на дороге в Антиох?

Сэр Руперт де Виль, из Руана, теперь повелитель быстро угасающего Утремера, повернулся, когда огромный человек появился в дверях. Кормак Фицжоффри был чуть выше шести футов, но из-за могучих плечей и двухсот фунтов железных мышц казался ниже ростом. Узнав вошедшего, норман, тут же вскочил на ноги. Его прекрасное лицо сияло искренним удовольствием.

– Кормак, во имя всех святых! Мы слышали, что ты погиб!

Кормак сердечно пожал руку, в то время как его тонкие губы едва заметно скривились, изобразив то, что хорошо знавший его мог бы назвать широкой улыбкой. Сэр Руперт был высоким, хорошо сложенным, но он не казался великаном рядом с огромным ирландцем.

Фицжоффри был чисто выбрит, а различные шрамы на его темном мрачном лице придавали ему поистине зловещий вид. Когда он снял шлем без забрала и сдвинул назад кольчужный чепец, его квадратно подстриженные черные волосы закрывали его широкий низкий лоб, являя сильный контраст с его холодными голубыми глазами. Истинный сын самой несгибаемой и дикой расой, который когда-либо вышел на окровавленное поле битвы. Кормак Фицжоффри выглядел как безжалостный воин, рожденный на поле брани, кому путь насилия и кровопролития был таким же естественным, как путь мира для простого обывателя.

Сын женщины из рода О’Брайенсов и нормандского рыцаря-ренегата, Жоффрея Бастарда, в чьих венах, как говорили, текла кровь Вильгельма Завоевателя, Кормак не знал ни часа мирной жизни за свою тридцатилетнюю яростную жизнь. Он родился в землях, раздираемых распрями и пропитанных кровью. Рос он в атмосфере ненависти и дикости. Древняя культура Эрина уже давно рассыпалась перед повторным натиском норманнов и датчан. Затравленный со всех сторон жестокими врагами, народ кельтов, отступил под жестоким натиском непрекращающихся схваток. Беспощадная борьба за выживание превратила гаэлов в таких же дикарей, как язычники, которые то и дело нападали на них. Теперь же, во времена Кормака, война красной волной прокатилась по островам, где один клан боролся с другим, авантюристы-норманны рвали глотки друг другу, отбивая атаки ирландцев. А с севера из Норвегии и Оркни накатывались викинги-язычники, опустошая все и вся… Смутное осознание всего этого промелькнуло в голове сэра Руперта, пока он стоял и смотрел на своего друга.

– Мы слышали, тебя убили в морском сражении у берегов Сицилии, – повторил он.

Кормак только пожал плечами.

– Многие тогда погибли, это правда, и меня сразил камень из баллисты. Но известие о моей смерти – всего лишь слухи. Но ты видишь меня, живее всех живых.

– Присаживайся, мой старый друг, – сэр Руперт выдвинул вперед одну из грубых скамеек, которые составляли часть мебели в таверне. – Что там происходит на Западе?

Кормак взял винный кубок, который подал ему темнокожий слуга, и сделал большой глоток.

– Ничего особо важного, – наконец заговорил он. – Во Франции король считает свои деньги и стравливает придворных. Ричард… если он жив, томится в тюрьме где-то в Германии. Так говорят. В Англии… как говорят, Джон угнетает народ и воюет с баронами. И в Ирландии – ад! – он холодно и невесело усмехнулся. – Что я должен сказать, там та же самая старая сказка? Гаэлы и иностранцы режут друг друга, но совместно выступают против короля. Джон де Курси, когда Гуго де Ласи вытеснил его с поста губернатора, бушует, как сумасшедший, жжет деревни и грабит, а Донал О’Брайенс скрывается на Западе, уничтожая, что осталось. Однако, черт побери, я думал, что в этой земле много лучше.

– Однако в этих землях царит мир, – в тон ему пробормотал сэр Руперт.

– Конечно… Тут царил мир, пока шакал Саладин собирал свои силы, – проворчал Кормак. – Думаешь, что он будет сидеть спокойно, оставив Акру, Антиох и Триполи в руках христиан? Но он ждал, готовясь захватить остатки Утремера.

Сэр Руперт покачал головой, и глаза его затянуло поволокой.

– Это голая и пропитанная кровью земля. Если бы богохульство помогло, я мог бы проклясть тот день, когда я последовал на Восток за своим королем. С раннего утра я мечтаю о садах Нормандии, густых прохладных лесах, виноградниках. Последний раз я был счастлив, когда мне было лет двенадцать…

– В двенадцать, – усмехнулся Фицжоффрей, – я бегал в волчьих шкурах, а в четырнадцать я камнем и голыми руками убил трех воинов.

Сэр Руперт с любопытством посмотрел на своего друга. Отделенный от родины Кормака широком морским проливом и землями Англии, норманн мало знал о жизни далекого островка. Однако он смутно понимал, что детство Кормака было далеко не безоблачным. Ненавистный для ирландцев, презираемый норманнами, он ко всем относился с дикой ненавистью и беспощадно мстил всем и вся. Было известно, что он был верен только дому Фицджеральдов, который, как многие валийцы и норманны, перенял ирландские привычки и образ жизни.

– У тебя другой меч, чем ты носил, когда я видел тебя в последний раз.

– Мечи то и дело ломаются у меня в руках, – проговорил Кормак. – Я разрубил своим мечом три турецкие сабли, но он сломался, словно стеклянная игрушка, в той морской битве у берегов Сицилии. А этот меч я забрал у скандинавского морского короля, который устроил набег на Мюнстер. Его выковали в Норвегии. Видишь языческие руны на клинке?

Он чуть выдвинул меч из ножен, и огонь свечей заиграл на клинке, словно тот был из живой стали. Слуги стали креститься, а сэр Руперт только головой покачал.

– Ты не должен обнажать такой клинок без причины. Он сам зовет к себе кровь.

– За мной остаются кровавые следы, – проворчал Кормак. – Этот меч уже попробовал крови Фицжоффри, потому что тот норвежский король убил моего брата Шейна.

– И теперь ты носишь этот меч! – в ужасе воскликнул Руперт. – Ничего хорошего из этого не выйдет. Это злой клинок, Кормак!

– Почему нет? – нетерпеливо спросил огромный воин. – Я смыл кровь своего брата, омыв клинок в крови его убийцы. Черт побери, но этот морской король был здоровяком в чешуйчатой кольчуге. Его посеребренный шлем был слишком крепкий… Но удар топора – шлем и череп разлетелись с одного удара.

– У тебя был еще один брат, не так ли?

– Конечно… Дональд. Эохейд О’Доннелл съел его сердце после битвы при Кулмэнэхе. В то время мы с братом враждовали, так что вполне возможно, что людоед избавил меня от серьезных хлопот. Так или иначе, за это я сжег О’Доннелла в его собственном замке.

– Как вообще вышло, что ты связался с этими крестовыми походами? – с любопытством поинтересовался Руперт. – Или ты хотел очистить свою душу, сражаясь с неверными?

– Ну, в Ирландии, слишком жарко для меня, – откровенно ответил норманн-гаэл. – Лорд Шеймус Мак-Геральт – Джеймс Фицжеральд – хотел заключить мир с английским королем, и я боюсь, что, взяв меня на службу, он передаст меня в руки губернатора-короля. Так как между моей семьей и большинством ирландских кланов вражда, мне там нечего делать. Я собирался отправиться искать состояние в Шотландию, когда молодой Имон Фицджеральд отправился в Крестовый поход, вот я и сел ему на хвост.

– Но ты сдружился с Ричардом… Расскажи мне об этом.

– О чем тут говорить? Все случилось на равнинах Азота, когда мы схватились с турками. Да ведь, и ты был там! Я в одиночку сражался, окруженный врагами, и их шлемы, и тюрбаны разлетались словно яйца под ударами моего клинка, когда заметил неподалеку еще одного рыцаря. Он отчаянно сражался, круша головы врагов тяжелой булавой. Но так как его щит и доспехи были залиты кровью, я не мог сказать, кто это… А потом конь его пал, и он оказался зажат подступающими со всех сторон врагами, которые попытались взять его числом. В итоге, чтобы помочь ему, я спешился…

– Спешился? – воскликнул сэр Руперт в изумлении.

Кормак раздраженно дернул головой из-за того, что его прервали.

– Почему бы и нет? – отрезал он. – Я не французский рыцарь, чтобы бояться измазаться в навозе… Так или иначе, но лучше я сражаюсь пешим… Ну, для начала я расчистил пространство вокруг себя… Пробиться к упавшему рыцарю было легко, а потом он смог подняться, взревел словно бык и так стал размахивать окровавленной булавой, разя турок, что едва голову мне не снес. Тут наших противников разогнал отряд английских рыцарей… Когда спасенный мной рыцарь поднял забрало, я узнал Ричарда Английского. «Кто ты, и кто твой сюзерен?» – спросил король. «Я – Кормак Фицжоффри, и у меня нет хозяина, – ответил я. – Я последовал за молодым Имоном Фицджеральдом на Святую Землю, но с тех пор, как он пал под стенами Акры, я брожу по этим землям сам по себе». «А ты не хочешь стать моим вассалом?» – спросил король, в то время как бой все ещё бушевал на расстоянии полета стрелы от нас. «Вы хорошо сражаетесь для человека, в чьих жилах течет саксонская кровь, – ответил я. – Но я уже присягал на верность, и вовсе не английскому королю». Тогда король выругался как сапожник. «Во имя костей всех святых, – произнес он наконец. – Насколько же ты ценишь свою голову! Ты спас мне жизнь, но из-за этой наглости ни один принц не сделает тебя рыцарем!» «Подавитесь вашим рыцарством и да будьте вы прокляты! – ответил я. – В Ирландии я вождь. Но мы тут зря болтаем, вон там язычники, у которых нужно выбить мозги…» Позже он приказал мне не оставлять его, и мы чудно повеселились. Король редко пил, но был не дурак напиться. Но я не слишком-то доверяю королям, посему последовал за храбрым и галантным молодым рыцарем из Франции – сиром Жераром де Жисклином, полным безумных рыцарских идеалов, но благородным человеком. Когда был заключен мир, я узнал о возобновлении вражды между Фицджеральдами и Ле Ботельерами. Лорд Шеймус был убит Нилом Мак Артом. Решив, что при новом короле я в любом случае окажусь в фаворе, я покинул сира Жерара и отправился назад в Ирландию. Хорошо… Мы прокатились с факелами и повесили старого сэра Уильяма ле Ботелиера на его собственной навесной башне. А потом выяснилось, что никому мой меч не нужен, и я снова вспомнил о сире Жераре, которому я обязан жизнью и которому так и не успел отплатить долг. Так вот, сэр Руперт, я хотел бы, узнать, живет ли он до сих пор в своем замке Али-Эль-Яр?

Сэр Руперт неожиданно побледнел и откинулся на спинку кресла, словно сжавшись. Кормак подался вперед и челюсти его сжались в ожидании плохих новостей. Он схватил нормана за руку и крепко её сжал.

– Говори, – прохрипел он. – Что с тобой?

– Сир Жерар… – едва слышно прошептал он. – Разве ты не слышал? Али-Эль-Яр лежит в руинах, Жерар мертв.

Кормак зарычал, словно бешеный пес. Его ужасные глаза страшно сверкнули. Он еще больше навис над сэром Рупертом.

– Кто это сделал? Он умрет, пусть он даже окажется императором Византии!

– Не знаю! – задохнулся сэр Руперт, пораженный дикой яростью, вспыхнувшей в глазах гаэла, продолжал:

– Ходят слухи о том, что сир Жерар влюбился в девушку из гарема шейха. Орда диких всадников из пустыни осадила его замок. Один из всадников прорвался. Он просил помощи у барона Конрада фон Гонлера. Но барон отказал…

– Да! – прорычал Кормак, взмахнув рукой. – Он ненавидел Жерара, потому что тот еще мальчишкой победил его в поединке на борту корабля на глазах у Фридриха Барбароссы… А что было потом?

– Али-Эль-Яр пал, и все, кто был в городе, погибли. Их раздели, и искалеченные тела лежали среди углей, но тело Жерара так и не нашли. Умер он до нападения на замок или во время битвы, неизвестно, но скорее всего он мертв, так как никто не потребовал выкупа.

– Вот как Саладин сохраняет мир!

Сэр Руперт, который знал о безумной ненависти Кормака к курдскому султану, только головой покачал.

– Это не он… Много стычек происходит вдоль границ… Христиане такие же безжалостные, как и мусульмане. И иначе быть не может, так как христиане построили себе замки в самом сердце страны Мухаммеда. Тут происходит множество конфликтов… Кроме того существует множество диких племен, которые не подчиняются Саладину и ведут свои собственные войны. Многие считают, что это шейх Нуреддин Эль Гор сравнял с землей Али-Эль-Яр и убил сира Жерара.

Кормак надвинул шлем.

– Подожди! – воскликнул сэр Руперт вставая следом. – Что ты собираешься делать?

Кормак злобно усмехнулся.

– Что я собираюсь делать? Я ел его хлеб. Так могу ли я словно шакал красться домой и оставить своего владыку змеям? Пойду, разберусь!

– Подожди, – попытался остановить его сэр Руперт.

– Что ты сможешь сделать в одиночку, если даже нападешь на след Нуреддина? Я вернусь в Антиох и соберу друзей. Вместе мы отомстим за смерть сира Жерара.

– Нуреддин – независимый воин, как и я, – прогрохотал норманн-гаэл. – А ты – сенешаль Антиохии. Если ты со своими людьми отправишься на границу, Саладин может воспользоваться этим и объявить, что ты нарушил перемирие. Под этим предлогом он сбросит остатки христианских королевств в море. Они же все слабы и живут в славе Балдуина и Боэмунда. Нет… Фицжоффри не нуждаются в помощи в вопросах мести. Я поеду один.

– И надвинув поглубже шлем, он проворчал: – Прощай! А потом, повернувшись, он ушел в ночь, направившись к тому месту, где оставил своего коня. Слуга с факелом подвел ему большого черного жеребца, который фыркал и жевал удила. Кормак схватил вожжи, дернул, заставив коня встать на дыбы, но прежде чем передние копыта коня вновь коснулись земли, он уже был в седле.

– Моя месть будет ужасной! – свирепо воскликнул гаэл. Огромный жеребец крутанулся, и сэр Руперт, выскочивший вслед за другом, услышал лишь удаляющийся топот копыт. Вот так Кормак Фицжоффри вновь отправился на Восток.

Глава 2. Разящий топор

Белый рассвет разгорался на востоке, а потом разом раскатился розово-красными валами по холмам Утремера. Богатые оттенки сгладили очертания, сделали глубже синие низины спящей пустыни.

Замок барона Конрада фон Гонлера возвышался посреди дикой пустыни. Некогда это была крепость турок-сельджуков, а потом она была перестроена в поместье лорда франков, но всегда находилась под угрозой – его могли уничтожить в любой момент. Поэтому стены сделали толще, барбаканы появились на месте обычных широких ворот. Однако донжон перестраивать никто не стал…

… И вот на заре мрачный, темный всадник, подъехал к глубокому, бездонному рву, который окружал крепость, ударил кулаком, одетым в железную рукавицу, по полому звонкому щиту и бил до тех пор, пока отголоски грохота этих ударов не разнеслись среди холмов. Сонный часовой перегнулся через край барбакана и проревел что-то.

Одинокий всадник запрокинул голову в шлеме. Несмотря на то, что он ехал всю ночь, он не замерз.

– Похоже, вам скучно нести вахту, – поревел Кормак Фицжоффри. – Вы под руку гуляете с неверными и поэтому не боитесь нападения… Где эта свинья, которая только и может жрать эль, – твой господин?

– Барон пьет вино, – угрюмо ответил часовой на ломанном английском.

– В такую рань? – удивился Кормак.

– Все не так, – ухмыльнулся часовой. – Он пировал всю ночь.

– Пьяница! Росомаха! – бушевал Кормак. – Передай ему, что у меня до него есть дело.

– И какое же у вас к нему дело, Фицжоффри? – спросил впечатленный пентюх.

– Скажи, что я пришел препроводить его в ад! – воскликнул Кормак, скрежеща зубами, и испуганный воин исчез, как марионетка на веревочке.

Норманн-гаэль нетерпеливо ёрзал на лошади; щит был переброшен за спину, пика уперта в луку седла… К его удивлению, ворота барбакана неожиданно распахнулись, и из замка выехала фантастическая фигура. Барон Конрад фон Гонлер был невысоким, жирным, хотя был молодым человеком. Его длинные руки и широкие плечи подарили ему репутацию смертоносного воина, но сейчас он нисколько не походил на воина. Германия и Австрия послала много благородных рыцарей на Святую Землю, только вот барон фон Гонлер не был одним из них.

Единственным его оружием был отделанный золотом кинжал в богатой парчовой оболочке. Он не носил доспехов, а его костюм был из ярко сверкающего шелка и тяжелого золота – странное смешение европейских и восточных пышных, праздничных нарядов. На правой руке, на каждом пальце сверкал большой драгоценный камень. Этой рукой он держал золотой кубок вина. За ним сгрудилась толпа пьяных гуляк, менестрелей, карликов, танцовщиц, дегустаторов и просто зевак, которые моргали, словно совы, которых разбудили днем. Тут были всевозможные вырожденцы и прихлебатели – отстой обеих рас, пресмыкающиеся перед богатым господином-подонком. И судя пол всему, роскошь Востока должна была вскоре разорить барона Гонлера.

– Ну, – воскликнул барон. – И кто тут мешает мне пить?

– Некто по имени Кормак Фицжоффри, – прорычал всадник, его лицо скривилось от презрения. – У меня есть к тебе один счет.

Имени и тона Кормака было вполне достаточно, чтобы отрезвить любого пьяного рыцаря Утремера. Но фон Гонлер был не только пьян. Он был придурком-дегенератом. Барон сделал большой глоток, в то время как его пьяные спутники перешептывались, с любопытством рассматривая ужасную фигуру на другой стороне сухого рва.

– Когда-то ты, фон Гонлер, был мужчиной, – протянул Кормак, стараясь говорить язвительно. – Теперь ты стал настоящим развратником. Что ж, твое дело! Но я хотел спросить о другом: почему ты отказал в помощи сиру де Жисклину?

Одутловатое лицо немца стало еще более высокомерным. Он надменно поджал толстые губы, в то время как его тусклые глаза моргали над крючковатым носом, похожим на клюв. От демонстрации столь помпезной глупости, Кормак начал скрежетать зубами.

– А какое мне дело до этого француза? – равнодушно ответил барон. – Это была его собственная вина. Из тысяч девушек, молодой дурак выбрал именно ту, на которую положил глаз шейх. О, чистота чести! Ба!

Он добавил грубую шутку, и его свита весело закричала – люди стали скакать, изображать непристойные позы. Но Кормак неожиданно закричал, словно неожиданно очнувшийся лев.

– Конрад фон Гонлер! – прогремел обезумевший гаэль. – Я объявляю тебя лжецом, предателем, трусом, подлецом и злодеем! Вооружись и выезжай на равнину. И поспеши… У меня мало времени. Я должен ехать дальше, чтобы поймать еще одного мерзавца.

Барон цинично рассмеялся.

– Почему я должен драться с тобой? Ты даже не рыцарь. На твоем щите нет рыцарской эмблемы.

– Увертки труса, – разбушевался Фицжоффри. – Я – лучший воин Ирландии, и я расколол черепов больше, чем было трусов, что лизали тебе сапоги. Бери оружие и выезжай за ворота, или ты и в самом деле свинья и трус?

Фон Гонлер пренебрежительно усмехнулся.

– Не стану рисковать своей шкурой, сражаясь с тобой, но у меня есть воины, которые нашпигуют твою шкуру арбалетными болтами, если ты и дальше станешь торчать под стенами моего замка.

– Фон Гонлер, ты или станешь сражаться, или умрешь, как трус, – в голосе Кормака прозвучала угроза.

Немец расхохотался.

– Послушайте! – проревел он. – Он грозит мне, находясь по другую сторону рва, когда я нахожусь в окружении своих слуг!

Тут барон ударил себя по жирному бедру и захохотал, в то время как испорченные мужчины и женщины, окружающие его, вторили ему. Неожиданно Кормак, выкрикнув проклятие, поднялся в стременах, сорвал боевой топор с луки седла и метнул его через ров изо всех сил.

Воины барона на башне и танцующие девушки разом закричали. Только вот фон Гонлер считал себя вне досягаемости. Но не было пределов для норманнско-ирландской мести. Тяжелый топор со свистом перелетел через ров и выбил мозги барона Конрада.

Жирное уродливое тело оказалось приколотым к земле, словно огромный кусок сала, и девушки закричали. Белая рука все еще сжимала бокал с вином. Шелка и парча из золота оказались окрашены в темно-красный… И тут шуты и танцоры, словно испуганные птицы, с криками, бросились во все стороны, при виде кровавого месива, в которое превратилось лицо хозяина замка.

Кормак Фицжоффри потряс кулаком, а потом свирепый, ликующий звук вырвался из его глотки. От этого звука часовые, стоявшие на стенах, побледнели. Потом, раньше, чем ошеломленные солдаты могли прийти в себя и послать в сторону убийцы их сюзерена ливень стрел, Кормак исчез.

Однако он не поехал далеко. Остановившись у подножья утеса, который словно гигантский клык поднимался посреди пустыни, Кормак спешился и, взяв коня в повод, стал медленно подниматься на вершину утесу. Где-то на середине он остановился. Теперь его не было видно из крепости, и звуков погони слышно не было. Выждав с полчаса, Кормак понял, что никто и не собирается ловить его. Опасно и безрассудно было бы отправиться ночью за стены замка. Ведь Конрад мог устроить засаду…

Но, чтобы его враги ни думали о нем, очевидно они не собирались пытаться отомстить. Конрад удовлетворенно вздохнул. Он никогда не уклонялся от борьбы, но сейчас у него были другие дела.

Дав коню передохнуть, Конрад снова отправился на Восток.

Глава 3. Дорога в Эль Гор

Дорога к Эль Гор была тяжелой. Кормак прокладывал путь между огромными, неровными валунами, по глубоким оврагам и среди предательских круч. Солнце медленно ползло к зениту, и раскаленный воздух, поднимаясь с земли, заставлял все вокруг танцевать и вибрировать. Солнце нещадно и яростно палило, раскалив железный шлем Кормака. Оглянувшись на голые скалы, воин прищурился. Он что-то высматривал. У себя на родине он научился игнорировать мокрый снег и сильный мороз. Здесь на востоке он следовал за штандартом Ричарда Львиное Сердце под мерцающими стенами Акры, на пыльных равнинах Азота и в окрестностях Иоппии. Он привык к сверкающему восточному солнцу, ярко блестевшему на голых песках, и к секущему кожу ветру пустынь.

В полдень он остановился, сделав длительный привал, чтобы позволить черному жеребцу часик отдохнуть в тени гигантского валуна. Прошел весенний дождь, утоливший жажду коня и человека. После чего жеребец стал щипать тощую весеннюю травку, а Кормак, присев, стал жевать сухое мясо, которое возил в маленьком мешочке. В старые времена, путешествуя вместе с Жераром, он часто останавливался в этом месте, чтобы напоить лошадей. Али-Эль-Яр лежал на Западе. И в ночи, направляясь в замок фон Гонлера, Кормак сделал большой крюк. Теперь у него не было ни малейшего желания возвращаться, чтобы посмотреть на занесенные песком руины. Следующей целью его путешествия был Нуреддин Эль Гор, который со своим братом по оружию – Косру Маликом из сельджуков – обитал в замке Эль Гор в горах на востоке.

Кормак неторопливо ехал по раскаленной равнине. К середине дня он добрался до глубокой узкой теснины за которой начинались холмы повыше. В прошлом во время набега на восточные племена он ездил лишь до этого ущелья. В один из таких походов на одном из утесов, нависших над этим ущельем, сир Жерар де Жисклин в качестве предупреждения для всех племен повесил пойманного турецкого командира.

Теперь, выехав на плато, Фицжоффри увидел, что дерево на утесе вновь обрело плоды. Его зоркий взгляд издали различил человеческую фигуру. Несчастный был подвешен за запястья. Высокий воин в остроконечном шлеме и легкой рубахе мусульманина стоял под деревом и то и дело подталкивал жертву копьем, чтобы та вращалась на веревке. Рядом с ним щипал сухую траву его конь, определенно турецких кровей. Кормак прищурился. Кожа обнаженного, подвешенного мужчины казалась слишком бледной для тела турка. Норманн-гаэль дал своему коню шпоры и вихрем понесся вперед.

Услышав стук копыт, мусульманин стремительно развернулся. Опустив копье, которым он мучил пленника, он вскочил в седло, и взял наизготовку короткий тяжелый лук. На его левом предплечье был закреплен небольшой круглый щит, которым он попытался прикрыться от франка.

Кормак, прикрывшись своим щитом, летел вперед словно молния. Он знал, что мусульманин никогда не встретит его как фракийский рыцарь – лицом к лицу. Воин Востока постарается избежать копья противника, а потом станет кружить, выжидая, когда перед ним откроется удобная цель. И тем не менее Кормак бросился вперед так опрометчиво, словно никогда раньше не сталкивался с тактикой сарацинов.

Вот турок спустил стрелу, и та скользнула вдоль щита рыцаря. Теперь они находились на расстоянии броска копья, но турок наложил на тетиву еще одну стрелу, собираясь ещё раз выстрелить в противника. Но рыцарь, неожиданно отшвырнув щит, схватил двумя руками копье посредине, словно это большой дротик. Этот неожиданный поступок застал сельджука врасплох, и он совершил ошибку выставив вперед щит, вместо того, чтобы попытаться увернуться. Наконечник копья с легкостью пробил щит турка и раскололся, ударившись о кольчугу на груди. И пусть острию копья не удалось пробить кольчугу, страшный удар выбил турка из седла. Но он тут же вскочил на ноги, пытаясь нащупать свой ятаган, а большой черный конь навис над ним. Огромные черные копыта ударили, и турок погиб.

Даже не бросив второго взгляда на свою жертву, Кормак подъехал к виселице и, поднявшись в седле, заглянул в лицо того, кто качался подвешенным за руки.

– Черт побери! – пробормотал огромный воин. – Это Михаил на Блаос – Мишель де Блуа, один из оруженосцев Жерара. Что за ужас случился с ним?

Выхватив меч, Кормак перерезал веревку, и юноша скользнул в его объятия. Губы молодого Мишеля пересохли и распухли. Взгляд потускнел из-за страдания. Он был обнажен, если не считать тонкой кожаной повязки, и солнце жестоко расправилось с его бледной кожей. Кровь из небольшой раны на голове затвердела на его желтых волосах. Еще на теле было множество порезов от копья его мучителя.

Кормак уложил молодого француза в тени, которую отбрасывал неподвижно застывший жеребец, и стал лить воду из своей фляги на пересохшие губы юноши. Как только Мишель смог заговорить, он прохрипел:

– Теперь я знаю, что и в самом деле мертв, ибо был только один рыцарь, ездивший по Утремеру, который мог бросить длинное копье, словно дротик. Но… Кормак Фицжоффри мертв уже много месяцев. Но если я мертв, где же Жерар и Юлейла?

– Отдохни и не сомневайся: ты жив, и я тоже, – проворчал Кормак. Он разрезал веревки, которые глубоко впились в плоть на запястьях Мишеля, и принялся растирать руки юноши. Взгляд юноши постепенно стал осознанным. Как и Кормак, он тоже принадлежал расе крепкой, словно закаленная сталь. Час отдыха, немного воды, и оруженосец постепенно начал приходить в себя.

– Сколько ты там провисел? – поинтересовался Кормак.

– Болтаюсь с самого рассвета, – взгляд Мишеля был мрачным, когда он потер свои ободранные запястья. – Нуреддин и Косру Малик говорили, что сир Жерар однажды подвесил одного из их племени здесь, и было совершенно естественно, что теперь один из людей Жерара занял это место.

– Расскажи мне, как умер Жерар, – прорычал ирландский воин. – Я слышал слухи…

Красивые глаза Майкла наполнились слезами.

– Ах, Кормак, это ведь я, тот, кто любил его, стал причиной его смерти. Послушай… Тут все не так просто… Нуреддин и его товарищ по оружию словно шершни жалили империю. Как мне кажется, они вместе с псами-рыцарями из франков, собирались создать новое царство, которое не станет присягать ни Саладину, ни одному из королей с Запада. Они начали расширять свои владения с помощью предательства. Ближайшим поселением христиан был Али Эль-Яр. Конечно, сир Жерар был настоящим рыцарем, и поэтому его следовало убрать с дороги… Все это я узнал позже, но как было бы здорово, если бы я знал все это заранее!.. Среди рабов Нуреддина была персидская девушка Юлейла. Они сделали это невинное дитя своим оружием, чтобы поймать в ловушку моего властелина. Убить и его тело, и его доброе имя. И да поможет мне Бог! И из-за меня они преуспели там, где в другом случае не одержали бы победы… Для моего господина Жерара честь была превыше всего. Когда по приглашению Нуреддина он посетил в Эль Гор, то не обратил никакого внимания на Юлейлу. Подчиняясь приказам своих хозяев, которым она не смела не повиноваться, она позволила Жерару увидеть себя и сделала вид, что привязалась к нему. Но я… Я пал жертвой её чар.

Кормак с отвращением фыркнул. Мишель схватил его за руку.

– Кормак, вспомни, не все мужчины такие железные, как ты! Клянусь, что я любил Юлейлу с самого первого момента, как увидел её… и она любила меня! Я выкрал её из самого Эль Гора…

– Почему же говорят, что это сделал Жерар, что это именно он крутил шашни с рабыней Нуреддина, – прорычал Фицжоффри.

Мишель закрыл лицо руками.

– Это моя вина, – простонал он. – Однажды ночью немой принес записку за подписью Юлейла, в которой она умоляла меня прийти с сиром Жераром и его товарищами по оружию и спасти её от ужасной судьбы. О нашей любви узнали, и турки собирались пытать её. Я был вне себя от ярости и страха. Я пошел к Жерару и рассказал ему все, и он, европеец, человек чести, пообещал помочь мне. Он не мог нарушить перемирие и навлечь гнев Саладина на города христианин, но надел свою кольчугу и поехал со мной. Мы вдвоем хотели найти способ украсть Юлейлу. А если нет, мой господин решил отправиться напрямую к Нуреддину и попросить девушку в качестве подарка или выкупить её, заплатив за неё по-королевски. Тогда я женился бы на ней… Ну, когда мы добрались до места у стен Эль Гора, где я встречался с Юлейлой, мы оказались в ловушке. Нуреддин, Косру Малик и их воины неожиданно бросились на нас со всех сторон. Нуреддин заговорил с Жераром, объяснил, что устроил ловушку, надеясь захватить моего господина. И мусульмане стали смеяться, обсуждая то, как любовь раба привела господина в ловушку, хоть их коварный план отчасти потерпел поражение. Что до письма… Нуреддин сам написал его, веря, что сир Жирар сделает именно так, как он и сделал… Нуреддин и турок предложили сиру Жирару присоединиться к ним в создании империи. Они ясно объяснили ему, что его замок и земли станут его вкладом в общий альянс. Сир Жирар ответил, что пока у него есть силы, он станет служить своему королю и своей вере. Вот тогда волна мусульман накатила на нас… Ах, Кормак, если бы ты был там, с нами!.. Встав спина к спине, мы сражались! Жерар держал себя по-мужски. Мы стояли по колено в ковре мертвецов. А потом Жерар пал, и меня тоже повалили. «Крест и Христос!» – это были его последние слова, прежде чем турецкие копья и мечи пронзили его тело. Потом его раздели, разрубили на куски и скормили змеям и шакалам!

Мишель судорожно всхлипнул, гневно замолотив кулаками по песку. Кормак судорожно взревел, словно дикий бык. Голубые огоньки вспыхнули у него в глазах.

– А ты? – сурово спросил Кормак.

– Меня они бросили в темницу, собирались пытать, – ответил Майкл. – Однако в ту ночь Юлейла пришла ко мне. Старый слуга, который любил девушку и который жил в Эль Горе, освободил меня и провел нас обоих через секретный проход из камеры пыток, за стены замка. Мы отправились в горы пешком и без оружия, бродили там несколько дней, скрываясь от охотников, которых выслали за нами. Вчера нас поймали и вернули обратно в Эль Гор. Стрела сразила старого раба, но мы отказались рассказать, как сбежали, хотя Нуреддин угрожал нам пытками. Замок построили давным-давно, и нынешние хозяева ничего не знали о тайных ходах… Сегодня на рассвете меня вывезли из замка и подвесили на виселице, оставив воина, чтобы тот охранял меня. Что он сделал с Юлейлой, один Бог знает.

– Ты знаешь, что Али-Эль-Яр пал?

– Да, – печалью кивнул Мишель. – Косру Малик хвастался этим. Земли Жерара ныне унаследовал его враг, который не пришел на помощь обитателям нашего замка, когда его осадили мусульмане.

– И кто же этот предатель? – мягко поинтересовался Кормак.

– Барон Конрад фон Гонлер. Он – настоящий трус, и я клянусь…

Кормак едва заметно, печально улыбнулся.

– Не надо никаких клятв. Фон Гонлер отправился в ад еще до рассвета. Я знал только то, что он отказался прийти вам на помощь. Гнусный урод.

Глаза Мишеля сверкнули.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Благодарю тебя, старый пес! Один предатель сдох, что теперь? Должны ли Нуреддин и турок остаться в живых, пока живы двое из тех, кто носит сталь Жисклинов?

– Нет, даже если сталь изрубят в куски и обольют кровью, – прорычал Кормак. – Расскажи мне про этот тайный ход… Нет, не станем тратить время на разговоры… Ты покажешь мне этот секретный лаз. Если вы воспользовались им, чтобы сбежать, то почему бы не войти тем же путем? Вот… Возьми оружие этой падали, а я пока поймаю его скакуна. Вон он щиплет колючки среди скал. Скоро стемнеет. Может статься, нам удастся незаметно пробраться в самое сердце замка…

Его огромные руки сжались в огромные кулаки, а глаза сверкнули. По всему было видно, что он готов устроить пожар и бойню, пронзить врагов копьями и расколоть их черепа.

Глава 4. Вера Кормака

Когда Кормак Фицжоффри продолжил путешествие к Эль Гору, можно было подумать, что в спутники себе он взял турка. Мишель де Блуа ехал на турецком скакуне, и на голове у него был остроконечный турецкий шлем. На боку его висела изогнутая сабля и лук со стрелами. Вот только кольчуги у него не было.

Компаньоны двинулись в горы окольным путем, чтобы избежать заставы. И только в сумерках они остановились, глядя на мрачные и угрюмые башни Эль Гора – замка, с трех сторон окруженного неприступными, неприветливыми холмами. С запада, поднимаясь на кручи, к замку вела единственная дорога. Со всех остальных сторон обрывы подбирались под самые стены. Путники сделали такой широкий круг, что теперь находились на холмах к востоку от крепости, и Кормак, глядя на запад, на башни замка, обратился к своему другу:

– Смотри-ка, там, вдалеке на равнине облачко пыли…

Мишель покачал головой.

– Твои глаза намного острее, чем у меня. Холмы уже накрыли синие тени сумерек, и я не смогу разглядеть, что там происходит.

– Моя жизнь часто зависит от моего зрения, – проворчал норманн-гаэл. – Посмотри внимательно… Видишь, «язык» равнины, который рассек холмы на севере широкой долиной? Там, насколько я могу судить по облаку пыли, группа всадников. Несомненно, это разведчики, возвращающиеся в Эль Гор. Даже если они поспешат, им потребуется несколько часов, чтобы добраться да замка. Нам пора заняться своими делами… Звезды уже разгораются на востоке.

Спешившись, мстители стреножили коней в ложбинке, скрытой от посторонних взглядов. В последних тусклых лучах сумерек они разглядели тюрбаны часовых на вышках, но скользя среди валунов и ущелий, они были полностью скрыты от их взоров. В итоге Мишель соскользнул в глубокий овраг.

– Здесь начинается подземный коридор, – объявил он. – Дай Бог, чтобы его не обнаружил Нуреддин. Он послал воинов на поиски потайного хода, подозревая, что тот существует, хотя мы так и не рассказали этому палачу, как бежали из замка.

Франки прошли по оврагу, который становился все более узким и глубоким. Неожиданно Мишель остановился и аж взвыл. Кормак, протиснувшись вперед, нащупал железную решетку, а когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел за решеткой вход в пещеру. Толстые стальные прутья были глубоко забиты в камень, а каменные клинья хорошо подогнаны.

Прутья располагались слишком близко, чтобы даже очень тощий человек мог протиснуться между ними.

– Они нашли туннель и перекрыли его, – простонал Мишель. – Кормак, что же нам делать?

Кормак подошел поближе и положил руки на брусья… Наступила ночь, и в овраге стало так темно, что даже глаза Кормака с трудом могли что-то рассмотреть. Огромный норманн глубоко вздохнул, схватил по пруту в каждую руку, оперся ногами о камни и обрушил на прутья всю свою чудовищную силу. Мишель с изумлением следил за происходящим. Он скорее почувствовал, чем увидел, как вспухли гигантские мускулы его спутника, как набухли вены на лбу великана, как капли пота потекли по его лбу. Камни застонали и затрещали… И только тогда Мишель вспомнил, что его спутник сильнее, чем даже сам король Ричард Львиное Сердце. А потом дыхание со свистом вырвалось из уст Кормака, и одновременно прутья уступили, словно это были простые сухие тростинки. Один вылетел, другой едва держался в гнезде, а остальные оказались сильно погнуты. Кормак охнул, стер пот с глаз, отшвырнув согнутый прут в сторону.

– Во имя всех святых, – пробормотал Мишель. – Кормак Фицжоффри, ты человек или дьявол? Я думал, никто не сможет сделать ничего подобного.

– Довольно слов, – проворчал норманн. – Давай поторапливаться, если, конечно, мы сможем протиснуться в эту дыру. Вероятно, мы встретим в этом туннеле часового или парочку, но это тот самый шанс, который мы должны использовать. Обнажи свой клинок и следуй за мной.

Внутри оказалось так же темно, как в сердце Аида. Франки пробирались вперед на ощупь, ожидая, что в любой момент могут попасть в ловушку. Мишель шел, едва ли не наступая на пятки своего друга, проклиная стук своего сердца, и удивлялся способности гиганта двигаться незаметно, так что не слышно было звона оружия.

Товарищам казалось, что они двигались на ощупь в темноте целую вечность. Наконец Мишель наклонился вперед и прошептал, что он полагает: они скорее всего внутри внешних стен замка. А потом они заметили впереди слабое свечение. Осторожно двигаясь, они приблизились к повороту, за которым сиял свет. Осторожно заглянув за угол, они увидели, что свет исходит от факела в нише в стене, а рядом с ним, опираясь на копье, застыл высокий турок. Он зевал от скуки. Еще двое мусульман спали неподалеку на плащах. Очевидно, Нуреддин не слишком доверял стальным прутьям, которыми перегородил тайный ход.

– Часовые, – прошептал Мишель, и Кормак кивнул, отступив, и потащил за собой своего спутника. Потом взгляд норманна-гаэла скользнул, разглядывая лестницу за постом стражи, которая вела к большой тяжелой двери.

– Кроме них, тут, кажется, никого нет, – пробормотал Кормак. – Проткнешь стрелой бодрствующего, и не промахнись.

Мишель положил стрелу на тетиву и, высунувшись за угол, прицелился в горло турка чуть повыше воротника кольчуги. Он молча проклял мерцающий свет. Неожиданно сонный странник вздрогнул и посмотрел в сторону франков, и подозрение свернуло в его газах. Одновременно раздался звук лопнувшей струны, и турок, зашатавшись, начал падать. Издавая ужасные булькающие звуки, он стал царапать древко стрелы, пробившей его бычью шею.

Агония стража разбудила его двух товарищей, которые стремительно вскочили на ноги… и были убиты, прежде чем их взгляды прояснились после сна.

– Хороший выстрел, – проворчал Кормак, встряхнув красные капли крови с клинка. – Надеюсь, через ту дверь не просочилось ни одного звука. Тем не менее, если она заперта изнутри, то все наши попытки бесполезны, и нам придется отступить.

Но дверь оказалась незапертой, так как хозяин замка, видимо, понадеялся на стражу в коридоре. Когда Кормак осторожно приоткрыл тяжелую, железную дверь, тихий стон боли заставил франков вздрогнуть.

– Юлейла! – ахнул Мишель, побелев. – Это пыточная камера, и это её голос! Во имя Бога, Кормак… Вперед!

Огромный норманн-гаэл безрассудно распахнул дверь и прыгнул вперед, словно огромный тигр. Мишель бросился за ним по пятам. Но сделав пару шагов, они остановились. Это и в самом деле оказалась камера пыток. На полу и на стенах висели адские приспособления, которые разум человека, изобрел для мучений своего брата. В темнице находилось три человека, Двое мужчин со звериными лицами в кожаных штанах с удивлением подняли головы, уставившись на франка. Третьей была девушка. Совершенно голая, как в тот день, когда родилась, она лежала связанной на скамейке. Рядом с ней в жаровне мерцали угли, и там же дымилась пара раскаленных прутов. Один из палачей присел, и его рука потянулась к одному из прутьев.

Из горла связанной девушки вырвался жалобный крик.

– Юлейла! – яростно закричал Мишель и прыгнул вперед. Его взгляд затянуло красным туманом. Один из немых палачей со звериным лицом бросился на франка, размахивая коротким мечом, но тот, взмахнув ятаганом, отбил удар и снес голову с плеч негодяя. А потом клинок выпал из рук Мишеля и тот упал на колени рядом со скамьёй пыток, и рыдание разорвало его глотку. – Юлейла! Юлейла! О, моя девочка, что они с тобой сделали?

– Мишель, мой возлюбленный! – её большие темные глаза, горели, как звезды в тумане. – Я знала, что ты придешь за мной! Они ещё не пытали меня… только пороли… а эти только собирались начать…

Второй немой, словно змея, скользнул к Кормаку с ножом в руке.

– Сатана! – проворчал огромный воин. – Не стану пачкать клинок твоей кровью.

Кормак резко выбросил левую руку и поймал запястье немого палача. Послышался хруст ломающихся костей. Нож вылетел из пальцев немого, которые скрючились как сброшенная перчатка. Кровь хлынула из кончиков пальцев, а рот мастера пыток раскрылся в беззвучном крике. И в тот момент, когда правая рука Кормака сжалась на его горле через открытый рот палача хлынула кровь. Его шея превратилась в кровавую массу.

Отбросив в сторону труп, Кормак повернулся к Мишелю, который освободил девушку и теперь обнимал её, переполненный радостью. Тяжелая рука, которая легла ему на плечо, вернула его к осознанию реальности. Кормак нашел плащ и отдал его, чтобы девушка завернулась в него.

– Пошли, – приказал он. – Нам нельзя тут задерживаться, потому что другие воины придут, чтобы занять место охранников в туннеле. У тебя нет доспехов…

Поэтому возьми мой щит… Нет, не возражай. Тебе нужно будет защитить себя и девушку от стрел, если вас… если нас станут преследовать. Поспешим…

– А как же ты, Кормак? – нерешительно протянул Майкл.

– Поспешите, – повторил норманн. – Я припру эту дверь скамейками, а потом последую за вами. Но не ждите меня. Это приказ, Мишель, ты понимаешь? Поспешите через туннель, идите к коням. Берете коня турка и уезжайте! Я отправлюсь другим маршрутом… Той дорогой, которой никто, кроме меня, проехать не сможет! Вы же отправляйтесь к сиру Руперту де Вилю, сенешалю Антиоха. Он – один из наших друзей! Вперед!

Кормак только мгновение простоял наверху лестницы, наблюдая как Мишель и девушка поспешили вниз по ступенькам, мимо мертвых, безмолвных часовых, и исчезли за поворотом туннеля. Потом Кормак вернулся в камеру пыток и закрыл за собой дверь. Он пересек комнату, распахнул дверь, ведущую наружу. Взглянув на винтовую лестницу, уходящую куда-то вверх, Кормак на мгновение окаменел. Он чувствовал себя обреченным.

Гигантский норманн был реалистом. Он знал, что всего лишь случай привел его в самое сердце вражеской цитадели, и это нисколько не поможет ему. В Утремере жизнь всегда была опасной. Если он и дальше будет ждать возможности неожиданно ударить по Нуреддину и Косру Малику, то ему может не представиться подобной возможности. Сейчас же у него и в самом деле были шансы отомстить так, как его желала его черная душа.

То, что он мог потерять жизнь в этой заварушке, не имело для него никакого значения. Мужчины рождались для того, чтобы умереть в бою. Во имя веры. А Кормак Фицжоффри тайно склонялся к вере своих предков – викингов, поклоняющихся в Вальхалле, и был уверен, что смерть от меча – лучшая из смертей. Мишель, освободив девушку, мгновенно забыл о первоначальном плане мести. Кормак не винил оруженосца. Жизнь и любовь были для молодых. Но мрачный ирландский воин был в долгу перед Жераром и был готов заплатить этот долг, даже ценой собственной жизни. Кормак был верен мертвецу.

Единственное, о чем он жалел, так это о том, что не смог отдать Мишелю своего черного жеребца, но он знал, что его конь никого к себе не подпустит. «А теперь этот конь, если я умру, попадет в руки мусульман», – со вздохом подумал Кормак, а потом, покрепче сжав рукоять меча, направился вверх по лестнице.

Глава 5. Лев Ислама

Поднявшись по лестнице, Кормак вышел в коридор. Он двигался быстро, но осторожно. Меч ледяной сталью мерцал в его руке. Коридор неожиданно повернул, и Кормак, следуя за ним натолкнулся на турецкого воина, который остолбенел, разинув рот при виде мрачного убийцы, который тихим призраком смерти скользил по замку. Однако прежде чем турок пришел в себя, Кормак разрубил ему горло.

Мгновение норманн простоял над своей жертвой, прислушиваясь. Где-то впереди он услышал низкий гул голосов. Судя по всему, турок со щитом, на котором был нарисован ятаган, стоял на страже перед какой-то важной дверью. Редкие факелы, развешанные по стенам коридора, едва могли осветить широкий коридор, и Кормаку пришлось двигаться на ощупь. Однако он быстро обнаружил широкий портал, замаскированный за толстыми шторами. Заглянув через щель, он увидел большую комнату, где собралось множество вооруженных воинов. Они были в кольчугах и островерхих шлемах, носили широкие накидки. У каждого на поясе висел кривой меч. Все они выстроились вдоль стен, а на шелковых подушках посреди комнаты сидел их вождь – правитель Эль Гора. Нуреддин Эль Гор – высокий, худой, с тонким носом с горбинкой и темными глазами. Больше всего он напоминал ястреба. Его отчетливо семитская внешность являла собой явный контраст с внешностью, окружавших его турок. Правой тонкой, но сильной рукой он непрестанно ласкал эфес длинной тонкой сабли. Одет он был в кольчужную рубаху. Шейх-изменник, бежавший из Южной Аравии, был человеком незаурядным. Его мечта о независимом королевстве, которое он мог бы создать в этих горах, была вовсе не безумной идеей, навеянной дымом гашиша. Ему нужно было лишь заключить союз с несколькими сельджукскими вождями и франскими ренегатами, такими, как фон Гонлер, а так же принять под свои знамена побольше банд арабов, турок и курдов. Тогда Нуреддин и в самом деле стал бы представлять угрозу как для Саладина, так и для франков, которые все еще пытались сохранить Утример… Среди собравшихся в комнате турок Кормак разглядел овчинные шапки и волчьи шкуры диких вождей курдов и туркмен. Выходит, этот араб и в самом деле был достаточно известен, раз к его войску примкнули такие личности.

У занавешенного дверного проема сидел Косру Малик – старый воин, хорошо известный Кормаку. Он имел характерное для своей расы крепкое телосложение, был среднего роста. Его лицо казалось темной суровой маской, вырезанной из сучковатого дерева. Даже сейчас, сидя на совете, он был в остроконечном шлеме и позолоченной кольчуге, держал на коленях украшенный драгоценностями ятаган. Кормаку показалось, что воины собрались, чтобы обсудить нечто важное, потому что все собравшиеся были в доспехах и хорошо вооружены. Тем не менее он решил не терять времени даром. Решительным движением сдвинув полог в сторону, он вошел в комнату.

Все собравшиеся на мгновение замерли, а гигант-франк тем временем добрался до Корсу Малика. Турок, побледнев, как полотно, вскочил на ноги, словно распрямившаяся стальная пружина, занеся ятаган. Но это ему не помогло, потому что Кормак ударил со всей силы. Северный меч обрушился на изогнутый клинок Востока, сломав его, словно деревянную палку, а потом рассек кольчугу на плече, как будто она была бумажной, перерубил плечо турка и глубоко впился в грудь.

Вывернув тяжелый клинок, Кормак освободил его и, поставив ногу на грудь мертвого Косру Малика, повернулся лицом к врагам, словно лев посреди равнины. Он стоял, чуть опустив голову, скрытую шлемом. Его синие глаза яростно сверкали из-под тяжелых нависших бровей, а могучая правая рука крепко сжимала окровавленный меч. Нуреддин тоже вскочил на ноги. Он дрожал от ярости и удивления. Внезапное появление смертоносного франка сказало, насколько близко крушение всех его планов. И поделать с этим он ничего не мог. Его тонкие, ястребиные черты скривились от злобы, рычание срывалось с его губ. Быстрым движением он обнажил свою саблю с рукоятью из слоновой кости. А когда он шагнул вперед, его воины выросли у него за спиной, и казалось, что вот-вот начнется резня. Но тут случилось непредвиденное.

Кормак уже приготовился к схватке, когда в дальнем конце комнаты открылись широкие двери, и появилось множество вооруженных воинов, сопровождавших людей Нуреддина, ножны которых были пусты. Последние выглядели растерянными…

Араб и его воины повернулись лицом к вновь вошедшим. Вновь прибывшие воины, как сразу заметил Кормак, были в пыльных одеждах, словно долго скакали по равнинам. А потом франк вспомнил об отряде всадников, который видел в сумерках перед тем, как войти в замок. Предводителем всадников был высокий стройный человек, чье прекрасное лицо было иссечено морщинами. Держался он так, словно привык повелевать. Его одежда была простой по сравнению с сияющей броней и шелками его спутников. И тут Кормак выругался про себя, потому что узнал этого человека.

Тем не менее, удивился он точно так же, как обитатели Эль Гора.

– Что ты делаешь в моем замке… Без предупреждения? – выдохнул Нуреддин.

Незванный гость поднял руку в серебряной перчатке и возвестил:

– Лев Ислама, защитник правоверных, Юсуф ибн Айюб, Салах ад-Дин, Султан Султанов, не должен предупреждать о своим визите. Он вправе по своему желанию посетить твой, или любой другой замок, араб.

Нуреддин неподвижно застыл, в то время как его сторонники начали приветствовать Саладина согласно этикету. Арабский ренегат был по-своему упрям. Наконец он принял определенное решение.

– Мой господин, – проговорил он. – Все так и есть, просто я сразу не узнал вас. Но Эль Гор – мой, и не в силу права наследия, дара какого-то султана, а лишь благодаря силе моей руки. Поэтому я с радостью приветствую вас, но не стану извиняться за свои поспешные слова.

Саладин лишь устало улыбнулся. Полвека интриг и борьбы с врагами тяжким грузом легли на его плечи. Его взгляд, который казался слишком мягким для такого человека, уперся в гиганта-франка, который все еще стоял, поставив ногу на тело обезглавленного Косру Малика.

– А это что такое? – поинтересовался султан.

Нуреддин насупился.

– Назаретянин, объявленный вне закона, похитил девку из моего гарема и убил моего товарища, сельджука. Прошу вашего позволения избавиться от этого пса. После я передам вам его череп, отделанный серебром…

Прервав его речь властным жестом, Саладин прошел мимо Нуреддина и его людей и встал напротив мрачного франка.

– Думаю, что я узнал тебя, несмотря на опущенное забрало, – с улыбкой заметил султан. – Что заставило тебя, Кормак, снова повернуть на восток?

– Довольно! – хриплый голос гиганта-норманна громом разнесся по комнате. – Вы поймали меня в ловушку. Я проиграл. Не станем тратить время на насмешки. Можете натравить на меня своих шакалов, и покончим с этим. Клянусь моим кланом, многие из них останутся навсегда лежать в этой пыли, прежде чем я умру… Мертвых будет больше, чем живых.

Нуреддин с яростью сжал рукоять своей сабли. У него аж костяшки пальцев побелели.

– И ты станешь слушать это, мой повелитель? – в сердцах воскликнул он. – Сколько может эта неверная собака оскорблять нас в лицо…

Саладин медленно покачал головой, улыбаясь, словно услышал какую-то только ему одному понятную шутку.

– Слова этого франка не пустое хвастовство. В Акре, Азоте и Иоппии я видел, как череп на его щите сверкал звездою смерти, и правоверные падали под ударами его меча, как колосья пшеницы.

Великий курд повернул голову, разглядывая собравшихся молчаливых воинов и их растерянного предводителя, который избегал смотреть ему в лицо.

– Впечатляющее собрание вождей для мирного времени, – пробормотал Саладин себе под нос. – Может, всем вам стоит отправиться в ночную пустыню и сражаться с джинами или каким-нибудь султаном-призраком, а Нуреддин? Но нет, Нуреддин, ты уже вкусил чашу амбиций… и твоя жизнь станет платой…

От неожиданного обвинения и приговора Нуреддин пошатнулся, и пока он пытался найти ответ, Саладин продолжал.

– Я узнал, что ты плетешь против меня заговор… и конечная твоя цель соблазнить различных мусульманских и франкийских вождей, создав собственное королевство. По этой причине ты нарушил перемирие, убил доброго рыцаря и сжег его замок. У меня хорошие шпионы, Нуреддин.

Высокий араб распрямился, словно собирался спорить с самим Саладином, но когда он прикинул, сколько курдских воинов в зале, и увидел, что его собственные головорезы отступили от него, улыбка горького презрения исказила его ястребиные черты. Отпустив рукоять клинка, он сложил руки на груди.

– Дай Бог! – объявил он с истинно восточным фатализмом.

Саладин кивнул в знак признательности, а потом махнул рукой, остановив одного из офицеров, который вышел вперед, чтобы связать шейха.

– Но я вижу, тут присутствует тот, кому ты, Нуреддин, должен много больше, – продолжал султан султанов. – Я слышал, что Кормак Фицжоффри был братом по оружию сиру Жерару. У тебя много долгов, Нуреддин. Но заплатить тебе придется один – Кормаку и его мечу.

Глаза араба неожиданно блеснули.

– А если я убью его, я буду свободен?

– Кто я такой, чтобы судить? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Саладин. – Все будет так, как пожелает того Аллах! И не важно, будешь ли ты, Нуреддин убит, сражаясь с франком, или убьешь его, шнурок палача ждет тебя. Так что лучше для тебя будет погибнуть.

В ответ шейх схватился за рукоять своей сабли из слоновой кости. Голубые искры вспыхнули в глазах Кормака, и он громко взревел, словно раненный лев. Он ненавидел Саладина, как ненавидел всех курдов, которые в свою очередь ненавидели норманнов. Он приписал любезность султана его уважительному отношению к королю Ричарду и восточной хитрости, отказываясь верить, что дело тут в чести, а не в искушенной хитрости сарацинов. В предложении султана он видел всего лишь происки хитрого обманщика, который хотел стравить двух противников, а потом позлорадствовать. Кормак печально усмехнулся. Он не стал расспрашивать о том, что ждет его, если он выиграет поединок. Он не чувствовал благодарности к Саладину, лишь приглушенную ненависть.

Султан и воины отступили, очистив для противников пространство в центре комнаты. Нуреддин вышел вперед, стремительно надев простую круглую шапочку, связанную из стальных колец.

– Сейчас ты умрешь, назаретянин! – выкрикнув эти слова, он прыгнул вперед и напал на норманна с безрассудством, присущим только арабам. У Кормака не было щита. Он отразил удар сабли клинком, и нанес ответный удар. Нуреддин поймал тяжелый меч на свой баклер, и клинок северянина отскочил под углом. Араб вернул удар, нанеся его по шлему Кормака, а потом отскочил назад, на длину копья, чтобы избежать удара скандинавского меча.

Араб снова прыгнул вперед, и Кормак поймал его саблю на левое предплечье. Кольца кольчуги разлетелись, и во все стороны брызнула кровь, но почти в тот же самый момент скандинавский меч ударил по руке Нуреддина. Затрещали кости, и шейх полетел на пол. Воины ахнули, осознав всю тигриную силу удара ирландца.

Нуреддин оказался на ногах с такой скоростью, словно отскочил от пола. Со стороны могло показаться, что араб не пострадал. Его кольчуга была цела, клинок норманна не коснулся плоти, но удар оказался такой силы, что одно или даже несколько ребер араба сломались, словно гнилые прутики. И осознание того, что он не сможет долго противостоять могучему франку, наполнила сердце араба решимостью, забрать с собой в Вечность своего врага.

Кормак навис на Нуреддином, занеся клинок, но араб метнулся вперед с нечеловеческой быстротой. Он бросился вперед, словно кобра, и рубанул с нечеловеческой силой. Сабля со свистом под углом ударила по голове Кормака, и тот покачнулся, когда её острый край разрубил шлем и стальную вязанную шапочку, которую рыцарь носил под шлемом. Кровь моментально залила лицо франка, но он в ответ нанес удар со всей силы. Опять Нуреддин ловко блокировал удар своим баклером, но в этот раз не сумел подставить его под правильным углом, и тяжелый клинок северянина врезался в крошечный щит под прямым углом. Нуреддин упал на колени, и лицо его скривилось от боли. С упорством он вновь поднялся, стряхнув обломки щита со сломанной руки, он даже поднял саблю, пытаясь защититься. Но меч франка вновь обрушился на противника, раскроив череп араба на две половины.

Кормак поставил ногу на тело поверженного врага и, вывернув меч, вытащил его из мертвого тела. А потом его свирепый взгляд встретился с капризным взглядом Саладина.

– Ну, сарацин, я убил для тебя мятежника, – вызывающе объявил Кормак.

– И своего врага, – напомнил Саладин.

– Да, – безрадостно и свирепо усмехнулся Кормак. – Спасибо, хотя я знаю, что не из любви ко мне ты разрешил мне сразить этого араба. Давай положим этому конец, сарацин.

– Почему ты так ненавидишь меня, Кормак? – с любопытством поинтересовался султан.

Кормак зарычал.

– Почему я ненавижу своих врагов? Ты не более, чем еще один разбойник. Ты обманул Ричарда и остальных благородными речами и прекрасными делами, но меня ты не обманешь. Ты пытаешься выиграть словами, там, где не смог одержать победу силой.

Саладин покачал головой, бормоча что-то себе под нос. Кормак посмотрел на султана, прикидывая, сможет ли добраться до курда с одного прыжка и прихватить Саладина с собой в царство мертвых. Норманн-гаэл был сыном своего времени и своей страны, родившись среди воюющих кланов на землях залитой кровью Ирландии. Там милость была неизвестна, а рыцарство – в чести, доброжелательное отношение к противнику считалось признаком слабости, а вежливость – прелюдией к предательству. Так учили Кормака с детства, в стране, где мужчина использовал любое преимущество, и дрался словно дьявол, охваченный жаждой крови, если хотел выжить.

Теперь, повинуясь жесту Саладина, вернулись те воины, что ранее отступили за дверь, освобождая место для поединка.

– Путь свободен, Кормак.

Гаэл посмотрел на Саладина, чуть прищурившись.

– Это какая-то игра, – прорычал он. – Должен ли я повернуться спиной к клинкам твоих псов? Уберите сталь!

– Всем убрать мечи в ножны, – приказал курд. – Никто тебя и пальцем не тронет!

Кормак, словно раненный лев покрутил головой, разглядывая окружавших его мусульман.

– Ты говоришь, что я свободен, после того, как я нарушил перемирие, убивая твоих шакалов?

– Перемирие уже было нарушено, – заверил его Саладин. – И в этом не твоя вина. Ты заплатил кровью за кровь, и сохранил свою клятву мертвым. Ты грубый и дикий человек, но я хотел бы иметь побольше таких воинов, как ты, в своих рядах. Ты – предан своему господину, и за это я уважаю тебя.

Скривившись, Кормак вложил меч в ножны. В его сердце зародилось невольное восхищение этим мусульманином с усталым лицом, и это его злило. Наконец он понял, что в Саладине нет коварства, а происходящее – всего лишь справедливое отношение, пусть даже и к врагам, а не наигранное благородство. Кормак неожиданно понял, что султан придерживается тех же принципов рыцарства и чести, о которых так много говорили франкийские рыцари и которых так редко придерживались. И Блондель, и сир Жерар были правы, когда спорили с Кормаком, пытаясь убедить его, что рыцарство не просто романтическая мечта, а в самом деле существует в сердцах некоторых людей. Но Кормак родился и вырос в дикой стране, где люди отчаянно, словно волки, боролись за жизнь… А потом он понял, что сам в глазах Саладина выглядит словно варвар. Однако единственное, что ему оставалось сделать, так это пожать плечами.

– Я недооценил тебя, мусульманин, – прорычал он. – Ты поступаешь справедливо и благородно.

– Благодарю тебя, Кормак, – улыбнулся Саладин. – Путь на Запад для тебя свободен.

И воины-мусульмане отдали салют, когда Кормак Фицжоффри вышел из комнаты, покинув стройного дворянина-мусульманина, который был защитником халифов, львом Ислама, султаном султанов.