Является ли "анархо"-капитализм разновидностью анархизма?

Как таковые, утверждения что Герберт был анархистом не подтверждаются.

Харт знал об этой незначительной проблеме, он процитировал утверждение Герберта о том, что он стремился к «регулярному правительству, в общем принятым всеми гражданами для защиты индивидуума». [quoted by Hart, Op. Cit., стр. 86] Как Молинари, Герберт знал, что анархизм это форма социализма и что политические цели нельзя искусственно отделить от экономических и социальных целей. Он был прав, когда не называл свои идеи анархизмом, так как это приведет к путанице (в частности, потому что анархизм был гораздо более широким движением, чем его). Как признает Харт, «Герберт встретился с такими же проблемами, как Молинари, когда называл свою философию. Как Молинари, он отрицал термин «анархизм», который он связывал с социализмом Прудона и… терроризмом». Он толерантно относился к индивидуалистическому анархизма, он думал, что они «ошибаются в своем отрицании правительства».

Однако, Харт знает больше чем Герберт о его собственных идеях, утверждая, что его идеология «на самом деле является новой формой анархизма, потому что самый главный аспект современного государства, монополия на насилие в определенной области, отрицается в уверенных терминах обоими людьми». [Op. Cit., стр. 86] Он упоминает, что Бенджамин Такер называл Герберта «настоящим анархистом во всем, кроме названия», но Такер отрицал, что Кропоткин был анархистом, предполагая, что вряд ли был надежным руководством. [quoted by Hart, Op. Cit., стр. 87] Кажется Такер (в отличие от других анархистов) ошибался в своей оценке политики Герберта.

В то время как существует сходство между позицией Герберта и индивидуалистическим анархизмом, «пропасть» между ними «в других аспектах непреодолима», замечает историк Мэттью Томас. «Основной задачей индивидуалистов было сохранение существующих отношений собственности и поддержание определенной формы организации, чтобы защитить эти отношения... Такое рудиментарное государство было очевидно несовместимо с желанием индвидуалистических анархистов уничтожить государство. Анархисты также требовали значительных изменений в структуре отношений собственности через разрушение земельной и денежной монополии. Они утверждали, что это создаст равные возможности для всех. Индивидуалисты, однако, отрицали это и защищали коммерческие интересы класса, владеющего собственностью. Последствия таких различий предотвращали любые настоящие альянсы». [Anarchist Ideas and Counter-Cultures in Britain, 1880-1914, стр. 20]

Анархист Вильям Р. Макренчер, в своем анализе либертарного (социалистического) движения позднего 19 века в Британии, приходит к выводу (справедливо), что Герберт «часто ошибочно принимался за анархиста» но «чтение работы Герберта показывает, что он не был анархистом». [Freedom and Authority, стр. 199, 73] Ведущий британский социалистический журнал того времени замечает что «последователей Ауберона Герберта в Англии иногда называют анархистами чужаки, но они хотят прийти к компромиссу с несправедливостью государства, чтобы сохранить частную собственность». [Freedom, Vol. II, No. 17, 1888]

Некоторые не-анархисты называли Герберта анархистом. Например, Дж. А. Хобсон, левый либерал, написал критику политику Герберта, озаглавленную «Анархизм богатого человека». Хобсон говорил, что поддержка Гербертом эксклюзивной частной собственности приведет к тому, что бедные будут закрепощены богатыми. Герберт, «позволяя первым пришедшим монополизировать без ограничений лучшие природные ресурсы» позволит им «разрушить и ограничить похожую свободу тех, кто пришел после них». Хобсон приводит «экстремальный пример» острова «всю площадь которого присвоили несколько индивидуумов, которые используют право эксклюзивной собственности и передачи… которые установили династию.» В такой ситуации, основная часть населения будет лишена прав осуществлять свои способности или пользоваться продуктами своего труда, которое Герберт называл самым неотчуждаемым правом из всех. Хобсон пришел к выводу: «Таким образом, свобода немногих (в смысле Герберта) означает рабство многих». quoted by M. W. Taylor, Men Versus the State, стр. 248-9] М. У. Тэйлор замечает, что «из всех вопросов, которые поднял Хобсон... этот аргумент был самым эффективным, и Герберт не смог привести удовлетворительный ответ". [Op. Cit., стр. 249]

Ироничная вещь в том, что критика Хобсона похожа на анархическую и, более того, просто повторяет аргумент Прудона в "Что такое собственность?". С анархической точки зрения, неспособность Герберта ответить неудивительна, учитывая силу либертарной критики Прудона частной собственности. На самом деле, Прудон использовал аргумент, похожий на аргумент Хобсона, представляя "колонию... в отдаленной местности", а не остров. Его аргумент и выводы те же самые, с меньшинством, становящимся "владельцами целого района" и остальные остаются без собственности и "вынуждены продавать свое право по рождению". Он заключил словами: "В наш век буржуазной морали нравственное чувство настолько атрофировалось, что я ничуть не буду удивлен, если многие честные собственники искренно спросят меня, что я во всем этом вижу дурного, несправедливого и незаконного. Грязные душонки! живые мертвецы! можно ли убедить вас, если вы даже, глядя на явное воровство, не понимаете, что это именно воровство!" [What is Property?, стр. 125-7] Что показывает, как далеко позиция Герберта от настоящего анархизма - и как далеко "анархо"-капитализм.

Экономически, Герберт не был анархистом, утверждая, что государство должно защищать локковские права собственности. Конечно, Харт может утверждать что эти экономические различия не имеют значения в вопросе анархизма Герберта, но это только повторяет утверждение, что анархизм только озабочен правительством, утверждение которое трудно поддержать. Эта позиция не выдерживает критики, особенно учитывая, что Герберт и Молинари защищали право капиталистов и лендлордов заставлять работников и арендаторов следовать их приказам. Их "правительства" существовали, чтобы защищать капиталистов от бунтующих работников, чтобы разрушать профсоюзы, забастовки и оккупации. Другими словами, они были монополией силы на данной области (а именно, желания владельцев собственности). В то время как они могли утверждать, что это было "защитой свободы", в реальности это защита власти и авторитета.

Как насчет того, чтобы посмотреть на политический аспект его идей? Поддерживал ли Герберт анархизм? Нет, далеко от этого. Он ясно требовал минимального государства, основанного на добровольном налогообложении. Государство не будет использовать силу любого вида, "кроме силы, используемой в целях ограничения силы". Он утверждал, что в его системе "государство не должно принуждать ни к каким услугам и не должно принуждать к платежам", оно "должно быть свободно проводить много полезных начинаний... в соревновании со всеми добровольными агентствами... в зависимости от добровольных платежей". [Herbert, Essay X: The Principles Of Voluntaryism And Free Life]

"Государство" остается и только если он не использует термин "государство" некоторым очень необычным способом, ясно, что он имеет в виду систему, где люди живут при единственном выбранном правительстве, которое вырабатывает законы, судит и защищает внутри определенной территории.

Это становится ясно, когда мы смотрим, как государство будет организовано. В своем эссе "Политик в поле зрения убежища", Герберт обсуждает право участвовать в выборах, констатируя, что оно будет ограничено теми, кто платит добровольный "подоходный налог" и люб_ая, кто "платит его, будет иметь право голосовать; те, кто не заплатил_, будут без права голосовать, что справедливо. Не будет других налогов." Закон будет строго ограничен, конечно, и "правительство... должно ограничить себя просто защитой жизни и собственности, касается это внешней или внутренней защиты". Другими словами, Герберт был минимальным этатистом, с правительством, выбранным большинством тех, кто платит подоходный налог и которое финансируется этим налогом (и любым другим добровольным налогом, который они решили заплатить). Возможность индивидов и компаний нанимать свою частную полицию при таком режиме не имеет значения при определении того, является ли это анархией.

Это можно увидеть из сравнения Герберта с Айн Рэнд. Никто не утверждал, что Рэнд была анархисткой, но в то же время ее идеи очень похожи на идеи Герберта. Как Герберт, Рэнд поддерживала laissez-faire капитализм и была против "инициации насилия". Как Герберт, она расширила этот принцип, чтобы поддержать правительство, основанное на добровольных началах. ["Government Financing in a Free Society," The Virtue of Selfishness, pp. 116-20]

Более того, как Герберт, она открыто отрицала, что была анархисткой и, снова как Герберт, думала, что идея соревнующихся защитных агентств ("правительств") приведет к хаосу. Схожесть с Гербертом очевидна, но ни один "анархо"-капиталист не скажет, что Рэнд была анархисткой, хотя некоторые говорят, что Герберт был анархистом.

Эта позиция, конечно, глубоко не логична и вытекает из неанархической природы "анархо"-капитализма. Возможно неудивительно, когда Ротбард обсуждает идеи "волюнтаристов" он не обсуждает ключевой вопрос, кто определяет законы, которые действуют в обществе. Для Ротбарда, ключевым вопросом было кто исполняет закон, а не откуда происходят законы (конечно, если он одобрял эти законы). Подразумевание этого важно, так как это предполагает, что "анархизм" не должен быть против государства и правительства! Это можно ясно увидеть из анализа Ротбардом позиции Герберта по добровольному страхованию.

Ротабрд корректно замечает, что Герберт поддерживал добровольные налоги как средство финансирования государства, чья главная роль была обеспечить локковское право собственности. Ключевой смысл его критики был не в том, кто определяет закон, но кто приводит его в исполнение. Для Ротбарда, это должны быть частные полиция и суды и он предполагает, что "добровольные налоговики никогда не пытались решить эту проблему; они упорно считали, что никто не создаст конкурирующее защитное агентство в территориальных границах государства". Если государство противостоит таким фирмам, тогда эта система не является настоящим свободным рынком. Однако, "если правительство разрешит свободную конкуренцию в защитном сервисе, скоро не останется центрального правительства на территории. Защитные агентства, полиция и суды, будут соревноваться между собой таким же ненасильственным способом, как производители любой другой услуги на рынке". [Power and Market, p. 122 and p. 123]

Очевидно, здесь кроется ошибка. Ротбард игнорирует, кто определяет закон, который частные "защитные" фирмы будут приводить в исполнение. Если законы делаются центральным правительством, тогда факт, что граждане могут нанять частную полицию и пользоваться частными судами, не делает режим не этатистским. Мы можем точно предположить, что Рэнд, например, не будет иметь проблем с компаниями, предоставляющими частных охранников или нанимающих частных детективов в контексте ее минимального государства. Иронично, что Ротбард подчеркивает необходимость в такой монопольной легальной системе:

"В то время как государство перестанет существовать, то же самое нельзя будет сказать про конституцию или правление закона, которое, на самом деле, возьмет на себя гораздо более важную функцию в свободном обществе, чем в настоящем. Свободно конкурирующие юридические агентства должны следовать абсолютному закону, чтобы различать объективно защиту и вторжение. Этот закон, воплощающий разработку основного предписания на защиту личности и собственности от актов вторжения, будет кодифицирован в основном правовом кодексе. Неудача в установлении такого кодекса приведет к разрушению свободного рынка, потому что тогда защита против вторжения не может быть адекватно достигнута". [Op. Cit., стр. 123-4]

Если вы нарушите "абсолютный закон", защищающий (абсолютные) права собственности, тогда вы окажетесь в беде. Проблема сейчас существует в определении, кто пишет закон. Для Ротбарда, как мы заметили в разделе F.6.1, в его системе монопольные законы будут определяться судьями, либертарианскими адвокатами и юристами. Волюнтаристы предложили другое решение, а именно центральное правительство, выбранное большинством тех, кто добровольно решил платить подоходный налог. По словам Герберта:

Мы все соглашаемся, что должно существовать центральное агентство, борющееся с преступлениями - агентство, которое защищает свободу всех людей, и применяет силу против использования силы; но мое центральное агентство основано на добровольной поддержке, в то время как центральное агентство мистера Леви основано на принудительной поддержке". [quoted by Carl Watner, "The English Individualists As They Appear In Liberty," стр. 191-211, Benjamin R. Tucker and the Champions of Liberty, стр. 194]

И всё, о чем волнуется Ротбард, это будут существовать частные полицейские или нет! Это отсутствие беспокойства о том, будет ли существовать государство и правительство, следует из странного факта, что "анархо"-капиталисты используют термин "анархизм" в отношении любой философии, которая противостоит всем формам инициации насилия. Заметьте, что правительство не играет роли в этом определении, таким образом Ротбард может анализировать политику Герберта, без комментирования, кто определяет законы, которые его частные "защитные" агентства приводят в исполнение. Для Ротбарда, "анархическое общество" определяется "как то, в котором нет законной возможности для агрессии против личности и собственности индивидуума". Он потом перешел к государству, определяя его как "институцию, которая имеет одно или оба (почти всегда оба) следующих свойства: (1) оно получает доход с помощью физического принуждения, известного как налоги и (2) оно владеет принудительной монополией на предоставление защитных услуг (полиция и суды) на данной территории". [Society without a State, p. 192]

Это очень необычное определение "анархизма", оно не упоминает или определяет правительство. Это, возможно, понятно, так как любая попытка определить его в терминах "монополии на принятие решений" приводит к обнаружению, что капитализм этатистский (смотри раздел F.1 для краткого изложения). Ключевой вопрос здесь в термине "легальная возможность". Это предполагает систему законов, которые определяют что такое агрессия и что такое легитимная "собственность". Герберт считается некоторыми "анархо"-капиталистами "анархо"-капиталистом. Что приводит нас к странному заключению, что для "анархо"-капиталистов вы можете иметь систему "анархизма" в котором существует правительство и государство - и государство не навязывает налоги и не останавливает работу частной полиции!

Как утверждает Ротбард "если правительство, основанное на добровольных взносах, позволяет свободную конкуренцию, результатом будет система свободного рынка... Предыдущее правительство будет теперь просто одним из конкурирующих защитных агентств, среди многих на рынке." [Power and Market, p. 124]

То, что правительство определяет, что законно, а что нет, кажется не беспокоит его и даже не приходит в голову. Почему оно должно, если существование правительства не играет роли в его определении анархизма и государства? Частная полиция, приводящая в исполнение монопольные законы, определяемые правительством это едва ли шаг в правильном направлении и это не может считаться анархизмом. Возможно это неудивительно, что при этой системе будет "базовый кодекс законов" который "все должны исполнять" также как "некоторый способ решения споров, который получит ободрение большинства в обществе... чьи решения будут приняты большинством общества". ["Society without a State,", p. 205]

Это просто государство под другим именем, что можно видеть, взглянув на других правых либералов. Милтон Фридман, например, заметил, (правильно) что "последовательный либерал это не анархист". Он констатировал, что правительство необходимо, чтобы предоставлять "легальную структуру" и предоставить "определение прав собственности". Другими словами, чтобы "определять, судить и приводить в исполнение правила игры". [Capitalism and Freedom, стр. 34, 15, 25, стр. 26, 27] Для Людвига фон Мизеса "либерализм это не анархизм, и не имеет ничего общего с анархизмом". Либерализм "ограничивает активность государства в экономической сфере только для защиты собственности". [Liberalism, стр. 37, 38] Ключевое различие между этими либералами и либерализмом Ротбарда в том, что не избранный парламент создает законы, общий кодекс законов "анархо"-капитализму создадут "либертарианские" адвокаты, юристы и судьи. Оба будут иметь законы, интерпретируемые судьями. Система Ротбарда также будет основана на законной структуре, которая предоставляет определение собственности и определяет правила игры. Однако, способы приведения в исполнение и арбитража этих законов будут частными. Даже это едва ли различие, так как сомнительно, что Фридман или фон Мизес (как Рэнд или Герберт) запрещали бы частные охранные фирмы или добровольные услуги арбитража, если они следуют законам страны. Единственное большое различие в том, что система Ротбарда открыто исключает публику из создания или исправления законов, которым они подчиняются и позволяет (процветающим) судьям интерпретировать и добавлять (капиталистические) законы. Возможно лишение этого права у народа это единственный способ, которым минимальное государство остается минимальным (как утверждал Ротбард) и капиталистическая собственность, власть и права собственности останутся защищенными и неприкосновенными, но ситуация в которой народ не имеет права голоса в режиме и законах, которым они подчиняются, обычно называется диктатурой, а не "анархией".

По крайней мере, Герберт был ясен в том, что его политика была правительственной системой, в отличие от Ротбарда, который предлагает монополию закона, но думает что это не правительство или государство. Как утверждал Дэвид Уик, это нелогично, в соответствии с Ротбардом "все должны будут подчиняться одному своду законов" и это может быть достигнуто только "насильственными действиями приверженцев закона против тех, кто попирает его" и поэтому "в его системе будут стоять против каждого человека юридические полномочия всех остальных. Человек, который не признает частную собственность легитимной, несомненно, воспримет это как тиранию закона, тиранию большинства или самых сильных - вкратце, государство с многими головами. Если свод законов унитарен, тогда это множественное государство имеет только одну голову - закон... Можно назвать это государством, по определению Ротбарда, оно удовлетворяет одному из необходимых условий: "Оно имеет насильственную монополию на предоставление защитных услуг (полиция и суды) на данной территории"... Индивидуальный суверен Гоббса становится многими суверенами - с одним законом. Лучше назвать это либертарианским государством, чем анархией, и это вызовет меньше путаницы". [Anarchist Justice, стр. 216-217]

Очевидными жертвами принуждения нового государства станут те, кто отрицает власть своих боссов и лендлордов, те, кто отрицают локковские права собственности, которыми дорожат Ротбард и Герберт. В таких случаях, бунтари и любое "защитное агентство" (как, например, профсоюз), которое защищает их, будет выставлено из бизнеса, так как нарушило закон страны. Как это отличается от государства, запрещающего конкурирующие агентства, трудно сказать. Это "трудность", утверждает Уик, "результирует из присоединения принципа частной собственности, и неограниченного накопления богатства, к принципу индивидуальной свободы. Это резко увеличивает вероятность того, что многие разумные люди, которые уважают своих коллег мужчин и женщин окажутся вне закона из-за несогласия с собственнической интерпретации свободы ". Похожим образом, существуют экономические результаты капитализма. "Можно представить", продолжает Уик, "что те, кто проиграют в свободной конкуренции экономической системы Ротбарда, возможно значительное число, могут считать законную власть чуждой силой, государством для них, основанном на насилии, и могут быть совершенно равнодушными к тому, что, так же, как при капитализме девятнадцатого века, принцип свободы был обоснованием всего этого ". [Op. Cit., стр. 217, 218]

F.7.3 Существует ли "правый" анархизм?

Одним словом, нет. Это можно увидеть из "анархо"-капитализма, также как из того, как он пытается собрать американских индивидуальных анархистов в свое фамильное древо.

Харт упоминает индивидуалистических анархистов, называющих идеи Такера "laissez faire либерализмом". [Op. Cit., p. 87]

Однако, Такер называл свои идеи социализмом и представил левую критику многих аспектов либерализма, в частности, основанные на Локке права частной собственности. Такер основывал многие свои идеи о собственности на Прудоне, поэтому если Харт не считает последнего социалистом, тогда это должно относиться также к Такеру. Он отмечает, что существует "два главных вида анархической мысли", а именно "коммунистический анархизм, который отрицает право индивида получать прибыль, взимать арендную плату или процент и владеть собственностью" и "правый собственнический анархизм, который решительно защищает эти права. Такер, как Годвин, должен быть помещен в левый лагерь. ["Gustave de Molinari and the Anti-statist Liberal Tradition: Part II", Op. Cit., p. 427]

Такер, в конце концов, говорил, что он стремится к концу прибыли, кредита и арендной платы и атаковал частную собсвенность на землю и дома больше, чем "занятие и использование". Стыдно, что Харт был так невежественен в анархизме, что игнорировал все остальные разновидности анархизма, которые антикапиталистические и не коммунистические.

Как мы видели, отчет Харта об истории "анти-государственного" либерализма имеет недостатки. Годвин включен только за счет игнорирования его взглядов на собственность, взглядов, которые во многом отражают поздний "социалистический" (т. е. анархический) анализ Прудона. Потом он обсуждает нескольких людей, которые были одиноки в своих воззрениях даже среди правых, поддерживающих экстремальный свободный рынок и все они знали об анархизме и открыто отрицали это название для своей идеологии. На самом деле, они предпочитали термин "правительство" или "государство", чтобы описать свою систему, которую, на поверхности, будет трудно согласовать с обычным "анархо"-капиталистическим определением анархизма, которое требует отсутствие правительства или просто "против государства". Обсуждение Хартом индивидуального анархизма в равной степени имеет недостатки, неправильно описав их экономические взгляды (очевидно, инидивидуальный анархизм имеет связи с "левым" анархизмом).

Однако, схожесть взглядов Молинари с тем, что позднее стало известно как "анархо"-капитализм, ясна. Харт замечает, что со смертью Молинари в 1912 году, "либериальный анти-этатизм буквально исчез, до тех пор, пока его снова не открыл экономист Ротбард в поздних 1950-ых". ["Gustave de Molinari and the Anti-statist Liberal Tradition: Part III", Op. Cit., p. 88] Пока этот край несколько больше, чем предыдущий, остается факт, что идеи, изложенные Ротбардом, также чужды анархической традиции, как идеи Молинари. Это позор, что Ротабрд, как его предшественники, не назвал свою идеологию чем-то другим, чем анархизм. Это не только было бы более аккуратным, это бы привело к гораздо меньшей путанице и не пришлось бы писать этот раздел FAQ! Это свидетельствует об их отсутствии здравого смысла, что Ротбард и другие "анархо"-капиталисты не смогли признать, учитывая долго существующую социально-политическую теорию и движение, называемое анархизмом, что они не могут называть себя "анархистами" без приравнивания своих взглядов с существующими в традиции. Вместо того, чтобы представить новый термин в политический словарь (или использовать терминологию Молинари), они предпочли попытаться бесплодно присвоить термин, используемый другими. Они кажется забыли, что политический словарь и использование зависят друг от друга. Следовательно, мы получаем статьи, которые говорят о новом "анархизме", в то же время пытаясь разъединить "анархо"-капитализм от настоящего анархизма, найденного в средствах массовой информации и книгах по истории. Единственная причина, почему "анархо"-капитализм считается некоторыми разновидностью анархизма, это потому что один человек (Ротбард) решил украсть имя у хорошо известной и широко распространенной политической и социальной теории и движения в 1950-ых и применить его к идеологии, которая имеет мало общего с ней, если вообще имеет.

Как Харт ненароком показывает, это не твердая база, чтобы строить утверждение. То, что любой может признать "анархо"-капитализм анархизмом просто следует из отсутствия знаний об анархизме - как говорили многочисленные анархисты. Например, "Соединение Ротбардом анархизма с капитализмом", согласно Дэвиду Уэйку, "приводит к концепции, которая полностью за пределами мэйнстрима анархических теоретических текстов или социальных движений... это соединение противоречит само себе". Он подчеркивал, что "главные традиции анархизма полностью различны. Эти традиции, и теория, связанная с ними, выражают взгляды и стремления, и также, иногда, ярость, угнетенных людей в человеческом обществе: не только экономически угнетенных, хотя основное анархическое движение было в основном движением рабочих и крестьян, но также угнетенных властью во всех социальных измерениях... включая, конечно, политическую власть, выраженную в государстве". Другими словами, анархизм представляет "моральное обязательство", которому позиция Ротбарда "диаметрально противоположна". [Anarchist Justice, стр. 215, 229, 234]

Это стыд, что академики учитывают только слова Ротбарда, а не их содержание и отношение к анархической теории и истории. Если бы они так сделали, они бы скоро поняли, что выраженная оппозиция многих анархистов к "анархо"-капитализму это то, что нельзя игнорировать или отклонять. Другими словами, правый анархизм не может существовать и не существует, неважно, как часто правые пытаются использовать это слово, чтобы описать свою идеологию.

Причина проста. Политика и экономика анархии не может быть искусственно разделены. Они неразрывно связаны между собой. Годвин и Прудон не остановили свой анализ на государстве. Они расширили его на социальные отношения, происходящие из неравенства в богатстве, т. е. экономическую власть, так же как политическую власть. Чтобы увидеть почему, нам нужно только проконсультироваться с работой Ротбарда. Как отмечено в предыдущем разделе, для Ротбарда ключевым вопросом с "добровольными налоговиками" было не то, кто определял закон, но то, кто исполнял его. В его дискуссии, он говорил, что демократическое защитное агентство находится в невыгодном положении в системе "свободного рынка". Как он сказал:

"Оно будет, на самом деле, конкурировать в сильно невыгодном положении, основанное на принципе "демократического голосования". Посмотрев на это как на рыночный феномен, "демократическое голосование" (один голос на человека) это просто метод потребительского "кооператива". Эмпирически, было много раз продемонстрировано, что кооперативы не могут успешно конкурировать с акционерными компаниями, особенно когда оба равны перед законом. Нет причин считать, что кооператив для защиты будет более эффективным. Следовательно, мы можем ожидать, что старое кооперативное правительство отомрет через потерю клиентов на рынке, в то время как акционерное (то есть корпоративное) защитное агентство станет доминировать на рынке". [Power and Market, стр. 125]

Заметьте, как он предполагает, что кооператив и корпорация будут "равны перед законом". Но кто определяет закон? Очевидно, не демократически избранное правительство, если идея "один человек, один голос" в определении общепринятого закона считается "неэффективной". Он также не считает, как индивидуальные анархисты, что закон будет судиться присяжными, наряду с фактами. Как мы отмечали в разделе F.6.1, он отверг это в пользу закона, определяемого "либертарианскими юристами и адвокатами". Таким образом, закон не изменяем обычными людьми и приводится в исполнение частными защитными агентствами, нанятыми, чтобы защищать свободу и собственность имущего класса. В случае капиталистической экономики, это значит защищать власть лендлордов и капиталистов против бунтующих арендаторов и рабочих.

Это значит, что "общепринятый закон" Ротбарда будет определяться, интерпретироваться, приводиться в исполнение и исправляться корпорациями на основе воли большинства акционеров, т. е. богатых. Это едва ли произведет равенство перед законом. Как он говорит в сноске:

"Есть сильная а приори причина считать, что корпорации будут превосходить кооперативы в любой ситуации. Если каждый собственник получает только один голос независимо от того, сколько денег он вложил в проект (и заработки делятся таким же образом), нет стимула инвестировать больше, чем другой человек; на самом деле, стимул действует наоборот. Это препятствование инвестициям сильно препятствует кооперативам". [Op. Cit., стр. 125]

Если закон определяется и интерпретируется защитными агентствами и судами, тогда это будет сделано теми, кто инвестировал больше всех в эти компании. Маловероятно, что богатые будут инвестировать в защитные фирмы, не поддерживающие их права собственности, власть, прибыли и определение собственности, ясно, что агентства, которые благоволят богатым, выживут на рынке. Идея, что спрос рынка будет противостоять классовому правлению, кажется маловероятной, учитывая аргумент Ротбарда. Чтобы успешно конкурировать, вам нужно больше, чем спрос, вам нужны источники инвестирования. Если образуются кооперативные защитные агентства, они будут находиться в невыгодном положении на рынке из-за отсутствия инвестирования. Как говорится в разделе J.5.12, хотя кооперативы более эффективны, чем капиталистические фирмы, отсутствие инвестиций (происходящее из-за отсутствия контроля капиталистов, как заметил Ротбард) останавливает их от замены зарплатного рабства. Таким образом, капиталистическое богатство и власть тормозит распространение свободы в производстве. Если мы применим аргумент Ротбарда к его собственной системе, мы предполагаем, что рынок "защиты" также остановит распространение более либертарных ассоциаций, благодаря капиталистической власти и богатству. Другими словами, как любой рынок, "защитный" рынок Ротбарда будет просто отражать интересы элиты, а не масс.

Более того, мы можем ожидать, что любое демократическое защитное агентство (как профсоюз) поддерживающее, например, бастующих рабочих или сквотирующих арендаторов, будет подавлено. Потому что, как подчеркивает Ротбард, все "защитные" фирмы будут подчиняться "общепринятому" закону, написанному "либертарианскими адвокатами и юристами". Если они не будут подавлены, они быстро будут названными "незаконными" и будут подавлены другими агентствами. Иронично, Такер присоединился бы к Бакунину и Кропоткину в "анархическом" суде, обвиненным в нарушении "анархического" закона, в практиковании и защите "занятия и использования" а не одобренных Ротбардом прав собственности. Даже если демократические "защитные" агентства смогли выжить и не выйти из рынка из-за комбинации отсутствия инвестиций и насилия, произведенного их "незаконным" статусом, существует другая проблема. Как мы обсуждали в разделе F.1, лендлорды и капиталисты имеют монополию на принятие решений на своей собственности. Как таковые, они могут просто отказаться признавать любое демократическое агентство как легитимную защитную ассоциацию и использовать такую же тактику, которую они использовали против профсоюзов, чтобы обеспечить, что демократическое защитное агентство не появится на их территории.

Ясно, тогда, что "правый" анархизм невозможен, так как любая система, основанная на капиталистических правах собственности будет просто олигархией, управляемой богатыми. Как замечает Ротбард, любое защитное агентство, основанное на демократических принципах, не выживет на рынке просто потому что оно не позволяет богатым контролировать себя и свои решения. Неудивительно, Прудон говорил, что капитализм laissez-faire означает "победу сильных над слабыми, победу тех, кто имеет собственность над теми, у кого нет ничего". [quoted by Peter Marshall, Demanding the Impossible, стр. 259]

F.8 Какую роль сыграло государство в создании капитализма?

Если "анархо"-капиталисты утверждают с некоторой правдоподобностью, что "настоящий" капитализм не этатистский или может существовать без государства, должно быть показано, что капитализм развивался естественно, в противоположность вмешательству государства. В реальности, имеет место противоположное. Капитализм родился из государственного вмешательства. Словами Кропоткина, "Государство... и капитализм... развивались бок о бок, взаимно поддерживая и усиливая друг друга". [Anarchism, стр. 181]

Многие писатели говорили об этом. Например, в шедевре Карла Полани "Великая трансформация" мы читаем, что "дорога к свободному рынку была открыта и держалась открытой огромным увеличением непрерывного, централизованно организованного и контролируемого интервенционизма" со стороны государства. [стр. 140]

Эта интервенция приняла многие формы - например, государственная поддержка во время "меркантилизма", что позволило "мануфактурам" (то есть индустрии) выжить и развиться, огораживания общественной земли, и так далее. В дополнение, государственная торговля, вторжение и жестокое завоевание Нового Света и других "примитивных" народов, и разграбление золота, рабов и сырья из-за рубежа также обогатили европейскую экономику, давая развитию капитализма дополнительный импульс. Кропоткин:

"История происхождения капитала уже была рассказана социалистами много раз. Они описали, как он был рожден из войны и грабежа, из рабства и крепостного права, современного мошенничества и эксплуатации. Они показали как капитализм был вскормлен кровью рабочих, и как шаг за шагом он покорил целый мир... Закон... следовал тем же самым фазам что и капитал... они продвигались рука об руку, поддерживая друг друга с помощью страдания человечества". [Op. Cit., стр. 207]

Этот процесс Карл Маркс назвал "первоначальным накоплением капитала" и он был отмечен расширенным насилием государства. Капитализм, как он выразился, "капает с головы до ног, из каждой поры, с кровью и грязью" и "начальная точка развития, которая дала начало трудящемуся и капиталисту, была порабощением рабочего". [Capital, том 1, стр. 926, 875]

Или, если Кропоткин и Маркс кажутся слишком предвзятыми, чтобы быть честными, мы имеем заключение Стюарта Милля, что "социальное устройство современной Европы началось с распределения собственности, которое было результатом не справедливого разделения, или было приобретено промышленностью, но завоевания и насилия". [Principles of Political Economy, стр. 15]

То же самое можно сказать о всех странах. Как таковые, когда сторонники "либертарианского" капитализма говорят, что они против "инициации насилия", они имеют в виду только новые инициации насилия: система, которую они поддерживают, была рождена из многочисленных инициаций насилия в прошлом (более того, она также нуждается во вмешательстве государства, чтобы продолжать функционировать - смотри раздел D.1, чтобы узнать детали).

На самом деле, многие мыслители утверждали, что именно государственная поддержка и принуждение (в частности отделение людей от земли) играло ключевую роль в том, что капитализм развился, а не теория "предыдущих накоплений" сделала это. Как утверждал левый немецкий мыслитель Франц Оппенгеймер (которого Ротбард избирательно цитировал), "концепция первоначального накопления, или оригинальное накопление богатства, в земле и в движимом имуществе, созданных с помощью чисто экономических сил", в то время как "кажется вполне правдоподобной", на самом деле "совершенна ошибочна; это сказка, или классовая теория, используемая, чтобы оправдать привилегии высших классов". [The State, стр. 5-6] Как суммировал индивидуальный анархист Кевин Карсон в части своего замечательного обзора этого исторического процесса:

"Капитализм никогда не был основан средствами свободного рынка. Он всегда устанавливался революцией сверху, навязанный правящим классом с корнями в Старом режиме... до-капиталистическим правящим классом, который был трансформирован капиталистическим способом. В Англии, это была земельная аристократия; во Франции, бюрократия Наполеона III; в Германии Юнкеры; в Японии Мейдзи. В Америке, ближайшее приближение к естественной буржуазной эволюции, индустриализация была проведена меркантилистской аристократией, федеральными судоходными магнатами и лендлордами". ["Primitive Accumulation and the Rise of Capitalism," Studies in Mutualist Political Economy]

Настоящая история капитализма будет обсуждаться в следующих разделах. Иронично видеть правых "либертарианцев" воспевающих похвалы капитализму, который никогда не существовал и побуждают его принятие всеми странами, несмотря на исторические доказательства, что только государственное вмешательство делало капиталистические экономики жизнеспособными - даже в Мекке "свободного предпринимательства", Соединенных Штатах.

Как утверждает Ноам Хомский, "кто кроме лунатика мог противостоять развитию текстильной индустрии в Новой Англии в начале 19 века, когда британское текстильное производство было гораздо эффективнее, что половина индустриального сектора в Новой Англии обанкротилась бы без высоких протекционных тарифов, таким образом положив конец индустриальному развитию в Соединенных Штатах? Или высокие тарифы, которые радикально подорвали экономическую эффективность, чтобы позволить Соединенным Штатам развивать сталь и другие отрасли промышленности? Или крупные искажения рынка, которые создали современную электронику?" [World Orders, Old and New, стр. 168]

Такое влияние на экономику часто осуждается и отвергается правыми "либертарианцами" как меркантилизм. Однако, утверждать, что меркантилизм это не капитализм, не имеет смысла. Без меркантилизма, "правильный" капитализм бы никогда не развился, и любая попытка разъединить социальную систему с ее корнями это антиисторично и посмешище над критической мыслью (особенно потому что "правильный" капитализм превращается в меркантилизм регулярно).

Похожим образом, это иронично, когда "анархо"-капиталисты и другие правые либертарианцы утверждают, что они поддерживают свободу людей выбирать, как им жить.

В конце концов, рабочему классу не давали этот выбор, когда капитализм развивался. Вместо этого, их право выбирать их собственный образ жизни постоянно нарушалось и отвергалось - и это оправдывалось ведущими капиталистическими экономистами того времени. Чтобы достичь этого, государственное насилие имело одну цель, лишить трудящихся доступа к средствам жизни (в частности земли) и сделать их зависимыми от лендлордов и капиталистов, чтобы заработать на жизнь.

"Таким образом, процесс, создающий капиталистическое отношение, не может быть ничем иным, как процессом отделения рабочего от собственности на условия его труда, — процессом, который превращает, с одной стороны, общественные средства производства жизненные средства в капитал, с другой стороны, — непосредственных производителей в наёмных рабочих. Следовательно, так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства." [Marx, Op. Cit., стр. 874-875]

Так что утверждать сейчас, (после того как капитализм был создан) что у нас есть шанс попытаться и жить как мы хотим крайне оскорбительно. Доступные выборы, которые нам доступны не независимы от общества в котором мы живем и решительно определяются прошлым. Утверждать, что мы свободны жить как мы хотим (в согласии с законами капитализма, конечно) это по существу утверждать, что мы можем (в теории) "купить" свободу, которая причитается каждому человеку, у тех кто украл ее у нас. Это игнорирует века государственного насилия, необходимые, чтобы произвести "свободного" рабочего, который делает добровольное соглашение в созданных государством социальных условиях.

История государственного принуждения и интервенции неотделима от истории капитализма: невозможно приветствовать последнее и отвергать первое. На практике капитализм всегда означал интервенцию на рынках, чтобы помочь бизнесу и богатым.

То, что называлось сторонниками капитализма laissez-faire не было ничем таким и представляло политико-экономическую программу специфической фракции капиталистического класса, а не сборник принципов "руки прочь от рынка". Как суммирует индивидуальный анархист Кевин Карсон, "то что ностальгически называлось 'laissez-faire' было на самом деле системой продолжающегося государственного вмешательства чтобы субсидировать накопление, гарантировать привилегии, и соблюдать рабочую дисциплину". [The Iron Fist behind the Invisible Hand (Железный кулак за невидимой рукой)]

Более того, существует определенное нежелание таких сторонников "свободного рынка" (т. е. сторонников капитализма "свободного рынка") различать исторический и существующий несвободный капитализм и другие по-настоящему свободные рыночные экономики, которые как утверждают они желают. Обычно "анархо"-капиталисты указывают на основанную на государстве капиталистическую систему как на доказательство своих взглядов (и даже более сюрреалистически они указывают на докапиталистические системы как на примеры своей идеологии). Должно быть очевидно что они противоречат сами себе.

Другими словами, Ротбард и другие "анархо"-капиталисты относятся к капитализму как если бы он был естественным порядком вещей, а не продуктом веков капиталистического захвата и использования власти государства, чтобы продвигать свои интересы.

Факт, что прошлое использование государственной власти позволило капиталистическим нормам и предположениям стать системой по умолчанию в их кодификации законов собственности и оправданной буржуазной экономикой не делает это естественным. Роль государства в создании капиталистической экономики не может быть проигнорирована так как государство всегда было инструментом в создании и развитии такой системы.

Как сказал_а одна критик_есса правых "либертарианских" идей, Ротбард "полностью игнорирует роль государства в строительстве и сохранении капиталистической экономики на Западе. Имеющий привилегию жить в 20 веке, после того, как битвы, устанавливающие капитализм, были выиграны, Ротбард видит государство только как бремя на плечах рынка и инструмент создания еще большего бремени социализма.

Он манифестирует историческую близорукость, которая позволяет ему представить многие века человеческого опыта в долгую ночь тирании, которая закончилась только с изобретением свободного рынка и его "спонтанным" триумфом над прошлым. Бессмысленно спорить, так как Ротбард считает, что капитализм пришел к успеху без буржуазного государства. Факт в том, что все капиталистические страны полагались на механику правительства, чтобы создать и сохранить политическое и законное окружение, необходимое их экономической системе". Это, конечно, не остановило его от "критики других за неисторичность". [Stephen L. Newman, Liberalism at Wit's End, стр. 77-78, 79]

Таким образом мы имеем ключевое противоречие в "анархо"-капитализме. В то время как они противостоят государственному вмешательству в рынок, они предполагают, что оно не имело настоящего эффекта на то, как развивалось общество за прошедшие века.

По примечательному совпадению, общий эффект от всего этого государственного вмешательства привел к созданию капиталистической экономики, по всем свойствам идентичной той, которая развилась бы, если бы общество развивалось естественно. Кажется странным, что государственное насилие производит ту же самую экономическую систему, что правые "либертарианцы" и австрийские экономисты, логически выводящие концепты из базовых аксиом и предположений.

Еще большее совпадение, эти выводы почти такие, какие хотят слышать те, кто получил выгоду от предыдущего государственного принуждения - а именно, что частная собственность это хорошо, профсоюзы и забастовки это плохо, что государство не должно мешать власти боссов и даже не должно думать о помощи рабочему классу (нанятому или безработному).

В то время как советы и риторика могли измениться, социальная роль экономистов не изменилась. Понадобилось государственное действие, чтобы лишить производителей средств к жизни (в частности земли) и уменьшить зарплату работников, чтобы они постоянно работали и подчинялись. Капиталисты получили много советов от ранних экономистов, как это сделать, что в деталях задокументировал марксистский экономический историк Майкл Перелман.

Как он суммирует, "классическая политическая экономика была озабочена продвижением первоначального накопления, чтобы поощрять капиталистическое развитие, хотя логика первоначального накопления была в прямом противоречии с ценностями laissez-faire, приверженцами которых были классические политические экономисты". [The Invention of Capitalism, стр. 12] Обращение к laissez-faire было возможно, потому что прямая власть государства могла быть большей частью заменена экономической властью, чтобы обеспечить зависимость рабочего класса.

Не нужно говорить, что некоторые правые "либертарианцы" признают, что государство играло некоторую роль в экономической жизни во время появления и развития капитализма. Они противопоставляют "плохих" бизнесменов (которые принимали государственную помощь) и "хороших" (которые не принимали). Ротбард комментирует, что марксисты "не делают различия между буржуазией, которая использовала государство и буржуазией, которая действовала на свободном рынке". [The Ethics of Liberty, стр. 72]

Но такой аргумент это бессмыслица, так как он игнорирует факт, что "свободный рынок" это сеть (и определяется государством посредством прав собственности, которое оно обеспечивает). Это значит что государственная интервенция в одной части экономики будет иметь последствия в других частях, в частности если государственной действие это экспроприация и/или защита продуктивных ресурсов (земли и рабочих мест) или искажение рынка труда в пользу боссов.

Другими словами, индивидуалистический взгляд "анархо"-капитализма ослепляет его сторонников, что они не замечают очевидную коллективную природу эксплуатации и угнетения рабочего класса, которая вытекает из коллективной и взаимосвязанной природы производства и инвестиций в любой настоящей экономике. Государственное вмешательство, поддерживаемое частью капиталистического класса имеет, используя экономический жаргон, позитивные экстерналии для остальной части капиталистического класса.

Они, в общем, получают выгоду как класс, точно так же как рабочий класс страдает коллективно, потому что их выборы ограничены их экономическими и политическими хозяевами (обычно это одни и те же люди). Как таковые, правые либертарианцы не понимают классовую природу государственного вмешательства.

Например, владельцы американской стали и другие компании, которые стали богатыми и большими за протекционистскими стенами очевидно были "плохими" буржуа. Но разве буржуа, которые обеспечивали сталелитейные компании углем, машинами, едой, защитой и так далее также не получили выгоду от действий правительства?

И поставщики роскошных товаров для богатых владельцев сталелитейных компаний, разве они не получили выгоду от государственного вмешательства? Или поставщики товаров для рабочих, которые трудились на сталелитейных заводах, возможные благодаря тарифам, разве они не получили выгоду?

И поставщики поставщиков? Разве пользователи технологий, впервые представленные в индустрии компаниями, защищенными приказами государства тоже не получили прибыль? Разве капиталисты, имеющие большой выбор безземельных работников, не получают выгоду от "земельной монополии", даже если они не поддерживали эту монополиию, как другие капиталисты? Это увеличило количество наемных работников для всех капиталистов и увеличило их власть на рынке труда за счет рабочего класса.

Другими словами, такая политика помогала сохранять капиталистическую рыночную силу, независимо от того, индивидульный ли капиталист вдохновлял политиков проголосовать создать/ сохранять такую политику. И, похожим образом, все американские капиталисты получили выгоду из изменения законов, которые признавали и защищали капиталистические права частной собственности, которые государство привело в жизнь в течение 19 века (смотри раздел B.2.5).

Ротбард, другими словами, игнорирует классовое воровство и кумулятивный эффект кражи продуктивной собственности и продуктов рабочих, которые используют это. Он считал, что "моральное негодование" социализма возникает из-за аргумента "что капиталисты украли собственность, которая справедливо принадлежала рабочим, и поэтому существующее распределение накопленной собственности несправедливо". Он утверждал, что учитывая "эту гипотезу, остальная часть импульсов для марксизма и анархо-синдикализма существует вполне логично".

Однако, "решение" Ротбарда проблемы прошлых насилий кажется (существенно) оправданием существующих прав собственности а не серьезной попыткой понять или исправить прошлые инициации силы, которые сделали наше общество капиталистическим и все еще формируют его сегодня.

Потому что он считает нежелательным возвращение собственности, которая была очевидно украдена и может быть возвращена тем, кто был лишен собственности или их потомкам (например, дать землю обратно крестьянам или фермарам арендаторам). Если это не может быть сделано, то "право на эту собственность принадлежит, справедливо и этично, его текущим владельцам". [Op. Cit., стр. 52, 57]

В лучшем случае, он позволяет национализировать собственность и "гомстединг" рабочими любой корпорации, которая имеет большую часть доходов от государства (это значит, в соответствии с аргументами Ротбарда о конце сталинизма, что они будут иметь акции в компании). Конечный результат его теории это оставить вещи почти такими же, какие они сейчас. Это потому что он не мог понять что эксплуатация рабочего класса была коллективной по натуре и как таковая, просто невозможно переделать ее в индивидуальном порядке.

Возьмем очевидный пример. Если доходы от рабства в южных штатах Америки были использованы, чтобы инвестировать в заводы в Северных штатах (как это и происходило), действительно ли означает раздача земли освобожденным рабам в 1865 году конец несправедливости, которая вытекает из этой ситуации? Конечно, продукты труда рабов были украденной собственностью, так же как и земля, и в результате, любая инвестиция, которая была сделана из труда рабов.

В конце концов, другие инвестиции были основаны на доходах, полученных от рабского труда и "большинство доходов, полученных в северных штатах были получены из излишков, происходящих на южных плантациях". [Perelman, Op. Cit., стр. 246]

В терминах наемных работников Севера, они были косвенно экслуатированы сущестовованием рабства, так как инвестиции, которые делались за счет рабства, позволяли уменьшить их переговорную силу на рынке, и уменьшали их возможность создать собственный бизнес, увеличивая цены. И что насчет инветиций, сгенерированных эксплуатацией этих наемных работников?

Как указывает Марк Лейер, капиталисты и лендлорды "покупают землю и машины, но эти деньги представляют из себя не больше чем экспроприированный труд других". [Bakunin, стр. 111] Если земля должна быть возвращена тем, кто работал на ней, как предлагает Ротбард, почему нельзя возвратить индустриальные империи, которые были созданы на спинах поколений рабов?

И что насчет доходов, сделанных на поколениях зарплатных рабов, которые работали над этими инвестициями? И что насчет инвестиций, которые эти доходы позволили? Однозначно, если земля должна быть дарована тому, кто работал на ней, должны ли инвестиции быть возвращены тем, кто сгенерировал их? И предполагая, что настоящие работники могут справедливо захватить свои рабочие места, что насчет тех, кто был нанят ранее и их потомков? Почему они должны быть исключены от богатств, которые их предки помогали создавать?

Разговор на уровне индивидуумов упускает все это из вида и общий результат это обеспечить, чтобы результату веков принуждения и кражи остались непотревоженными. Потому что рабочий класс как целое был экспроприирован и его труд эксплуатировался. Невозможно определить задействованных людей и их потомков и невозможно отследить, как украденные продукты труда были инвестированы. Таким образом, классовая кража нашей планеты и свободы, так же как и продуктов труда поколений рабочего класса будет продолжаться в безопасности.

Разумеется, некоторые гоударства больше влияют на экономику, чем другие. Корпорации не инвестируют или покупают у поставщиков, базированных в авторитарных режимах, по чистой случайности. Они не случайно оказались здесь, получая выгоду от этатизма и авторитаризма.

Скорее они выбирают государство, чтобы располагаться, основываясь точно на дешевизне труда. Другими словами, они предпочитают располагаться в диктатурах и авторитарных режимах в Центральной Америке и Юго-Восточной Азии, потому что эти режимы больше всего влияют на рынок труда. В то же время они говорят о "свободном рынке" и "экономической свободе", которую эти режимы отрицают для своих подчиненных.

Для Ротбарда это кажется только совпадением или корреляцией а не систематическим явлением. Вся вина лежит в сговоре между бизнесом и государством, вина лежит на определнных капиталистах, а не на капитализме. Другими словами, система чиста, только индивидуумы испорчены.

Но, для анархистов, происхождение современной капиталистической системы лежит не в индивидуальных качествах капиталистов как таковых, но в динамике и эволюции самого капитализма - комплекс взаимодействий между классовым интересом, классовой борьбой, социальной защиты против деструктивных действий рынка, индивидуальных качеств и так далее. Другими словами, утверждения Ротбарда ошибочны - они не понимают капитализм как систему, его динамическую природу и авторитарные социальные отношения, которые он производит и необходимость в государственном вмешательстве.

Поэтому, когда правые предлагают, чтобы "нас" "оставили в покое", становится понятным, кого они имеют в виду под "мы", когда мы рассматриваем, как развивался капитализм.

Ремесленники и крестьяне были "оставлены в покое", чтобы умереть от голода (иногда даже не это, так как работные дома были изобретены, чтобы доставить бездомным радость труда), и рабочий класс индустриального капитализма был "оставлен в покое" без работы, если не уважал правила своих хозяев.

Как незабвенно сказал Маркс "Но, с другой стороны, освобождаемые лишь тогда становятся продавцами самих себя, когда у них отняты все их средства производства и все гарантии существования, обеспеченные старинными феодальными учреждениями. И история этой их экспроприации вписана в летописи человечества пламенеющим языком крови и огня". [Op. Cit., стр. 875]

По другую сторону классового разделения, они хотели быть "оставленными в покое", чтобы применять свою власть над другими, как мы увидим. Этот современный "капитализм" по эффекту, является разновидностью "корпоративного меркантилизма", с государствами предоставляющими условия, чтобы позволить корпорациям процветать (т. е. послабления в налогах, субсидии, бэйлауты, анти-рабочие законы и т. д.) говорит больше об этатистских корнях капитализма, чем идеологически правильное определение капитализма, используемое его сторонниками.

На самом деле, если мы посмотрим на роль государства в создании капитализма, мы испытаем желание переименовать "анархо"-капитализм в "марксистский капитализм".

Потому что, учитывая исторические сведения, может появиться политическая теория, по которой создана "диктатура буржуазии" и это капиталистическое государство отомрет в анархию. Это означает замещение экономических и социальных идей марксизма и замещение прямой противоположностью, но это не значит, что мы должны отказываться от идеи (в конце концов, это то, что "анархо"-капитализм сделал с индивидуальным анархизмом!)

Но мы сомневаемся, что многие "анархо"-капиталисты будут приветствовать такое изменение имени (несмотря на то, что это будет отражать их политику гораздо лучше; в конце концов они не возражают против прошлой инициации силы, только против настоящей и многие думают, что современное государство отомрет под действием сил рынка).

Это предполагается тем фактом, что Ротбард не поддерживал перемены снизу, как способ создания "анархии". Он помог создать так называему Либертарианскую Партию в 1971 году, которая, как марксисты, борется за власть.

С падением сталинизма в 1989 году, Ротбард видел целые экономики, которые могли быть захвачены и он утверждал, что "десоциализация" (то есть денационализация, как ленинисты он перепутал социализм с национализацией) "обязательно включает в себя действия правительства, сдающее свою собственность частным субъектам....

В глубоком смысле, избавление от социалистического государства требует от государства исполнить один финальный, быстрый, великолепный акт саморазрушения, после которого оно исчезнет со сцены". (сравните с Энгельсом "захват средств производства во имя общества это последнее независимое действие государства как государства". [Selected Works, стр. 424])

Он считал, что "капитальные блага созданы Государством" и "философски не принадлежат никому" но не заметил, чей труд был эксплуатирован и обложен налогами, чтобы построить их (разумеется, он отвергал идею акций для всех, потому что это будет "эгалитарная раздача незаслуживающим жителям", предположительно больным, безработным, пенсионерам, матерям, детям, и будущим поколениям). [The Logic of Action II, стр. 213, 212, 209]

Индустриальные заводы будут переданы рабочим, работающим в текущий момент там, но не под их прямым действием и прямой экспроприации. Вместо этого это сделает государство. Это можно понять, потому что предоставленные самим себе, рабочие могли бы действовать не так, как он того хотел.

Таким образом мы видим его защищающим идею передачи индустрии от государственной бюрократии рабочим посредством "частных, оборотных акций" и владение "не передается коллективам или кооперативам рабочих или крестьян целиком, это вызвало бы обратно болезни социализма в децентрализованной и хаотической синдикалистской форме". Его "гомстэдинг" совершается не самими рабочими, а "акции передаются рабочим" государством.

Он также замечает, что это должно быть "приоритетом" для правительства "вернуть всю украденную, конфискованную собственность первоначальным владельцам, или их наследни_кам". Это будет включать в себя "найти первоначальных владельцев земли" - т. е., класс лендлордов чье богатство было основано на эксплуатации крепостных и крестьян. [Op. Cit., стр. 210, 211-212] Таким образом, экспроприированные крестьяне получат свою землю обратно, но не крестьяне, которые работали на земле, принадлежащей феодалам и аристократам и которая была отнята государством.

Таким образом, те кто был освобожден от сталинисткого режима, подвергся бы "либертарианскому" режиму, чтобы обеспечить, чтобы передача собственности происходила экономически правильным путем. Как это происходило, нео-классические экономисты, которые надзирали за процессом, обеспечили, что владение и контроль были переданы напрямую новому правящему классу, а не тратили время на выпуск "акций", которые бы в конечном счете оказались в руках немногих из-за действия рыночных сил (настоящий способ, которым это было сделано, можно было бы считать современной формой "первоначального накопления" так как он обеспечил, чтобы капитальные блага не оставались в руках рабочих).

Но это отвлечение от темы. Факт остается в том, что государственное вмешательство было необходимо, чтобы создать и поддерживать капитализм. Без государственной поддержки сомнительно, что капитализм бы вообще развился. Так что единственный "капитализм" который существовал это продукт государственной поддержки и интервенции, и он характеризовался рынками, которые не были несвободными.

Таким образом, серьезные сторонники по-настоящему свободных рынков (как американские индивидуальные анархисты) были недовольны капитализмом - они справедливо и открыто противостояли ему. Их видение свободного общества противоречило стандартному капиталистическому обществу, факт, который "анархо"-капиталисты оплакивают и считают ошибкой и / или продуктом плохой экономики.

Видимо, общий эффект от всего этого государственного принуждения был нулевым. Это не фундаментально сформировало развитие экономики, как утверждали критики капитализма, и капитализм развивался естественно сам по себе.

Таким образом экономика, отмеченная неравенством богатства и власти, где большая часть населения не имеет земли и ресурсов и где проценты, рента и доходы извлекаются из труда работающих людей развилась бы все равно независимо от государственного принуждения, которым было отмечено появление капитализма и необходимость лендлордов и капиталистов в подчиненном и зависимом рабочем классе, которые вели такую политику просто ускорила процесс к "экономической свободе".

Как бы то ни было, это не более чем совпадение, что государственное принуждение и капитализм так переплетены в истории и в настоящей практике.

В общем, как любые другие апологеты капитализма, правые "либертараинцы" поддерживают систему без учета средств, которые были необходимы, чтобы создать эту систему.

Они имеют тенденцию уравнивать это с любой другой рыночной системой, не понимая, что это специфическая форма рыночной системы где труд сам по себе это товар. Иронично, конечно, что большинство защитников капитализма подчеркивают важность рынков (которые предшествовали капитализму) но недооценивают значение наемного труда (который определяет капитализм) вместе с насилием, которое создало капитализм.

Анархисты и марксисты подчеркивали, что деньги и товары определяют капитализм не больше чем частное владение средствами производства. Важно запомнить, что с социалистической точки зрения, капитализм не идентичен рынку.

Как мы подчеркивали в разделе С.2, анархисты и марксисты утверждают, что там где люди производят для себя, это не капиталистическое производство, т. е. когда рабочий продает товары это не капиталистическое производство. Таким образом, сторонники капитализма не понимают, что государственное принуждение понадобилось, чтобы трансформировать докапиталистические общества ремесленников и крестьян, продающие продукты своего труда, в капиталистическое общество наемных работников, продающих себя боссам, банкирам и лендлордам.

В заключение, нужно подчеркнуть, что этот процесс первоначального накопления не ограничивался частным капитализмом. Государственный капитализм также обращался к таким техникам. Форсированная коллективизация крестьян Сталиным и жестокая индустриализация за пятилетние планы в 1930-ых это самый очевидный пример.

То, для чего потребовались века в Британии, было сконцентрировано в десятилетия в Советском Союзе и других государствах с государственным капитализмом, с соответствующим влиянием на человеческий труд. Однако, мы не будем обсуждать здесь эти акты государственного принуждения, так как мы обеспокоены главным образом с действиями, необходимыми, чтобы создать условия для частного капитализма.

Разумеется, этот раздел не может надеяться описать все формы государственного принуждения по всему миру, которые были использованы, чтобы создать или заставить не желающее население принять капитализм. Все, что мы можем сделать, это предоставить немного информации о жестокой истории капитализма и предоставить достаточно ссылок для тех, кто хочет изучать вопрос дальше.

Первая начальная точка это Часть 8 ("Так называемое первоначальное накопление") тома 1 Капитала Маркса. Эта классическая работа о происхождении капитализма должна быть дополнена более поздними работами, но базовый анализ правилен.

Марксистские писатели расширили анализ Маркса, с Маурисом Доббсом "Изучение развития капитализма" и Дэвидом Макналли "Против рынка", которых стоит прочесть, так же как Майкл Перелман "Изобретение капитализма". Книга Кропоткина "Взаимная помощь" имеет краткое изложение государственных действий по разрушению коммунальных институтов и общественного владения землей, так же как в его книге "Государство: Его историческая роль".

Важное чтение это книга Рудольфа Рокера "Национализм и культура". Книга индивидуального анархиста Кевина Карсона "Изучение мутуалистской политической экономики" предоставляет замечательное краткое изложение (смотри часть 2, "Капитализм и Государство: Прошлое, Настоящее и Будущее"), так же как его эссе "Железный Кулак за Невидимой Рукой".

F.8.1 Какие социальные силы стоят за возвышением капитализма?

Капиталистическое общество это относительно недавнее изобретение. Для Маркса, в то время как рынки существовали тысячелетие "капиталистическая эра начинается с 16 века". [Capital, том 1, с. 876] Как указал Мюррей Букчин, за "долгую эру, возможно длящуюся больше 5 веков", капитализм "сосуществовал с феодализмом и простыми товарными отношениями" в Европе. Он утверждает что этот период "не может быть назван переходным без истолковывания прошлого с учетом настоящего". [From Urbanisation to Cities, с. 179] Другими словами, капитализм не был неизбежным результатом истории или социальной эволюции.

Букчин продолжает, замечая, что капитализм существовал "с растущим значением в смешанной экономике Запада с 14 века до 17" но что "это буквально взорвалось в Европе, в частности в Англии, во время восемнадцатого и особенно девятнадцатого веков". [Op. Cit., с. 181] Возникает вопрос, что лежит за этим "растущим значением"? Увеличился ли капитализм из-за присущей ему более эффективной природе или здесь действовали другие, неэкономические силы? Как мы покажем, это определенно было второе - капитализм родился не из экономических сил, но из политических действий социальных элит, которые обогащались за счет ростовщичества. В отличие от продукции ремесленников (простой товар), наемный труд создает неравенство и богатство для немногих и поэтому будет защищаться и поощряться теми, кто контролирует государство в своих собственных экономических и социальных интересах.

Развитию капитализма в Европе помогали две социальные элиты, появляющийся капиталистический класс в разлагающихся средневековых городах и абсолютистское государство. Средневековый город был "тщательно изменен постепенным увеличением в силе коммерческого капитала, в основном благодаря внешней торговле... Поэтому внутреннее единство коммуны было ослаблено, давая место растущей кастовой системе и необходимо ведя к растущему неравенству социальных интересов. Привилегированные меньшинства продвигали централизацию политических сил общества... Меркантилизм в погибающих городах республики логически вел к потребности в больших экономических единиц (т. е. национализировать рынок); и поэтому желание сильных политических форм очень усилилось... Таким образом город постепенно стал маленьким государством, прокладывая путь к предстоящему национальному государству". [Rudolf Rocker, Nationalism and Culture, с. 94] Кропоткин подчеркивал что это разрушение самоорганизации коммуны не только служило интересам появившегося капиталистического класса но также слжило интересам государства. Точно так же как лендлорд и капиталист ищут рабочую силу и рынок труда состоящий из атомизированных и изолированных индивидуумов, так же государство ищет способы устранить всех потенциальных противников и поэтому противостоит "всем коалициям и частным общетсвам, независимо от того какая у них цель". [The State: It's Historic role, с. 53]

Растущая экономическая сила прото-капиталистов конфликтовала с силой феодальных лордов, что значило что первым нужна была помощь, чтобы собраться вместе. Эта помощь пришла в форме монархического государства которое, в свою очередь, нуждалось в помощи против феодальных лордов. С силами абсолютизма за спиной, капитал мог начать процесс увеличения своей силы и влияния путем расширения "рынка" через государственное действие. Это использование государственного принуждения было нужно, потому что, как заметил Букчин "в любом до-капиталистическом обществе, существовали компенсационные силы, чтобы ограничить рыночную экономику. Не менее значительно, многие докапиталистические общества вырастили препятствия, как они думали непреодолимые, к внедрению государства в социальную жизнь". Он заметил, "силу деревенских коммун противостоять вторжению торговли и деспотических политических форм в жизнь общества". Государственное насилие было необходимо, чтобы разрушить это сопротивление и, неудивительно, "класс, который получил наибольшую выгоду от появляющегося национального государства была европейская буржуазия... Эта структура... предоставила базис для следующей великой системы мобилизации труда: заводы". [The Ecology of Freedom, с. 207-208, 336] Абсолютистское государство, заметил Рокер, "зависело от помощи этих новых экономических сил, и наоборот". Поначалу государство продвигало планы коммерческого капитала, потому что его казна была заполнена за счет расширения торговли. Его армия и флот "сделали вклад в экспансию индустриальной продукции потому что им требовался ряд вещей, которые не могли предоставить лавки мелких торговцев. Таким образом постепенно возникли так называемые мануфактуры, предшественники более поздних больших индустрий". [Op. Cit., с. 117-118] Как таковое, невозможно недооценить роль государственной власти в создании условий для сельскохозяйственного и промышленного капитализма.

Одно из самых важных государственных действий с точки зрения ранней промышленности были так называемые Акты об Огораживании, по которым общинные земли - бесплатная фермерская земля, разделяемая крестьянами в большинстве деревень - была "огорожена" или включена в собственность разных лендлордов как частная собственность (смотри раздел F.8.3). Это обеспечило множество безземельных рабочих, у которых не было другого выбора кроме продажи своего труда лендлордам и капиталистам. На самом деле, широко распространенная независимость, происходящая от того, что у большинства домохозяйств была земля, заставляла растущий класс капиталистов жаловаться, как сказал один человек "что люди, которые должны работать на наемной работе, цепляются к земле, и в непослушании своих сердец предпочитают независимость сквоттеров найму у хозяина". (цитируется по Аллану Енглеру, The Apostles of Greed, с. 12)

В услужении хозяину, государство всегда репрессировало все признаки "непослушания" и "независимости" (такие как забастовки, профсоюзы и так далее). Например, Франция 17 века видела "декреты... которые запрещали рабочим менять своих начальников или которые запрещали собрания рабочих или забастовки под страхом корпоративного наказания или даже смерти. (Даже Теологический Факультет Университета Парижа посчитал подходящим торжественно произнести проклятия в адрес греха рабочих организаций)". [Maurice Dobb, Studies in Capitalism Development, с. 160]

В дополнение, другие формы государственной помощи обеспечивали, что капиталистические фирмы получали фору, таким образом обеспечивая их доминацию над другими формами работы (такими как кооперативы). Главным способом создания запаса ресурсов, которые могли быть использованы для инвестиций было использование меркантилистской политики, которая использовала протекционистские методы, чтобы обогатить капиталистов и лендлордов за счет потребителей и их рабочих. Например, одним из самых общих жалоб ранних капиталистов было то, что рабочие не приходили постоянно на работу. Однажды поработав несколько дней, они исчезали, так как у них было достаточно денег чтобы продолжать жить. С более высокими ценами на еду, вызванными протекционистскими мерами, рабочим приходилось работать дольше и тяжелее и так они привыкли к заводскому труду. В дополнение, меркантилизм позволил местной промышленности развиться, запрещая иностранную конкуренцию и также позволил промышленникам получать сверхприбыли, которые они могли потом использовать, чтобы увеличить свои инвестиции. По словам марксистского экономического историка Мауриса Добба:

"Вкратце, меркантилистская система была системой эксплуатации через торговлю, регулируемой государством, которая играла очень важную роль в ранние годы капиталистической индустрии: это была экономическая политика века первоначального накопления". [Op. Cit., с. 209]

Как суммирует Рокер, "когда абсолютизм победил всю оппозицию национальной унификации, продвигая меркантилизм и экономическую монополию, это дало всей социальной эволюции направление, которое могло только вести к капитализму". [Op. Cit., с. 116-117]

Меркантилистская политика имела много форм, включая государство, предоставляющее капитал новым индустриям, изымающее капитал у гильдий и налоги, устанавливающее монополии на местных, иностранных и колониальных рынках, и дающее права и пенсии успешным капиталистам. В терминах иностранной торговли, государство помогало местным капиталистам, устанавливая тарифы, квоты, и запрещая импорт. Они также запрещали экспорт инструментов и технологий так же как эмиграцию квалифицированных рабочих, чтобы остановить конкуренцию (это относилось к любым колониям, которые имело специфическое государство). Другие политики были применены в зависимости от нужд специфической страны. Например, Англия приняла несколько Актов Навигации, которые заставляли торговцев использовать английские корабли, чтобы посещать ее порты и колонии (это разрушило коммерцию Голландии, ее главной соперницы). Не минимизировалось действие войны, с потребностью в оружии и транспорте (включая корабли) и государственными тратами в экономику. Неудивительно, учитывая это фаворизирование местной индустрии за счет соперников и подчиненного рабочего класса, период меркантилизма был периодом быстрого роста, в особенности в Англии.

Как мы обсуждали в разделе C.10, некоторый вид меркантилизма всегда был необходим, чтобы страна индустриализовалась. В общем, как говорит экономист Пол Ормерод, "совет следовать политике чистого свободного рынка кажется противоречит урокам практически всей экономической истории начиная с Индустриальной революции. Каждая страна, которая входила в сильный стабильный рост, сделала это, нарушив принципы свободного рынка". Эти интервенции включают использование "тарифных барьеров", чтобы защитить зарождающуюся промышленность, "правительственные субсидии" и "активную государственную интервенцию в экономику". Он суммирует: "Модель предпринимательской активности на рынке, с разумной государственной поддержкой плюс репрессии на рынке труда, кажется хорошей моделью экономического развития". [The Death of Economics, с. 63]

Таким образом, социальные силы, создающие капитализм были капиталистическая активность и государственное действие. Но без поддержки государства, сомнительно, что капиталистическая активность была бы достаточной, чтобы сгенерировать первоначальное накопление, необходимое, чтобы завести экономику. Из этого следуют необходимость Меркантилизма в Европе и его модифицированной кузины государственной помощи, тарифов и "актов о гомстэдинге" в Америке.

F.8.2 Какой был социальный контекст утверждения "laissez-faire"?

Медовый месяц интересов между ранними капиталистами и автократическими королями продолжался недолго. "Та же самая монархия, которая по веским причинам стремилась продвинуть интересы коммерческого капитала и которая в своем развитии опиралась на помощь капитала, наконец превратилась в препятствие для любого дальнейшего развития европейской индустрии". [Rudolf Rocker, Nationalism and Culture, стр. 117]

Это и есть социальный контекст выражения «Laissez-fair»- системы, которая исчерпала свои возможности поддержки, то на что она опиралась на первоначальных этапах. Также как и дети в какой-то момент восстают против покровительства и правил своих родителей, так и капиталисты восстали против довлеющей поддержки абсолютистского государства. Политика меркантилизма фаворизировала одни отрасли и ограничивала рост других. Правила и регулирование, которое касалось тех, кого фаворизировали, уменьшала возможности для маневра капиталистов в изменяющихся условиях. Как утверждает Рокер «не смотря на те усилия, которые прикладывало абсолютистское государство, в своих интересах, удовлетворить запросы торговцев, они сковывали отрасль и оковы постепенно становились все более и более гнетущими… (это) стало тяжким бременем… которое парализовало всю экономическую и социальную жизнь» [Op. Cit., стр. 119]. В конце концов, меркантилизм стал скорее препятствием, чем силой, и нуждался в замене. С ростом экономической и социальной силы класса капиталистов, эту замену стало легче сделать. Как отмечает Эррико Малатеста:

“Развитие производства, расширение торговли, безмерная власть денег…гарантировали это превосходство (экономической власти над политической властью) капиталистическому классу, который более не удовлетворяла поддержка государства, и который потребовал, чтобы государство ушло со своего поста. Государство, которое распоряжалось властью по праву победителя …тем не менее подвластное, в силу существующих обстоятельств, капиталистам, продолжало относиться к своим богатым бывшим рабам с высокомерием и презрением, и претендовало на независимость и доминирование. Государство и в самом деле защищало, как жандарм, частную собственность, но было таким жандармом, который мнит себя кем-то, и ведет себя надменно по отношению к людям, которых должен защищать и опекать; только, что не грабит и не убивает их сам на следующем углу; и капиталисты решили от него избавиться… и заменить его правительством, которое сами изберут, в любое время им подконтрольное и в особенности организованное таким образом, чтобы защищать интересы своего класса от любых требований и притязаний тех, кого они отстранили от власти». [Anarchy, стр. 22-3]

Малатеста здесь показывает настоящее значение выражения "оставьте нас в покое", или "laissez-faire". Абсолютистское государство (не государство вообще) начало влиять на доходные активности и власть капиталистов, поэтому они решили, что оно должно уйти - что и сделал усиливающийся капиталистический класс, когда устранил такие популярные движения как Английская, Французская и Американская революции. В таких условиях, когда государство не полностью контролируется капиталистическим классом, тогда имеет смысл противостоять государственному вмешательству, неважно насколько полезным оно было в прошлом - государство, управляемое аристократами и феодальными лендлордами не управляет классами в правильной форме. Это меняется, когда члены капиталистического класса удерживают государственную власть и когда лендлорды начинают себя вести как деревенские капиталисты, и, неудивительно, laissez-faire был быстро модифицирован и потом оставлен, когда капиталисты могли рассчитывать на капиталистическое государство и защищать свою экономическую власть внутри общества.

Когда капитализм избавился от нежелательного влияния враждебного использования государственной власти не-капиталистическими классами, тогда laissez-faire утратил свою полезность (точно так же как оно имеет свою полезность сегодня, когда атакует социальные пособия). Когда это было выполнено, тогда государственное вмешательство в общество было поощрено и приветствовалось капиталистами. "Это иронично, что главные протагонисты государства, в его политической и административной власти, были Утилитаристы из среднего класса, на другой стороне их этатистского баннера были начертаны доктрины экономического Laissez Faire". [E.P. Thompson, The Making of the English Working Class, с. 90] Капиталисты просто хотели, чтобы капиталистическое государство заменило монархическое государство, так что главы правительств следовали экономической политике, которая считалась бы капиталистами выгодной их классу как целому. Как говорит экономист по развитию Лэнс Тэйлор:

"В долгосрочной перспективе, не существует перехода к laissez-faire в современном экономическом росте. Государство всегда вмешивалось, чтобы создать капиталистический класс, и потом оно должно регулировать капиталистический класс, и потом государство должно волноваться о том, как не быть захваченным капиталистическим классом, но государство всегда было там". (Цитируется по Ноаму Хомскому, Year 501, с. 104)

Чтобы атаковать меркантилизм, ранние капиталисты игнорировали успешное влияние его политики на развитие индустрии и "запас богатства" для будущей экономической активности. Как указывает Уильям Лазоник, "политической целью (книги Адама Смита) "Богатство наций" было атаковать меркантилистские институты, которая Британская экономика построила за предыдущие два века. Адам Смит предлагал институциональные изменения, но у него отсутствовал динамический исторический анализ. В его атаке этих институтов, Смит мог спросить, почему такая большая часть мирового рынка была под контролем Британии в конце 18 века. Если бы Смит спросил этот "большой вопрос", он мог бы признать, что Британия была такой успешной на рынке благодаря меркантилистским институтам, которые он атаковал". Более того, он "мог бы опознать интегральное отношение между экономической и политической силой в восходе Британии к международному доминированию". В общем, "британские защитники laissez-faire отказывались говорить о роли, которая система национальной власти играла в создании условий, чтобы Британия начала свой динамичный путь развития... Они не беспокоились спросить, как Британия получила позицию "мастерской мира", в то время как они удобно игнорировали продолжающуюся систему национальной власти - Британскую Империю -которая продолжала поддерживать позицию Британии". [Business Organisation and the Myth of the Market Economy, с. 2, 3, 5]

Похожие комментарии применимы к американским сторонникам laissez faire, которые не замечают, что "традиционная" американская поддержка по всему миру свободной торговли это достаточно недавний феномен. Это началось только в конце Второй Мировой Войны (внутри Америки милитаристские политики Кейнса были оставлены). В то время как американская индустрия развивалась, государство и капиталистический класс не имели времени для laissez-faire (смотри раздел F.8.5 для деталей). После того как индустрия стала сильной, Соединенные Штаты начали проповедовать laissez-faire остальному миру - и начала обманывать себя про свою собственную историю, считая свои слоганы про laissez-faire секретом успеха. Как все остальные успешные страны с промышленностью, государство помогало капиталистам напрямую и косвенно (через тарифы, земельную политику, репрессии рабочего движения, субсидии инфраструктуры и так далее) и оно "оставляло их в покое" чтобы они угнетали и эксплуатировали рабочих, эксплуатировали потребителей, строили свои промышленные империи и так далее.

Такис Фотопулес показывает, что социальные силы, делающие рынок "свободным" не имеют "естественной" эволюции к свободе:

"В противоположность тому, что утверждают либералы и марксисты, маркетизация экономики была не просто эволюционным процессом, следующий за экспансией торговли при меркантилизме. Современные (то есть капиталистические) рынки не эволюционируют из местных рынков и /или рынков иностранных товаров. Национальное государство, которое появлялось в конце Средних веков, играло важную роль в создании условий для "национализации" рынка и освобождении рынка от эффективного социального контроля". ["The Nation-state and the Market", pp. 37-80 Society and Nature, Vol. 2, No. 2, с. 44-45]

"Освобождение" рынка значит освобождение тех, кто владеет большей частью рынка (т. е. богатая элита) от "эффективного социального контроля", но остальная часть общества была не так удачлива. Кропоткин говорит похожую вещь: "В то время как давая капиталистам некоторую возможность собирать свое богатство за счет беспомощных рабочих, правительство никогда и нигде... не давало трудящимся возможность делать то, что они хотят". [Anarchism, с. 182]

Так, выражение "laissez-faire" происходит в период, когда капиталисты возражали против ограничений, которые помогли создать их. Это не имеет отношения к свободе, а относится к нуждам капиталистов во власти и доходах. Также мы должны помнить, что в настоящий момент государство управляется богатыми для богатых. Выборы, там, где они имеют место, задействуют богатейших из мужчин собственников капитала. Это значит, что было два аспекта в призыве к laissez-faire. С одной стороны, элита хотела убрать регуляции и интервенции, которые находила обременительными и считала ненужными, так как их социальная позиция была защищена их экономической силой (меркантилизм развился в капитализм, когда рыночная сила была достаточной, чтобы производить зависимость и подчинение, так как рабочий класс был успешно лишен земли и средств производства). С другой стороны, серьезные социальные реформаторы (как Адам Смит) признавали, что затраты на такое управление государством, вдохновленное элитой, большей частью падали на плечи рабочего класса. Моральный авторитет последних был использован, чтобы поддержать желание первых максимизировать свое богатство, наложив затраты на других (рабочих, потребителей, общество и эко-систему планеты) с государством, готовым помочь им.

Неудивительно, рабочий класс узнал про лицемерие такого порядка (даже если большинство современных правых либертарианцев не знают об этом и предоставляют свои услуги, оправдывая действия и желания репрессивных и эксплуатирующих олигархов, ищущих монополистические позиции). Они обратились к политическому и социальному активизму, желая изменить систему, где экономическая и политическая сила усиливают друг друга. Некоторые (как чартисты и марксисты) требовали политических реформ, чтобы превратить демократию в настоящую систему с одним человеком, одним голосом. Таким образом, политическая свобода будет использована, чтобы остановить худшие перегибы так называемой "экономической свободы" (т. е. капиталистических привилегий и власти). Другие (как мутуалисты) стремились к экономическим реформам, которые бы обеспечили, что капиталистический класс бы исчез посредством настоящей экономической свободы. В конце концов, большинство других анархистов утверждали, что нужны революционные перемены, потому что государство и капитализм так переплетены, что оба должны быть убиты в одно и то же время. Однако, борьба с государственной властью всегда происходила от общего населения. Как утверждал Мюррей Букчин, это ошибка изображать эту "революционную эру и ее демократические устремления как буржуазные, изображение, которое делает капитализм системой, больше связанной со свободой, или даже с обычными гражданскими свободами, чем это было исторически". [From Urbanisation to Cities, с. 18] В то время как капиталистический класс мог иметь выгоду от таких популярных движений как Английская, Американская, и Французская революции, но эти революции не были возглавлены, начаты и не велись буржуазией.

Не многое изменилось, так как капиталисты сегодня ищут максимум свободы от государства, чтобы обеспечить максимальную власть над их зарплатными рабами и обществом. Одна важная форма поддержки, которой правые либертарианцы хотят, чтобы государство (или "защитные" фирмы) оказывали капитализму, это обеспечение прав собственности - право владельцев собственности "делать как они хотят" на их собственности, что может иметь широкие и очевидные социальные последствия. "Либератарианские" капиталисты возражают против попыток других - рабочих, общества как целого, государства, и т. д. - влиять на власть боссов. То, что это просто защита привилегий и власти (а не свободы) обсуждалось в разделе B и в других главах части F, поэтому мы не будем здесь повторяться. Сэмюэль Джонсон однажды сказал: "мы слышим самые громкие возгласы о свободе от хозяина африканских рабов". [цитируется по Noam Chomsky, Year 501, с. 141] Наши современные "либертарные" капиталисты владеют зарплатными рабами и кричат о точно такой же "свободе".

F.8.3 Какие еще формы принимала интервенция государства в создании капитализма?

Кроме того, что оно было заказчиком новых форм продукции и социальных отношений, также оно защищало власть собственника, государство вмешивалось экономически также другими способами. Как мы отметили в разделе B.2.5, государство играло ключевую роль в трансформации законов общества в капиталистические законы, игнорируя традиционное и обычное право, когда это было удобно сделать. Похожим образом, использование тарифов и раздача монополий компаниям играло важную роль в накоплении капитала за счет работающих людей, точно так же как это сделало разрушение профсоюзов и разгон забастовок силой.

Однако, одним из самых вопиющих из этих действий было огораживание общественной земли. В Британии, посредством Актов Огораживания, земля, которая свободно использовалась бедными крестьянами, была отдана в частную собственность к крупным лендлордам. Как суммировал социалистический историк Е. П. Томпсон, "социальное насилие огораживания состояло из ... радикального, тотального навязывания деревне капиталистической собственности". [The Making of the English Working Class, с. 237-8] Права собственности, которые давали преимущества богатым, заменили права использования и добровольное соглашение, которым пользовались крестьяне для использования земли. В отличие от прав пользования, которые полагались на общину, права собственности требовали вмешательства государства, чтобы их создать и поддерживать. "Парламент и закон обеспечивали капиталистическое определение эксклюзивной собственности на землю", замечает Томпсон. Этот процесс включал в себя игнорирование желаний тех, кто пользовался общественной землей и репрессирование тех, кто возражал. Парламент, конечно, управлялся богатыми для богатых. Богатые люди просто "подчинялись правилам, которые они сами создали". [Customs in Common, с. 163]

Неудивительно, многие владельцы земли стали богатыми с помощью огораживания общественной земли, пустырей и холмов, в то время как многие простые люди лишились своих вековых прав. Огораживание земли было огромным мошенничеством крупных землевладельцев. По словам английской народной поэмы, написанной в 1764 году как протест против огораживания:

Они вешают мужчину и хлестают женщину,

Которые крадут гуся из общей земли;

Но отпускают на свободу более крупного злодея,

Который крадет землю у гуся.

Нужно помнить, что процесс огораживания не был ограничен только периодом индустриальной революции. Как замечает Колин Вард, "Во времена Тюдоров, волна огораживаний, проведенная владельцами земли, которые искали прибыль от высокой цены на шерсть лишила общинников средств к существованию и заставила их искать работу в другом месте или стать бродягами или сквоттерами на помойках по окраинам деревень". [Cotters and Squatters, с. 30] Первая волна увеличила количество сельского пролетариата, который продавал свой труд лендлордам. Мы не должны забывать, что это навязывание капиталистических прав собственности не подразумевает, что оно было незаконным. Как замечает Майкл Перелман, "формально, этот отъем земли был полностью легальным. В конце концов, крестьяне не имели прав собственности в узком смысле. Они имели только традиционные права. По мере развития рынка, первые жадные до земли дворяне и позже буржуа использовали государство, чтобы создать законную структуру, аннулирующую традиционные права". [The Invention of Capitalism, с. 13-14]

Являясь технически законной, потому что лендлорды создавали законы, влияние этой кражи земли не должно быть недооценено. Без земли, вы не можете жить и должны продавать свою свободу другим. Это ставит людей с капиталом в более выгодное положение, что имеет тенденцию повышать, а не понижать, неравенство в обществе (и таким образом ставит безземельных рабочих в ухудшающееся со временем положение). Этот процесс можно увидеть на ранних стадиях капитализма. С огораживанием земли была создана сельскохозяйственная рабочая сила, которой приходилась путешествовать в места, где есть работа. Этот наплыв безземельных бывших крестьян в города обеспечил то, что традиционная система цехов была разрушена и трансформировалась в капиталистическую индустрию с боссами и зарплатными рабами, вместо мастеров и их подмастерий. Поэтому огораживание земли играло ключевую роль, "ясно, что экономическое неравенство вряд ли создаст разделение общества во всемогущий владеющий класс и подчиняющийся класс, работающий на зарплату, если доступ к средствам производства, включая землю, каким-либо способом не запрещен существенной части общества". [Maurice Dobb, Studies in Capitalist Development, с. 253]

Важность доступа к земле суммировали в этом лимерике последователи Генри Джорджа (писатель 19 века, который призывал к национализации земли и "единому налогу"). Джорджисты выразили свой базовый аргумент о важности земли в этих нескольких, замечательных, строчках:

Экономист из колледжа планировал

Жить без доступа к земле

Он бы достиг успеха

Но обнаружил что ему нужны

Еда, убежище и место, чтобы стоять.

Таким образом, анархисты озабочены "монополией на землю", частью которой были Акты об Огораживании. Монополия на землю, говоря словами Такера, "состоит из обеспечения государством земельных прав, которые не основаны на персональном занятии и культивации". [The Anarchist Reader, с. 150] Нужно помнить, что общинная земля не включала в себя большие землевладения членов феодальной аристократии и других лендлордов. Это помогло искусственно ограничить доступную землю и создать сельский пролетариат точно так же как огораживания.

Важно помнить, что зарплатный труд впервые образовался на земле и это было защитой прав на землю лендлордов и дворянства, совмещенное с дворянством, это значило, что люди не могли просто работать на своей земле. Подавляющие экономические условия, созданные огораживанием земли и приведением в силу прав собственности, обеспечило то, что капиталисты не должны были угрожать оружием людям, чтобы они работали часами в авторитарных, дегуманизирующих условиях. В таких условиях, когда большинство лишено собственности и находится под угрозой голода, бедности, бездомности и так далее, "инициация насилия" не необходима. Но потребовались ружья, чтобы привести в силу систему частной собственности, которая создала рынок труда в первую очередь, огородить общинную землю и защитить собственность дворянства и богатых.

Понизив доступность земли для сельских людей, огораживания разрушили независимость рабочего класса. Через эти акты, бесчисленное множество крестьян были исключены от доступа к своим бывшим средствам существования, это заставило их искать работу у лендлордов или переехать в города, чтобы искать работу на недавно появившихся заводах многообещающих индустриальных капиталистов, которые таким образом были обеспечены готовым источником дешевого труда. Капиталисты, конечно, не описывали результаты таким образом, но пытались сбивать с толку с их обычной риторикой про цивилизацию и прогресс. Например, Джон Беллерс, сторонник огораживаний, живший в 17 веке, утверждал, что общинная земля была "помехой для Индустрии, и ... Питомником Праздности и Наглости". "Леса и большие общинные земли делают бедных, которые владеют ими, похожими на индейцев". [цитируется по Thompson, Op. Cit., с. 165]

В другом месте Томпсон утверждает, что общины "видятся сейчас как опасные центры недисциплинированности... Идеология была добавлена к эгоистичному интересу. Вопросом публичной политики для джентльменов стало убрать крестьян с общинной земли, привести трудящихся к зависимости". [The Making of the English Working Class, с. 242-3] Давид Макналли подтверждает, что "это было в точности элементы материальной и духовной независимости, которые многие из самых откровенных защитников огораживаний стремились разрушить". Сторонники огораживаний 18 века "были примечательно прямолинейны в этом отношении. Общественные права и доступ к общинной земле, они утверждали, позволяли иметь степень социальной и экономической независимости, и поэтому производила ленивые, распутные массы сельских бедняков, которые избегали честного труда и посещения церкви... Отказывая таким людям в общинной земле и общественных правах, мы заставляем их подчиняться тяжелой дисциплине, наложенную рынком труда". [Against the Market, с. 19]

Земля давала рабочему классу степень независимости, что позволяло им быть "наглыми" в свою пользу. Это должно было быть остановлено, потому что это подрывало корни авторитарных отношений в обществе. Общинная земля повышала свободу для обычных людей и делала их менее желающими следовать приказам и соглашаться на наемный труд. Отсылка к "индейцам" важна, так как независимость и свобода коренных американцев хорошо задокументирована. Общей чертой обоих культур было общее владение средствами производства и свободный доступ к ним (узуфрукт). Это обсуждается далее в разделе I.7 (Разве либертарный социализм не разрушит индивидуальность?). Как подчеркивал Букчин, завод "не родился из нужды интегрировать труд с современными машинами", он появился, чтобы регулировать труд и сделать его регулярным. "Помешательство буржуазии на социальном контроле и его зверски анти-натуралистическое мировоззрение делали вклад в нерегулярность, или "естественность", в ритме и интенсивности традиционных систем работы, больше чем цены или зарплаты, запрашиваемые работниками. Больше, чем любой отдельный технический фактор, эта нерегулярность вела к рационализации труда при одном ансамбле правил, к дисциплине труда и регулированию времени, которая была на современной фабрике... начальная цель фабрики была в доминации над трудом и разрушении независимости рабочего от капитала". [The Ecology of Freedom с. 406]

Поэтому давление должно было разрушить связи рабочих с землей и таким образом "потеря этой независимости включала в себя потерю контакта рабочего с выращиванием еды... Жизнь в деревенском доме... часто значила выращивание семейного сада, возможно выгон коровы, приготовление домашнего хлеба, и умение содержать дом в хорошем состоянии. Индустриальным императивом стало стереть эти умения и средства к существованию из жизни рабочих. Таким образом, полная зависимость рабочего от завода и от индустриального рынка труда было прекрасным условием для триумфа индустриального общества... Необходимость разрушить любые независимые средства для жизни, которыми рабочий мог запастись... происходила из заинтересованности в ослаблении пролетариата до состояния полного бессилия перед лицом капитала. И с этим бессилием приходила вялость, потеря характера и общины, и падение морального духа". [Bookchin, Op. Cit.,, с. 406-407] Неудивительно, была положительная связь между огораживанием и миграции из деревень и "определенная корреляция... между степенью огораживаний и опорой на плохие ставки... огораживания привели к оттоку населения и более высокому уровню обеднения". Более того, "стандарты жизни были в среднем гораздо выше в тех областях, где трудящиеся совмещали индустриальную работу с фермерством... Доступ к общинным землям значил, что трудящиеся могли пасти животных, собирать хворост, камни и золотоносный песок, копать уголь, охотиться и рыбачить. Эти права часто создавали разницу между пропитанием и крайней нищетой". [David McNally, Op. Cit., с. 14 и с. 18] Законы об охоте также обеспечили, что крестьяне и слуги не могли легально охотиться за дичью, как во времена Ричарда II (1389) до 1831, ни один человек не мог убить дикое животное, если только ему было это не разрешено на основании собственности или социального положения.

Огораживание земли (независимо от того какую форму оно принимало - смотри раздел F.8.5 для эквивалента в США) решало две проблемы - высокая цена труда, и свободу и достоинство рабочих. Огораживания прекрасно иллюстрируют принцип, что капитализму требуется государство, чтобы обеспечить, что большинство людей не имеют свободного доступа к любым средствам существования и поэтому должны продавать себя капиталистам, чтобы выжить. Нет сомнения, что если бы государство "оставило в покое" европейских крестьян, позволяя им продолжать их коллективное фермерство ("коллективное фермерство" потому что, как показывает Кропоткин, крестьяне не только имели общую землю, но также совместно делали многие работы на ферме), капитализм не смог бы развиться (смотри Mutual Aid за сведениями о европейских огораживаниях (с. 184-189)). Как замечает Кропоткин, "примеры коммунаров, самостоятельно разделяющих свою землю были редкими, повсюду государство принуждало их разделять землю, или просто отдавало предпочтение частной апроприации их земель" знатными и богатыми. Таким образом "говорить о естественной смерти сельской коммуны (или общины) из-за действия экономического закона такая же мрачная шутка, как говорить о естественной смерти солдат, убитых на поле боя". [Mutual Aid, с. 188 и с. 189]

С тех пор как рынок труда был создан с помощью огораживаний и монополии на землю, государство было пассивным в регулировании рынка. Когда условия рынка были выгодны для рабочего класса, государство прислушивалось к призывам лендлордов и капиталистов и вмешивалось, чтобы восстановить "естественный" порядок. Государство активно использовало закон, чтобы понижать зарплаты и запрещать профсоюзы рабочих в течение веков. В Британии, например, после Черной Смерти был недостаток слуг. Вместо того, чтобы позволить рынку творить свою магию, лендлорды обратились к государству и результатом стало "Положение о трудящихся" 1351 года:

«В то время как поздно выступать против злого умысла слуг, которые были ленивыми, и не желающими работать после эпидемии без высоких зарплат, наш господин король приказал... что слуги обязаны работать, получая зарплату, принятую в местах, где они работают, в 20 год правления настоящего короля, или 5 или 6 лет назад; и что слуги, отказывающиеся работать на таких условиях, должны быть наказаны тюрьмой».

Так, требовалось государственное вмешательство, потому что трудящиеся укрепили рыночные позиции и требовали более высоких зарплат, что, в свою очередь, приводило к инфляции во всей экономике. Другими словами, ранняя версия NAIRU (смотри раздел C.9). В той или иной форме это положение оставалось в силе весь 19 век (поздние версии делали незаконным для работников создавать "заговоры" для повышения зарплат, то есть организовываться, чтобы требовать повышения зарплат). Такие меры особенно усиливались, когда рынок труда случайно давал преимущества рабочему классу. Например, "после Реставрации (Английской монархии)", отметил Добб, "когда дефицит рабочей силы снова стал серьезной проблемой и имущий класс был сильно напуган неподчинением лет Республики, шумиха вокруг законодательного вмешательства, чтобы держать зарплаты низкими, заставить бедных заниматься наемным трудом и расширить систему работных домов и "домов коррекции" и обнищание крестьян снова достигло крещендо". То же самое происходило в континентальной Европе. [Op. Cit., с. 234]

Поэтому, снова и снова работодатели обращались к государству, чтобы применять силу, подавляющую рабочий класс, искусственно понижать зарплаты и поддерживающую их экономическую силу и власть. В то время как такое законодательство часто было трудно привести в исполнение и оно часто было неэффективным, потому что настоящие зарплаты со временем увеличивались, угроза и использование государственного принуждения обеспечило, что зарплаты не повышались так быстро, как они могли бы в другом случае. Похожим образом, использование судов и войск, чтобы разрушать профсоюзы и срывать забастовки, сильно помогало процессу накопления капитала. Существовали различные законы, чтобы контролировать свободное движение рабочих. "На протяжении веков", замечает Колин Вард, "жизнь бедного большинства в сельской Англии управлялась законами о бедных и их разветвлениями, как Акт о Поселениях 1697 года, который запрещал приезжим поселяться на территории прихода, если только у них не было Сертификата о Поселении, в котором их родной приход соглашался взять их обратно, если они станут нуждаться в помощи бедным. Как и работные дома, это была ненавистная институция, которая просуществовала до 20 века". [Op. Cit., с. 31]

Как подчеркивал Кропоткин, "'это было государство, которое обязалось урегулировать конфликты" между работниками и боссами "и гарантировать удобную жизнь" (удобную для хозяев, конечно). Оно также "строго запрещало любые собрания... под угрозой суровых наказаний... В городе и деревне Государство управляло над свободными собраниями людей, и было готово предотвратить самыми строгими мерами собрание профсоюзов". Рабочие, которые формировали профсоюзы, "были наказаны по Акту о Хозяине и Служащем - рабочие были арестованы и осуждены по простому доносу о плохом поведении, сделанном хозяином. Забастовки были подавлены автократическим путем... не говоря уже о военном подавлении забастовочных беспорядков... Практиковать взаимную поддержку при таких условиях было нелегкой задачей... После долгой борьбы, которая продолжалась больше ста лет, право собираться вместе было приобретено". [Mutual Aid, с. 210 и с. 211] До 1813 года законы, регулирующие зарплату не были отменены, в то время как законы против собраний оставались в силе до 1825 года (хотя это не остановило осудить Толпудл Мучеников за "принятие незаконной присяги" и депортировать их в Тасманию в 1834 году). https://en.wikipedia.org/wiki/Tolpuddle_Martyrs

50 лет спустя, были отменены положения устава о рабочих, которые делали гражданский иск, если босс нарушал свой контракт, но уголовное дело, если рабочий нарушал контракт. Трейд юнионы были законно признаны в 1871 году, в то время как другой закон ограничивал, что могли делать рабочие на забастовке. Британские идеалы свободной торговли никогда не включали в себя свободу организоваться.

(К счастью, под рукой были экономисты, которые объясняли рабочим, что организоваться, чтобы требовать более высоких зарплат было против их интересов. По странному совпадению, все эти законы против профсоюзов на самом деле помогали рабочему классу, обеспечивая необходимые условия для совершенной конкуренции на рынке труда! Каковы шансы этого? Конечно, в то время как они считаются нежелательными мэйнстримными экономистами -- и, по странному совпадению, боссами -- профсоюзы в целом не запрещены в настоящее время, но сильно зарегулированы. Любящие свободу, дерегулирующие тэтчеристы провели 6 Актов о Занятости между 1980 и 1993 годами, ограничивающие забастовочное движение требованием разрешения на забастовку, запрещая вторичные действия, ограничивающие пикеты и давая работодателям право подавать в суд, если имеются подозрения в законности акций -- в интересах рабочих, конечно, потому что, по некоторым причинам, политики, боссы и экономисты всегда знали лучше членов профсоюза, что лучше для них. И если они сопротивлялись, то для этого было нужно государство.)

Для любого, отдаленно знакомого с историей рабочего класса, понятие, что может существовать экономическая теория, которая игнорирует отношения власти между боссом и работниками, является злой шуткой. Экономические отношения всегда имеют элемент власти, даже если это защита собственности и власти богатых -- Невидимая Рука всегда полагается на очень видимый Железный Кулак, когда это требуется. Как незабвенно сказал Кропоткин, ранний капитализм всегда видел Государство как "закрутившего гайки для рабочих" и "навязывавшего индустриальное рабство". Буржуазия "сметала как вредное для промышленности" все, что считалось "бесполезным и вредным", но этот класс "изо всех сил старался сохранить власть государства над промышленностью, над фабричным крепостным". Не следует также упускать из виду роль государственных школ, в рамках которых "дух добровольного рабства всегда умело культивировался в молодых умах, и это продолжается до сих пор, чтобы увековечить подчинение индивида Государству". [The State: Its Historic Role, с. 52-3 и с. 55] Такое образование также обеспечивало, что дети привыкают к подчинению и скуке, нужной для зарплатного рабства.

Более свежий пример фашистской Чили, где капитализм "свободного рынка" был навязан большинству общества элитой, используя авторитарное государство. Это признавалось Адамом Смитом, когда он противостоял государственному вмешательству в Богатстве Народов. Во времена Смита, правительство открыто и без стыда было инструментом в руках владельцев богатства. Менее чем 10% британских мужчин (и ни одна женщина) имели право голосовать. Когда Смит противостоял государственному вмешательству, он противостоял наложению интересов богатых на всех остальных (и, конечно, как "либерализм" и тем более "либертарианство", это политическая система, в которой многие следуют правилам и законам принятых немногими в интересах всех? Как показывает история, любое меньшинство, получая такую власть, злоупотребляет ею в своих собственных интересах). Сегодня, ситуация поменялась на обратную, с неолибералами и правыми "либертарианцами", противостоящими государственному вмешательству в экономику (т. е. регуляции большого бизнеса), чтобы предотвратить публику даже от минимального влияния на власть или интересы элит. Факт, что капитализму "свободного рынка" всегда требуется помощь авторитарного государства, должен заставить всех честных "либертарианцев" спросить: Насколько "свободен" "свободный рынок"?

F.8.4 Являются ли огораживания социалистическим мифом?

Короткий ответ это нет, не являются. В то время как много исторического анализа было проделано в попытках отрицать масштабы и влияние огораживаний, простой факт в том, (по словам выдающегося историка Е. П. Томпсона) что огораживания "были простым примером классового воровства, проведенного по справедливым правилам собственности и законам, принятым парламентом, состоящим из собственников и юристов". [The Making of the English Working Class, с. 237-238]

Огораживания были одним из способов, которым была создана «земельная монополия». Индивидуальные анархисты (и другие) называли земельной монополией феодальные и капиталистические права собственности и владения землей. Вместо режима «занятия и использования», за который выступали анархисты, земельная монополия позволяла немногим лишить многих земли – таким образом создавая класс людей, которым нечего продавать, кроме своего труда. В то время как монополия менее важна в эти дни в развитых странах, (немногие люди знают, как фермерствовать) это было важным, как средство укрепления капитализма. Имея выбор, большинство людей предпочитали стать независимыми фермерами, чем наемными работниками (смотри следующий раздел). Как таковая, «земельная монополия» включает в себя не только огораживания общинной земли, но также одобрение требований лендлордов на участки земли, большие, чем они могут обработать сами.