Язык тела

Глава третья

– Это всего лишь я, Babcia[1]! – Кэсси на собственном горьком опыте убедилась, что неплохо объявлять о своем приезде при входе в дом бабушки, который стал домом ее детства после смерти родителей. Однажды, когда Рэйвен было семнадцать лет, она чуть не получила от бабушки скалкой по голове, ворвавшись в три часа ночи, да еще и под экстази.

В детстве Кэсси очень любила момент, когда она покидала бетонную дорожку, продуваемую ветром, и входила в жаркое пахнущее корицей нутро квартиры, будто дверной проем был некими магическими воротами в иной мир.

– Кассандра, tygrysek[2]! – бабушка отвернулась от плиты, чтобы поздороваться с Кэсси. Макушка старушки едва доставала до носа внучки, но объятия были столь сильными, что могли сломать ребро.

– Ты похудела, – укоризненно заметила пожилая женщина.

– Не благодаря тебе, – Кэсси принюхалась. – Грибы и сметана… Вареники. А маковый рулет на десерт?

Бабушка с прищуром посмотрела на внучку.

– Грибы, конечно, можно унюхать, а как вареники?

Кэсси провела по краю рабочей поверхности стола и показала бабушке след белой пыли на кончике пальца.

– Когда ты делаешь kopytka[3] или хлеб, то я не чувствую запаха дрожжей.

– А про маковый рулет?

– В холле лежит новый номер твоего любимого журнала. Значит, ты была в польском магазине в Ислингтоне. Ты никогда не уйдешь оттуда, не купив makowiec[4].

– Иди и садись, умница, – не в силах сдержать улыбку, бабушка выпроводила Кэсси Рэйвен из кухни.

В гостиной Кэсси опустилась в кресло и почувствовала, как тепло окутывает ее, подобно одеялу. Единственными звуками были мягкие хлоп, хлоп, хлоп из газового камина. Сейчас трудно поверить, но подростком Кэсси смотрела на этот дом как на перегретую тюремную камеру, а на бабушку – как на главного надзирателя с глазами-бусинками. К шестнадцати годам Рэйвен уже проколола язык, выкрасила бирюзовым прядь волос и выкурила свой первый «косяк». Что касается школы, «Кэсси предпочитает расспрашивать своих учителей, а не получать от них знания», – гласил табель успеваемости. Тогда девушке казалось, весь взрослый мир объединился с одной целью: уничтожить право Кэсси на самовыражение.

Из кухни донеслось неожиданное: «У меня для тебя кое-что есть!», после чего послышался звук закрывающейся дверцы морозильника. Babcia вошла, заложив руки за спину, а затем протянула внучке пластиковый контейнер.

– Итак, какие догадки?

Внутри Кэсси обнаружила замерзшую белку. Положив беличью мордочку к себе на колени, девушка осмотрела ее также нежно, как одного из своих человеческих подопечных. Кэсси уже представляла, как возвращает белку к жизни с помощью таксидермии, которой девушка недавно занялась.

Мертвая белка показалась бы весьма странным подарком для большинства людей, но они не знали, что Кэсси Рэйвен с детства тянуло к мертвецам. Она до сих пор помнит, когда в первый раз увидела лису, лежавшую в канаве, – ее переехала машина. Наклонившись, чтобы погладить щетинистый рыжеватый мех бедняжки, девушка увидела, как та на мгновение преобразилась в резвящегося лисенка.

– Разве она не прекрасна? – Кэсси погладила беличью чистую шкурку, излишне безупречную для смерти на дороге. – Где ты ее нашла?

– Я взяла белку у мусорщика. Он у меня теперь в долгу.

Кэсси не хотелось спрашивать, что это означает. Бабушка, жительница многоэтажного дома, вела единоличную войну против граффити, свалок мусора и прочих антиобщественных явлений. Несколько недель назад Babcia даже столкнулась с наркоторговцем, который сбывал марихуану школьникам на лестничной площадке, но всякий раз, когда Кэсси пыталась поговорить о столь рискованном поведении бабушки, пожилая женщина поднимала подбородок и говорила, что эмигрировала в свободную страну не только для жизни в страхе. Как и Кэсси, Вероника Янек была мятежной девушкой с той лишь разницей, что в Польше 50-х годов участие в протестах против коммунистического режима заставило Янек сесть в тюрьму на шесть месяцев.

Когда еда была готова, девушка подготовила старый карточный столик, который ее бабушка использовала для еды. Пока они ели, внучка упомянула о прибытии нового патологоанатома.

– И он тебе не понравился? – Babcia пронзительно посмотрела на Кэсси.

– Мое мнение не имеет значения. Я всего лишь одна из подчиненных. Хотя сегодня и одержала небольшую победу.

Затем она рассказала всю историю, исключая то, как услышала от миссис Коннери: «Я не могу дышать». Разговоры Кэсси Рэйвен с мертвыми были слишком сакральными, чтобы делиться ими даже с бабушкой. Во всяком случае, каждый раз, когда девушка рационально рассматривала эти моменты, ей приходилось признать: возможно, это ее подсознание сводило все вместе. Например, разве она не заметила пятна на лице миссис К., прежде чем та заговорила?

– Муж Кейт Коннери сказал, что у нее и раньше случались вспышки крапивницы после окраски волос.

– Однако Кейт продолжала пользоваться той же краской?

– Наверное, она решила смириться с небольшим раздражением кожи.

Красные пятна на лице и шее миссис К. были не экземой, а следами крапивницы – аллергической сыпи.

– Возможно, лечащий врач не предупредил миссис Коннери, что ее иммунная система будет все чувствительнее после каждой окраски волос. Вчера все окончательно ухудшилось. Дыхательные пути женщины так набухли, что она задохнулась.

– Бедная женщина, – перекрестилась Вероника. – Только вот почему доктор-специалист по трупам сам не разобрался в этом?

Кэсси вновь вспомнила изумленное лицо Арчи Каффа, когда он понял, что скромный технический специалист смог наткнуться на истинную причину смерти миссис Коннери. Пару минут спустя Кафф тогда молча вручил ей подписанный бланк с распоряжением о проведении дополнительного анализа крови, необходимого для подтверждения теории Кэсси Рэйвен.

Вот черт!

– Справедливости ради, у них есть только двадцать – тридцать минут на обычное вскрытие, а анафилаксия как раз заведомо трудна для посмертной диагностики.

– Послушай-ка, это же ты кое-что заметила. Ты всегда замечаешь мелкие детали, когда другие люди просто скучают. Так было всегда, даже в твоем детстве, – утвердила бабушка, вилкой указывая на Кэсси. – Тебе следовало бы быть одним из таких докторов, с твоими-то мозгами!

Внучка лишь пожала плечами – бабушка уже не раз приводила этот аргумент. Кэсси знала, что была неплохим техническим специалистом в морге, но становиться патологоанатомом? Это звучало смешно – как перейти от пяти боковых нокаутов в парке к игре в «Арсенале». Медвуз не для таких девушек, как она, полуобразованных и выросших в зданиях городского совета. Гораздо больше такое образование подходило людям вроде Арчи Каффа – шикарным самцам, которые, казалось, плыли по жизни в ореоле непоколебимой уверенности в себе.

– А как же твои пятерки в вечерней школе? – продолжила бабушка и пересчитала отличные оценки на пальцах. – Пятерки по биологии и химии, четверка по физике. И пятерка по классической литературе.

– От этого пользы не больше, чем от макраме.

После окончания школы с четырьмя плохими выпускными баллами Кэсси намеревалась сбежать из бабушкиного дома. Конечно, она ее любила, однако, разница почти в пятьдесят лет, казалось, служила непреодолимой пропастью между ними. Заветной мечтой Кэсси было уехать за границу и жить где-нибудь в прохладном месте вроде Берлина. Однако, когда Мазз, ее тогдашний бойфренд, рассказал девушке про сквот[5] попрошаек в заброшенном административном здании на ферме Чалк, она решила, что это лучше, чем ничего.

В день, когда Кэсси исполнилось семнадцать, согнувшаяся под тяжестью переполненного рюкзака девушка обняла на прощание на пороге бабушку. Обе едва сдерживали слезы. Но когда Кэсси вышла на улицу, ее слезы высохли, и на смену печали пришло нарастающее возбуждение: она наконец-то свободна и может начать по-настоящему взрослую жизнь, ни перед кем не отчитываясь.

Через три месяца, когда отношения с Маззом прекратились, Кэсси скиталась по притонам, переезжая после каждого неизбежного выселения властями. Эту жизнь нельзя было назвать комфортной: все квартиры были скудны на удобства, в них часто не было ни воды, ни электричества, а меняющиеся группы соседей по дому отличались сумасшествием и креативностью. Сильно преданные друг другу, они делились всем, от еды до наркотиков, и Кэсси Рэйвен упивалась свободой за пределами родного дома – во всяком случае, какое-то время.

Спустя примерно полтора года этой бродячей жизни у девушки, продававшей газету «The Big Issue»[6] недалеко от дорогого магазина, состоялась случайная встреча, изменившая все. Стильная женщина лет сорока пяти подошла купить газету и осталась поболтать с продавщицей. Женщина оказалась преподавателем естественных наук из местного колледжа для взрослых. Она стала постоянно навещать Кэсси, принося девушке сэндвич и чашку кофе.

Их разговоры затрагивали невероятное количество тем, начиная с восприятия глазом цвета в свете открытия воды на Марсе и заканчивая открытием целых пяти процентов неандертальской ДНК у европейцев. От этих встреч мозг Кэсси взрывался как фейерверк. Несколько недель спустя она уже записалась на вечерние научные занятия к миссис Эдвардс, или миссис Э., как называли ее ученики. После трудного старта Кэсси начала жадно дышать знаниями, как дышит дайвер, поднявшийся на поверхность.

– Что ж, я знаю одно, – говорила Вероника, – твоя мама, упокой Господь ее душу, очень бы тобой гордилась.

Кэсси Рэйвен перевела вслед за бабушкой взгляд на фотографию, стоящую на каминной полке. На фото была изображена хорошенькая девушка лет двадцати в блузке с оборками, пышными волосами и застенчивой улыбкой. Маме было всего двадцать шесть, а отцу – немногим больше, когда они погибли в автокатастрофе, став жертвами подростка, водителя угнанного «Порше». Осиротевшая в возрасте четырех лет, Кэсси едва помнила свою мать, если не считать нескольких секундных ощущений: нежную щеку перед сном, арбузную сладость ее духов и платье с гигантскими оранжевыми маками. Почему-то ее воспоминания об отце были более яркими: папа несет Кэсси на плечах через лес, ее руки крепко сжимают отцовские темные кудри, он делает забавные рожицы, изображая самолетик вилкой с какой-то едой. Но то же самое лицо могло внезапно вытянуться в морду жуткого монстра.

– Babcia… – задумалась Кэсси, – сколько мне было лет, когда я стала приносить домой мертвых животных?

Вероника испуганно подняла голову:

– О, четыре или пять. Нашей первой гостьей стала мертвая сорока, которую ты нашла на дорожке.

– Я помню! У нее было настолько красивое оперение, что я никак не могла поверить, что такое совершенное существо никогда уже не полетит?

– Было невероятно сложно заставить тебя расстаться с ней. Я говорила тебе, что мертвое тело – всего лишь обертка, вроде пустого пакета из-под сладостей. Душа уже улетела из тела. Пфуфф! – усмехнулась пожилая женщина и подняла обе руки в воздух, словно выпуская птицу. – В итоге я убедила тебя устроить бедной сороке достойные похороны. Тогда ее тело и душа воссоединятся на небесах. Я нашла коробку из-под обуви для гроба, а ты посыпала моей ароматической смесью тело.

Вероника громко расхохоталась и продолжила:

– Мы спустили птицу в канал, как мертвого викинга. Такие пышные похороны не помешали тебе приносить мертвецов домой, но, к счастью, они не превращались в постоянных жильцов.

– Ты никогда не думала сводить меня к психиатру? – поинтересовалась Кэсси и глотнула воды, избегая проницательного взгляда бабушки.

– Почему ты спрашиваешь? – ответила Вероника вопросом на вопрос. Ее тон стал напряженным.

– Ну, просто маленькая девочка, которая собирает мертвых животных… Не слишком распространенное хобби для четырехлетнего ребенка, верно?

Не первый раз в жизни Кэсси ощутила некий явный сдвиг в атмосфере. Что-то невысказанное повисло в воздухе. Бабушка скрывала от нее какие-то вещи?

– Тебе не нужен был психиатр, – сказала Вероника и протянула руку, чтобы обхватить ладони Кэсси. – Я понимала это. Ты просто была маленькой девочкой, потерявшей маму.

Кэсси Рэйвен отперла дверь своей квартиры на девятом этаже обветшалого муниципального дома к северу от канала. Треть квартала была заколочена досками, но в целом девушке повезло – попасть в список жильцов было одним из немногих достоинств работы в системе здравоохранения.

Внутри извилистое движение в темноте заставило ее подпрыгнуть.

– Макавити! Не делай этого!

Когда кот протиснулся между ее ног, Кэсси представила, как он беззвучно смеется. Поглаживая голову кота, Рэйвен почувствовала острый укол в сердце: он был единственным, кто встречал девушку в эти дни. Прошло уже четыре месяца с момента расставания с Рейчел – примерно столько же они прожили вместе. Теперь, когда зима стала крепчать, возвращаться домой в пустую и холодную квартиру становилось все труднее.

Включив отопление, девушка вспомнила, что имела в виду ее бабушка: детское увлечение мертвыми животными было способом справиться с потерей родителей. Рейчел, которая готовилась стать психотерапевтом, согласилась бы с Вероникой. Она пыталась убедить Кэсси, что та, возможно, страдает от «неразрешенного горя». По словам Рейчел, у девушки были сложные взаимоотношения с людьми, поскольку та никогда должным образом не пережила смерть своих родителей.

Психотреп.

Для Кэсси Рэйвен ее связь с мертвыми была настоящим призванием; даром, который ей посчастливилось обнаружить в самом начале жизни. И даже если девушке было сложно найти понимающего партнера, что же в этом необычного?

Повинуясь внезапному порыву, Кэсси сделала то, чему несколько месяцев сопротивлялась: открыла страницу Рейчел в Facebook. Досадно, но ее желудок все еще содрогался при виде этого веснушчатого смеющегося лица. Тут девушка увидела два слова:

И сразу закрыла окно браузера. Что ж, когда-нибудь это должно было случиться. «Я не жалею о разрыве, – сказала Кэсси сама себе. – Настало время двигаться дальше».

Но в голове прямо-таки клокотала предательская мысль: «Ты всегда двигаешься вперед». Девушке вдруг пришло в голову: через несколько недель ей исполнится двадцать шесть лет, а самые продолжительные отношения у нее не достигли и шести месяцев.

Иногда среди ночи бывшие любовники Кэсси – мужчины и женщины – оживали через ее мысли, повторяя свои жалобы. Я не могу достучаться до тебя, Кэсси… Я никогда не знаю, о чем ты думаешь… Ты словно за стеклом. Самые разные вариации на одну и ту же тему. Недавно к ним присоединилось воспоминание о фразе Рейчел, которую та произнесла в день своего отъезда: «Теперь я понимаю, что ты никогда не впустишь меня в свой мир». Несмотря на решительное звучание слов Рейчел, выражение ее лица подсказывало, что бывшая любовница ждет от Кэсси протеста, борьбы за нее или даже обещания измениться.

«Возможно, все мои бывшие правы, – подумала Кэсси Рэйвен. – Не исключено, что я просто не предназначена для отношений с живыми созданиями».

Кэсси взяла кота на руки и зарылась лицом в его шерсть. Когда животное стало возражать и уперлось лапами в грудь девушки, она положила его на кровать. Кот пристально посмотрел на нее и отвернулся. Мышцы его спины судорожно дернулись в едином протестующем порыве, это заставило ее улыбнуться.

– Мы с тобой два разных природных вида, да, Макавити? Нам лучше быть самим по себе.