Явка в Копенгагене: Записки нелегала

Рассказ «Весты»

Подхватив свой довольно легкий чемодан, сошла с автобуса. Огромный зал ожидания аэропорта Темпельгоф гудел как улей. С летного поля доносился рев авиационных двигателей. Здесь, в Западном Берлине, пересекались маршруты почти всех стран мира. Западный Берлин жил своей особой жизнью, столь отличавшейся от Восточного Берлина, откуда я только что приехала. Перед отъездом несколько раз побывала в Западном Берлине, где я делала покупки. Все было просто: я садилась в метро в Восточном Берлине в час пик и, смешавшись с остальными пассажирами, не удостоив взглядом пограничников, проходила прямо в Западный Берлин. Вот и сейчас я с небольшим чемоданом вышла из метро в Западном Берлине и села в автобус, направлявшийся в аэропорт Темпельгоф. Там взяла билет на самолет до Копенгагена и переночевала в гостинице при аэропорте. Самолет на Копенгаген вылетал утром.

А до этого почти три года интенсивной подготовки. У меня был важный стимул: за границей уже работал муж. Совсем один. Ждет меня. И очень. Я была в этом уверена. Он — человек основательный. Надежный.

Языки — прежде всего. Немецкий — основной, поскольку я готовилась к тому, чтобы в будущем выдавать себя за немку. Для этого я два с половиной года провела в ГДР в немецкоязычной среде, поселившись у одной пожилой немки.

Комната находилась в мезонине небольшого домика на окраине города. Старушка хозяйка была испуганно-недоверчивой и по ночам со свечой в руках поднималась в комнатку, дабы убедиться, что молодая, красивая русская немка в комнате одна. Это, однако, не мешало ей по немецкому обычаю подавать мне по утрам кофе в постель. Пока я подыскивала себе работу, приходилось делать вид, что уже работаю: вставать по утрам и возвращаться вечером. Наконец после долгих поисков я нашла работу воспитательницы младших классов в немецкой школе. Однажды от одной из своих учениц случайно узнала, что у них до последнего времени снимала комнату студентка, которая на днях отбыла на практику в Китай, и ее комната сейчас свободна. Переговорив со своими родителями, эта ученица передала мне приглашение посетить их дом. Меня очень хорошо приняли, и уже на следующий день я переехала к ним. Глава семьи был настоящий партайгеноссе. Догматик-марксист, он в то же время был человеком добрым и отходчивым. Своим домашним он категорически запрещал смотреть по ТВ передачи с Запада и очень ревностно относился с любым веяниям с той стороны.

Однако вскоре на встрече со своим куратором я узнала, что хозяин через компетентные органы наводил обо мне справки: кто я, откуда прибыла и насколько благонадежна. Компетентным немецким органам велено было передать, что со мной все в порядке, и хозяин успокоился. Кроме дочери у хозяина был еще и взрослый сын, который служил почему-то в Баку в Советской Армии. Он должен был вскоре вернуться оттуда, и хозяева очень хотели, чтобы он мне понравился. Но у меня были другие планы. Проведя в Лейпциге полгода и более-менее освоившись в немецкоязычной среде, я уже по другим документам должна была появиться в Дрездене как дипломированная медсестра, проработавшая какое-то время в одной из больниц Лейпцига, где действительно работала медсестрой очень похожая на меня девушка, которая якобы переехала в Магдебург. Все это было, разумеется, составной частью комбинации моей подготовки, и девушка та была наша.

В Дрездене «Весте» уже никто не помогал. С документами, опять же на русскую немку (на настоящую я пока не тянула), и с дипломом об окончании медучилища в Москве (квалификация наших медработников в ГДР считалась довольно высокой, и диплом об окончании медучилища в Москве был действителен в стране) я стала подыскивать себе работу. В первой же попавшейся большой больнице, куда я зашла, меня приняли на работу, обеспечили жильем и велели прийти в тот же день на ночное дежурство. В госпитале в послеоперационном отделении, куда я попала, две медсестры были на больничном, а две другие ушли в декретный отпуск. Первое ночное дежурство в совершенно новой обстановке (я никогда до этого не бывала в немецкой больнице, хотя медицинскую терминологию на немецком языке знала) оказалось в своем роде боевым крещением. Много тяжелобольных, всю ночь напролет пришлось бегать из палаты в палату, делать уколы, выполнять работу санитарки и уборщицы. Мне дали комнатку на верхнем этаже больницы. Я делила ее с молодой медсестрой Сабиной. Мы подружились. У Сабины был брат, которому я очень понравилась, и он пытался было за мной ухаживать, но я отвергла его, сославшись на то, что у меня в Берлине жених. Свои поездки в Берлин на встречи с руководством и преподавателями я оправдывала свиданиями со своим другом. Впоследствии, когда у меня родилась дочь, я назвала ее Сабиной в честь своей немецкой подруги.

Со своим куратором и инструкторами я встречалась на явках и конспиративных квартирах в Дрездене и в Берлине. Иногда они передавали мне привет от мужа, а однажды даже письмо, написанное на английском языке и пересланное через тайник на непроявленной фотопленке. Мне говорили, что муж ждет меня не дождется, ведь, поженившись, мы вместе были чуть больше года.

Все это время я не знала ни сна, ни отдыха, работая практически без отпусков. Нечастые поездки в Москву назвать отпуском можно было с большой натяжкой: занятия, встречи, наставления и прочее.

Мне в ГДР товарищи давали небольшие поручения по проверке вновь завербованных агентов (выйти на встречу и взять письмо или конверт с документами, который затем проверялся нашими специалистами на предмет вскрытия; проводить тайниковые операции с закладкой или выемкой контейнеров с документами или фотопленкой и т. п.).

Перед самым выводом за рубеж я побывала дома в Москве.

После краткого отдыха на Юге снова выехала в ГДР, только на этот раз уже в Берлин. Перед отъездом из Москвы — прощальный прием у руководства на конспиративной квартире, последние наставления: как-никак, а я впервые отправлялась на Запад.

Западный Берлин. Темпельгоф. На руках у меня промежуточные документы западной немки.

«Железные» документы западногерманской подданной, по которым мне предстояло в дальнейшем жить и работать.

Вместе с толпой пассажиров я прошла пограничный и таможенный контроль. Все в порядке. Перевела дух. И вот я в самолете. Не успела как следует разговориться с соседкой, пожилой немкой, как показались огни Копенгагена. Через квартирное бюро на вокзале сняла комнатку в частном доме на окраине города. Приветливая, улыбчивая хозяйка средних лет провела меня в чистенькую светлую комнатку, расположенную в мезонине, с крошечным балконом, увитым диким виноградом. Оставив чемодан, я поехала в город. Прогулялась по центру. По плану города, который приобрела в киоске, нашла улицу, где на табличке под определенным номером дома необходимо было проставить сигнал о прибытии — две параллельные черточки таблеткой аспирина, нижняя короче верхней.

Чудесный город Копенгаген. Чистенькие, обрамленные газонами улицы. Каналы, рассекающие город, расположенный на островах Зеландия и Амагер, парк Тиволи и конечно же символ Дании— бронзовая русалка на Лангелиние, валуне, возвышающемся из воды в нескольких метрах от каменистого берега пролива, по которому то и дело проходят, нагоняя волну, океанские суда. Здесь все напоминает о знаменитом Хансе Кристиане Андерсене, сказками которого мы все зачитывались в детстве.

Вечером выхожу на явку. Волнуюсь. Сейчас сюда придет муж, которого я не видела целую вечность — два с половиной года. Страшно подумать! Разлука — вещь ужасная. А для меня — все равно как во время войны. Где он? Что с ним? Ничегошеньки ведь о нем не знаешь. Неужели я сейчас его увижу? Даже не верится, что сейчас он придет на встречу. Мне ведь передали, что он уже где-то здесь, в Европе. После тщательной проверки, в точно обусловленное время выхожу на место явки— тихую городскую улочку, застроенную коттеджами под красной черепицей. В палисадниках розы, жасмин, гладиолусы.

На явку в первый день муж не вышел. Не пришел он и на второй день. Что случилось? Я уж было переполошилась. Если не придет завтра, придется подавать условный знак и готовиться к возвращению домой. Он пришел на третий день. Я заметила его издалека, когда он шел по параллельной улочке. Уж муж-то наверняка меня давно заметил и, очевидно, проверяет, нет ли за мной «хвоста». Так, на всякий случай. Ведь он-то знает, что у меня за плечами почти три года спецподготовки, за которые я успела кое-чему научиться и могла свободно вращаться в немецкоязычной среде, не привлекая к себе чьего-либо внимания. Да и годы работы медсестрой в немецком госпитале не прошли даром. Было трудно, это да. Ночные дежурства, хирургические операции, параллельно — спецподготовка, явки… Конечно, не помешало бы еще пару лет подучиться, но мне сказали, что у Вадима большой опыт и он восполнит все недоработанное мной. Сейчас он конечно же за меня волнуется. Ведь я все-таки здесь, на Западе, новичок.

Встреча была незабываемой. Поцеловались. Рассмеялись, произнеся пароль и отзыв— необходимые формальности. Пароль: «Простите, мы не могли с вами встречаться в Западном Берлине?» Отзыв: «Да, мы с вами встречались, но это было во Франкфурте». А вдруг это не он? А вдруг — двойник? Погуляв немного по улочкам пригорода, мы поймали такси и отправились в домик на окраине, где я, распрощавшись С хозяйкой, взяла свой чемодан, и мы уже вместе поехали к нему на квартиру, располагавшуюся в большом сером доме на канале. В столовой за обеденным столом восседал румяный крепкий старик в лихо заломленной капитанке с белой тульей и с крабом на околыше. На столе перед ним стоял штоф из зеленого стекла. Он как раз в этот момент поднимал очередную рюмку, когда мы вошли в прихожую. Старый морской волк весело подмигнул, произнес то ли «так», то ли «гутен таг», поздравляя нас с прибытием, и махнул крошечную рюмашку со шнапсом, резко запрокинув голову. Он, очевидно, выполнял здесь роль вахтера, контролируя со своего поста двери еще двух комнат, где также располагались гости. Утром, поприветствовав нашего морского привратника, который, как и накануне вечером, продолжал сидеть перед почти пустым уже штофом, мы отправились в город. С моря дул холодный ветер, моросил мелкий дождь. Мы шли по мостам и набережным Копенгагена, взявшись за руки. Позади были долгие два с половиной года разлуки и одна незабываемая бессонная ночь. Мы были счастливы.

Через день мы выехали в Брюссель— там была явка. Поставили сигнал о прибытии. На явку, однако, никто не выходил. Близилась осень, шли дожди, стояли туманы. В городе висел смог. Было тревожно на душе. В чем там дело? Почему никто не приходит? Ведь мы уже давно по плану должны были быть на намеченном в Центре маршруте. Часами мы бродили по паркам города, вечерним улицам. В центральной части города в нижних этажах домов работали кафе, закусочные, ресторанчики. Уличный деликатес— жареный картофель соломкой с маринованным крошечным огурцом в бумажном кульке. Дешево и сердито, а главное, необычайно вкусно. За огромной стеклянной витриной размещается целый комбайн по приготовлению этого незатейливого блюда. Над всем этим сноровисто колдуют три парня в белоснежных высоких колпаках. Один засыпает в бункер при помощи подъемного механизма сразу пару мешков картофеля. Пройдя через чрево автомата, картофель с другого конца машины выходит уже в виде румяной поджаренной соломки; второй парень быстро накладывает соломку специальной вилкой с захватом в бумажный пакет и кидает сверху два огурчика «пикли», третий парень быстро подает готовую продукцию через окошко очередному покупателю и рассчитывается с ним. Работа спорится. Очередь постоянная, но не более 3–5 человек. Ребята работают быстро. Аромат жареного картофеля, разносящийся на несколько кварталов окрест, привлекает все новых посетителей, среди которых и совсем молодые парочки, и пожилые люди.

— Вот видишь, — сказал я «Весте», — смотри, какой бизнес и как здорово они управляются. Может, и мы начнем когда-нибудь что-то вроде этого, а?

Незаметно сворачиваем в узкую, кривую улочку, освещенную только светом, падающим из окон первых этажей двух- и трехэтажных домов. Каждое окно представляет собой своеобразную витрину, в которой на темно-красном, черном либо темно-зеленом фоне сидит красивая холеная девица в глубоко декольтированном вечернем платье, освещенная скрытым источником света. На шее у девиц поблескивают украшения. С загадочной улыбкой они разглядывают многочисленных прохожих. Вдоль тротуара мощенной булыжником улицы медленно движутся автомобили. Вот у одной из дверей тормозит маленький «фиат», из которого выходит молодой брюнет, почти мальчишка. Вслед ему, выглядывая из машины, хихикает его приятель. Брюнет с видом завсегдатая подошел к двери и нажал на звонок. Растерянно оглядывается на приятеля. Девица в окне тотчас исчезла, и ее место заняла другая, пышнотелая блондинка с ожерельем на шее и золотыми браслетами на запястьях. Дверь бесшумно распахнулась и сразу же захлопнулась, впустив молодого человека. То у одной двери, то у другой притормаживают машины, и мужчины разного возраста то и дело исчезают за дверями. Некоторые из окон пустуют, что означает, что девушки заняты. Нам было ясно, что эти холеные красавицы — представительницы древнейшей профессии.